Нападавших оказалось восемь — прямо по Высоцкому. Правда, в руках у нас были не ножи, да и драться мы, позволю предположить, умели лучше, нежели герой той старой песни со своим верным корешем Валюхой. А в целом мы были в равных условиях — их было больше, но у них был приказ брать нас только живыми. Нас же, хоть и было ровно в два раза меньше, ничто не сдерживало — кроме разве что здравого смысла и необходимости любой ценой вырваться отсюда живыми.

Итак, восемь. Пятеро прятались за старым вагоном, остальные, «пустив дымы», сейчас спешили к нам с трех разных сторон начинающего затягиваться едким туманом помещения. Бронежилеты, выставленные перед собой АК-74М с разложенными прикладами, черные противогазы — прямо группа захвата из какого-нибудь крутого кинобоевика. Только это, как я сам говорил Сереге совсем недавно, увы, совсем не кино!

Счет этой кровавой игры на чужом поле открыл оказавшийся чуть в стороне, а значит, имевший большую свободу маневра, Штырь — слева коротко прошлепал «Кипарис», девятимиллиметровой свинцовой строчкой обрывая чью-то молодую, но наверняка давно не безгрешную, жизнь.

Впрочем, особо акцентировать на этом внимание было некогда: на меня самого перли аж двое, причем первый уже целился ребристым затыльником откинутого «акаэмовского» приклада мне в голову. Что за дурной тон — ведь мы даже еще не знакомы… О времена, о нравы! Ладно, хрен с тобой, прочь буржуазные условности — позволив ему вложить в удар достаточную для моей цели силу, я уклонился в самый последний момент — сталь ствольной коробки даже слегка обожгла щеку — и, поднырнув под автомат, рывком развернул разогнанное инерцией тело спиной к себе.

Левая рука привычно поймала локтевым сгибом ничем не защищенную вражескую шею, правая скользнула вдоль корпуса оружия, нащупывая пистолетную рукоятку. Есть! Палец скользнул под предохранительную скобу, и я выжал спуск, одновременно задирая ствол AKM вверх и вправо, в сторону наваливающейся из белесых дымовых клубов темной фигуры второго нападавшего.

Спусковой крючок привычно просел под пальцем и… ничего не произошло! Б…!!! Ты что ж, дурак, на боевой операции оружие на предохранителе держишь?! Вот, блин, попался же противничек… Ладно, план «б». Я выдохнул, задерживая дыхание, и опрокинулся назад, заваливая так подставившего меня «противничка» на себя и от обиды коротким рывком ломая ему шейные позвонки. Больше я ничего сделать не успел — в тот момент, когда я пребольно приложился спиной об пол, на меня (точнее, на нас) разъяренным медведем обрушился проживший уже на несколько секунд дольше положенного второй номер. Обрушился — и тут же попытался плашмя звездануть меня автоматом по башке — «семьдесят четвертый» лязгнул об бетон совсем рядом, опаснорядом, я бы сказал. Вот же далась им сегодня моя голова!

Однако пора заканчивать — долго вожусь, как сказал бы все тот же уже упомянутый раньше Жора Герасимякин, а не то и вправду рискую получить черепно-мозговую травму на всю свою короткостриженую голову.

Не дожидаясь, пока он занесет оружие для нового удара, я нащупал наконец треугольничек предохранителя и опустил его вниз. Рывком высвободив левую руку, сорвал с его лица противогаз и оттолкнул в сторону. Ровно настолько, чтобы освободить и чуть приподнять автомат. На этот раз «калаш» не подвел и короткая, привычно гулкая очередь избавила меня от давящего сверху груза… и необходимости продолжать дальнейшую борьбу. С такого расстояния его не мог бы спасти никакой бронежилет, даже знаменитая «четверка»… Все!

