Тренировочная база ЦУОС, Земля, 2210 год

В дверь решительно постучали, и, не дожидаясь разрешения, в комнату быстрым шагом вошел начальник службы безопасности Центра, контр-адмирал Аверченко. Секунду поколебавшись, будто решая, стоит ли рапортовать по всей форме (сидящий за своим рабочим столом пожилой адмирал лишь качнул головой — отставить, мол), он коротко выдохнул:

— Алексей Анатольевич, он жив. Его не было в доме в момент взрыва.

— Что? — дернувшись, будто от невидимого удара, тот в упор взглянул на подчиненного. — Это в каком смысле не было? Ты что несешь, Сережа?

— А вот так, не было, — не дожидаясь приглашения, контр-адмирал опустился в стоящее подле стола кресло, зло дернул, расстегивая на две пуговицы стягивающий шею ворот форменной рубашки. — Это точно.

— Откуда такие сведения? Насколько помню, ты сам распорядился инактивировать все следящие системы в доме?

— Одну камеру я оставил, он все равно о ней не знал — прямо напротив входа, на дереве. При взрыве ее сильно повредило, но запись сохранилась. Я только что просмотрел, хотя сначала даже не собирался, но вот вроде толкнуло что-то. Буквально за несколько минут до взрыва он вышел наружу.

— Зачем вышел? — глуповато переспросил адмирал. — Куда?

— Откуда я знаю, — пожал плечами Аверченко. — Сидел себе, водку в одиночестве глушил, сам с собой беседы вел, а потом взял — и вышел. Прогуляться захотел. Пописать под кустиком.

— Та-ак, — Алексей Анатольевич несколько секунд молчал, о чем-то размышляя. — И, надо полагать, в пределах периметра его уже нет? Сколько прошло, часа три?

— Два пятьдесят один, — словно дожидаясь этого вопроса, отчеканил собеседник. — Думаю, уже нет. Когда-то его слишком хорошо готовили, причем к куда более сложным заданиям. Центр, конечно, неплохо охраняется, но и не настолько, чтобы удержать профессионала его уровня.

— Что-то раньше ты мне об этом не говорил, — хмыкнул адмирал.

— А раньше и подобных ситуаций не возникало, — парировал тот. — Да, бывали самоходы, не спорю, операторы наши — те еще ребятишки, сами знаете. Кого-то ловили на периметре, кто-то уходил… погулять, потом возвращался обратно тем же путем. Мы, соответственно, старательно делали вид, что не в курсе. ЦУОС — все-таки не концлагерь и не зона строгого режима, старались не перегибать. Но разве бывало, когда кто-то из них собирался уйти отсюда не просто так, не на пьяную прогулку, не сбрасывать накопившееся нервное напряжение, а спасая свою жизнь? Не бывало. Потому я и уверен, что его уже давно нет на территории.

— Ну и где он?

— В пять утра с территории ушел фургон продслужбы — думаю, ясно. До города он на нем, конечно, не доехал, сошел где-то по дороге. Я бы в подобной ситуации спрыгнул где-нибудь вот тут, и дальше срезал напрямик через лес, — начальник СБ развернул над своим навигационным браслетом трехмерную карту, указывая место. Для тренированного человека ничего сложного. Так что сейчас он уже наверняка приближается к городу.

— И почему ты так уверен?

Контр-адмирал улыбнулся, увеличивая масштаб карты:

— Леша, а куда ему еще идти? Не в лесничество же и не на побережье. Я бы на его месте сначала пробрался в город, а потом попытался покинуть планету.

— Ну, допустим, — скрипнув креслом, адмирал тяжело поднялся на ноги и подошел к завешенному кремовыми ролетами окну. — Но до ближайшего космопорта, сам знаешь, сколько километров. Почему же не сразу туда? Зачем ему город?

— Скажем так, это мое личное умозаключение. Поскольку я бы сам именно так и поступил.

— Поясни.

— Да просто, первое, что я бы сделал в этом случае — это добрался до выхода в Сеть и постарался выяснить все, что связано с последним заданием. То есть с несостоявшимся реципиентом, понимаешь? Он ведь не дурак, дважды два быстро сложит. И это наш шанс. Единственный — не единственный, но шанс.

— Заблокируем сведения?

— Ни в коем случае! Просто отследим. А вот город и весь пригородный район придется закрыть, но пока негласно, не информируя ни местную администрацию, ни правопорядок, своими силами. Скажем так, на всякий случай. Распорядишься?

Постояв у окна еще несколько секунд, адмирал медленно обернулся:

— Что ж, логично. Хорошо, Сережа, насчет района я сейчас распоряжусь, а ты займись Сетью. Думаю, группу захвата стоит заранее перебросить.

