Детство свое, проведенное в доме Ньюморов, Линда Лоун вспоминала, словно длинный кошмарный сон. Кончившийся наконец, такой сон оставляет надолго тягостное чувство, хотя неприятные события подчас чередуются в нем с чем-то светлым, радостным, пусть и не поддающимся точному определению. Может быть, именно в этом чередовании притягательная власть снов?

Мать Ньюмора, впрочем, относилась к ней хорошо. Да и отец его, Ньюмор-старший, в редкие свои прилеты из дальнего космоса не делал никакого различия между нею и сыном.

И все-таки детство оставило в ее душе глубокую ссадину, которая не проходила с годами. Причиной тому был Ньюмор-младший, которого в семье звали Ньюм.

Как только девочка после катастрофы, постигшей их семью, поселилась в богатом доме Ньюморов, мальчишка стал для нее злым гением. Она часто плакала из-за него втихомолку, хотя Ньюм никогда не таскал ее за рыжие жидкие косички и вообще не занимался рукоприкладством. Но как-то так у него всегда выходило, что в любой детской шалости, в ненароком разбитой чашке саксонского фарфора, в сломанной розе на клумбе, в воде, налитой в шляпы гостей, оставленные в гардеробной, — во всем этом была виновата Линда.

Взять хоть ту же злополучную чашку. Хотя уже сколько лет прошло, впечатления детства были живы в памяти Линды, и она готова была «прокручивать» их до бесконечности. Особенно тот эпизод, врезавшийся как заноза.

…Они вдвоем играли в саду, потом вернулись в дом, и Ньюм стал показывать ей, как матросы танцуют джигу. У него танец получался хорошо.

— Теперь ты! — сказал он и, взяв Линду за руку, вывел ее на середину комнаты.

Поначалу дело не клеилось.

— Прыгай, прыгай повыше! — покрикивал Ньюмор, входя в роль учителя танцев и увлекаясь ею, как и всем, за что он брался. — Так, а теперь хлопок и прыжок в сторону.

Когда девочка подпрыгнула, исполняя рискованное па, Ньюмор подтолкнул ее. Паркет был скользок как лед, и она, не удержавшись, упала, задев за тумбочку…

На грохот в комнату вошла мать Ньюмора. Несколько секунд она молчала, оценивая ситуацию.

Линда и Ньюмор стояли рядом, виновато потупив глаза.

Мать Ньюма нарушила молчание:

— Опять подрались?

Мальчик покачал головой.

Женщина перевела испытующий взгляд на Линду:

— Это ты сделала?

— Я… — прошептала Линда.

Мать Ньюмора с сожалением посмотрела на осколки фарфора, усеявшие пол.

— Этой чашке, девочка, было четыреста лет… — вздохнула она. — Как это случилось?

— Я танцевала, мама… Вернее, училась танцевать джигу… А пол скользкий… — начала пояснять Линда и, не договорив, умолкла: она сама почувствовала, что ее слова звучат неубедительно, падают в пустоту.

Мать покачала головой.

— Линда права, пол скользкий, как каток, — неожиданно вступился за нее Ньюм. В доказательство своих слов он разбежался и проехался на ногах до самого окна.

— Трудный ребенок, — произнесла мать, неизвестно кого имея в виду.

Ньюм, облокотившись о подоконник, уставился в окно, словно все происходящее перестало его касаться.

Наконец, произнеся еще несколько приличествующих случаю сентенций, мать Ньюмора удалилась, чтобы отдать Робу приказание вымести из комнаты осколки.

Когда дверь закрылась, Линда с облегчением вздохнула. Ньюмор отвернулся от окна. Она исподлобья бросила взгляд на его плутоватые глаза, на губы, готовые, как ей показалось, растянуться в улыбке. Небрежным жестом Ньюмор взлохматил волосы, и без того торчавшие во все стороны.

— Тоже мне заступница выискалась, — протянул он. — А мне, может, не надо, чтобы за меня заступались.

— А что тебе надо, Ньюм? — тихонько спросила Линда.

— Мне нужно, Рыжик, чтобы ты всегда говорила правду. Разве я могу дружить с девчонкой, которая говорит неправду?

