Мл. лейтенант Колышкин, район Вязьмы, октябрь 1941 года
Цыганков раздраженно сдернул с плеча автоматный ремень:
– Что, снова идти не можешь? Опять привал нужен?
– Ja, – кивнул генерал-полковник, с готовностью останавливаясь. – Ja, sehr kurze Pause. Чьють отдихать, пошалуста! Zehn Minuten. Дьесьят минутен!
– Значит, десять? Хорошо. – Высмотрев неподалеку упавшую сосну, механик-водитель подтолкнул к ней пленного. – Присаживайся, хер генерал. И послушай, чего скажу. Гриша, а ты пока отойди, вон, метров на полста, да покарауль, мало ли что. Короче, прогуляйся.
– Хорошо, Витя, – понимающе ухмыльнулся Божков. – Покараулю, понятное дело.
Подхватив пулемет и сумку с несколькими запасными дисками, радиотелефонист двинулся в указанном направлении.
– А теперь слушай, твое херрово генеральское благородие, – склонился мехвод над усевшимся на шершавый ствол Гудерианом. – Есть у меня серьезное подозрение, что говорить ты по-нашему и на самом деле не шибко умеешь, зато понимаешь почти все.
– Was? – нахмурился генерал-полковник, но, то ли от усталости, то ли от многочасового нервного напряжения возглас вышел у него достаточно неискренним.
Проигнорировав вполне понятный вопрос, Цыганков продолжил:
– Ты меня только за дурака-то не держи, хорошо? Догадываюсь, зачем ты время тянешь – помощь, что следом послали, ждешь. Вот только мое командование тоже не пальцем деланное и тоже подмогу обещало. Так что еще неизвестно, кто первым поспеет, твои или мои. Одни сзади идут, другие спереди, а мы, значит, как бы посередке. И кто до нас первым доберется, пока что неизвестно. Но есть и еще кое-что. Ты прекрасно понимаешь, что у меня приказ любой ценой тебя до наших довести. И я его собираюсь выполнить, чего б мне это ни стоило. Вот только имей в виду, если обложат нас и шансов вырваться не останется, живым я тебя не отпущу. Последнюю пулю, что себе оставлял, на тебя потрачу, но живым не уйдешь. А дальше пусть хоть твои меня к стенке ставят, хоть мои, не важно. Так что невыгодно тебе время тянуть, так уж выходит. Понял? Ну, по глазам же вижу, что понял.
Зло сверкнув глазами, Гудериан поджал губы и отвернулся.
– Вот и хорошо. – Покопавшись за отворотом комбинезона, Цыганков вытащил пару сухих байковых портянок:
– Держи, хер генерал, переобуйся в сухое, а то с мокрыми ногами далеко не уйдешь. Простудишься еще, а нам с Гришкой отвечать.
– Danke, – буркнул пленный, не сумев скрыть удивления: не ожидал. Предложение русского панцермана оказалось весьма кстати: он и на самом деле давно промочил ноги, и сбившиеся носки уже начали всерьез натирать отвыкшие от долгих переходов ступни. Еще от силы километр, и он просто не смог бы идти дальше. Да и расползающийся от хлюпавших сапог промозглый холод донимал все сильнее, тем более что кое-как отжатая влажная шинель тепла отнюдь не добавляла. Пока двигаешься, еще терпимо, но достаточно остановиться… Еще повезло, что вчера он, словно по наитию (а на самом деле просто прекрасно зная, что осенью представляют собой русские дороги), сменил пошитые точно в размер щегольские генеральские сапоги на унтер-офицерские, с более широким голенищем – в противном случае ему просто не удалось бы натянуть намокшую обувь на портянку…
Дождавшись, пока пленный, брезгливо выбросив мокрые носки, достаточно ловко намотает портянки и, страдальчески кряхтя, натянет влажные сапоги, Цыганков сунул ему початую шоколадную плитку. Снял с пояса флягу:
– На, пожуй немного, силы прибавляет, да спирта пару глотков сделай, от простуды первое дело. Что? Нет, не вода – шнапс. Пять минут на все про все, и уходим. Некогда нам тут по десять минут рассиживаться.
