Окрестности Смоленска, железнодорожная станция N, август 1941 года

Первыми Кобрин снова послал «КВ» с десантом на броне – тяжелые танки, несмотря на две уничтоженные машины (танк с порванной «колотушкой» гусеницей он в потери не записывал, максимум за полчаса экипаж справится с ремонтом), зарекомендовали себя более чем хорошо. Оставалось надеяться, что у противника больше нет проклятых «Panzerabwehrkanone 38». Башенные же орудия немецких танков и САУ, как показала атака, им практически не опасны: разве что снова гусеницу разобьют или влупят метров со ста кумулятивным. Но на такую дистанцию еще подобраться нужно; да и вовсе не факт, что у фрицев имеются эти самые «Gr.38», способные прожигать до семи сантиметров брони. Следом, прикрывая «ворошиловых» с флангов, но вперед пока не вырываясь, шли обе роты средних танков, тоже с десантом.

Легкие танки заходили на территорию затянутой дымом станции двумя группами, третья рота вдоль разрушенных железнодорожных путей, первая и вторая – со стороны города. По замыслу комбата, быстроходные танки в любом случае опередят «коробочки» первого батальона и, ворвавшись с двух противоположных направлений, обеспечат окружение противника, буде такой обнаружится. Да и вообще, «БТ» и «двадцать шестым» всяко проще маневрировать между руинами, чем средним или тяжелым танкам. Броня у них, конечно, аховая, да и ходовую можно развалить простой связкой из нескольких осколочных гранат, но это уж проблема пехотного прикрытия – недаром же Кобрин придал им целую роту из числа тех, кто перед началом атаки форсировал болото. Промокли ребята, пока через трясину шли, – вот пускай и согреваются.

На господствующих над станцией высотах, которыми с некоторой натяжкой можно было назвать пару пологих холмов, изрезанных дождевыми промоинами и поросших поверху жиденьким кустарником, остались только минометчики и расчеты трех «сорокапяток», которые удалось протащить через трясину. Одну пушку то ли утопили с концами, то ли не сумели вытянуть вручную, когда всерьез завязла, – в подробности Кобрин не вдавался, не до того. Боеприпасов у артиллеристов, правда, с гулькин нос, только то, что на плечах пронесли, но минут на десять боя всяко хватит. Не столько, чтобы всерьез поддержать танковую атаку, сколько показать противнику, что какая-никакая огневая поддержка у русских тоже имеется…

Впрочем, до самой станции по танкам не прозвучало ни одного выстрела. И капитан, с минуту похмурив окровавленный лоб, распорядился пропустить вперед «тридцатьчетверки». Все-таки скорость сейчас важнее, чем броня. Да и тяжелые танки никуда не делись, просто поотстали немного. Будет необходимость – снова вперед пропустят.

Под гусеницами заскрежетал сминаемый металл, и танк грузно перевалился через раму сгоревшей полуторки, застывшей поперек дороги. Идущая правее «тридцатьчетверка» командира второй роты, не снижая скорости, с ходу отпихнула в сторону лежащий на боку порыжевший от огня санитарный автобус. Бронемашина снова качнулась и просела вниз, сплющивая в блин покореженный близким взрывом корпус легковой «эмки». Застрявшая в ходовой дверца проскрипела по надгусеничной полке и скрылась под траками, впечатавшими ее в черную от гари землю.

Насколько Сергей понимал, когда немцы начали одну из бомбежек, у выезда со станции скопилась целая колонна автотехники – грузовики, многие с противотанковыми пушками на прицепе, автобусы с ранеными, немногочисленные легковые автомобили, гужевой транспорт. Которую «птенцы Геринга» с удовольствием и накрыли бомбами. Кто-то выезжал, загрузившись боеприпасами или армейским имуществом, кто-то, наоборот, вез к эшелонам эвакуируемых. И сейчас советским танкам приходилось пробираться сквозь это жуткое черно-рыжее месиво обгоревшего, рваного металла.

