Калининский фронт. Декабрь 1941 года

Прихваченный нешуточным морозом снег мягко шуршал под лыжами, ледяной воздух при каждом вдохе обжигал ноздри. Облачка выдыхаемого пара отмечали каждые несколько пройденных метров. Порой стволы деревьев звонко тренькали, поддаваясь стуже, – и звук этого неожиданного природного выстрела перекрывал даже слитный рокот далекой канонады. Торить лыжню было несложно, но постоянно приходилось огибать сугробы, буреломы и заснеженные овраги, потому облаченные в белые маскхалаты осназовцы периодически менялись, сберегая силы. Раз в полчаса Гулькин останавливал отряд на трехминутный отдых, заодно сверяясь с картой и компасом.

Во время очередной остановки Александр, снова изучив карту, задумчиво хмыкнул:

– Ну, чего, мужики, уже должны были найти, а? Четвертый час гуляем, три квадрата прочесали.

– Должны… – согласился с командиром Паршин. Стянув зубами трехпалую рукавицу, он подул на пальцы и несколько раз сжал-разжал кулак, восстанавливая кровообращение. Повторил то же самое с другой рукой:

– Зараза, неслабо морозец давит. Слушай, Саш, может, ну его, этот самолет? Потом отыщем. Неделю где-то в лесу валялся, так и еще немного подождет. Давай сначала в деревню наведаемся? Ежели карта не врет, до нее и пяти верст не будет?

Гулькин упрямо мотнул головой:

– Не, мужики, в деревне мы в любом случае минимум до завтрашнего утра застрянем, пока то да се. Это еще в лучшем случае! Так что сначала этот ероплан отыщем, чтоб ему кисло было. Согласны?

– Да согласны, конечно, – переглянувшись с Максимовым, буркнул Карпышев. – Холодно просто. Ладно, двинули, что ли?

– Двинули. – Александр захлопнул планшет, поправил висящий поперек груди автомат с обмотанным бинтом прикладом и взялся за рукоятки лыжных палок.

И, поколебавшись несколько секунд, добавил:

– Если в течение часа не находим – идем к деревне. Может, и не было никакого самолета, ошиблись зенитчики, лишний сбитый себе приписали. Или он вообще не в этом районе грохнулся. А то и вовсе не грохнулся, а до своих дотянул. Все готовы? Оружие проверьте, сами знаете, при таком морозе и у «трехи» может затвор прихватить, не то что у «дегтярева». Вперед, Макс первым, я замыкаю, дистанцию держим прежнюю. Потом меняемся. И по сторонам головами вертим, не ленимся, мало ли что…

Бойцы зашевелились, выстраиваясь цепочкой, защелкали затворами, проверяя автоматы. С оружием все оказалось в порядке: перед выходом они сменили склонную к загустению смазку смесью керосина и солярки, тонким слоем покрыв все трущиеся части. Простой и надежный способ, неоднократно проверенный в боевых действиях, например во время недавней войны с белофиннами. И поперли вперед, взрезая лыжами нетронутую снежную целину. Лишь неугомонный Костя успел бросить, ни к кому конкретно не обращаясь:

– А вообще, хорошо, что Ваньку от нас забрали. Замерз бы парень, в его Бессарабии таких морозов наверняка не бывает. Там хорошо – степь, море, солнце. Я в одной книжке перед самой войной читал, «Белеет парус одинокий» называется. Жаль, имя автора запамятовал. Но написано отлично, не оторвешься.

– Валентин Катаев ее автор, дубина, – подсказал Сашка, благодаря матери прочитавший повесть еще в первом издании, вышедшем в Детиздате ЦК ВЛКСМ. – Стыдно не помнить имени выдающегося советского писателя.

– Во, точно, спасибо, – серьезно кивнул Паршин, самым неожиданным образом закончив свою мысль: – А спиртом согреваться командир запретил, зараза.

– Это ты сейчас про кого? – пряча улыбку, осведомился Гулькин, легонько подтолкнув в спину Карпышева: мол, тронулись. – Насчет заразы?

– Про мороз, ясен пень. Не про тебя ж, – хмыкнул тот. – Я ведь понимаю, субординация, все дела. – И невинным голосом добавил: – Кстати, а дубиной-то ты кого назвал?

– А вон видишь выворотень здоровенный, который нам обходить придется? Дубина дубиной и есть. Скажешь, нет?

