Мори задумчиво смотрел из вагона на рисовые плантации и бамбуковые рощи. Поезд шел на север, оставив цивилизацию позади. В последние полгода Мори занимался убежавшими из дома подростками и розыском скрывающихся неверных супругов. Теперь он жадно вдыхал чистый воздух провинции и предвкушал еду, пахнущую свежестью моря. Впрочем, в его распоряжении были не дни, а несколько часов, отведенных на эту поездку. Увы, предстояло, кое-что выяснив, быстро вернуться в Токио и там продолжить нудное расследование, предваряющее очередной бракоразводный процесс.

Поезд был старого типа, деревянные сиденья в вагоне местами выщерблены. Они лоснились. На последнем отрезке пути в вагоне остался единственный, кроме Мори, пассажир — пожилой человек с курицей под мышкой. Поезд нырнул в туннель, одолевая грохочущую темноту. Кондуктор весело прокричал что-то. У него был местный дикарский акцент, и Мори ни слова не разобрал. Курица закудахтала и захлопала крыльями. Вырвавшись из-под горы на волю, поезд попал в иной мир. Коричневые и темно-зеленые тона долин и лесов сменила голубизна спокойного моря.

Здание станции было крошечным. Это был, в сущности, деревянный сарай. В него вели плетеные по-деревенски ворота. Да и людей на станции не было. На пыльных улочках городка попадались все больше школьницы с ранцами. Они по-местному щебетали. Мори было трудно понять их северный говор. Впрочем, он обратил внимание и на двух-трех прохожих среднего возраста с огрубелыми, обветренными лицами, и на старушек, согнутых в три погибели. Зато тут не было видно ни модных подростков, ни современных женщин, ни самураев, шествующих, как ожившие манекены. Все, в общем, выглядело, как в старом японском кино, патриархально и незатейливо.

Но причина, по которой Мори оказался здесь, была далека от идиллии. Лица супругов Хара почернели от горя. Они были вежливы. Пригласив Мори в дом, угостили его, проявив традиционное неназойливое гостеприимство, и не очень хотели его огорчать своими несчастьями… Но их глаза были мертвы.

Мори механически соблюдал ритуал, думая о том, что, вероятно, старик в свое время мечтал вырастить своего единственного сына здоровым и сильным, умелым рыбаком, как и он сам, как все здесь. Может быть, отца беспокоило, что мальчик вдруг пристрастился к книгам и проводил все время за чтением. Нет, в море он не любил выходить, рос худеньким, бледным и слабым. Зато учился лучше всех в своем классе и школу закончил первым из первых. В досье полиции, с которым ознакомился Мори до поездки на север, было указано, что этого парня приняли в Токийский университет вне конкурса, он был лучшим студентом, и его пригласили затем не куда-нибудь, а в министерство финансов — самое престижное и мощное учреждение системы, возводящей людей на вершины общественной жизни, в сферы, для этой деревни заоблачные. Ясное дело, родители ликовали, хотя, может быть, и грустили немного, поняв, что теряют его. Впрочем, они не могли представить себе, что именно он там делает, за этими облаками.

И вот — удар. Две недели назад их сын поселился в отеле «Сэйкю» в Акасаке, поужинал по-европейски, уселся в своем номере у телевизора, поставил кассету с видеофильмом — американской комедией — и, досмотрев ее до середины, вдруг встал, распахнул окно и прыгнул в ночь с двадцатого этажа. Все это установила полиция. И вот его нет.

— Это странно, — говорил старик Хара, хрустя пальцами. — Мы, с вашего разрешения, не можем поверить.

— Он не сделал никому ничего плохого, — добавила мать, будто извиняясь. Она потерянно механически улыбалась, растягивая в руках носовой платок так, что ее пальцы уже побелели.

Мори, глядя на стариков, думал о том, что подобные вещи — не редкость. Молодой человек, судя по всему, радовался жизни, был доволен своей работой и карьерой, у него была хорошая и добрая жена. Он никогда не впадал в депрессию, отличился уравновешенностью и упорством в достижении целей. И вдруг… Совершенно необъяснимый поступок, чудовищно не соответствующий всему.

По опыту Мори знал, что многие люди непредсказуемы, потому что их внутренний мир скрыт от близких. Едва ли не половина уголовных дел, которые он расследовал, была связана с неожиданными проявлениями сущности этих людей в непредвиденных обстоятельствах. Любящие жены убивали мужей ради страховки. Преданные компании служащие похищали деньги из кассы. Благонравные девушки продавали себя, как уличные проститутки. И все это в ряде случаев из-за денег.