— Уже, — без тени улыбки, сообщил контр-адмирал, — две группы как раз на подлете. Насчет Сети я тоже распорядился, наши ребята отслеживают. Остается только ждать.

— Молодец, — невесело похвалил Алексей Анатольевич. — Тогда работаем. Кстати, а что будет, если вы его упустите? Нет, я понимаю, шансы этого почти нулевые, но все-таки?

— Тогда… — Аверченко замялся. — Что ж, тогда, боюсь, нам всем придется очень и очень плохо…

Его ждали уже на соседней улице — то ли совпало так, то ли все-таки просчитали, куда он станет уходить. Поперек узкого переулка стоял до боли знакомый бронетранспортер с логотипом Центра на борту, а за спиной уже мелькали быстрые тени спецназовцев в облегченных бронекомплектах и шлемах. Вооружена группа захвата была стандартными армейскими безгильзовыми G-57. Что ж, и это понятно. Местные власти к операции подключать не стали, по крайней мере, пока, и информировать о происходящем, видимо, тоже.

Зажали его вполне грамотно: и улочка подходящая, и ребятки тренированные. Дернешься — в лучшем случае огребешь удар парализующего луча, а в худшем (иди знай, какой у них приказ, статью «при оказании вооруженного сопротивления, представлявшего угрозу окружающим» пока еще никто не отменял, а это, как известно, идеальное прикрытие для подобных ситуаций) — и полноценную очередь в спину. «Пятьдесят седьмая» безгильзовка на таком расстоянии его просто напополам перережет. Или обильно пораскинет мозгами по борту бэтээра — в зависимости от того, куда станут стрелять.

Коротко оглянувшись, Виталий замедлил шаг и, бросив смятую ветровку на землю, неспешно поднял руки, привычно заводя их за голову. Его единственное оружие, прихваченный в кафе нож, остался недосягаемо-далеко, в кармане брюк. Похоже, теряет сноровку, все-таки Центр — это не диверсионный спецназ. Хотя он бы ему в любом случае ничем не помог, по крайней мере, сейчас. Ну, что ж, поиграем по их правилам; пока поиграем, а там посмотрим. В конце концов, партия еще далеко не окончена.

С этой мыслью операнг Рогов, повинуясь тычку в спину, уткнулся лбом в нагретый утренним солнцем борт бронетранспортера. Больше оглядываться он не стал, и так понятно, что в его многострадальный затылок сейчас целятся никак не меньше трех стволов. На пару коротких ударов по ногам, разводящих их на ширину, явно превосходящую размах его плеч, он уже почти не обратил внимания: стандартная, так сказать, процедура. Незачем обижаться. После сочтемся.

Операнга — уж не бывшего ли, ага? — быстро и профессионально обыскали, вытащив из кармана нож, и сковали наручниками в положении «руки назад», попутно болезненно зажав кожу на левом запястье. Без особых церемоний впихнули в узкий лаз бортового люка и уложили вниз лицом между рядами десантных сидений.

«А вот это вы уж зря, могу и обидеться, неужели нельзя на сидушку посадить? — зло сверкнуло в голове. — Наверняка ж тоже из космодеса, суки!» Впрочем, обдумать эту мысль Рогов не успел — мягко заурчал мотор, и бронемашина тронулась с места. Куда они едут, операнг не сомневался: ну куда, скажите, его еще могут везти, кроме как в родной ЦУОС? Даже не смешно. Если не пристрелили сразу, прямо на улице, значит, все-таки не получили такого приказа, что существенно увеличивало его шансы на выживание.

Прикинув расстояние и количество погрузившихся вместе с ним охранников — пятеро, не считая водителя, — Виталий расслабился. Как ни глупо это звучало в данной ситуации, и время и некая свобода маневра у него пока еще оставались. Главное, не спешить и не напортачить, а то ведь тот самый почти что хрестоматийный Хромоногий Ганс, язва такая, снова начнет нудить в голове насчет «мог бы и лучше, салага». А марку диверсанта, даже бывшего, надо держать. Хотя, конечно, как он уже сегодня говорил, хрен с ним, с тем Гансом! Его-то, поди, мордой в пол свои же братишки-десантники не швыряли и на верную смерть не везли. Значит, прочь сомнения: свои — не свои. Придет время, и он станет работать; работать именно так, как когда-то учили. Не то чтобы ему так уж не хочется умирать, в конце концов, для человека его профессии это-то как раз дело вполне привычное, но разобраться, что к чему, ведь надо? Надо. Ну и все.