Слева дважды плюнул свинцом капитанский ПСС (удачи, коллега), и в начинающем ощутимо резать глаза дыму что-то глухо упало. Немного в стороне длинно, не меньше чем в полмагазина, выругался «калаш», только непонятно чей: то ли Вовчиков милицейский трофей, то ли АКМ кого-то из группы захвата. Пули звонко сыпанули о борт вагона, ему ответили — так же длинно и скандально, позабыв, похоже, про приказ о захвате живыми. Одна из смертоносных шальных пчел зло клюнула бетонный пол в полуметре от меня и, подняв облачко пыли, с визгом срикошетила вверх. Перебьем же друг друга, идиоты!

Избавившись наконец от второго тела, я вместе с автоматом откатился в сторону и залег за кучей какого-то металлического хлама, выискивая в клубах рукотворного тумана цель. Нашел — мелькнула светлая штормовка капитана, сцепившегося с одним из нападавших — похоже, «броники» группы захвата оказались ПСС не по зубам.

Приподнявшись на локте, я аккуратно выцелил прикрытую бронежилетом камуфлированную спину и, чуть приподняв ствол, выстрелил одиночным. Попал. Извини, Серега, попачкал тебя немного, но сейчас не до этого…

Больше мое участие не понадобилось — возле вагона еще пару раз ударил очередью АКМ, я вскинул было автомат, но в прорези прицела появился выскочивший из дыма натужно кашляющий Вовчик. Лицо спецназовца было пурпурно-красным, но не от крови, как мне сначала показалось, а от дыма: наглотался, бедняга, мне еще повезло.

Я призывно махнул им с капитаном рукой и на всякий случай указал на окна: хоть по пути сюда я и не заметил ни одной особо удобной позиции, снайперов все же следовало опасаться. Особенно теперь, после нашей, как я понимаю, победы. Временной, увы, победы. Кстати, а где, интересно, Штырь? Неужели…

Наш четвертый боевой брат обнаружился сам — раненый, но живой. Штырь сидел под заляпанной кровью стеной, к которой его отбросило пулями, и судорожно кашлял, из последних сил пытаясь сдержаться — кашель доставлял ему боль. В этом коротком, едва ли продлившемся больше двух минут бою ему повезло меньше всех — если мы отделались лишь царапинами и синяками, то он ухитрился поймать целых две пули — в грудь и в ногу. Это было плохо, очень плохо — что такое серьезно раненный товарищ в диверсионной группе, главный конек которой — скорость, мы все хорошо представляли, даже недавно рассуждавший о наших с ним несходных боевых специализациях капитан. Впрочем, обсудить это — равно как и перевязать раненого — мы не успели: «загонщики» быстро уяснили, в чем дело и почему изнутри никто не выходит, и снаружи вновь хрипло залаял «матюгальник»:

— Повторяем, мы не хотим вашей смерти, вы нужны нам живыми! Предлагаем сдаваться и выходить. Еще раз повторяем: мы знаем, кто вы и откуда. И если вы профессионалы, то должны понять: уйти вам все равно не удастся. Вся территория окружена, выезды перекрыты. Вы нужны нам живыми, но если этого потребует обстановка, мы будем вынуждены уничтожить вас!

И, словно в подтверждение последней фразы (именно «словно» — не думаю, что они стали бы делать это специально — слишком дешевый трюк), над самой крышей прогрохотал вертолет, судя по звуку — боевой, не транспортник.

— «Стафайся и фыхоти, отфашный рюськи зольдат, мы путем дафать тепе мноко гарячий пища и мьяхкий постьель…» — зло буркнул капитан. — Хоть бы что-то оригинальное придумали.

— Что, например? — Вовчик разорвал оболочку нашедшегося у моих запасливых коллег ИПП и склонился над раненым товарищем: что бы ни говорили «снаружи», повязку нужно было наложить как можно быстрее: ранение в легкое — штука паршивая. Спасибо хоть дым благодаря выбитым окнам уже почти выветрился — могу себе представить, каково ему было кашлять.

