Лужский рубеж, 13 августа 1941 года

Утро началось с артподготовки – гитлеровцы определенно не собирались изменять своей излюбленной привычке, впервые с успехом примененной ими еще на рассвете 22 июня. Как и вчерашним днем, одновременно работали и пушки, и минометы, причем последние снова чередовали осколочные мины с дымовыми. Правда, на этот раз огневой налет оказался недолгим, не более двадцати минут. Причина чего крылась вовсе не в экономии боеприпасов – не дожидаясь окончания обстрела, к мосту двинулись танки. Уже не только легкие, но и куда более серьезные средние Pz-III и IV, лобовую броню которых снаряды сорокапяток если и пробивали, то исключительно с ближней дистанции. Вместе с пехотой следом за танками двигалось несколько саперных групп, которые должны были под прикрытием боя подобраться к реке и обезвредить подрывные заряды, если таковые имелись.

Командующий 6-й ТД генерал-лейтенант Вернер Кемпф не собирался терять времени попусту, намереваясь в самые кратчайшие сроки выполнить то, с чем не сумел справиться его подчиненный, и захватить переправу с ходу. Тем более разведка доносила, что оборону моста русские всерьез усиливать не стали, лишь эвакуировав раненых и пару подбитых танков. А с несколькими оставшимися боевыми машинами и потрепанной ротой пехоты, что вторые сутки держат оборону (к сожалению, держат весьма эффективно, как вынужден был признать генерал-лейтенант), они справятся без малейших проблем. Откровенно говоря, Кемпф не совсем понимал, с какой целью русские вообще уцепились за эту переправу: понятно ведь, что позиций им не удержать, и мост в конечном итоге будет потерян. Командуй он 191. Infanterie-Division, что окопалась в районе поселка с труднопроизносимым на нормальном языке названием «Iwanowskoje», он давно бы взорвал мост, не тратя силы на бессмысленную оборону.

Впрочем, тут возможны варианты: за два месяца войны с большевиками Вернер уже несколько раз встречался с абсолютно вроде бы нелогичными приказами, которые они тем не менее склонны выполнять до последнего солдата. Вполне вероятно, так вышло и на этот раз: русские командиры просто получили приказ не сдавать переправу ни при каких обстоятельствах, вот и уперлись. Почему не перебросили к реке больше сил? Да исключительно потому, что узкое дефиле не позволяет этого сделать – где их тут разместишь? В лесу разве что, но там ни танки, ни артиллерию не укроешь. Просто нет свободы маневра. Или другой вариант, тоже достаточно реальный: им попросту нечем подорвать мост. С подобным генерал-лейтенант тоже сталкивался: взрывчатка у саперов противника порой была в большом дефиците. Недаром ведь разведка докладывала, что на настиле установили какие-то бочки, внешне схожие с теми, в которых перевозят бензин или керосин. К чему они там, если не для того, чтобы попытаться в последний момент поджечь мост? Глупо, конечно, металлические несущие конструкции огнем не повредить, бетонные опоры – тем более, а настил (которому еще нужно время как следует разгореться) саперы восстановят за несколько часов, но если ничего иного не остается, могут и попытаться…

И все же в глубине души командир шестой танковой ощущал, что он, возможно, что-то упускает, что-то достаточно важное, хоть и не лежащее на поверхности. Нет, с первого взгляда все вроде бы вполне логично, действия противника достаточно просчитываемые, но подсознательная тревога в душе не проходила. И это не давало ему покоя. Хотя понять, ЧТО ИМЕННО, не удавалось, как ни старайся…