— По телефону он звонил нечасто, — рассказывал старик. — Последний раз — за три дня до того, что случилось. Сказал, что его повысили и он радуется этому.

— Повысили? — переспросил Мори.

— Да, назначили в важную комиссию. И он был очень доволен.

— Может быть, нервничал или что-то определенное его при этом тревожило?

— Жаль, что вы не были с ним знакомы, Мори-сан. Наш сын всегда добивался, чего хотел. И не в чем было его упрекнуть.

В голосе старика прозвучала гордость. Он с улыбкой поднял взгляд к фотографии молодого человека в мантии выпускника университета, стоявшей на телевизоре.

— Он рассказывал что-нибудь о сути своей последней работы в этой комиссии?

— Она была очень ответственная. Он так сказал.

Больше старик ничего не знал. Теперь он смотрел в окно на рыбацкие лодки, поднятые приливом.

Мори думал о том, как вести это дело. Да, он выяснит обстоятельства. Он напишет отчет на пяти страницах, систематизировав факты и сформулировав свои выводы. Допустим, выяснится, что молодой человек втайне был алкоголиком. Или его замечательная жена имела любовника. Или он проиграл свое будущее, увлекаясь маджонгом.

Придется сообщить это старикам. Так или иначе, им нужно знать что-то, что выведет их из неопределенности. Они наняли его расследовать причину самоубийства и готовы все оплатить.

Он сразу же объяснил им, что плата — потом. Но как только разговор был закончен, женщина подошла к комоду красного дерева и вытащила из ящика толстую пачку банкнот. Мори повторил, что пришлет счет согласно своим расходам, но мать самоубийцы будто не слышала.

— Мы покорно умоляем вас, — непреклонно сказала она, засовывая деньги в конверт. — Нам так будет спокойнее.

— Только истина, — проговорил старик с неожиданной яростью. — Нам нужна истина!

На обратном пути на станцию Мори посмотрел на могильные камни у берега моря, поодаль от рисовых полей. Солнце светило на снежно-белую мраморную плиту.

— Вот здесь покоится наш сын, — пробормотал старик. — Рядом со всеми предками.

Все нужна истина, подумал Мори, устраиваясь в вагоне допотопного поезда. Истина! Этот товар, подобно свежему омару, легко добыть в северной деревушке. А в Токио надо его искать, продираясь сквозь паутину и джунгли огромного города. Высматривать в лабиринтах, безымянных закоулках, вылавливать в бесконечных беспредметных разговорах.

В середине следующего дня Мори встретился с Кудо — помощником инспектора — на скамейке парка «Хибия». Через дорогу тут был полицейский участок Марунути, а рядом — национальная библиотека, в которой Мори провел все это утро. В парке играл духовой оркестр и пахло свежей травой. И то и другое Мори нравилось.

— Зачем тебе дело Хары? — спросил Кудо, передавая фотоснимки.

— Родители хотят знать, — ответил Мори.

Кудо кивнул.

— Понимаю, — сказал он. — Они хотят знать. Я понимаю.

Кудо служил в полиции двадцать лет. У него было развито чувство ответственности, он был честен, памятлив и не пренебрегал людьми. Мори был знаком с ним лет десять. Они помогали друг другу в расследованиях заковыристых дел. И Кудо порой, не колеблясь, информировал Мори о содержании некоторых служебных бумаг.

— Я думаю, лучше жить и работать обыкновенно, как все, — заметил Кудо. — Ну, не высовываться. Наверху разреженный воздух, молодые люди не выдерживают нагрузок. Они там просто ломаются.

— Кончают с собой, как этот?

— Только на прошлой неделе парень из центрального банка перерезал себе вены в ванной, а другой — чиновник, служивший в крупной страховой компании, взял и повесился. Хара не первый из тех, кто вышел с верхнего этажа, не пользуясь дверью. Снимают в отелях хорошие номера и прыгают из них на асфальт. — Кудо сокрушенно покачал головой.

— Между прочим, — сказал Мори, — как учится твой сынишка?

— Так же, как и раньше. Успехов не вижу. Обыкновенный ленивый школьник.

— Возможно, тебе надо благодарить за это судьбу, — сказал Мори, и оба рассмеялись.

Они расстались у главного офиса страховой компании «Дайити лайф иншурэнс». Здание это осталось целым после бомбежек. В нем затем размещался штаб генерала Макартура. Теперь им владела вторая в Японии по величине и значению страховая компания.