Отсмеявшись, осназовцы продолжили путь.

* * *

Втянувшись в монотонный ритм движения – а иначе как монотонным он в зимнем лесу и быть не мог, тут особо не побегаешь, знай себе шуруй лыжами, выдерживая дистанцию до спины впереди идущего бойца, да головой по сторонам верти, чтобы чего важного не пропустить, – Гулькин от нечего делать припомнил события нескольких крайних дней. Мозг, как говаривал один из инструкторов, такая хитрая штука, что ни минуты простаивать не должен. Вот он и прокручивал в уме все произошедшее после их прибытия в штаб 31-й армии, привычно раскладывая «по мысленным полочкам» малейшие детали…

В штабе они надолго не задержались. Выяснив, где расположились контрразведчики, отправились «представляться». Сдав пленных командиру отдельной стрелковой роты и отпустив машину, Гулькин, наскоро приведя в порядок форму, вместе с товарищами двинулся в особотдел. Однако начальника, капитана госбезопасности Горюнова, на месте не оказалось – отбыл куда-то на передовую. Пришлось докладывать замотанному заместителю, который, вскрыв опечатанный конверт с личными делами и бегло проглядев документы, пожал всем четверым руки и отправил вставать на довольствие и обживаться. Видя, что человек просто чрезвычайно устал и ему сейчас определенно не до них, Александр не стал выяснять никаких подробностей, решив разобраться с бытовыми вопросами самостоятельно. Чем они и занимались почти до самого отбоя. Выспаться, впрочем, не удалось: едва улеглись, предвкушая долгожданный отдых, вернувшийся Горюнов вызвал Сашку к себе.

Дотопав до знакомой избы, одной из немногих уцелевших в деревне, Гулькин предъявил караульному документы и вошел в жарко натопленное помещение. Этот поселок, в отличие от того, что они проезжали днем, во время боевых действий пострадал куда меньше. Из-за того, что здесь располагался штаб одной из немецких дивизий – об этом Гулькину рассказали местные бойцы, – деревню штурмовали аккуратно, надеясь захватить ценных пленных и секретные документы. Немцы успели уйти, зато сохранилось несколько домов, ныне занятых штабными подразделениями, разведкой и контрразведкой, связью, медиками и так далее. Массивная русская печь весело постреливала дровами, солидный запас которых был свален возле подпечка (Сашка машинально отметил, что дровами служили порубленные на доски снарядные ящики с немецкой маркировкой), а наглухо задрапированные брезентом и стегаными деревенскими одеялами выбитые окна удерживали тепло внутри. Богато местные особисты живут, однако!

Сидящий за столом начальник особого отдела, одетый в гимнастерку со знаками различия старшего батальонного комиссара, отложив какие-то документы, выслушал доклад. Папку при этом он закрыл, привычным движением перевернув вниз обложкой. После чего кивнул на ближайший табурет, по-деревенски массивный, с овальной прорезью для руки по центру сиденья:

– Присаживайся, сержант. Рад знакомству, давно вас ждали, – говорил он отрывисто, короткими рублеными фразами, как и полагается говорить смертельно уставшему человеку. – Устроились? Добро. Чаю хочешь?

– Благодарю, товарищ капитан государственной безопасности, ужинал.

– Так я еды и не предлагаю, – хмыкнул тот, закуривая. Затушив спичку в сделанной из консервной банки пепельнице, он сделал первую затяжку и продолжил: – Зря, чай у меня хороший, грузинский. Не то что фрицевские опилки. Сахарок тоже имеется. И не чинись, не на плацу. Нам еще работать и работать. А работы тут… много, одним словом, работы. Дмитрий Иванович я. А тебя как кличут?

Гулькин, подавив удивление, представился.

– Значит, так, Александр Викторович. Вот что я тебе скажу: ждать-то мы вас ждали, да не совсем вас.

– Простите? – от услышанного Сашка едва глазами не захлопал.

Горюнов невесело усмехнулся, стряхнув пепел в банку.

– Следователи мне нужны, во как нужны, – он коротко чиркнул ладонью по горлу. – В районе хрен пойми что творится, всякого элемента по лесам шарится – хоть бреднем собирай. А мне вас прислали. Вы ж ОСНАЗ, режь – стреляй – пленных хватай, а мне следаки требуются, желательно с опытом работы.

