ʷ
В одной из своих предыдущих книжек я уже писала о своей подруге Оле – удивительном человеке, в котором сочетается смешное и глубокое: а ведь, как правило, нравственные люди бывают очень скучными. Но это не тот случай: Оля иногда такое несет, что я просто помираю со смеху.
Судите сами: глава об Оле.
Учиться у порно
Пошли мы с Олей как-то на фестивальный просмотр и, не разобравшись, что да как, прямиком попали на какое-то гей-порно.
Стало нам скучно, и, выбравшись из зала (не без скандала – какой-то накрашенный парень крикнул нам, чтобы убирались, если не понимаем в искусстве), стали мы думать, куда податься.
Зашли в другой зал – а там опять порно. Но уже не гей, а просто порно. Типа гетеро.
Я обрадовалась. Потому что при виде порно я всегда мгновенно засыпаю – все эти механизмы туды-сюды почему-то наводят на меня сон.
Только я заснула, Оля меня дергает и говорит:
– Пошли отсюда. Опять порно.
– Оля, ты не даешь мне спать.
– Так поехали по домам, там и ляжешь.
– Дома нет порно, я не засну.
Тут какая-то девица нам говорит:
– И правда, спали бы дома.
– Там нет порно (говорю).
А девица оказалась остроумная и говорит:
– А вы создайте.
– А у меня (говорю) артроз. Поэтому порно может кончиться госпитализацией.
Девица рассмеялась и говорит:
– Ну, тогда здесь спите.
– Ну, я вот пытаюсь, а вы мне все не даете.
Ну, в общем я таки выспалась. А Оля досмотрела порно.
Платим во сне
На этом же фестивале мне почти ничего хорошего не удалось посмотреть: потому что все периодически тягали меня в кабак.
Так и говорили:
– Ну зачем тебе все это смотреть? Пойдем, выпьем лучше, и я тебе расскажу про свои задумки.
Действительно, раз я уже видела «Броненосца «Потемкина», а он, известное дело, «лучший фильм всех времен и народов», зачем еще что-то смотреть?
Мама тоже обрадовалась:
– Я (говорит) тоже видела этого «Броненосца». И больше ничего смотреть не буду!
Ну, вот. Кончилось тем, что мы с Олей ходили из кабака в кабак. В хинкальной Оля взяла и заснула – как будто она на просмотре.
Она сидела и спала. А я пошла в сортир. Тем временем Оля упала головой прямо на стол и стала храпеть.
Официант спросил Олю:
– Вам плохо?
Оля сквозь сон сказала ему:
– Наоборот, хорошо.
– А деньги у вас есть?
Оля отрицательно мотнула головой.
Тут подошла я и говорю официанту:
– Человек ничего не ел, только спал. Где у вас тут написано: сон – 1500 рублей?
– А «Мукузани»? – спросил официант.
– Так оно выпито во сне. То есть неосознанно.
Официант побледнел.
– Шутка (сказала я) – мы платим даже во сне. Мне часто снятся официанты, и я им плачу – во сне.
Официант засмеялся.
– А уж было подумал, что вы…
– Мошенники?
Официант покраснел:
– Бывает.
– Но я даже во сне плачу, что вы! (сказала я).
Тут проснулась Оля и говорит:
– Кто платит во сне? И кому?
Официанту надоело, и он пошел себе.
Оправдательный приговор
Оля мечтает выдать меня замуж, чтобы я не надоедала ей разговорами: типа буду надоедать кому-нибудь другому.
Мама говорит:
– А потом этот другой придет и зарежет Олю. И суд его оправдает.
Кот в сапогах
Рассказываю Оле по телефону:
– И тут Даумантас говорит Туминасу: когда ты сидел с Адомасом, Альгис в это время…
Оля говорит:
– Знаешь, как по-литовски будет «Кот в сапогах»? Котинус ботинус!
Милые женские подарки
Как-то Оля подарила мне книгу «Сталин и его подручные», я три ночи читала, и у меня новые седые волосы появились.
Рассказала об этом нашей третьей подружке.
И тут декабрь наступил – Новый год на носу, и я решила гостей позвать.
Эта третья наша подружка, Ленка, говорит:
– Интересно, че тебе на НГ Оля подарит? Второй том, наверно, Сталина с этими его подручными?
Посмеялись.
Ну, приходят, как полагается, гости: Ленка с дитем, Оля со своими двумя девчонками (решили детский НГ сделать такой, даже спектакль с соседями поставили про котенка Фибуса, какая-то детская шведская пьеска).
Оля (она очень щедрая, как вы поняли уже) достает подарки: всякие там конфеты, кофточки, вино шикарное и пр. Уж не помню, что…
И вдруг с таинственным лицом потихоньку за уголок вытягивает из сумки книгу: «А это, – говорит смущенно, – тебе».