Шоколад Гудериан тоже принял безропотно и даже с благодарностью. Подкрепиться действительно стоило, тяжелый поход по болоту всерьез вымотал отвыкшего от подобных нагрузок генерал-полковника. Хорошо хоть эта жуткая трясина наконец закончилась, и последние несколько километров они шли уже по лесу. Тем более шоколад у русских хорош, это он запомнил еще со времен посещения танковой школы «Кама». Разумеется, в плане повышения выносливости и работоспособности никакого сравнения с куда более эффективным «Panzerschokolade», но Гейнц старался не перебарщивать с первитином – в его возрасте это уже не столь полезно, что бы там ни говорилось официально. В конце концов, ему уже давно не двадцать и даже не сорок лет…
* * *
Разложив сошки, Божков установил ДТ на стволе рухнувшего от старости дерева и устроился рядом. Пока все шло хорошо, но только пока. То, что их станут преследовать, ни у него самого, ни у мехвода не вызывало ни малейших сомнений – и так понятно. Главное, чтобы обещанная товарищем командармом помощь вовремя поспела. А в том, что подмога придет, танкисты тоже нисколько не сомневались: раз сказали «вас встретят», значит, так тому и быть. Вопрос только, когда и где…
Поудобнее упершись коленом в усыпанную опавшей листвой влажную землю, Григорий тяжело вздохнул: эх, как-то там их командир со Степкой? Выжили ли, успели уйти? Или погибли в родной «тридцатьчетверке», когда рванули остатки боекомплекта? Унитаров в укладке, когда они уходили, оставалось немного, но какое это имеет значение? В замкнутом пространстве боевого отделения и взрыв ручной гранаты смертелен. Витя уверен, что ребята ушли, но кто его знает, как оно там на самом деле было? Может, ушли, а может, вовсе даже наоборот…
– Тихо! – Чья-то рука, зажав одновременно нос и рот, рывком отдернула Божкова от пулемета, уложив вниз лицом. Ухо обожгло горячее сбивчивое дыхание. – Не дергайся, мазута, свои. Только не ори и ногами не сучи, фрицы рядом. Если понял, кивни.
Гриша, едва не врезаясь лбом во влажно пахнущую перегноем землю, несколько раз энергично мотнул головой, всеми силами показывая, что понял.
– Добро, отпускаю. Только вскакивать не думай и резких движений не делай, до немчуры метров триста от силы. Просто повезло, что мы вас первыми отыскать успели!
Танкиста отпустили. Осторожно, стараясь не делать резких движений, перевалившись на бок, Гриша быстро осмотрелся. Рядом застыл боец в балахоне с коричневыми пятнами на зеленом фоне. Позади – еще двое таких же бесформенно-камуфлированных, все с пистолетами-пулеметами «ППШ-41». На поясных ремнях – брезентовые подсумки с запасными дисками и гранатами, фляги, ножи. Вещмешков ни у кого нет, лишь у дальнего бойца за плечами виднеется оливково-зеленый короб переносной радиостанции – шли налегке. Лица измазаны какими-то грязными разводами, вроде как сажей.
«И где только так извазюкались? – отстраненно подумал радиотелефонист. – Вроде ж разведчики, а не танкисты, Наверное, тоже по трясине шли, вот и испачкались».
– Младший лейтенант Колышкин, фронтовая разведка, – шепотом представился тот, который минутой назад спеленал Гришу, ухитрившегося позорно прошляпить его появление. Хотя ежели разведка, тогда конечно. Куда ему против этих!
– Ефрейтор Божков, сто пятая танковая… – на полном автомате доложил Григорий, вызвав на лице лейтенанта короткую усмешку.
– Да мы в курсе, кто вы такие, за вами и шли.
– Что-то маловато вас…
– Пятеро, вполне достаточно, – коротко пожал плечами разведчик. – Вот что, танкист, давай, дуй к своим, да уходите живенько. Пулемет оставь, пригодится фрицев попридержать. Двое с вами пойдут, остальные останутся прикрывать. Живенько, ну?
– Извините, тарщ лейтенант, но я тоже останусь.
– С чего вдруг? – опешил командир разведгруппы. – Жить надоело? Не навоевался еще?
– Мы вам пленного, так сказать, с рук на руки сдали, вот и ведите его куда положено! Тем более дорогу, в отличие от нас, знаете. А следом еще двое наших идут, командир мой с заряжающим, они наш отход прикрывали. Не могу я их бросить! Или вам помощь не нужна? Вот вы, тарщ лейтенант, из танкового «дегтяря» хорошо стреляете?
– Ни разу не пробовал… – хмыкнул Колышкин.
– А я – хорошо, отлично даже! И патронов у меня две с половиной сотни, на всех фрицев хватит. Так что в бою уж точно лишним не стану. Разрешите только с товарищем сержантом попрощаться. Тридцать секунд.