О том, что санитарные машины, как и часть грузовиков, наверняка были битком набиты ранеными, Кобрин старался не думать. Хорошо хоть расположенная на крыше башни панорама просто не позволяла разглядеть мелкие подробности… Впрочем, после того как тут несколько часов полыхал бензин, разлившийся из раскуроченных цистерн, – вон они, так и стоят на путях, и полсотни метров не будет, – никаких особенных подробностей просто не могло остаться. Все сгорело до пепла, до черных, иссушенных жаром головешек, уже ничем не напоминавших людей…

Угол ближайшей постройки с провалившейся крышей неожиданно брызнул битым кирпичом, скрывшись в клубах дыма и пыли; по броне дробно затарахтели обломки. Ого, нехило долбанули, определенно не малокалиберная пушка осколочно-фугасным жахнула, как минимум семьдесят пять мэмэ! Метра на три правее – и точнехонько в переднюю проекцию б прилетело! Без особого вреда, конечно, но по ушам бы ощутимо врезало, особенно Цыганкову. С-суки! Они ж с десантом шли, наверняка и кого-то из бойцов камнями и осколками побило. Надеюсь, у мужиков хватит ума покинуть броню?

И почти сразу же попали в соседнюю «тридцатьчетверку». На сей раз лупили бронебойным – Кобрин успел заметить короткий высверк рикошета на скошенной лобовой броне. Сбросив скорость, танк резко вильнул в сторону – от неожиданности мехвод автоматически попытался отвернуть, – но тут же снова рванул вперед. Значит, повезло, ни пробития, ни сколов брони, неминуемо доставшихся бы водителю или стрелку-радисту. И кто ж это такой меткий? Ага, вон кто…

Разглядев выползшую навстречу угловатую «четверку», до того прятавшуюся за порушенным штабелем потемневших от мазута шпал, Сергей скомандовал «короткую». Торопливо приник к прицелу, отсчитывая про себя необходимые противнику для перезарядки секунды. Резиновый налобник все еще противно лип к коже, хоть осколок он успел выковырять, выбросив под ноги. Наконец прицельная марка наползла на цель, и на счете «ноль» капитан выстрелил.

Ба-бах! Прицел заволокло дымом, в нос шибануло кордитной тухлятиной. Справа под рукой звякнула стреляная гильза, судя по мату заряжающего, угодившая куда угодно, только не в мешок. Подсвеченный донным трассером снаряд преодолел три сотни разделяющих противников метров, воткнувшись в точности туда, куда он и целился – под срез граненой башни. Короткая, практически неразличимая в солнечном свете вспышка… и ничего. Но ведь не промазал же, никак не мог промазать с такого расстояния?! Что за…

Ту-д-дух… Кобрин не столько услышал, сколько ощутил взрыв. Из башенных люков, и командирского, и обоих боковых выметнулся столб пламени. Подскочившая на полметра башня плюхнулась обратно и, замерев на миг, словно бы нехотя сползла на землю, тяжело грохнувшись слева от танка кверху погоном. Над корпусом поднялся могучий костер, пронизанный искрами взрывающихся пулеметных патронов. Готов.

Изображение подпрыгнуло, Сергея мотнуло взад-вперед – Цыганков рывком тронул машину с места, набирая скорость. Комбриг чуть растерянно сморгнул, не совсем к месту подумав, что это второй его выстрел в этом бою – да и вообще в жизни, поскольку до сего момента из орудия как-то пулять не доводилось. Вроде неплохо выходит, сначала пушка, теперь танк. Кстати, уже второй, собственноручно подбитый в этом времени. Прошлый он, правда, гранатой рванул, ну да не суть важно. Главное результат…

Додумать он не успел, поскольку в следующий миг за них взялись всерьез. Насколько понимал Кобрин, немецкие командиры вполне допускали, что русские могут с ходу захватить мост, и основной ловушкой должна была стать именно разрушенная станция. Тем более разведке сюда проникнуть так и не удалось, а время, чтобы подготовиться, у фрицев имелось.

