Об инвалидах

На вечеринке в честь закрытия Минского кинофестиваля меня познакомили с молодым поляком – оператором, который получил главный приз.

На церемонию закрытия я опоздала и была уверена, что это он снял фильм об инвалиде (гениальный и тоже польский фильм о мальчике-инвалиде).

Ну и бросилась его обнимать. Худенький поляк пошатнулся в моих крепких объятиях большой тетки.

– Гений! – заорала я.

Поляк смутился.

– Как вы смогли преодолеть мелодраматизм, показав трагедию болезни! (и все это на своем неважнецком английском). В общем, на моем английском так получалось, что поляк – сам инвалид.

Поляк смутился еще больше и говорит:

– Я, в общем-то, не инвалид… Так, иногда плечо побаливает. Если с ручной камеры снимать…

А я боюсь, когда со мной на быстром английском, и потому кричу что-то свое:

– Гений! Молодец! И инвалид – молодец! И актер, который играет инвалида, – тоже молодец! И вы – молодец, хоть и инвалид (у меня так получилось, совсем со временами запуталась).

– Вообще надо считаться с инвалидами! (продолжаю я орать свою чушь). Если инвалид – не человек, что ли?

Поляк посмотрел на меня в ужасе.

Тут подошли ребята и говорят мне тихо на ухо:

– Ты что, совсем рехнулась? Он снял фильм «Ида», там инвалидов нету!

Поляк разулыбался и все равно мне говорит:

– Я пока не инвалид… Но… Со всеми может случиться…

Я ему говорю (по-матерински так, приобняв (он совсем молоденький).

– Что вы, что вы! Не дай бог! Обойдется…

А поляк вдруг приуныл – молодой, здоровый, талантливый (реально он гений), увенчанный главным призом.

И говорит:

– В какой-то степени все мы инвалиды…

Мама, когда это всё это прочла, говорит:

– Ну да, умственные…

И посмотрела на меня выразительно.

 

Извините мой английский

…Несколько лет назад я брала интервью у Нури Бийге Джейлана, «турецкого Антониони», получившего в Каннах «Золотую пальмовую ветвь» – высшую награду в мире кино.

Интервью началось так:

Джейлан:

– Извините мой английский…

Я:

– Нет, это вы мой английский извините!

Джейлан:

– Нет, вы…

Я:

– Нет, вы…

Оператор говорит мне (по-русски, ясное дело, интервью записывалось на видео):

– Диль, ты начнешь, бля, наконец или будешь еще полчаса извиняться?

 

Фрукты-овощи

Говорю Джейлану:

– Вы знакомы с Орханом Памуком? (турецкий писатель, Нобелевка по литературе, кто не знает).

Он говорит:

– В овощном иногда видимся… Он рядом живет.

– О чем говорите?

– Ну, не знаю… О фруктах. Иногда об овощах.

– С нобелиатом?

– А он готовить любит.

– И больше ни о чем?

– Больше ни о чем.

– А почему вы фильм не снимете по его роману?

– А потому что он будет стоить 30 миллионов долларов…

– Вы поэтому с ним говорите о фруктах?

– Нет, я люблю говорить о фруктах не только с Памуком.

– Напросились бы в гости, поговорили бы о чем-нибудь…

– Да я был у него в гостях…

– О чем говорили?

– О фруктах…

 

Встречи с Годаром

В конце интервью Джейлан говорит мне:

– Мне нравится ваш казахский режиссер – Дарежан Омирбаев.

– Мне тоже.

– Хороший режиссер…

– Отличный просто!

– Просто прекрасный, – опять говорит он.

– Да вообще – чудо! – опять говорю я.

Он вдруг говорит:

– А вы его фильмы видели?

– Нет, мне Годар сказал, что он хороший режиссер.

– ГОДАР? вы знакомы с Годаром?!

– Шапочно. Живет рядом. В овощном встречаемся.

Он понял, начал хохотать.

 

Как хорошо выспаться

Как-то пошли мы с Олей на фильм Вирасетакуна «Кладбище великолепия». Этот Вирасетакун – режиссер настолько таинственный, что мало кто его понимает. К примеру, в этом его «Кладбище» начало такое: какие-то солдаты (какие, непонятно, сказано просто – солдаты)… спят. В сельской больнице – лежат рядами и спят.

Просыпаются изредка – по-моему, только один проснулся (что-то вроде летаргии), ходил-бродил, даже в город выбрался – в кафе посидеть с какой-то теткой. Там, в кафе, он было разговорился, но прямо посреди разговора взял и опять заснул.

