Глава шестнадцатая
ДАГЕСТАНСКИЙ ВЕТЕР
Все было очень похоже на армейский марш–бросок.
Стремительный инструктаж актовом зале. Группа сопровождения сидит на стульях в его середине. Офицеры, провожающие их — вдоль стен, по периметру комнаты. Больше всего говорит подполковник необъятных размеров, рассказывая на все лады, что в далекой республике в делать нельзя, а что можно. (И оказывается при этом, что «можно» только одно: бдительно нести службу, не забывая о высоком звании российского милиционера). Подполковник тучен, говорит отдуваясь, и поэтому его слова на фоне непрерывного посапывания кажутся всего лишь необходимым привеском мероприятия.
Генерал, единственный из присутствующих сидящий в президиуме, за столом на небольшой сцене, в свою очередь, краток. Сказал лишь, что группа сопровождения должна вернуться обратно в том же составе, что и сейчас.
От этой речи у Игоря по лопаткам протянуло сквозняком.
За стенами актового зала последовало короткое знакомство с четырьмя товарищами по группе: Вадимом, усатым капитаном из Архангельска; Саней, коренастым старшиной из Сыктывкара; и двумя сержантами — белобрысым усатым постовиком из Данилова, Володей и — совсем молодым, чернявым, в берете морской пехоты, Валерой из родного Ярославля. «В дороге познакомимся плотнее», — заметил старший группы, капитан, когда все пятеро вышли из управления и сгрудились на трамвайном кольце недалеко от вокзала Ярославль–Главный.
И они разбежались в разные стороны. Приезжие — по магазинам, докупать мелочи в дорогу, Игорь и Валера, которого журналист за глаза назвал «морпехом» — по домам.
Если быть точным, домой Игорь придет поздно. И изрядно навеселе. И тут же закроется в своей комнате, чтобы не встречаться с хмурым взглядом отца и — полным надежды взором матери, до последнего момента надеявшейся, что их непутевый сын откажется от очередной своей сумасшедшей затеи…
…А через несколько часов будет ночной проходящий на Москву, в который они станут грузиться на промозглой платформе. Необъятные сумки из плотной синей ткани, в которых лязгали консервы, каски, бронежилеты и упакованные в брезентовые чехлы автоматы АКСу, заволакивались в тамбур под удивленным взглядом проводницы: весной 93–го российская железная дорога еще не привыкла к отправкам на Кавказ…
Потом было отдельное купе, в котором молча сидели все пятеро, старавшиеся, как по команде, не дышать друг на друга…
В Москве на перроне их встретили двое офицеров из МВД. Пустая платформа и первые лучи солнца в прозрачном еще, не загазованном воздухе столицы. Короткие и крепкие рукопожатия, обмен фразами и — почти бегом к подъезду линейного отделения Ярославского вокзала, где их ждали машины.
Уже позже отправки в Чечню перестанут быть делом секретным. Милицейские отряды станут провожать на Кавказ под оркестр и отчеты прессы, на слезы провожающих и на радость разведке сепаратистов. Но это будет позже, когда война на юге России растечется на десятилетия и станет делом привычным и обычным. В 1993–м из Северного УВД на транспорте группу сопровождения отправляли как на секретную операцию.
…Пара «жигулей» пятой модели пронеслась по непроснувшейся столице в Домодедово. Стремительная регистрация билетов без досмотра груза, нырок к трапу через спецвход аэропорта. Засовывание сумок с оружием под ноги под любопытными взглядами пассажиров…
… — Ну, вот теперь можно и расслабиться, — довольно проговорил Валера — морпех, довольно вытягивающий ноги из кресла напротив через проход.
Уфимцев кивнул: шум двигателей и синтетическая белизна салона Ту–154 успокаивала.
Игорь не боялся летать. Возможно, сыграло то обстоятельство, что к самолетам он привык с раннего детства. Его родной город, расположенный в предгорьях Урала, на две тысячи километров отстоял от родины матери в Ивановской области. Это было двое суток пути поездом. И родители решили, что это бесчеловечно — везти четырехлетнего ребенка двое суток в продуваемых купе.
Вместо этого они загрузили его на два с лишним часа в малюсенький Як–40. В самолетик с куцым салоном, узеньким проходом и маленькими креслицами, в которых мог уютно чувствовать лишь четырехлетний мальчишка, сразу же влюбившийся в тяжелые алюминиевые замки на ремнях безопасности. Ими можно было «солидно» щелкать во время полета. Более того, они принадлежали другому миру, они были НАСТОЯЩИМИ. Ради этого всего, ради полета в НАСТОЯЩЕМ самолете можно было пережить даже воздушные ямы, в которых то и дело проваливался ЯК.
От них пронзительно болели уши. И не спасали дурацкие «аэрофлотовские» «сосалки» в липких сине–бордовых фантиках с расплывчатым контуром самолета, которые виртуозно разносили на маленьких подносиках тетеньки–стюардессы. Ради полета можно было простить и холодный «отстойник» для пассажиров с асфальтированным почему–то полом, без кресел и лавок, где он не по часу просиживал с родителями на чемоданах в ожидании «погоды» над затянутым пургою аэропортом.
За самолет можно было простить все.
И он вспоминал, с какой жадностью тянул за рукав отца, едва в запыленном троллейбусном окне на секунду мелькал малюсенький задний дворик мастерских авиационного института, в котором стоял, хищно вытянув комариный нос СУ–15. А как Игорь завидовал Сашке с пятого этажа из четвертого подъезда, у которого на полировке телевизора «Чайка» стояла НАСТОЯЩАЯ модель белого вертолета Ми–6, подаренная ему отцом–летчиком, летавшим где–то за Полярным кругом…
Может, ему нужно было стать летчиком? Уже позже он узнает, что в авиаторы берут только со стопроцентным зрением, и его две диоптрии правого глаза, не дотягивающего до «единицы», закроют детскую мечту. Но он до десятого класса будет бегать на все авиационные праздники, полной грудью вдыхая ни с чем не сравнимый запах керосина и горячего алюминия обшивки. На всю жизнь Уфимцев так и не научится боятся высоты и втянет в кровь будоражащий нервы креозотовый запах дальних поездов и продуваемые всеми ветрами взлетно–посадочные полосы таких же далеких аэропортов.
Может, поэтому его все время тянет куда–то?
Полтора часа полета пронеслись мгновенно. И когда «тушка» сделала крутой вираж, снижаясь и заходя на глиссаду, Уфимцев перегнулся через колени капитана Вадима, сидящего рядом, и завис над иллюминатором. Упираясь лбом в холодное, толстое и выпуклое стекло, продернутое седой паутиной изморози, он успел рассмотреть сквозь пелену облаков черноту Кавказских гор и свинцовую кромку Черного моря. Горы оказались не такими уж красивыми, какими он их себе представлял, да и море не внушало романтических чувств. Далее где–то сбоку мелькнуло большое серое пятно большого города. Самолет вновь сделал вираж и неприглядную картинку под крылом заволокло пухлой ватой облаков.
На земле было не лучше.
Придавленный низким серым небом аэропорт, затыкающий рот, рвущий одежду ветер и никаких признаков человеческого жилья. Бабий отчаянный крик у трапа: толпа женщин в черном встречала ящик гроба, спускаемый из багажного отделения самолета. Вопли на гортанном языке уроженцев гор были понятны без перевода. Как понятны похоронные причитания матерей и сестер всего мира: «На кого ты нас покинул?!»
«Еще один джигит не поймал свою московскую птицу счастья», — мелькнуло в голове Уфимцева.
Небольшое бетонное здание аэровокзала. В нем — мрачное отделение местной транспортной милиции, обитое коричневым пластиком. У телефона дежурного сидел с красными от недосыпа глазами и осипшим голосом тучный усатый майор–аварец. Он посмотрел на прилетевшую группу сопровождения из России с нескрываемым раздражением:
-Какой тебе Махачкала, а? — хрипит майор старшему группы, капитану Вадиму, — До Махачкала еще ехат и ехат. А ехат не начем. Вон, — майор тычет короткопалой, густо заросшей черной шестью рукой в сторону небольшого коридорчика, где в узких креслицах, позаимствованных явно из зала ожидания, со скучающими физиономиями сидят четверо русских милиционеров в такой же синей полевой форме МВД, — эти из Воронежа уже десять часов сидят. И вы сидите! Нэту автобуса, понимаешь, бляха–муха! И вообще сейчас не до вас, понимаешь? В Хасавюрте, в райотделе бандиты всю оружейку взяли. Пятнадцать «пээмов», десять автоматов, три тысячи патронов! Как взяли? Всэ на обед ушли, один помощник дежурного остался. Вошли, пушки наставили — и все! Нэт, не убили. Мы же на Кавказе. Про кровную месть слышал? Пока боятся стрелять. А как долго будэт это пока… В общем, сидите, ждите!
Автобус приехал часа через четыре. Майор все–таки сумел убедить свое начальство, что десяток вооруженных русских ментов, бродящих по залу аэропорта под недовольными и подозрительными взглядами местных пассажиров, явно не добавляют спокойствия в общую нервозную обстановку вокруг.
-Понимаэтэ, — втолковывал он, — Сейчас всэ свихнулись на оружии. Всэ стволы хотят. Такие, как у вас, — последовал кивок на автомат АКСу–74, висевший стволом вниз под правой рукой капитана, — Дураков у нас — немеряно. Я бы не хотел, чтобы они еще на аэропорт напали! Да и национальный вопрос… Э–э, как тебе объяснить? В общем, наши здесь не все в восторге, что мы свои проблемы с помощью масквичей решаем.
-Мы не москвичи, — заметил стоявший рядом Уфимцев.
-Да какая разница! Около Масквы живете — значит, масквичи.
…Видавший виды микроавтобус на базе грузовика ГАЗ–51, с рычагом для механического открывания единственной двери, торчащим под правой рукой водителя, на родном брате которого Игорь ездил еще в раннем пионерском детстве, все катился и катился, демонстрируя пассажирам далеко не курортные пейзажи. Серая невзрачная долина, придавленная тяжелым небом и подпертая с одной стороны горами, а с другой — туманной дымкой, с рядом унылых коттеджей вдоль дороги, оказалась историческим Дербентом. Самого города милиционеры так и не увидели, объехав его стороной и удовольствовавшись рассказом водителя, что в нем есть древняя крепость, а облупленные двухэтажные коттеджи с заколоченными щитами окнами, стоящие вдоль дороги — бывший санаторий, в котором сейчас расположились пограничники, выведенные из Азербайджана после распада Союза.
Затем появились унылые обшарпанные серые пятиэтажки, оказавшиеся одним из микрорайонов столицы Дагестана. С центром города гости республики в тот день тоже не познакомились, оказавшись сначала на узких привокзальных улочках, затем — в холодных номерах гостиницы «Приморской». Спустя несколько лет, просматривая в который раз первый советский фильм–катастрофу «Экипаж», Уфимцев в сцене встречи у моря положительного папы и стервы–мамы увидит за их спиной знакомый силуэт с козырьком крыши и сплошной лоджией на верхнем этаже.