Три танка они потеряли практически сразу. Кто и откуда стрелял, капитан не заметил, но зато отлично видел результат: одной «тридцатьчетверке» разбили двигатель, другой влепили в борт, с пробитием и детонацией боекомплекта. Облепивших броню десантников буквально смело, изломанными куклами раскидав в стороны, – никто из восьмерых не уцелел. Еще один «Т-34» раскатал гусеницу, превратившись в неподвижную мишень. Наученные опытом пехотинцы торопливо порскнули с брони, отбегая от подбитой машины. А вот экипаж, в нарушение недавнего приказа, покидать машину не стал и даже успел сделать пару выстрелов, прежде чем в борт воткнулся бронебойно-трассирующий. После чего спасаться, по понятной причине, стало просто некому.

Одновременно, казалось, сразу со всех сторон заработали пулеметы и захлопали карабины: фрицы открыли огонь по прикрывавшим танки пехотинцам, отсекая их от бронемашин и заставляя залечь. Но проинструктированные командирами красноармейцы отреагировали быстро, укрываясь в развалинах, среди порушенных взрывами штабелей и за обломками сгоревшей техники, и открыли ответный огонь.

«Что ж, вполне предсказуемо, – хмыкнул Кобрин, не отрываясь от панорамы. – Никто и не думал, что тут нас не ждут. Ну, и что делать? Вызвать артиллеристов, чтобы помогли минами? Им с господствующей высоты хоть что-то видно. Нет, пожалуй, рано. Пока пристреляются, могут и своих задеть, через пару минут тут будет сущая солянка из своих и немцев. Обождем».

Перед танком встал дымный куст разрыва, в лобовую броню с визгом ударили осколки. Не дожидаясь приказа, умница Цыганков резко бросил машину в сторону, уходя из пристрелянного сектора, и Сергей болезненно влепился плечом в борт башни. Справа коротко выругался башнер Анисимов, тоже не ожидавший от боевого товарища столь неожиданного маневра. Скошенный лоб переломил, словно спичку, покосившийся электрический столб с обвисшими до земли проводами. Несколько метров «тридцатьчетверка» протащила его за собой, затем пропитанное мазутом бревно зацепилось за корпус все еще дымящегося чешского танка, напрочь развороченного прямым попаданием, и осталось за кормой. «Все-таки накрыли наши гаубицы кого-то, – автоматически отметил Кобрин. – Жаль, единичный случай, большинство снарядов зря пропало, стреляли-то без корректировки, по площадям. Хотя нет, вон еще один стоит, без башни и на дуршлаг похожий – фугас в нескольких метрах рванул».

– Короткая! – На этот раз с сапогом он был куда аккуратнее.

Танк замер, и приникший к прицелу комбриг навел пушку на замеченную цель, пулеметную точку, обложенную шпалами и даже с грунтовой засыпкой поверх настила из обрезков рельс, практически полноценный ДЗОТ. Выстрел. Попал – взрыв раскидал обломки искромсанного дерева, куски досок перекрытия и какие-то ошметки. Судя по вспыхивавшим над самой землей огонькам выстрелов, в обе стороны от огневой точки шли линии окопов, замеченные командирами сразу нескольких танков. Две сотни метров боевые машины преодолели за считаные секунды, лупя из курсовых и спаренных пулеметов длинными очередями. Еще на инструктаже Кобрин предупредил, что патроны, если встретились с пехотой противника, можно особо не экономить, поскольку прицельно стрелять из движущегося на высокой скорости танка практически невозможно, а так есть шанс создать достаточную плотность огня. Откуда-то с фланга звонко гавкнула «Pak. 35/36», снаряд высек сноп искр из борта ближайшей «тридцатьчетверки», не причинив ей ни малейшего вреда. Механик-водитель лишь немного подвернул, с ходу подмяв установленную в неглубоком капонире пушчонку – даже скорость сбавлять не пришлось.

