Художник Джугашвили

В журнале «Итоги», где я когда-то служила кинообозревателем, была такая служба – проверка фактов.

И там работала славная девушка Ира, очень въедливая: проверяла все, буквально все.

А я взяла интервью с Сергеем Соловьевым, который режиссер, и он говорил о своей задумке – фильме о двух девушках, которые где-то в Австрии в начале прошлого века познакомились с художником Шикльгрубером.

Ира говорит:

– Я все проверила, такого художника не существует!

Все стали смеяться, а я говорю:

– Он еще дружил с неким Джугашвили.

Ира ушла, приходит через час и говорит:

– Художника Джугашвили тоже не существует.

 

Ленин в тебе и во мне

Позвонила подружка и сказала, что сделала эпиляцию и, извините, интимную даже стрижку.

– Хочу, говорит, поразить воображение своего нового друга.

А я вспомнила, как в Сочи на «Кинотавре» подсмеивалась над одним бедным дядькой, который рекламировал услуги тату-салона.

Шли мы с подружками по берегу и увидели рекламу этого салона:

Интимные стрижки, тату.

Любые рисунки вплоть до живописи великих.

Шишкин, Шилов и др.

А также: Ленин, Сталин и др.

Я стала смеяться, а дядька подскочил к нам и, наклонивши голову, пропел:

– Все, что угодно, художники у нас с высшим худобразованием, кого хотите, плюс стрижки… ну… в общем… там.

– А др. – это кто? (спросила я).

– А любой! (сказал дядька). Хоть Маркс!

Я говорю ему (шепотом):

– У меня есть одна дама, затейница, она хочет именно Ленина, но чтобы там…

Дядька тоже наклонился и говорит:

– Эт как?

– А чтобы бородка клинышком как раз на то место приходилась, а остальное – лицо чтоб было… Ну, на животе физиономия Ленина чтобы была расположена.

Дядька говорит:

– Ну, эт я не знаю. Вроде как кощунство считается. Не знаю даже…

Я говорю:

– Ну нет так нет, я ей передам, она сама стесняется переговорить. Тогда я хотела бы себе лично на правой груди – Ленина, а на левой – Сталина. И чтоб нос к носу, профилями повернуты друг к другу. А когда декольте будет у меня, чтобы они как бы целовались. Можно?

Дядька говорит опять интимно мне, наклоняясь ко мне:

– Пройдемте в палатку, я грудь посмотрю, я безо всяких, я просто пойму, как рисунок расположить.

Потом подмигнул мне и говорит:

– Я так понимаю, та дама – это вы и есть? Хотите, чтобы Ленин был и на груди и там?

Я потупилась:

– У меня муж – коммунист плюс художник, любит, чтоб на теле был коммунистический…

– Креатив?

– Ну типа.

Мужик говорит:

– Да я сам – коммунист, достали эти все либералы, Сочи загадили. Но, скажу вам по секрету, хотя мне заработать надо, что все же Ленин сразу в двух местах – это слишком. Несексуально. Советую вам на одном сделать.

 

Политические магнитики

Ходила по делишкам и зашла в сувениры и подарки на Кузнецком.

А там – кроме всего прочего – есть интереснейшие сувениры!

Например, миниатюрные, крошечные мышки (величиной с ноготь) позолоченные. И девушка говорит как-то утробно малость, подвывая при этом: «Мышечки, мышечки, всего сто рублей за штуку: денежку в дом принесут, или долг кто-то отдаст, о котором вы давно забыли, или в лотерею выиграете, или…» (ну, в общем, понятно).

И тут смотрю, рядом стендик такой небольшой, а на нем – роскошные магнитики: Ленин и Сталин.

Я говорю:

– О! Вот это да!

Продавщица сделала стойку: может, купит хоть это, думает (их вообще-то жалко, не идет торговля, залы пустые) и говорит:

– Прекрасные магнитики, на любой вкус, кто, к примеру, любит политику, тот может свой холодильник украсить, и на кухне сразу уютнее, веселее станет!

Я говорю:

– Ой ли? Раньше за это, что на холодильник портрет вождя, могли и… того… в лагеря типо.

