Земля, далекое будущее. Базовая историческая линия

Начальник спецлаборатории ВАСВ, доктор физико-математических наук Виктор Павлович Кравец, шел на доклад к генерал-лейтенанту Роднину… нет, вовсе не с тяжелым сердцем. Скорее, с ощущением полной безысходности. Из памяти еще не стерся недавний разнос, когда майор Кобрин едва не погиб, попав под несуществующую в известной истории бомбардировку. Впрочем, ни малейшей вины ученых в том не было и быть не могло: никто просто не знал, что произойдет, когда изменения исторической последовательности в том мире перевалят «точку невозвращения». Теперь – знали. И даже более-менее (исследования и расчеты все еще продолжались, не прекращаясь буквально ни на час, и все компьютерные мощности работали с максимальной нагрузкой) научились нивелировать подобное. Работа проекта была на всякий случай приостановлена, а пси-матрицы отправленных в прошлое доноров – эвакуированы обратно немедленно по выполнении ими поставленных задач. Из всех допущенных к прохождению «Тренажера» слушателей сейчас в сорок первом году оставался один Кобрин, «возвращать» которого руководство академии отчего-то запретило категорически.

Но того, что произошло сегодня, не ожидал никто. Даже в теории. Поскольку еще никогда не нарушалась связь между временными потоками!

– Сядь, Виктор Палыч… – мрачно сообщил Роднин, как только ученый вошел в кабинет и настенный индикатор активированного защитного контура трижды мигнул и загорелся ровным зеленым светом.

– Думаешь, наказаниями стращать начну, гневно кулаками потрясая? Так ошибаешься, коль так думаешь. Тут даже я понимаю, что вашей вины во всем этом не имеется. Тем более присланный инфопакет я изучил. Потому, давай-ка вот как договоримся: ты мне простыми словами объясняешь, что произошло, как произошло и почему произошло. А затем мы вместе попытаемся понять, что дальше делать. Подходит?

– Так точно, Иван Федорович. Разрешите начать?

– Валяй, – начальник академии тяжело опустился в кресло, уперев в столешницу локти и опустив на сложенные ладони подбородок. – Слушаю тебя.

– Понимаете, товарищ генерал…

– Без предисловий и чинов! – отрезал тот. – Не на плацу! Просто рассказывай.

– Слушаюсь. Примерно три часа назад мы зафиксировали… эхм… вторжение извне в контролируемый нами временной поток некоего… стороннего фактора. И почти сразу же произошел полный разрыв связи с прошлым. Проще говоря, теперь мы не можем ни контролировать, ни отслеживать происходящее в том мире. Вообще. Канала связи больше не существует. Тоже вообще.

– Причину выяснили? Или вы все эти три часа кое-чем груши околачивали?

– Выяснили, – кивнул начлаб, бледно улыбнувшись грубоватой шутке и неожиданно полностью успокоившись. Чего уж теперь бояться, собственно? Как говорили предки – где именно он вычитал эту фразу, Кравец не помнил, но в память выражение запало накрепко, – «все самое страшное уже произошло». Да и на самом деле, что может быть хуже, чем потеря связи с параллельным миром? На стабильный и долгосрочный контакт с которым возлагались перспективы поистине стратегического масштаба! По сути, полный крах всего проекта! Не только «Тренажера», разумеется, но и «Соседа», составной частью которого первый и являлся…

– Ну, так и не тяни кота за то, что он вылизывать любит! Выкладывай.

– Так точно. Сторонним фактором оказалась работа установки пробоя временно́го континуума, в целом аналогичной нашей. Нами зафиксирована практически одновременная отправка в прошлое нескольких психоматриц доноров, точное количество пока неизвестно. Что начисто снесло все настройки и заблокировало канал.

– Так, погоди, Виктор Палыч, этого в инфопакете не было. Я тебя правильно понял? Конкуренты?

– Правильно поняли, товарищ генерал! Судя по всему, именно так все и обстоит, конкуренты. Из того самого интересующего нас параллельного мира. Точку «врезки» в хроноканал мы пока не локализовали, но лично я убежден, что она примерно соответствует нашей реальности.