Гостиница, как ей и полагалось из названия, находилась у моря. Пляжа на берегу не было, зато вдоль него тянулись унылые корпуса складов и железнодорожные рельсы сортировочной станции. Понять логику архитекторов, возводивших в таком месте приют для туристов, при всем желании понять было невозможно.
Ветер с Каспия вовсю гонял густо замусоренную свинцовую волну, раскачивал флотилию катеров и моторных лодок, ошвартованных у ржавых пирсов, завихрял тучи пыли, замешанные на лохмотьях газет, окурков и обрывках целлофановых пакетов. Складывалось впечатление, что дворники в этом приморском городе с крутыми улочками и серыми домами вымерли как класс вместе со смертью великой державы. Впрочем, Игорь и раньше, на примере Москвы образца 1991 года, успел убедиться, что первым признаком бардака в стране является неубираемый мусор на улицах и катастрофически разрастающиеся помойки…
Ветер насквозь продувал обшарпанную «Приморскую». Уфимцев, глядя сквозь окно в холодном номере на мрачный пейзаж, мысленно ругал себя за излишнее оптимистическое отношение к жизни, подтолкнувшее его взять плавки с собой на этот, с позволения сказать, «курорт».
Гостиница была совершенно пустой. Если, конечно, не считать табора таджикских цыган, галдящей толпой осаждавшего администратора — тетку с высокой, травленой пергидролем, прической, тоскливо взиравшую на них из–за высокой стойки. Тетка откровенно обрадовалась появлению милиционеров (при их виде табор куда–то стремительно рассосался), и на радостях даже дала распоряжение разогреть титан, дабы гости могли принять душ.
Уфимцев ежился под чуть теплой водичкой в ледяной душевой и утешал себя фразой капитана Вадима, моющегося в соседней кабинке: «Лучше так, чем никак!»
…Сержанты уже успели разложить на застеленном газетой столе горы свежей редиски, зелени и водрузить над всем этим южным великолепием пару купленных в ближайшем ларьке бутылок коньяка «Дербент», как на пороге появился Вадим:
-Сворачиваемся! — махнул он рукой, — Усиление обявили. Будем сегодня до утра на железнодорожном вокзале дежурить, — Игорь, — обратился капитан к журналисту, — Тебе, естественно, на вокзал переться не обязательно.
-А что я здесь буду делать в одиночку? — уточнил Уфимцев, — Поболтаюсь лучше с вами.
-Лады, — мотнул головой Вадим, похлопал по карманам своей форменной куртки и протянул корреспонденту белый пластиковый цилиндр с малиновым колпачком, — На вот возьми «черемуху» на всякий случай. Оружие тебе не полагается, так хоть этим… На вот еще… Не порежешь, так попугаешь!
И в карман джинсовой куртки Игоря перекочевал китайский нож с выкидным лезвием.
-«Броник» возьмешь? — решивший оснастить корреспондента всем чем можно и чем нельзя, капитан кивнул на койку, на которой лежал легкий милицейский бронежилет, — Под куртку!
-На кой ляд он мне нужен! — усмехнулся Уфимцев, — только от ножа и спасает. Ты мне еще до кучи каску на голову предложи надеть. Тогда уже точно все бандиты с вокзала разбегутся при виде такого чучела.
Город был погружен в непроглядную южную ночь, лишь на перекрестках пробиваемую желтыми слабыми огоньками лампочек, болтающихся на одиноких покосившихся столбах. Вокзал же, как и полагалось, источал потоки света, льющегося на привокзальную площадь из широких окон.
Напротив главного его входа возвышалась монументальная фигура пожилого джигита в папахе и бурке, восседавшего на таком же монументальном скакуне. Впрочем, освещения хватало только на коня и бурку, голова же легендарного Махача, в честь которого и был назван город, тонула в темноте.
Вокзал, несмотря на поздний час, бурлил. На перроне потомки Махача, одетые в интернациональные вьетнамкие спортивные костюмы и кожаные куртки, бодро брали штурмом поезд Махачкала–Астрахань. Провожавшие кунаки энергично запихивали своего земляка через разбитое окно уже запертого тамбура. По соседству, не обращая внимания на предупреждающие окрики осатаневших проводниц и уже тронувшийся поезд, другая компания джигитов заволакивала вовнутрь сумки с барахлом.
За всей этой энергичной кавказской жизнью с невозмутимым кавказским спокойствием наблюдал местный милицейский патруль.
-Салам, — старший патруля с погонами сержанта протянул руку Вадиму, — Мне сказали, что будете нам помогать. Это хорошо. Стойте здесь и ни во что не вмешивайтесь. Если что — мы сами порядок будем наводить.
-Что–то не видно здесь порядка, — скептически пробурчал капитан.
-Э–э, — разве это беспорядок? — возразил сержант, — Это — нормально.
В это время уже подбирающийся к выходной стрелке поезд конвульсивно дернулся и застыл. Пронзительно завизжали тормоза.
-Эх, бляха, опять кто–то стоп–кран сорвал! — воскликнул дагестанец, и повернулся к своим, — За мной! А вы, — притормозил он на секунду, — говорю вам, стойте и ни во что не вмешивайтесь!
И патруль дагестанцев резвой рысью помчался в голову застывшего поезда.
Прошел час. За это время пассажирский поезд был отправлен вопреки давно сорванному расписанию, и вокзал опустел. Вдоль касс в зале лениво и неприкаянно бродил русский милицейский патруль. Дагестанские коллеги с таким же служебным рвением утюжили платформу.
-Игорь, — окликнул журналиста Вадим, — тебе не надоело? До утра здесь будешь болтаться? Послушайся совета — иди в гостиницу, пока не поздно. Дорогу до гостиницы запомнил?
Уфимцев глянул на часы: было половина девятого вечера. Перспектива болтаться по пустому вокзалу до утра его радовала все меньше.
-Ладно, — махнул рукой он, — я пошел.
Круг света, опоясывающий вокзал, кончился как–то сразу. И ветер стал более ожесточенным, ночь непрогляднее, а тени от мотающихся фонарей бросились напоминать абреков в бурках с длинными кинжалами. Уфимцев сжал в карманах своей джинсовой куртки правой рукой гладкий пенал слезоточивого газа «черемуха» , а левой — рукоятку ножа, стиснул зубы и шагнул в темень.
Правда, метров через сто темнота вокруг стала ощущаться неким обволакивающим безопасным покрывалом. Игорь понял, что мрак на улице служит ему добрую службу, скрывая от людей. А ветер заглушает звук его шагов. Он вышел на середину проезжей части, подальше от черных провалов переулков и двинулся навстречу фонарю, одиноко мотающемуся на перекрестке.
Перекресток представлял на Уфимцева большую опасность, чем вся эта черная узкая улица: на нем он был как на ладони. Журналист до рези в глазах всматривался вперед, боясь пропустить малейшее ЛИШНЕЕ движение в маете света. Нервозности добавляли глухие удары, долетавшие из темноты: в городе кто–то целенаправленно лупил из дробовика.
Игорь скорее почувствовал чем увидел, как вдоль забора скользнула тень. Она, как и Уфимцев, казалась крайне заинтересованной, чтобы не попасть в круг желтого цвета фонаря. Мелькнула и–пропала. Ее можно было принять за кошку, если бы не длинный ломаный силуэт, на мгновение отпечатавшийся на ближайшем заборе.
Игорь остановился. Тени больше не было. Не было и желания идти вперед. Уфимцев беспомощно оглянулся назад, во тьму длинной улицы, которую он только что одолел, и понял: вернуться в свет и безопасность вокзала он, конечно, сможет. Вот только каким взглядом на него будут смотреть ребята, ЕГО ребята… Уфимцев сдернул колпачок с баллончика со слезоточивым газом, еще раз ощупал нож в левом кармане куртки и, упрямо нагнув голову, двинулся вперед.
Интуиция его не подвела. Игорь едва успел пройти освещенный перекресток, как из ближайшего проулка на него выметнулась вихлястая фигура. Между ними было около пяти метров, поэтому Уфимцев, остановившись, стал просто ждать.
Человек был один и это внушало оптимизм. Однако проулок, из которого он вышел, был глубокий и темный, и о том, сколько в нем могло прятаться людей, думать не хотелось.
Уфимцев положил большой палец на кнопку спуска баллончика и просто молча ждал. У того, кто шел к нему навстречу, нервы оказались хуже.
-Эй, братан, — с кавказским акцентом окликнул он журналиста, — сигареты есть?
«Блин, везде одно и то же, — промелькнуло в голове Уфимцева, — могли бы что–нибудь поостроумнее придумать. С местным колоритом… Э–э, да он пьяный! Эк его мотыляет!»
«Братан», одетый в желтую дерматиновую, под кожу, куртку, черные вьетнамские «треники» с двумя оранжевыми полосами и белые разбитые кроссовки, стоял в метре от Игоря и едва покачивался. Уфимцев едва сдержался, чтобы не окатить его «черемухой», но остановился, поразмыслив, что сделать это всегда успеет.
-Не курю, — как можно сдержаннее ответил он.
-Да? — обтреханный, ростом ниже среднего, худой мужик лет тридцати хитро, как это удается только пьяным ( считающим себя верхом проницательности), усмехнулся, — А за базар ответишь?
-За то, что не курю? — уточнил Игорь и ласково погладил большим пальцем баллончик, по–прежнему спрятанный в кармане.
«Так, все идет к тому, что придется его травить, — подумал, — Блин, говорят, что на некоторых пьяных газ не действует… Вот заодно и проверим!»
И Уфимцев почувствовал острое и неприличное желание окатить этого выпивоху слезоточивым газом. Просто так, ради спортивного и совершенно безнаказанного интереса. Он с трудом погасил где–то в районе диафрагмы веселое и бесшабашное чувство и успел подумать: «Наверное, у шпаны такие же ощущения!»
Но он тянул время. Ему казалось, что еще рано, что еще мужик не зарвался, что, в конце концов, не совсем правильно ему, трезвому, в друг ни с того ни с сего, гасить этого бухого сморчка.
-Ага, — кивнул головой «сморчок», — Так за базар ответишь?
При этом он был совершенно серьезным, явно не понимая, какую галиматью сейчас несет. Это было частью его жизни, другой он явно никогда не видел.
-Отвечу, — кивнул головой Уфимцев.
«Когда же травить — сейчас?»
Странно, но ответ приблатненного удовлетворил. Но не успокоил. Он продолжал исполнять ритуал двух дворовых псов, вдруг встретившихся на «ничейном» перекрестке.
-А перед братвой моей ответишь?
-Отвечу, — твердо решивший «гасить» мужика при первом его резвом движении, уверенно «задрал лапу» журналист, — А перед моей ответишь?