Не ожидавший подобного поворота, Гулькин предпочел промолчать. На всякий случай. А то еще сболтнет чего по глупости, объясняй потом, что не верблюд.

– Ладно, не обижайся да не сиди, словно шпагу проглотил. Вы у меня всему научитесь, и диверсантов брать, и следствие вести. А что не куришь – не куришь ведь? – Сашка торопливо кивнул, – это хорошо, это правильно. Дурная привычка, сам все никак не брошу.

Замолчав, капитан придвинул к себе жестяную кружку с чаем и сделал шумный глоток.

– Товарищ капитан… виноват, Дмитрий Иванович, так нас ведь тоже следственно-оперативной работе обучали! Ну, в рамках программы, конечно. Зато мы полный курс прошли!

– Теоретически? – саркастически хмыкнул собеседник, на что Александр осторожно кивнул. Ну, не врать же? Какой из него на самом деле следователь? Пленного допросить – это всегда пожалуйста, это они умеют, но ведь капитан вовсе про другое говорит… –  Добро, Александр, считай, познакомились. До утра отдыхайте, а затем за работу. Не удивляйся, что вот так, с места в карьер, но есть у меня для вас задание. Не терпящее, как говорится, отлагательств. Самолетик тут интересный в лес грохнулся, примерно с неделю назад. Имеются данные, что на нем немцы могли штабные документы при отступлении эвакуировать, вот ты и проверишь, правда это – или брешут.

Горячий сладкий чай, похоже, несколько снял усталость, и произносимые Горюновым фразы заметно удлинились, стали более плавными.

– Я ваши личные дела просмотрел и пленных посетил. Кстати, третий летчик пару часов назад помер-таки. Ума не приложу, как вы его вообще живым довезти ухитрились? Впрочем, не суть важно. Короче говоря, вполне по твоей части заданьице: тут тебе и лес, и самолет, вы ж что по первому, что по второму спецы, – начальник особотдела усмехнулся.

И, мгновенно став серьезным, докончил:

– А вот затем в одну деревеньку заскочите. Нужно кое-что проверить… уже непосредственно по вашей части. Думаю, справитесь, заодно и какого-никакого опыта поднаберетесь. Поскольку учить вас некогда, придется самим практику нарабатывать. Все подробности – завтра. Вопросы, пожелания?

– Никак нет!

– К половине седьмого утра всем четверым быть у меня. Погляжу на твоих орлов. Заодно и подробный расклад озвучу. На сборы и подготовку к рейду сколько времени потребуется?

– Час от получения приказа, – брякнул Гулькин, тут же мысленно себя выругав. И чего поспешил, дурак? Но отступать было поздно, и он продолжил: – Оружие обслужить, форму с экипировкой подогнать, боекомплект получить, пайки…

– Значит, три – и ни минутой больше, – с серьезным видом кивнул начальник особотдела, снова прихлебнув чай. – Эх, быстро остывает! А на будущее запомни, сержант, в нашем деле пыль в глаза пускать не принято и даже чревато. Потому в следующий раз сначала думай, затем говори. Свободен.

– Есть! – покраснев, Александр торопливо подорвался с табурета. – Разрешите…

Не дослушав, Горюнов молча махнул рукой – иди, мол, – вернувшись к содержимому отложенной в начале разговора папки…

Наутро им сообщили обещанные подробности: в лесу, ориентировочно в десяти-пятнадцати километрах отсюда, упал поврежденный зенитчиками немецкий самолет. То ли транспортный «пятьдесят второй», что скорее, то ли двухмоторный фронтовой бомбардировщик. На котором, по сообщениям военнопленных, гитлеровцы якобы пытались вывезти в тыл какую-то штабную документацию. А возможно, даже эвакуировался кто-то из командования не шибко высокого ранга. Или и то и другое сразу – по последнему вопросу показания пленных разнились. Просто ли он упал или взорвался при крушении, точно известно не было – с этим предстояло разобраться на месте. Поскольку в первые дни после освобождения района контрразведчикам было не до поисков, да и свободных людей не имелось, о наличии на борту уцелевших речь не шла, но еще оставался шанс захватить документы.