– Хреново… – задумчиво пробормотал Роднин. – И даже очень. Нечто подобное, конечно, допускалось, но как-то рановато… Что еще выяснили? Из какого они конкретно времени, что за установка, когда мы сможем наладить связь?

– У нас было всего три часа, даже меньше… – осторожно, чтоб ненароком не спровоцировать начальственный гнев, напомнил ученый. – Мы работаем.

– Ладно, не напрягайся, понимаю я все, чай, не дурак. Просто еще с тех пор, когда с майорскими погонами на широких плечах бегал, люто ненавижу подобные форс-мажоры. Еще подробности имеются?

– Практически нет. Только одно, пожалуй: мы практически убеждены, что все пси-матрицы отправлены в одно и то же время, осень сорок первого.

– Кучно пошли, – невесело хмыкнул генерал-лейтенант. – Как полагаешь, если вы не ошиблись с датой, это связано с Кобриным?

Начальник спецлаборатории ненадолго задумался, совершенно по-детски покусывая нижнюю губу:

– Знаете, коллега… ой, то есть, прошу прощения, товарищ генерал, виноват! (Роднин улыбнулся.) Достаточно сложно сказать… возможно, да, а возможно – и простое совпадение. Хотя лично я бы однозначно проголосовал за первый вариант. Как ученый, я не верю в совпадения. Тем более такие. Как человек, собственно говоря, тоже. Хотя, знаете, я бы все-таки несколько перефразировал: скорее, не с Кобриным как таковым, а с теми изменениями истории, причиной которых он стал.

– Добро, я тебя понял. Свободен, работайте. Докладывать каждый час, мне лично. Территорию научного комплекса никому не покидать, связь с внешним миром не поддерживать. С этой минуты и до разрешения ситуации работаем по плану «Карантин-2», который я только что активировал.

Москва, Кремль, октябрь 1941 года

Сдавленно выругавшись по-грузински, Иосиф Виссарионович раздраженно отпихнул в сторону навалившегося на него Кобрина. Поскольку этого языка майор не знал, смысл короткой, но определенно весьма эмоциональной фразы так и остался для него секретом. Со спины, тонко звякая, осыпались на пол осколки пуленепробиваемых стекол, не выдержавших могучего удара спрессованного воздуха. Что ж, вполне понятно: одно дело, остановить выпущенную из снайперской винтовки пулю или шальной осколок, и совсем иное – оказаться на пути распространения волны мощнейшего взрыва. А в том, что взрыв оказался именно мощнейшим, Сергей ни секунды не сомневался: несколько змеящихся по внутренней стене, судя по всему, ближайшей к эпицентру, трещин, обрамленных уродливыми кляксами обвалившейся целыми пластами штукатурки, говорили сами за себя. Похоже, придется товарищу Сталину новый кабинет себе подыскивать. Поскольку этот теперь долгонько ремонтировать придется…

Разглядывая обнажившуюся косую решетку из дранки, Кобрин автоматически прикинул, что, примени противник спецбоеприпас, смело можно было бы говорить о том, что они оказались в зоне средних разрушений – вон как стены повело. Даже удивительно, что перекрытия не разошлись – умели предки строить! Интересно, это что ж такое по зданию-то долбануло? Неужели и на самом деле ракета? Тогда, если судить по собственным ощущениям и видимым разрушениям, ее БЧ должна была нести как минимум килограмм двести-триста взрывчатки, если не все полтонны. А заряд подобной мощности – это уже, знаете ли, полноценная крылатая ракета! Которых, как известно, в этом мире пока не существует от слова совсем… ну, по крайней мере, теоретически. Повезло еще, что попадание пришлось вовсе не на стену, где располагались окна сталинского кабинета, иначе он бы сейчас об этом не рассуждал, вместе с остальными пребывая совсем в ином мире. В идеале – в своем, но если бы попал в те самые десять процентов «вероятных потерь», то и кое-где подальше. Где имел все шансы встретиться с погибшими раньше боевыми товарищами…

Поднявшись на предательски подрагивающие ноги, Кобрин осмотрелся. Да, и на самом деле неслабо жахнуло: окна выбиты подчистую, в двух даже рамы выдавило, тяжелые светомаскирующие шторы сорвало вместе с карнизами, пол и столешницы густо усеяны осколками стекол, битой штукатуркой и бумагами со сталинского стола.