Линда шагнула к нему, отвернулась, пряча заблестевшие глаза. За слова о дружбе она могла простить ему все на свете… Но чем же он недоволен? Ведь она всю вину взяла на себя.

Ньюм заглянул ей в глаза.

— Трусиха, — процедил он.

— Нет, — вздрогнула она от оскорбления.

— А почему не сказала маме правду?

— Что я должна была сказать ей?

— Что я толкнул тебя.

— Я думала, ты не нарочно…

— Ах, ты думала, что я не нарочно!.. — протянул Ньюмор. — А я сделал это нарочно, нарочно, нарочно! — запрыгал он на одной ноге, разом утратив напускную серьезность.

— Неправда.

— Нет, правда.

— Зачем ты это сделал?

— Мне так захотелось. Ну, что же ты стоишь? Ступай, пожалуйся маме! — Он толкнул носком осколок драгоценной чашки. — А то накажут!

Она пожала плечами:

— Я не боюсь наказания.

— Все равно ты трусиха! — воскликнул Ньюмор. — Побоялась сказать маме правду.

Дверь отворилась, и их разговор оборвался. В комнату, неуклюже покачиваясь, вошел робот. Мать звала его «статуя командора», вероятно, за величественную осанку и высокий рост.

Линда знала, что иметь робота может позволить себе только очень состоятельная семья, настолько дорого обходилась робоприслуга. В семействе Лоунов, например, никаких роботов не было и в помине, даже когда отец — программист вычислительного центра — зарабатывал неплохо. А потом, когда дела пошли все хуже и хуже, стало вовсе не до роботов.

После того как родители Линды погибли в авиационной катастрофе, девочка осталась одна.

В семье Ньюморов Линда быстро привыкла к роботам, полумашинам-полусуществам, добродушнейшим созданиям, которые несмотря на кажущуюся неловкость, умело и четко выполняют команды по дому. Таким был и самый старый робот, Роб — «статуя командора», который неизвестно в силу каких причин пользовался особой нелюбовью Ньюмора-младшего.

Роб кивнул детям, затем, скрипнув, опустился на колени и принялся собирать осколки.

— Роб, а ты помнишь потоп? — спросил Ньюм.

— Потоп? — переспросил Роб, и его сильные руки-клешни застыли в воздухе. — Подобные непонятные вопросы, не связанные с конкретной командой — «Подай то, принеси это», — всегда выбивали его из колеи, и мальчишка знал это.

— Всемирный потоп, — невинно подтвердил Ньюм.

Робот честно пошарил по подвалам своего запоминающего устройства.

— Не помню, — признался он после паузы, длившейся добрых несколько минут.

— Странно, ты должен помнить его.

— Почему должен? — забеспокоилась «статуя командора».

— Да потому, что ты допотопный! — рассмеялся Ньюмор и фамильярно толкнул в крутое плечо Роба, который продолжал стоять на коленях.

— Перестань, Ньюм, — не выдержала Линда.

Поняв, что мальчик над ним, по обыкновению, посмеивается, робот снова принялся за работу.

Честно говоря, это была старая, очень старая конструкция. Однако отец настрого запретил менять старых роботов на новые модели, которые видоизменялись чуть ли не каждый месяц: конкурирующие фирмы страны наперебой предлагали их богатому потребителю.

Мать Ньюмора сетовала, что давно пора бы сменить механическую прислугу, что их роботы вконец обветшали и разладились: просто стыдно, когда приходят гости.

— Пойми, дорогая, я слишком редко бываю дома, — неизменно отвечал на это Ньюмор-старший. — И потому каждый раз, возвращаясь из Пространства, я мечтаю застать все, как было, — разумеется, в той мере, в какой это возможно пред ликом беспощадного времени. В полете я думаю о тебе, о Линде, о Ньюме и представляю всех вас такими, какими видел в предыдущий свой прилет на Землю. И мне не хочется, чтобы что-то менялось в доме по твоей воле. Я хочу, чтобы гнездо, в которое я возвращаюсь, оставалось прежним. До последнего цветка на клумбе, до последней скамейки, до последнего винтика.

