Василий Краснов, недалекое будущее

Нашедший щель меж неплотно задернутых тяжелых штор солнечный луч неторопливо прополз по старенькому паркету и взобрался на диван. Поколебавшись, фотонный диверсант скользнул по подушке и высветил лицо спящего человека. Краснов недовольно замычал, скривился, взмахнул рукой – и проснулся. Отодвинувшись от слепящего даже сквозь сомкнутые веки солнечного пятна, Василий раскрыл глаза. Несколько секунд просто лежал, пытаясь понять, где находится и как здесь оказался: комната оказалась абсолютно незнакомой. Затем вспомнил. Ну, да, разумеется, главное управление местной госбезопасности, кабинет, точнее, комната отдыха полковника Геманова. Интересно, сколько ж он дрых?

Взглянув на наручные часы, танкист мысленно присвистнул: ох, ты, мать моя женщина, вот так ничего ж себе! Уже почти обед! Почему же полковник его не разбудил, ведь говорил, что даст поспать часа четыре, не больше? Неужели еще что-то случилось?!

Последняя мысль Василию не понравилась особенно, и он торопливо соскочил с дивана. Обувшись, подошел к двери, прислушиваясь. Вроде тихо… наверное, можно выйти? Понятно, что разгуливать без спросу по зданию ГБ – не самая лучшая идея, но ведь ему никто не запрещал выходить из этой комнаты. Поколебавшись еще мгновение, Краснов аккуратно отворил дверь.

Полковник сидел за своим рабочим столом, разговаривая с кем-то по телефону, и танкист торопливо прикрыл дверь. Не хватало только случайно прикоснуться к какому-то из местных государственных секретов – хлопот не оберешься! Объясняй после, что ничего не слышал и специально не подслушивал. Хотя лицо у Олега Алексеевича выглядело донельзя довольным.

Геманов появился спустя пару минут – видимо, заметил танкиста, когда тот приоткрывал дверь. Молча кивнув в сторону кабинета, полковник дождался, пока Василий усядется в одно из кресел, и весело сообщил:

– Ну, что, танкист, похоже, мы победили? Благодаря тебе, заметь.

– Вы о чем, товарищ полковник? – осторожно переспросил тот, совершенно не понимая, о чем, собственно, речь.

– Да тут, пока кое-кто подушку давил, такие дела завертелись, просто жуть, – увидев, что Краснов собирается что-то сказать, Геманов с улыбкой хлопнул его по плечу. – Шучу я, шучу! Все как раз очень даже неплохо срослось. Взяли мы и того, кто организовал ваше с Сонькой похищение, и резидента. Между прочим, захватить тебя пыталась самая что ни на есть настоящая английская разведка, о как!

– Сволочи! – в сердцах буркнул Василий. – А еще союзники…

– Что? – искренне не понял Олег Алексеевич. – Кто союзники? А, ты об этом… Так то когда было, Василий. Испугались, что без нас с Гитлером не справятся, вот и воевали вместе, и технику по ленд-лизу поставляли. А буквально сразу после победы, весной – летом сорок пятого, чтоб ты знал, именно англичане план новой мировой войны разрабатывали, третьей, так уж выходит, теперь уже против СССР. «Операция «Немыслимое» называлась. Тебя ж Соня обучила Интернетом пользоваться? Вот и покопайся в Сети на досуге, сейчас эти документы уже рассекречены. Мы им всегда, словно кость поперек горла, стояли. Еще с дореволюционных времен, кстати.

– Вот же гады! Получается, прав наш политрук был, когда рассказывал, что буржуя-капиталиста только могила исправит? И наш союз против Гитлера – вынужденный? Чтоб, значит, им свою задницу да за наш счет спасти?

– Выходит, прав, – меланхолично согласился полковник, пожав плечами. – Наверное, умный был, коль так говорил.

И, хмыкнув, докончил:

– Можно подумать, сейчас они сильно изменились. Какими были, такими и остались. Ладно, лирика все это. Давай о деле. Чаю там или кофе хочешь?

– Чаю бы выпил, – кивнул танкист. – Не привык я к этому вашему кофею. Крепкое больно, да горькое. А потом голова кружится. Нам на фронте давали иногда, или у фрицев бывало трофеили, но там оно какое-то другое было, помягче.