-А чо у тебя за братва? — «повел хвостом» конкурент.
-Нормальная братва. Вон на вокзале сидит. С «пушками».
-Мда?… — озадаченно буркнул мужичок, — Жалко, что ты не куришь…
После этого он сгинул в проулке, словно и не было.
До гостиницы Уфимцев добрался без дальнейших происшествий.
Глава семнадцатая
ПЕРВАЯ РАЗДАЧА
Утром следующего дня в гостиницу завалилась усталая группа сопровождения.
-Было чего? — Уфимцев, приподнявшись на локте, едва высунул нос из–под одеяла в холодном номере.
-Нет, — устало ответил расстилавший соседнюю кровать Вадим, — Служба как служба. Сегодня днем отсыпаемся, с вечера уходим на маршрут. Поезд Махачкала–Москва. Фирменный. За это надо тебе «спасибо» сказать. Местные решили прессе дерьмо не показывать. А то засунули бы во вчерашний «астраханский», как коллег с Приволжского УВДт. Клоповник еще тот. Да ты сам вчера его видел…
После этих слов капитан уткнулся лицом в подушку.
…Поезд действительно был фирменным, столичным. Чистые дорожки в купейных вагонах, целые, свежевымытые стекла на окнах. Чистые стены, выспавшиеся проводницы, одетые в отутюженную форму, с русскими лицами. И — нескрываемая радость на них:
-Ребята, вы нас охранять будете? Ну, слава Богу! А то мы тут намаялись…
На перроне группу сопровождения встречал дагестанец, отглаженный, облаченный в китель с белой рубашкой и погонами старшего лейтенанта.
-Салам алейкум! — практически без акцента произнес он и протянул руку, — Меня зовут Магомед. По–вашему можно Миша, можно Мага. Кому как нравится. Вместе с вами поеду. В случае чего, буду проблемы с местным населением разруливать. Вы же наших порядков не знаете. Тут до вас на этом поезде московская группа ездила. Начудили… До сих пор матери детей московским ОМОНом детей пугают.
-Это плохо? — спросил Уфимцев.
-Для вас — хорошо. Меньше будут качать права. А вот для нас… Нам здесь, ребята, еще жить.
Расположившись в штабном вагоне, в купе по соседству с бригадиром поезда, четверо милиционеров и журналист слушали короткий инструктаж своего местного коллеги.
-Самая большая сейчас проблема, — рассказывал Магомед, — Это Чечня. Поезда, которые идут через нее, грабят постоянно. Грабят тремя способами. Первый, для мелких шаек, — это когда под видом пассажиров бандиты садятся в поезд и ждут длинного пустынного перегона. После чего достают из сумок автоматы и говорят: «Надо платить таможенный сбор для проезда через суверенную республику Ичкерия!» Местных жителей грабят нещадно, но физически не трогают. Если, конечно, сопротивляться кто–нибудь не будет. С русскими пассажирами хуже: баб насилуют и угоняют в рабство, мужиков чаще всего убивают. Тут на прошлой неделе таким образом всю семью вырезали. До этого солдат в отпуск поехал. В форме… В общем, голову так и не нашли. Эти банды самые отмороженные, но и малочисленные. Ограбят пару вагонов, рвут стоп–кран и смываются. Если поезд сопровождается милицией, сидят тихо, в открытый бой не лезут.
Второй способ вы в кино про белых видели. Банда тормозит состав где–нибудь в степи и потрошит весь поезд. С этими нужно будет воевать. Но, как правило, недолго. Пару магазинов выпустил, они поймут, что поезд под охраной, тоже стрельнут для очистки совести, и ноги делают. Они же бандиты, а не солдаты. А какой уважающий себя бандит из–за сумки с барахлом под пули полезет?!
Есть третий вариант. Это ребята из чеченской транспортой полиции. Сейчас Дудаев хочет показать, что он, типа, цивилизованный правитель и ситуацию в Ичкерии контролирует. Поэтому он для сопровождения наших, российских, поездов, своих полицейских направляет. Садятся они на границе с Дагестаном, в Хасавюрте. Чаще — в Гудермесе…
-Что за публика? — уточнил старший группы.
-Разная, — ответил старлей, — Бывшие милиционеры, бездельники всякие, а то и обычные уголовники. С этими нужно ухо держать востро. Сами могут поезд ограбить, если он без сопровождения идет, но на открытый конфликт не лезут, держат себя как коллеги с коллегами. Но… У них с оружием хреново. В основном АКМы. А сейчас в Чечне на «черном» грозненском рынке «пээмы» и такие как у вас, — Магомед показал глазами на укороченный автомат, — стволы очень ценятся. Так что могут из–за ствола и заколбасить…
-Спасибо за наводочку, — пробурчал Вадим.
В теплом светлом купе мягко плескался в граненых стаканах свежий чай, темнота за окном убаюкивала, вагон мягко постукивал на стыках рельс. В этой привычной обстановке Игорю не хотелось думать, что рельсы эти проложены по горячей кавказской земле, и поезд этот мчится не просто «от станции А до станции Б» где–то в глубине России, а через смутное военное время постсоветского пространства, когда одна страна уже перестала существовать, а другую еще предстояло построить. Подтверждением этому служила непроглядная ночь за стенами вагона: ни фонарей полустанков, ни разноцветных фонарей семафоров. Дорога была прямая, как рельс, в одну сторону и без отводных путей.
-Хватит лясы точить! — Вадим резким движением отодвинул дверь купе и подхватил автомат, — Пошли по поезду пройдем, чтобы народ знал: поезд охраняется.
-Не только народ, но и наводчики тоже, — добавил Мага.
Игорь одернул под джинсовой курткой бронежилет с металлической пластиной напротив сердца, всученный ему с грехом пополам капитаном, и выбрал себе место в середине группы. Место ему тоже заранее подготовил Вадим. Тут журналист не протестовал: понты и героизм заканчивались — начиналась будничная работа.
Хасавюрт проскочили без приключений.
Мага в облюбованном группой сопровождения купе отхлебнул из стакана уже остывший чай и оглядел всех:
-Скоро Гудермес! Поезд стоит всего пять минут, и нужно держать ухо востро: как бы чеченцы к вагону бомбу не прицепили. Уже бывали случаи. А вообще… — он улыбнулся, — Здесь дубленки очень дешевые: шкуры бараньи свои, скорняки тоже, женщины рукодельничают так, что от заморских турецких не отличишь. А цена — в десять раз дешевле! Правда, поезд мало стоит, могут фуфло подсунуть — не разглядишь!
Уфимцев вспомнил стихийный рынок на платформе ярославского северного городка Данилов и кивнул головой:
-В России такое тоже бывает!
Пронзительно завизжали тормоза. Милиционеры, столпившиеся в тамбуре, подталкивая друг друга, скатились на перрон.
-Рассредоточиться вдоль вагонов! — приказал капитан, — К поезду никого не подпускать! — он повернулся к журналисту, — держись рядом, ежели что…
«Ежели что» оказалось двумя женщинами с дубленками в руках и еще несколькими пацанами, с ходу предложившими купить пакеты с одноразовой китайской лапшой и газировкой «Буратино».
-Спасибо, не нужно! — отмахнулся Вадим и пробурчал себе под нос: «Еще отравят чем–нибудь, кооператоры сопливые!»
Поезд тронулся. Игорь, стоя на тамбурной площадке около открытой двери и рассматривая чистенький, недавно побеленный вокзальчик Гудермеса, не мог представить, что пройдет меньше двух лет, и на этом месте останутся только коптящие развалины.
После того, как поезд миновал выходную стрелку, группа сделала еще один проход вдоль состава.
Уфимцев не успел ничего понять, как оказался в самом конце милицейской цепочки. Шедший за ним Володя–даниловец, повинуясь знаку капитана, отпихнул журналиста и оказался вместе со своими товарищами перед полураскрытыми дверьми купе. При этом автоматы товарищей, все как один, смотрели вовнутрь.
Краем глаза Игорь успел заметить лениво расположившегося на верхней полке небритого мужчину в начинающем уже набивать оскомину синтетическом спортивном костюме. Около головы пассажира расположился АКМ с отпиленным прикладом. Уфимцев готов был поспорить: час назад они проходили мимо этого купе, и на полке никого не было.
-Ваши документы! — жестяным голосом скомандовал капитан.
Чеченец, по–прежнему не стирая с лица ленивую улыбку, медленно и аккуратно, двумя пальцами вытащил из кармана спортивной куртки зеленое удостоверение.
-Спокойно, ребята, — проговорил он, глядя в автоматные стволы, целящиеся ему голову, при этом улыбка все больше становилась похожа на искусственную маску греческой трагедии, — Я полицейский! Транспорная полиция республики Ичкерия. Там и разрешение на ношение оружия есть.
-А мне наплевать на твое разрешение, — кинул капитан, — Каким образом ты здесь оказался? Этот поезд — территория Российской Федерации!
-Поезд–то, конечно, да, — ответил чеченский полицейский, — Но земля–то ичкерийская! Ладно–ладно, ребята! — он примиряюще развел руки, — Не будем ссориться! У меня приказ охранять поезд от бандитов! У меня еще люди в вагоне–ресторане, у всех документы в порядке. Одно дело делаем! Не будем ссориться!
-Капитан! — потянул за рукав Вадима Магомед, — Это сейчас обычная практика. Не будем нагнетать. Пусть сидит.
-Ладно, — повернулся к своим подчиненным старший группы, — Пойдем в вагон–ресторан, посмотрим, что там за публика сидит. Валера, — он обратился к Морпеху, — запомнил вагон и купе? Через полчаса возьмешь с собой Володьку (он кивнул даниловцу), проверишь этого «полицая». Понял?
Морпех кивнул, при этом энергично поправив автомат на плече:
-Не уйдет!
-Уже ушли, — зло бросил капитан, — Посадку их в поезд мы прозевали! Ведь кто–то же их с обратной стороны тамбура впустил!
-Пока ребята! — поднял руку на прощанье полицейский, при этом улыбка у него опять стала искренне–ленивой.
Улыбка напоминала гримасу: скошенный в сторону накрашенный помадой рот, над ним — остекленевшие от страха глаза. Весь этот набор принадлежал буфетчице вагона–ресторана.
-Они там, ребята… — женщина показала рукой за штору, прикрывавшую вход в основной салон.
-Как они здесь оказались? — резко спросил капитан.
-Постучали, я открыла…
-Какого хрена открыла? — грубо кинул Морпех, — Вас же предупреждали: на остановке тамбуры держать на замке!
-Они гранату показали, сказали, что… — буфетчица задохнулась.
-Вот из–за таких как вы, в случае чего, мы в спину и получаем! — зло бросил Вадим, — Ладно, успокойтесь! Что они делают?