Как бы то ни было, первую атаку удалось отразить. Три танка подбили окопанные Т-28 и маневрирующие в предмостье подошедшие на помощь «двадцать шестые». Еще парочку, рывком ухитрившуюся подобраться к самой линии окопов, сожгли пехотинцы, порвав гранатами гусеницы и закидав потерявшие способность двигаться бронекоробки бутылками с жидкостью КС. Сопровождающую танки пехоту отсекли плотным ружейно-пулеметным огнем, заставив сначала залечь, а затем и откатиться назад. Расположившиеся на восточном берегу минометные батареи, как могли, помогали. Поскольку невеликий плацдарм был пристрелян еще вчера, наводчики с легкостью накрывали огнем бегущих фрицев. «Свежие», еще не измотанные суточными боями пехотинцы поначалу пытались закрепиться на изрытой воронками и танковыми гусеницами пустоши, в которую за сутки боев превратился подъезд к мосту. Но после того как одна из мин превратила в огненный факел бронетранспортер поддержки и разворотила ходовую другому, не выдержали и они.

Разумеется, не обошлось без потерь: ответным огнем немцы подбили два советских танка и повредили еще один. Была уничтожена прямым попаданием и последняя сорокапятка. Погибших и раненых среди красноармейцев оказалось не слишком много, в основном в результате артобстрела.

Из нескольких саперных групп до реки добралась лишь одна, да и та не в полном составе. Впрочем, «до реки» вовсе не означало «до моста»: заранее предупрежденные особым приказом комдива бойцы гарнизона лейтенанта Величева скрутили немцев на подходе, прямо на узком берегу. Фашисты просто не знали, что Кобрин, отлично представляя, что противник обязательно попытается любым способом предотвратить взрыв переправы (или убедиться, что коварные Иваны не успели ее заминировать), распорядился усилить охрану подходов. Не со стороны шоссе, разумеется, там и без того людей хватало, а именно что понизу… Вот они и лежали, накрывшись плащ-палатками и ежась от незаметно забирающейся под форму сырости, в наскоро отрытых во влажной прибрежной глине полуокопчиках, мысленно поминая товарища комдива незлым тихим словом: мол, чего удумал? Боевые товарищи вон вражеские танки жгут да пехоту с пулеметов крошат, а они тут комаров кормят, поскольку двигаться строжайше запрещено даже для того, чтобы очередного кровососа ладонью прихлопнуть.

Зато потом, когда немецких саперов брали, согрелись. Заодно и душу отвели, поскольку приказ «брать живыми» (с мудрой оговоркой «по возможности») отнюдь не подразумевал, что пленные обязательно должны быть целыми и невредимыми, суть – не битыми. Особенно, понятное дело, не активничали, так, поучили малехо, да погнали прикладами да пинками в тыл – вдруг чего важного знают, начальство разберется…

Вторая атака началась практически сразу, буквально через полчаса. На сей раз – без предшествующего артобстрела: больше не желая терять времени, Кемпф, наплевав на возможные потери, бросил в бой ударный танковый кулак из двух десятков машин. Полагая, что, даже если большевики и выбьют половину, остальные в любом случае сомнут их хилую оборону. Тем более основную роль играли вовсе не штурмующие в лоб панцеркампфвагены, а усиленные пулеметами и пятидесятимиллиметровыми минометами штурмовые пехотные группы, атаковавшие с обоих флангов. Получасовая передышка для того и потребовалась, чтоб дать им возможность незаметно подобраться со стороны леса. Никаких заслонов на пути на этот раз не было. Но тут гитлеровцев ждал весьма неожиданный сюрприз: траншеи и пулеметные гнезда оказались пусты, лишь тускло отблескивали на дне втоптанные в глину сотни стреляных гильз, пустые обоймы, смятые консервные жестянки, оболочки перевязочных пакетов, обрывки бинтов – все то, что остается после многочасовой обороны.

Их просто никто не ждал.