Ну а я накануне легла в четыре утра и не совсем трезвая.

И тоже заснула. На фильме.

Тут Оля меня толкает и говорит:

– Солдат проснулся! И ты просыпайся!

Ну, я и проснулась.

Потом опять заснула и, извините, захрапела.

А в фильме солдаты тихо спали, не храпели.

Ну, все подумали, что солдаты таки начали храпеть.

Та, что рядом с Олей сидела, соседка, говорит ей: а че типа ваша подруга храпит?

А Оля говорит:

– А это не она, это вон тот солдат (и на экране показывает). Квадрофония такая, долби-стерео типа. Кажется, что зрители храпят, а на самом деле храпят-то персонажи.

Ну, соседка посмотрела с уважением и вроде как поверила.

Тут я проснулась.

И стала громко шептать:

– Шедевр!

Соседка говорит язвительно (Оле):

– А это кто говорит сейчас?

Оля (невозмутимо):

– Режиссер. Он шепчет за кадром, чтобы нас зомбировать.

Соседка говорит:

– Но ведь фильм не шедевр?

– Нет, как раз шедевр, – говорим мы хором с Олей.

Соседка говорит:

– Видите – он вас уже зомбировал.

– Хотя вроде не Киселев, – сказала Оля.

Соседка говорит:

– Разве этот фильм поставил Киселев?

– На тайском наречии Вирасетакун – и есть Киселев, – сказала Оля.

 

Два рассказа о Говорухине

 

I. Дефицит

…Кстати, общалась я на одном кинофестивале, в городе Минске, с режиссером Говорухиным – который, по мнению нового кинокритика В. В. Путина, – золотой фонд нашего кина.

Режиссер Говорухин все время курил трубку.

И вынимал ее изо рта только для того, чтобы выпить коньяку или сказать:

– Кругом безнравственность, просто ужас какой-то.

– Где безнравственность? (спросила я оглянувшись). Тут даже (сказала я) как-то пресновато, в Белоруссии. Даже шлюхи какие-то скромные.

Говорухин вынул трубку изо рта, которую было начал опять посасывать после своей фразы о безнравственности, и сказал мне весомо:

– На экране. Безнравственность. Сплошная. Какие-то «Интимные места» и вапще…

– Нет у нас интимных мест! (заверила я золотой фонд нашего кина). И вапще (сказала я с напором, цитируя Маканина): зачем русскому человеку гениталии?

Говорухин склонил свою голову и помягчел:

– Ни к чему, – сказал он. – Согласен.

– Гениталии нужны Гейропе, – произнесла я уверенным пионерским голосом. – Они с ними все время манипулируют. А мы используем их по прямому назначению.

– Разврат сплошной, и кино плохое, – вновь отчеканил Говорухин.

– Масло зачем-то суют в попу…

– Фу, – коротко выдохнул Говорухин.

– Это, между прочим, в «Последнем танго в Париже»! – сказала я торжествующе. – Марлон Брандо попросил. Потребовал масла, гад… А наш Герасимов Сергей Аполлинарьевич сказал, что в СССР никогда бы до этого не додумались – масло прямо туда…

– Ну да, – тяжело вздохнул Говорухин. – Масло было в дефиците.

– Именно что! – поддакнула я. – Дефицит в жопу не засунешь… Но все равно! – сказала я, возвышая голос, – у нас была великая эпоха! Хрен с ним, с маслом! В жопу это масло!

Говорухин, золотой фонд нашего кина, вздрогнул и отодвинулся от меня.

А утром за завтраком с опаской посмотрел и масло к себе придвинул.

 

Сплошные пидарасы

Вот еще из разговоров с Говорухиным.

Говорухин, посасывая трубку, гневно произнес:

– Вам и Чайковский – пидарас!

Принципиальный Леня Павлючик, мой друг и кинокритик, сказал сурово:

– Но это же правда, Станислав Сергеич…

Говорухин, выпуская дым кольцами, произнес с расстановкой:

– Для вас – пидарас, а для меня – великий русский композитор.

– Одно другому не мешает, – сказала я.

– Мешает! – гневно возразил Говорухин. – Великий русский композитор не может быть пидарасом!

– А какой может? Французский? – спросила я.

– Эти, – процедил Говорухин, – на все способны.

– Ага, – поддакнула я с невинным видом. – Гейропа, мать ее ети.