Остальные танки прошлись вдоль окопов, долбя из «ДТ» и заваливая наспех отрытые и оттого неглубокие траншеи гусеницами. Последнего немцы уже не выдержали, в панике бросая оружие и разбегаясь, чем только приблизили свой бесславный конец. Поскольку спрятаться от танка еще можно, а вот убежать – нет. Что и доказали стрелки курсовых пулеметов и механики-водители «тридцатьчетверок» и «КВ». Экипаж комбрига в стороне тоже не остался: заметивший, как трое гитлеровцев юркнули через пролом в стене в какой-то полуразрушенный склад, да еще и пулемет с собой уволокли, Цыганков резко бросил танк в сторону и с ходу протаранил ближайшую стену. По броне затарахтели кирпичи, триплекс заволокло пылью, на башню посыпались обгорелые стропила и какой-то мусор. Истошно заорал кто-то из попавших под гусеницу фашистов, свирепо зарычал дизель, и машина, пройдя строение насквозь и окончательно его развалив, в облаке битого кирпича вырвалась наружу.

Дольше задерживаться не стали, продолжив атаку: с немногими уцелевшими разберется пехота. Их задача – выбить фрицевскую бронетехнику и поскорее выйти к шоссе, где и закрепиться, дожидаясь соединения с танками «соседа». А брони, особенно той, что представляет хоть какую-то опасность средним и тяжелым танкам, у противника просто не может быть много. Насколько знал Кобрин – точнее, его реципиент Сенин, – «троек» и «четверок» в противостоящей им моторизованной дивизии от силы рота, самоходок – и того меньше, причем три из них уже вышли в минус. Основная масса – легкие танки, как немецкие, так и трофейные (а на самом деле вполне себе активно производимые) чешские. Да и не могли они согнать сюда всю свою броню, это уж и вовсе глупости. Просто места бы не хватило.

В этот момент с противоположной стороны станции загрохотали выстрелы и взрывы: батальон легких танков, обойдя ее с флангов, ударил по противнику с тыла. Танкистам приходилось нелегко, для «БТ» и «Т-26» практически любое попадание грозило смертью, но и уцелеть после выстрела сорокапятимиллиметровой пушки не мог ни один легкий панцер противника. Да и не только легкий, разумеется, – главное, знать, куда стрелять, да подобраться на подходящую дистанцию. Подобное для гитлеровцев, ожидавших исключительно фронтальной атаки, оказалось крайне неприятным сюрпризом.

Первый немецкий танк, утыканную заклепками «Прагу», спалили сразу: ошарашенный неожиданным появлением русских экипаж даже не успел развернуть башню, когда в борт воткнулся бронебойный, превратив машину в огненный факел. Почти сразу же полыхнула прячущаяся за углом приземистого пакгауза «двойка», получившая гостинец в корму. Спешившийся после первых выстрелов десант рванул следом за танками, укрываясь за броней от огня понемногу приходящих в себя гитлеровцев. Которые, к сожалению, приходили в себя куда скорее, чем хотелось бы: пехотинцев почти сразу же отсекли от танков плотным ружейно-пулеметным огнем. Тот самый пакгауз, каждое узкое оконце которого представляло собой самую настоящую амбразуру, буквально взорвался огнем.

Заметивший неладное экипаж одного из «Т-26» попытался помочь, но сорокапятимиллиметровые осколочно-фугасные снаряды не могли не то что пробить толстенные, чуть ли не в метр шириной, кирпичные стены сложенного еще до революции здания, но даже всерьез их повредить. Подавить один из пулеметов удалось только с третьего выстрела. Воспрянувшие духом красноармейцы изготовились к броску, но «двадцать шестой» неожиданно содрогнулся от удара и взорвался, разбросав в стороны искореженные бронелисты развороченного детонацией боеприпасов корпуса. Подминая узкими гусеницами покореженные огнем листы кровельного железа, которыми он был замаскирован, из укрытия выполз «Pz-38 (t)». Протянув товарищу винтовку, к танку метнулся боец в потемневшей от пота гимнастерке, занес руку с увесистым цилиндром «РПГ-40» и бросил на выдохе, плюхаясь на землю и прикрывая руками голову. Позади башни коротко сверкнуло, и танк вспыхнул: восьмимиллиметровая броня крыши корпуса и пятнадцатимиллиметровая – кормы башни не могли противостоять взрыву более чем килограммовой гранаты. Полезших из распахнувшихся люков панцерманов в облитых горящим бензином комбинезонах добили несколькими выстрелами пехотинцы.