Мори пошел через парк. Служащие в белых рубашках возвращались после обеденного церерыва в офисы «Маруноути» и «Юракутё». Таким же мог быть и он, получив образование, позволяющее устроиться в одну из компаний высшей категории. Если бы это произошло, он бы сейчас был уже на хорошей должности, может быть, даже руководил отделом. Шагал бы по тротуару с пачкой сигарет «Майлд сэвн» в кармане рубашки. Вечерами разгуливал бы по Гиндзе в плаще-барберри в сопровождении пары подчиненных, сотрудников, смеющихся его шуткам. Для него ловили бы такси, ему бы услужливо наливали пиво и открывали бы перед ним двери лифта. А после обильной еды и выпивки все они отправлялись бы в клуб танцевать, и там приятные девушки вежливо хлопали бы в ладоши, восторженно повторяя «Браво, шеф!».

Он получал бы шесть миллионов иен плюс премиальные, возрастающие с каждым годом. Завел бы солидный счет в банке. Дети ходили бы в лучшую школу. Далее — пенсия… Все основательно и расписано, как у других.

Но двадцать лет назад судьба распорядилась иначе. С повязкой на лице и в твердой шляпе с намалеванными на ней лозунгами, в группе других озлобленных молодых людей Мори, ворвавшись в здание университета, участвовал в церемонии сожжения досье, заведенных на студентов. Кто-то на него настучал, может быть, провокатор, внедренный полицией. Ну, и его, естественно, исключили. Со смутьянами власти не церемонились. Все делалось быстро. Некоторых из группы упекли за решетку, других сурово предупредили. Тут многое зависело от влияния и действия семьи. Семья Мори не располагала влиянием и не могла ничего предпринять.

Вскоре американцы вернули Окинаву, закончилась вьетнамская война, и все остальное потеряло актуальность и смысл. Некоторые из радикалов, отделавшиеся легким испугом, приспособились и устроились в офисы. Они растворились в массе чиновников. Другие же, получившие, как Мори, волчий билет, ушли из системы. Кто стал давать частные уроки, кто занялся мелким бизнесом… Немногие из них преуспели. Мори специализировался на частных расследованиях. Работал он в одиночку.

Беседовать со вдовами было ему не в новинку. Порой это было не проще, чем говорить с убитыми горем родителями.

Мори сидел у открытого окна, слушая госпожу Хара. Она была в трауре, глаза красные от слез.

Двухкомнатная квартирка, в которой жила семья, представляла собой одну из бесчисленных ячеек огромного бетонированного здания, напоминавшего улей. Стены были в паутине трещин после землетрясений последних десятилетий. Снаружи по ним вился плющ. В гостиной Хара от двери к окну тянулась большая трещина, напоминающая шрам. Ее залепили шпаклевкой, а самый безобразный ее излом прикрывали цветы — икебана.

В отличие от родителей покойного, госпожа Хара была в какой-то степени осведомлена о его служебных делах. Они поженились пять лет назад, а сосватал их один из сотрудников министерства.

— Муж мой был очень решительный, — сказала она. — Он был готов взять на себя ответственность даже за то, что выходило за рамки его компетенции. Он полагал, что понимает интересы страны лучше кого бы то ни было… В министерстве, естественно, были трения — так он называл столкновения взглядов и личных амбиций чиновников.

— Какие именно, госпожа Хара? Если можно, конкретно.

— Вы в курсе общей валютной политики, господин Мори?

— Стараюсь следить за ней в меру своего понимания, госпожа Хара.

Мори слукавил. Обычно он пропускал газетные материалы на эту тему. Над ними он засыпал. Таблицы и схемы, аббревиатуры, принятые финансистами, были для него вроде нерасшифрованной клинописи.

— Ну, так вы знаете, какую роль играет иена в международной системе валют. Япония ныне — и донор, и страховщик, и гарант, — щеголяла эрудицией молодая женщина.

Она будто читала заученный текст. Мори представил, как ее муж — в очках и сосредоточенный — рассказывал ей за ужином нечто о темпах инфляции, о валютных интервенциях и тому подобном, а она кивала, кивала, стараясь запомнить слова и фразы. Впрочем, она, как видно, была способной ученицей.

— Вы хотите сказать, активное сальдо… — пыжился Мори, с трудом вспоминая школьную премудрость четвертьвековой давности, усвоенную кое-как в пыльном классе.

— Вот именно, активное сальдо, — повторила госпожа Хара с заминкой.

Она разбирается не лучше меня, с облегчением подумал Мори.