Ленка примчалась из комнаты в коридор и смотрит во все глаза: какая книга-то?
Ха!
«Сталин и НКВД» – том второй.
Интеллектуальные разговоры
Как-то пришла ко мне Оля – по делу.
Прокричав свое обычное – что Россия уже сто лет как во мгле и что с 17-го года продыха нет честному человеку, – она вдруг уставилась на меня и как заорет:
– Трусы́!
Мы с одним режиссером (у нас вообще-то планерка была) уставились на нее в ужасе.
Оказывается, Оля как-то познакомилась с отличным дядькой, который запатентовал прекрасные мужские трусы, которые не давят на сами знаете что и всему хорошему в мужской жизни, включая интимную, способствуют.
Я вышла в магазин за сигаретами, а вернувшись, застала такой разговор (до этого говорили о концепции народной жизни у Толстого).
– Как правило, плавки, сдавливая гениталии и мешая естественному кровотоку… (и так далее).
Я сказала Оле, что она сумасшедшая.
Думала, обидится, а она говорит:
– Ты только щас это поняла?
Инкассатор
Зашли мы как-то с Олей в кафе: типа итальянское.
Перед кафе были припаркованы очень дорогие тачки, около которых курили жуткие парни-кавказцы, бандитского вида.
Оля говорит:
– Щас как начнется перестрелка…
– С тридцати шагов в карту попадаю (сказала я, процитировав Пушкина).
Какой-то парень из стоявших около своих супертачек услышал это и сказал:
– Так в карту любой попадет.
– В карту Америки? (спросила я).
Парень мрачно сказал:
– Хорошо бы.
– Как шмальнем (говорю) – и в ядерный пепел их всех.
– Или они нас (сказала Оля).
Парень сказал:
– А вы правда хорошо стреляете?
– Я инкассатор (сказала я).
– Она уже многих положила (сказала Оля).
Парень посмотрел на меня с ужасом и уважением и потом, сидя за соседним столом, что-то шептал своим френдам.
Они прислушивались к нашему разговору.
Оля же тем временем громко вещала:
– Профанировать Достоевского, понимать его узко – такой уровень я не признаю!
Ребята (рэкетиры, судя по всему) вапще ничего не поняли.
Во как мы развлекаемся.
Ха.
Погода какая
Позвонила Оля.
Я спрашиваю:
– Ну как дела?
– Да вот хотела с Тамарой Федоровной встретиться, водочки бахнуть, то да се, но смотри погода какая!
– Так ей вроде за 80?
– 90 исполнится через неделю. А тут еще смотри погода какая! Вот Иван Дмитрич и умер.
– Так ему вроде за 90?
– 95. Но смотри погода какая! Вот и умер. Если б не погода, не умер бы.
– Никогда?
– Ну до лета хоть дотянул бы: а то смотри погода какая!
– Так Анатолий Дмитрич вроде по бутылке в день водки может?
– Так он молодой: ему всего 82. Но седня звонил, сказал, что пока завязывает: видишь, погода какая.
О котах
Как-то опять позвонила Оля, и пока я с ней говорила, мама подошла с котом, сюсюкая.
Оля говорит строго:
– Мне вот что не нравится? Что вы у него в подчинении (серьезно так).
Я говорю извиняющимся тоном:
– Ну, он же в тапки не срет и не дерется…
Оля говорит:
– Твои мужики тоже не срали в тапки и не дрались, все равно ты была ими недовольна…
Рабинович лучше
Позвонила Оля из своей любимой деревни Липино, где в это лето она застряла надолго.
Я ей говорю:
– Оль, не ругай меня сильно…
– Что случилось?
– На днях мне понравился один дядька.
– И что?
– Ну…
– Как фамилия?
– Да в том-то и дело, что неприлично простая…
– Иванов, штоле?
– Почти.
– Буду ругать!
– Почему?
– На фига тебе алкашня наша (говорит православная и чисто русская Оля). В Америке какого-нить Рабиновича подцепишь.
– Да он мало выпивает-то…
– Ага, уже знаешь, что выпивает! Сначала мало, потом всё из дому потащит, потом белая горячка, потом инсульт…
При этом у Оли никто дома не пил: странно. Вот консьержка Надя, как-то, придя поутру и увидев две рюмки, не убранные с вечера, начала горестно причитать.
– С этого и начинается (сказала Надя, которая долго лечилась от алкоголизма).
И я никак не могла ее убедить, что мы пили по сто грамм коньяку – культурненько так.
– Сначала культурненько, а потом соседа зарежешь или он тебя (сказала Надя обреченно).
