Лужский рубеж, 13–14 августа 1941 года

Наплавной понтонный мост ниже по течению от взорванной переправы немцы начали наводить сразу же после подхода к Луге инженерного батальона. С точки зрения бойцов Pionierbataillon – ничего особо сложного, и не с таким справлялись. Хотя работа, конечно, предстояла нешуточная: ширина реки в этом месте была больше полутора сотен метров. О восстановлении же, хотя бы частичном, уничтоженного моста в обозримом будущем и речи не шло. Русские минеры постарались на славу и взрывчатки не пожалели – все три опорных «быка» были разрушены до основания; ударная волна в щепки разнесла перекрытие и искорежила поддерживающие фермы. Кроме того, переправа рухнула в воду вместе с проходящей по ней техникой, ныне покоящейся на речном дне. Значит, сначала нужно оттащить на мелководье танки и обломки грузовиков (для чего нужно специальное снаряжение, глубина местами достаточно серьезная), затем взорвать или разрезать ацетиленовыми горелками металлические конструкции, и только после этого можно начинать восстанавливать – точнее, строить практически с нуля – новый мост. А это время, которого у командования просто нет…

Действовали по многократно отработанному еще во Франции и Польше, а чуть позже уже здесь, в Советской России, сценарию. Сначала после короткой артподготовки через реку рванулись быстроходные штурмовые моторные лодки с пехотным прикрытием. Особого смысла забрасывать снарядами вражеский берег, в общем-то, не было – после разгрома успевшей пройти по мосту передовой разведгруппы русские отошли к Ивановскому, но командование решило на всякий случай подстраховаться. Высадившиеся пехотинцы заняли позиции в сотне метров от реки, установили пулеметы и окопались, готовясь отражать атаки большевиков, если таковые последуют. За это время переправившиеся вместе с ними саперы провели замеры глубины и обследовали дно, убедившись, что лучшего места для будущей переправы не найти.

На западном берегу уже вовсю кипела работа – натянув резиновые полукомбинезоны, бойцы «пионирбатальона» монтировали береговую или неподвижную часть будущего моста. В точности такая же возводилась на противоположной стороне Луги. Одновременно саперы спускали на воду прямоугольные лодки-понтоны, укладывали поверх бортов несущие металлические швеллера и настильные доски. Когда камрады закончат работу на берегу, останется только подвести друг к другу собранные части моста и надежно зафиксировать между собой. Ничего сложного, просто эдакий здоровенный конструктор для взрослых парней…

Первые сорок метров прошли достаточно быстро. Затем работа затормозилась: пришлось ждать, пока подойдет вторая колонна с понтонами, несущими конструкциями и настильным материалом, поскольку имевшихся в наличии на всю ширину реки не хватало. Работа закипела с новой силой… ровно до того момента, как с противоположного берега не начали падать мины. Похоже, русские специально дожидались именно этого момента, не желая попусту тратить боеприпасы. Обстрел оказался не слишком долгим, но убийственно-точным: мины разносили в клочья понтоны, превращали в щепу способное выдержать вес среднего танка перекрытие, рвали осколками тела не успевших укрыться саперов. Часть мин легла вдоль обоих берегов, накрывая пехотинцев и повреждая инженерную технику, автомобили и прицепы с неиспользованными строительными материалами.

Под самый конец артналета на восточный берег неожиданно выехали три танка с угловатыми башнями, в которых опытные фронтовики с ужасом узнали уже знакомые им непробиваемые «Духов-панцеры» – КВ. Первым делом они расправились с уцелевшими пехотинцами и саперами. Танкисты даже не стали тратить на них снаряды, используя лишь пулеметы и гусеницы. По тем, кто в панике бросился в холодную воду, и вовсе не стреляли – из полутора десятков до берега добралось меньше трети, остальных накрыло минами. Вернувшись на возвышенное место, танки несколько минут спокойно, словно на полигоне, обстреливали переправу, предмостное укрепление и запруженное военной техникой шоссе, после чего столь же неторопливо убрались восвояси. При этом им удалось не только разнести обе береговые части будущего моста и большинство понтонов, но и повредить три танка и увенчанный решетчатой антенной командирский бронетранспортер, и сжечь пару грузовиков. Плотный ответный огонь никакого эффекта не возымел: наводчики танков и нескольких 3,7 cm Pak 35/36 клялись, что попадали в цель (что, собственно, подтверждали и наблюдавшие в бинокли офицеры), но бронебойные снаряды лишь оставляли вмятины или с искрами рикошетили от брони этих тихоходных монстров.

