Две байки о праздновании Нового года в детском саду

 

1. Зайцы, они такие

Когда мне было лет этак десять, я была Зайцем на новогодней елке в детсаду.

Чтобы уши стояли, мама проволоку туда вдела, но одно ухо все равно загнулось.

На следующий Новый год мама костюм сшить не успела.

А этот комбинезон белый из простыни, типо Заяц, стал мал.

Воспитательница мне приказала, будучи Зайцем, танцевать казахский танец.

Заиграла музыка, Заяц пустился в пляс.

А костюм-то мал.

Ну Заяц и растянулся на полу.

Воспитательница говорит:

– Это специально, чтобы меня опозорить.

На что мама ей сказала:

– Зайцы – они такие! Наиподлейшие существа! Сколько себя помню, зайцы мне всегда подлянки строили.

Воспитательница (не самая умная была женщина) говорит:

– Серьезно? Действительно, что-то в зайцах не то.

Мама говорит:

– Вот и я о том же. Но медведи еще хуже. Вся надежда – на косуль. Или ящериц.

Но поскольку та совсем была идиотка, маме надоело ее подначивать.

Но на прощание она ей все же сказала:

– Теперь зайцам – ни-ни! Увидите такого – вон из детсада! Я сама прослежу, чтоб ни один заяц к вам не просочился.

 

2. Конфетами не опохмелишься

Еще через год на елку в детсаду мама мне сшила костюм Лисы: комбинезон из занавески желтой и на голове – морда ейная, которую мама всю ночь клеила из ватмана и закрашивала рыжей акварелью.

Не лишенная тщеславия, мама мечтала, чтобы костюму дали первую премию на детской елке.

И дело к тому шло.

Объявили первую премию.

Я торжественно вышла к Деду Морозу и Снегурочке.

Оба они были пьяные.

О чем я и не преминула им сказать: от вас типа несет.

Дед Мороз обозлился (это был наш детсадовский слесарь) и вместо того, чтобы выкрикнуть:

– Первая премия Лисе!

Выкрикнул:

– Я трезвый!

И чуть не упал.

Воспитательница потом сказала маме:

– Вот Диля промолчала бы, ей бы лишний подарок достался бы: конфеты типо.

Мама говорит:

– Конфетами не опохмелишься.

Нас обеих считали хулиганками в этом детсаду.

* * *

(Прочитав эти две байки, мама мне сказала:

– Смотри, как ты провела вечер: написала, что танцевала в костюме Зайца в детсаду и упала. Потом в костюме Лисы обхамила пьяного Деда Мороза…

– И что? Все же смеются?

– …а в это время кто-то уже дописал последнюю главу диссертации.

– О зайцах? Или о комсомольских ячейках в Казахстане? (мы такую с мамой редактировали как-то).

– О комсомольских ячейках зайцев Казахстана (сказала мама и хлопнула дверью).

1 Мая

В детстве к 1 Мая нам почему-то всем покупали новые платья.

Дешевые ситцевые платья из «Детского мира» или платья из ацетатного шелка (у кого были шелковые, эти девочки даже заносились почему-то).

А потом уже, в старших классах, мы ходили на демонстрации.

Там было весело – потому что мы там тайком выпивали и потом орали дикими голосами:

– Да здравствует коммунистическая партия Советского Союза!

Пьяные. Ну, под газом, в общем (стоит ли говорить, что во всю эту фигню мы давно не верили).

Бабушка относилась к этому празднику скептически, хотя делала в этот день беляши татарские, очень вкусные. Тесто ставила с вечера.

Приходил дядя с женой и дочкой: все ели эти беляши, а я сидела выпимши и возбужденно несла чушь. Вернувшись с демонстрации.

Маленькая сестра на меня посматривала с ужасом.

А бабушка, смеясь, рассказывала, что очередная тетя Соня хвалилась с вечера, что типа «завтра она будет стоять на трибуне».

– У нее муж – номенклатура (говорила бабушка).

Потом, посмотрев на меня, произносила:

– Туда, правда, пьяных не пускают.

– Пьяный проспится, дурак никогда (отвечала я).

– Это если он умный, этот пьяный (говорила бабушка, пытаясь унюхать мое алкогольное дыхание). А то и дурак, и пьяный – в одном флаконе.

– Флакона, я чувствую, было два (говорила мама) – рислинг и красное.

Так мы праздновали 1 Мая.

Одноглазый транспарант

Еще на 1 Мая мы несли всякие такие транспаранты – с портретами членов Политбюро.

Однажды мы с Юркой Иващенко несли транспарант с Кунаевым (он тогда был первый секретарь Казахстанской компартии).