Комвзвода мамлей Патрушев, прекрасно понимающий, что в сложившейся ситуации самое глупое и даже преступное – оставаться на месте (и без того отстали от танков, которые по понятным причинам просто не могли ждать), отдал приказ к атаке. По окнам ударили оба дегтяревских ручника и винтовки красноармейцев, заставив гитлеровцев прекратить огонь и на несколько секунд укрыться за стенами. Этих мгновений хватило, чтобы рывком подобравшиеся к самому зданию бойцы забросили внутрь несколько оборонительных гранат. Внутри пакгауза гулко бухнули взрывы, из окон выметнулись бурые дымно-пыльные султаны, захлебнулся криком кто-то из гитлеровцев. Подорвав металлические ворота противотанковой гранатой, пехотинцы, подбадривая себя многоголосым «ура» и матом, ворвались внутрь. Полутемное помещение наполнилось криками атакующих и умирающих, выстрелами, лязгом сталкивающейся стали, звуками ударов и всем тем, что испокон века сопровождает русскую рукопашную. В ноздри шибал запах сгоревшей взрывчатки, пороха, поднятой подошвами застарелой пыли и свежей крови. Времени перезаряжать винтовки не было ни у тех, ни у других, и бойцы били штыками, прикладами, пехотными лопатками и просто валявшимися под ногами кирпичами, после бомбежек и артобстрела во множестве усеивавшими захламленный пол. Все заняло не более пяти минут. Взвод Патрушева при штурме потерял семерых; немцев перебили всех, затрофеив аж целых три пулемета с боеприпасами. Один, правда, пришлось бросить – осколками побило ствольную коробку и расщепило приклад.

Когда еще не отошедшие от горячки боя красноармейцы потянулись к выходу, возле пакгауза притормозил «БТ-5», судя по тактическому знаку на башне, второй роты. Высунувшийся из башенного люка чумазый танкист с сержантскими петлицами, оглядев развороченный взрывом «двадцать шестой» и жарко горящую «Прагу», только головой качнул, выдав короткую, но емкую матерную конструкцию.

Разглядев среди бойцов младшего лейтенанта, небрежно козырнул, махнул рукой куда-то вперед и вправо и проорал, перекрикивая рев двигателя и грохот выстрелов и взрывов:

– Тарщ лейтенант, тудой двигайтесь, тудой! Тама ваши танки, догоняйте. Мои коробки первыми пойдут, а вы следом. По сторонам поглядывайте, мало ли чего. Я свое прикрытие тоже подрастерял, когда немцы со всех сторон пулять начали. Так что держитесь поближе.

И, не дожидаясь ответа, полез в башню, неплотно прикрыв за собой крышку люка. Фыркнув сизым бензиновым выхлопом, «бэтэшка» лязгнула плоскими траками и двинулась в указанном направлении.

Третья рота атаковала со стороны разбомбленного паровозного депо. Точнее, того, что от него осталось. Разумеется, никаких паровозов внутри огромного здания на четыре колеи с ремонтными ямами, некогда накрытого крышей со стеклянными световыми фонарями, и на подъездных путях не имелось. Как, собственно, и крыши вкупе с одной из стен, вынесенной ударной волной. Если, конечно, не считать локомотивом ту абстрактную конструкцию, в которую превратилась после прямого попадания маневровая «овечка», – развороченный котел с торчащими пучками погнутых дымогарных и жаровых труб, перекрученная взрывом несущая рама, разбросанные далеко в стороны многотонные колесные пары, рессоры с балансирами, тяговые дышла. От кабины и тендера и вовсе ничего не осталось, даже рваного металла. Судя по повреждениям, сюда влепилась фугасная бомба весом никак не меньше двухсот пятидесяти килограммов.