– Валяй, – почти без колебаний принял решение разведчик.
Не оттого, разумеется, что всерьез воспринял слова танкиста о идущих следом товарищах – на войне, а тем более в разведке, не место сантиментам. Просто немцев больно уж много, восемь человек против троих остающихся в прикрытии разведчиков. Обычно их разведгруппы не столь многочисленны, но сегодня, видать, из-за Гудериана, послали какую-то нестандартную, чуть не вдвое большую. Без пулемета никак не справиться. Так что опытный стрелок окажется очень кстати.
И продолжил, отдавая приказ радисту группы:
– Коля, давай с ним к пленному. Бери Серегу Грабышева, второго танкиста и уходите. Мухой! Как оторветесь километра на полтора, доложишь нашим, пусть встречают. Передавай клером, чтобы времени не тратить, теперь уже неважно. Один диск и пару гранат мне оставь. Выполняй.
– Есть. – Разведчик, неуловимым движением оказавшись рядом с Божковым, пихнул его в плечо: – Пошли, танкист. Быстренько давай, время жмет! Вон туда, там промоина подходящая, по ней и двигай, а я следом.
Возмущение Цыганкова, который, узнав о решении радиотелефониста, тоже собрался остаться, разведчики пресекли на корню: мол, у них приказ доставить пленного и тех, кто его захватил. Для выяснения важных подробностей этого самого захвата. Но поскольку экипаж все одно неполный, да и помощь лишней не будет, хватит и кого-то одного. А посему – извольте подчиниться, товарищ сержант! Приказ, между прочим, от самого командарма исходит, так что спорить бессмысленно…
Скрипнув зубами, мехвод порывисто обнял Божкова:
– Бывай, Гриша! Увидимся еще, верно говорю! Как командира сыщешь, береги его, молодой он еще, неопытный. А я тебя у наших подожду. Автомат возьмешь?
– Не возьму, Витя, – отрицательно мотнул головой Григорий. – Зачем? У меня пулемет, куда еще и эту железяку таскать? А тебе, глядишь, и пригодится.
– Все, пошли. – Старшина Грабышев решительно поднял с места Гудериана, на неплохом немецком сообщив: – Ich bitte Sie, Herr General. Noch ist wenig, und Ihre Qualen werden beendet.
– Leider haben sie noch nicht begonnen! – презрительно отрезал тот.
И, неожиданно взглянув на Цыганкова, добавил с кривой ухмылкой:
– Ich bin froh, dass Sie mit uns kommen. Ich habe bereits dafür gesorgt, dass Sie wissen, wie man einen Kriegsgefangenen in Würde behandelt!
– Чего он сказал? – спросил Виктор, обратившись к разведчику.
– Говорит, что рад, что идешь с нами. Типа, ты к нему хорошо относился, как к военнопленному.
– Ишь ты, – фыркнул в прокуренные усы мехвод. – Благодарный, значит, хоть и фриц. Ну что, двинули, мужики?
* * *
– Гляди, танкист, – поучал Григория младлей Колышкин. – Твой сектор – вон от того дерева и примерно, до этого. Пока мы не начнем, огня не открывай. А как начнем, постарайся первой же очередью накрыть замыкающих, стольких, скольких сумеешь. Патронов не жалей, хоть весь диск спали, запас у тебя имеется. Сам понимаешь, восемь рыл для нас четверых многовато, а пропустить их категорически невозможно. И дальше долби в пределах сектора во все, что шевелится. Но – аккуратненько, поскольку мы там работать будем, гляди, не подстрели ненароком. Жаль, времени нет, чтобы нормальные позиции подготовить да взаимодействие поподробнее обговорить, но тут уж ничего не изменишь. Все, мазута, удачи тебе…
Проводив скользнувшего в заросли разведчика боковым зрением, Божков шумно вздохнул и занялся пулеметом. Потверже установив сошки, на ощупь проверил, удобно ли тянуться к запасным дискам в раскрытой противогазной сумке. Нормально. И приник к диоптрическому прицелу, наблюдая за противником. Вот из кустов метрах в ста от позиции показалась первая пара. Остановившись, фрицы о чем-то быстро переговорили. Видимо, придя к какому-то мнению, первый двинулся в прежнем направлении. Второй, подав знак идущим следом (пока скрытым от взора пулеметчика ветвями), отклонился в сторону, забирая чуть правее.
