Неумолимо приближался август — начало экзаменов. Накануне я поехал в Горный узнать, когда, что и где сдавать. Ни в одном из вывешенных списков групп я не нашел своей фамилии. Что за притча? Ведь я сдавал документы пятым по счету. В панике я помчался в приемную комиссию. Пересмотрели тамошние списки — нету. Я даже помнил число, когда сдавал бумаги, вот этой самой тетке в вязаном платье. Вязаная тетка пересмотрела первичные списки — есть! Точно, иду под пятым номером. «Так где же мой аттестат с пятерками и четверками? Где мое заявление?» — «Не волнуйтесь, пожалуйста: вот ваш аттестат, вот заявление, видите, куда случайно запихнули? Будете сдавать экзамены с группой номер двадцать шесть, мы ее сегодня как раз доукомплектовали. Это — опоздавшие иногородние. А когда и что сдавать, увидите в расписании».

Вот тебе и абитуриент номер пять — опоздавший иногородний!

Еще мне надо было передать гарантийную тренерскую записку (помните, обещал матери?) преподавателю на кафедре какой-то гидрогеологии. Отысканный преподаватель с мастерским значком на пиджаке прочел гойхмановскую записку, полистал мой квалификационный спортивный билет и сказал так:

— Все это хорошо, но все будет зависеть от того, какой вы наберете балл. «Разведка месторождений» — это очень серьезно, конкурс там сумасшедший, основной контингент — медалисты. В общем, как сдадите, так и будет. Но на кафедру физкультуры зайдите обязательно.

На кафедре физкультуры (и ее надо было отыскивать, а завтра экзамены) полистали мою спорткнижку, выписали мою фамилию в какой-то лист и, в свою очередь, посоветовали сдавать, как следует, ничего конкретно не обещая. И это — гарантия поступления!

На первом же экзамене за свое четырехстраничное сочинение в стихах (идиот!) я получил трояк.

— Была бы двойка, если бы не стихи, — сказала мне экзаменаторша на устной литературе. — Это ж надо умудриться наделать столько ошибок!

Два балла было потеряно сразу. Еще по баллу я потерял на математиках. Итого — двадцать шесть баллов вместо тридцати.

Тем не менее на «Разведку месторождений» я прошел. Не знаю уж, насколько помогла мне кафедра физкультуры, но в наших группах я знал и других «двадцатишестибалльников», отнюдь не самых тупых.

Итак, экзамены в институт были свалены, и до сентября оставалось кой-какое время, а потом — неведомая студенческая жизнь.

На радостях от свершенного и вспомнив приглашение Виктора Никитина, я сел в читальном зале институтской библиотеки, наскоро переписал несколько вспомнившихся стихотворений и с этими листочками в руках отправился разыскивать редакцию «Горняцкой правды». Какой-то дядя, тощий и длинный, как жердь, назвавшийся Яном Петровичем, бегло просмотрев листы, стихи мои взял, попросив их подписать. Под каждым стихотворением я написал требуемое: «Олег Тарутин, геологоразведочный факультет, первый курс».

Забегая вперед, скажу, что из всего принесенного этот Ян Петрович избрал для публикации самую гадостную и безжизненную из моих романтических придумок, которые к этому времени у меня, к счастью, были уже редки. Это было стихотворение о комбайнерше Анюте, «о которой шумят ковыли». Эта комбайнерша, обычно такая веселая за своим штурвалом, что-то нынче вдруг загрустила. Что это такое с ней? «Только ветру скажи одному: // Видно, парня хорошего ты полюбила, // Да не можешь признаться ему».

Эта гадость, за которую мне доселе стыдно, была напечатана в одном из первых номеров «Горняцкой правды». Впрочем, по тогдашнему поэтическому невежеству, я эту «Комбайнершу» особой дрянью не считал и с гордостью хранил в своем столе с десяток купленных номеров газеты.