После обнаружения самолета и радиосообщения о результатах его осмотра разведгруппе надлежало посетить крохотную деревеньку Еремеевку. Поселение располагалось вдали от магистральных и вообще сколь-либо важных дорог, и потому война обошла его стороной. Но по агентурным данным – из какого именно источника они получены, Горюнов распространяться не стал, лишь отчего-то усмехнулся, – там могут скрываться то ли дезертиры или предатели, то ли беглые зэки, то ли вовсе не пойми кто, чуть ли не вражеские диверсанты. Увы, больше никакой информации о деревне не имелось, поскольку ее просто неоткуда было взять. Вернее, довоенные сведения-то в архивах сохранились, вот только где сейчас те архивы? Частично вывезены еще в середине октября, частично тогда же уничтожены. Даже количество дворов доподлинно неизвестно. Так что и с этим тоже разбираться предстояло на месте.

Как выразился сам капитан:

– Точных сведений у меня нет, только датированный вчерашним днем сигнал о неких… – он на миг замялся, подбирая подходящее слово, – «подозрительных элементах», которых там вроде бы видели. Может, так оно и есть, а может, и напутали что-то. Вот и проверишь. Не будь вас, я бы бойцов отдельной роты отправил, но у них и без того дел хватает. Так что вовремя вы прибыли. Вот такое, значится, у вас первое задание на новом месте службы вырисовывается. И поосторожней, мужики! Тут у нас хоть и тыл, но фронт близко, в лесах и на дорогах неспокойно. Так что в деревне всякое может случиться – под дурную пулю не подставьтесь. Да и с самолетом тоже особенно не расслабляйтесь: если он и на самом деле какие-то важные документы перевозил, фрицы тоже могли группу на его поиски послать. Сомневаюсь, конечно, что они неделю ждали и только сейчас спохватились, но имейте в виду и такой вариант.

Спустя два с половиной часа, экипировавшись и подготовив оружие к работе в условиях сильного мороза, осназовцы ушли в лес, надеясь еще до обеда обнаружить упавший самолет. Но время шло, до наступления ранних декабрьских сумерек оставалось не больше трех-четырех часов, а результата все не было…

* * *

Идущий первым Максимов внезапно остановился и присел, показав над плечом сжатый кулак. Осназовцы слаженно разошлись в стороны, опускаясь на колени и вскидывая оружие. Но вокруг был все тот же лес, погруженный в морозную тишину. Выждав несколько секунд, Гулькин негромко спросил, продолжая контролировать свой сектор поверх автоматного ствола:

– Макс, чего? Немцы?

– Похоже, нашли мы этот ероплан, командир. Правее глянь, поверху. Сосну видишь?

– Вижу. Понял тебя.

Взглянув в указанном направлении, Александр заметил высокую сосну с начисто снесенной верхушкой. Ровненько так снесенной, словно исполинским ножом. Да и снега на ней было куда меньше, чем на окружающих деревьях. Ну да, все верно – срезало крылом падающего самолета, а за прошедшие дни снова запорошило. Молодец Максимов, глазастый! Мысленно продолжив траекторию, Александр удовлетворенно улыбнулся и скомандовал:

– Вперед, мужики. Близко уже. Вить, Костя, за флангами приглядывайте, мало ли что, я замыкаю.

Разбившийся самолет, и на самом деле оказавшийся трехмоторным «Ю-52», обнаружили спустя минут десять. В целом картина была ясна. Пилот транспортника, завидев внизу неглубокую продолговатую ложбину, поросшую редколесьем, попытался произвести аварийную посадку. Со вполне предсказуемым результатом: даже весьма далекий от авиации Гулькин прекрасно понимал, что особых шансов у него не имелось. Снижаясь, самолет зацепил крылом ту самую сосну, после чего посадка мгновенно превратилась в неконтролируемое падение. Оставив позади настоящую просеку, заваленную изломанными стволами деревьев, «пятьдесят второй» застыл, врезавшись в дальний склон. Отчего он при этом так и не загорелся, оставалось загадкой. То ли горючего в баках уже не было, то ли двигатели не работали, то ли еще что, но факт оставался фактом. Значит, повезло. Им, в смысле, повезло, не фрицам. Поскольку шансы выжить при такой «посадке» практически нулевые. Обе несущие плоскости снесло аж до самых двигателей, разбросав по окрестностям клочьями изодранного дюраля, а носовой движок глубоко зарылся в промерзшую землю, превратив пилотскую кабину в спрессованное месиво. Характерной формы угловатый фюзеляж из гофрированного металла разломился в нескольких местах, а измочаленный ударом хвост и вовсе оторвало, отбросив в сторону.

