Москва, площадь Дзержинского,

ноябрь 1941 года

Кобрин скептически оглядел себя в зеркало. Стоило признать, новая форма сидела практически идеально. Вот только нарукавные нашивки комиссара государственной безопасности 3-го ранга были, мягко говоря, непривычны. Равно как и нещадно чешущиеся усы, которые ему пришлось отпустить в целях конспирации. Поскольку до сего момента Сергей никакой поросли на лице не носил (многодневная щетина, верный попутчик любого фронтового офицера в период активных боевых действий, понятно, не в счет), ощущения оказались незнакомыми и не особенно приятными. Наверное, позже он даже и внимания на это обращать не станет, но пока зудит, зараза!

– Готовы, товарищ народный комиссар? – В комнату после короткого стука заглянул старший майор ГБ Иванов, еще несколько дней назад бывший лейтенантом Зыкиным. – Нас ждут.

– Да готов, готов, заходи, чего в дверях застрял, – раздраженно буркнул бывший командарм.

– Серега, что такое? Чего такой хмурый? Выглядишь вроде на ять, что не так?

– Да усы эти задолбали, гады эдакие, кожа чешется! – пожаловался Кобрин, подтягивая нагрудный ремень портупеи и разыскивая взглядом фуражку.

– Тьфу ты, я уж подумал… – особист облегченно сморгнул, заставив Сергея мысленно усмехнуться: Витька, хоть и прекрасно знает, что подселить в товарища чужака невозможно, все еще бдит. Зря, понятное дело, за несколько прошедших дней ничего подозрительного не произошло. С другой стороны, не стоит его расхолаживать. Поскольку неизвестно, как оно дальше пойдет и на что способен их нынешний противник, пока так и остающийся неизвестным. Связь с будущим пока тоже не восстановилась – по прямому приказу Сталина Сергей проверял это каждый вечер, хоть и догадывался, что особого смысла в подобном нет: когда (слово «если» майор из сознания упорно выбрасывал) канал заработает, его наверняка тут же выдернут обратно. Пусть ненадолго, но выдернут, поскольку ситуация, вне всякого сомнения, пошла не просто нештатно, а как бы даже слегка катастрофически…

– Вить, да успокойся ты уже! Прекрасно ведь знаешь, что мне ничего не угрожает. В отличие от… ну, сам понимаешь…

– Понимаю, – понурился, тяжело вздыхая, Зыкин-Иванов. – Знаешь, Серега, иногда кажется, что я от всего этого реально мозгами двинусь. Каждую минуту ждать, что в мою голову какая-нибудь вражеская падла полезет…

Кобрин подошел ближе, внимательно вгляделся в лицо товарища.

И неожиданно рявкнул, припомнив бытность командира штурмовой роты:

– А ну, смирно! Значит, так! Поскольку сейчас я во всех смыслах старший по званию, приказываю: подобные мысли и страхи – отставить! Вот прямо сейчас, с этой самой секунды! Панику – прекратить! Все ясно?

– Так точно! – захлопал ресницами не ожидавший подобного перехода Зыкин, торопливо вытягиваясь по стойке «смирно».

– Вот и договорились. Вольно. И не разводи больше этих истерик, ты ж боевой командир! Слушать противно!

Убедившись, что товарищ успокоился, продолжил обычным голосом:

– Витя, я ведь уже говорил, сейчас нам бояться практически наверняка нечего – вторую попытку они сразу не предпримут. По крайней мере, до тех пор, пока искренне полагают, что Берия погиб, значит, их план выполнен как минимум наполовину. Как там Лаврентий Павлович, кстати?

– Нормально, уже работает.

– И как он воспринял произошедшие изменения?

Зыкин замялся, и Сергей понимающе улыбнулся:

– Вить, расслабься, никто нас не слушает, нынче с подобными технологиями достаточно туго, верно тебе говорю! Так что выкладывай как есть.

– Похоже, новый наркомат ему не сильно по душе, – угрюмо сообщил особист. – Особенно то, что группу «А» и проект «Мозг» в наше ведомство передали.

– Ничего, переживет, – усмехнулся Сергей. – У него и так работы выше крыши, плюс атомный проект вскоре пора будет начинать. Да и от кураторства нового комиссариата его никто не отстранял. Лишь бы палки в колеса НКПЛ не стал вставлять.

– С ума сошел?! – вскинулся товарищ. – Наркомат под личным контролем товарища Сталина, какие уж тут палки?!

– Тише, Вить, тише. Хладнокровнее. Я тебя услышал. А насчет остального – заканчивай психовать. Не думаю, что тебе чужую матрицу подсадят, вот честно!

– Это почему еще? – нахмурился лейтенант. – Я чего, не такой, как все?

– Ты мой рапорт не читал, что ли? Доступ позволяет.

– Не-а, не успел, он же сразу Самому на стол попал.

– Ну и зря, я там подробненько все, что вспомнил, обрисовал. Ладно, пара минут у нас еще имеется, так что вкратце расскажу. Понимаешь, тут ведь в чем фишка: чем сильнее человек в моральном плане, тем сложнее в него «вселиться». Это так называемые волевые показатели плюс идеологический настрой. А с волей и идеологией у наших командиров, особенно боевых, все в полном порядке, основная идея – любой ценой победить врага, пусть даже ценой собственной жизни. Все остальное категорически неприемлемо, особенно предательство, в какой бы форме оно ни происходило. Собственно, именно идея абсолютного самопожертвования ради великой ИДЕИ и есть наш самый главный козырь: ни немцы, ни тем более англосаксы, а я пятой точкой чувствую, что дело именно в них, на подобное просто не способны. Менталитет абсолютно иной, особенно в части жертвенности, то бишь готовности погибнуть ради других. «За други своя душу положить», слыхал, поди, такое выражение?

– Вроде слышал, – нахмурился Виктор. – Но это ж вроде церковное что-то?

– Церковное, верно, – не стал спорить Кобрин. – Цитата из Евангелия, вот только не помню, из какого именно. Ну, и что с того? Главное, сказано абсолютно правильно, на века сказано, на тысячелетия. А еще важнее, что идеально подходит именно для нашего народа и нашей духовности. Западники же если и готовы рискнуть, то исключительно ради «приключения без риска для жизни», которое в конечном итоге может принести некую материальную выгоду. Я имею в виду, что тот же «Маленник», точнее, подчинивший его сознание донор, перед взрывом наверняка успел произнести код возвращения – или был уверен, что его матрицу автоматически выдернут обратно в момент гибели тела-реципиента. А вот самопожертвование без материальной выгоды для западного человека совершенно ненормально. И даже не просто ненормально, но и категорически неприемлемо.