– Руку дай, – глухо попросил Сталин, отрывая майора от созерцания окружающего разгрома.

Вождь с кряхтением распрямился, следом за Сергеем оглядев разгромленный кабинет. Снова выругался на родном языке, после чего пихнул того в бок:

– Спасибо. Ну, чего застыл? Нормально все со мной. Погляди, что с Лаврентием и твоим товарищем.

– Виноват, – до Кобрина только сейчас дошло, что Зыкина с наркомвнуделом так и скрывает стол для совещаний, и подниматься они отчего-то не спешат. Твою ж мать, неужели?! Да нет, не может быть, ну, не осколками ж стекол их насмерть накрыло? Чушь, быть такого не может, в худшем случае кожу посечет. Правда, сидели они как раз со стороны окон, так что и приложило их несколько сильнее, но все равно…

Раскидывая сапогами осколки, Сергей обежал стол, с облегчением заметив, как в этот самый момент шевельнулся лежащий ничком Зыкин. Судя по всему, он все-таки успел отреагировать на крик Кобрина и повалить Лаврентия Павловича на пол; а вот на то, чтобы прикрыть его своим телом, времени Витьке уже не хватило. Но упал народный комиссар достаточно удачно, лицом вниз, что защитило его от осколков, во множестве усыпавших плотно обтягивающий спину френч. Да еще и стулом сверху накрыло. А вот рухнувшая буквально в метре массивная люстра Сереге весьма не понравилась: вроде и не должно было наркома зацепить, но поди знай…

Осторожно растормошив лейтенанта, командарм помог ему занять сидячее положение. Глаза у товарища были шальные, из носа струилась кровь: то ли ударился, когда падал, то ли последствия контузии, но в себя он уже почти пришел.

– Живой?

– Ага… Степ… тьфу, Серега, что с товарищем Сталиным?

– Тоже живой. Промахнулись фрицы.

– А…

– Сейчас гляну, – поняв, что имеет в виду товарищ, Кобрин склонился над Берией. С натугой перевалив отнюдь не субтильного наркомвнудела на спину, он пощупал пульс на сонной артерии и оттянул веко, припомнив, как учили поступать на курсах по оказанию первой помощи. Облегченно выдохнул:

– Тоже живой, без сознания просто. То ли об пол головой приложился, то ли спинкой стула по затылку стукнуло. Скорее второе, больно уж в кабинете стулья монументальные.

– Нормальные у товарища Сталина стулья, – сварливо сообщил Иосиф Виссарионович, подходя ближе. Похоже, из всех четверых только он да сам Кобрин полностью сохранили самообладание. Хотя грузинский акцент в его речи, как автоматически отметил Сергей, стал гораздо заметнее, что говорило о серьезном волнении.

– Как Лаврентий?

– Оглушило, товарищ Сталин. Думаю, скоро очнется. Но лучше бы врачам показать.

– Сейчас прибегут, – хмыкнул Вождь, – вон, уже топают, слышишь? И охрана, и врачи. А хорошо по нас шарахнуло, да? Знаешь, меня уже не раз убить пытались, даже бомбу однажды кидали и мост минировали. Но чтобы так? Нет, такого точно не было…

Задумчиво оглядев засыпанный осколками стол с опрокинутой лампой (знаменитый абажур, известный по множеству исторических фотографий и кинофильмов, треснул), пожевал губами и пробормотал себе под нос что-то насчет трубки, «которую теперь придется по всему кабинету искать». Автоматически проследив за его взглядом, Кобрин понял, что он имеет в виду: ударная волна не только сбросила со столешницы папки, разметав по полу секретное содержимое, но и опрокинула пепельницу. А вот массивные телефоны и письменный прибор остались на месте.