Кроме русских минометчиков, немедленно перенесших огонь по своим же окопам и лесной опушке, что стоило противнику едва ли не половины бойцов…

Сражаться же продолжал лишь условный центр обороны, расположенный непосредственно перед переправой. Достаточно успешно, нужно признать: прежде чем два последних Т-28 и пятерка потрепанных, но все еще остающихся на ходу легких танков задним ходом двинулись к мосту, на шоссе и вдоль обеих обочин застыли, пятная утреннее небо разлапистыми столбами черного дыма, четыре немецких панцера. Благополучно уйти на восточный берег удалось не всем: два Т-26 и один средний были подбиты при отступлении. Причем последний, получив попадание в гусеницу и густо задымив, врезался в опорную конструкцию и развернулся поперек дороги, наглухо закупорив узкий въезд. Бросившие обреченную машину трусливые русские панцерманы торопливо перебрались на ту сторону, ухитрившись унести с собой все три штатных ДТ. Наблюдавшие за происходящим немцы даже не подозревали, что горит вовсе не «разбитый» двигатель – да и с чего бы, если снаряд просто разбил несколько траков и снес направляющее колесо по левому борту? – а работает установленный в специальном коробе на надгусеничной полке прибор дымопуска ТДП-3, исправно имитирующий пожар моторного отсека. Последние перебегающие по мостовому настилу красноармейцы срывали горловины и переворачивали бочки с горючим, позволяя бензину и солярке выливаться на просмоленные доски. Часть топлива просачивалась сквозь щели, и по неспешным водам Луги поплыли, причудливо переливаясь на солнце, маслянистые радужные пятна.

Убедившись, что сопротивление окончательно сломлено и противник отступил, гитлеровцы незамедлительно двинулись вперед. Оттащив с дороги битую технику, на мост въехали первые танки. С тридцатитонной тушей лишившегося гусеницы Т-28 пришлось провозиться дольше всего, поскольку управление оказалось выведено из строя – и когда только русские успели это сделать? И для того чтобы сдвинуть с места трехбашенного монстра, понадобились усилия сразу двух взявших его на буксир легких панцеров. Одновременно под мост отправились саперы. Вот только добраться до среза воды не удалось ни одному из них: с вражеского берега ударил пулемет, до того, видимо, прикрывавший отход своих и не успевший вовремя эвакуироваться.

Вполне в духе этих сумасшедших фанатиков-большевиков, отчего-то всегда предпочитающих умереть, вместо того чтобы цивилизованно сдаться и отправиться в плен. Пулемет подавили быстро, и никто так и не обратил внимания, что со своей позиции стрелок просто физически не смог бы достать всех погибших саперов. Зато могли снайперские пары, загодя размещенные в нужных точках, прицельные выстрелы которых и маскировал бьющий на расплав ствола «Дегтярев»…

Команда на подрыв поступила, когда по мосту благополучно прошли бронетранспортеры с пехотой и несколько легких танков передовой разведки. Следом за ними, не теряя ни минуты, уже втягивались остальные: немецкие командиры убедились, что опасности нет. Если бы русские собирались взрывать переправу, то уже наверняка сделали это: какой смысл тянуть? Видимо, и на самом деле просто не успели заминировать. Или шальной осколок порвал провод, и большевистский подрывник сейчас бессмысленно крутит ручку подрывной машинки. Да и господин генерал-лейтенант требовал немедленно продолжать движение – и без того слишком долго провозились с этим мостом, который еще вчерашним утром должен был оказаться в тылу стремительно развивающей наступление на Ленинград танковой дивизии…

Внезапно по переправившимся войскам ударили минометы. А спустя несколько секунд ожили казавшиеся покинутыми траншеи восточного берега и оба ДЗОТа. Тяжелые пулеметные и винтовочные пули пробивали борта бронетранспортеров и тела не успевших покинуть бронемашины солдат. Успевшие переживали боевых камрадов совсем ненадолго – русские стреляли с убийственной точностью. А тех, кто не попал в прицел, рвали в клочья восьмидесятидвухмиллиметровые осколочные мины. Бьющие с кинжальной дистанции противотанковые ружья сбивали гусеницы и поджигали моторы танков. Это был разгром – буквально в считаные минуты немцы потеряли всю бронетехнику и большинство личного состава. Впрочем, паника среди неожиданно оказавшихся под прицельным перекрестным ружейно-пулеметным огнем фашистов продлилась недолго. Ровно до того момента, когда справившиеся с первым шоком командиры принялись наводить порядок и отдавать четкие команды. Уцелевшие рассредоточились и залегли, укрываясь за корпусами подбитых боевых машин, и открыли ответный огонь. Продержаться нужно было всего ничего, только до прибытия помощи, со всем возможной скоростью идущей по мосту. Однако, как выяснилось буквально через пару минут ожесточенной перестрелки, это уже ничего не могло изменить.