– Вот именно, что Маленник… – глухо буркнул Виктор. – Вот же какая гадина оказалась! Контра недобитая! Столько лет скрывался, гнида, мало что в НКВД пролез, так еще и во внешнюю охрану Кремля пробрался! Если б не эта бомбежка, еще неизвестно, каких дел мог бы натворить.

– А вот Маленник, Витя, пожалуй, как раз исключение из правил, – пожал плечами Кобрин. – Это я сейчас про реципиента, понятно. Сын расстрелянного белого офицера, долгие годы живший под чужой личиной и наверняка вынашивавший планы хоть как-то отомстить ненавистным большевикам. Это называется идеологически мотивированный враг. Вот его сознание, скорее всего, как раз таки было готово впустить в себя чужую матрицу, поскольку конечная цель совпадала с его собственным желанием. Тем более он – тоже русский, значит, и идея самопожертвования для него не чужда. Об этом сейчас не принято говорить, но ты ведь прекрасно знаешь, что во времена Гражданской белые офицеры сражались ничуть не менее героически, чем командиры РККА. И подобных ему среди сотрудников органов или армейцев может оказаться немало – в душу каждому, сам понимаешь, не заглянешь, как ни проверяй.

– Хреново… – понурился лейтенант, проигнорировав сравнение ненавистных «беляков» с красными командирами.

– Да не особенно, Вить. «Немало» – все-таки не означает «много». Но бдительность нужно усилить, это товарищ Сталин верно сказал. Помимо этого, у успевших повоевать людей формируется свое-образное отношение к жизни, постоянному риску, ежеминутной готовности погибнуть и всему такому прочему – по себе знаю. Это уж не говоря о том, что у сугубо военного человека, даже не воевавшего, имеются такие весьма важные для него понятия, как честь, товарищество, верность Родине и Присяге, готовность любой ценой защитить, закрыть собой тех, кто остался за спиной, в тылу. Потому практически убежден, что пси-матрица сугубо гражданского человека просто не сумеет подавить личность ветерана, привыкшего ежедневно ходить по краю. Даже если в момент ассоциации разумов реципиент будет находиться в состоянии крайней психологической и физической усталости или, допустим, алкогольного опьянения, в дальнейшем его разум без особого труда подавит и вышвырнет непрошеного «гостя», при этом, скорее всего, еще и завладев всеми его знаниями! По-научному это называется конфликтом матриц.

– Стоп, Степ… тьфу ты, вроде и привык уже, а все одно порой вырывается! Серега, но ведь это означает…

– Вот именно, товарищ старший майор госбезопасности! – широко улыбнулся Кобрин. – Нам просто позарез необходим хоть один «пленный» с неповрежденным мозгом! А уж дальше ваши ученые вытянут из него всю необходимую информацию, и мы разберемся, наконец, с кем имеем дело! А там, глядишь, и мое начальство что-то придумает и поможет.

Едва заметно дернув щекой при упоминании новых регалий (в глубине души Зыкин все еще не привык к новому званию), Виктор шумно сглотнул:

– Слушай, а ведь точно! Как же я сам-то не дотумкал!

– Ну, так а я о чем? – коротко подмигнул товарищу новоиспеченный народный комиссар. – Все, довольно болтать. Пошли, не хватало только к товарищу Сталину опоздать!

– Погоди, Серега, последний вопрос, поскольку не стыкуется оно как-то. Но ведь и ты сам, и товарищи твои наших командиров вполне успешно использовали? И никаких – как ты там это назвал, конфликтов? – и в помине не было? Получается, что и их армеец сумеет в голову нашего командира пролезть? Со всеми, так сказать, вытекающими…

– Теоретически подобное возможно, – поразмыслив пару секунд на тему «говорить – не говорить», согласился Сергей. – Но, опять же, тут вот ведь какое дело: во-первых, подбор конкретного реципиента – дело чрезвычайно долгое и сложное, даже я не в курсе всех нюансов. Собственно, я об этом уже недавно рассказывал. Во-вторых, помимо чисто психологических особенностей личности необходимо еще и совпадение стереотипов поведения, а они, уверяю тебя, у нас – и моих товарищей, понятное дело – и тех же немцев, не говоря уж про англосаксов, абсолютно разные. Я бы даже сказал, несопоставимые. Ну и, в-третьих… нас ведь тоже специально отбирали. Очень серьезно отбирали, Вить. Если из реципиентов, грубо говоря, подходит один из нескольких десятков, то среди доноров – как бы ни один из нескольких сотен. Потому и к прохождению «Тренажера» допускаются единицы слушателей академии. Вот как-то так.

Заметив, что собеседник готов задать очередной вопрос, Кобрин торопливо добавил:

– Слушай, Вить, давай позже договорим? В двух словах не получится, а на долгий разговор уже времени нет. Договорились? Вот и здорово. Поехали…

Москва, район станции метро «Кировская», тот же день

– Присаживайтесь, товарищи, – приглашающе махнув в сторону расставленных вдоль стола заседаний стульев, Сталин первым опустился в кресло.

На сей раз встреча с Вождем происходила в расположенном вблизи от станции метро «Кировская» бункере глубокого залегания, основным предназначением которого было размещение штаба столичной ПВО. Ни Кобрин, ни Зыкин, по понятным причинам, тут еще ни разу не бывали, поэтому некоторое время с интересом осматривались. Первый – сравнивая с известными в его времени историческими голофото, второй – просто так, из чистого любопытства. Иосиф Виссарионович не препятствовал, старательно делая вид, будто всецело увлечен набивкой одной из своих легендарных трубок, на самом же деле незаметно изучая реакцию нового наркома и его заместителя.

– Ну, что скажете, Сергей Викторович? – вопрос Вождя прозвучал, как водится, неожиданно. – Похоже?

– Простите, товарищ Сталин? – в первый момент Сергей и на самом деле не понял, что именно тот имеет в виду.

– Спрашиваю, похоже на те фотокарточки, что ты в своем времени видел? – добродушно ухмыльнулся Иосиф Виссарионович, раскуривая трубку. – Ведь видел же, да? Угадал?

– Разумеется, угадали, товарищ Сталин, – улыбнулся в ответ Кобрин, расслабляясь. Насколько он успел узнать Вождя за это время, от него сейчас ожидалась именно такая реакция: хозяин кабинета, судя по всему, находился в достаточно благодушном настроении. – И – да, вы правы, очень похоже.