– Послушай, майор, – Вождь впервые назвал Сергея его настоящим званием. – Спросить хочу. Вот ты как считаешь, это кто сделал, немцы? И откуда ты узнал…

Договорить он не успел. Дубовые створки входных дверей с треском – видимо, немного перекосило при взрыве – распахнулись, поддавшись напору извне, и в кабинет ввалилось сразу с полдесятка людей. Первым оказался, разумеется, Поскребышев, за спиной которого толпились сотрудники НКВД в разных званиях и военврач в распахнутом белом халате с увесистым саквояжем в руке. Александр Николаевич прижимал к голове какую-то окровавленную тряпицу, чему Кобрин особо и не удивился: его кабинет располагался ближе к эпицентру, потому и пострадать должен был куда больше. Уцелел, значит? Отлично, поскольку на его счет имелись определенные сомнения. Вторым, кого он тоже узнал сразу, был начальник охраны Власик. Остальные были незнакомы, видимо просто дежурная смена.

– Товарищ Сталин! – молнией метнулся вперед Николай Сидорович. – Вы целы?

– Как видишь, – буркнул тот. – Ну, чего столпились? Николай, распорядись – вон, товарищу народному комиссару медицинская помощь нужна. И товарищу Поскребышеву тоже. Остальным тут делать нечего. Пусть делами занимаются. А с тобой мы после поговорим. Работай!

Обернувшись к Кобрину, Иосиф Виссарионович коротко дернул головой:

– Товарищ генерал-майор, выполни мою просьбу, собери бумаги. А Зыкин пускай тебе поможет. Не нужно, чтобы секретные документы на полу валялись, нехорошо это, неправильно. И поторопитесь, холодно тут. Нужно в другое место пойти, да.

– Так точно, товарищ Сталин! – спокойно выдержав тяжелый взгляд Власика, который, судя по поведению хозяина кабинета, был не в курсе настоящей личности командарма Ракутина, а значит, и всего остального, четко кивнул Сергей. – Товарищ лейтенант, приказ слышал? Давай живенько, ты вон оттуда начинай, а я – с этой стороны. Потом пробежишься по кабинету, чтоб ни один листок в какую щель не попал.

– По папкам? – нахмурившись, счел необходимым уточнить Витька, смущенно сжимая в кулаке окровавленный носовой платок. Судя по всему, окончательно в себя Зыкин пока так и не пришел. Впрочем, состояние боевого товарища Кобрин прекрасно понимал: сначала с самим товарищем Сталиным встретился, а затем вместе с ним едва не погиб. Какое уж тут душевное спокойствие, откуда ему взяться?

– Вить, да просто собирай, найдется, кому рассортировать. Давай, быстренько, незачем тут долго находиться. Окна, вон, вышибло, а на улице совсем не лето. Товарищ Сталин замерзнуть может, а без этих документов он кабинет не покинет, сам понимаешь.

– Товарищ Сталин, – неожиданно подал голос Власик, накидывая на плечи Вождя невесть откуда взявшуюся шинель. – Полагаю, у товарища Ракутина и товарища лейтенанта госбезопасности нет допуска к документации такого уровня…

Медленно повернув голову, Иосиф Виссарионович несколько секунд сверлил глазами начальника охраны, отчего тот явно нервничал, но все-таки снизошел до объяснений:

– Уже есть, я так решил. Товарищ Поскребышев ранен, что ж мне, самому их собирать? Занимайся своим делом, Николай Сидорович, а в другие не лезь. Ты меня охранять должен? Вот и охраняй, а то чуть не убили, да. Пусть твои сотрудники разберутся, что за стрельба в коридоре была перед тем, как бомба упала. Это сейчас самое важное. Работай. Доложишь через час.

– Простите, товарищ Сталин, – стушевался тот. – Через час будут первые результаты!