Общие потери среди саперов оказались не столь уж и велики, в основном за счет раненых и контуженных. Гораздо более тяжелым был психологический эффект: русские весьма недвусмысленно показали, что не позволят так просто переправиться через Лугу – и отошли. Ведя себя, словно твердо убежденный в своих силах хозяин, походя больно пнувший сапогом в бок посмевшую броситься на него озлобленную псину.

Пока саперы приходили в себя, подсчитывая потери личного состава и матчасти (с последней дело обстояло особенно плохо, проклятые большевистские наводчики постарались на славу, разнеся все, во что сумели попасть), командование вызвало авиа-поддержку. Зарвавшихся большевиков следовало проучить как следует. А парни из Luftwaffe более чем хорошо умели это делать. Не прошло и получаса, как над головами ровно загудели моторы подходящих с северо-запада пикирующих Sturzkampfflugzeug. Провожая взглядами четко держащие строй бомбардировщики, немцы лишь злорадно скалились: сейчас обнаглевшие Иваны получат свое! По полной программе получат!

Получили. Вот только не Иваны, а те, на кого так надеялись прикрывавшиеся ладонями от бьющего в глаза солнца солдаты. До Ивановского – чуть более двух километров, так что рассмотреть происходящее, пусть и не во всех деталях, вполне можно. Не успели Ю-87 приготовиться к бомбежке и, разделившись на пары, начать пикирование, как с земли, заставляя развалить строй, затарахтели скорострельные автоматы и крупнокалиберные пулеметы местной ПВО. Как и накануне, вспухли в небе рваные облачка взрывающихся снарядов, понеслись в зенит тусклые в дневном свете росчерки трассеров. Рисковать наученные вчерашним опытом пилоты не стали, торопливо разойдясь в стороны с набором высоты. Впрочем, отступать никто не собирался: на пяти тысячах метров снаряды не столь и опасны, пулеметы – тем более, можно отбомбиться и отсюда, пусть и не столь прицельно. Куда-то да точно попадут: занятое русскими село достаточно большое и войск там полно.

Но буквально тремя минутами позже снова появились краснозвездные истребители, те самые «Крысы», как еще со времен войны в Испании называли гитлеровцы этот лобастый и юркий самолетик. Были ли это вчерашние знакомцы, чей аэродром авиаразведке так и не удалось обнаружить (а сам Hs-126 обратно не вернулся, оказавшись уже вторым потерянным разведчиком за два неполных дня), или какие-то другие, пилоты понятия не имели. Да и не было у них времени отвлекаться на сторонние мысли – противник атаковал грамотно, не подставляясь под пулеметы и пушки и по максимуму используя все скоростные и маневренные преимущества своих машин.

Чем закончилась бомбардировка и удалось ли пилотам вообще хоть куда-то попасть, наблюдавшие за воздушным боем бойцы Pionierbataillon, за последний час изрядно подрастерявшие былую уверенность в собственной безопасности, разумеется, не знали. Зато прекрасно видели, что обратно вернулось лишь пять Ju 87 из восьми. Двоих сшибли истребители, еще одного завалили зенитчики в самом конце боя. Большевики же потеряли всего один самолет, наискосок перечеркнувший иссиня-голубое августовское небо разлапистым дымным хвостом и упавший в лесу. Пилот успел выброситься из открытой кабины; его парашют, похожий на внезапно раскрывшийся на фоне небосвода белый цветок, отнесло куда-то на восток от Ивановского…