Собственно говоря, Сергей ничуть не кривил душой: белый сводчатый потолок, выкрашенные в приятный желтовато-горчичный цвет стены, Т-образный стол для заседаний под зеленым сукном, куда более длинный, чем в «верхнем» кремлевском кабинете. Еще один аналогичный – вдоль правой стены. Массивные угловатые стулья, накрытые белыми матерчатыми чехлами примерно до середины ножек. Над рабочим местом Вождя – люстра на четыре лампы, по стенам – светильники-бра с тарелкообразными абажурами, за сталинской спиной – цветная карта европейской части СССР, испещренная разноцветными булавками-значками, обозначавшими положение на фронтах, на полу – неизменные бордовые ковровые дорожки. Одним словом, простенько и со вкусом, как говорится. И, главное, вполне в привычном духе.

– Это очень хорошо, товарищ народный комиссар, – серьезно кивнул Иосиф Виссарионович, внезапно снова переходя на «вы». В том, с чем именно подобное связано, Кобрин, откровенно говоря, так и не разобрался. – Раз в своем времени вы все это видели, значит, все идет как положено. Почему хмуритесь? Разве не так?

– Как вам сказать… – уклончиво ответил Сергей. – Я надеялся, что на этот раз вам вовсе не придется прятаться под землю.

– Ай, надеялся он, – отмахнулся Сталин. – Не о том думаешь, Сергей Викторович! Ты ж сам мне рассказывал, что историю не так просто изменить, а теперь вдруг удивляешься. Или как-то неправильно рассказывал?

– Правильно рассказывал, товарищ Сталин, – откровенно опешил Сергей, в который раз подивившись непредсказуемому ходу мыслей собеседника. – Просто… не совсем вас понял, если честно.

– Да тут все просто, товарищ Кобрин. Если ход истории переломить не так просто, и в прошлом ее варианте я должен был спрятаться под землю, – судя по выражению лица, фраза «спрятаться под землю» Иосифу Виссарионовичу категорически не нравилась, – значит, и сейчас пришлось.

Заметив, что Сергей хочет что-то возразить, Вождь решительно дернул ладонью:

– Не будем дискутировать, возможно, я и ошибаюсь. А настоящий большевик никогда не стесняется признавать свои ошибки, хоть лично мне это и не слишком нравится. Ладно, оставим, не о том поговорить хотел. Буквально через несколько дней – парад. И мы его проведем. В твоем мире провели, хоть тогда совсем плохо было, и сейчас проведем, еще лучше, еще грандиозней. Пусть весь мир видит, да. А накануне будет торжественное заседание Московского совета депутатов трудящихся на «Маяковской».

– Безусловно, товарищ Сталин, – кивнул Кобрин, начиная понимать, куда клонит хозяин кабинета. – И встреча с людьми, и тем более парад крайне важны, в этом никакого сомнения. Но вы ведь не о самом параде сейчас?

– Нет, – трубка с легким стуком пристроилась на краю пепельницы, похоже, той самой, знакомой. Ну, или очень на нее похожей. – Как считаете, товарищи, насколько это опасно? Насколько велика вероятность, что наши, гм, новые враги воспользуются этим шансом? Можно сразу не отвечать, подумайте.

– Так и думать нечего, – коротко дернул плечами Сергей. – Вероятность нового покушения крайне велика. Как в моем времени говорится, без вариантов. О том, что вы уцелели после бомбардировки, они уже знают, значит, не упустят шанс попробовать еще раз. Тем более вы не столь уж часто оказываетесь настолько уязвимым. Я бы предложил…

– Никаких двойников, исключено! – не дослушав, отрезал Сталин. – И Лаврентию с Власиком я то же самое сказал! ЭТОТ парад товарищ Сталин должен принять сам, лично! И с народом встретиться тоже! Это принципиально. И не нужно пытаться меня переубедить, не поможет. – На сей раз Вождь смотрел исключительно на Зыкина, который, судя по глубоко разочарованному выражению лица, именно этим и собрался заняться.

– Лучше думайте, как сделать так, чтобы наши враги остались с носом. Будем считать это первым заданием вашего наркомата. НКВД и товарищ Власик со своими людьми окажут вам любую необходимую помощь и поддержку.

– Слушаюсь, Иосиф Виссарионович.

– Что вам нужно?

Размышлял Кобрин недолго:

– Ну, поскольку проверить всех пришедших на заседание, равно как и контролировать их все время встречи невозможно даже чисто теоретически, мне необходимы схемы станции метро. Подробнейшие, те, что с грифом «совершенно секретно» и указанием всех технических помещений, вспомогательных туннелей, близкорасположенных городских коммуникаций, особенно водопровода и канализации, и всего такого прочего.

– Власик принесет, – ничуть не удивившись, деловито кивнул Вождь. – Еще?

– Пока все, – пожал плечами нарком, удивив не только Сталина, но и своего заместителя.

– Почему, объясни? – искренне заинтересовался тот.

– Ну, вы ведь и раньше неоднократно выступали при большом скоплении народа. С террористом, пронесшим в кармане Наган или гранату, прекрасно справится Николай Сидорович со своими сотрудниками, в этом у меня никаких сомнений. Все подходы они тоже проверят и перепроверят. Собственно, я в подобном и не разбираюсь, сами понимаете, не моя специфика.

– А ты тогда чем заниматься собираешься?

– Поставить себя на место противника, прекрасно знающего, как именно вас охраняют, – твердо ответил Кобрин. – Проанализировать место предполагаемой диверсии. Найти нестандартное и неожиданное решение. И на основе полученных данных спланировать против вас террористический акт, который может оказаться успешным, несмотря на все старания службы охраны и НКВД. Полагаю, мне будет проще понять людей из будущего, равно как и их логику.

– О как! – одобрительно крякнул Иосиф Виссарионович, откидываясь в кресле. – Грамотно. И неожиданно. Меня в подробности посвятишь?

– Обязательно, товарищ Сталин. Но не раньше, чем сам приду хоть к какому-то решению.

Хозяин кабинета перевел взгляд на побледневшего Зыкина, порядком смущенного фразой «спланировать против вас террористический акт», с ироничной ухмылкой сообщив:

– Почему вы так разволновались, товарищ старший майор? Ваш командир все правильно придумал. Если хочешь понять врага, научиться думать, как враг, – сам им стань. Согласен, действуйте. Больше не задерживаю, все необходимые документы доставят в самое ближайшее время. Свободны, товарищи, работайте, времени у нас немного.