— В министерстве, в общем, и сейчас две фракции, — сказала она. — Одни стоят за валютные интервенции и сбор средств в пользу Третьего мира. Муж был убежден, что Япония должна возглавить новое международное сотрудничество, опирающееся на иену. Другая фракция стоит за то, чтобы мы были более агрессивны и прежде всего заботились о, своих сегодняшних выгодах, а не о стабилизации валютного рынка. Ну, вот… Возникали стычки, распалялись страсти, и кое-кто плел интриги. Приходя домой, муж, бывало, долго не мог успокоиться, злился.

— Насколько я понял, его повысили в должности. Он был доволен?

— Очень. Считал, что сумеет реализовать свои идеи. Он стал советником замминистра по вопросам валютной, политики, ответственным за отношения в Вашингтоном.

Госпожа Хара сказала это торжественно и взволнованно, по-видимому, в какой-то мере воспроизведя интонации мужа, гордившегося своим успехом.

— Теперь я задам деликатный вопрос. Тысяча извинений, но это необходимо. Не было ли между вами ссор, нервных срывов и подозрений в неверности? Все же ваш муж по две ночи в месяц проводил в отеле. Прошу вас быть откровенной.

Мори был готов получить любую, самую неожиданную информацию. Однако госпожа Хара настаивала на том, что в частной жизни ее муж вел себя образцово. Он не пил, не проявлял интереса к дорогой одежде и изысканной еде, его смущали нескромные телевизионные программы. Она дала понять, что он был девственным до женитьбы. Конечно, она, как могла, защищала репутацию и доброе имя своего мужа. Но у Мори не было оснований не верить ей.

— Ах, если бы мы побольше развлекались, — сказала госпожа Хара, всхлипнув, — если бы мы побольше смеялись. Мы оба. Наверное, я сама виновата. Я была плохой женой… Слишком серьезной.

Мори произнес слова соболезнования. Они прозвучали, как ему показалось, немного фальшиво. Осталось лишь попрощаться, что он и сделал.

В разросшемся саду, по которому он прошел на обратном пути, играли хорошо одетые, ухоженные детишки. Они возились в песке, деловито лепя куличики под присмотром компании нянек. Пара огромных бабочек порхала, подобно газетным обрывкам. А может, это и были обрывки газет, порхающие как бабочки. Зной давил на плечи и шею.

Мори представил себе честолюбивого молодого чиновника, сочиняющего проекты новых иено-долларовых соглашений. И этот человек одиноко смотрел в отеле, в благоустроенном номере фильм с Эдди Мэрфи. Это как-то не укладывалось в его образ, сконструированный на основании разговоров с родителями и вдовой. Несоответствие незначительное, оно почти призрачно, но Мори не захотел его игнорировать.

Мори вернулся в свой офис в Синдзюку после обеда. Пятиэтажный дом, где он арендовал две комнатки на третьем этаже, весь содрогался при землетрясениях и должен был бы уже давно развалиться под напором тайфунов. Но дом стоял вопреки стихиям. Мори было бы интересно поговорить с архитектором, который планировал это сооружение. Тот мыслил явно оригинально и, во всяком случае, не терпел окон. На фасаде, выходящем на улицу, не было ни одного, а во двор глядели окна-бойницы высотой не более полуметра. Они слепо уставились в бетонную стену соседнего дома, поставленного почти впритык. Тут не было лифта, лестница располагалась снаружи — для экономии полезной площади.

На первом этаже этого довольно странного сооружения помещалось заведение с вывеской «Волшебная дыра». Им управлял словоохотливый старикан. Мори знал с его слов, что эта «дыра» очень прибыльна. Внутри ее в любой из темных кабин можно было увидеть на телеэкране какой-нибудь порновидеофильм. Мужчины смотрели стоя.

Но главной услугой этого заведения была и в самом деле «дыра». Вернее, отверстия в задних стенах кабин. Глядя на экран, клиент мог за дополнительную плату получить дополнительное удовлетворение от женщины, сидящей в маленькой комнате возле «волшебных дыр». Она была очень усердна, и в «пиковые» моменты управлялась сразу в двумя, обслуживая их по полной программе. Старикан уверял, что как-то она обеспечила сразу троих.

Мори иногда видел, как она шла на работу — приземистая, бодрая госпожа лет пятидесяти.