Продавшица (из тех, кто свою голову не захламляет) говорит:

– Ну и че? Зато порядок был. А в лагере тоже не страшно – там тоже был порядок.

Я говорю:

– Ну и в Освенциме был порядок, зубы отдельно, волосы – отдельно.

Продавщица вдруг:

– Ну, да порядок же нужен! Они и щас, немцы, мусор сортируют, молодцы они!

Я говорю:

– А тогда людей сортировали, кому в газовую камеру, кому на работу по 16 часов в сутки.

Продавщица говорит раздраженно:

– Так вы Сталина покупать будете?

Я говорю:

– Да я бы Гитлера лучше купила – не бывает у вас?

Она – в сердцах:

– Да ничо бы вы не купили! Я таких, как вы, за версту вижу, провокаторов! Придут, чтобы поболтать, и ничего не купят! Щас я вам Гитлера бы вынесла со склада, вы бы опять начали какую-нить ерунду молоть и ниче бы не купили бы!

Тут подбегает старшая, заметила, что продавщица грубит.

Сладко улыбается и говорит:

– Что случилось?

Продавщица говорит:

– Да вот женщине магнитики не нравятся! Ленина не надо ей, Сталина не надо ей, Гитлера ей подавай, а где я его возьму? У нас продукция с завода одного: может, там Гитлера не производят?

Старшая темнеет лицом и говорит:

– Пройдемте. К выходу. Без скандалов, пожалуйста.

Я говорю:

– Да я и не скандалю. Просто сравнила Сталина с Гитлером, вот и все.

Старшая вдруг наклоняется ко мне и говорит:

– Сдались они вам, Сталин этот, Гитлер… Что тот, что этот, один черт, стоишь тут, как собака, заводы у нас в городе закрыли, продаешь эту чушь, и еще скандалы эти… Покупатели требуют, чтобы магнитики были качественные: а они, наверно, китайские, и этот Сталин все время отклеивается… В прошлый раз магнит отклеился, так дед один приходил, орал страшно, что он типа ветеран и все такое… Еле успокоили.

И потом вдруг интимно мне шепчет:

– А вы правда хотите магнитик с Гитлером? Так я вас научу их делать, дело несложное. Берете фотку… (ну и так далее).

Эх.

 

Мумия возвращается-2

Певица Лолита спела, что Ленин всегда живой.

Мама говорит:

– Ей виднее. Она, может, в Мавзолей сходила, и он ей подмигнул? Тетка-то корпулентная, почти как ты – ну, Ленин и не выдержал, проснулся. Что он, не мужчина, что ли? Тебе вот тоже как-то снился секс с ним: тебе можно, а ей нельзя?

– Я-то тут при чем? У меня все по Фрейду, мне друг умный объяснил: Ленин типа отец всех отцов. Вот и снится в неприглядном виде.

– Ну да (мама хихикнула), голый Ленин плюс всегда живой – страшновато. Не напела бы, не нагадала бы себе эта Лолита: вот придет к ней мумия ночью, будет знать.

 

Подвалы

Вот что сегодня было: день… подвалов.

Сначала я искала элитный корм для своего кота.

Один мрачный мужик сказал мне таинственно:

– Туда иди. Подвал там.

Но вначале я попала совсем в другой подвал, откуда меня поперла огромная тетка в белом халате, – там страшно воняло несвежей курятиной.

Тетка так и сказала:

– Ишь, ходят тут, вынюхивают!

– Оно само нюхается (сказала я ей примирительно). Даже и вынюхивать не надо.

– А вы не принюхивайтесь! (выкрикнула тетка).

Наконец я нашла какой-то другой подвал, где сидели два парня-кавказца и курили.

Я спросила:

– А где тут можно купить элитный корм?

Один парень мне сказал:

– Для кого? Для себя?

– Я – не элита (как мне неоднократно намекают все подряд). Я селедку с картошкой все больше…

– Ви просто азирбайджанской кухни ни пробовалы (сказал мне парень задумчиво).

Тут в подвале вдруг раздались крики:

– Эй, идите сюда! Тут элита!

Мне сразу расхотелось идти на зов (а вдруг там сидят наши олигархи – они же у нас элита), но я, как сомнамбула, на зов пошла. И купила «Хиллс».