Рогов поудобнее — насколько это оказалось возможным в его нынешнем положении — устроился на подрагивающем от толчков ходовой полу и расслабился. Полчаса отдыха он вполне заслужил — непростое вышло утречко. А уж там, за городом, по дороге в Центр, посмотрим, кого лучше учили и кто лучше эти самые уроки усвоил… Ну, а пока «опер» может хотя бы попытаться связать воедино все, что узнал за последнее время.

Итак, что он имеет на данный момент? Да практически ничего он не имеет! Его матрица не нашла своего реципиента и по всем канонам их службы должна быть признана «невозвращенцем». И его ощущения там, в комнате взорванного особняка, вполне это подтверждают. Крайне неприятная, но достаточно банальная ситуация. Так в чем же дело, к чему это покушение, преследование? Все равно через месяц матрица инактивируется, носитель самоуничтожится и…

Неожиданно Виталий зло сжал зубы: а кто ему, собственно, сказал, что матрица существует максимум месяц?! Инструкторы? Руководитель проекта, которого он и видел-то всего раз в жизни? Начальник СБ? А сам он это проверял? Ведь все может оказаться так просто: нет и никогда не было в природе никакого ограничения существования психоматрицы по времени! Вообще нет и вообще не существовало! А его сознание, разум… душу, в конце концов, НАВСЕГДА пересадили в человека далекого двадцать первого века. Ну а его самого, дабы избежать неких возможных эксцессов, решили уничтожить. И на самом деле Рогов теперь там, в прошлом, решает какие-то очередные проблемы человечества, а вовсе не здесь! Здесь, в своем времени и своем теле, он всего лишь никому более не нужная копия; копия, по чьей-то воле заменившая место оригинала!

Едва ли не впервые в жизни Виталию захотелось разбить голову о едва заметно вибрирующий в такт оборотам двигателя пол. Ну, конечно, ведь все так просто, наверняка очередной идиотский эксперимент отцов-основателей проекта. Например, по абсолютному замещению разумом донора сознания реципиента. И если это удастся, то… Рогов замер. То… ЧТО?

Да, за месяц трудно успеть глобально изменить историю человечества, а за год? За десять лет? За целую жизнь, в конце концов? Так кто же он сейчас? Приговоренный к смерти изгой, лабораторная крыса, которой уже сделали смертельную инъекцию, или тот, кто сумеет помешать, возможно, самому опасному во всей истории эксперименту? Кто?..

Застонав, Виталий приподнял голову, просительным тоном протянув, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Мужики, мы ж все из десантуры, не будьте жлобами, переверните на спину. Мочи нет мордой вниз лежать!

Несколько секунд ничего не происходило, затем две пары рук решительно, но довольно мягко перевернули его лицом вверх.

— Спасибо, мужики, вы уж простите, что побегать вас заставил, — располагающе улыбнулся «опер», быстро и профессионально оглядев возвышающихся над ним конвоиров. Облегченные общеармейские бронекомплекты БК-44, защитные шлемы с поднятыми забралами, штурмовые винтовки, поверх брони — стандартные тактические жилеты с запасными боекомплектами и боевыми ножами в вертикальных ножнах. Неизвестно зачем, но экипировались ребятки штатно, будто собирались уходить в десантный выброс. Что ж, им же хуже. Перехватить и спеленать его могли бы и без всего этого добра, а вот использовать оное в замкнутом пространстве десантного отсека бэтээра — уже куда сложнее. По крайней мере, во время базовой подготовки в лагере космодесанта его ничему подобному не учили, а специальную контрдиверсионную подготовку эти ребятишки вряд ли проходили, не тот уровень. Скорее всего, попали сюда прямо из десанта, наверняка еще и радовались, что удалось попасть на столь теплое местечко, где и делать-то ничего особенно не нужно. Жаль — нет, правда, жаль! — но придется слегка поколебать их уверенность… сами, впрочем, виноваты. Поскольку насильно в Центр никого не тянули. Не хочешь? Подпиши бумагу о неразглашении и иди себе, служи дальше на благо федерального правительства. А начнешь языком трепать — тоже твое право. Найдется, кому длинный язык укоротить.

— Не разговаривать, — коротко бросил ближайший спецназовец, давая понять, что выполнение просьбы ничего в их отношениях не меняет. — Лежи себе, сопи в две дырки. Приедем, там трепись, сколько влезет. Не с нами.

Понимающе кивнув, Рогов поерзал на полу, устраиваясь поудобнее, и замер, расслабленно прикрыв глаза. БТР затрясло чуть сильнее — они выехали из города и теперь неслись по грунтовке, так что время Виталий рассчитал верно. Несмотря на мягкую подвеску и мощные амортизаторы, машину трясло и раскачивало куда больше, нежели на городском асфальте, что должно было помочь «оперу» осуществить задуманное.