Поскольку в этот момент земля под ногами тяжело вздрогнула от мощного строенного взрыва. Оказавшегося настолько мощным, что со стенок траншей потекли целые потоки иссушенной солнцем глины, а у левофлангового ДЗОТа разошлись бревна перекрытия. Несколько сот килограммов тротила разнесли все три бетонные опоры. Лишившиеся поддержки пролеты обрушились вниз на всем сташестидесятипятиметровом протяжении вместе с бронетехникой, несколькими грузовыми машинами и шагающими по обеим сторонам моста пехотинцами. Танки и вспыхнувшие автомашины сразу скрывались под водой, вместе с искореженными обломками моста превращая бывшую переправу в немыслимое нагромождение рваного и перекрученного ударной волной металла, разобрать которое будет весьма непросто – и уж точно абсолютно невозможно в самое ближайшее время. Взрыв поджег и разлившееся горючее, успевшее просочиться между досками настила и как следует пропитать древесину. По поверхности реки тоже побежали язычки пламени – топливо, согласно незыблемым законам физики, осталось на поверхности воды. На несколько минут, прежде чем волны отнесли ниже по течению пылающие пятна, на месте бывшей переправы воцарился настоящий огненный ад…

Сколько всего погибло пехотинцев, точно подсчитать не удалось – большая часть числилась пропавшими без вести, поскольку до берега добрались считаные единицы. В основном те, кому посчастливилось не оказаться в эпицентре взрывов и кого не уволокло под воду многотонной техникой или конструкциями моста…

Отрезанных на восточном берегу немцев перебили быстро. Подбитые, но так и не загоревшиеся танки и броневики подожгли, расстреляв бензобаки, или подорвали ручными гранатами, чтобы не оставлять фашистам ремонтопригодной техники. После чего последние защитники переправы вместе со свернувшими позиции минометчиками отступили к Ивановскому. На самом деле минометные батареи далеко не уходили, поскольку комдив имел на них отдельные планы, лишь имитируя эвакуацию. Позиции для них уже были подготовлены буквально в полукилометре отсюда. А затаившиеся неподалеку от реки корректировщики должны были помочь этим планам осуществиться во всей их полноте и прочей эффективности.

Недолгая оборона прекратившего свое существование моста через Лугу завершилась с явным перевесом в сторону оборонявшихся…

Лужский рубеж, с. Ивановское, 13 августа 1941 года

– Товарищ полковник, связь со штабом группы, срочно. Генерал-лейтенант Пядышев на линии.

– Благодарю, Анатолий Петрович, не поверите, как раз собирался доложиться, да товарищ командующий первым успел, – слегка покривив душой, кивнул Сергей, беря в руку эбонитовую трубку полевого телефона.

Ближе к полудню делами 191-й стрелковой дивизии, наконец, заинтересовались в штабе ЛОГ. Откровенно говоря, Кобрин думал, что это произойдет еще вчерашним вечером, но и подобное развитие событий ему вполне подходило. А еще больше подходило, если б ему вовсе никто не мешал. Но это уж из разряда ненаучной фантастики. Так что придется докладывать. Собственно говоря, донесения вышестоящему командованию отправлялись, как и положено, так что с этим все в порядке. Главное, чтобы сейчас оное командование не начало, по давней армейской традиции, грузить множеством ценных указаний, из которых придется выбирать, что выполнять немедленно, что отложить, дожидаясь, пока «само рассосется», а что и откровенно… гм… проигнорировать. Утерять, так сказать, старым военно-морским способом…