– Так то, наверное, эрзац какой-нибудь был, ячменный напиток, например, – ухмыльнувшись, Геманов включил электрочайник и бросил в кружки по одноразовому пакетику чая – подобное Василию уже было знакомо, успел привыкнуть, пока жил в квартире Захарова. С одной стороны удобно, конечно, с другой – вовсе даже неэкономно. Из одного пакетика – сам проверял, пока Соня не высмеяла – можно добрых три-четыре кружки чая заварить, пока кипяток не выстыл. Им бы на войне такие порционные штуковины! И чай не рассыплешь, и хранить удобно, и в случае чего можно использованные пакетики прибрать, да, ежели припечет, из нескольких хоть какой-то чаек да заварить. А то ведь порой и просто голый кипяток с сахаром хлебали, зимой особенно – согреться-то хотелось.

– Держи, – полковник поставил перед Красновым курящуюся ароматным паром фаянсовую кружку. – Так вот, насчет дела. Сегодня можешь навестить девушку, она уже отошла от наркоза. А ночью улетаешь в Москву. Сиди, не дергайся. Соню отправлю следом, как только состояние позволит транспортировку. Думаю, дня через три-четыре. Только давай сразу договоримся: ты – человек военный, так что должен понимать, дело тут вовсе не в том, что мне так уж важны ваши отношения с прочими чувствами. Просто она теперь слишком многое знает, и потому целесообразно держать вас вместе – и под присмотром. Кроме того, девушка – ценный свидетель. А уж после того как разрулим ситуацию, вы сами разберетесь, как быть дальше. Вопросов, надеюсь, нет? Вот и отлично. Тебя разместят в подмосковном центре ФСБ, где уже организована лаборатория, занимающаяся проблемами вашего с Захаровым обмена разумами. Кстати, ты, полагаю, понимаешь, что все, о чем мы сейчас говорим и говорили раньше, является государственной тайной? Понимаешь? Вот и отлично. Честно скажу, я не знаю, чем ты станешь там заниматься, но, думаю, без дела не останешься. Главное, постарайся не подвести ни меня, ни себя, ни Захарова. Это тоже понятно? Отлично. Вопросы?

– Никак нет, – привычно ответил Краснов.

– Совсем здорово. Пока иди в комнату отдыха, в ящике стола есть сигареты, можешь курить. Из кабинета – ни ногой, у дверей пост. Еду принесут. Как вернусь, съездим к Соне – и оттуда сразу в аэропорт, полетишь в Москву. Бывал в столице-то?

– Откуда, товарищ полковник?! Всю жизнь мечтал, только как? Где я – и где Москва…

– Вот и побываешь. Ладно, Василий, на этом все. Считай, что у тебя день отдыха, всяко заслужил. Если захочешь чаю, где чайник, заварка и сахар – знаешь. Как пользоваться, разберешься.

– А вы? – набрался храбрости танкист.

– Я? – удивился Геманов. – А у меня до вечера столько дел, что аж голова заранее кружится. От восторга. Иди в комнату и отдыхай. Ну, и чего встал? Считай, это приказ, танкист.

– Есть, – мамлей попытался щелкнуть каблуками, однако разношенные кроссовки Захарова превратили сиё действие в некое глубоко штатское пошлое шарканье. Смутившись, он торопливо скрылся за дверью.

* * *

Аэропорт Краснов так и не рассмотрел, хотя очень хотел. Так уж вышло, что на войне он даже полевых аэродромов ни разу не видел, не довелось как-то. Летуны всегда стояли где-то в тылу, далеко в стороне от их позиций. Да и приехали они поздно, когда совсем уж стемнело, так что, пока шли быстрым шагом по бетону взлетно-посадочной полосы, успел разглядеть лишь несколько застывших вдалеке огромных силуэтов реактивных лайнеров.

Впрочем, и аэроплан, что должен был доставить его в саму столицу чуть ли не за два часа – как подобное вообще возможно, учитывая тысячекилометровое расстояние, Василий понимал с трудом, – его более чем поразил. И пускай Олег Алексеевич сообщил, что полетит он «всего-то на небольшом стареньком «Як-42», размеры самолета и размах крыльев заставили его откровенно раскрыть рот. Ничего себе, «небольшой», в его времени такими «небольшими» разве что бомбардировщики были! Да и то, если сравнивать только внешние размеры, а не ширину фюзеляжа!