— А Роб тут при чем?

— Роб — частица дома, почти частица семьи. Он вынянчил меня на своих клешнях. Как же я могу сдать его на слом?

— Ясно… — вздыхала жена и переводила разговор на другую тему.

Линда и Ньюм молчали, ожидая, пока «статуя командора» соберет осколки фарфора и уберется наконец из комнаты. Действовал робот медленно, временами застывал на несколько секунд в нелепой позе, однако — надо отдать ему должное — работал тщательно.

Закончив уборку, Роб повел глазами-фотоэлементами по просторной комнате, поднялся с колен и вдруг двинулся в угол. Ньюм попытался было преградить ему путь, но робот обманул мальчика. В углу робот подобрал последний осколок, заброшенный туда Ньюмором, и зашаркал к выходу, покачиваясь на ходу.

Ньюмор-младший придирчиво оглядел пол, но не обнаружил на нем ни крошки фарфора.

— Поздравляю тебя, Рыжик, — с некоторой торжественностью произнес Ньюм, когда дверь за роботом захлопнулась. — Ты выдержала испытание.

— Какое еще испытание? — недоверчиво переспросила Линда, все время ожидавшая от Ньюма подвоха.

— На верность!

— Тоже мне испытатель нашелся, — насмешливо протянула Линда, но слова Ньюма были ей приятны.

Он взял ее за руку, Линда мучительно, до корней волос покраснела.

— А знаешь, рыжим идет, когда они краснеют, — произнес Ньюм задумчиво.

Она вырвала руку и выбежала из комнаты…

…Это случилось в последний прилет на Землю Ньюмора-старшего.

Весь дом был наполнен весельем, даже старые стены его, казалось, помолодели.

Ньюмор-старший всем привез подарки.

Жене — удивительную одежду, которая сохраняет одинаковую температуру при любой погоде.

Ей, Линде, — коробку лакомств с далекой планеты, вкус их она помнит до сих пор: горьковатые, тающие во рту, они чем-то отдаленно напоминали миндаль.

Но больше всего ее потряс подарок Ньюму. Игрушка не игрушка, удивительный живой глаз, видящий все вокруг. Взгляд его, как пояснил Ньюмор-старший, проницает сквозь перегородки, непрозрачные для человеческого взгляда…

Шар был размером с обычный волейбольный мяч. Оболочка — ворсистая. Шар ритмически вибрировал.

— Он как будто дышит… — зачарованно прошептала Линда, глядя на шар.

— Он живой, папа? — деловито спросил Ньюм, небрежно держа подарок.

В ответ отец начал пояснять что-то долго и обстоятельно. Линда тогда ничего не поняла, ей запомнились только слова «фасеточный элемент» и еще какие-то, столь же непонятные. Что же касается Ньюма, то он, ясное дело, хорошо понял отца. Дотошно расспросил его, как обращаться с шаром, а потом утащил «живой глаз» в свою комнату.

А позже…

Позже произошел эпизод, о котором даже теперь, одиннадцать лет спустя, будучи двадцатипятилетней женщиной, Линде тяжело и неприятно было вспоминать.

Весь тот день прошел для нее в ожидании чего-то необычного.

И хотя никто не мог знать, что из нового рейса Ньюмор-старший не вернется, на всем лежал отблеск грусти. А может, это казалось Линде только теперь, много лет спустя?..

Ужин накрыли в гостиной, где было тесно от многочисленных гостей.

Медлительный Роб подал на стол жареную акулью печень — любимое блюдо отца. Ньюм ел поспешно, делая вид, что не замечает укоризненных взглядов матери: ему не терпелось вновь отправиться к подарку.

Едва закончился обед, Ньюм схватил Линду за руку и прошептал:

— Пойдем со мной, я покажу тебе чудо.

Тихонько прикрывая за собой дверь, Линда услышала фразу, которой капитан начал свое повествование:

— Представьте себе, мой киберштурман в полете научился сочинять музыку…

Не выпуская руки Линды, Ньюмор по длинному коридору торопливо вел ее в свою комнату.