Второй этаж занимала компания, импортирующая весьма специфическую продукцию. Офис этой компании был обычно закрыт — видимо, чтобы не досаждали вопросами потребители разных изделий, происходивших отсюда. Кто-нибудь возникал здесь только с прибытием новых товаров, о чем свидетельствовали печатные объявления, вывешиваемые на улице и у дверей. Например: «Средство от облысения, применяют десятки миллионов китайцев», или: «Крем неувядающего действия, приводит женщин к высшей точке экстаза», а также: «Особая витаминная смесь, гарантирует взрывы энергии и удлиняет жизнь».

Собственный офис Мори был небольшим, но удобным. Одна из комнат выполняла функции гостиной, приемной, кухни и спальни, в другой умещались кладовка, душ, туалет. Вместе они содержали все, что требовалось для работы и жизни, то есть крепкий письменный стол, хныкающий холодильник, обшарпанный диванчик, всегда готовый к действию магнитофон и канцелярский шкаф с картотекой, газетными вырезками, папками бухгалтерии, несколькими досье и стопкой писем от давних и новых клиентов.

Мори требовался, конечно, компьютер. Это бы все упростило, ускорило и осовременило его деятельность. Так, во всяком случае, заявила его первая, она же и последняя секретарша в свой первый и последний рабочий день. Милая была девушка, нового поколения. О том, что она немедленно увольняется, эта девушка сообщила сразу же после пользования туалетом, оборудованным по-японски, а не по западным образцам.

В данный момент у Мори было много заказов, выполненных не до конца. Надо было расследовать события разного плана, происходившие в разное время и в разных сферах жизни людей.

В последние десять лет средства на виски и сигареты он получал, расследуя прошлое женихов и невест по заказам их родственников. Очередная такая работа была связана с тем, что родители некоей невесты, уважаемые люди, занятые на Кюсю изготовлением и продажей сакэ, вдруг получили анонимку: мол, родная тетя жениха была сумасшедшей и лечилась. Родители невесты хотели, чтобы Мори это выяснил. Если аноним не наврал, свадьба, конечно, не состоится.

Еще одно дело. Весьма элегантную госпожу в возрасте лет под сорок, жену известного доктора медицины, обеспокоило поведение ее любовника. Любовник — актер, снимающийся в самурайских фильмах, стал проводить вдали от этой госпожи слишком много времени. И до нее дошел слух, что он намерен жениться на дочери крупного кинопродюсера. Вдобавок, актер попросил у своей любовницы в долг пятьдесят миллионов иен. Дело для Мори было денежное и интересное.

Мори прикидывал очередность работ, когда зазвонил телефон. В трубке звучал незнакомый голос:

— Господин Мори? Тысяча извинений. Это вы расследуете обстоятельства смерти Кэйскэ Хары?

— Кто вы, откуда у вас эти сведения? — осторожно спросил Мори.

— От госпожи Хара. Позвольте объяснить, если вас не затруднит. Я работаю в страховой компании «Мицутомо иншурэнс». Мы с Харой дружили с университетской скамьи. Мы встречались раз в месяц, у нас были общие интересы. Моя фамилия Канэда.

— И что же?

— Я виделся с ним незадолго до его смерти и хотел бы довести до вашего сведения то, о чем он рассказывал.

— Хорошо, пожалуйста. Слушаю.

Голос упал до шепота:

— Только, ради Бога, не по телефону. Если вас не затруднит, может быть, встретимся в половине седьмого у стойки с лапшой на платформе Токийского вокзала? Я буду с газетой «Сток маркет дейли»;

Вот, пожалуйста, подумал Мори, еще один, насмотревшийся телевизионных фильмов. Более нелепого места для встречи он не нашел. Но прежде чем Мори возразил, собеседник положил трубку.

Начинался час пик. По платформе потекли толпы людей. Шли пенсионеры и школьники, конторские дамы и городские служащие, служащие, служащие… Оглушали звучащие из динамиков объявления — по три-четыре одновременно, скрежетали колеса вагонов, шипели их пневматические двери, звенели какие-то колокольчики и сигналили автокары.

Вокруг стойки, торговавшей лапшой, сгрудились человек шесть, поглощая еду из фарфоровых мисок. Прибыл поезд, и пятеро вытерли губы, поставили на прилавок опустошенные миски и растворились в толпе, прихлынувшей к вагонным дверям. Шестой продолжал неспешно работать палочками, шаря при этом глазами по сторонам. Перед ним на прилавке лежала газета. Мори протиснулся ближе. Это был номер «Джапан инвестмент ньюс».

— «Сток маркет дейли» сегодня поинтереснее этой, — сказал Мори, обратившись к нему. — Там информации больше, если позволите.

— «Сток маркет дейли» не смог достать, — пробормотал владелец газеты, потупясь. — Ее распродали, пока я вышел из офиса. Извините, что сплоховал.