Минут десять он просто лежал, сосредотачиваясь. Когда-то давно, еще в учебном центре, снимание зажатых до последнего щелчка наручников было обязательным навыком, стоившим будущим диверсантам многократно вывихнутых и вправленных обратно суставов. Вот только сделать это, маскируя боль в уродуемой кисти расслабленным выражением лица, будет довольно непросто. Впрочем, когда он освободится, этим ребятам станет куда хуже. Вот только пославшее их сюда командование и пальцем не пошевелит ради жизней каких-то шестерых рядовых бойцов! И никто не станет проводить ради них даже самую крохотную хронокоррекцию, откатывая назад события этого утра. Значит, чтобы их жизни не пропали даром, ему предстоит еще многое сделать.

Операнг неожиданно замер. Как же он сразу об этом не подумал! Хронокоррекция! Какой же он беспросветный глупец! Нет, не глупец, а самый настоящий, первостатейный идиот! К чему все это, все его бессмысленные телодвижения, когда преследователям достаточно просто переместить на сутки назад матрицу одного из операторов, пусть даже самого низшего уровня, и повторить покушение, забросив гранату в окно какими-то десятью минутами раньше. И все. Вообще, все. В конце концов, разве не хронокоррекцией они и занимались все годы существования «Хроноса»? Да, Устав запрещает использование темпоральных вмешательств внутри самого проекта, но кого и когда останавливали подобные пустяки?! Тем более, в подобной, явно форс-мажорной, если не сказать хуже, ситуации?

Другое дело, что для практического осуществления этого им понадобится двое, а то и трое суток. Расчет параметров переноса, настройка сложнейшей аппаратуры, подготовка матрицы и самого оператора дело не быстрое. Наверное, потому и решили перехватить его обычным способом, и довольно, к чему душой кривить, успешно. Ну, а он сам? Тоже мне, великий «оператор первого ранга» нашелся! Кретин он недоделанный, а никакой не операнг! Все утро, что та запомнившаяся во время поездки в Припять белка, крутился-кувыркался, а о самом главном, чем все эти годы и занимался, позабыл. Вот же болван, салага…

Рогов замер, боясь спугнуть… нет, даже не мысль как таковую, а именно четкое, как никогда, воспоминание. Белка? Припять? Ну да, именно так, сидящая на запыленном капоте старенького «уазика» серебристая белка. Полуразрушенный, зараженный радиацией город, подвал под зданием заброшенной школы, контейнер с потерянной во времени матрицей — ЕГО матрицей! — уютное придорожное кафе, сидящий за рулем диковинной автомашины, мало что понимающий капитан Никонов, его невероятный рассказ об обнаружении носителя, полстолетия пролежавшего в земле и случайно найденного в конце двадцатого века…

ЧТО ВСЕ ЭТО ЗНАЧИТ?! ОТКУДА ОН ЭТО ЗНАЕТ?! НЕУЖЕЛИ, «ОТКАТ»?

Так, стоп, нужно успокоиться и не спеша подумать. В обычных условиях «возвращение» памяти означает одно из двух — либо матрица штатно выработала свой срок и инактивировалась, либо ее носитель внезапно погиб. Но, опять же, к чему тогда швырять ему в окно гранату? Отправившие его в прошлое специалисты ошиблись? Или ошибся как раз он сам? Или же вовсе произошло нечто третье, пока ему неведомое? Не сходится, все равно ничего не сходится. Слишком сложно. И, кроме того, почему он до сих пор продолжает ощущать, скорее даже воспринимать происходящее в прошлом так, будто оно происходит в реальном времени?!

Не похоже все это на привычный «откат», вот не похоже — и все тут. Совершенно не похоже. Нет, это что-то иное. Новое. Словно разделенные океаном времени — какой там сейчас год, две тысячи десятый? — половинки одного и того же разума внезапно слились в единое целое, с великолепным презрением игнорируя все известные законы существования пространственно-временного континуума. И теперь он не только знает все, что произошло с его реципиентом, неким майором Дмитрием Кольцовым, таким же, кстати, как и он сам, спецназовцем, но и продолжает воспринимать события, продолжает быть им. Впрочем, нет, именно что не им, а САМИМ СОБОЙ. Бред, чистый бред…

Мысленно застонав, Рогов обратился к уже знакомому спецназовцу:

— Мне нужно связаться с контр-адмиралом Аверченко. Насколько я понимаю, вы в любом случае ему напрямую подчиняетесь. Это важно.

— Заткнись, — вполне дружелюбно откликнулся тот, обнажая в улыбке ровные белые зубы. — Сказал же: приедем, там и говори, сколько влезет. И с контр-адмиралами, и с адмиралами. Хоть с самим федеральным президентом. А сейчас заткнись.