Не прошло и четверти часа, как над головами вновь утробно завыли падающие мины, вздымая из бурлящей реки конусы мутной воды и раскидывая дымные фонтаны прибрежной глины и песка. Пришлось снова бросать работу и укрываться в воронках и брошенных русских окопах, наполовину засыпанных вчерашними обстрелами. Спасало это плохо и не всех: вражеские наводчики давным-давно пристрелялись и порой укладывали сразу две-три мины прямо по линии траншей. Берег опять затянуло мутным тротиловым дымом, смешивающимся с жирной копотью от подожженных автомашин и танков.

Намек был достаточно прозрачным, вот только понять его сумели лишь те, кто счастливо избежал смертельного контакта с раскаленными иззубренными осколками или взрывной волной…

* * *

Форсировать Лугу гитлеровцам удалось только на рассвете следующего дня. Понтонный мост, по которому в накрывшем реку мутном предутреннем тумане двинулись первые боевые машины 6. Panzerdivision, сумели навести глубокой ночью. Эта переправа оказалась уже третьей по счету: первые две русские уничтожили. Одну – минами и танковыми снарядами, вторую раздолбали гаубицами, бьющими с закрытых позиций и потому недосягаемыми для ответного огня. Чтобы хоть как-то выправить положение, фрицам пришлось задействовать всю имеющуюся у них артиллерию и авиацию. Артподготовка сменялась авианалетом, затем в дело снова шли пушки, а следом – опять самолеты. В итоге весь восточный берег до самых окраин Ивановского превратился в лунный пейзаж, а от крохотного Поречья и вовсе практически ничего не осталось: бомбы и осколочные снаряды в буквальном смысле перемешали населенный пункт с землей. Вместе с двухкилометровым отрезком шоссе Поречье – Ивановское, по которому им же и предстояло наступать. Впрочем, в данной ситуации подобное уже никого не волновало: взбешенный окончательно потерянным темпом наступления и серьезными потерями генерал-полковник Гёпнер рвал и метал. И отдал приказ переправиться через последнюю серьезную водную преграду на пути к Ленинграду любой ценой и не считаясь с потерями…

Одновременно пехотные штурмовые группы попытались форсировать реку в районе нескольких разведанных бродов, намереваясь пройти лесным массивом и ударить с флангов. Однако ничего дельного из этого не вышло: как выяснилось, русские этого ожидали, и берега оказались густо засеяны противопехотными минами. Когда же удалось проделать в минных полях проходы, со стороны опушки ударили пулеметы и винтовки, в основном самозарядные, и легкие пятидесятимиллиметровые минометы. В лесу вдоль реки, в обе стороны от уничтоженного моста, оказались подготовлены стрелковые позиции. Потеряв в нескольких недолгих, но кровопролитных боях больше двух третей личного состава, фашисты отступили, предпочтя вернуться на западный берег. Тем более к этому времени саперы уже почти закончили наводить понтонный мост.

Большевики же, будто внезапно потеряв к переправе всякий интерес, с вечера 13 августа никаких ответных действий практически вообще не предпринимали. За исключением противовоздушной обороны – Ивановское их зенитчики вместе с истребителями защищали изо всех сил. Следствием чего стали рекордные за весь последний месяц потери среди пилотов Люфтваффе: на каждый сбитый И-16 приходилось по два, а порой и три бомбардировщика. Ситуацию удалось переломить лишь после того, как пикировщики стали в обязательном порядке сопровождать Bf-109, против которых русские истребители не могли долго продержаться. Но «Мессершмиттов» не хватало, трехсоткилометровый фронт, протянувшийся от Нарвского залива до озера Ильмень под Новгородом, требовал присутствия авиации не только в этом районе…

С наступлением темноты вылеты прекратились. Всю ночь обе стороны вели беспокоящий огонь, что, впрочем, не помешало саперному батальону все же завершить наведение переправы. И с первыми клочьями мутного промозглого тумана, поплывшего над холодными лужскими водами, танковая дивизия начала, наконец, переправу. Рванулись по резонирующему в такт движению настилу мотоциклы и легкие танки передовой разведки, двинулись следом средние панцеры, бронетранспортеры с пехотой и грузовые автомашины с пушками на прицепе.