* * *

Шумно отхлебнув дегтярно-черного и сладкого до приторности чаю, Кобрин отставил в сторону подстаканник и помотал головой:

– Нет, Витя, не станут они поезд товарища Сталина минировать, сложно слишком. И второй, в вагонах которого разместится оркестр и гардеробные с прочими буфетами для участников, тоже.

– Да почему? – не выдержал Зыкин. – Ты ж сам рассказывал, что в будущем теракты на метрополитене проводились при помощи пронесенных в вагон или оставленных на людной станции бомб?

– Так одно дело – бомба, помещающаяся в небольшую сумку, и совсем другое – целый состав заминировать. Тут парой килограммов взрывчатки никак не обойдешься. Понимаешь, Вить, террористы из конца двадцатого – начала двадцать первого века не ставили целью покушение на конкретного человека, им главное, чтобы жертв побольше да шум в СМИ… ну, в газетах и по радио, посильнее. Ты расположение правительственной трибуны себе представляешь? И от сталинского поезда, и от второго до нее достаточно далеко. Вот и прикинь, сколько тротила нужно, чтобы гарантированно навредить Иосифу Виссарионовичу! И достать сложно, и тем более на место доставить, после чего еще разместить и снарядить заряд как следует.

– Ну, достать-то, пожалуй, не настолько и трудно, – пожал плечами особист. – Пока еще не было точно известно, удастся ли немцев остановить, многие стратегические объекты планировались к подрывам, и метро в том числе. Правда, в отличие от твоего времени, минировать так и не стали. Но сама взрывчатка-то никуда не делась, так на складах и лежит, например, в нашем управлении чуть ли не полтонны в подвалах! Ящики в три ряда стоят.

– Так я и не говорю, что это невозможно, – не стал спорить Сергей. – Взять под контроль какого-нибудь тыловика, заставить вынести пару-тройку тех самых ящиков. Я о том, что операцию в целом организовать крайне непросто! Слишком много потребуется исполнителей, а я ведь уже подробно рассказывал, насколько сложно подобрать подходящего реципиента. При этом, как минимум, один из них должен быть высококлассным специалистом по подрывному делу. Оставить на станции под скамейкой рюкзак с бомбой любой дурак сумеет, а попробуй подготовить взрыв целого поезда! Но и это еще не все – ты ведь не хуже меня представляешь, КАК охраняется состав товарища Сталина! Не забыл, что согласно секретной директиве «ноль-восемь-один» теперь каждого сотрудника ближнего окружения конт-ролируют еще двое, один из которых – женщина? Вижу, помнишь. Так что не станут они столь сложную комбинацию разыгрывать, что-нибудь попроще в исполнении придумают, хоть, подозреваю, тоже достаточно хитрое. Как тебе, кстати, новые сотрудницы – комсомолки-красавицы? – Кобрин заговорщицки подмигнул товарищу.

– Да уж, сотрудницы… – хмыкнул Зыкин, поспешно отводя взгляд. – Насчет «комсомолки-красавицы», это ты точно подметил, все как на подбор. А попытаешься разговор завести или пошутить там – так зыркнут, что аж мороз по коже. И где только таких набрали-то?

– Так известно где, на спецкурсах каких-нибудь, не с улицы же пригласили, – усмехнулся Сергей, мельком подумав, что боевой товарищ, очень на то похоже, уже успел сделать попытку познакомиться с кем-то из новых сотрудниц ближней охраны, вполне ожидаемо получив от ворот поворот. – Ладно, не о том речь, девушек мы с тобой как-нибудь потом обсудим. Давай дальше думу думать.

– Давай, – согласился лейтенант.

– Итак, мы пришли к выводу, что взорвать поезд товарища Сталина для наших противников практически нереально, да и малоэффективно, стрелять из толпы тоже не вариант, сам знаешь, что в первых рядах будут находиться особо проверенные люди. Поэтому давай взглянем на ситуацию с другой стороны. Смотри: на торжественном заседании будет присутствовать почти две тысячи людей. Две тысячи, Витя! Сидящих буквально плечом к плечу в замкнутом пространстве подземной станции. И среди этих двух тысяч вполне могут оказаться несколько вражеских агентов. Кто-то ближе к трибуне, кто-то в самых задних рядах, скорее всего в районе эскалаторов и выхода с «Маяковской».

– И что с того? – нахмурил лоб контрразведчик. – Ты ж сам говорил, что с подобным Власик хорошо умеет справляться. Да и я, было дело, тоже в оцеплении во время майских праздников стоял, так что знаю, как большое скопление людей конт-ролировать. «Коробочки», там, незаметно строить, народ рассекать, все такое. Ну, до войны, понятно. Впервой, что ли, товарищу Сталину перед такой массой народа выступать?

– Невнимательно слушаешь, товарищ майор. Или Иосиф Виссарионович так уж часто под землей выступал? Так вроде бы впервые… Ну, дошло?

– Паника… – убитым голосом сообщил Зыкин, меняясь в лице. – Вот же сволочи какие!

– Да, Витя, именно так. Полагаю, первоначальная цель наших противников – спровоцировать массовую панику. И не важно, что на станции соберутся не просто люди с улицы, а партийные работники, военные, заслуженные передовики производства: психология толпы, как ни крути, есть психология толпы. Особенно в замкнутом пространстве, да еще и под землей. По крайней мере, в первый момент. Практически убежден, что порядок удастся навести достаточно быстро, сотрудников органов на «Маяковской» будет более чем достаточно, но… Врагу важен именно этот самый первый момент, когда паника уже началась, а товарища Сталина еще не успели эвакуировать. В подобной неразберихе вполне реально подобраться к трибуне на расстояние выстрела или броска гранаты – всех досмотреть даже Власику с Берией не под силу, так что пронести с собой оружие все же возможно. Или просто начиненный гвоздями пояс шахида взорвать – тоже останется шанс, что Иосифа Виссарионовича зацепит.

– Пояс от чего? – искренне не понял Зыкин. – Это как же можно в поясной ремень столько взрывчатки напихать? Он же узкий совсем? А гвозди тут каким боком?

– Ну да, ты ж не в курсе, Вить, извини… – смутился Сергей. – Ну, чтобы долго не объяснять, это когда террорист-смертник поддевает под одежду жилет со взрывчаткой и в нужный момент активирует бомбу. Весьма распространенный способ, придуманный в конце двадцатого века фанатиками-самоубийцами. А гвозди или любые другие железяки, шарики от подшипников, например, заменяют осколки, превращая фугасную бомбу в осколочную.