— Мужики, — Виталий попытался приподняться, но короткий тычок прикладом отбросил его обратно на пол, — я не знаю, какой у вас приказ, но раз меня не шлепнули при попытке к бегству, значит, все не столь плохо. Я просто прошу вызвать базу и передать вашему начальнику несколько слов. Это так критично? Я ж тоже с космодеса начинал, да и по званию постарше буду. Ну, сделайте, а?

На лице спецназовца с сержантскими знаками различия на плечевом фрагменте бронекомплекта на миг отразилось сомнение, затем он нехотя кивнул:

— Если обещаешь не рыпаться, дам вызов.

— Обещаю. А чтоб ты не сомневался, — Виталий с трудом скрыл за ухмылкой пронизавшую все его естество короткую боль. — А чтоб ты не сомневался, смотри, — и он медленно, чтобы ненароком не спровоцировать сержанта, вытащил из-под спины руку с исцарапанным кольцом наручников запястьем и неестественно вывернутыми суставами кисти. Свободную от браслетов руку, разумеется.

— Я мог бы это и раньше сделать, но не стал. Угадай с трех раз, почему?

Лицо спецназовца на миг вытянулось, но уже в следующую секунду под подбородок Рогова ткнулся тупорылый ствол штурмовой винтовки. Операнг медленно отвел в сторону высвобожденную руку:

— Успокойся. И убери винтарь, дышать трудно. Я не собираюсь на вас нападать и пытаться сбежать. Дай мне три минуты разговора с Аверченко — и все. Буду лежать трупом всю дорогу, обещаю.

Сержант хмыкнул и, подав знак кому-то из бойцов, вытащил из кармашка разгрузки рацию:

— Перевернись, чтоб ребята наручники защелкнули, без этого вызывать Центр не буду. И давай дальше без подобных… демонстраций, ладно?

— Договорились, — криво усмехнулся операнг, переворачиваясь на бок и позволяя спецназовцам по-новому зажать на запястьях наручники. Класть его обратно на спину не стали — прислонили к сиденьям, чтобы скованные руки оставались на виду. Сидеть в проходе было не слишком удобно, да и вывихнутые суставы ныли, но тут уж сам виноват. И на хрена решил пофасонить перед пацанами?

— Держи, — сержант протянул рацию, но, наткнувшись на язвительный взгляд, смутился и прижал пластиковую коробку к его уху, удерживая ее во время всего разговора.

С контр-адмиралом Сергеем Николаевичем Аверченко «опер» разговаривал всего один раз, да и то мимоходом, но отчего-то хорошо запомнил этого немолодого подтянутого офицера с пронзительным взглядом серо-стальных глаз. Наверное, из-за нашивки за боевое ранение да серебристого ветеранского значка на лацкане форменного кителя: свою службу нынешний глава СБ начинал в боевой авиации Флота, что, по мнению операнга, уже давало ему определенную фору против сугубо штабных коллег.

— Слушаю? — отрывисто повторила трубка, и Рогов, сморгнув, ответил:

— Господин контр-адмирал, я не знаю, какой приказ относительно меня вы отдали своим подчиненным, но нам необходимо поговорить.

— Кто говорит? — отрывисто спросил собеседник, не то играя, не то и вправду не зная, с кем его соединили, — операнг не слышал, о чем сержант говорил с начальником службы безопасности и как мотивировал необходимость разговора.

— Оператор первого ранга Рогов, тот самый, за кем вы все утро гонялись, — не отказал себе в маленькой мести Виталий.

— И… что? — помолчав с пару секунд, осведомился контр-адмирал.

— Мне кажется, вы ошиблись. Я полностью ощущаю все изменения, происходящие в прошлом с моей копией. Сейчас происходящие, понимаете? Это не обычный «откат», в этом я уверен, это что-то абсолютно новое; такое, чего раньше никогда не было. Что — не знаю, но хотел бы узнать. Как, надеюсь, и вы. Это все, господин контр-адмирал.

Теперь рация молчала куда дольше, секунд с пять, затем потерявший былую твердость голос переспросил:

— Вы хотите сказать, что в состоянии отслеживать происходящее с вашей психоматрицей? Там, в прошлом?

— Думаю, да. Не могу дать гарантии, но мне так кажется. Возможно, даже не только отслеживать, но и, гм, контролировать или управлять ей. Причем, похоже, в неком реальном времени. Я с ней словно один разум, понимаете?

— Хорошо, — на этот раз никаких пауз не было. — Передайте рацию сержанту. И постарайтесь не наделать по дороге глупостей.

— Постараюсь, — усмехнулся Рогов, откидываясь назад и прикрывая глаза.