– Впечатляет? – Геманов знакомо ухмыльнулся. – Ладно, насмотришься еще и не на таких монстров. Хотя садиться будете на «Чкаловском», во избежание, так сказать. Там вас и встретят. Держи вот, – опустив взгляд, Василий с удивлением увидел, как полковник защелкивает на его левом запястье браслет наручников, практически таких же, в которые его заковывали после захвата на берегу моря. Второй браслет охватывал ручку небольшого чемоданчика из серебристого металла, видимо, авиационного алюминия или дюраля.

– Да не дергайся ты, лейтенант. Кейс отдашь полковнику Логинову, он тебя встречать будет. И ключик у него имеется, не переживай. Толь Толичу можешь доверять, как мне. И даже больше.

– Простите, тарщ полковник, а… что отдать?

– Кейс… короче, вот этот чемодан и отдашь. Там все материалы по нашему с тобой делу. Так что береги как зеницу ока. Ладно, шучу, ничего с тобой по дороге не случится, да и нет там ничего особенно секретного. Просто не хочу лишних людей напрягать, они у меня все вон этого кента пасут. Кстати, это он и есть, тот самый аглицкий резидент. Видишь?

– Вон тот? – Василий удивленно сморгнул, разглядывая невысокого спортивного телосложения мужика лет пятидесяти, которого чуть ли не под руки вели двое бойцов в камуфляже и бронежилетах. Третий шел чуть поодаль, придерживая локтем висящий на плече небольшой автомат.

– Так это и есть английский шпион?! – искренне поразился Краснов.

– А ты чего ожидал, танкист? Что он будет в плаще с поднятым воротником, темных очках и надвинутой на глаза шляпе? Да с ящиком динамита под мышкой? Не сомневайся, именно это он и есть. Подарочек Толичу, так сказать, – смысла последней фразы Краснов не понял, но и с разъяснениями лезть не стал. Пообтерся уже немного.

– А почему на нем бронежилет?

– Глазастый ты, я так погляжу, – с уважением протянул полковник. – А затем, чтобы его у нас из рук в последний момент на тот свет не выдернули. Пульнут из снайперки – обидно будет. Вот мы и подстраховались. Я ж его почти и не колол, так, поговорил немного по душам. Дальше уж полковника Логинова забота.

– А могут? Ну, стрельнуть в смысле?

– Вполне. Он теперь никому, кроме нас, в живом виде не нужен. Зато в мертвом – уже никому и ничего не расскажет. Смекаешь? Вот то-то же, мамлей. Ладно, бывай, – неожиданно сменив тему, Геманов хлопнул лейтенанта по плечу. – Москве привет, полковнику тоже. Теперь все нормально будет. Соньку отправлю следом, как только доктора позволят. Вали на посадку. Самолет не трамвай, ждать не станет. Вон туда тебе, видишь трап? Да, чуть не забыл, на вот, – полковник высыпал в подставленную ладонь горсть мятных леденцов. – Ты ж впервые летишь, как я понимаю?

– Так точно.

– Значит, укачает. Как мутить начнет, бери конфетку в рот, особенно не поможет, конечно, но полегче станет. Вам и лететь-то всего ничего, меньше двух часов. Всё, бывай, лейтенант. Удачного полета.

И, не оглядываясь, пошел к застывшей в десятке метров от самолета автомашине с затемненными стеклами.

Полет, несмотря на поистине зашкаливавшие эмоции, лейтенанту не понравился. Нет, сначала-то все было, как пару раз говорила Сонька, «зашибись». Шикарное мягкое кресло, спинка которого, как выяснилось, еще и откидывалась, превращая посадочное место чуть ли не в кровать; широкий и светлый пассажирский салон – и прочие невиданные ранее диковины.