– И сам он при этом, получается, того? В клочья?

– Без вариантов, – кивнул Кобрин, на всякий случай решив промолчать про японских камикадзе, поскольку пришлось бы еще и об этом рассказывать. Хотя про самураев Зыкин точно знает.

– Это ж каким психом ненормальным нужно быть, чтобы такое сотворить? – покачал головой товарищ. – Тьфу, гадость какая! Ладно, Серега, поехали дальше. Хорошо, все это выглядит достаточно правдоподобно. Но как именно они эту самую панику вызовут-то?

– На месте разработчиков акции я бы поступил следующим образом: один смертник в торце станции, другой – возле эскалаторов. Бояться им нечего: донорам ничего не угрожает, при взрыве погибнет лишь тело носителя, так что ни о каком «самопожертвовании во имя великой идеи» и речи не идет. Еще один или двое дожидаются часа «Х» в районе трибуны. Первый взрыв происходит в дальнем от выходов конце «Маяковской». Паника. Люди подсознательно двинутся в сторону выхода. В этот момент там происходит второй взрыв. Плотность толпы и неразбериха достигают своего пика, чему немало способствуют путающиеся под ногами перевернутые стулья и прочие лавки. У непосредственных исполнителей будет порядка десяти секунд, чтобы приблизиться к трибуне и совершить попытку покушения. А если еще и со светом в этот момент что-то случится, то станет совсем нехорошо. Для пущего эффекта кто-нибудь из исполнителей еще может заорать «Газы!» или, допустим, «Товарища Сталина убили!», что лишь усугубит хаос. Вот примерно так я бы и поступил на месте организаторов теракта.

– Толпа. Замкнутое пространство под землей. Взрывы. Паника. Внезапное отключение света, – отчеканил Виктор, глядя прямо перед собой. – Серега, а ведь ты прав – может и выгореть! ТАК на товарища Сталина еще никто не покушался. Что же делать-то?! Сам ведь говорил, что всех не досмотришь?

– Дальше думать, – буркнул Кобрин. – Обученные собачки, к слову, тротил с прочим аммоналом на раз вынюхивают. Да, и вот еще что: насчет пояса шахида я могу и ошибаться: в подобных условиях от самой обычной светошумовой гранаты, пожалуй, эффекта даже побольше будет.

– А это еще что за хрень такая? – угрюмо осведомился Виктор.

Кобрин вкратце объяснил.

– Так вроде бы нету у нас ничего подобного?

– Ну, взрывпакеты вашим пиротехникам давно знакомы, магниевые фотовспышки и зажигательные бомбы – тоже. Если все это грамотно соединить, на выходе эта самая граната и получится. В замкнутом пространстве – самое то, эффект окажется даже лучше, чем от обычной бомбы. Кстати, я только что вот еще о чем подумал: а ведь все можно организовать и иначе, чтобы не рисковать с досмотром. Оружие для покушения и отвлекающие заряды заранее доставляются в некий тайник, оборудованный, например, в тоннеле. Благо мест для подобного там, сам понимаешь, опытный человек может отыскать сколько угодно. Пока участники мероприятия рассаживаются, террорист, назовем его «координатором», раздает их товарищам. Что автоматически исключает опасность обнаружения запрещенных предметов внешней охраной на входе. А этим самым зловредным координатором я бы сделал сотрудника метрополитена, поскольку это сразу снимает кучу вопросов. Логично?

– Логично, – со вздохом признал Зыкин. – И даже очень. Он не военный, не сотрудник органов, значит, ему вполне реально подсадить чужую – как ты там подобное называешь? Матрицу, да?

– Угу, ее, – не стал вдаваться в ненужные подробности Сергей.

– Вот именно…

Несколько показавшихся долгими секунд товарищи молчали, размышляя каждый о своем, затем лейтенант неуверенно спросил:

– Слушай, если ты не ошибаешься, если мы все это предотвратим – получается, на параде Иосифу Виссарионовичу уже ничего угрожать не будет?

Кобрин невесело пожал плечами:

– Подозреваю, как раз наоборот: если сорвем покушение в метро, боюсь, на следующий день они обязательно попытаются еще раз…

– Но как?! – опешил Зыкин. – Что они за неполные сутки успеют спланировать-то?! Глупости говоришь, Серега!

Народный комиссар – пора было привыкать к своей новой должности – отхлебнул окончательно остывшего чая:

– Вить, ну честное слово, мог бы и сам догадаться. Это здесь и суток не пройдет, а там – сколько угодно времени. Помнишь, что я говорил, когда Иосиф Виссарионович меня в будущее прямо из своего кабинета отправить хотел? Ну, тогда, после бомбардировки? Вернуться можно в любой момент времени, хоть в следующую секунду.

– Точно… – поник Зыкин. – Хреново, а?

– Да не особенно, Вить. Справимся. Есть тут у меня одна задумка, никому об этом не рассказывал, даже товарищу Сталину. Только ее еще проверить нужно, поскольку особой уверенности, что сработает, у меня нет…

Интерлюдия. Земля, далекое будущее, альтернативная историческая линия

Расположенное в недрах горы Рэйвен-Рок в Пенсильвании убежище было построено в условиях строжайшей секретности еще в середине двадцатого века, когда американский истеблишмент серьезно опасался, что проклятые Советы вот-вот неожиданно ударят по США своими неотразимыми атомными ракетами. Но Третья мировая, победить в которой американцы и их союзники даже не надеялись, несмотря на все усилия инженеров и разведчиков и бахвальство некоторых генералов, так и не началась. Да большевики, собственно говоря, не особо-то и угрожали применением своего сверхмощного оружия – их тогдашний вождь, смены которому, как казалось, не будет вовсе, прямо заявил: «американский народ – не враг народу советскому. В отличие от тех, кто в данный момент находится у власти или же контролирует основные капиталы. Но трогать нас не стоит, поскольку ответ окажется мгновенным, несимметричным и крайне жестким. Так что заранее предупреждаем: если что – потом не обижайтесь. А с радиацией мы вам бороться поможем, у нас богатый опыт, пока, правда, исключительно теоретический. Но теория, как известно, имеет тенденцию подтверждаться практикой»…

Многочисленные аналитики Пентагона долгое время ломали головы, что именно означает этот самый «несимметричный ответ» – доходило до того, что даже привлекали известных математиков, поскольку само понятие определенно относилось именно к этой научной области. Но так и не поняли. А затем стало не до того: поскольку нажиться на очередной мировой войне, как планировалось еще в середине тридцатых годов, так и не удалось, страну накрыл жесточайший экономический кризис, сравнимый разве что с приснопамятной Великой депрессией, а во многом даже ее и превосходивший.