Но на этом подвальные истории не кончились.

Вечером пошли мы с подружкой в театр. И тут незадолго до конца спектакля мне, извините, захотелось в туалет.

Администраторша почему-то повела нас за кулисы (в РАМТе так устроено – если уходишь раньше, то почему-то не через главный выход) и завела опять-таки в какой-то подвал, откуда вышел фашист (игравший такового в спектакле) со свастикой на рукаве и грозно сказал:

– А вы что тут делаете?

Из этого подвала мы с подругой и администраторшей еле выбрались: причем я по дури чуть не вышла на сцену, условно изображавшую еврейское гетто. Подруга сказала, что я таким образом могла бы подпортить им всю концепцию, на что я возразила, что с голоду иногда и пухнут.

После чего мы с подругой пошли в кафе, которое называлось «Стакан».

Зайдя в этот «Стакан», мы пошли не в ту сторону и опять попали в страшный подвал.

На что подруга сказала, что, наверно, тут будет продолжение спектакля и что так, очевидно, и задумано мною.

Ну и наконец придя домой, я встретила радостную консьержку Раю, которая рассказала мне, что сегодня обнаружила в подвале собр. соч. Ленина. 50 томов.

 

Секрет пхали (продолжение)

Консьержка Рая потом опять зашла.

– Ты извини, но я кое-что от тебя скрыла (сказала она, потупившись). Понимаешь, на этом собрании сочинений Ленина спал бомж. Поэтому я тебе сразу его не предложила.

– Кого, бомжа?

– Нет, бомж оказался Антониной, женщиной, и его, то есть ее, увезли в ночлежку. Собрание сочинений не предложила. Я же знаю, ты книги любишь.

Я ловко выкрутилась:

– А я Ленина в Интернете читаю!

– В Интернете – не то. Книгу всегда приятно взять в руки.

– Как писатель Ленин – не очень-то (сказала я осторожно).

– А как политический деятель? (спросила Рая).

– Тоже так себе.

– А кто лучше? Сталин? (она Сталина уважает – потому что, говорит, ее родители его уважали).

– Еще хуже.

Рая вдруг говорит:

– У меня в Киргизии есть собрание сочинений Сталина! Как бы мне тебе его привезти?

– Да не надо! Я его тоже в Интернете почитаю!

– Какая ты умная! Все читаешь: и Ленина, и Сталина! И Интернетом умеешь пользоваться!

– У меня еще есть книга Ким Чен Ира «О киноискусстве». Киноискусство и чучхе (сказала я).

– А что такое чучхе? (спросила Рая).

– Скрепы (сказала я). Корейские скрепы.

Тут вышла мама и стала хихикать.

– Это вроде моркови (сказала мама). С уксусом.

– А при чем тут киноискусство? (спросила удивленная Рая).

– А этого никто не знает (сказала мама). Знал только Ким Чен Ир. Но он умер.

– Я видела (сказала Рая), как корейцы рыдали, когда он умер. И че они так убивались? Хороший человек был, наверно?

– Да нет (сказала мама). Человек он был так себе. Просто он унес в могилу секрет острой моркови с уксусом.

– Когда Сталин умер, все тоже убивались (сказала я). Потому что он никому не сказал, как готовить пхали.

Рая спросила:

– Точно? Из-за этого убивались?

– Ну, а из-за чего же еще? (сказала мама).

Рая посмотрела на нас с ужасом. И тут же ретировалась.

Она иногда говорит, что мы с мамой – самые «оригинальные» жильцы во всем подъезде. И даже в целом доме.

Такие дела.

 

Железная воля

Пошла в магазин.

Там, как всегда, стоял Колян.

А на лавочке сидел бомжеватый дед и читал книжку.

Мы с Коляном переглянулись: интересно же, что он читает – да и вообще с ним потрепаться.

Тем более этот дед был пьян: но читал как-то уж очень усердно. Вчитывался и раскачивался на скамеечке.

Колян толкнул меня легонько в бок (сигнал к началу наших с ним интермедий), и я спросила деда:

– А что вы читаете?

Дед огрызнулся:

– А тебе-то что?

Колян произнес важно:

– Че ты, дед, такой злой? Девушка вот тут интересуется.