На пороге комнаты девочка остановилась, завороженная. Свет Ньюм не включил, и в комнате царил полумрак. А в противоположном углу у окна, там, где у Ньюма стоял письменный стол, вечно заваленный учебниками по физике и математике и исчерканными листами писчей бумаги (Ньюм терпеть не мог тетрадей), — там, в дальнем углу, разливалось голубое сияние, ни с чем не сравнимое спокойное зарево.

Девочка подошла поближе.

Шар сверкал, но смотреть на него не было больно. Каждая коротенькая ворсинка казалась маленькой радугой, она слегка дрожала и переливалась всеми мыслимыми цветами.

— Можно его потрогать?

— Потрогай, — разрешил Ньюм.

— Ой, как будто кошку погладила! — удивилась Линда.

— Скажешь тоже — кошку, — усмехнулся Ньюм. — Это очень сложный аппарат, созданный из биоэлементов. Я изучу его строение и построю точно такой же.

— Для чего тебе?

— Это очень ценная штука, за нее могут много заплатить. Этот шар соединяет в себе свойства многих земных приборов и устройств — живого глаза, рентгеновского аппарата и так далее.

— Ньюм, а он правда видит насквозь?

— Не веришь, Рыжик? Сейчас убедишься, — загадочно улыбнулся Ньюм.

Он потрогал светящуюся сферу, нажал что-то — и тут шар заговорил!

Это было до того неожиданно, что девочка вздрогнула, по спине пробежал холодок.

Шар говорил о ней, о Линде!

Голос его был странен, лишен всякой выразительности, словно голос Роба, когда тот отвечает на чей-нибудь вопрос.

Линда и теперь помнит от слова до слова все, что произнесло, уставясь на нее, «всевидящее око» — так Ньюмор назвал шар. И то, что он говорил, показалось девочке до того обидным и нелепым, что она, не сдержавшись, крикнула:

— Замолчи!

Шар умолк.

Линда не смогла сдержать слезы. Она бросилась на Ньюмора, но тот со смехом увернулся. Вытирая глаза, она вышла из комнаты. Ньюм догнал ее уже в коридоре.

Когда они вернулись в гостиную, все были поглощены рассказом Ньюмора-старшего.

…Уже на другое утро шар погиб. Его погубил сам Ньюм, который пытался узнать его внутреннее строение… Конечно, это было чисто ребяческое желание — узнать, как устроена игрушка.

Через несколько дней в семье случилось несчастье: погиб космокапитан Ньюмор. Теперь все заботы легли на плечи Ньюма, а он полностью ушел в науку, и больше его ничто не интересовало.

Он даже не замечал, что Линда любит его, и своим невниманием часто обижал девушку.

Каждый раз Линда старалась найти оправдание его поведению. Ясно, голова юноши занята другим. Он такая умница, самостоятельно одолел курс высшей математики, дифференциальные уравнения щелкает, как орехи. Не обращает на нее, Линду, внимания? Понятное дело, его время уходит на гораздо более важные вещи. Толковал же он ей на днях, что природа человеческая слишком несовершенна, что в нем слишком много осталось от животного и что он, Ньюмор, задумал в будущем не более, не менее как… переделать природу человека.

— В каждом человеке есть плохое и хорошее, — заявил Ньюм, — не правда ли? Нельзя ведь сказать, что этот человек — абсолютный злодей: обязательно у него найдется хоть какое-нибудь светлое пятно. Беспросветно темные личности встречаются только в романах. И наоборот. Едва ли встретишь в жизни совершенно хорошего человека, без каких бы то ни было изъянов. Хоть что-нибудь у него, да не так… Вот я и задумал в каждом человеке отделить плохое от хорошего. Плохое — удалить, как дантист удаляет больной зуб, а хорошее оставить.

— Как же ты это сделаешь? — спросила Линда.

Ньюм пожал плечами:

— Еще толком не знаю… Есть у меня одна идейка, но она слишком сырая.

— А что за идея? — отважно спросила Линда, чтобы не дать угаснуть разговору.

Ньюм увлеченно начал ей рассказывать про полушария головного мозга, хромосомы, частицы и античастицы, пока бедняжка Линда не почувствовала, что голова ее решительно отказывается воспринимать что-либо.