Это был тот же самый голос, услышанный по телефону. Обладатель его был маленького роста и худощав. Волосы на его голове едва прикрывали плешь на манер зачеса «луна сквозь бамбук». Приятель Хары казался пятидесятилетним.

— Не беда, — сказал Мори. — Раз мы все-таки встретились, не поищем ли места потише?

— Здесь хорошо, — возразил тот. — Здесь никто не подслушает, господин Мори.

Вот уж, действительно, тут самого себя не расслышишь. Они сблизили головы, как заговорщики. У Канэды ужасно пахло изо рта. Ворот его пиджака был усыпан перхотью, лицо землистое, нездоровое.

Канэда шелестел газетой, время от времени тыча в нее пальцем, будто указывал на что-то, привлекшее интерес.

Сделаем вид, что обсуждаем статью, — бормотал он нервозно. — Кажется, за мной слежка.

И он скосил глаза на платформу. Люди торопились, их прибывало.

— Извините, кто за вами следит?

— Не знаю. Вероятно, убившие Хару. Об этом-то я и хотел говорить с вами, господин Мори.

Мори присмотрелся. Левое веко Канэды подергивалось. Белки его глаз были розовые от недосыпания. Было похоже, что он слегка не в себе. Может быть, сумасшедший? Мори повидал людей, одержимых манией преследования.

— Хара покончил самоубийством, — заметил Мори. — Это установила полиция. Я хочу выяснить, что побудило его…

— Хару я знал, как знаю себя, — упрямо сказал Канэда. — Он не мог покончить с собой. Любой, но не он. Он был человеком долга.

— Но кому и зачем понадобилось его убивать?

Канэда приблизил к Мори свое лицо, запах из его рта был поистине невыносим, а его веко дергалось в тике.

— Опасная информация, — прошипел он. — Хара мне говорил, что ожидает сенсации на финансовом рынке. Мощные силы провоцируют обвал курсов валют.

— Откуда он получил эти сведения?

— Они узнали, что он назначен в комиссию, и предложили ему сыграть в их игру. Он подыграл настолько, чтобы понять механизм всей затеи.

— «Они»? Кто «они»?

— О, это спрут. Его щупальца всюду. Это сеть, пронизавшая министерства, газеты и банки. Они везде, и не исключено, что мы с вами сейчас на прицеле.

Канэда дрожал, выговаривая это. Он пугливо поковырял лапшу в своей миске.

— Интересно, — сказал Мори. — Но нельзя ли конкретнее, если вас не затруднит? Кто кому что предложил? Когда? В какой форме?

Канэда мотнул головой, будто его хлестнули.

— Нет и нет, в другой раз, — сказал он поспешно. — Сейчас разойдемся. Если они обнаружат, что я говорил с детективом, расследующим смерть Хары…

Он соскользнул с табуретки и внезапно исчез в толпе, нырнув в нее, как в поток.

— Газету! — выкрикнул ему вслед из-за стойки продавец лапши, толстый, в заляпанном фартуке. — Вы забыли газету!

— Возьмите ее себе, — посоветовал Мори.

Разговор растревожил его. Канэда, конечно, закомплексован, как многие там, на верху пирамиды. Он явный псих. Но не выдумщик.

Мори принялся за лапшу, вспомнив, что голоден. Она была приправлена, как он любил. Свиная котлета сочилась. Он доел все до кусочка и, не спеша, направился по лестнице, когда услышал истошный крик. Взвыла сирена. Приближавшийся поезд затормозил, не дойдя до конца платформы, и в воздухе взвились синие искры.

Мори понял, что именно произошло. Он ринулся вниз по ступенькам и быстро протолкался к краю платформы. Людей отгоняли, но он протиснулся и увидел, что тело отброшено ударом поезда, одна нога погибшего человека оторвана выше колена, около рельса — лужица крови. Вокруг лысины на нетронутом черепе человека свивались пряди волос.

— Как это с ним случилось? — спросил Мори стоявшего рядом носильщика в форме и с номером.

— Сумасшедший, — проговорил тот, качнув головой. — Или самоубийца. Спрыгнул на рельсы навстречу поезду.

— Именно прыгнул? Вы, извините, видели?

— Я слышал, как он закричал. Он не первый у нас. И все они почему-то кричат. Вы, может быть, знали его, господин? Скажите полиции, кто он.

Мори, не отвечая, смотрел на тело у рельсов. Теперь обрело свой истинный вес все, сказанное Канэдой.