Дед сказал сердито:

– Твоя баба, штоле?

Колян сказал польщенно:

– Если бы!

– А че мешает? (спросил дед).

– Обстоятельства (сказал Колян). Непреодолимой силы.

– Как в этой книжке (вдруг сказал дед и захлопнул ее так, что мы увидели обложку).

На обложке красовалось: «Ночной дозор».

– Что это? (спросил Колян).

Я уже начала оседать от смеха, но сдерживалась.

– Ни хрена не поймешь (сказал дед). Какой-то Лукьяненко написал. Хохол, поди… Не люблю я хохлов этих. Но, как ты говоришь, тут тоже, в этой книжке-то… эти… обстоятельства…

– Непреодолимой силы? (спросил Колян).

– Ага (сказал дед). Вампиры всюду, мать их…

– А че тады читаешь (спросил Колян деда), если ни фига не понимаешь?

Дед вдруг сделал скорбное лицо:

– Да у меня много книг-то. Я их продаю – за бутылку пива, к примеру. Вот еще есть (он вынул из пакета какие-то замусоленные старые брошюры, и среди этого барахла я вдруг увидела брошюру «Как бросить курить»).

У меня чутье: вот это, наверно, вещь (подумала я).

Так оно и оказалось: брошюра пятидесятых «Как бросить курить», и там рассказ Зощенко, как Ленин бросил курить, рассказ – как Павка Корчагин бросил курить, как вообще все бросили курить.

Сборник, стало быть.

– Беру! (сказала я). Щас пиво притащу.

Дед вдруг напрягся:

– Э, нет! Эту не отдам! Бери Лукьяненку!

И не отдал, сволочь. Я ему за так пиво купила. Лукьяненко, которого дед мне честно отдал, остался лежать на скамеечке.

Колян сказал:

– Во козел! Он думает, прочтет эту фигню и сам бросит курить. Но он же не Ленин…

– В каком смысле?

Колян вдруг говорит:

– А у того железная воля была: одно слово – еврей.

 

Песни о Главном

Недавно мама с упоением смотрела по телику «Старые песни о главном».

Я стала над ней потешаться.

Она обиделась и говорит, что, мол, это песни ее юности.

А я говорю:

– Ты не поняла – это песни о Главном. А кто у нас Главный?

– О боже! Сталин?

– А то!

И она выключила телик, чего я и добивалась, в сущности.

 

Сталин и мармелад

Консьержка Рая сказала маме:

– Я люблю Сталина. И Ленина. А вы?

– А я – мармелад (сказала мама). Диля где-то купила натуральный мармелад, яблочный, тугой, очень вкусный мармелад, между прочим. И где она его купила? Загадка. Где? Вот в чем вопрос. Она не говорит, а ведь таки купила. Взяла и купила! Мармелад… (ну и тэ дэ).

Рая говорит:

– Да вы меня не слушаете!

Мама:

– Я слушаю, Рая! Ты говоришь, что ты любишь, а я говорю, что люблю я. Ты – Сталина, а я – мармелад. Почему это я тебя не слушаю? Я тебя внимательно слушаю. Вот ты говоришь: я люблю типо Сталина. А я люблю, к примеру, конфеты «Коровка». Это очень хорошие конфеты, такие они мягкие, приятные такие… Диля мне купила конфеты «Коровка», потом Диля, как я уже говорила, купила мне мармелад. И вот этот мармелад…

Рая опять:

– Как вы относитесь к Сталину?

Мама продолжила:

– Дело в том, что при Сталине действительно делали неплохой мармелад. Очень даже, я помню. Такой тугой мармелад, что…

– Что вы зациклились на мармеладе?

– А ты что на Сталине?

– Сравнили!

– Вот и я о том же. Вопрос, конечно, непростой: мы доподлинно не знаем, любил ли тот же Сталин мармелад – так же ли он его любил, как свой народ, или меньше? Или, может, даже больше? Мы этого не знаем: сейчас не все архивы открыты, вот откроют архивы – например, какую-нить записку Сталина к Берии, к примеру, где черным по белому написано: «Товарищ Берия! Не достанете ли вы мне хорошего мармеладу?» (Ну, и так далее – мама была в тот вечер в ударе, просто Швейк, а не мама.)