Несколько минут понаблюдав за плотными войсковыми колоннами, втягивающимися на понтонный мост, генерал-лейтенант Кемпф, практически не спавший вторые сутки, устало опустил бинокль. Ну что ж, вот и все. Зря он так переживал. Русские, конечно, заставили всех их преизрядно напрячься, но теперь он возьмет реванш. Правда, вчерашние сомнения полностью так и не пропали: крохотный уголек недопонимания все еще тлеет где-то в глубине души, но теперь уже ничего не изменить. Как бы то ни было, только что они начали наступление, которому суждено стать последним рывком на пути к бывшей столице Российской империи, ныне носящей имя главного большевистского вождя. Осталось совсем немного – снести оборону в Ивановском, и «ворота Ленинграда» на всю ширь распахнут свои створки. Сил у русских там, конечно, прилично, но и долго продержаться против всей мощи полнокровной танковой дивизии они вряд ли смогут. Главное – не дать противнику зажать их на марше и с ходу проскочить эти проклятые два с половиной километра, захватив село, дальше будет где развернуться, выходя на оперативный простор. Всего каких-то два паршивых километра – и победа, можно сказать, в кармане…

* * *

Лужский рубеж, окрестности Ивановского, 14 августа 1941 года

– Ну что там, командир, идут? – Наводчик сержант Панкеев нетерпеливо заерзал, пытаясь высмотреть на дороге что-то, ему невидимое. Рассмотреть особо ничего не удавалось. Орудия противотанкового опорного пункта были замаскированы на совесть – даром, что ли, полдня ветки в лесу рубили, превращая позиции в подобие густых зарослей? С двадцати шагов не разглядишь, не то что с шоссе. И длинно сплюнул от избытка чувств себе под ноги, на утрамбованную подкованными подошвами сапог глину орудийного окопа.

– Разведка ихняя уж сколько времени назад проехала, должны ж появиться?

– Идут, конечно, Витя, куда они денутся… – скрывая напускным равнодушием легкий мандраж – первый реальный бой, как иначе? – пожал плечами младший лейтенант Ратманов, отрываясь от бинокля. Хотел, было, спрятать оптику в висящий на груди жесткий кожаный чехол, но передумал. Глупо как-то, все равно через минуту снова доставать. Просто обидно, если разобьет или повредит – бинокль был заслуженный, подаренный прошедшим и Империалистическую, и Гражданскую отцом на окончание артучилища за год до начала войны. Трофейный, кстати, доставшийся бате на разгромленной германской полевой батарее где-то в Галиции.

– Расчету – по местам, до особого приказа – заряжать бронебойными. Первый танк пропускаем, второй – наш. Далее по плану, бьем через два, даем товарищам поработать. Готовность – минута. Огонь по команде.

Негромко лязгнул, запирая в каморе бронебойно-трассирующий унитарный патрон 53-БР-240, полуавтоматический клиновой затвор. Наводчик, развернув, чтобы не мешала, пилотку поперек головы и что-то негромко бормоча себе под нос, приник к панораме. Ствол орудия шевельнулся, плавно доворачиваясь на нужный угол.

Ратманов снова поднес к глазам местами вытертый до металлической белизны бинокль. Первый танк, как и оговаривалось, пропустили – чешская «Прага», темно-серая, с крестом на борту и здоровенной белой двойкой в красной окантовке на утыканной заклепками башне, пропылила мимо. Младлей, впервые увидевший в реальности вражеский танк, проводил Pz. 38 (t) заинтересованным взглядом – ну да, все в точности как в методичке: четыре опорных катка большого диаметра, высокий, но узкий корпус, тонкий хобот 37-мм пушки и массивная командирская башенка поверху. Отличие только одно: этот танк был цветным, а вовсе не черно-белым, как на бумаге. И смертельно опасным, в отличие от того, бумажного и плоского, изображенного в двух проекциях: фронтальной и бортовой.