Пока самолет выруливал на старт, Василий не отлипал от овального иллюминатора, с интересом разглядывая стоящие невдалеке исполинские авиалайнеры с логотипами транспортных компаний на бортах и киле. Да уж, прав был Олег Алексеевич: вот уж действительно монстры! Ему и сравнить-то оказалось не с чем: ну, не было в его времени аэропланов такого размера, просто не было! Как-то раз им, правда, показывали картинки с силуэтами дальних бомбардировщиков (непонятно, кстати, зачем: из танка такую высотную махину не собьешь) – советским «Пе-8», американским «Б-17» да фрицевским «Кондором». Но стоящие на летном поле самолеты не шли с ними ни в какое сравнение. Уж больно здоровенные. Это сколько ж в них бомб-то можно загрузить?! Наверняка, один такой пол-Берлина в пыль превратит, а уж эскадрилья…

Короче говоря, рулежка и, собственно, взлет Краснову понравились. Пристегнувшись, он смотрел в иллюминатор до тех пор, пока картинка за толстенным выгнутым стеклом не превратилась в размазанное темное ничто, пронизанное тонкими штрихами видимых с высоты аэродромных огней. А вот затем, когда уже разрешили отстегнуть привязные ремни, на него неожиданно и накатило… Нет, вовсе не какой-то там страх высоты, а банальная тошнота. В общем, укачало младшего лейтенанта Краснова уже в первые десять минут полета. Как, собственно, и предупреждал полковник.

Сначала он, выяснив, что подобное не запрещено, пытался ходить по пустому салону, постоянно задевая пристегнутым к руке чемоданчиком за сиденья и вызывая улыбки у конвоирующих пленного шпиона спецназовцев. Затем, плюнув на собственную гордость лейтенанта-танкиста, которого не мутило даже в раскачивающемся на марше и воняющем солярой и выхлопными газами танке, посетил крохотный туалет в хвосте, где, с трудом пристроив кейс подле унитаза, несколько раз основательно проблевался. Помогло, но не особо – мутить стало чуть меньше, но тошнота не прошла.

Плюхнувшись на свое место, Василий надолго присосался к бутылке с минералкой, выдув за раз почти две трети. Припомнив наставления Геманова, бросил в рот пару мятных конфет и откинулся на спинку кресла, закрыв глаза. Успевший надоесть чемоданчик-кейс он пристроил на соседнем сиденье, так, чтобы не оттягивал руку. Тошнота понемногу отступила, и Василий сам не заметил, как заснул…

…И снова было море, ласково качающее две человеческие фигуры, её и его. Волны лениво толкались в грудь, не особо и стараясь, пытались опрокинуть. Смеясь, Соня хваталась за его плечи, прижимаясь все ближе и ближе. И наконец настал тот миг, когда «ближе» уже стало просто невозможно. И снова, как тогда, ее губы пахли морем, солью и йодом, а его руки, позволившие себе то, чего раньше не позволяли, – отчего-то соляркой, порохом и кровью. Запах солярки был похож на запах моря. Такой же соленый и всепроникающий. Порох пах… да просто порохом, наверное. Чем ему еще пахнуть-то?

А вот кровь? Ее неповторимо-железистый аромат, сводящий оскомой скулы, не смог перебить даже запах гниющих на берегу водорослей, выброшенных недавним штормом. Тому, кто однажды его ощутил, не забыть уже никогда. Жизнь не может так пахнуть, только смерть…

Страшнее только запах горящей человеческой плоти; сгорающего заживо танкиста с перебитыми осколками ногами. В полуметре над головой – распахнутый люк и райское голубое небо с невесомыми кляксами облаков. И в полуметре же под ним – разверзшийся огненный ад горящего дизтоплива. И он – между ними, на искореженной немецкой болванкой командирской сидушке. Вверх – никак не получится, перебитые ноги не слушаются. Да и какие там ноги, если обломки костей торчат из штанин разорванного комбинезона? А ступней и вовсе нет, оторвало. Вниз – обидно. В чем он виноват, чтобы вниз?!

Значит, так и оставаться где-то посередине, глядя в чистое и невинное, словно улыбка матери, небо – и ощущая мертвыми ногами адское пламя горящей соляры. Боль? А что это такое, боль? Нет никакой боли, а есть просто отсчитываемые Вселенскими часами секунды до того, как пламя доберется до боеукладки, и его душа воспарит куда-то далеко, за эти самые невесомые ватные облака. Наверное, это даже неплохо: танкисты редко гниют в безымянных могилах, едва присыпанных землей. От них просто ничего не остается, кроме горстки пепла или скрючившегося обгорелого трупика размером с грудного ребенка…