— Я вот только одного не понимаю, — Аверченко остановился напротив сидящего операнга, руки которого по-прежнему были скованы за спиной, точнее, за спинкой стула. — К чему был тот фокус со снятыми наручниками? Покрасоваться перед ребятами захотелось, показать, кто круче?

— Да нет, конечно, — Виталий быстро облизнул пересохшие губы — пить хотелось неимоверно, — просто не был уверен относительно вашего приказа. То, что меня прямо в городе в расход пускать не станут, и так было понятно, а вот где-нибудь по дороге? Не хотелось лишних жертв.

— Даже так? — удивленно приподнял бровь контр-адмирал.

— Да, — равнодушно — былой пыл схлынул, едва только его привели в кабинет начальника службы безопасности, — буркнул операнг. — Ребятки у вас, конечно, спецы, но и такой подготовки, как я, не проходили. Думаю, справился бы.

— Что, со всеми шестерыми? — с искренним интересом переспросил тот.

— Пять. Реально их было только пятеро, — вяло поправил Рогов. — Водитель не в счет, на скорости да на грунтовой дороге он бы штурвал в любом случае не выпустил. Я бы справился.

Контр-адмирал несколько секунд глядел на него, будто ожидая продолжения, затем хмыкнул, подошел к столу и налил в стакан воды из высокого графина:

— Ладно, операнг, дай мне слово офицера, что не начнешь делать все те штучки, которым тебя учили в спецназе, и я сниму железяки. Честно говоря, пока ты в браслетах, это не разговор.

— Даю, — пожал плечами Рогов. — Кажется, я сам к вам пришел… ну, или почти сам. Подумайте, зачем мне себе вредить? Из комнаты меня при любом раскладе не выпустят, даже если я вас в заложники возьму. Наверняка вы именно такой приказ и отдали.

Аверченко снова хмыкнул и, поставив стакан на стол, инактивировал замок наручников. Надоевшие браслеты негромко лязгнули, размыкаясь, и Рогов с наслаждением вытянул руки, растирая саднящие запястья:

— Спасибо.

— Не за что, — буркнул тот, протягивая стакан. — Пей. И давай уже начнем говорить по существу. Ты достаточно хорошо знаешь всю эту кухню, чтобы не понимать, что между нами нет и не может быть ничего личного. Там, в твоей прошлой диверсионной жизни, тебя и твоих товарищей тоже не раз бросали в самое пекло, заранее зная, что назад вы уже не вернетесь. Но иногда вы возвращались, причем живыми… продолжать?

— Зачем? — Виталий осторожно, руки все еще предательски дрожали, что не укрылось от взгляда контр-адмирала, поставил опустевший стакан на край стола. — Вы правы, и мы оба это знаем. Слушайте. Когда меня везли в бронетранспортере, я пытался разобраться в происходящем и неожиданно вспомнил…

— Не то, Виталий, увы, не то. Все, о чем ты рассказал, вовсе не подтверждает некоего, ну, пусть будет «нестандартного функционирования» матрицы. Поскольку все вполне укладывается в обычный «откат» — так, кажется, вы называете инактивацию психокопии? Да, теперь глупо скрывать, настройки твоей матрицы были иными, нежели обычно, возможно, в этом и причина? Необычная психоматрица, необычный эффект при ее инактивации, понимаешь?

— Понимаю, — Рогов кивнул и задал вполне вроде бы наивный вопрос: — а в чем необычность моей матрицы-то?

Контр-адмирал не ответил, продолжая мерить шагами кабинет.

— В чем? — он пожал плечами и неожиданно решился. — Хотя бы в неограниченном сроке ее существования. Или в способности носителя без малого полстолетия пролежать в земле и еще двадцать лет — в зараженном радиацией городе, и при этом остаться полностью функциональным, хоть и с разрядившимся блоком питания. Ну и плюс — в присутствии в настройках некой скрытой программы, конечно, о которой я тебе пока рассказывать не стану. В принципе даже не программы, а информационного пакета. Подходит?

— Вполне. Я примерно так и представлял. Хорошо. А если я скажу, что в состоянии напрямую с ней контактировать? Ну, то есть с самим собой из прошлого? Заброшенный город, где мы нашли контейнер с оболочкой-носителем, я вам уже описывал. Могу подробно описать дорогу, по которой вот прямо сейчас едет моя копия. Вроде как в реальном времени, помните, я говорил?