Впрочем, возможно, Константин Павлович просто хочет услышать доклад из первых уст, вовсе не собираясь учинять разбор полетов. Да и что тут пока разбирать? Только вторые сутки боев пошли… Тем более Пядышев – весьма опытный и толковый командир, настоящий патриот своей Родины, беспочвенно наезжать и обвинять в несуществующих грехах не станет, сначала выслушает. Да и послужной список более чем впечатляющий. Военную карьеру начал простым прапорщиком, дослужившись к концу Первой мировой – или Империалистической, как ее принято здесь называть – до чина штабс-капитана. Участник Гражданской с 1918 года, стоял у истоков создания Красной Армии. Командовал бригадой, а в самом конце войны – даже и дивизией. В межвоенные годы дважды обучался на курсах высшего комсостава, так что можно сказать, Академию Генштаба закончил, пусть и де-факто. К началу зимней войны с белофиннами занимал должность заместителя начштаба Ленинградского округа. Смело критиковал планы армейского руководства, в частности, считал, что штурмовать линию Маннергейма без массированного применения тяжелых гаубиц и бомбардировщиков нельзя, а лучше и вовсе обойти. Да и к готовности РККА к боевым действиям в условиях сурового северного климата относился с определенным скепсисом. Но, несмотря на поддержку командующего округом Шапошникова, нарком обороны весьма холодно отнесся к этому предложению. Непосредственно во время Финской войны Константин Павлович командовал стрелковым корпусом, участвовавшим во взятии Выборга. Летом того же года получил генерал-лейтенанта и ненадолго, буквально на неполный месяц, стал командармом, но был переведен в Москву, в центральный аппарат РККА. Сложно сказать, в чем крылась истинная причина этого перевода, произведенного по личному указанию самого Иосифа Виссарионовича. Вполне вероятно, в том, что выводы проведенного по итогам зимней кампании секретного совещания полностью подтвердили изложенные Пядышевым еще до начала боевых действий факты…

Буквально со второго дня Великой Отечественной генерал-лейтенант, занимая должность заместителя командующего округом, лично курировал строительство Лужского оборонительного рубежа. Судя по послевоенным воспоминаниям, бойцы крайне положительно оценивали построенные укрепления, спасшие множество жизней и, так или иначе, сорвавшие «блицкриг» под Ленинградом. В начале июля генерал-лейтенант возглавил Лужскую оперативную группу, занявшую созданные под его руководством позиции, однако уже через пару недель был внезапно арестован по обвинению в контрреволюционной пропаганде и антисоветской деятельности. Дальше совсем печально – обвинительный приговор Военной коллегии, десять лет по «пятьдесят восьмой» статье – и смерть в лагере через три неполных года…

Правда, все это было в реальной истории, а как сложится сейчас? Сложно сказать. С одной стороны, развитие исторических событий уже изменилось, где-то пойдя по несколько иному пути, как под Смоленском, где-то – как, к примеру, в его случае – просто отставая от прошлого варианта примерно на три-четыре недели. Пока ясно одно: на данный момент он не арестован, продолжая занимать свою должность. Впрочем, еще и не конец месяца…

Хм, вот интересно, если Лужский рубеж не просто удержит гитлеровцев на подступах к Ленинграду, а вовсе НЕ ПОЗВОЛИТ им замкнуть кольцо окружения, это ему чем-то поможет? Поскольку победителей на Руси, как известно, не судят? Или крамольные разговоры среди знакомых и письма к супруге с критикой компартии и высшего армейского руководства – правда и уже ничего не изменить?