Почувствовал это и Ньюмор. Он прервал свои объяснения и, улыбнувшись, произнес:

— Знаешь, Рыжик, твоя голова в этот момент, по-моему, напоминает камеру Вильсона.

— А что это за камера? — спросила Линда с недоумением.

— Ею пользуются физики-атомщики для изучения микрочастиц.

— А я тут при чем?

— Видишь ли… как бы тебе объяснить попроще… Дело в том, что когда камеру Вильсона включают, она наполняется туманом, — с ехидной обстоятельностью пояснил Ньюмор.

А Линда не обиделась. Ничуть! Ясно ведь, что Ньюм и не думал ее обидеть.

Девушка любила Ньюмора, сама себе не смея признаться в этом чувстве.

А Ньюм? Любил ли он ее? Безошибочное женское чутье, рано проснувшееся у нее, подсказывало, что и Ньюм к ней неравнодушен. Внешне, однако, он никак не выражал своих чувств. Всегда на первом плане у него была наука — физика, биология, математика.

Кроме того, у Ньюмора появилось много знакомых девушек, которые оказывали стремительно восходящему научному светилу всевозможные знаки внимания.

Линда впервые с горечью поняла, что в мире, в котором она живет, девушке, кроме красоты, нужно еще и богатство. Придя к такому выводу, она поняла, что дальнейшее пребывание в доме Ньюморов стало невозможным, и ушла, окунулась в самостоятельную жизнь.

Линде повезло — почти сразу же она нашла место продавщицы в универсальном торговом комплексе ВДВ — «Все для всех».

С Ньюмором они иногда встречались в городе, но крайне редко, и встречи эти носили случайный характер. Ньюм, теперь известный ученый, был ужасно занят. Он объяснил ей, что занят все той же задачей исправления природы человека, которой увлекся еще в отроческие годы. Линда узнала, что эксперименты его стоят чрезвычайно дорого, он тратит на них все деньги, и их не хватает. Несколько раз он повторил малопонятное словосочетание «ансамбль античастиц». Линда, однако, вспомнив про «камеру Вильсона», требовать объяснений не решилась.

Однажды они столкнулись на углу, близ закусочной-автомата, куда Линда решила забежать после работы. Услышав о денежных затруднениях Ньюмора, Линда робко предложила ему все свои скромные сбережения. Когда она назвала сумму, Ньюмор улыбнулся.

— Ты с работы? — спросил он.

— Да.

— Так пойдем-ка лучше в стерео, чем решать финансовые проблемы, — предложил он.

Линда, поколебавшись, согласилась.

Когда они направлялись к ближайшему куполу, девушка подумала, что внезапное предложение Ньюмора не отличается особой последовательностью. То он, видите ли, страшно занят — каждая минутка на счету, то вдруг выкраивает добрых полтора часа, чтобы посмотреть кривляний комика или очередную трогательную любовно-кинозвездную историю.

В сферозале, когда они уселись в кресла, Ньюмор взял Линду за руку.

Девушка безучастно смотрела на экран, мысли ее были заняты другим. Прежде она почла бы за счастье — сидеть вот так, в темном зале, рядом с Ньюмором, и чтобы он держал ее за руку. Но теперь прикосновение Ньюмора не взволновало ее. Как все меняется!

Теперь их дороги разошлись.

У Ньюмора своя жизнь, свои заботы.

А у нее есть Арбен.

Когда они вышли из сферозала на улицу, уже стемнело, и панели домов начали светиться.

— Мы не виделись целую вечность, Рыжик, — сказал Ньюмор.

— Не вечность, а чуточку меньше: четыре месяца, — уточнила Линда. Она обратила внимание, что со времени их последней встречи Ньюмор побледнел и осунулся.

«Ньюм, как всегда, не щадит себя в работе», — подумала девушка.

— Как тебе фильм? — спросила она.

— Ничего, — рассеянно ответил Ньюмор.

— Ты во время сеанса ни разу не улыбнулся…

— У меня горе, Линда. Большое горе, — сказал Ньюмор. — Мама умерла.

— Давно?