Гриша, ощущая, как между лопатками, несмотря на влажный комбез, потянулась тоненькая ниточка пота, ждал, легонько поглаживая пальцем спусковой крючок. Пока рано, рано… товарищ лейтенант приказал не стрелять до первого выстрела. Да и некуда пока стрелять, основную группу все еще скрывает кустарник. Ага, вот и остальные: на открытом месте показался сначала один силуэт, затем второй, третий… Пятый тащил на плече почти полутораметровый дрын «MG-34», удерживая оружие за дырчатый кожух ствола, за спиной – угловатый ранец, видимо, с запасными патронными коробами, один из которых приторочен к пулемету.
– Седьмой… – до боли закусив губу, прошептал Божков. – Ну, где же замыкающий? Куда запропастился, сука? Чего не идешь? Не мог же товарищ лейтенант ошибиться, раз сказал «восемь», значит, столько вас и есть…
Восьмой появился неожиданно и двигался при этом куда более торопливо, нежели камрады, – отстал, что ль? Интересно, почему отстал? Может…
Додумать мысль радиотелефонист не успел. Впереди коротко протарахтела очередь, следом еще одна, и думать, равно как и отвлекаться, стало просто некогда. Поймав на мушку дернувшегося от неожиданности замыкающего, Гриша плавно вытянул спуск. Не закрепленный в шаровой установке ДТ-29 непривычно сильно лягнул в плечо затыльником выдвижного приклада, но промаха не было: замешкавшийся на открытом месте фриц сложился в поясе, кулем опускаясь на землю. А танкист уже переносил огонь правее, стараясь не сильно дергать стволом. Прежде чем гитлеровцы кинулись в стороны, залегая и укрываясь в складках местности, ему удалось снять еще двоих. Того, что шел впереди замыкающего, – наверняка. И еще одного – вероятно. По крайней мере, падал фашист нехорошо, будучи как минимум раненым. Ну… скорее всего…
А в следующую секунду по его позиции заработал немецкий пулемет. Пули с сухим стуком ударили, раскидывая кусочки сорванной коры, в ствол дерева, прошлись по земле, подбрасывая прелую листву и комья земли, немец пока стрелял не слишком прицельно, просто заставляя русского пулеметчика прекратить огонь. Мелькнувший в голове вопрос, пробьют ли вражеские пули гнилой выворотень, решился сам собой: на спину и за шиворот щедро сыпануло трухой. Пробьют. Уже пробили. Причем без особого труда.
Сдернув пулемет вниз, танкист перекатился на метр в сторону. Подтянул за лямку сумку с боеприпасами. Заметивший движение фриц долбанул новой очередью, снова прошедшейся вдоль трухлявого ствола. Видеть Григория стрелок не мог, бил наугад, но легче от этого не становилось: высунуться, как ни крути, он ему не даст. Да твою ж мать! Что делать? Ведь Колышкин со своими ребятами ждет его помощи! Собственно, да вот же что: поудобнее перехватив ДТ и сумку, ползком преодолел несколько метров, головой вперед сползая в оставленную корнями упавшего дерева яму. Чем не позиция? Мелковат, конечно, окопчик – стоять приходится на коленях, ну да ничего. Перебедуем.
Просунув пулеметный ствол между узловатыми корнями, воткнул сошки в землю и прицелился, успокаивая дыхание. Ну, где ж ты, сволочь такая, прячешься? Ага, вижу где… Разглядев пульсирующий огненный венчик, взял чуть ниже – минимальная дистанция на диоптрическом прицеле составляет 400 метров, а до фрица и сотни не будет – и выжал спуск. Бил короткими очередями, умело, как учили когда-то, отсекая по несколько патронов – ничего сложного для опытного пулеметчика, главное, приноровиться. Попал? Вроде накрыл гада… или нет?
Нет, твою ж мать, не накрыл: строчка ответной очереди ударила в полуметре от позиции, едва не запорошив глаза, следом прошлась выше, над самой головой. Пули с треском перебивали гнилые корни, впивались в прогнивший ствол, выбрасывали фонтанчики земли из импровизированного бруствера. Патроны немец не экономил, лупил длинными очередями. Радиотелефонист сгруппировался, вжимаясь в осыпающуюся земляную стенку. Скорострельность у MG, конечно, дикая, девятьсот выстрелов против шести сотен у родного «дегтярева»… Вот же задница, и не высунешься теперь! Ну, и чего ему делать, как ребятам помочь? Остается ждать, пока остановится на перезарядку, скоро уже – в жестяном коробе помещается всего полсотни патронов…
* * *
Младший лейтенант Федор Колышкин беззвучно перещелкнул переводчик на автоматический огонь и изготовился к рывку. До идущего первым фрица оставалось метров пятнадцать, разведчик уже слышал шорох сминаемых подошвами сапог листьев. Двое его товарищей, старшина Борис Воробьев и сержант Антоха Лемешев, затаились по флангам, один слева, другой, соответственно, справа. Если все пойдет как задумано, вражескую разведгруппу удастся нейтрализовать достаточно быстро, даже не входя в прямой контакт. Конечно, при условии, что танкист не подведет: наличие у противника пулеметной поддержки немцы точно не предполагают. Ну, чего застыл, морда фашистская, с какого бодуна вдруг остановился?! Видеть нас ты никак не можешь, так что двигай вперед! Нет тут никого, показалось тебе!