Нет, он сможет! Сможет! Закричав, Краснов отпихнул повисшую на плечах Соню и рванулся вверх, к спасительному небесному люку. Вверх. Вверх… Совсем немного; всего-то подтянуться на руках, и он спасен! А превращенные в месиво из обломков костей и размозженных мышц голени? Ничего, и без ног люди живут, вон его сосед, инвалид империалистической, живет ведь? Пьет, правда, по-черному, но живет. Вырезает из дерева детские свистульки, да продает на углу. А деньги пропивает. Но – живет. Почему же он должен сгореть, превратиться в…

– Вася, Васенька, – Соня попыталась его удержать, обхватив руками за шею, прижимаясь всем телом, но отчего-то не вызывая ровным счетом никакого отклика. – Любимый, тебе туда рано, срок не пришел, слышишь? Нельзя тебе пока туда! Рано!

А он изо всех сил пытался сбросить ставшие невероятно сильными девичьи руки, оттолкнуть ту, кого любил больше всех на свете. Ту, которая сейчас пыталась заставить его остаться в пышущем жаром боевом отделении горящего танка. Окружающая их морская вода отчего-то не торопилась потушить огонь, и ноги жгло все сильнее. Скользкая от воды рука вдруг скользнула по влажной бархатистой коже и наотмашь хлестнула по девичьему лицу. Соня дернулась, мгновенно разжав объятия, и отступила на шаг. Вода снова стала прохладной, усмиряя боль в обожженных ногах. На голой груди девушки остались несколько нитей водорослей – в точности, как тогда, когда они были близки; в их первый и единственный раз. В широко распахнутых глазах девушки застыло непонимание и боль:

– Зачем, Вась?! Ведь я люблю тебя. И ты меня любишь. Почему ты меня ударил? Я всегда буду рядом, честное слово… и знаешь еще что? У нас скоро будет ребеночек… твой ребеночек…

Застонав от пронизавшего все его естество стыда, танкист рванулся к девушке, но вода внезапно затвердела, охватывая тело, будто вязкие оковы, и не позволяя сдвинуться с места. Краснов рванулся к ней еще раз, и еще… и проснулся.

Никаких оков не было, просто на его плечах лежали могучие ладони одного из спецназовцев:

– Тихо, братишка, тихо. Что, приснилось что? Бывает. Дергаться больше не будешь? А то ты чуть из кресла на пол не спланировал.

Василий торопливо помотал головой, и боец убрал руки.

– Полковник говорил, что ты вроде контуженый. Воевал?

– Угу, приснилось, – свободной рукой танкист отер со лба обильный пот. – Воевал. И контузия имелась. Вот только летать не приходилось.

– Всё нормалёк? – не слишком уверенно переспросил тот, отодвигаясь. – Точно?

– Да точно, точно. Прости. Просто сон. Ты иди, ладно? Мне б в себя прийти…

Как выяснилось после взгляда на наручные часы проспал он, несмотря на кажущуюся скоротечность сна, больше полутора часов. Самолет уже подлетал к Москве, и немногочисленных пассажиров попросили пристегнуться. Перебравшись на сиденье возле иллюминатора, Краснов справился с замком привязного ремня – учитывая, что действовать пришлось одной рукой, это оказалось непростой задачей – и попытался рассмотреть, что происходит снаружи. Не преуспел, разумеется: за толстенным стеклом была все та же темнота, лишь изредка рассекаемая на несколько секунд огоньками пролетаемых населенных пунктов. Бросив в рот очередной мятный леденец, танкист откинулся на спинку сиденья. Жаль, конечно, ну да ничего. Насмотрится еще, когда сядут…

Интересно, что за странный сон ему приснился? Война-то ладно, от этого уже никуда не денешься, она с ним навсегда. А вот при чем тут Соня? Неужели с девушкой что-то произошло?! Да, нет, вряд ли, ведь он видел ее всего-то несколько часов назад, и с ней все было в порядке. В относительном, конечно, порядке: огнестрельные ранения так просто не проходят, уж это-то танкист знал, как никто другой. Соня лежала в отдельной палате, не имеющей ровным счетом ничего общего с теми госпиталями, где Василий успел побывать за два года войны, и умирать, определенно, не собиралась. Поговорить им разрешили буквально минут пять, после чего Василий был решительно выдворен из палаты врачом в ослепительно-белом халате, зачем-то надетом поверх смешной пижамы синего цвета. Уже в коридоре доктор объяснил, что состояние Сони стабильное, операция прошла успешно, а бледность и общая слабость объясняются исключительно кровопотерей и перенесенным во время транспортировки болевым шоком. И переживать, мол, не о чем, еще несколько дней – и девушка сможет даже самостоятельно вставать. Но вот тревожить ее сегодня не стоит, тем более что операция проводилась под общим наркозом, реакция на который у каждого своя…