Аверченко вздохнул, останавливаясь напротив операнга:

— Виталий, ни самого этого города, ни древней атомной станции не существует уже больше двух веков, на их месте сейчас девственные леса приднепровского заповедника. Да и карта дорог тоже, мягко говоря, изменилась, так что проверить натурно ничего, сам понимаешь, нельзя. Кроме того, все это может оказаться просто твоими вторыми воспоминаниями, наведенными нештатной инактивацией матрицы. Вдруг твой реципиент внезапно погиб? И весь неограниченный срок ее действия тогда не имеет никакого значения. Дело в том, что мы пока не знаем, есть ли вообще эффект от внедрения матрицы — ты же помнишь, что изменения настоящего в результате коррекции прошлого происходят не мгновенно, а нарастают постепенно, волнообразно, причем срок этих изменений ничем не лимитирован?

— Согласен, — хмуро буркнул Рогов, за полчаса разговора все более убеждающийся в несостоятельности своей версии. Зато и убивать его передумали, уже хорошо. С другой стороны, так ли уж и несостоятельности?! Ведь он по-прежнему чувствует… Операнг неожиданно понял, что так и не сумел подобрать подходящий термин для описания своих ощущений. «Контролирует»? «Отслеживает»? Нет, пожалуй, не то. Скорее, просто знает, что происходит с его двойником в любой момент времени, причем оное время каким-то невероятным образом уравновешивается здесь и там.

Вот, например, сейчас он знает, что автомашина, управляемая капитаном Никоновым, несется по покрытой архаичным асфальтом дороге, а он сидит рядом с водителем, угрюмо глядя вперед сквозь запыленное лобовое стекло. В его руке тлеющая сигарета, и хотя сам он — в отличие от своего реципиента — уже давно не курит, эффект от поступающего в организм никотина воспринимается мозгом так, словно это именно он, операнг Виталий Рогов, только что сделал очередную затяжку. Причем воспринимается настолько реально, что немного кружится голова и во рту появляется полузабытый неприятный привкус…

Пожалуй, попроси операнга об этом контр-адмирал, он даже смог бы в мельчайших подробностях описать салон этого примитивного транспортного средства, по крайней мере, ту его часть, что в данный момент находится непосредственно перед глазами. Нет, Виталий не «видел» происходящего в прямом смысле этого слова: мозг реципиента передавал ему только мыслеобразы, интерпретируемые в понятные и привычные картинки уже его собственным разумом. И это было более-менее объяснимым. А вот сигарета явно выбивалась из ряда вон. С одной стороны, Рогов прекрасно понимал, что он не курит и никоим образом не зависит от никотина, с другой, его мозг имел на этот счет несколько иное мнение. Интересно, если Никонов сейчас резко затормозит, и тело реципиента там бросит вперед — здесь он это тоже ощутит? Или все же есть некоторый предел? В том смысле, что он может ощущать лишь то, с чем некогда соприкоснулся в реальной жизни? Ведь когда-то Рогов курил, значит, его разум помнит ощущение от поступающего в кровь никотина? Так, стоп, ведь это вовсе не сложно проверить… ха, так вот же и ответ! Он все-таки может подтвердить свои слова; подтвердить так, что никто не усомнится!

— Сергей Николаевич, я, кажется, сумею доказать свою правоту. Среди ваших специалистов наверняка есть нейрофизиолог с соответствующей аппаратурой? Нужно, чтобы он снял мою энцефалограмму, или как там у них это называется. Желательно, не затягивая, ведь я не знаю, что собирается делать моя копия дальше.

— Что? — контр-адмирал с интересом взглянул на спецназовца. — Ты о чем, Рогов?

— Болевой импульс, который получит мой двойник в прошлом, как я понимаю, будет воспринят моим собственным разумом так, словно это произошло здесь и со мной. Не поняли? Короче, там есть такая штучка, прикуриватель называется, я… ну, то есть он, только что зажег от него сигарету. Это такой металлический цилиндрик с раскаленной спиралькой внутри. Я прикажу — или попрошу, пока еще не знаю, как это будет, — приложить его к руке, прямо к голой коже. Боль от ожога, если я все правильно понимаю, окажется одинаковой для нас обоих, и аппаратура это зафиксирует. Думаю, подделать подобное невозможно физически. Попробуйте, вы в любом случае ничего не теряете.

Аверченко несколько секунд выжидательно смотрел на операнга, затем протянул руку, коснувшись клавиши настольного коммуникатора:

— Научный отдел, срочно. С Вернером соедините. Да, я. Густав, послушай…

Стоящий напротив «опера» человек натянуто улыбнулся:

— Ну, что ж, если вы, м-м-м, не передумали, давайте начнем.

Рогов, сидящий все на том же стуле, лишь пожал плечами. Никаких особых изменений в кабинете за последние полчаса не произошло, разве что его голову теперь едва заметно сжимал обруч с несколькими мнемодатчиками — на висках, лбу и затылке. Еще несколько датчиков прикреплялись к запястьям и груди. Виталий понятия не имел, какие именно параметры они собираются фиксировать, да его это как-то и не особо интересовало.