— Нет, я не знаю этого человека, — ответил он, повернувшись спиной к носильщику.

Вновь проходя мимо стойки с лапшой, Мори обратил внимание на мускулистого парня в белой футболке, который беседовал с толстым хозяином. Теперь имела значение каждая мелочь.

В миле от Императорского дворца, в узком переулке, под сенью древних деревьев гинкго, находится чайный домик старинного образца без вывески.

В этом заведении не принимают случайных людей и не признают современных кредитных карточек.

Примерно двести триллионов иен представляли и олицетворяли гости, собравшиеся как-то вечером в деревянных стенах этого дома.

Их, как было принято, созвал побеседовать о делах господин Землевладелец, хозяин района, улиц, всей центральной части города Токио и этого чайного заведения.

Престарелые господа тихо переговаривались, уделяя вежливое внимание ужину. Господин Вещатель, хозяин телекомпании, постарался украсить форум присутствием одной из своих актрис. Роль ее была очень простой: лежать, не двигаясь, на циновке, чтобы господа могли брать с ее обнаженного тела различные деликатесы.

— Ветер с Востока ослабел, — заметил господин Дипломат, пережевывая кусочек карпа — рыбы, несущей людям удачу и долголетие. — Американцы, кажется, доверяют нашему новому человеку.

— Он — хороший политик, — сказал господин Промышленник. — Слова вытекают из его уст, как черная жидкость из каракатицы.

Господин Избиратель пошевелился, услышав это нелестное сравнение.

— У Минакавы свои достоинства. Иностранцам он нравится — хорошо говорит. Но вся наша партия и его фракция к достоинствам имярек равнодушны. Мы полагаем, что он чересчур практичен. Дух его приземлен.

Господин Избиратель взял палочками для еды щупальце осьминога и слегка поводил им вокруг левого соска девушки. Сосок набух, девушка тренированно вздохнула.

Деревянная статуя — бог процветания Хотэй — смотрела из ниши благожелательно. Одной рукой Хотэй как будто гладил свой вместительный живот, другая лежала на мешке со старинными монетами.

Чайный домик в тени древних гинкго — реликтов периода мезозоя — когда-нибудь станет музеем. В сущности, он уже был достоянием нации, только люди не знали об этом. Люди многое узнают слишком поздно.

Именно здесь, под скрипучими стропилами, знаменитой февральской ночью тридцать шестого года сошлись офицеры-повстанцы, чьи танки тогда блокировали центр Токио. Офицеры пили сакэ, ожидая, что император и армия высоко оценят их отчаянную дерзость.

Среди молодых людей, безрассудно бражничавших в последний раз в ту холодную ночь в этом доме, был, например, господин Промышленник… Другие сделали харакири или один за другим погибли в Маньчжурии, джунглях Новой Гвинеи.

Как ни странно, приземистое деревянное сооружение близ Императорского дворца уцелело затем в пожаре, зажженном бомбардировщиками Б-29. И в этом доме истинные Хозяева загодя обсудили грядущую капитуляцию. Не дожидаясь атомных бомбардировок… После войны именно здесь было достигнуто согласие финансистов с промышленниками, положившее начало «японскому чуду». А в середине пятидесятых «люди черного занавеса» — их называли так, намекая на сходство с кукловодами в театре Бунраку, — договорились слить либералов и демократов в партию политической силы, позднее взявшую власть.

Блаженно-веселый бог Хотэй доброжелательно наблюдал из своей ниши за перипетиями времени. В его присутствии планировали стратегию и тактику государственных и промышленных переворотов, финансовых интервенций, торговых диверсий нового времени. Здесь заминали скандалы, готовили брачные соглашения, смещали президентов международных компаний, пока те плясали в элитных клубах, здесь назначали премьер-министров, еще не знающих своих судеб. Здесь приводили в действие скрытые механизмы истории.

Господин Законодатель негромко сказал:

— Мы уступаем позиции, торгуя уже в убыток. Курс иены поддерживают лишь перекупщики. Рождаемость падает, население стареет, сальдо не в нашу пользу. Молодое поколение страны ушло от традиций. Наши дети перестают быть японцами.

— Люди разбогатели, — заметил господин Колесо. — Молодые больше всего хотят разъезжать в роскошных автомобилях и каждый день наслаждаться. Это естественно, но довольно опасно.

Он взял кусок из загривка красного тунца и повел им сверху вниз по гладкому животу замершей девушки, пока тот не исчез из поля зрения. Это старинный рецепт, возрожденный в Токио. Рыба должна быть свежей и крупной, а девушка — с нежной кожей и темпераментной.