Так ли оно обстояло на самом деле и что послужило реальным поводом для ареста, Сергей точно не знал, поскольку среди доступной информации об этом никаких подробностей отчего-то не имелось. Возможно, все это тут и вовсе ни при чем. В конце концов, Пядышев спокойно прошел так называемую «чистку» конца тридцатых годов среди высшего руководства РККА – значит, конкретно под него никто не копал. А вот тогдашний нарком обороны вполне мог и затаить обиду еще со времен Финской – за ту самую аналитическую записку, которую не воспринял всерьез. Зато в конце июля, когда стали срочно искать виноватого за немецкие прорывы под Ивановским и Большим Сабском и неудачные попытки их купировать, что и на самом деле поставило под угрозу судьбу города на Неве, могли всплыть какие угодно прошлые грешки. Хоть те самые крамольные разговоры, хоть личное отношение со стороны Климента Ефремовича, хоть еще что-то, о чем Сергей даже не подозревал. Если это так, то у Пядышева появляется весьма и весьма неслабый шанс выкрутиться – не будет разгрома на Луге (чем Кобрин сейчас, собственно говоря, и занимается), не окажется и повода его арестовывать и судить…

– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант!

– Здравствуйте, товарищ Лукьянин. – Связь оказалась на удивление хорошего качества. – Давайте без чинов, Дмитрий Акимович. В целом я в курсе ситуации, сражаетесь вы неплохо. Вопрос только один: почему приняли решение отступить и уничтожить мост?

– Так точно, Константин Павлович, есть без чинов. Переправа уничтожена, поскольку я больше не вижу ни малейшего смысла ее оборонять.

– Поясните, пожалуйста.

«Даже так, пожалуйста? – мысленно хмыкнул Кобрин. – Действительно, старая школа».

– Противник в любом случае взял бы мост в течение самого ближайшего времени. Прилегающая местность просто не позволяет применять войска массированно, в том числе и бронетехнику, поэтому дальнейшая оборона лишь стоила бы мне ненужных потерь. Считаю, что приречные оборонительные позиции я использовал с максимальным эффектом, возможным в данной ситуации. Практически в полном составе уничтожена боевая группа противника под командованием полковника Рауса, суммарные потери – до батальона легких танков и больше двух батальонов пехоты вместе с бронетранспортерами. Данные подтверждены визуальным наблюдением. Нанесен существенный урон передовым частям шестой танковой дивизии. Но самое главное, более чем на сутки задержано продвижение противника в направлении на Ивановское и дальше, к Ленинграду.

– Да, вы держитесь уже второй день… – согласился собеседник.

– Я не совсем это имел в виду, – мягко перебил Пядышева Сергей. – Мост уничтожен таким образом, что восстановить его в ближайшее время абсолютно не представляется возможным. Противнику придется наводить понтонные переправы, чему мы, разумеется, станем препятствовать всеми доступными силами и средствами. Как минимум до середины сегодняшнего дня они Лугу не форсируют, а возможно, и дольше того.

– Ну что ж… хорошо, – выдержав небольшую паузу, продолжил генерал-лейтенант. – Относительно местности полностью с вами соглашусь. Полагаю, у вас уже имеется план, как это использовать?

– Так точно. Дальше Ивановского мы гитлеровцев не пропустим, твердо обещаю. А время, которое им понадобится на преодоление реки, используем для усиления обороны вокруг поселка.

– Добро, действуйте, Дмитрий Акимович. Полагаюсь на ваш опыт. Тогда последний вопрос: просьбы к командованию группой имеются?

– Так точно, Константин Павлович, две, – четко ответил Кобрин, мгновенно продумав ответ. Собственно, о чем тут думать? Даже если б Пядышев сам ему не позвонил, он все равно бы связался со штабом оперативной группы, пусть и немногим позже.

– Слушаю.

– Во-первых, буду просить у вас авиаподдержку.

– Мне докладывали, вас прикрывает ИАП с аэродрома в Ястребино. – В голосе комгруппы прорезался искренний интерес.