Куда именно их отвели, Кобрин точно не знал. Судя по всему, в переоборудованный под бомбоубежище подвал бывшего Сенатского дворца, где высшее руководство страны должно было пережидать вражеский авианалет, если не имелось возможности или времени добраться до основного укрытия. Небольшая комната напоминала сталинский кабинет в миниатюре: и телефонная связь имелась, и стол для заседаний, и даже занавешенная карта СССР на стене. С точки зрения Сергея – так даже и поуютнее верхних апартаментов, каких-то излишне просторных, под стать всему зданию в целом. Компактненько так, чем-то даже похоже на кабинет генерал-лейтенанта Роднина…

Произошло это, понятное дело, не сразу: сперва Вождя осмотрели врачи, после почти что получасового обследования однозначно признавшие, что близкий взрыв фашистской авиабомбы остался без серьезных последствий. Все время медосмотра Кобрин с Зыкиным проторчали в коридоре, поскольку никакого иного приказа не имели. Витька подпирал стену, прижимая к груди пухлую пачку папок и отдельных листов; Сергей же бродил, провожаемый настороженными взглядами охранников, туда-сюда, размышляя над произошедшим. Потихоньку оные размышления сворачивали в нужную сторону, превращаясь во что-то более-менее осмысленное. По крайней мере, теперь майор примерно представлял, чем именно по ним шарахнули.

Правда, вопрос, «кто именно это сделал», пока оставался открытым. Нет, оно, конечно, понятно, что фрицы, но с чьей подачи? Кто их надоумил использовать эту самую экспериментальную управляемую бомбу именно подобным образом? В прошлой истории ничего подобного ведь и близко не наблюдалось, даже в планах. Начиная с сорок третьего года гитлеровцы использовали ее исключительно в качестве противокорабельной, для чего она, собственно говоря, и разрабатывалась. Но самое важное другое: каким образом она наводилась на цель? Как в реальной истории, штурманом-оператором при помощи радиоуправления и сигнального трассера в хвосте? Или подсветившим мишень диверсантом с лазерным целеуказателем? Но в 1941 году подобное – полный бред. Скорее всего, радиомаяк – не зря же в коридоре кто-то стрелял.

Ох, не случайно у него так неспокойно на душе! Что-то пошло не так… вот только знать бы еще, что именно? Поневоле задумаешься, сами фрицы все это придумали – или им кто-то помог? Кто-то, кто знает о будущем гораздо больше других? Вдруг то, испытанное за несколько мгновений до взрыва ощущение начала темпорального переноса, неспроста? И он каким-то невероятным образом почувствовал рядом такого же «гостя», каковым сам является для этого времени? Чужака, так сказать? Гм, весьма любопытно… если это окажется правдой, получается, он сумеет обнаруживать тех, в кого подсадили матрицу донора? Но ведь с научной точки зрения – это полный нонсенс?! Или нет?

Выдерживающая положенную дистанцию охрана, усиленная по случаю покушения, не мешала, зорко следя, чтобы командарм, к которому САМ неожиданно проявил столь большое внимание, не выкинул чего-нибудь эдакого. Командарм ничего «эдакого» не выкидывал, меряя гулкими шагами коридор, и охранники понемногу успокоились, хоть бдительности и не потеряли. Да и сам Кобрин едва ли не физически ощущал, как понемногу спадает чудовищное напряжение крайнего часа. Вон, даже Витька, наконец, расслабился, опустившись на один из стоящих вдоль стены стульев. Драгоценные документы он при этом, понятно дело, продолжал прижимать к груди, аки заботливая мать – младенца. Впрочем, и правильно. Пропадет хоть один листик – задолбается доказывать, что не верблюд. Самому Кобрину куда проще, он тут, как ни крути, гость, пусть даже и желанный… Гм, вот он и снова назвал себя «гостем»…

После того как врачи убедились, что здоровье товарища Сталина в безопасности, короткий осмотр прошли и Сергей с Зыкиным. Много времени последнее не заняло: и тот, и другой отделались несильной контузией, несколькими ушибами и оставленными осколками стекол царапинами, которые кремлевские эскулапы со всей щедростью залили йодом. «Осматривались» и получали медпомощь по очереди, поскольку Витька категорически отказался даже ненадолго оставлять без присмотра секретные бумаги, с чем Кобрин в целом был абсолютно согласен. А уж затем двинулись в этот подземный кабинет-убежище…

Пошарив по ящикам рабочего стола, Иосиф Виссарионович обнаружил пачку папирос, с видимым удовольствием закурив. Опустившись в кресло, махнул рукой:

– Чего стоите-то, товарищи, особого приглашения ждете? Так не до политесов сейчас, сами видите, как все завертелось. Присаживайтесь, полагаю, нам найдется о чем поговорить. Лейтенант, да положи ты эти папки!