Словно уловив мысли младлея, здоровенный гитлеровец в трехцветном камуфляже покрутил головой, смачно сплюнул под ближайший куст и двинулся дальше. Вот и хорошо, вот и молодец…
Колышкин приподнял пистолет-пулемет. Пора? Пора… Рывком выбросив тренированное тело в позицию для стрельбы с колена, Федор плавно выдавил спуск.
Тра-та-тах!
Автомат дернулся в руках, плюнул стреляными гильзами, по дуге ушедшими вверх и вправо. Обостренное выброшенным в кровь адреналином сознание кувыркнувшегося вбок разведчика успело заметить крохотные кровяные фонтанчики попаданий на перетянутой ремнями разгрузочной системы груди: ни одна из трех его пуль не прошла мимо цели. И тут же чуть в стороне коротко протарахтел пистолет-пулемет Лемешева, валившего своего фрица. Вряд ли сержант промахнулся, значит, двоих фрицев можно смело вынести за скобки. Метрах в ста гулко зарокотал ДТ. Молодец, танкист, вовремя! И бьет грамотно, короткими, прицельными очередями. Значит, еще как минимум пара фрицев отбегалась. В ответ взахлеб ударил немецкий пулемет, быстро сориентировался, падла! Фашист, сука такая, лупил длинными, не жалея патронов. Подавит нашего? Может, и подавит, укрытие у танкиста хреновое, гнилой ствол пули на раз прошьют. Плохо, ежели так…
В следующее мгновение отвлекаться стало некогда: понесшие первые потери гитлеровцы пришли в себя. И скоротечный бой двух встретившихся разведгрупп перешел в совсем иную плоскость. Уцелевшие немцы грамотно раздались в стороны, залегая, укрываясь в зарослях и за стволами деревьев и ведя в ответ прицельный огонь. Фактор неожиданности, стоивший противнику как минимум четверых бойцов, свое отработал. В очередной раз меняя позицию, Колышкин краем сознания отметил, как снова заговорил танковый пулемет – и снова замолчал, заглушенный рокотом машиненгевера. Зато немцы не молчали, не слишком прицельно пуляя по всем направлениям. Ну, правильно, в принципе, на их стороне подавляющая огневая мощь… правда, сами они об этом пока не знают. Да и откуда им знать, что против восьмерых всего трое русских разведчиков и один случайно прибившийся к группе танкист-пулеметчик?
Болезненно приложившись плечом о комель сосны, младлей сдавленно зашипел и, вскинув оружие, дал короткую очередь. Попал – не попал? Не попал: в ответ ударил вражеский автомат, пули сочно шлепнули, раскидывая ошметки коры, в ствол на уровне головы. Зараза. Метко лупит, сволочь!
– Achtung, granate!
Бум! – вслед за гортанным выкриком неподалеку гулко рванула немецкая граната; шальной осколок тонко пропел возле самого виска. Противно пахнуло сгоревшим аммоналом, над землей поднялось небольшое облачко мутного дыма, сквозь которое лениво планировали подброшенные взрывной волной измочаленные листья.
Сейчас!
Лейтенант снова кувыркнулся, гася инерцию вытянутыми перед собой руками. На сей раз нормально, и место выбрал удачное – крохотная ложбинка, засыпанная листвой и почерневшей хвоей, эдакий лежачий полуокопчик. Вскинул «ППШ-41», неприцельно послав несколько пуль вслед мелькнувшему среди голых ветвей камуфляжному пятну. Менявший позицию гитлеровец дернулся и, пробежав еще пару метров, рухнул ничком. Вот так-то! А, нет, не так: со стороны подстреленного фрица раскатисто бахнул винтовочный выстрел, пуля срезала ветку над самой головой. Живой, падла!