Рае аж дурно стало. Мама ее совсем замучила, как Швейк поручика Лукаша. А я рядом сидела и потешалась.

Ни слова не молвила.

Честно.

 

Письма управдому

Рейтинг журнала «Эксперт» напоминает давний опрос «Имя России».

Там у них вот что получилось:

Иван Грозный (первое место)

Пушкин (второе)

Сталин (третье)

– А как Пушкин между Сталиным и Грозным затесался? (спросила мама).

– Да как-то так протиснулся. Но, говорят, это не он сам, а его протиснули. По блату. Ну, и для смягчения, так сказать нравов.

– А у Пушкина разве еще есть блат? (спросила мама).

– Среди читающих.

– Пушкина?

– Да нет, эсэмэски хотя бы.

– А Пушкин писал эсэмэски?

– Так многие думают.

– Понятно.

Мама, чуть подумав, говорит:

– Прилепин вон пишет письма Сталину, а ты – нашему управдому. Впрочем (продолжила мама), ответа, думаю, не получит ни ты, ни он. Но если ты, как Прилепин этот, таки надумаешь писать письма Сталину, не перепутай конверты и не напиши Сталину, чтобы он протечку устранил, а управдому – чтобы он нам всем «семя сохранил». А то и управдом удивится, и тетки на почте, которые такие письма точно вскрывают – если, к примеру, Сталину письмо, – подумают, что ты того…

– А Прилепин разве не того, что пишет, что этот Сталин нам семя сохранил?

– Может, он написал – «семена» – которые отнял у всех и где-то там сохранил?

– Ну, может…

– Сама все путаешь, а потом у тебя Прилепин во всем виноват. И потом, ты же не знаешь, может, он тоже управдому какому-нибудь или председателю жилтоварищества садового написал про семена, а потом просто конверты перепутал, а ты сразу в крик. Нехорошо.

 

Вечное возвращение

Стояла я сегодня около метро – ждала человека, чтобы кое-что передать.

А там есть такая ниша полукруглая, куда мы втроем от снега с дождем спрятались.

Вдруг один из нас, интеллигентный дядька лет шестидесяти, говорит:

– Наверно, здесь раньше статуя какая-нибудь стояла.

– Интересно чья? (спросила бабушка).

– Наверно, Сталина (сказал дядька).

– И куда его дели? (спросила бабушка).

– Отлучился (сказала я). Пошел за табаком в ближайший киоск, «Герцеговиной» своей, другана встретил, языками зацепились, то да се, и зачем-то в Орел поехали. Там ему обрадовались, давно не виделись, и начали ему постамент строить. Ну, Сталин думает: че это я в Москве прям на земле стоять буду? И согласился на Орел. Вот как дело-то было.

Дядька так рот и открыл.

И говорит со смешком:

– Образно вы (посмотрел с уважением, интеллигентный, говорю же). Слава Богу, что это теперь невозможно.

– Оченно даже возможно! (сказала я). В Орле как раз собираются ему памятник поставить – и это уже не шутка!

– И пральна (сказала бабушка).

– Я тоже так думаю (сказала я). Правда, бабуля, на вашу пенсию памятник будут делать: пенсионеры должны скинуться.

Бабушка поспешно сказала:

– У мине ничего нету! Пусть орловцы скидываются: че эт я буду скидываться? Памятник-то в Орле!

– А вас не спросят (сказала я). Дело хорошее: всем миром навалимся и памятник сделаем. А кто откажется или, как вы сейчас, возмущаться будет, расстреляем, и всего делов.

Бабушка притихла и стала протискиваться из ниши на волю.

– Куда это вы? (спросила я ее каверзным голосом). Паспорт покажите! Небось и прописки московской нету?

Бабушка сказала робко:

– Подмосковная. Прописка.

– Ладно, идите (сказала я бабушке). Но это в последний раз: вот памятник поставим и начнем ему жертвы приносить: сначала животных резать, а потом людей расстреливать.

Бабушка протиснулась между нами и сбежала.

Интеллигентный дядька покачал головой:

– Как же так? Как же так? (повторил он в отчаянии).

– А вот так (сказала я).

– Всё опять на круги своя (сказал он тихо).