– Куда положить, товарищ Сталин? – вытягиваясь по стойке «смирно», переспросил охрипшим от волнения голосом Зыкин, все еще не привыкший, что Вождь может вот так запросто к нему обратиться.

– Вон, на стол положи, я с ними потом разбираться стану. Все собрали?

– Так точно, до единого листика! Лично дважды везде проверил, весь пол на карачках облазил!

– Хорошо, – улыбнулся в усы Иосиф Виссарионович. – А теперь садись рядом с товарищем майором. Ничего, что я тебя, товарищ Кобрин, так называю? Другим это, понятно, слышать не стоит, но сейчас можно.

– Нормально, товарищ Сталин.

– Вот и хорошо, – сделав еще одну затяжку, Иосиф Виссарионович снова покопался в столе, теперь уже в тумбе, выставив на столешницу початую бутылку коньяка:

– Сергей Викторович, вон там возле графина стаканы стоят, принеси. Думаю, нам сейчас нелишним будет по чуть-чуть принять. За второе рождение, так сказать.

– Слушаюсь, – Кобрин взял со стоящего в углу помещения столика три тонкостенных стакана.

Коньяк Вождь разливал собственноручно, грамм по тридцать. Сергей машинально отметил, что его рука уже не дрожит: горлышко бутылки ни разу не звякнуло о край посудин. Да и уровень янтарной жидкости оказался идеально равным.

– Предлагаю выпить за наше знакомство, товарищи командиры. И за сегодняшнее спасение.

– Спасибо, товарищ Сталин, – абсолютно серьезно кивнул Сергей, поднимаясь на ноги. Витька подорвался следом, едва не расплескав благородный напиток. – Я и на самом деле очень рад, что нам удалось встретиться. И что мы уцелели сегодня.

– Вот кстати, насчет сегодня, – отставив пустой стакан, Сталин отер ладонью усы. – Хороший коньяк, правда?

– Так точно, Иосиф Виссарионович, – согласился Кобрин, ничуть не удивившись тому, как быстро и непредсказуемо тот меняет темы разговора, равно как и возвращается к прежним. – Отличный даже. В моем времени такого, наверное, уже не делают. Хотя я не большой знаток, если честно.

– Правильно, – неожиданно одобрил тот. – Хороший командир не про выпивку должен думать, а про победу! Хотя и без этого порой тоже нельзя, иначе нервы перегорят. Так что ты там хотел рассказать насчет этой бомбы? Помнишь, я спросил, откуда ты узнал? А потом нас прервали?

– Помню, товарищ Сталин. Разрешите начать со второго вопроса? Откуда узнал, точно объяснить не сумею. Просто почувствовал опасность, у меня подобное и раньше иногда случалось, в самый напряженный момент боя, к примеру. А еще услышал звук работающего реактивного двигателя. Ну, по крайней мере, в тот момент мне так показалось, что я его слышу.

Про то, другое чувство Сергей, разумеется, решил не упоминать, поскольку и сам пока не разобрался, что к чему. Да и не смог бы ничего объяснить – каким, собственно, образом, если сам ровным счетом ничего не понимает?

– Интуиция это называется, – понимающе кивнул Вождь, закуривая новую папиросу. – Зачем тут еще чего-то пояснять? Знакомое дело, сам, бывало, испытывал. А что звук этого самого – как ты там сказал? реактивного? – мотора услышал, так мало ли? Тоже зря в себе сомневаешься, может, у тебя слух такой, идеальный. Как у музыканта. И проявилось это в самый неожиданный момент. Тут я никаких подозрений к тебе не испытываю, ты хоть и из будущего, но такого подстроить никак не мог. Да и зачем? Сам ведь рядом был, тоже едва не погиб.