Прилегающая к депо местность представляла из себя труднопроходимый для легких танков хаос: глубокие воронки с торчащими из них измочаленными обломками шпал и согнутыми рельсами. Опрокинувшийся на бок разбитый ремонтный поезд-летучка; сгоревшая теплушка просвечивает ребрами каркаса, ажурная стрела крана нелепо задралась в небо. Горящее с одного края – последствия попадания гаубичного фугаса – угольное хранилище; ветер прибивает шлейф темно-серого дыма к земле. Смятая, словно консервная банка, цистерна с мазутом, который отчего-то так и не загорелся, обильно пропитав землю. Лежащий на крыше вагончик-мотодрезина, отброшенный на несколько метров от разбитых бомбой путей. Рухнувшая колонка для заправки паровозных котлов – воду сразу не перекрыли, и все пространство вокруг превратилось в рукотворное болото, сейчас уже подсохшее. Словно в насмешку точнехонько по центру грязевого «озера» торчал покосившийся семафор с разбитыми стеклами.

Именно поэтому атаки с этого направления гитлеровцы не ждали, не озаботившись никакой обороной.

На малом ходу лавируя между воронками и рискуя порвать гусеницу или сесть на брюхо, перебираясь через завалы обломков, десяток легких танков вышел на рубеж атаки. К чести механиков-водителей, рота не потеряла ни одной машины, хоть парочку танков и пришлось вытаскивать на буксире из осыпавшихся под гусеницами воронок. Впереди, меньше чем в полукилометре, две потрепанные роты завершали фланговый удар. Судя по десятку дымных столбов, товарищам пришлось нелегко, но помощь пришла, пусть и с небольшим запозданием. Да и добрая половина горящих танков оказалась немецкими, сожженными меткими попаданиями советских наводчиков. В развалинах станционных зданий не смолкала стрельба, гулко хлопали «трехлинейки» и самозарядные винтовки, бухали взрывы ручных гранат: пехотинцы продолжали выбивать немцев из руин. Где-то удавалось атаковать с ходу, где-то пулеметы прижимали бойцов к земле, и приходилось искать другое решение, теряя время и темп. У красноармейцев образца лета сорок первого просто не было опыта подобных боев. А до создания первых штурмовых инженерно-саперных бригад еще оставалось два долгих и кровавых года войны. Но они учились, освобождая от противника одну постройку за другой – и расплачиваясь за эту науку погибшими и ранеными товарищами. Танкисты помогали как могли, но не везде удавалось найти подходящую позицию для прицельного, чтобы не задеть своих, выстрела, да и немецкие танки в стороне не стояли, продолжая охоту за соперниками.

За считаные секунды сблизившись с противником, третья рота сбросила с брони десант и вступила в бой. Начавшие спешно разворачиваться в сторону неожиданной опасности «двойки» и «Праги» выбили в течение нескольких минут: шансов у фрицев не было от слова «совсем». Не повернешь – получишь бронебойный в корму от появившихся невесть откуда русских «leichte panzer». Пусть и легкобронированных, но маневренных и куда лучше вооруженных. Начнешь менять позицию – влупят в борт. А на что способны русские башенные «4,5-cm-kanone» даже на максимальной дистанции, они насмотрелись – на многое способны, угу…

Дольше всего гоняли среди развалин и разбитых вагонов приземистую угловатую «тройку» с длинноствольной пятидесятимиллиметровкой. Прежде чем раскатать гусеницу на удачно брошенной пехотинцем гранате, танк с тактическим знаком командира роты на башне успел спалить пару «Т-26» и одну «бэтэшку». Спастись удалось лишь троим танкистам из девятерых – остальные разделили со своими машинами печальную судьбу. Зато после взрыва – семьсот шестьдесят граммов тротила не только разбили несколько траков, но и выворотили второй опорный каток вместе с торсионом – расстреляли, словно в тире, влепив с полусотни метров в борт пару болванок. Рванул панцер красиво, аж башня сальто в воздухе исполнила, на радость немногочисленным зрителям.