-Чай пьют…
Они действительно пили чай. Трое чеченцев в различном возрастном наборе: младшему чуть больше двадцати, среднему — за тридцать, старший, одетый в форменный китель и брюки советсткой милиции с погонами старшины, уже подходит в сорокапятилетнему возрасту.
Впрочем, при кавказской небритости двухдневной давности любой постареет на десять лет. А небриты были все трое.
-Капитан Демин! — Вадим бросил руку к козырьку кепи, — МВД Российской Федерации. Этот поезд охраняется группой сопровождения транспортной милиции. Кто вы такие и что вы здесь делаете?
При этом он старательно не смотрел на висевшие на спинках диванов АКМы со отпиленными прикладами. Достачно было того, что вооруженный квартет, сгрудившийся у него за спиной, глядел на них вовсю. За спинами милиционеров скучал Уфимцев.
-Э, коллега, ты садись! — старшина похлопал по дивану рядом с собой, — Мы тоже полицейские, одно дело делаем. Охраняем. Ты не беспокойся, пока мы здесь, на земле Ичкерии никто вас не тронет!
-А я и не беспокоюсь, — процедил Демин, — Ты мне лучше скажи, старшина, каким образом вы в вагон попали?
-У каждого есть маленькие секреты, — расплылся в улыбке полицейский, Садитесь, ребята, покушайте с нами хлеб–соль…
-Твой «маленький секрет» гранатой называется? — не сдавался капитан.
-Какая граната, командир? — вмешался в разговор чеченец среднего возраста, — Это ты у ней спросил?
Он кивнул в сторону бледной буфетчицы, замершей за стойкой бара.
-Женщина напутать могла! — усмехнулся он, — Какая граната?
Полицейский взял со стола плоскую темную фляжку, протянул ее в сторону капитана.
-Вот что я ей показал, — теперь он улыбался во весь рот, — Я попить попросил, чаю. Понимаешь? Не веришь? Ладно!
-Ты не беспокойся, — оборвал словоохотливого коллегу старшина, — Мы на границе в Осетией сойдем. Через два часа. А сейчас чаю попьем, в гости к вам в купе зайдем. Приглашаешь?
… — Капитан, — вполголоса проговорил Мага, повернув на себя Вадима, — Пусть сидят. При нас грабить не будут. А мы еще зайдем сюда проверить…
-А ты откуда знаешь, где мы расположились? — спросил Демин поверх фуражки невысокого старшего лейтенанта.
-Я в транспортной милиции пятнадцать лет отслужил, — улыбнулся старшина, — Сам всегда ездил в бригадирском купе!
…Опять бригадирское купе. Но в нем не осталось недавней безмятежности, пусть относительной, но все же безмятежности. Сыктывкарский Володя с автоматом наперевес дежурит в коридоре вагона. Валерка–Морпех, вогнав патрон в патронник своего АКСу, качается в такт поезда в тамбуре.
-Ты, капитан, не дергайся, — говорит Магомед, — Это обычное дело. Проедут и сойдут. Главное — не дергаться…
-Вадим, — обращается к Демину Уфимцев, — ты бы мне хотя бы пистолет дал. А то…
Капитан вытаскивает «макаров» из кобуры, щелчком затвора загоняет патрон в патронник, ставит на предохранитель и под внимательным взглядом журналиста прячет оружие обратно.
-Успеешь получить, если что, — негромко отвечает он.
-Получить что? — через силу улыбается Игорь, — Ты на что намекаешь?
-Пистолет! — Демин юморить не склонен.
В коридоре хлопнула дверь. Зазвучали мужские голоса. Троица полицейских втиснулась в купе. Вслед за ней, словно невзначай, втолкнулся Саня Сыктывкарский. Забился в уголок у входа, недвусмысленно выдвинув вперед из–под руки автоматный ствол. Все, теперь чеченская группа сопровождения блокирована надежно: зажата плечами соседей и находится под прицелом.
Впрочем, чеченские полицейские этого словно не замечают: небрежно засунули за спины свои обшарпанные армейские «калашниковы», вытянули, насколько это возможно, ноги, и намерены вести светскую беседу.
-Вы откуда ребята? — первым начинает небритый среднего возраста и тут же представляется:
-Ваха!
-Из России, — неприветливо отвечает Володя Даниловский.
-Это понятно! — чеченец смеется, демонстрируя крепкие белоснежные зубы, — Это понятно, что не из Турции! Откуда?
-Допустим, из Ярославля, — бросает архангелогородец Демин.
-Серьезно? — оживляется самый молодой, — Я в армии служил в Ярославле. Знаешь, в центре казармы такие были, на крепость похожие? Мотострелковый полк.
-Ну, есть такие, — включается в разговор Игорь, — Полк расформировали, там сейчас молодежный центр.
-Красивый город, — мечтательно замечает молодой и добавляет, называя себя:
-Умар!
-Это Умар молодой, — говорит старшина, — А я — Умар старший!
Сквозь автоматные стволы друг к другу протягиваются мужские руки, чтобы скрепить знакомство.
-Э, мужики, — продолжает Умар–старший, — чтобы независимость построить, много дел придется делать. Бандитов много, поезда грабят, всех грабят, а нам куда деваться? Стрелять нельзя, зачем кровников заводить? Раньше лучше было. Если что — начальник русский, он виноват, а сейчас не на кого списывать. Самому отвечать надо. Тут ко мне приходят, говорят: помоги, три контейнера с поезда нужно снять. А я этот поезд охраняю. А как не помочь, если с моего села? А поможешь… Я — мент, понимаешь? По жизни мент и разбойником быть не могу. В общем, договорился с машинистом, тот встал под линией электропередач. Дураки кран подогнали, линию задели… От крана — одни головешки. Разве я виноват, что они про технику безопасности ничего не знали? А аванс я уже получил!
Старшина засмеялся. Один.
-А в кране кто сидел? — спросил Уфимцев.
-А, не наш. Наняли какого–то со стороны, с Грозного…
-Да, действительно, — пробурчал под нос журналист, — чтобы независимость сделать, нужно головой думать.
-А террористы эти долбанные? — продолжает Умар, — Два месяца назад проводнице бакинского поезда посылку передали. Типа для родственников. Ну она и взорвалась на перегоне, как раз на нашей территории. Полвагона — в хлам!
Старшина заскрипел зубами:
-Я тогда на сутках был. Сам собирал то, что от людей осталось. Девочке одной голову… Да я этих гадов зубами бы загрыз!
-Как ты думаешь, кто это мог бы сделать? — спросил Игорь.
Ответил средний, Ваха:
-Это армяне с азерами все Карабах делят. У нас. А что, очень удобно: бахнуло в Чечне, значит виноваты мы!
… — Ребята, а у вас патроны есть? — сквозь паузу спросил Умар–молодой, — Лишние?
-А зачем вам? — вопросом на вопрос ответил Демин.
-Так, — помялся полицейский, — Надо. У нас свадьбы, понимаешь? На свадьбах стреляют. Обычай такой. Патронов много нужно!
-Так у вас калибр другой, — вмешался Саня Сыктывкарский, до сего момента внимательно слушавший разговор и не опускавший вниз ствол своего автомата, — У нас 5,45, у вас — 7,62. Не подойдет.
-А может, автомат продадите? — не отчаивался молодой, — Хорошо заплатим. Всем. А в рапорте напишете, что отобрали.
Демин в своем углу шумно завозился, сдвигая на живот кобуру с пистолетом.
-Ну нет так нет, — примирительно произнес старшина, — И вообще, ребята, давайте жить дружно. Одно дело делаем. Дудаев–Шмудаев… Один уйдет, другой придет, а соседями все равно будем.
-Ты за всех то не говори! — пробурчал Ваха.
-Молодой ты, Ваха, — повернул в его сторону голову Умар–старший, — еще не знаешь много. Был имам Шамиль. А как закончил Шамиль? Почетным гостем у белого царя. Все не так просто, Ваха…
Он завозился, поднимаясь с сиденья:
-Ну, нам пора. Жаль, что патронов нет…
… — Спрыгнули! — вернулся в купе провожавший чеченцев Морпех.
-И тот, в купе, тоже исчез! — доложил прочесавший поезд Володя Даниловский.
Он шумно шлепнулся на дерматиновое покрытие сидения и вытащил из кармана колоду засаленных карт:
-А теперь можно и в дурачка подкидного!
Магомед отжался на руках и закинул свое тело на вторую полку. Оттуда он небрежно произнес:
-А я–спать. В карты не играю, вера не позволяет.
-Тогда спи! — махнул рукой Демин, — Ты, журналист, с нами?
-Куда я денусь?
На пластиковое покрытие стола со смачным шлепком легла первая раздача.
Глава восемнадцатая
КУДА ЗАВОДИТ ЧУВСТВО ДОЛГА
К четырем часам ночи все утомились. Карты уже не так звучно шлепались на столик купе, эмоции от проигрыша или выигрыша выражались все сдержаннее.
-Еще кто будет? — командир группы отодвинул от себя засаленную стопку карт и втиснулся поглубже в угол, — Я лично пас.
Остальные милиционеры, словно повинуясь команде, шумно задвигались:
-Да на сегодня хватит!
Уфимцев, оставшийся на этот раз дураком больше всех, уже тоже не помышлял о реванше: надоело. Он лениво смотрел, как набившие в картах руку во время бесконечных дежурств соратники один за другим погружаются в дремоту. Дольше всех держался Саня Сыктывкарский, но вот и он смежил веки.
Игорю же спать не хотелось. Он знал за собой такую привычку, называя ее «сторожевой»: будь это в кабине машины во время долгого перегона или вот так, в железнодорожном вагоне, когда вся остальная компания засыпала, он еще долго не мог погрузиться в объятия Морфея, словно караулил покой остальных. Вот и сейчас он взял со стола автомат одного из сержантов и положил его на колени, направив стволом в сторону двери купе.
Сыктывкарский, уловив сквозь дрему лишнее движение, приоткрыл глаза, заметил пристальный взгляд Уфимцева и черную игрушку у него на коленях, одобрительно мотнул головой:
-Ты давай… Подежурь… Я тебя потом подменю…
И окончательно отключился.
Однако подменить Игоря ему так и не удалось: Уфимцев не сомкнул глаз до самой остановки. Через час с лишним в дверь купе негромко постучали. Группу сопровождения словно подбросили на пружинах:
-Кто?! — хрипло, со сна, спросил Вадим.
Из коридора ответили голосом проводницы:
-Подъезжаем, товарищи… Прохладный!
…Капитан, устроившись в тамбуре у открытой двери и еще не откинутой площадки, нависал над бежавшим внизу перроном, как альбатрос над бурным морем. Он всматривался в лица людей, толкавшихся внизу в ожидании посадки, пытаясь уловить хоть каплю враждебности. Но ее не было.
Была обычная суета южного городка на железнодорожном вокзале: спешащие к вагонам проходящего состава бабульки с вареной картошкой еще прошлого урожая, молодой зеленью уже этого, бутылками пива и бутылями местного самогона, спрятанными под яркими, тугими плодами свежей редиски.