Капитан не ответил, с тоской глядя, как спецназовец задирает окровавленную футболку, открывая взгляду небольшое входное отверстие, при каждом выдохе пузырящееся розовой пеной, — и неожиданно обратился ко мне:

— Майор, все равно ты вроде за главного: что делать будем?

Я пожал плечами: интересно, какого ответа он от меня ждет? У нас целая куча вариантов, аж три штуки: сдаваться, что глупо, идти на прорыв — с раненым — почти нереально — или… Или оставить Штыря прикрывать наш отход и отвлекать внимание — столько, сколько сможет. Работай я сейчас со своим отрядом- пришлось бы поступить именно так. Вот только, прежде чем принимать решение, нужно кое-что уточнить.

— Что делать? — Я подошел к окну и, наплевав на свое же предупреждение о снайперах, осторожно выглянул, мгновенно оценивая обстановку. Обстановка, была хреноватой — неизвестный противник не шутил. Мы были окружены, причем по всем правилам военного искусства: я успел заметить не только выскакивающих из тентованных грузовиков и залегающих реденькой цепью солдат, но и парочку камуфлированных бэтээров (и когда успели?) за железнодорожной насыпью. Идти к выходящим на противоположную сторону окнам никакой необходимости не было: там наверняка было все то же. Эк, как у них тут все запущено-то…

— Не знаю, что делать, коллега, — кивнул я в сторону окна, — обложили нас, как тех волков. Надо подумать.

Капитан встал и тоже осторожно выглянул наружу. И даже присвистнул от избытка чувств:

— Да уж, фигово… И что дальше?

— Варианты расписывать не буду — сам все прекрасно знаешь. Сдаваться в нашем положении бессмысленно, а с раненым, — я кивнул на шипящего от боли Штыря, которому Вовчик как раз заканчивал накладывать окклюзионнуюповязку из прорезиненной оболочки индивидуального пакета, — мы далеко не уйдем. Точнее, вообще никуда не уйдем. Третий вариант описывать или сам поймешь?

— Пойму… — угрюмо буркнул Сергей, отворачиваясь.

— В принципе, вариант все равно дохлый — выйти отсюда нам не дадут. Только с поднятыми руками и… ну, ты в курсе. С другой стороны, спецназ у них, — кивнул я на начинающие остывать трупы, — как я понимаю, нашими стараниями временно закончился, так что, пока не подвезут свежую партию, сюда не полезут. Теперь дальше — в оцеплении-то у них, конечно, обычные солдатики, но, пока мы эту стометровку бежать будем, любой из них троих таких, как мы, красивых, положит. Так что — голяк, сами видите…

— Ну и?

— Ну и то, что вырваться нам отсюда только на машине можно, а еще лучше — на бэтээре, а до них нам при нынешнем раскладе никак не добраться. От така х…я, малята! — словами известной шутки завершил я свой краткий анализ ситуации.

— Так что, сидим пока здесь? — с грустной усмешкой спросил Сергей. — Пока они этот сарай НАРами с вертолета не разнесут?

Я пожал плечами:

— До этого еще далеко. Не знаю, что именно они о нас знают, но мы им действительно нужны живыми. Так что можно спокойно тянуть время и блефовать. По крайней мере, пока они новую группу захвата не подвезут. Вот если мы и тех положим — в чем я, кстати, совсем не уверен, — тогда да, тогда можно и ракетами… — Я многозначительно замолчал.

Зато подал голос Штырь, которому Вовчик закончил перевязывать грудь и собирался заняться ногой: теперь он уже мог более-менее спокойно разговаривать. Морщась от боли в стянутой бинтами грудной клетке, спецназовец негромко сказал:

— Есть еще четвертый вариант. Товарищ майор о нем просто пока говорить не хочет. Мы «сдаемся», вы тащите меня куда-нибудь поближе к бэтээру и идете на захват, а я прикрываю. Б…! — не сдержался он, когда Вовчик, разрезав штанину, начал стягивать с ноги остатки джинсов. — Если все нормально обыграть, может получиться. Долго я не продержусь, но до машины дойти успеете, это я гарантирую. И рвете отсюда… — и, видя, что капитан собирается что-то сказать, закончил: — Не надо, Серый, со мной вы все равно никуда не уйдете, сам же знаешь. А так у вас будет реальный шанс…

Сергей посмотрел мне в глаза. Взгляда я не отвел:

— Он прав.