Зарулив на отведенную для стоянки площадку, «Як-42», легонько качнувшись остановился. Василий облегченно отстегнулся от кресла и вслед за конвоирующими английского шпиона спецназовцами двинулся к выходу, благо трап уже подали. Ощутив под подошвами кроссовок твердую почву, танкист заметно воспрянул духом, искренне радуясь, что двухчасовое мучение завершилось. Ну, не создан он, как выяснилось, для столь дальних полетов, не создан! Собственно, как и для любых других. Вот на танке – пожалуйста. На любое расстояние, хоть на командирском месте, хоть за фрикционами – без малейших проблем. А сидеть в мягком кресле на высоте в десять километров – определенно не его тема. Кстати, странно, но на этот раз тело десантника, наверняка привыкшего и к полетам, и к парашютным прыжкам, ничем не помогло.

– Младший лейтенант Краснов, как я понимаю? – раздавшийся за спиной голос заставил Василия вздрогнуть и резко обернуться.

Перед ним стоял невысокий мужик лет пятидесяти с небольшим в гражданской одежде.

– Простите, а…

– Полковник Логинов, можно просто Анатолий Анатольевич, – верно истолковав его замешательство, представился тот.

– Э-э… простите, товарищ полковник, виноват, не признал, – торопливо забубнил мамлей, попытавшись встать по стойке «смирно».

– Брось, лейтенант. Самое время тянуться, будто нам больше заняться нечем. Да и как бы ты меня узнал, если ни разу не видел? Вольно.

Опустив взгляд, он заметил в руке Василия чемоданчик-кейс. Усмехнулся:

– Вижу, Олег Алексеевич в своем репертуаре. Ну, и на фига было тебя напрягать, будто не мог просто передать? Вот же Алексеич юморист. Одесса-мама, понимаешь ли, все дела… ну да ладно…

Полковник вытащил из кармана никелированное колечко с несколькими небольшими ключиками и, выбрав нужный, отстегнул от запястья Краснова надоевший груз. Не глядя, протянул застывшему позади парню, видимо, адъютанту:

– Вадик, отнеси в машину и заводись, сейчас поедем.

– Там секретные документы, – на всякий случай счел нужным сообщить Краснов, проводив подозрительным взглядом полковничьего помощника. – Товарищ Геманов просил передать лично в руки.

– Так ты и передал лично в руки, разве нет? – фээсбэшник усмехнулся, легонько хлопнув мамлея по плечу. – Как долетел-то, лейтенант?

– Да нормально, – стушевался тот, отводя взгляд. – Укачало только немного. Не привык я на таких махинах летать. Мутит. А так в порядке все.

– Ну, на «тридцатьчетверке», поди, немного дольше б вышло ехать, верно? – Логинов снова ухмыльнулся. – Ладно, пошли в машину, по дороге поговорим.

Пока шли, Василий успел заметить, как пленного резидента запихнули на заднее сиденье здоровенного черного автомобиля с тонированными стеклами. Оба сопровождающих спецназовца уселись по бокам, а тот, что подходил к нему в самолете, занял место рядом с водителем. Взревев мотором, внедорожник рванул к выезду с летного поля. Следом пристроился еще один, в точности такой же.

Следом двинулось и авто полковника. Как выяснилось, забравший кейс Вадим оказался его личным водителем.

– Ну, вот и все, – прокомментировал их отъезд Логинов, облегченно вздохнув. – То, о необходимости чего так долго говорили большевики, таки да, свершилось. Ура, товарищи.

– Простите, товарищ полковник?

– Да ничего, – отмахнулся Анатолий Анатольевич. – Не обращай внимания, Василий. Это я так, от избытка чувств. Мы с Алексеичем уж которые сутки на нервах. Но пока все вроде грамотно срастается. И тебя у супостата из рук выхватили, и его самого к рукам прибрали. Короче, сказал же, не обращай внимания. Все хорошо, что хорошо кончается…