Несколько минут осназовцы наблюдали за обстановкой, затем Гулькин подал знак «безопасно, подходим». Да и чего бояться? Нет тут никого, да и не было, скорее всего. Снег кругом не тронут не меньше недели, самолет тоже прилично замело. В смысле, то, что от него осталось. Так что никакая немецкая поисковая группа сюда не приходила. Звери разве что – вот их-то следов, испятнавших весь снег в округе, хватало с избытком. Наверняка погрызли фрицев, зверье зимой в лесу голодное, а тут такой неожиданный подарок… Ну да и ладно, они ж не за трупами сюда пришли. Главное, чтобы документы не тронули. Если они, конечно, тут вообще в наличии имеются…

Документы в наличии имелись, как выяснилось спустя несколько минут, когда бойцы через подходящий по размеру пролом пробрались в самолет. Не все, разумеется: Максимов с Паршиным остались снаружи контролировать периметр, а Александр с Карпышевым занялись поисками. Внутри фюзеляжа оказалось сумрачно, да и снега через рваные дыры и лишившиеся остекления иллюминаторы за прошедшие дни нанесло прилично. Так что в воняющем авиационным бензином чреве разбитого транспортника они провозились больше получаса. Но то, что искали, осназовцы все же обнаружили: металлический ящик наподобие переносного штабного сейфа, зажатый среди искореженных обломков в самом носу самолета, и два кожаных портфеля. Первый из которых оказался пристегнут к запястью мертвого фрица с «розетками» оберста на погонах задубевшей от мороза и крови шинели. Немца прилично поломало при ударе; да и пробравшееся внутрь лесное зверье успело до костей обглодать руки и лицо. Не только ему, но и остальным пассажирам, коих, кроме мертвого полковника, насчитывалось еще трое. Один в чине капитана, лейтенант и какой-то унтер. Второй портфель во время крушения раскрылся, и товарищам пришлось собирать разлетевшиеся по всему салону картонные папки и разрозненные бумаги, обнаруживавшиеся порой в самых неожиданных местах. Все ли они собрали, Александр понятия не имел, но сделали все, что могли. В кабину даже лезть не стали, поскольку ее попросту не существовало, только хаотическое нагромождение измочаленного дюраля и фрагментов силового набора корпуса. Да и что там искать? Останки превращенных в замерзший фарш пилотов? А смысл?

У погибших фашистов забрали документы, жетоны, оружие и кое-какие личные вещи – пару чудом уцелевших в катастрофе фонариков со сменными светофильтрами, наручные часы и бинокль в кожаном футляре. И фонарики с часами, и тем паче восьмикратный цейссовский бинокль по нынешним временам являлись весьма большой ценностью. Часы у Сашки имелись свои, и менять он их не собирался, фонарик тоже. А вот биноклю он откровенно обрадовался: как ни крути, оптика у фрицев замечательная, давно подобный заиметь хотел! Вот сегодня и повезло. Да еще и бензиновая зажигалка с откидной крышкой в нагрузку досталась, совсем хорошо.

С тоской поглядев на занесенные снегом спасательные парашюты в количестве трех штук (может, и больше, но поди их сыщи в этом бардаке), Гулькин, скрепя сердце, решил бросить столь ценный трофей. Если б группа уже возвращалась обратно – забрал бы с собой, ни секунды не сомневаясь. Поскольку это – пятьдесят квадратов отличного тонкого шелка и двести метров строп. И то и другое – крайне нужная и дефицитная вещь, особенно стропы, из которых можно делать минные ловушки-растяжки, вязать пленных, использовать для хозяйственно-бытовых надобностей… да мало ли! А парашютный шелк – он всегда шелк, тут и вовсе говорить не о чем. Плюс ремни подвесной системы, хоть плечевые лямки для рюкзаков шей, хоть другое снаряжение изготавливай. Но тащить их с собой в деревню? Нет, пожалуй, лучше тут оставить. Вдруг да представится возможность позже забрать. Тем более, зверье на них вряд ли позарится – съестным-то они не пахнут. Ну, а нет – так нет. Хоть и жалко, конечно. Весной, когда оттепель с дождями начнется, намокнут и через несколько месяцев сгниют…

Придя к подобному решению, Сашка махнул товарищу рукой:

– Все, Вить, уходим. Нет тут больше ничего ценного. И не зыркай ты на парашюты, самому жаль бросать, но не можем мы их с собой тащить, никак не можем. Согласен?