— А чего сразу не сказал?

— Обдумывал пока. Это самое реальное. Был бы у нас хоть один эрпэгэшник, а еще лучше — парочка «шмелей», можно было б рискнуть и по второму варианту: оставили бы его пока здесь, а сами на прорыв рванули. Втроем, я думаю, вполне бы, справились — бэтээр захватили и за Штырем вернулись. А так, с одними «калашами» — нереально…

Над крышей, очень к месту, вновь пророкотал вертолетный мотор — правда, теперь машина прошла выше. Капитан усмехнулся:

— Во, еще и «вертушка» до кучи. Вот ее б захватить…

— Вертолет нам точно не светит. Зато и мешать пока не станет — по крайней мере сначала. У нас реально минуты две-три на все про все будет, так что, пока летуны в ситуации разберутся, мы, по идее, уже на бэтээрэ ехать будем. Вот тогда могут быть проблемы!

— В бэтээрэ штатный РПГ должен быть, — не отрываясь от своего занятия, сообщил Вовчик. — Не «Игла», конечно, но вертолет при желании завалить можно. Если повезет… А еще лучше из башенной установки попробовать.

Я согласно кивнул, хотя и понимал, что сбить боевую «вертушку» из БПУ — башенной пулеметной установки или тем более из противотанкового гранатомета — задача не из легких. Да и совсем необязательно боекомплект здешних бэтээров должен соответствовать «нашим» стандартам, особенно если он принадлежит внутренним войскам, которым подобное оружие и вовсе ни к чему.

— В общем, если никто не возражает, предлагаю следующий план. — Привстав, я выглянул наружу, убедившись, что пока все осталось без изменений. — Сразу говорю: план — говно и, как обычно, на грани фола, но получиться может. Так вот: идем все вместе, я впереди с поднятыми руками, белой тряпкой на автомате и грустным лицом, вы втроем чуть позади. Капитан с Вовчиком волочат вконец обессилевшего Штыря, на шее у которого… — я взглянул на его перебинтованную грудь и смущенно поправился: — Наплече у которого висят наши — точнее, этих вон орлов — «стволы». Все чинно-благородно, много крови и страдания на наших лицах, никакой мысли о сопротивлении. На подходе — а нам главное, чтоб они нас до линии оцепления подпустили, — Штырь спотыкается и падает, и по этому сигналу мы начинаем работать. Пацаны в оцеплении обязательно потеряют пару секунд: во-первых, от неожиданности, во-вторых, мы встанем так, чтоб они перекрыли друг другу сектора огня. От них до бэтээра — метров двадцать через насыпь, я пру вперед и беру его. Если люки не заперты — один справлюсь. Вы сначала меня прикрываете, а Штырь — прикрывает вас, потом, когда я уже буду за рельсами — валите все, что движется. И ждете меня на белом бэтээре… Если я через две минуты не появляюсь — идете мне навстречу, а Штырь — прикрывает ваши задницы… — Я перевел дыхание и закончил: — В общем, если с бэтээром получится — уходим все вместе, если меня… если я облажаюсь — работаете сами, берете любую «тачку» и уматываете. Меня искать будет уже не надо, Штырь тоже… останется здесь. Ну… ну, и все, короче!

Несколько секунд царило молчание — каждый из нас еще и еще раз прокручивал в голове озвученный план, выискивая в нем сильные и слабые стороны (первых, увы, было меньше), затем капитан обвел взглядом своих бойцов:

— Согласен. Шансов мало, но они есть…

— Шансы, они всегда есть, — глубокомысленно пробурчал под нос Вовчик, наложив последний виток бинта и затягивая узел. — Как тот суслик, которого не видно… Согласен.