А ведь как поначалу все хорошо получалось! Заботливо взращенный стараниями промышленников и банкиров, за которыми бдительно приглядывали правящие круги США и Англии, германский вождь, с превеликой радостью дополнивший нацистскую идеологию (к которой пришел еще в далеком 1918 году, сразу после окончания прошлой Мировой войны) идеями итальянского фашизма, быстро подмял под себя большую часть Европы. Которая, впрочем, не особенно и сопротивлялась, что вполне укладывалось в разработки тех же самых аналитиков и политических советников, и начала со всей готовностью и тщанием работать на военную машину Третьего рейха. После чего послушно направил взгляд (и свои танковые дивизии) на восток. Начавшаяся в двадцатых числах июня война пошла практически по заранее просчитанному, можно даже сказать, идеальному сценарию. Казалось, еще месяц, максимум, два или три – и все будет окончательно кончено. Оказавшись перед угрозой полного разгрома, русские неминуемо запросят помощи. А поскольку бесплатной помощи не бывает, в карманы бизнесменов потекут все усиливающиеся денежные потоки, благо золото у большевиков имеется, и весьма немало.

Вот только к концу осени 1941 года стало окончательно ясно, что, несмотря на первые и весьма впечатляющие успехи, никаких шансов на быструю победу у немцев нет. Как именно большевикам удалось остановить казавшуюся практически непобедимой военную машину вермахта, никто так и не понял. Но факты, как известно, – вещь упрямая: к концу сорок второго уже не оставалось никаких сомнений, что русские не только не сдадутся, но, судя по всему, даже не попросят военной помощи, на чем во многом и строилась вся стратегия дальнейших действий. Строилась, понятное дело, не столько политиками (и уж тем более не военными), сколько владельцами крупнейших капиталов и производств.

Нет, ни малейшей паники среди посвященных тогда не возникло. Возник вопрос – вступать ли в войну, а если вступать, то на каких условиях? Боевые действия в Африке – это, знаете ли, одно, а вот всерьез ввязываться в полноценную бойню на континенте – совсем иное! Зачастившие в Москву послы раз за разом отправлялись обратно, как выражаются сами русские, «ne solono hlebavshi»: непреклонный нарком иностранных дел Молотов вежливо выслушивал подготовленные речи, после чего не менее вежливо сообщал, что «обязательно донесет сказанное до высшего руководства страны». На чем, за редким исключением, все, как правило, и заканчивалось. Единственным, о чем все-таки удалось договориться, оказались поставки ГСМ, грузовых автомобилей и истребителей, да и то отнюдь не в тех масштабах, о каких мечтали их производители. Предложение же о поставках бронетанковой техники было решительно отвергнуто еще в самом начале. При этом непосредственно ведущий переговоры представитель Lima Locomotive позже утверждал, будто один из присутствующих на встрече русских генералов негромко произнес в адрес сидящего рядом товарища нечто непонятное, в английской транскрипции звучавшее примерно как «nu i na hrena nam ihnee govno? Budto svoey staroy ruhlyadi ne hvataet! Nichego, cherez paru nedel novie tridcatchetverky i keve-odin-em v seriyu poidut, uze polegche stanet».

Про открытие второго фронта в Европе с советской стороны и вовсе не прозвучало ни единого слова – создавалось полное впечатление, что большевики и на самом деле искренне убеждены, будто сумеют справиться исключительно собственными силами. А в начале декабря американцы втянулись в войну с Японией на Тихоокеанском ТВД. Произошло это практически в те же самые сроки, что и в другом варианте истории. О котором, впрочем, в этом мире знали лишь несколько человек, видимо по какой-то нелепой случайности находящихся исключительно в столице советской России. Потому американцы так и не поняли, что после атаки на Перл-Харбор ход боевых действий пошел несколько по иному сценарию, куда более благоприятному для островитян. Товарищ Сталин вовсе не собирался постоянно ощущать угрозу вражеского вторжения у своих дальневосточных границ, потому предпринял некоторые меры превентивного характера. Тем более император Хирохито, равно как и его кабмин, отнюдь не настолько разделяли идеи фюрера, чтобы не прислушаться к нескольким оформленным секретным протоколом предложениям советского правительства…

Второй фронт американцы с англичанами все-таки открыли, в самом конце сорок третьего высадившись в Италии. Москва официально активно приветствовала действия союзников, хоть злые языки и утверждали, что использованные Сталиным идиомы «лучше поздно, чем никогда» и «успеть к шапочному разбору» являются не только фигурами русской речи, но и несут в себе гораздо более важный подтекст. Иронию Иосифа Виссарионовича можно было понять: советские войска к этому времени уже полностью освободили от захватчиков территорию СССР и вступили в Восточную Пруссию.

В итоге Великая Отечественная закончилась в начале мая 1944 года взятием Берлина и подписанием безоговорочной капитуляции немецких вооруженных сил. Удалось ли большевикам взять в плен Гитлера вместе с ближайшим окружением, так и осталось тайной: официально считалось, что он покончил с собой 20 апреля, однако тело германского фюрера и его супруги журналистам и военным атташе союзников так и не предъявили.

Перед этим подразделения Советской Армии (в которую РККА переименовали еще весной сорок второго года) вступили в Париж и Рим; таким образом, СССР де-факто освободил практически всю Европу, за исключением нескольких расположенных на Пиренейском полуострове стран и юга Апеннин, где уже высадились американо-британские войска. Всю войну остававшиеся нейтральными государства в зону советской оккупации не попали, а занявшая выжидательную позицию Турция согласилась на предложенные ей условия сотрудничества. Преемник великого Ататюрка президент Исмет Инёню был весьма умным и дальновидным человеком. А заодно еще и отлично представлял возможности дальней бомбардировочной авиации Советов, базирующейся на крымских аэродромах (захватить полуостров, несмотря на долгие кровопролитные бои, гитлеровцам так и не удалось).