Озабоченные мужики с недельной щетиной и с оттягивающими руки сумками, толкаясь, подбирались ближе к вагонам. За ними, словно лодки в кильватере крейсера, прижимаясь чуть ли не в плотную к пропавшей потом мужниной или отцовской широкой спине, торопились остальные домочадцы…
А вот и серый милицейский патруль местного линейного отдела лениво рассекает человеческие волны…
Нет, угрозы не было.
Поэтому «альбатрос» Вадим сдвинул кепи на затылок и скомандовал своим ребятам:
-Выгружаемся и — сразу на вокзал. Только быстро!
Казачья станица Прохладная в Кабарде, превратившаяся потом в город Прохладный Кабардино–Балкарской республики, была местом пересадки. Здесь группе предстояло принять встречный поезд «Москва — Махачкала» и, уже сопровождая его, отправиться обратно. Все так же через территорию мятежной Чечни, только уже при свете солнечного дня.
…Несмотря на шестой час утра, на вокзале Прохладного было тесно. Народ шумно завихрялся около касс, толкался мешками и сумками, лениво переругивался. Уфимцев сразу почувствовал изменение атмосферы: здесь больше не пахло ни напряженностью, как в Махачкале, ни опасностью, как в Гудермесе.
Здесь пахло клубникой, редисом, свежей зеленью, здоровыми дорожными хлопотами и уверенностью в завтрашнем дне. Тогда, в 1993–м, это была еще совсем мирная территория и люди на этой земле еще не переняли у своих соседей проводить кровную черту между народами и по этой черте бороться за власть…
-Поезд через два с лишним часа, — обернулся к своим капитан, — Пойдем в линейный отдел, покемарим.
Покемарить, правда, не удалось: в магазине, расположенном на станционной площади, сработала сигнализация.
-Парни! — заскочил в комнату отдыха помощник дежурного, — Выручайте, у меня под руками никого, кроме вас нет. Только на вокзале наряд, а это — время!
Группа из средней России, разместившаяся было на узких дерматиновых диванчиках, подхватив автоматы, понеслась вслед за помдежем куда–то через зеленеющие палисадники в неторопливом рассвете начинающегося дня. И адреналин вновь кольнул грудь, на мгновение перехватил горло.
Журналист, бегущий вслед за Даниловским, понял враз, почему люди идут служить в милицию. несмотря на низкую зарплату и такой же социальный статус в глазах прочих граждан.
Ради такого бега ранним утром или вечером, или днем. Когда все вышеперечисленное становится неважным, а земля оказывается такой маленькой и круглой, что ты, казалось, задеваешь звезды макушкой своего серого кепи. И ничего больше нет. Только ты. Этот бег. Сдавленный воздух в легких. Адреналин в крови. И то, что впереди…
Сработка сигнализации оказалась ложной. Обратно к вокзалу возвращались уже не спеша. Морпех, идя за спинами товарищей, тихо материл модельеров новой милицейской формы: нашитый на брючину длинным карман под автоматный магазин оказался в боевой обстановке не просто ненужным, а даже вредным. «Рожок» АКМа, запихнутый туда перед броском в сторону продмага, при беге мотался из стороны в сторону и набил на бедре внушительный синяк.
-Наивный человек, — хмыкнул капитан, услышав жалобы подчиненного, — Это карман не для боя сделан, а чтобы бутылку можно было там пронести. Понял?
-Так горлышко же будет вылазить! — не согласился «мореман».
-А курточка тебе на шо? — подключился к разговору Володя Даниловский (пара суток пребывания на «югах» уже внесла в его говор соответствующее «хэканье» — Полой горлышко прикрой и — делов–то! Кстати, командир… — обратился он к капитану, плотоядно поглаживая свой кошачий ус, — Мне в поезде проводница сказала, что тут рынок роскошный есть, казачий. Недалеко, рядом с вокзалом. Может, сходим?
Вадим задумчиво надвинул кепи на лоб: толкаться меж колхозных рядов с оружием не позволяла инструкция, но она же не разрешала и дробить группу. Собственно говоря, капитан не был суровым службистом, понимая, что бесконечное закручивание гаек приводит в итоге только к одному: срывается резьба и все едет вразнос…
-Ладно, пошли, посмотрим! — вернул он кепи в уставное положение.
Опасения Вадима о возможной толчее на базаре оказались напрасными. В ранний час на рынке покупателей не было. Группа лениво бродила между рядов, рассматривая не столько товар — шматы домашнего сала, мясные туши и груды ранних фруктов и овощей, сколько их продавцов. Вернее, продавщиц.
А посмотреть действительно было на что: красавицы казачки — рослые девки с хуторским румянцем во всю щеку, задорно подмигивали милиционерам и предлагали «сальцу да с запивочкой, шоб лучше пошло!» Даниловский уже было приценился к такой «запивочке» — бутыли местного самогона чихиря, да споткнулся на полдороге, встретив пристальный взгляд капитана.
-На базу вернемся — отметим, — вполголоса пробурчал он Володе, — А здесь — ни–ни! Так что казачками любуйся!
-Я бы не только на них полюбовался, но и с ними полюбовался! — скаламбурил сержант, — А то ходишь тут как в картинной галерее…
-Наша служба и опасна и трудна… — пропел Морпех, идущий в конце группы, и тут же повернулся к одной из продавщиц:
-Девушка, поехали с нами, в Россию. Мы с вами так там демографию улучшим! Я ж вас на руках стану носить…
-А унесешь? — полногрудая дивчина подмигнула худому Морпеху, — А не надорвешься?
-Да ради вас… — разошелся Гидросолдат, — Я на все готов!
-Пошли, ловелас! — махнул ему рукой Вадим, — Труба зовет, паровоз ждет.
Гидросолдат выразительно посмотрел в зеленые глаза дивчины и отвернулся.
Та сочувственно вздохнула и крикнула вслед:
-Да ты хоть сальца возьми на дорожку!
-Потом, все потом… — пропел под нос Морпех, ускоряя шаг.
Разместились в купе, попросили чай. И тут Уфимцева сморило. Ослабли невидимые нервные канаты, не дававшие ему сомкнуть глаза в течение целых суток. Единственное, что он запомнил перед тем, как полностью отключиться: звяканье ложек в стаканах, шумный разговор его выспавшихся товарищей и — мягкая подушка, заботливо подсунутая ему под голову кем–то из них.
Но «канаты» только ослабли, не давая до конца уйти от реальности. Сон был всего лишь продолжением ее, только еще более ярким и контрастным. В нем Игорь по–прежнему сидел с автоматом на коленях в купе, шел по перрону Махачкалы, бежал куда–то в предрассветных сумерках…
Проснулся Уфимцев от того, что кто–то требовательно тряс его за плечо:
-Игорь! Гудермес! Ты же хотел пофотографировать…
Журналист, стряхивая с себя осколки сна, как собака стряхивает капли воды, торопливо схватился за чехол фотокамеры:
-Где?!
Да уже подъезжаем! — ответил разбудивший его Морпех, — Наши уже в тамбуре. Давай быстрей, стоим как и ночью, всего пять минут!
Гудер в лучах солнечного света казался не таким мрачным и угрожающим, как ночью. Однако, несмотря на нарядное бело–голубое здание вокзала, весело отбрасывающего ярко–весенние лучи, подспудная тревога не уходила. Все–таки здесь было чуждо. Жгло в спине, сковывало движения. Может, оттого, что на перроне по–прежнему никого не было? Или от колючих взглядов двух чеченских «патрулей», внимательно наблюдавших за поездом от дверей вокзала?
К самому составу они не приближались.
-Давай быстрее, Игорь! — махнули журналисту два сержанта, Даниловский и Сыктывкарский, стоя у вагона на крупной щебенке у рельсов платформы третьего пути. На этот раз на первый путь «московский» поезд подавать не стали. Отчего?
Может, оттого, что две недели назад таким же солнечным днем в момент прибытия состава прямо на перрон выкатилась белая «копейка» — «жигули», откуда длинными очередями полоснули по вышедшим из вагонов милиционерам предыдущей группы сопровождения…
Уфимцев в два рывка сдернул кожанный кофр с фотоаппарата, бросил его под ноги и стал снимать. Первый кадр: сержанты, с напряженными лицами смотрящие каждый за спину другому. Дубль, еще дубль…
Теперь — капитан, стоящий на ступеньках вагона.
-Вадим! — обратился журналист к нему, — Повернись корпусом чуть правее, вот… Смотри прямо вдоль состава! Вот…
Затвор «Зенита» несколько раз отчетливо щелкнул.
-Игорь! — вернулся обратно к своей первоначальной позе начальник группы сопровождения, — Давай закругляйся! Сейчас поедем.
Подтверждая его слова, в голове состава пронзительно свистнул тепловоз.
-Сейчас! — кивнул Уфимцев, — Еще пару кадров… Парни! — обратился он к по–прежнему стоящим на земле сержантам, — Повернитесь на меня… Теперь пару шагов! Хорошо… Хорошо!
С треском прошуршала в коробке фотоаппарата протягиваемая пленка.
-Хорош! — в полный голос скомандовал капитан, — Или здесь хочешь остаться!
Физически ощущая между лопаток давящий взгляд чеченских «полицейских», журналист прыгнул на нижнюю ступеньку мягко тронувшегося вагона. Поднялся наверх…
-Игорь, — обратился к нему Морпех, находившийся все это время в тамбуре и следивший за составом с противоположной стороны поезда, — А чехол–то твой от «фотика» где?
Уфимцев так и не смог потом определить, куда в первую очередь ударила эта молния прозрения: в сердце или в голову.
-Ч–черт!
Несколько мгновений он колебался, глядя, как все ускоряется бег темно–серого гравия напротив вагона. Скоро он начинет сливаться в единую полосу. Еще чуть–чуть и… И будет поздно.
Уфимцев так и не смог определить, что, в конце концов, стало решающим в принятии решения прыгать: мысль, что фотоаппарат с кофром не его, и в случае утери придется иметь долгий и неприятный разговор с хозяином фотокором Витькой Соколовым (Так и представились его крупная голова, укоряющие карие глаза и трубный занудливый бас их обладателя: «Ну, я тебе, как человеку, коллеге, доверил, а ты… Ну как тебе можно теперь доверять… Я же тебе, как родному, навстречу пошел…» Тьфу!) или — голос капитана, словно толкнувший в спину:
-Прыгай! Успеешь, пока он не разогнался!
И он прыгнул. Побежал обратно вдоль мелькающих зеленых вагонов. Вот и здание вокзала…
«Полицейские» уже отлепились от его стены и подошли к краю платформы. Они с интересом наблюдают за одинокой фигуркой в синей джинсе, что несется в их сторону. И во взгляде мужчин уже не читается просто ленивая угроза. Сейчас они смотрят с интересом кошки за бегущей в ее сторону мышью: «Добежит — не добежит? А если добежит, успею прыгнуть и поймать или промахнусь?»