– Согласен, командир, – тяжело вздохнул Карпышев. – Самому надоело в этом склепе ковыряться. Уходить нужно. Но парашюты жаль, столько добра пропадает…

– Мертвяков, что ли, боишься? – подначил товарища Гулькин, кое-как запихивая собранные документы в портфель, крышка которого после недельного пребывания на нешуточном морозе слегка похрустывала под руками. Как бы не лопнула, зараза! Хотя не должна, кожа у фрицев хорошая, качественная. Да и какая разница – все равно переложат в вещмешки. Главное, из самолета вытащить, не в руках же нести. – Вот уж не ожидал!

– Да не боюсь я, еще чего выдумал, – возмутился Виктор. – И похуже трупаки видал. Просто возимся долго. Через час, максимум полтора смеркаться начнет. Значит, до деревни доберемся уже в сумерках, если не затемно. И чего дальше делать, если там и на самом деле какие гады засели? В лесу ночевать? Нет, ежели надо, можно, но…

– Хороший вопрос, – задумчиво протянул Гулькин, наконец справившись с застежкой портфеля. – Даже не знаю, что и ответить, если напрямоту. Давай сначала доложимся, а там – как начальство прикажет. Полезли наружу, мужики, поди, заждались…

Отойдя от места крушения примерно на километр – не потому, что чего-то опасались, просто по намертво вбитой привычке не светить радиостанцию вблизи «отработанного» объекта, – размотали антенну и вышли на связь. Доложились:

«Младший-1» – «Старшему». Объект-раз обнаружен в квадрате 55–79. Подарки нашли, забрали. Хозяева холодные, гостей не было. Выдвигаемся в квадрат 57–80. Время прибытия к объекту-два – в пределах двух часов. Дальнейшие действия? Конец связи».

Ответ пришел быстро, сообщения ждали:

«Старший» – «Младшему-1». Сохранности подарков уделить особое внимание. Продолжайте работать по плану. При невозможности навестить родственников немедленно – наблюдать. Визит нанести утром. Разрешаю действовать по обстоятельствам. Связь – в установленное время. Конец связи».

– Похоже, придется нам таки до утра в лесу куковать, – скривился Карпышев, ознакомившись с расшифровкой.

– Разберемся, – буркнул Александр. – Макс, сворачивайся, давай с антенной помогу. Через десять минут выходим, мужики. А то, блин, родственники заскучают…

Переправив документы в прорезиненные мешки с наглухо затягивающейся горловиной и упаковав их в пару обычных солдатских «сидоров» (бумаг оказалось прилично, едва влезли), осназовцы спрятали под снегом опустевший ящик и оба портфеля. К слову, в сейфе обнаружилось и несколько пачек рейхсмарок в банковской упаковке, чему Александр только порадовался – повезло. Немецкие деньги сами по себе являлись огромной ценностью: существовал даже специальный приказ для трофейных команд – в обязательном порядке собирать и сдавать найденные банкноты, которые далее использовались для обеспечения зафронтовой агентуры, подкупа противника, расчетов с завербованными – да мало ли для чего? Конечно, группу ОСНАЗа особого отдела подобный приказ касался исключительно постольку-поскольку, но не бросать же, коль так свезло? Кстати, у покойного оберста тоже бумажник имелся, но брать его Александр не стал, побрезговал – бегло проглядел, нет ли внутри каких документов, и выкинул под ноги. Приказ – приказом, но брать с трупа деньги или драгоценности было откровенно противно. Ведь они советские бойцы, а не фашисты, которые, по слухам, даже золотые коронки у мертвых выдирают, не говоря уж про всякие разные кольца с прочими украшениями…

Закончив с трофеями, бойцы нацепили лыжи и двинулись в сторону деревни. Теперь, после обнаружения и обследования самолета, он же «объект-раз», можно было идти напрямик, срезая путь. Поскольку до «объекта-два» оставалось не больше трех километров. По карте. На деле же наверняка куда больше: зимний лес – не голая степь, тут понятие «напрямик» порой бывает весьма условным…