Отогнав несвоевременные мысли, командир орудия сосредоточился на цели. Выдерживая минимальную дистанцию, следом за «тридцать восьмым» шел самый натуральный Pz.Kpfw IV модели «Д», пусть и с короткоствольной, но зато семидесятипятимиллиметровой пушкой.

«Лоб корпуса и башни – по тридцать мэмэ, борт – по двадцать, – автоматически припомнил младший лейтенант. – Фигня, с такой дистанции легко прошибут, тем более в борт, да под углом встречи чуть ли не в девяносто градусов по нормали. Да и в лоб, пожалуй, тоже, с полукилометра 53-К пробивает до сорока миллиметров, а тут куда ближе».

– Готово, командир, веду гада, – голос наводчика едва заметно дрожал – не от страха, скорее от напряжения.

Пора? Пожалуй, что да…

– Огонь!

Ба-б-бах!

Сорокапятка легонько подпрыгнула на губчатых каучуковых колесах, окопанные сошники с силой впечатались в успевшую высохнуть глину. Ударная волна выстрела смела часть маскировки, а вот пыли практически не было – недаром артиллеристы периодически поливали землю перед орудием водой. Заряжающий отпихнул в сторону выброшенную экстрактором гильзу и, не дожидаясь приказа, снова зарядил орудие. Звука возвращающегося в запертое положение клина никто не услышал: первый выстрел начавшегося боя, как водится, оглушил весь расчет.

Огонька донного трассера младлей не разглядел – то ли пропустил, от волнения не вовремя дернув биноклем, то ли просто не успел заметить, поскольку расстояние от огневой позиции ПТОП до дороги составляло всего метров триста. Зато прекрасно видел результат. Немецкий танк дернулся, словно неумелый механик-водитель внезапно напортачил с переключением скорости, начал разворачиваться поперек движения… и неожиданно взорвался. Из-под подскочившей над корпусом граненой башни выметнулось полотно рыжего пламени; рвущаяся наружу ударная волна выбила крышки люков. Плюхнувшаяся обратно башня на миг замерла, будто раздумывая, стоит ли ей оставаться на прежнем месте, – и сползла на землю, опрокинувшись кверху погоном.

И тут же полыхнула идущая в авангарде «Прага» – на этот раз детонации боекомплекта не было, но угодивший в моторный отсек снаряд разбил двигатель и поджег бензобак. Мгновением спустя Pz. 38 занялся жарким чадным пламенем, превратившись в огненный факел, фонтанирующий взрывающимися в огне пулеметными патронами. А еще через пару секунд все-таки взорвались снаряды в боеукладке. Никто из экипажей не уцелел, просто не имея возможности и времени выбраться наружу из обреченных боевых машин.

Учитывая, что огонь велся одновременно с обеих сторон шоссе, не прошло и минуты, как в небо поднялись еще три дымных столба – наводчики других ПТО тоже не мазали, стреляя наверняка. Цели разбирались согласно заранее оговоренному плану, потому уже через несколько минут колонна оказалась намертво запертой на дороге. Подобное же происходило и на других участках обороны. Осознавшие, что угодили в ловушку, командиры немецких танков разворачивали танки в сторону опасности, съезжая на обочины. Вот только никакой особой возможности для маневра у них просто не оказалось. Даже там, в предмостье Луги, было пусть и ненамного, но больше свободного места, чем здесь: Кобрин знал, где расположить артиллерийские опорные пункты, чтобы превратить местность в огневой капкан. В каком бы направлении ни повернули фашистские панцеры, они неминуемо оказывались под перекрестным огнем соседних ПТОПов, сектора обстрела которых взаимно перекрывались. Развернешься лобовой проекцией, защищенной наиболее толстой броней, к демаскировавшей себя пушке, думая, что нащупал ее позицию, – подставишь борт под снаряд соседней. Если кто-то мазал и снаряд чиркал по броне или сбивал гусеницу, помогали «соседи», добивая подранка…