Любопытно, но лежащий на земле кофр в глаза бросился сразу. Возможно, в другое время и при других условиях Игорю пришлось бы его искать на железнодорожных путях, а сейчас он, черный, выпуклый, облупившийся с тыльной стороны (там, где обладателю чаще всего приходилось приживать его к животу), с потемневшим и засалившимся синим бархатом внутри, блестящей металлической кнопкой застежки, лежал, ждал… Или звал?
Уфимцев, как юла, крутанулся на бегу, подхватил кусок картона, обтянутый облезлой говяжьей кожей и по–прежнему под взглядами врагов помчался назад. Он не думал, успеет или не успеет добежать до вагона в тот самый момент, когда поезд за выходной стрелкой наберет ход. И не думал, что будет с ним, если он, этот поезд, этот ход все–таки наберет.
В голове толкалась в такт бегу горячая пустота. Грудная клетка была вся заполнена бьющимся сердцем. Его, сердца, было так много, что если бы Уфимцев позволил себе хоть одну мысль, попытавшуюся втолкнуться в грудь и изменить ритм клапанов этого мотора, оно могло бы не выдержать. И тогда все было бы напрасно….Нет, он просто бежал, обгоняя вагоны.
Вагон со спасительной откинутой ступенькой вывернулся сразу, словно невзначай. Игорь ухватился за поручень и тут же несколько крепких мужских рук втащили его вовнутрь.
-Ну ты мужик!… Теперь тебе и в ОМОН можно!…
Слова проходили в него как сквозь вату. Во рту было кисло и никак не удавалось проглотить вязкую слюну. И он почувствовал, как руки, сжимающие кофр, помимо его воли, впервые, начали жить отдельной от сознания жизнью. Уфимцев попытался сдержать дрожь, но она только усиливалась.
Едва удерживая кофр в руках, Игорь плечом толкнул дверь вовнутрь вагона и, закрываясь спиной от взглядов товарищей, вошел в купе. Он лег на живот, прижав руки телом. Дрожь постепенно прекратилась. Пока Уфимцев лежал там, никто из милиционеров в купе не вошел. Из деликатности, что ли?
Дагестанская Махачкала, как и чеченский Гудермес, встретила солнцем. Старший лейтенант Магомед, расправив измятую на спине белую офицерскую сорочку с короткими рукавами, вежливо распрощался со всеми за руку и пошел домой — отдыхать после дежурства. Группа сопровождения, подтянув ремни с кобурами на поясах и сдав автоматы в «оружейку» линейного отдела, отправилась в гостиницу.
-Эх! — Вадим, широко раскинув руки, упал животом на кровать, повозился и окликнул плещущегося под раковиной Уфимцева, — Игорек, ты спать хочешь?
-Да как–то не очень, — ответил тот, до красна вытираясь жестким вафельным полотенцем, — Выспался. Есть какие–нибудь мысли?
-Предлагаю на рынок сходить. Коньяк не выпитый у нас еще с того раза остался. А вот закусон… Зелени купим. Наша–то завять успела. Рыбы. Все–таки на море находимся или почему?
-«Почему», — согласился журналист, — Наших брать будем?
-Да пусть валяются, — уточнил капитан, — Вдвоем сходим. Возьми только у парней «пээм». А то этот город какой–то… Словно прифронтовой. Не нравится мне его атмосфера. Ох, не нравится.
-Сейчас выпьем и понравится! — усмехнулся Игорь, натягивая футболку и отправляясь в сержантам в соседний номер. За пистолетом.
Полуденный махачкалинский рынок, в отличие от утреннего, прохладненского, гудел. Здесь все было южным. Пронзительно голубое небо над светло–желтыми деревянными прилавками сверкало, пронизанное лучами солнца. Горы голубели в дымке. Ниже, между домами, словно уголок воротника–гюйса у матроса синело мире. В воздухе пронзительно пахло шашлыком, свежими овощами и зеленью.
Под деревянными навесами дюжие кавказские мужчины наперебой предлагали, упрашивали, навяливали, втюхивали и просто продавали все, что могло родиться на земле и в море в сотнях квадратных километров вокруг базара. Клубника на фруктовых рядах, редиска и зелень — на овощных, сушеная, вяленая, копченая, свежая — на любой вкус, каспийская рыба — на рыбных, баранина и телятина — на мясных. Одной свинины не было…
Покрутившись среди рядов и полнив пакеты редиской, укропом, петрушкой, салатом за сущие центрально–российские копейки и утрамбовав все это великолепие копченой рыбой, в мясном ряду Вадим и Игорь наткнулись на своих.
Вернее, это были «свои» из приволжского транспортного управления, но на Кавказе все выходцы из России — земляки. Особенно если они носят одинаковые погоны.
«Земляк» в синей милицейской форме, закинув на спину укороченный АКС, так увлеченно торговался с продавцом баранины, что даже не заметил их. Дюжий лезгин почему–то не хотел отдавать смачный кусок мяса за половину цены. Покупать же «по–порядочному» рыженькому младшему сержанту из маленького мордовского полустанка не позволяли принципы. В конце концов, торговец, что–то пробурчав себе под нос, пришел к выводу, что парень все равно не отвяжется, решил отдать филейку по заниженной цене.
Удовлетворенный сержант Коля, завернул мясо в бумагу и повернулся к продавцу спиной.
-Э! Погоди! А дэнги! — воскликнул тот.
-Какие деньги? — пожал плечами Коля, — Мы тут вас от бандитов защищаем, а ты мясо пожалел?!
-Послюшай, какая защита, какой бандит? — выкрикнул торговец, — Я от бандит сам себя защищу, тебя не спрошу. Мясо давай или дэнги плати!
-Я вообще–то при исполнении! — насупил редкие брови Коля, — Руки–то убери, а то…
Наблюдавшие за принципами работы правоохранительных органов в мордовских угодьях Вадим и Игорь протолкались к сержанту.
-Отдай мясо! — вполголоса произнес Уфимцев, — Ты чего, глупый? Вам здесь еще служить!
-Отдай, — подтвердил капитан, — Ты не у себя дома колхозников на вокзале трусишь! Гранату в окна захотел?
-Да ладно, чего вы… — рыженький плюгавый Коля явно не ожидал такого оборота, — Да он отдаст, я знаю. Мне сменщики рассказывали… Мы же свои, ребята, чего вы?
-Или плати деньги или отдавай мясо! — угрожающе повторил Вадим.
-Да у меня нет денег, — растерялся сержантик, — Меня парни так заслали…
Замолчавший торговец с любопытством наблюдал за развитием событий.
-Понятно, — кинул раздраженно капитан и полез в карман.
… — Держи! — он протянул продавцу смятую купюру, — Хватит?
-Э–э, здесь много. Сдачу возьми!
Игорь забрал из рук сержантика куль с бараниной.
-В общем так, младшой, — повернулся Вадим к Николаю, — Мясо мы сами сделаем. Передашь своему старшему наше приглашение на ужин. Заодно и поговорим…
Сержант, обиженно поддергивая сползавший с плеча АКСу, побрел в сторону гостиницы.
-Ты где мясо собрался готовить? — спросил капитана журналист, — На балконе?
Вадим рассмеялся:
-А что, это идея! Как раз для таких ишаков, как этот Коля. Нет, Гоша, мне Мага рассказал, что недалеко есть хорошая шашлычная. Он там всех знает, подкармливается он там что ли… В общем, мясо нам там приготовят и денег не возьмут. Ты удивлен?
Уфимцев посвистел себе под нос, помолчал и изрек:
-Те же яйца, только вид с боку!
-Не совсем, корреспондент. Одно дело незнакомых торгашей на базаре трусить, другое — получить услугу через знакомство. Мы же не знаем, какие подвязки у нашего Маги в этой шашлычной. Может, у него там брат работает или оперативные интересы? И вообще, ты что, вчера родился?
-Нет, я родился не вчера, — выдохнул Уфимцев, — Пошли к твоему шашлычнику…
Вечером пожилой, круглый и с отдышкой капитан Валера, присланный на Кавказ откуда–то из–под Самары, сидел за столом в окружении милиционеров и лениво оправдывался. Лениво он это делал потому, что под столом уже позвякивали пустым три опорожненные бутылки из–под коньяка «Кизляр».
-Нет, Вадик, — обращался он коллеге с севера, — Ты это зря начал либерализм здесь разводить… Ну, я вообще–то понимаю… (тут он указал на сидевшего напротив уже изрядно захмелевшего Уфимцева), — надо марку блюсти. Но — тихо!
Тут Валера покрутил у себя перед носом указательным пальцем. Вообще–то он любил это проделывать перед лицом подчиненных, но в данной ситуации неформального общения с равным по званию и более молодым офицером можно было нарваться…
… — А вы, — продолжил он, — фактически внесли раскол в наши стройные ряды перед лицом… перед…
Тут он икнул. Пошарил глазами вокруг себя, надеясь обнаружить поддержку. Однако его подчиненные сидели, упорно уткнувшись взорами в груды салата на столе. Морпех иронично грыз редиску. А оба сержанта, Даниловский и Сыктывкарский, вообще не принимали участия в разговоре. Они смаковали коньяк, и им было хорошо.
Журналист же сидел прямо, не спуская насмешливого, отлакированного алкоголем, взгляда от пухлой физиономии Валеры. Было понятно, что, несмотря на (как казалось тому) шепот, журналист все слышал.
-Ладно! — сдался Валера. — На самом деле мне на все насрать. Живите, как хотите. У меня пенсия через три месяца. Счас эту командировку отбубеню и — «пара–пара парадуемся на своем веку!«… Мне бы только дотянуть спокойно…
-Вот и служи спокойно, — ответил Вадим, наливая ему в стакан еще коньяку, — А то в следующий раз на этот рынок в бронежилете будешь ходить. И в каске. Чтоб тебя мослом бараньим не шандарахнули.
Даниловский и Сыктывкарский, уловив в высказывании своего начальника всего лишь остроумную шутку, дружно захохотали и так же дружно набулькали себе в стаканы очередную порцию отличного дагестанского коньяка. Морпех, в свою очередь, догрыз редиску и тоже потянулся за бутылкой.
Журналист, не дожидаясь тоста, отхлебнул из стакана. Уцепил зубами укропину и изрек:
-Мужики, конечно, это ваше дело. Вы здесь закон защищаете, а я вообще пописать вышел, но…
Он оглянулся на уже заснувшего на койке сержантика Колю, из–за которого, собственно, и разгорелся весь сыр–бор.
… — если бы его там кто–нибудь на рынке шандарахнул из–за этого мосла, кто ответил бы? Ты?
Смачное словечко прилипло к сидевшим за столом, как к зубам — волокно мяса шашлыка.