Отсутствие серьезных побед союзных войск на европейском театре официально объяснили появлением у гитлеровцев некоего «абсолютно достоверного источника» в Британском генштабе, благодаря информации которого немцы едва не разнесли в пух и прах англо-американские силы на Апеннинах и предотвратили операцию «Нептун» – высадку морского десанта в Нормандии. Если в Италии союзникам удалось не только высадиться на континенте, но и достаточно далеко продвинуться, то высадка в Нормандии оказалась полностью сорвана. Немецкой разведке удалось вскрыть районы сосредоточения десантных и транспортных судов и, главное, подготовленных к погрузке запасов. И за трое суток до «дня D» на порты и склады посыпались ракеты и бомбы. Не по штуке в час, как на Лондон, а куда более интенсивно – сами немцы после удивлялись боевой производительности, которой удалось достигнуть в те горячие часы.

Несколько часов на Портланд, Портсмут, Дартсмут, Бирмингем и другие порты пикировали самолеты-снаряды «Фау-1» и баллистические ракеты «Фау-2». Некоторые из «Vergeltungswaffe-1» оказались сбиты истребителями RAF, поскольку опыт борьбы с этими прообразами крылатых ракет у британских пилотов имелся; другие безвредно разорвались в море или на прибрежных холмах, но большинство нашло свои цели – склады ГСМ, штабеля боеприпасов, стоянки автобронетехники и стоявшие под погрузкой суда. Уничтожить же несущуюся к цели ракету не имелось ни единого шанса: на подобное не была способна ни одна из существующих систем ПВО. А когда у одуревших от многочасовой стрельбы зенитчиков начали заканчиваться снаряды, а у пилотов – горючее и силы, над проливом появились обычные бомбардировщики – люфтваффе повторяло «Адлертаг» на новом техническом уровне.

Войска, ожидавшие посадки рассредоточенно и на достаточном удалении от побережья, практически не пострадали, но потеря большей части десантного и транспортного тоннажа и огромных материальных запасов делала высадку запланированного количества войск и, главное, снабжение их всем необходимым для боевых действий, абсолютно невозможным. Разумеется, можно отремонтировать или построить новые суда, накопить горючее и боеприпасы, но на это требовались многие месяцы, которых у союзников уже не было. Плюс ко всему, начавшиеся в разбомбленных портах и прилегающих городских районах массовые пожары, справиться с которыми не удавалось в течение нескольких суток, окончательно поставили на планах союзников жирный крест…

Кроме того, всерьез увязшим в боевых действиях с Японией американцам было несколько не до того – у непокорных островитян неожиданно появились штурмовики и торпедоносцы неизвестных ранее типов, да и их новые подлодки все серьезнее угрожали кораблям US NAVY. Авианалеты на Японские острова тоже оказывались все менее и менее успешными – при все больших потерях в технике и людях. Американские летчики вынуждены были признать, что джапы неплохо научились бороться с В-25 и В-17, со свойственной их нации организованностью весьма эффективно сочетая возможности наземной ПВО и своих новых истребителей-перехватчиков.

Территории бывшего рейха и его ближайших союзников перешли под полную юрисдикцию победителей – как ни скрежетали зубами союзники, изменить последнее не имелось ни единого шанса. Причем Кремль объявил, что ввиду особых обстоятельств и тяжести нанесенного ущерба, как материального, так и человеческого, решать судьбу Германии и прочих отныне вправе исключительно Советский Союз – и никто иной. Восстанавливать разрушенное нужно? Нужно. Вот пусть и восстанавливают. Вместе с венграми, итальянцами и румынами, которые тоже не в сторонке стояли, а вполне так себе участвовали в боевых действиях. Ну, а как восстановят – там поглядим, что с ними дальше делать.

В начале апреля сорок пятого года, после серьезного торга с западными союзниками (открыто) и самой Японией (тайно) Советский Союз все же денонсировал пакт о нейтралитете, подписанный в 1941 году после завершения приграничного конфликта на Халхин-Голе. Однако фактически придерживался его еще год, до конца апреля сорок шестого, как и оговаривалось одним из его пунктов. И весь этот год в Японию, которая всю войну и без того получала от СССР информацию и ресурсы, переправлялись немецкие инженеры и военные специалисты, равно как и кое-какая трофейная техника. Поэтому, несмотря на непродление пакта, двор Хирохито был абсолютно убежден, что японский трон устоит только при помощи северного соседа. Ведь СССР свои обязательства полностью выполнил, честно помогая Японии, а в Европе большевики не только сохранили все монархии, но и вернули Габсбургов на Венгерский престол.

Объявленная в апреле 1946 года война долго не продлилась: императорская армия серьезного сопротивления не оказывала, скорее, усиленно делала вид, в результате чего большевики освободили Маньчжурию, Пекин, Пхеньян, Сахалин, Курилы, Корею и дошли до районов Китая, контролируемых Гоминьданом. К середине лета вся территория Японии оказалась оккупированной, а император в торжественной обстановке подписал акт о безоговорочной капитуляции, тем более что наложенные гайдзинами репарации оказались весьма умеренными, практически символическими.

Вторая мировая война официально завершилась.

Американцы же, к этому времени едва взявшие Маршалловы острова и надолго увязшие в боях на Филиппинах и в Микронезии, силами всего одной АУГ добрались до Токийской бухты лишь через несколько дней после этого. Но на подходе их встретил Тихоокеанский флот; а за сутки до этого советские посольства в Лондоне и Вашингтоне передали правительствам союзных государств документальные фильмы, запечатлевшие испытания некоего сверхмощного оружия, названного «атомной бомбой». Лично ознакомившийся с кинолентой президент Рузвельт немедленно отдал генералу Дугласу Макартуру приказ вернуть корабли обратно и до получения новых распоряжений избегать любых провокаций.

После подписания капитуляции японцы передали власть и большую часть вооружений национальным армиям оккупированных ими стран, а оружие Квантунской армии досталось Маньчжурии и Китайской Красной армии; большая часть военнослужащих и флот были отведены в метрополию…

Ядерное оружие Советский Союз создал еще в конце сорок четвертого года. «Манхэттенский проект» США при этом успешно саботировался на всех возможных уровнях в результате широкомасштабной многоходовой операции НКГБ «Чистый дом», курируемой лично наркомом Берией. Уже доставленный в Нью-Йорк уран из рудников Шинколобве в бельгийском Конго внезапно исчез, причем следователи ФБР были твердо убеждены, что эту беспрецедентную по наглости акцию провели агенты адмирала Канариса. Лишь «по счастливой случайности» операция немецкой разведки «ни к чему не привела»: согласно перехваченным радиопереговорам, судно с похищенными контейнерами затонуло в Атлантике, будучи по ошибке торпедированным немецкой же подлодкой. Так ли все было на самом деле, не узнал никто. Одновременно часть задействованных в проекте ученых-физиков либо внезапно пропала вместе с семьями, либо отправилась в лучший мир в результате нескольких трагических случайностей.