— Наш главный ресурс — рабочая сила нации, — продолжал господин Законодатель. — Но рабочие стали эгоистичны и политически непредсказуемы.

— Только не в моей компании, — сказал господин Колесо.

— Вдобавок, господа, как ни прискорбно, мы перестали владеть ситуацией в некоторых секторах экономики. Констатированы новые производственно-финансовые структуры, не уважающие нашу заботу о них. Я, с вашего позволения, опечален.

Господин Законодатель выпил сакэ из невесомой фарфоровой чашечки. В груди его стало горячо. Но обида была горячее. Он не мог справиться с ней и не сдержался в словах:

— Горластый выскочка, о котором я говорю, позорит Японию.

Господин Дипломат не спеша очистил от скорлупы яйцо жаворонка. Он не взглянул на чиновника-толстячка, покрасневшего от гнева, как солнце перед закатом.

— Мы должны видеть глобальную перспективу, — сказал он спокойно. — Мы наблюдаем и предлагаем миру решения. Но центр равновесия перемещается. Позволю себе заметить, что нынешний кризис мы преодолеем, однако мы уже не в состоянии диктовать всем и вся.

— Гвоздь, который выступил, должен быть вбит, — возразил господин Законодатель неожиданно громко и агрессивно. — Я имею в виду необходимость следовать мудрости предков!

Господин Дипломат удалил с яйца остатки скорлупы и покатил его ладонью по телу девушки. Двумя пальцами он поместил яйцо в ее промежность. Девушка раздвинула ноги, слегка приподняла таз. Когда Дипломат убрал вспотевшую руку, яйца уже не было.

— Вы знаете, — проговорил он, тронув салфетку, — одна пословица очень рекомендует нам видеть различия между горой и мышью. Тот, о котором сказано, несомненно, нежелателен. Но, с вашего позволения, мир полон нежелательных людей.

Девушка передвинулась к Дипломату и, поднявшись на корточки, ласково возложила тонкие руки на его плечи. Со сноровкой профессионального фокусника господин Дипломат сунул руку в ее промежность — и вот яйцо уже снова в его ладони, лоснящееся и влажное. Дипломат присыпал его черным перцем и отправил в рот.

— Старик не простит нам слабости, — сказал господин Законодатель, невежливо подняв палец. — Он нанесет удар.

Господин Дипломат, проглотив яйцо, зажмурился, причмокнул, после чего девушка быстро обтерла горячим полотенцем его руку.

— Если вы, мой высокоуважаемый друг, уверены, что разные пустяки достойны внимания Старика, — сказал он небрежно, — тогда позвольте нижайше предложить, чтобы вы лично его и информировали.

— Я уже это сделал! — воскликнул господин Законодатель.

Наступило молчание. Господа глазели на толстячка, а он слегка поклонился и выдавил самоуничижительную улыбку. Тема сменилась. Теперь уже господин Законодатель подчеркнуто соглашался с каждым, кто бы что ни сказал за этим столом. Но он знал, и все знали, что, действуя на свой страх в одиночку, он нарушил одно из неписаных правил Хозяев. То, что он совершил, можно было сделать только при общем согласии. Впрочем, господин Законодатель не сожалел.

Два часа спустя господин Дипломат уже принимал в своем доме пару гостей — балерину и нефтяного принца. Господин Колесо рассматривал отчет дирекции своего завода в Испании. Господин Законодатель пил виски в баре Гиндзы, продолжая про себя спорить с другими Хозяевами. По его мнению, все в стране перевернулось с ног на голову. Люди слишком довольны собой и чересчур податливы на посулы. Бдительность сохраняют лишь он да Старик, сидящий в горах в своем храме.

Легко возбудимый, он взвился бы, если бы мог видеть происходившее на верхнем этаже здания по другую сторону Императорского дворца. Там, в комнате, скрытой от посторонних глаз, некто легко трогал клавиши на панели большого компьютера. На экране в бегущих строчках чередовались цифры, плюсы и минусы, предопределяя пляску команд, принимаемых брокерами на биржах всего мира.

Валютный рынок залихорадило. Цены на золото поднялись и упали. Заколебались курсы акций нескольких самых крупных компаний. Миллиарды долларов, марок и триллионы иен перешли из рук в руки, повинуясь электронным сигналам.

Господин Законодатель пил виски в неоновом свете бегущих рекламных призывов. А бог процветания Хотэй остался в темноте опустевшего чайного домика. Фары несущихся мимо машин время от времени освещали его безумный деревянный оскал.