– Совершенно верно, вчера они нас здорово выручили и еще не раз выручат, но там только истребители, причем старого образца. Кроме того, они испытывают серьезные проблемы с боепитанием и горючим. Этот вопрос я решу своими силами, сегодня обещали доставить и то, и другое. Но мне понадобятся бомбардировщики или штурмовики. Очень сильно понадобятся, товарищ генерал-лейтенант. Категорически. Когда и где – сообщу позже.

– Хорошо, товарищ Лукьянин. – Судя по тону, Пядышев усмехнулся. – Тем более если прямо-таки категорически. Я примерно догадываюсь, что именно вы задумали. Договорились. Штурмовиков не обещаю, но бомбардировщики в вашем распоряжении будут. Могу тоже твердо обещать два вылета, но зато с полной бомбовой нагрузкой. А что во-вторых?

– Большой Сабск, Константин Павлович. Убедительно прошу обратить особое внимание на это направление. В данный момент его атакует первая танковая дивизия Вермахта. В случае опасности необходимо перебросить туда любую помощь.

– Полагаете, там есть угроза прорыва? – мгновенно напрягся собеседник. Судя по всему, о чем речь, он прекрасно понимал и карту знал, что называется, на память – Вы обладаете какими-то данными, о которых я не в курсе?

– Не совсем так. Знаете, как фашисты называют плацдарм на Луге?

– Нет. И как же?

– «Воротами Ленинграда». Это мне моя разведка донесла, когда одного пленного экстренно допросили, я и запомнил, уж больно интересная аллегория. Между прочим, вполне в тему. Так вот, известный вам мост и участок шоссе Поречье – Ивановское – это, так сказать, левая «створка» этих самых «ворот». А Сабск – соответственно, правая. И ее тоже необходимо удержать любой ценой.

– Гм, хорошо у вас разведка работает… – задумчиво пробормотал генерал-лейтенант. И Кобрин даже на миг подумал, не сказал ли лишнего. С другой стороны, помочь соседям он ничем не сумеет, а захват фрицами Большого Сабска хоть и не обрушит всю оборону, конечно, но может достаточно серьезно усложнить ситуацию. Так что все правильно, как говорится, предупрежден – значит вооружен. Пядышев – опытнейший военачальник и теперь ни за что не оставит помянутое направление без своего личного внимания. А удивление? Ну так что ж поделать, пусть себе удивляется… Может, его разведчики и на самом деле какого особо говорливого фрица с витыми погонами на плечах с той стороны приволокли, не зря же он фразу про допрос ввернул. А почему в штаб ЛОГ не отправили? Так мало ли? Не дотащили живым, всякое случается. Война ведь, а на войне чего только не случается…

– Значит, «ворота Ленинграда»? Правая и левая «створки»? Красиво. Действительно, вполне в духе германцев, они всегда любили использовать образные сравнения, это я еще по Империалистической прекрасно помню. Добро, касательно этого я вас тоже понял и принял информацию к сведению. Так что за, гм, «правую створку» не переживайте, сражайтесь спокойно. До свидания, товарищ полковник. Удачи вам.

– Благодарю.

Кобрин дважды резко крутанул ручку индуктора, подавая сигнал отбоя. Убедившись, что разговор окончен, телефонистка коммутатора вытащила из гнезда вилку шнуровой пары, разрывая соединение абонентов.

Взглянув на напряженного начальника штаба, Сергей пожал плечами:

– Все хорошо, Анатолий Петрович, сам же практически все слышал. Работаем дальше.

– Значит, и авиацию пришлют? – заметно повеселел Марусов. – Точно?

– Точно. Будут у нас бомбардировщики, как минимум два вылета. Пядышев твердо обещал.

– Отлично! А насчет Большого Сабска как?

– Тоже нормально воспринял. Сказал, что нисколько не удивлен тому, как немцы наш плацдарм называют. Мол, он за ними склонность к красивым названиям еще с прошлой войны замечал. В смысле с Империалистической. Так что и с этой стороны тоже все нормально должно быть…