Получившие подкрепление пехотинцы, уже порядком озверевшие от потерь и усталости, закидали гранатами последнюю пулеметную точку. Пленных не брали – из командиров рангом от взводного и выше уцелел только раненный в ногу ротный-два и трое старшин, так что сдерживать бойцов было попросту некому. Был бы жив политрук, может, и воззвал бы к пролетарской сознательности, но старлей Кантиков погиб в самом начале боя, когда поднимал в атаку залегших под огнем бойцов. Пробежать он успел метра четыре, а на пятом перетянутую портупеей гимнастерку насквозь прошили пулеметные пули. Гибели Николая Иосифовича красноармейцы гитлеровцам не простили, взяв-таки пулеметное гнездо в штыки. Ну, если уж начистоту, то сначала забросили в амбразуру осколочную гранату, а уж после закололи штыками побитых осколками немцев…

* * *

Быть танкистом Кобрин уже привык. Не то чтобы ему так уж нравилась новая воинская специальность… просто привык. Да и что делать, коль надо? Есть, знаете ли, такое простое русское слово «надо». Не так уж и сложно, если подумать, главное, осознать, что ты больше не пехотинец, а совсем наоборот, танкист. А уж какой там, снаружи, за четырьмя с половиной сантиметрами гомогенной брони, год – не столь и важно. Танк – он всегда танк, что в прошлом, что в будущем. Гусеницы, башня, пушка. И люди внутри. Экипаж машины боевой, как в этом времени пели.

– Витя, короткая!

«Тридцатьчетверка» плавно остановилась, клюнув бронированным лбом. Земля и небо в расчерченном рисками прицеле перестали играть в догонялки.

Ба-б-бах! – это пушка, родная «эф тридцать четыре».

Бдз-з-зинь! – это соответственно зацепившая за отражатель стреляная гильза.

Длинь – упоминание такой-то матери в интересном положении – кланц! – это Степа Анисимов, запихнувший в казенник новый унитар. Краем глаза капитан успевает заметить окраску снаряда – молодец башнер, понимает, что к чему. «Черноголовый» сейчас ни к чему, а вот осколочная граната – самое то.

Подсвеченный донным трассером бронебойный несется к цели, и Сергей провожает его застывшим, неморгающим взглядом – будто это что-то может изменить, подкорректировать ошибку в наводке. Но никакой корректировки не требуется, и болванка под небольшим углом входит в кормовую броню немецкого «Pz-IV». Короткий высверк попадания, сноп неярких в дневном свете искр – и фашистский танк рывком подворачивает влево и тормозит, все сильнее дымя разбитым двигателем. Добить – или загорится? Так ведь унитар менять придется, в стволе осколочный, а это время. Загорелся, выбросив в небо столб жирного, черного дыма. Хорошо ихний европейский бензин горит, куда лучше нашей русской солярки. А главное – вспыхивает мгновенно. Из распахнувшихся люков лезут, перхая от удушливого дыма, панцерманы в дымящихся комбинезонах. Грохочет пулеметная очередь, пули высекают искры из брони, брызгают расплавленным свинцом, и немцы валятся возле гусениц. Один повисает в проеме бокового люка, комбез на спине горит. Готовы…

Танк трогается с места, в панораме видна цель атаки – двухэтажное здание станционной управы. Или это местный железнодорожный вокзал? Память реципиента ничем помочь не может, поскольку Сенин здесь никогда не был. Нет, вокзал вряд ли, он все ж таки должен поближе к путям располагаться. Одним словом, мощный такой домина, явно построенный еще до наступления эпохи исторического материализма. Левое крыло разрушено бомбой, представляя собой сплошной завал из кирпича, перекрученных несущих балок и остатков перекрытий. Часть крыши провалилась, между торчащих ребрами потемневших стропил несколькими жидкими струйками тянется светло-серый дымок. Заложенные мешками с песком окна первого этажа пульсируют фонтанчиками дульного пламени: как минимум два пулемета, остальное – карабины. Залегшие перед фронтоном пехотинцы вперед не лезут, дожидаясь подхода танков, – молодцы, учатся понемногу бою в городских условиях, под пули по дурости не суются. Хотя, конечно, какие уж тут, на фиг, «городские условия»? Единственное двухэтажное здание – вон это самое. Ладно, хватит мыслями по хрестоматийному древу растекаться.