Перебинтованный Штырь зачем-то потрогал повязку и с вымученной усмешкой сообщил:

— Естественно! Сам же предложил. Да и вообще, извини, командир… то есть, командиры, подвел я вас, подставился, как салага, — и неожиданно закончил мрачной шуткой: — Готов искупить кровью. Своей и этих «энкавэдистов»…

— Кончай, ладно? — оборвал его Серега. — И так тошно. Значит, решено?

— Угу. Единогласно, — поднялся я на ноги. — Оружие возьмем трофейное, с ним проще будет. Боекомплектов берите, сколько унести сможем, только чтоб не выпирало особо… короче, сами в курсе. Работаем!

Подойдя к своей сумке и отвалив в сторонку облапивший ее труп, я наскоро перебрал содержимое: как ни жаль, но на этот раз ее точно придется оставить. Патроны от оставшегося у Сереги «Вальтера» пересыпал в карман, оба ножа засунул за голенища ботинок, проверил, не выпали ли из карманов гранаты, с сожалением отложил в сторону саперную лопатку и прибор ночного видения.

Наткнувшись взглядом на отлетевший к стене «Штурмгевер», хотел было оставить после себя маленький сюрприз: положить редкий автомат на видное место, запихнув под него одну из моих «лимонок» (без чеки, естественно), но передумал. Преследователей это не задержит, а лишняя кровь ни к чему. Мы ж все-таки не партизаны и не каратели, да и войну этой стране не объявляли… Выходит, зря я его тащил. Ну и ладно! А вот остатки футболки возьмем, для белого флага — в самый раз.

Теперь разберемся с оружием — с их оружием, захваченным, можно сказать, в честном бою, с которым может возникнуть определенная проблема. Они видели, с чем мы вошли сюда, и будет довольно странно, если выйдем мы с другими «стволами».

И если против нас есть хоть кто-то более-менее внимательный и способный думать, он очень легко свяжет одно с другим и не подпустит к себе ближе, чем на расстояние прицельного выстрела. Ребятам я об этом даже не говорил — сами должны понимать, да и выхода у нас другого все равно нет: боеприпасы своих пээсэсов да «кипарисов» они наполовину спалили за время короткого боя, а того, что еще осталось, для нашего плана не просто мало, а катастрофически мало. Это только в кино герои бегают да меткими одиночными выстрелами мочат всех злодеев подряд, ухитряясь одним магазином уложить наповал несколько десятков «the bad guy's», а в любом реальном бою, смею вас заверить, все совсем не так. В этом самом реальном бою (не путайте с диверсионной спецоперацией или операцией по освобождению заложников — это совсем другое) у тебя есть носимый БК — обычно восемь стандартных рожков к «Калашникову» — который, несмотря на кажущийся впечатляющий объем, расходуется в первые же минуты. Грубо говоря, если ты не проводишь чисто спецназовскую операцию, где, как говорится, все роли и действия расписаны с точностью до секунды, — то лупи длинными, в полмагазина, очередями, надеясь завалить противника чуть раньше, чем это сделает он. И магазины меняй почаще, нежели в кино… А мы сейчас собирались действовать именно так — что называется, «по обстоятельствам», — грубо, пошло… и эффективно!

Так что, как ни крути, а идти придется с трофейными «стволами», надеясь на несообразительность противника, негибкость мышления его командиров и наш замечательный профессионализм, естессно! Короче, как обычно…

Отбросив сомнения и прекратив, как говаривал один из моих знакомых, «мудрствовать», я занялся осмотром одного из «моих» трупов. Осмотр меня разочаровал — бронежилет, два запасных магазина (плюс третий, наполовину расстрелянный — в автомате), ни ножа, ни гранат… негусто. И никаких нашивок на незнакомой мне темной зелено-коричневой «комке». Ты из каких же будешь-то? То есть, пардон, был? На грушный спецназ или какую-нибудь «Альфу» с «Каскадом» не тянешь, пожалуй… спецназ внутренних войск, что ли? Или кто-то, кого унас нет? Да и какая, собственно, разница — за автоматы с боекомплектом спасибо — и ладно.