Немецкие пехотинцы попытались закрепиться на местности и добраться до позиций противотанкистов, но не преуспели: опорные пункты оказались надежно прикрыты бойцами 552-го стрелкового полка, чьи замаскированные позиции гитлеровцы до начала боя так и не обнаружили. Перекрестный массированный ружейно-пулеметный огонь, дополненный минометным обстрелом, оказался для гитлеровцев крайне неожиданным и неприятным сюрпризом. Пришлось отступить, ожидая, пока подходящие со стороны Луги танки все же пробьют брешь в обороне и удастся добраться до окраин Ивановского. Понятно, что у комдива на этот счет имелось свое мнение, радикально отличающееся от немецкого…

Разумеется, сдаваться гитлеровцы не собирались. По советским позициям ударила артиллерия – не слишком прицельно, поскольку разведанных заранее целей не было, а на корректировщиков устроили настоящую охоту снайперы, чего раньше никогда не наблюдалось. А буквально минут через пять где-то далеко за селом забухали гаубицы артдивизиона, начавшего контрбатарейную борьбу. Наводчики 504-го ГАП укладывали свои фугасные подарки куда как более прицельно – разведгруппы «ближнего радиуса действия» успели передать в штаб дивизии сведения о диспозиции батарей противника и ныне корректировали огонь. Часть снарядов легла вдоль запруженного техникой и живой силой шоссе, добавляя паники. Шестидюймовые МЛ-20 Кобрин пока не задействовал, оставляя в резерве – их было всего двенадцать штук, три четырехорудийные батареи. Зато стадвадцатидвухмиллиметровых М-30 образца тридцать восьмого года имелось больше трех десятков. По меркам сорок первого, можно сказать, новьё – всю войну прошли, да и в двадцать первом веке кое-где на вооружении оставались, продолжая воевать. Их и использовал, благо дальнобойности хватало даже с избытком.

Затем в атаку снова пошли танки, на этот раз почти исключительно средние «тройки» и «четверки» – Кемпф бросил в бой основной броневой костяк дивизии. Окопавшихся в предполье перед Ивановским русских противотанкистов следовало подавить как можно быстрее. Дивизия продолжала переправляться на восточный берег Луги, и затягивать наступление было смертельно опасно. Чем может угрожать скопление такого количества боевой техники и живой силы в узком дефиле, генерал-лейтенант прекрасно понимал. И даже пару раз задавал себе мысленный вопрос: не об этом ли его предупреждал внутренний голос, говоря о неком недопонимании ситуации? Но изменить уже ничего было нельзя: наступление началось, возвращать войска – означало устроить в районе переправы просто феерическую пробку. Пехота может пройти через лес, но куда девать танки, бронемашины, грузовики?

Главное, успеть до того, как русские командиры ОСОЗНАЮТ, какое получат преимущество, если грамотно воспользуются ситуацией. Значит, только вперед, с максимально возможной скоростью и невзирая на любые потери! Господин генерал-полковник в случае чего простит, признав, что в данной конкретной ситуации у него просто не оставалось иного выхода… да и приказ именно таков – «взять любой ценой».

На пятикилометровой высоте прошли два десятка «Юнкерсов» – все, что удалось стребовать у генерал-майора Ангерштейна, командира 1-й бомбардировочной эскадры «Гинденбург», крайне раздраженного недавними потерями. Выше летели истребители авиационного прикрытия из Jagdgeschwader 54 «Grünherz», чьи фюзеляжи украшали символические зеленые сердца. Какая бы ни была у противника ПВО и как бы отчаянно ни защищали их толстолобые «крысы», на этот раз им не поздоровится…