– Короткая. Два выстрела.

Наведя прицельную марку на правое окно, Кобрин без особой спешки давит на педаль. Выстрел – и из превращенного в бойницу окна выметывается мощный султан дыма и кирпичной пыли, разлетаются лохмотья разорванных в клочья мешков. Справа сочно клацает затвор, запирая в каморе новый патрон. Еще один выстрел. Эх, поторопился слегка: осколочно-фугасный ударяет в подоконник, взрыв раскидывает мешки с песком, выбивает из стены целый сноп битого кирпича. Окно затягивает дымом и рыжей пылью. Нормально вышло, пулеметчику однозначно конец.

Верно истолковав происходящее, пехотинцы поднимаются в атаку под прикрытием огня оставшихся на месте товарищей и танковых «ДТ». Летят в окна гранаты, бойцы подсаживают друг друга, скрываясь в курящейся дымом полутьме помещения. Внутри хлопают выстрелы, пару раз гулко бухают ручные гранаты. Из оконного проема сигает гитлеровец, но не успевает пробежать и нескольких метров. Коротко рычит курсовой пулемет, и он падает, выронив карабин. Еще одного Гриша срезает прямо в окне: несколько раз дернувшись, фриц повисает на подоконнике. Сорвавшаяся с головы каска падает кверху дном, и Кобрин видит растрепавшиеся светлые волосы, с одной стороны густо перемазанные ярко-алым.

Выбросив из патрубков клуб дыма, «тридцатьчетверка» неспешно трогается с места, подъезжая поближе. Мало ли что, вдруг махре еще какая помощь понадобится. Следом двигаются еще два танка – «КВ», чья броня испещрена многочисленными отметинами свежих попаданий, и еще один «Т-34» с тактическим знаком комроты-раз на башне. Связи с ним нет и быть не может: вместо антенного выхода на правом борту – продолговатый след от чиркнувшей и ушедшей в рикошет болванки. Надгусеничные полки покорежены, передние крылья и вовсе оторваны, ходовая забита глиной, а на ведущий каток намертво накрутился обрывок не то брезента, не то какой-то ткани. Удивляться тут нечему, когда утюжили окопы, все что угодно могло в ходовую замотать. Да и танк комбрига выглядит не лучше, как и все остальные машины бригады.

Но помощь не требуется, и выскочивший из дверей красноармеец машет каской, разевая в крике щербатый рот. Разумеется, Сергей просто физически не может ничего услышать, но отлично понимает значение этой широкой, вполлица улыбки: противник уничтожен, здание захвачено.

И это означает только одно – они наконец взяли эту проклятую станцию и дорога вперед свободна.

Вот только ничего еще не окончено, поскольку с боем прорваться к шоссе и закрепиться там – это одно. А вот удержать плацдарм до выхода из окружения наших частей – совсем-совсем другое. И Кобрин, если уж начистоту, пока даже предположить не мог, что окажется более сложным. Тем более он до сих пор понятия не имел, как обстоят дела у «соседей» – по понятной причине, было не до связи с 203-й ТБр, атаковавшей захваченный противником поселок несколькими километрами правее, со стороны лесного массива. Согласно первоначальному плану, встретиться предстояло в заранее оговоренном квадрате, наглухо перекрыв шоссе, а как выйдет на самом деле? Нет ответа. Вариантов масса, аж целых два: или встретятся и перекроют, или – нет. Как в том дурацком старом анекдоте про динозавра на улице, выкопанном в архиве кем-то из курсантов и отчего-то ставшем весьма популярным среди второкурсников…