В 1942 году, после закончившихся полным крахом экспериментов Энрико Ферми по теории развития цепной реакции в уран-графитовой системе, армия США окончательно охладела к идее создания некоего гипотетического сверхоружия. Тем более внешняя разведка однозначно утверждала, что теория «большой бомбы» оказалась глубоко ошибочной, и от ее реализации отказался даже Гитлер, не говоря уж о большевистском вожде, открыто назвавшем подобное «пустой тратой времени и народных средств». Сам ученый, так и не получивший американского гражданства, вскоре после этого вместе со своей женой Лаурой внезапно эмигрировал в Советский Союз, где его следы окончательно затерялись. СМИ писали, что немедленно после переезда он был обвинен в шпионаже в пользу США, арестован и репрессирован, сгинув в одном из бесчисленных лагерей ГУЛАГа, затерянном на бескрайних просторах загадочной Siberia…

К маю сорок шестого года СССР успешно испытал две атомные авиабомбы и баллистическую оперативно-тактическую ракету Р-2 с ядерной БЧ. Впрочем, об испытаниях ракеты не сообщалось, так что официальные успехи Советов на первый взгляд казались достаточно скромными. А сверхсекретный исследовательский центр в Пенемюнде был практически полностью уничтожен в результате массированных британских и советских бомбардировок и вызванной одной из них аварией на крупнейшем в мире заводе по производству жидкого кислорода. То, что персонал полигона вместе с руководителем ракетного проекта Вернером фон Брауном, документацией, готовыми образцами вооружений и производственными мощностями был захвачен и вывезен в СССР буквально за несколько часов до аварии, большевикам долгое время удавалось скрывать.

После успешных испытаний нового оружия у Советского Союза остается еще девять боеголовок; впрочем, теперь никто уже не сомневается, что скоро их станет намного больше. Одновременно с развитием ракетных технологий и реактивных авиадвигателей (ничего подобного в США нет даже в теории) большевики осуществили и серьезный прорыв в стратегической авиации. На грандиозном параде, посвященном второй годовщине Победы в Великой Отечественной войне, западным атташе были представлены новейшие дальние бомбардировщики, отдаленно напоминающие американские В-29. В том, какие именно бомбы они способны нести, сомнений ни у кого не имелось…

Практически сразу после этого в Вашингтоне начались разборки в духе «отчего у большевиков такое оружие имеется, а у нас – нет?» и «кто в этом, собственно, виноват, уж не президент ли?». Вот только тридцать второй президент США Франклин Делано Рузвельт к этому времени уже почти год как мертв, так что задать ему подобный вопрос несколько проблематично. Гарри Трумэн распоряжается немедленно начать соответствующие разработки, дабы в кратчайшие сроки нагнать большевиков, но на поверхность неожиданно всплывает великое множество весьма нелицеприятных для США подробностей. Бо́льшая часть задействованных в атомном проекте ученых либо погибли при невыясненных обстоятельствах, либо исчезли в неизвестном направлении. Вся документация, так или иначе, утеряна (причины чего – без особого, впрочем, успеха – пытается выяснить ФБР), сырья для производства Большой Бомбы практически нет, а урановые рудники в Конго, равно как и те немногие, что находились на территории страны, затоплены в результате воздействия неких природных факторов. Работы следователям Федерального Бюро при этом прибавляется, поскольку среди природных внезапно обнаруживается и человеческий фактор.

После недолгой «охоты на ведьм», во время которой оставшихся в Штатах ученых сначала арестовывают, обвиняя в намеренном срыве стратегических исследований и сочувствии нацистам и большевикам, после чего без излишней шумихи амнистируют; атомный проект возрождается. При этом возмущенный действиями властей Альберт Эйнштейн возвращается в Швейцарию, категорически отказываясь участвовать в дальнейших исследованиях. Выехать ему удается исключительно благодаря международному давлению и особенно жесткой позиции СССР, заявившего, что «любое насилие в отношении выдающихся ученых категорически неприемлемо, поскольку их жизни принадлежат всему человечеству, а не какой-либо отдельной стране».

В итоге первый ядерный реактор американцам удается запустить только в пятидесятом году, а создать работоспособный образец боевого «изделия» – еще тремя годами спустя, в самом конце 1953 года. Ракетная же программа находится в полностью зачаточном состоянии, остатки научной мысли задействованы в атомном проекте, так что речь идет исключительно про свободнопадающую авиабомбу, мощность которой ориентировочно оценивается в 10–15 килотонн. Правда, в области вычислительной техники намечается весьма серьезный прогресс и, если сейчас потратить на исследование достаточные суммы, в течение ближайшего десятилетия можно будет добиться впечатляющих результатов… но на горизонте все сильнее и сильнее маячит очередной экономический кризис. И где брать все эти столь необходимые миллиарды долларов на ракеты, бое-головки к ним, новые самолеты, электронно-вычислительные машины, неизвестно. Ведь Мировая война пошла совсем не так, как планировалось, и в распоряжении США, увы, нет двух третей мира, которые можно безнаказанно грабить, выкачивая ресурсы! Да и в Европе тоже особо не развернешься, только Великобритания и Португалия с Испанией остаются по-настоящему надежными союзниками. С Германией все понятно, Франция и Италия хоть официально и нейтралы, но в сторону Москвы смотрят всё более благосклонно, хоть пока всеми силами это скрывают, а большинство остальных стран так или иначе потеряны, и никто из аналитиков не может даже предположить, надолго ли…

Собственно говоря, как выразился Сталин, обратившись к народам освобожденных стран сразу после капитуляции Германии, «пусть народ сам решает. Мы, наша героическая Армия и весь не менее героический советский Народ, свое дело сделали, освободив вас от коричневой нацистской чумы, а дальше? Дальше – думайте. Хотите идти по нашему пути? Пожалуйста. Поможем и информацией, и необходимыми для восстановления разрушенной войной инфраструктуры специалистами, но дальше – сами, все сами! У СССР сейчас своих проблем хватает, чтобы еще и для вас нянькой быть! Хотите с нами, по нашему пути дальше двигаться – милости просим. Нет? Ваши проблемы. Так что, думайте, с кем вы, а мы пока станем свои порушенные фашистскими бомбами города восстанавливать, в чем нам немцы с особой охотой помогут, поскольку сами виноваты»…