— Вскоре после того, как мы с тобой виделись. Она очень тосковала об отце, и это свело ее в могилу. Если бы можно было избавить ее от этой тоски, от воспоминаний, она могла бы еще долго жить…

— Разве это можно — избавить человека от воспоминаний? — спросила Линда.

— Надеюсь, что да. Такой опыт скоро будет проводиться, — ответил Ньюмор.

Они разговаривали, бесцельно переходя с одной ленты на другую. Вспоминали детство, погибшего капитана.

— Ньюм, ты напрасно отказываешься от моих сбережений, — сказала Линда. — Мне они ни к чему. Я здорова и зарабатываю себе на жизнь…

— Спасибо, Рыжик. Но мне досталось наследство — два с половиной миллиона жетонов.

— Два с половиной миллиона, — повторила Линда. В ее представлении это была сумма ни с чем не сообразная, совершенно фантастическая. Это сколько же ей надо жизней, чтобы сколотить такую сумму? Десять? Сто? Она пыталась было прикинуть, но тут же отказалась от этой затеи.

Впрочем, любовью к арифметике, как и к прочим точным (а равно и неточным, если можно так выразиться) наукам, Линда никогда не отличалась.

По предложению Ньюмора они зашли в кафе отдохнуть немного.

— Что же ты будешь делать с наследством? — спросила Линда, когда подали мороженое.

— Придумаю что-нибудь. — Он перехватил взгляд Линды и спросил: — Ты хочешь предложить, как распорядиться капиталом?

Девушка кивнула.

— Ну-ка, скажи. Это интересно, — оживился Ньюмор, слизывая с ложечки мороженое.

— Во-первых, можешь сразу бросить работу, она слишком изматывает тебя.

— Интересное предложение… — Ньюмор наморщил лоб, словно всерьез обдумывая слова Линды. — А на что же мне жить, ваша милость?

— На проценты.

— Верно, — согласился Ньюмор. — Я не подумал об этой возможности.

— У тебя появится масса свободного времени… Это такая прелесть — свободное время!

— А на что его употребить?

— Придумай что-нибудь сногсшибательное, — предложила Линда.

Ньюмор откинулся на спинку стула.

— Например?

— Женись, — сказала Линда.

Ньюмор пристально посмотрел на нее и улыбнулся.

— Мы с тобой не пара, — сказал он. — Разве можно придумать двух более несхожих людей? Согласись, что мы с тобой, связанные узами Гименея, представляли бы весьма забавное зрелище.

— Ты, как всегда, прав, — согласилась Линда. — Действительно, зрелище было бы забавное. Но дело в том, что, предлагая тебе жениться, я вовсе не себя имела в виду.

— А кого же?

— Мало ли девушек на свете?

Ньюмор бросил на стол мелочь.

— Я обручен, — сказал он.

— Что ж ты раньше не сказал?

— Думал, ты знаешь.

— Откуда мне знать? — пожала плечами Линда. — «Брачный курьер» я не выписываю.

— Да, я обручен, и навеки, как любят говорить поэты, вроде Арбена, о котором ты в прошлый раз столько рассказывала, — проговорил Ньюмор.

— Арбен не поэт, а импровизатор.

— Не все ли равно? — махнул рукой Ньюмор. — Главное, чтобы работа ладилась. Как у него дела в Уэстерне? Он, кажется, там работает?..

— Плохо по-прежнему, — вздохнула Линда. — Я просто в отчаянии. Если так пойдет и дальше, могут уволить. Уэстерн шутить не любит, ты знаешь.

— Неужели так обстоят дела?

— Хуже некуда.

— А в чем дело?

— Со здоровьем у него неладно. Ни с кем ужиться не может. Нервы.

— Нервы — болезнь века. Человечество должно воздвигнуть золотой памятник тому, кто избавит его от расстроенных нервов.

— Вот и у Арбена, видно, эта самая болезнь века.

— А в чем болезнь выражается у Арбена? — неожиданно заинтересовался Ньюмор.

— Его все время мучают какие-то кошмары, или сны, или видения, что-то в этом роде, — произнесла Линда. — А после бессонной ночи, сам знаешь, каково работать. Все валится из рук. Ну, а если бессонница систематическая…

Ньюм побарабанил пальцами по столу.