-Но ведь не шандарахнули же! — попытался защититься Валера.
-… ну вот и хорошо, потому что за баранину умирать обидно — ладно бы еще за говядину… Ешьте лучше укроп… — заключил Уфимцев.
… — Нет, ну ты подумай, а?! Какова скотина! — Игорь с трудом оторвал голову от подушки под возмущенный баритон начальника группы сопровождения.
Пожалуй, это были единственные приличные слова из его уст. Дальше пошли идиоматические выражения, которые журналист явно не ожидал услышать от интеллигентного служителя закона в архангелогородском аэропорту.
-Вадим… что… случилось? — эта фраза, выдавленная Уфимцевым из себя, явно проигрывала по темпераменту речуге соседа по номеру.
-Это рассказать не возможно! — ответил тот. — Надевай штаны — пойдем смотреть!
Игорь послушно натянул джинсы, сунул босые ноги в кроссовки и поплелся по коридору вслед за капитаном. Вадим толкнул дверь комнаты, в которой обитали сержанты, и взору журналиста предстала живописная картина.
Посередине комнаты, у стола, где еще находились остатки вчерашней трапезы: завядшие листья укропа и петрушки с яркими вкраплениями редиски, с которой явно ничего не случилось, возвышался, насколько ему позволял 169–ти сантиметровый рост, Саня Сыктывкарский. Босиком. На вытянутых руках за шнурки он держал свои новые берцы.
Причем, делал сержант это как–то брезгливо, словно это были не ботинки, а две подохшие крысы. Глаза его при этом были направлены на своего товарища Володю Даниловского. (Тот был явно смущен, насколько можно было быть смущенным в состоянии тяжелого похмелья).
-Ну, ты и сука! — ласково обращался Саня к Вове.
Судя по всему, разговор уже перевалил экватор и Сыктывкарский уже исчерпал свой запас красноречия.
Рядом на койке лежал животом вниз Морпех. Его босые ноги судорожно подергивались, сам же он тихо хрюкал в подушку. Услышав звук открываемой двери, он перевернулся, явив всем перекошенное от смеха лицо, и уже не сдерживаясь, зареготал в полный голос.
Ситуацию Уфимцев прояснил для себя быстро. Посередине ночи Володю Даниловского посетило вполне объяснимое физиологическое желание. Не открывая глаз, он слез с кровати и пошлепал курсом налево под углом в сорок пять градусов. Оно было выбрано далеко не случайно: в этом направлении в его родной квартире в славном городе Данилов находился узкая, но всегда такая желанная после «сидения» накануне коморка туалета. Вот и здесь Вова вскоре обнаружил искомую дверь. Потянув ее на себя, он ввалился в кладовку гостиничного номера и приспустил трусы…
Дома жена Вовы знала дурацкую привычку мужа после пьянки ходить в туалет с закрытыми глазами и не попадать в унитаз. За это ему постоянно попадало. Попал он сейчас. Только на этот раз в роли жены оказался Саня Сыктывкарский, поставивший на ночь в кладовку свои ботинки. За тещу же выступил капитан, поскольку в той же кладовке были сложены каски, бронежилеты и вещевые мешки всей группы. Все было обоссано.
-И как, блин, ты теперь представляешь нашу дальнейшую службу, бля!!! — гремел голос Вадима.
-Ну… я… да… ну… хотелось! — это все, что можно было вытянуть из гудящей башки Вовы.
Капитан со всего размаху шлепнулся на жалобно скрипнувшую кровать Морпеха и обратился к нему:
-Ну а ты чего ржешь? Твои не пострадали?
-Гы–гы–гы! — давился тот, — Вчера вечером мне Санька говорит: «Убери берцы в кладовку — вонять в комнате будет!» А мне лениво было… Гы–гы–гы! Теперь точно будет!!!
-Да, — грустно подытожил начальник группы, — с ссаной командой я еще не воевал! Ты! — он ткнул пальцем в сторону провинившегося, — сегодняшний выходной день посвящаешь отмыванию от мочи кладовки, ботинок товарища и нашего вооружения! Мне все равно, как ты это сделаешь, но чтобы через сутки все это не воняло. Можешь идти в парфюмерный магазин и покупать на все командировочные французский одеколон! Но чтобы мы завтра пахли как розы, а не как вокзальный сортир! Ты понял?
Вова в ответ покивал головой.
-С тобой идет Саша, — продолжил раздавать указания начальник, — Он будет в роли госприемки проверять качество исполнения. Ты понял?
Морпех захрюкал, Вова еще более обреченно покивал головой.
-И последнее, — добавил Вадим, — это — не наказание, а восстановление ущерба. А вот наказание… До конца командировки в рот не берешь ни капли спиртного!
Тут Даниловский свесил свою русую чубатую голову ниже колен.
… — Если будешь замечен, сниму с выполнения задания и отправлю домой. А там тебя уволят! — заключил капитан и обратился к журналисту, молча наблюдавшему происходящее, — Пойдем, Игорь, из этого сортира. Опохмелимся, что ли…
Глава девятнадцатая
БИЧЕВОЗ В ЧИСТОМ ВИДЕ
После распития в парке трех бутылок паршивого пива «Жигулевское» еще советского образца — с пробковой подкладкой под крышками, на Игоря и Вадима навалилась сонная дурнота. Они едва добрели до гостиницы, чтобы вновь уткнуться носами в подушки.
Отошли только к часам четырем пополудни. И, словно ждал под дверью соответствующего момента, в дверь номера постучал капитан Валера из смежной группы.
-Попрощаться зашел, — виновато улыбнулся он, — Через час уезжаем на сопровождение. Так что следующий шашлык будет через сутки, с нас причитается…
-Послушай, капитан, — обратился к нему журналист, — возьми меня с собой а? Наша группа поедет только завтра вечером. Что я здесь сутки буду делать? Экскурсии в город меня что–то не возбуждают — здесь явно не туристические места! Ну?
-Отпускаешь? — обратился Валера к своему коллеге.
-Да пускай съездит, — махнул рукой Вадим, — Действительно, чего ему здесь болтаться? У него же командировка на сборе материала завязана, не то, что у нас: отшлепал свое и спи спокойно. Давай! — толкнул он в плечо Уфимцева.
Игорь торопливо подхватил фотоаппарат.
-Стоп! — притормозил его капитан, — «броник» одень под куртку. Одень, и без возражений! Хотя бы от ножа спасет. Я же за тебя отвечаю…
Ворча, Игорь натянул поверх рубашки белую «жилетку» легкого бронежилета и застегнул на груди джинсовую куртку:
-Вроде не выглядывает нигде. Надо полой фотоаппарат закрыть, чтобы не понятно было, кто перед ними. Может, опер в штатском…
-Да все равно объектив выпирает, словно ты под курткой гранатомет спрятал! …Ну, ладно, осторожнее там. Удачи! — сказал Вадим вслед уже выходящим из номера людям.
… — Вот и наш «бичевоз»! — произнес Валера, показывая на обшарпанные вагоны поезда «Махачкала — Астрахань».
Тот самый, со знакомства с которым началась командировка Уфимцева в Дагестане.
Журналист с любопытством окинул взглядом… не зеленые, нет, а почти черные от копоти и грязи бока вагонов, тамбуры без стекол и забитые фанерами окна напротив пассажирских мест.
-Ты еще внутри не был. Там еще круче! — добавил Салават, двухметровый здоровенный сержант из Башкирии, — Главное здесь — поменьше прикасаться руками ко всяким поверхностям. А то такую заразу домой привезешь — год лечиться будешь. На — одень! — он протянул Уфимцеву пару белых хозяйственных перчаток.
Игорь иронично поглядел на обычные демисезонные перчатки с отрезанными пальцами на руках Салавата и ответил:
-Ну, ты в них как американский боевик!
Впрочем, спорить не стал, послушно надел перчатки.
Через пятнадцать минут на перроне началась уже известная картина Репина «Посадка в вагоны «астраханского экспресса», которую журналист видел уже раньше, и которая за трое суток ничуть не изменилась. Группа сопровождения все это время стояла на перроне рядом с патрулем своих дагестанских коллег. Дагестанские милиционеры лениво переговаривались:
… — Сегодня чего–то Маги Кизлярского нет…
-Завтра поедет, сегодня у телки в Махачкале ночует…
… — Смотри, Маруся сегодня не две, а четыре сумки прет. Вон ей племянник помогает. С пустыми–то она загрузится, а вот как обратно с барахлом поедет?
-У нее еще один племянник есть. В Астрахани на базаре шмотками торгует. Она у него их по оптовой цене берет. Поможет в поезд сесть, если что…
-Хорошо устроилась баба!
-Это не она хорошо устроилась, а ее муж Алик, который ни хрена не делает!
-Где бы мне такую Марусю найти, а?…
-Для этого тебе надо цыганом стать!
… — Гляди–гляди, Бек идет!
-Чего–то сегодня спокойно по перрону шландрает. Обычно у выходной стрелки запрыгивает. Сегодня без «дури» что ли?
-Да хрен его знает. Может, просто лучше запрятал, поэтому такой спокойный!
Игорь с интересом слушал эти диалоги, произнесенные на довольно чистом русском языке. Уфимцев со школьной скамьи знал, что здесь это норма: в Дагестане — десятки народностей, и русский — единственно возможное средство для взаимопонимания и их сплочения.
Тем временем патрули решили:
-Может, уже обдолбался Бек, поэтому и спокойный! Пойдем, потрясем его! Наверняка что–то у него есть. Он даже в сортир без «косяка» не ходит!
И милиционеры отправились навстречу… тому замухрышке, что пристал в Уфимцеву в темном переулке в первый день его приезда в Махачкалу! Окружили его плотным кольцом и повели по перрону в сторону дежурной части.
Проходя мимо Игоря, мелкий наркобарыга и наркоман покосился на него. На его сморщенном и равнодушном лице на мгновение пронесся лучик мысли: Бек пытался вспомнить, где раньше видел этого парня в джинсовом костюме. Не вспомнил. Лучик исчез. Через минуту за дверями дежурной части милиции исчез и обладатель сморщенного лица.
-Скажи, Салават, — обратился Уфимцев к сержанту, — разве наркоманы пьют?
-Обычно нет, — ответил он, — у них другой кайф по жизни.
-Но я его уже видел здесь в дугу пьяным!
-Да не может быть! — категорически ответил Салават.
… — Может, — поддержал журналиста начальник группы, — Они бухают, когда нет дури, или когда хотят слезть с нее! Бутылками в одну харю водку жрут!
-Чего–чего, а дури здесь до хрена! Она дешевле водки стоит, — не сдавался сержант.
-Значит, ты, Игорь, видел «очевидное–невероятное»! — подытожил капитан, — Все, ребята! Зеленый семафор загорелся. Прыгаем в вагон!
«Бригадирский» вагон пассажирского «Махачкала–Астрахань» разительно отличался от своего московского фирменного собрата, в котором Уфимцев ездил накануне.