— Мародерствуете, товарищ майор? — осведомился отягощенный тремя халявными рожками Вовчик, неслышно подошедший сзади. И, неожиданно став серьезным, спросил: — Думаете, получится?

— К гадалке не ходи! — с неискренней уверенностью сообщил я. — А ты не задумывался, что будет, если у нас не получится?

— Задумывался…

— Вот и не задавай дурацких вопросов… особенно, если хотел спросить совсем о другом. Что?

Спецназовец вздохнул:

— Штыря жалко. Мы с ним уже четвертый год в паре, он мне дважды жизнь спасал, а мне вот не довелось… пока. Иначе никак не прокатит?

— Не прокатит, — подтвердил я, — ситуацию сам знаешь. Спасибо, если хоть так получится. Иди работай, солдат…

Спецназовец кивнул, однако прежде чем уйти, негромко добавил, не глядя мне в глаза:

— Не волнуйтесь, не подведу. Это так, клинит меня малехо. Еще и двух дней не прошло, как мы… ну, вы поняли…

Я понял и молча кивнул, догадываясь, что никакого ответа он от меня не ждет. Перед боем, который вполне может стать последним, каждый по-своему с ума сходит. Имеем право. Главное, чтобы потом, в бою, не сомневаться…

Спустя пять минут мы были готовы. Собранные боекомплекты по-братски разделены, роли окончательно распределены. Не знаю, как у остальных «боевых единиц» нашей маленькой группы (надеюсь, что так же), а у меня на душе было спокойно и… пусто. Капитан ведь не зря ненавязчиво передал мне командование — это моя акция, это то, к чему меня готовили и чему учили. Теперь поздно сомневаться и «душевно мучиться», теперь время действовать.

Дождавшись очередного предложения «выходить и сдаваться», на сей раз подкрепленного короткой очередью из башенного пулемета одного из бронетранспортеров по окнам, я неистово замахал остатками своей некогда белой футболки, нацепленной на ствол трофейного «калаша», и не без внутренней дрожи вышел наружу.

Ничего плохого не произошло — по крайней мере, меня не отбросил назад удар снайперской пули и — что намного более важно! — мне не стали крутить руки засевшие в «мертвой зоне» под самой стеной и оттого невидимые нами спецназовцы. Просто за неимением таковых, как я понимаю, поскольку в аналогичной ситуации я бы сделал именно так.

Отдавать своим еще какие-то команды не было необходимости — я просто шагнул навстречу залегшему и чуть ли не окопавшемуся оцеплению, зловеще ощерившемуся в нашу сторону стволами.

За спиной сквозь зубы выматерился Штырь — бедняге вовсе не надо было ничего специально изображать: ему было по-настоящему больно. Да и несколько висящих на плече автоматов — и трофейных АК, и захваченных для достоверности «кипарисов» — явно не облегчали его задачи. А ведь ему еще работать — в мире спецназа ранение, как известно, еще не повод для освобождения от воинской ответственности…

Те сто метров, что меньше получаса назад мы лихо преодолели за считаные секунды, теперь шли минут пять. Пару раз Штырь, якобы теряя сознание, весьма правдоподобно обвисал на плечах товарищей — настолько правдоподобно, что поначалу я даже поверил, и только шипящее «б…!» убедило меня в обратном.

Дойти до линии оцепления нам не дали метров десять. Кто-то заорал «Стой! Бросить оружие и лечь на землю!», и навстречу двинулись четверо солдат в привычном летнем камуфляже, но с незнакомыми мне нашивками на рукавах. Ага, похоже, насчет внутренних войск я ошибся!

Им оставалось пройти до нас еще три последних метра, когда Штырь, издав жуткий стон, упал в последний раз, теперь уже на самом деле — подавая нам оговоренный сигнал…