— Итак, вы считаете, что сумеете войти в, м-м-м, непосредственный контакт со своей отправленной в прошлое психокопией? Что ж, у меня все готово, можете, м-м-м, начинать. Я в курсе, как вас некогда учили сдерживать боль, но сейчас постарайтесь сделать все с точностью до наоборот. Расслабьтесь и, — научник на миг замялся, все-таки отведя в сторону искренне-заинтересованный взгляд, — не сдерживайтесь. Это лишь упростит нашу, м-м-м, процедуру.

Операнг, которого за последние несколько минут уже успело жутко достать бесконечное мычание, снова пожал плечами и прикрыл глаза. Не то чтобы это помогало ему сосредоточиться, скорее, просто давало возможность не видеть этого одновременно и скептического, и глубоко заинтересованного лица.

Самым идиотским было то, что Виталий до сих пор и понятия не имел, сумеет ли он и на самом деле вызвать свою копию, добившись сколько-нибудь определенного контакта или ответа. Глубоко вздохнув, Рогов замер, глядя в принадлежащий далекому прошлому мир глазами двойника. Томительно протянулась минута, вторая… сотрудник научного отдела переглянулся было с контр-адмиралом, и в этот момент операнг вздрогнул и отчетливо застонал от боли. Левая рука его инстинктивно дернулась. Научник скосил глаза на развернутый над столом портативный голоэкран, сморгнул внезапно расширившимися глазами и многозначительно поджал губы.

Наблюдавший за ним контр-адмирал тоже взглянул на экран и непонимающе пожал плечами. Операнг же, медленно стравив воздух сквозь плотно сжатые зубы, раскрыл глаза, взглянув на сотрудника научного отдела:

— Получилось? Вы что-то заметили?

Ученый, отчего-то покраснев, быстро закивал головой:

— Да-да, конечно. Все верно, все, м-м-м, именно так, как вы и говорили! Весьма выраженный всплеск активности, полностью соответствующий ожидаемому болевому воздействию. Да, собственно, вот, — он неожиданно схватил своими узкими неприятно-прохладными пальцами предплечье Виталия, переворачивая его тыльной стороной вверх. На коже, сантиметрах в десяти от запястья, наливалось ярко-малиновым цветом пятно свежего ожога: — Это так называемый стигмат, весьма известный в психиатрии симптом. Означает некое вымышленное, психогенное повреждение, своего рода фантом. Человек настолько верит в происходящее…

— Короче, — резко оборвал его Аверченко. — Вы зафиксировали болевой импульс? Он прав или нет?

— Однозначно, да, — обиженно буркнул ученый, собирая свою аппаратуру. — Судить, прав ли он, я не могу, поскольку меня, м-м-м, мягко говоря, не посвящали во все детали, но больно ему было, причем очень больно. Термическое повреждение кожи реципиента вызвало стопроцентно адекватную реакцию со стороны как периферической, так и центральной нервной системы донора. То есть мозга, проще говоря. Мое мнение — он прав. Как бы безумно это, м-м-м, ни звучало.

— Хорошо, идите, Ионеску. Вашему шефу я сам сообщу, а вы, пожалуйста, держите пока язык за зубами, хорошо? Ступайте, мне еще нужно кое о чем переговорить с нашим… испытуемым.

— Ожог лучше всего обработать прямо сейчас, — неожиданно сообщил тот. — Хоть он и психогенен, но разум искренне верит в него, а тело отзывается, поэтому для организма ожог абсолютно реален. Тело не приучено сомневаться в решениях мозга. — Ученый укоризненно взглянул на застывшего Аверченко и решительно вышел из кабинета.

Дверь за ним плавно закрылась, и на настенной панели зажегся огонек восстановленного защитного контура. Контр-адмирал грузно опустился в кресло.

— Больно, Виталий? — помолчав секунду, он неожиданно добавил то, что операнг не слишком-то и ожидал от него услышать: — Значит, правда все-таки, не ошибся ты? Ох, что ж теперь будет-то?! Ладно, слушай. Я, конечно, сейчас превышаю свои полномочия и вообще совершаю должностное преступление, но и втемную больше играть не хочу. Доигрались уже дальше некуда, хронокорректоры, блин! С другой стороны, как только сработает записанная в психоматрице программа, твоя копия, а значит, и ты сам, все равно об этом узнает. Слушай, короче… — Аверченко коснулся пальцем сенсорной панели коммуникатора, и над дверью зажегся рубиновый индикатор высшего уровня защиты от прослушивания.