Краем глаза заметив движение справа, скосил взгляд: присевший за сосной метрах в десяти от него Боря Воробьев делал командиру какие-то знаки. Ага, понятно, сейчас прикроем: приподнявшись, Колышкин дал в направлении немца еще одну очередь, отвлекая внимание от товарища, который, коротко размахнувшись, швырнул ребристое яйцо «Ф-1».
Бум-м!
Взрыв раскидал в стороны комья земли, сорвал с ближайших кустов последние листья. Осколки чугунной рубашки разошлись широким веером, срубая ветки, с сочными шлепками впиваясь в стволы деревьев. Накрыло ли недостреленного немца, Колышкин не видел, но будем надеяться, накрыло. Старшина рассудил так же, выметываясь из-за своего укрытия.
Откуда-то слева прошелестела очередь «МП-40». Воробьев вдруг споткнулся, словно со всего маху зацепившись ногой за торчащий из земли корень, которых тут и на самом деле имелось во множестве, крутнулся вокруг оси и рухнул на спину. Мертвым – младший лейтенант видел вывернутое набок лицо с широко распахнутыми глазами, в которых застыла почти что детская обида…
– Н-на, сука! – «До железки» добив по окружающим кустам – кто и откуда стрелял, он так и не заметил, – магазин одной очередью, Колышкин перекатился на пару метров. Перезарядился, отбросив опустевший диск: жив останется, после подберет. Вовремя: прошелестела новая очередь, и пули, подкидывая листву, наискось прошлись по его недавней позиции. В стороне снова загрохотали оба пулемета, сначала один, затем другой. Значит, танкист пока жив, уже неплохо. Но еще важнее то, что свою задачу он выполняет, не позволяя немецкому пулеметчику перенести огонь, поддержав камрадов. А вот где Антоха, почему молчит? Неужто тоже убили? Если так, то совсем плохо, поскольку его самого, похоже, зажали – очередная очередь легла больно уж близко, закидав голову уткнувшегося в землю бойца клочьями выдранного дерна и прошлогодней хвоей. Ага, точно, зажал, гад, не даст вырваться…
«Своего» фрица сержант Лемешев снял, как и планировалось, с первой очереди. Гитлеровец, получив поперек груди короткую очередь, опрокинулся на спину, даже не успев сдернуть с плеча карабин. Сменив позицию, выстрелил еще несколько раз, но уже безрезультатно: дожидаться на месте, пока их перебьют, фашисты отнюдь не собирались. Опытные, сволочи! Да и чему удивляться: разведка же. Коллеги, можно сказать. Причем разведка, скорее всего, не фронтовая, а кто-то уровнем повыше. Возможно, абверовцы. И готовили их ничуть не хуже.
Осколки немецкой «колотушки» Антона не задели, пройдя поверху. Бахнувшая следом за винтовочным выстрелом и очередью из «ППШ» «эфка» тоже – далеко. Снова заговорили автоматы, и наш, и немецкий. Как подстрелили Борьку, сержант видел. И еще видел, как зажали командира: занявший выгодную позицию за упавшим сухостоем немец, заставив лейтенанта уткнуться в землю, торопливо скручивал с гранатной рукоятки торцевую крышку. Ну, это уж хрен тебе: дождавшись, пока фриц дернет запальный шнур, долбанул из автомата. Насмерть не завалил, но попасть – попал: заорав от боли в пробитой руке, тот выронил «М24» чуть ли не себе под брюхо. Но – говорил же, опытные, падлы! – тут же подхватил курящуюся дымом горящего замедлителя гранату здоровой рукой, отбрасывая в сторону. Гулко бухнуло, подняв очередной сноп листьев и никому не нанеся вреда. Да, дерьмо у них все-таки гранаты…
Прицелившись в камуфлированную спину – возясь с «колотухой», фашист, сам того не ведая, раскрылся, – Лемешев потянул спуск… и смачно выматерился под нос. Пистолет-пулемет заклинило. Похоже, намертво. Рывком затворной рукоятки выкинув бракованный патрон, попытался выстрелить еще раз – с тем же результатом. Самое время! Отложив автомат – времени разбираться, что именно произошло с обычно надежным оружием, не имелось от слова «совсем», – рванул из кобуры пистолет. Взвел курок – первый патрон, понятное дело, уже был в казеннике. Прицелился и опустил руку: немец, будто почуяв угрозу, сместился в сторону, полностью скрывшись за стволом упавшего дерева. Твою ж мать!..