Божественный шершень
Читая ночью роман Сарамаго «Евангелие от Иисуса» – под верещанье цикад в деревенской бане в Липино (интеллектуальная шарада, блеск, а с виду придуривается – якобы такой Коэльо: пошел туда, пошел сюда, рыбаки удивились, Магдалина сказала), – днем я очень хотела обсудить его с Олей.
Но как только мы начинали обсуждать, скажем, проблему добровольной жертвы Христа, как заходила или соседка, или алкаш Толян, или, скажем, шершень начинал кружить над нами.
На моих словах о том, что Сарамаго создает целокупный образ мира, в слове явленный, этот, бля, шершень сел мне прямо на нос.
– Целокупный, говоришь? – ехидно сказала Оля. – Значит, и шершень – часть божьего замысла.
– А он меня укусит? – спросила я с шершнем на носу, слегка гундося.
– А как же! – ехидно сказала Оля.
– И я умру?
– На все воля божья, – сказала Оля и, извернувшись, ловко прихлопнула его.
– Что ты наделала! – закричала я.
– Не живите так подробно – как сказал Лев Толстой одному завшивевшему христианину, который пришел посоветоваться насчет вшей: нельзя ведь никого убивать (резюмировала Оля).
Опростилась я
Оля, молодая и красивая, московская и знающая в Москве всех и вся, все театры, исполнителей, архитекторов, историков и бог знает еще кого, прошлым летом засела в своей деревне и, как сама говорит, опро́стилась.
– Нашла я отличного дизайнера – серьги, ожерелья. Тебе подарю красивое на ДР (говорю я Оле).
– А мне зачем? (говорит Оля с интонацией деревенской старухи). Куда я хожу-то? Огород вот окучила, деревья подкопала, смородины накрутила…
– Оля, перестань ты со своей этой стилизацией!
– С какой стилизацией? На Илью Пророка такой гром был, испужалась я…
– Оля, ну хватит!
– Хаха, но я правда опро́стилась.
Ее муж как-то поставил эксперимент: провел зиму в Липино, и они вдвоем с одним местным даже на кабана ходили. Света не было, при свече книги читал, печку топил – мороз был под тридцать.
Так, Оля рассказывает, сильно одичал. Крокодил Данди такой. Всего одна зима (сам говорил) – и уже ничего не соображаешь: смотришь с ужасом сложные фильмы, и если человек о чем-то абстрактном тебе, типа метафизического апостериори, тебя так и тянет сказать ему:
– Хряк-то здоровенный был, мог и завалить.
Вначале было ПИ
Пошли мы намедни с Олей в гости к своим замечательным старым друзьям, в хорошую московскую семью с традициями.
Выпили, то да се, и тут Оля (она встает в пять утра) заснула прямо за столом.
Ну, и спит себе
Приходит их сын Ваня, начинающий кинорежиссер. Талантливый, креативный, энергичный, с характером.
Показывает мне на лептопе клипы, болтаем о кино, всякое такое.
Тут Оля просыпается и говорит ему:
– Режиссером хочешь быть? В стране, где никому не дают работать? Где главное не талант, а подхалимаж?
Ваня обалдевает, но Оля, не дождавшись ответа, опять падает головой на стол и засыпает.
Через полчаса опять просыпается и говорит:
– Кинопроизводство в упадке, никаких перспектив для молодых, это не страна, а территория – и так с 17-го года.
И опять засыпает.
И так раз пять.
Тут я вызываю такси, бужу Олю, мы с Ваней тащим ее в такси, где за рулем сидит славный парень-киргиз.
Пьяная Оля говорит ему:
– Вы понимаете, что в стране давно нет никакого реального кинопроизводства, страна в упадке и молодым талантам не пробиться?
А киргиз говорит:
– Тогда пусть в такси идут работать.
Пьяная Оля вдруг говорит:
– А ведь это мысль!
И опять засыпает.
Киргиз смеется, мы приезжаем к Олиному дому, и она, выходя, говорит ему:
– Если они и Мейерхольда в бочке с говном утопили, то что говорить?
И уходит.
А мы дальше едем ко мне в Химки.
Шофер спрашивает:
– А кто утопил в бочке с говном этого… как она сказала?
– Мейерхольда. Это давно было, лет 70 с лишним назад.
– А он ее дедушка? Или прадедушка? – спрашивает шофер.
– Да нет, просто она за всех переживает.
Шофер неожиданно говорит:
– Да, видно, что хорошая женщина. Хоть и пьяная. Переживает даже за какого-то Мирехолда, которого кто-то 70 лет назад утопил. Обычно пьяные пассажирки просто дико хохочут и ни за кого не переживают: только если муж встречает их, к примеру, они все время говорят: щас как взвесит… ну этих (он покраснел).
– Здюлей?
– Ну да, здюлей, и еще там в начале ПИ.