Сталин отчего-то нахмурился. И, помедлив с пару затяжек, продолжил, произнеся то, чего Кобрин услышать никак не ожидал:

– Знаешь, майор, очень сильно я не люблю кому-то должным себя чувствовать. А ты мне, так уж выходит, чуть ли не жизнь спас. Поди, знай, как бы оно вышло, если б ты меня на пол не повалил – окна вон с какой силищей вылетели. А еще говорили, что бронированные…

– Товарищ Сталин! – решительно отрезал Сергей, поднимаясь. – При чем тут вообще это?! То, что я сделал… – на миг Сергей все-таки смутился, мучительно подбирая подходящие слова. – Не знаю, как правильно сформулировать, я все-таки солдат, а не политик, меня разные красивости говорить не учили. Ради будущего, что ли? Поскольку без вас я никакого будущего просто не вижу! Вы ведь читали, как все дальше происходить станет? И чем в итоге закончится?

– Сядь, Сергей Викторович, чего так раздухарился? – буркнул хозяин кабинета.

И задумчиво пробормотал, с сожалением глядя на практически докуренную папиросу:

– А плохо, когда окон в кабинете нет, верно? Я, знаешь, люблю, когда светло. И шторы сам раскрываю, и люстры включаю. В полутьме нехорошо сидеть, лиц не видно… Ладно, давай эту тему оставим, не важно оно сейчас. Так что про бомбу рассказать можешь? Или это никакая и не бомба была?

– Бомба, товарищ Сталин, – кивнул Сергей, довольный, что разговор отвернул от скользкой темы. – Именно что авиационная бомба, только управляемая и способная к недолгому самостоятельному полету. Самолет-носитель сбрасывает ее неподалеку от цели, а дальше она планирует за счет горизонтального оперения и реактивного двигателя, и наводится, вероятнее всего, по радио.

– Рассказывай. Пока можно без подробностей. Откуда у Гитлера такая диковина? И что это вообще за оружие такое? Почему у нас ничего подобного не разрабатывается? В той информации, что мы от твоих реципиентов получили, – Иосиф Виссарионович кивнул на стопку папок и помятых бумажных листов, – о подобном ни единого слова нет. Или я невнимательно читал?

– Внимательно читали, товарищ Сталин. Я про этот самый «Хеншель-293» только недавно вспомнил, пока вас врачи осматривали.

– А почему не раньше? На память ты вроде не жалуешься.

– Да потому что реально фрицы… ну, то есть фашисты их только в конце лета сорок третьего начали использовать! В августе, если точно. Против английских кораблей, поскольку эта самая бомба и разрабатывалась именно в качестве противокорабельной! А сейчас у них в наличии от силы полдесятка предсерийных моделей имеется. Ну, собственно, уже на одну штуку меньше.

– Так, все, – Иосиф Виссарионович решительно прихлопнул по зеленому сукну ладонью. – Давай-ка, Сергей Викторович, по порядку. Выкладывай, что помнишь и знаешь. А товарищ Сталин послушает. Поскольку очень ему такое опережение не нравится…

– Так точно. Только сначала разрешите еще кое-что добавить?

Сталин молча кивнул.

– Необходимо тщательно обследовать завалы на месте рухнувшей стены и обыскать тела погибших. Уверен, где-то должен найтись радиомаяк, вероятнее всего – портативный, чтобы можно было поместить в карман или полевую сумку. Размерами примерно с фонарик или небольшую книгу.

– Ай, зачем глупости говоришь, майор? – раздраженно отмахнулся тот. – Неужели думаешь, что мои люди этого не знают? Власик уже работает, люди Лаврентия тоже. Все соберут, потребуется – так и через сито просеют. Не нужно считать предков непрофессионалами.

– Простите, товарищ Сталин. Виноват.

– Прощаю. Рассказывай, надоело ждать…