Мутные плафоны заливают желтым светом серый пластик внутренней отделки, уже кое–где потрескавшийся. Грязные таблички над купе. Дорожек нет.
-Здесь еще нормально, — говорит Игорю Салават, — посмотришь потом, что будет в поезде на обратном пути. Поезд приписан к местной станции и здесь еще его скоблят перед выездом…
Группу сопровождения встретил бригадир: помятый мужик с черными усами, свисающими вдоль рта почти до самого подбородка в стиле 70–х «а–ля хохол», одетый в фирменную рубашку и брюки. Он смотрит на милиционеров не то что равнодушно — отрешенно.
-Ну, здравствуй, Сергеич! — протягивает ему руку капитан Валерий Кулюкин, — Вот и мы! Чего такой смурной? В прошлый раз вроде веселее был.
-Да ничо! — машет рукой Сергеич, — Проходите в мое купе, сейчас чай принесу!
-Надеюсь, без тараканов? — юморит третий член группы, младший сержант с изрытым оспинами лицом.
-Обижаешь! — кидает бригадир и, повернувшись к группе спиной, неторопливо отправляется в конец вагона.
-По–моему, он обкуренный… — предположил младший сержант.
-Да хрен с ним! — махнул рукой Кулюкин, — Нам на нем не жениться!
Четвертый, рыжий Коля из Мордовии в очередной раз промолчал. Он продолжал маяться с похмелья после вчерашнего застолья. Как уже успел сообщить Игорю Салават, старший утром разрешил всем слегка опохмелиться, за исключением Николая.
«Слабоват, — с сожалением промолвил двухметровый башкирский батыр, — Сморило бы опять. А я на себе его тащить не собираюсь!»
Чай был без тараканов, но со странным привкусом: вода качеством не баловала.
-Тэн давно не мыли! — пояснил Кулюкин, похрустывая сахарком, — Повезло твоим из Северного СУВДт, корреспондент, попали на нормальный поезд. А вот мы уже третий раз на этом бичевозе едем…
-Ты чай лучше не пей, — посоветовал Уфимцеву Салават (видимо, он решил взять над ним шефство), — пронесет. Меня в прошлый раз пронесло. Только коньяком и спасался.
За исключением капитана Кулюкина, вся остальная группа к чаю не притронулась.
-А у меня желудок железный! — повернулся он к Уфимцеву, — С детства никогда поноса не было.
Дохлюпав из стакана с железным подстаканником коричневую бурду, дохрустев сахарком, он деловито приподнялся, отряхнув брюки:
-Ну что, ребята, за работу?
За окнами вагонов то и дело мелькали населенные пункты, залитые последними лучами заходящего солнца. Уфимцев с интересом рассматривал их через разбитое окно в тамбуре, когда группа в очередной раз остановилась после прохода через вагон.
-Мужики, — возбужденно проговорил Кулюкин, — вы ничего подозрительного не заметили? Того самого здорового косого чечена, а?
-Видел я его в прошлый рейс, — сказал Салават, — Но это еще ничего не говорит. Ездит человек регулярно на поезде. Может, у него бабушка в Астрахани больная живет. Вот и навещает ее…
-Слушай! — капитан покрутил пальцем перед носом старшего сержанта, — Давай без своих шуточек–прибауточек! Этот черт не просто ездит, он за нами ходит. Как в прошлый раз, так и в этот. Он наводчик бандитов, вот кто! Надо его задержать!
-А может, подождать? — заметил рассудительно третий член группы, тот самый младший сержант, что первым обеспокоился качеством чая, — Дойдем до конца состава. Повернем обратно. Если «хвост» не отвалится сам, значит, он к нам приклеился! Тогда и сцапаем.
-Идея хорошая! — энергично поддержал его Кулюкин, — Так и сделаем. А то тут мне перед выездом в линейном отделе сводку зачитали. За последние месяцы именно на этом поезде больше всего грабежей. Группа сопровождения, которая работала до нас, была обстреляна из автоматического оружия на платформе Гудермеса. Один человек был ранен. Были попытки завладеть оружием группы. Не… ребята, мне это не надо. Мне на пенсию скоро, мне такие приключения не нужны!
…«Хвост» не отвалился.
Группа, пройдя в обратном направлении через несколько вагонов, остановилась в тамбуре якобы покурить. «Хвост», сунувшийся в тамбур вслед за ней и увидев в нем пятерых мужиков, собрал с деловым видом в кучу свои косящие глаза и сделал вид, что ему — дальше. Однако это сделать парню не удалось.
Здоровенный Салават, секунду назад с равнодушным видом смотревший в окно, резко развернулся, схватил высокого, со своей рост, плечистого парня за грудки и втолкнул в угол, где он моментально оказался зажатым со всех сторон милиционерами.
-Ну, что падла! — ткнул «хвосту» под ребра автоматный ствол Кулюкин, — Догулялся? Твои документы! Паспорт есть?
Сейчас Уфимцев получил возможность лучше рассмотреть этого человека. Действительно, здоровяк. Здоровый такой деревенский парень с руками комбайнера. Совсем еще молодой: лет восемнадцать–девятнадцать, не больше. Лицо его благодаря отчаянно косящим обоим глазам имело наивно–придурковатое выражение.
«Дебил, что ли?» — подумал Игорь, — «Если он действительно пособник банды, то там такие же кретины. Надо же было послать за нами «хвост» с такой запоминающейся внешностью!»
Тем временем парень в ответ на приказ Кулюкина попытался дотянуться до нагрудного кармана. Однако, это у него не получилось: зажатый в коробочку, великан смог только едва пошевелить плечами.
-Ага, реагирует! — заметил рассудительный сержант, — Значит, какая–то бумажка у него есть.
На свет божий был извлечен паспорт. Выяснилось, что перед слугами закона стоит Руслан Джохарович Казимурин, чеченец, девятнадцати лет от роду, житель поселка Самашки Чеченской АССР.
-Самашки — это где? — обратился Кулюкин к Салавату, — Ты же здесь срочную служил, знать должен!
-Да это совершенно на другой стороне Чечни! — ответит тот.
-Ни хрена себе! — присвистнул Кулюкин, — Здесь–то он чего делает?… Ты чего здесь делаешь, а? — обратился он к задержанному.
Тот пометался из стороны в сторону своими косыми глазами, словно инопланетянин из популярного в 80–е мультика, и пробубнил:
-Домой еду!
-Домой? — взвился капитан, — Да как ты до него доедешь, если там и железной дороги–то нет! Да и билета у тебя ведь тоже нет, а?
-Такой здоровый косой «заяц», — хмыкнул Салават.
-А «зайцы» они все — косые, — поддержал хохму рассудительный сержант, — Так что все в полном соответствии с матушкой–природой.
-Обыщите его! — скомандовал Кулюкин.
Парня моментально «обхлопали». Из карманов был извлечен газовый перцовый баллончик, а из–за брючного ремня — китайский стилет — «раскладушка». И все. Ни денег, ни билетов.
Кулюкин задумался: ему надо было решить проблему, что делать с этим парнем. До Гудермеса было еще далеко, да и не таскать же его с собой до этого времени? Запереть в бригадирском купе — слишком много чести для какого–то «зайца». Именно «зайца», потому что кроме отсутствия у него билетов, ничего преступного ему предъявить было невозможно. А такие ножи и баллончики сейчас продаются в каждом коммерческом ларьке…
Капитан не хотел признаваться даже самому себе, что проблема состояла в другом. По всем правилам, он должен был сдать безбилетника наряду милиции — точнее — чеченской полиции, на ближайшей станции. А станция эта — как раз Гудермес. И общаться там с местными ему очень не хотелось. А уж задерживать ради этого придурка состав — он просто не имел права. Здесь — не Россия.
«Черт его знает, что там они могут выкинуть во время остановки», — размышлял он.
-Ты чего за нами таскался? — обратился Кулюкин к верзиле.
В ответ тот только заморгал маленькими глазками.
«А бандиты–то не дураки», — подумал Уфимцев, — «Вот чего с этого имбицилла возьмешь? Ничего. На это и был расчет».
-Безбилетники ездить не должны, не положено, понял! — тем временем втолковывал Кулюкин чеченскому «зайцу», — Мы должны тебя ссадить, понял!
Тот закивал головой.
-Вот сейчас откроем тамбур и ссадим! — продолжил старший группы.
Энергичное мотание головой из стороны в сторону.
-Ишь ты, не хочет! — впервые за поездку подал голос Коля. Видимо, начал оживать после вчерашнего, — А что хочешь?
-Ссадите меня в Гудермесе, — заговорил «заяц» человеческим языком, — У меня там брат живет.
… — Вот видишь, я насчет бабушки недалеко промахнулся! — хмыкнул Салават.
На этот раз его реплику оставили без внимания.
«Нафига мне эти международные осложнения!» — решился наконец Кулюкин, — «Хоть и не признанное государство, но мы же с ним не воюем. Ссажу в Гудере!»
Остановка в Гудермесе для этого поезда предусмотрена не была. Здесь он только сбрасывал скорость. Когда вагон медленно проходил мимо первого, высокого, перрона, рыженький Коля распахнул дверь и Салават мощным пинком выбил Руслана Джохаровича на перрон. Тот по инерции пробежал несколько метров и остановился, даже не упав.
-Крепкий парень, — буркнул Кулюкин, и тут же, увидев, как «заяц» поднял руку, словно благодаря их, сплюнул:
-Вот гад, еще издевается!
Он погрозил пальцем и дал команду Коле быстро закрывать дверь. Кто знает, этих чеченов, еще гранату в тамбур бросят…
Уезжающей в чеченскую даль группе сопровождения не суждено было увидеть, как «заяц» вошел в здание вокзала, где его встретили двое крепких мужиков в белых рубашках с коротким рукавом и открытыми «оперативными» кобурами на поясных ремнях.
-На этот раз не как обычно, — предвосхищая их первый вопрос, произнес «заяц», — Четверо русских ментов с короткими автоматами и еще один — в «гражданке». Под джинсовой курткой — бронежилет, сбоку еще что–то выпирает.
-Пистолет? — спросил один из «белорубашечников».
-Нет, — большое что–то, — на оружие не похоже. Скорее, радиостанция какая–то новая русская.
-Может, сканер какой–нибудь или другая хитрая шпионская техника? — предположил второй «белорубашечник», — Но ведь это тот самый, что сутки назад на вокзале Гудермеса снимал. Фотоаппарат? Он там спрятал, что ли?
-Возьмем — проверим, что он там наснимал, — заключил первый и слез с изрезанной ножами столешницы в кабинете начальника вокзала, — Сейчас русские под видом журналистов к нам шпионов засылают. Только вчера одного такого расстреляли, — А ты, — обратился он к «зайцу», — свободен! Хорошо поработал. Деньги получишь у Ибрагима…