– Точно, – припечатал Говорухин.

Немного помолчав и попыхивая трубкой, он опять возвысил голос:

– У вас и Иван Грозный сына укокошил, и Чайковский – педрила, и вапще…

– Да это не у нас, – отозвался Леня. – Это – исторические факты и подробности.

– У вас – одни факты, а у меня – другие… – отчеканил Говорухин.

Леня удивился:

– Эт как?

– А так! – Говорухин выпустил кольцо дыма.

– Иван Грозный тоже, говорят, был пидарас, – сказала я.

– Ха-ха-ха, – засмеялся Говорухин, выпустив новое кольцо дыма. – Кругом – сплошные пидарасы.

– Не продохнуть, – подтвердила я. – Особенно нам, женщинам, обидно. Голубых – вагон.

– Вот то-то и оно, – важно произнес Говорухин, хлебнув коньяка. – А вообще – меньше фигни читайте.

– Я стараюсь: щас только эсэмэски и читаю…

Говорухин посмотрел на меня внимательно: было видно, что он мне верит.

– Правда, я и там не все понимаю, – сказала я, сделав озабоченное лицо. – Только короткие если. Типа – «я у кинотеатра», или – «не мог дозвониться».

– А как же вы фильмы смотрите? – наконец поразился Говорухин.

– А я – только легкие. Типа «Чип и Дейл спешат на помощь» или «Мыши-рокеры с Марса». Там ни пидарасов, ниче такого, да и текста мало.

– Это правильно, – сказал Говорухин наставительно. – Меньше знаешь – крепче спишь.

– Я тоже так думаю. Пусть мужчины думают об умном – кто там пидарас, а кто – нет. А я мультик позырю или «Секс в большом городе», хотя для меня и это сложновато, и спать ложусь. Женщина вообще должна сидеть дома. Так и Шамиль Басаев говорил.

…Было видно, что я наконец окончательно расположила к себе Говорухина.

Он был мною доволен.

Как писал советский графоман в фильме «Тема»: они расстались друзьями.

 

Как спастись от ирландизмов

На последнем Минском кинофестивале, где я устроила свои чтения, на мой вечер пришел один поляк, интеллектуал Стефан, человек очень образованный.

Стефан, послушав мои байки, внезапно спросил меня, как ЧАСТО я читаю Джойса по-английски.

– Практически каждый день (сказала я, в то время как моя подружка уже умирала от смеха).

– Поэтому (продолжила я) я не всегда могу соорудить по-английски простую фразу – как пройти к отелю.

– Ирландизмы мешают? – спросил Стефан.

– Спасу от них нет, – ответила я.

– СПАСУ? Что это? – спросил Стефан, пораженный моей образованностью, интеллигентностью и вапще.

– Это ирландизм такой.

 

О Васе Сигареве

Выпивали мы в Минске с Василием Сигаревым, выдающимся режиссером вообще-то.

К тому же – чемпионом по троллингу: это просто уже Швейк какой-то, он и меня перетроллил.

В общем, вот что Вася рассказал.

Какой-то его приятель позвал двух малолетних девиц – посидеть просто.

А сосед говорит:

– А че меня не зовешь? Я что, должен дома один телик зырить?

Ну, он тогда его тоже позвал.

А утром его приятель пошел в ванную, а там сосед лежит мертвый с черенком лопаты в заднице.

Я в ужасе говорю:

– Какой кошмар!

А Вася Сигарев – так спокойно:

– Так он же сам попросил. Черенок ему засунуть…

Ну, там еще важна интонация – сказовая такая, помрешь со смеху.

Ну вот, я на вечеринке эту историю рассказала Игорю Сукманову, директору фестиваля. И тут к нему подошел вежливейший японец и с поклонами и восклицаниями АРИГОТО! – вручил подарок.

Я Игорю и говорю:

– А ты японцу эту историю расскажи!

Все хохочут, а Игорь – вдруг озабоченно так:

– Черт, не знаю, как по-английски черенок будет…

(А то бы рассказал, с него станется.)

Но это, товарищи, еще не конец истории.

Ничтоже сумняшеся, я пересказала эту историю председателю жюри Вадиму Абдрашитову, интеллигентнейшему человеку.

Вадим вначале сильно покраснел.

Но когда продолжила про японца, закричал:

– Какая прекрасная история! Какой драматургический ход!

– Разве без японца хуже было? – спросила я.

– Значительно, – сухо ответил Абдрашитов.