И вот то ли камешек попал, то ли еще чего, но Кунаеву глаз-то выбило. Тряпка была уже ветхая: Кунаев давно сидел на этом посту. Так мы и шли с Кунаевым и с выбитым его глазом.

Потом нас таки вызвали с Юркой на ковер.

– Кто глаз Кунаеву выбил? (грозно спросила директриса).

Юрка сказал:

– Эт не я. Я и Карфаген не брал.

– Выгоню (сказала директриса как-то бесстрастно). Школу не закончишь (она придала голосу чуть угрожающую интонацию).

Тут в кабинет директрисы вошел Клим (классный руководитель Иван Климыч), нормальный мужик (правда, он мне угрожал такой характеристикой, с которой, как Клим грозился, «и в тюрьму не возьмут» – я его часто подкалывала).

Клим сказал:

– Юрий обожает Кунаева, Евдокия Борисовна!

– Точно? (спросила злобная директриса).

– Точно (сказал Клим). Все время о нем говорит, не переставая. Я даже как-то подустал от этого (Клим подмигнул нам за ее спиной).

Она, конечно, не поверила, но связываться не стала: классных руководителей-мужчин вообще не было: Клим один был на всю школу. Да и физик он был талантливый, хороший педагог. И Юрку бы просто так не отдал бы.

Да и времена уже были «вегетарианские», сами знаете. Империя на излете…

– Знамя сдать (сказала директриса вдогонку, имея в виду транспарант с поврежденным Кунаевым).

Клим не удержался и, обернувшись, сказал:

– Мы знамен не сдаем, Евдокия Борисовна! (он был фронтовиком). Мы за них умирали!

Директриса покраснела как рак и выдохнула:

– Идите. Черт с вами со всеми (процедила она себе под нос).

Самое дорогое

Была у меня такая история: в дни, так сказать, тревожной моей молодости.

Домогался меня один тип (ну, такое даже и со мной бывало).

Тип был умный, типо интеллектуал. И очень ироничный.

Со мной был вежлив и прочее: вроде увлекся, но тем не менее все равно – был ироничен.

Ну, я ему и говорю:

– Ты хочешь отнять самое дорогое, что есть у казахской девушки?

Тип еле удержался, чтоб не прыснуть со смеху.

И говорит:

– А что самое дорогое у казахской девушки? (спросил он очень саркастически).

– Как что?! Фотография Назарбаева! (ответила я).

Тип сказал:

– Ух! Слава богу! Я думал, ты дура, уже отступиться было решил.

Хуже не придумаешь

Собрались у нас как-то дома в Алма-Ате гости. Родственники – важные люди, кто-то даже из номенклатуры.

А мне страсть как надоела их похвальба: на Востоке вообще принято без конца хвалиться. (Но не у нас в семье, мы все ироничные, и мама, и я, и бабушка, и папаша, – все, короче.)

Надоело, в общем, и я возьми да и брякни:

– Вот все ругают евреев. А я вот в Казахстане был – казахи еще хуже (сказал Довлатов устами своего персонажа, прибавила я).

Главный аксакал за столом, самый старший, побледнел. Посмотрел на бабушку – ее все уважали, – думает, что она скажет?

А бабушка и говорит (типо дипломатично):

– Да вы не волнуйтесь: этот Довлатов сам был казах. Наполовину.

– А вторая половина? – спросил аксакал.

– Догадайтесь (сказала бабушка).

– Еврей? (спросил аксакал).

– Ну конечно! (сказала бабушка).

Еще о ногах

Давно, лет 25 назад, ходила тоже в пенсфонд еще в Алма-Ате, что-то там для бабушки выбивать.

А там сидел человек очень старый, без обеих ног.

Человек этот и говорит:

– Вот я – инвалид войны! Мне вообще-то льготы полагаются.

И документы подает. В окошко.

А в окошке сидит толстая, как положено, тетка с прической высокой и внимательно эти документы рассматривает.

И говорит разочарованно:

– Так вы ноги потеряли в Финскую войну?

Старик говорит:

– Ну да.

А тетка ему – торжествующе:

– А это была не война, а кампания!

Старик аж привстал на своей коляске:

– Какая еще, твою мать, компания? С кем компания-то? Ты дура, что ли, совсем?!

Тетка завизжала, прибежал какой-то дядька-начальник и говорит инвалиду так строго:

– За Финскую не положено. Видите – черным по белому: кампания. Не война.

Я говорю, не выдержав:

– А вам часто в компаниях по пьянке ноги отрывают?

Начальник побелел.

– Я не пью (говорит).

– А! (говорю). Правильно! Не пейте: а то, не ровен час, ноги оторвут. В компаниях это случается. Выпил, зазевался, заснул: проснулся – а ног-то и нету!

Старик, хоть ему горько было, засмеялся.

Начальник же побежал наверх что-то выяснять.