— Интересно, очень интересно. Ты узнала все это от самого Арбена?

Вместо ответа Линда раскрыла сумочку, вытащила растрепанную записную книжку, полистала и, раскрыв на нужном месте, протянула Ньюмору.

— Что это? — спросил Ньюмор, с недоумением глядя на исписанную страницу. Строчки были неодинаковой длины, к концу они неумолимо сползали вниз, слова были написаны кое-как, вкривь и вкось, хотя видно было, что тот, кто писал их, старался вовсю: заглавные буквы выделялись своей аккуратностью.

Ньюмор тут же представил себе, как тот, кто выводил их, склонил голову набок, высунув от усердия язык.

— Прочти, — сказала Линда.

— Можно вслух?

— Только негромко, — попросила Линда. Она оглянулась: каждый из немногочисленных посетителей кафе был занят своим делом, на них никто не обращал внимания.

Ньюмор пожал плечами, приблизил к глазам записную книжку — он был немного близорук, хотя и не носил контактных линз, — и медленно, запинаясь на малоразборчивых словах, прочел:

— Ты пишешь стихи? — удивился Ньюмор. — Вот уж не знал, а ведь мы с тобой пуд соли съели.

— Это стихи Арбена.

— Импровизация?

— Ну да.

— И о ком стихи?

— О себе… Послушай, Ньюм, помоги ему, — попросила Линда, пряча книжку в сумку.

Ньюм ничего не ответил.

— У тебя такие связи в ученом мире, есть знакомые медики. А у меня есть только один знакомый врач, он живет близ Гавани, неудачник без диплома… На него мало надежды, — сбивчиво проговорила Линда.

— Судя по всему, что ты рассказала, у Арбена далеко зашло дело. «Сны ему снились такие, что всякий раз, проснувшись, он говорил: «Слава богу, это был только сон», — по памяти процитировал Ньюмор и покачал головой.

— Только прошу тебя, Ньюм… — встревожилась девушка.

— Что еще?

— Арбен написал эти стихи только для меня. Я обещала их никому не показывать.

Линда вздохнула.

— Ладно, Рыжик. Тайну гарантирую.

— Поможешь Арбену?

— Попробую, хотя и не ручаюсь за успех. Во всяком случае, сделаю все от меня зависящее.

Линда поднялась.

— А теперь я хочу поздравить тебя, Ньюм.

— С чем это? — воззрился тот на нее.

— С обручением, которое скрыл от меня. Можно узнать, как зовут твою невесту?

— Ее зовут наука.

Смуглые щеки Линды залил румянец.

— Можешь ты хоть раз отказаться от своих шуточек?

— Я не шучу, Линди. Я обручен с наукой, и только с ней. Больше мне никто не нужен. А с тобой я хотел бы дружить.

Молча они вышли из кафе. На ленте Ньюм спросил:

— У тебя с Арбеном что-то серьезное, девочка?

— Кажется, да, — негромко ответила Линда.

— Трудно вам придется…

— Понимаешь, Арбен порой такой беззащитный, жалкий… — проговорила Линда после долгой паузы. — Словно птенец, который выпал из гнезда. А то вдруг вспылит из-за пустяков… Потом, конечно, отходит, и самому стыдно.

— Интересный субъект.

— Не всем же быть гениями.

— Не все ли равно: гений не гений, — произнес задумчиво Ньюмор. — Все мы слеплены из одного теста, разве не так? Помнишь, что говорило тебе по этому поводу всевидящее око?

Линда вспыхнула.

— Ты злой человек, — бросила она, отвернувшись.

На расстоянии вытянутой руки перед ними скользили бесконечные стены домов.

— Сколько раз повторять, Рыжик: око не сказало ничего для тебя обидного…

— Ты злой человек.

— Пусть будет по-твоему, — примирительно произнес Ньюмор. — Но именно таков наш мир — он зол и гадок. Такова истина. Кто же виноват в этом?

— Я смотрю на мир иначе.

— Значит, ты смотришь на него сквозь розовые очки, — подхватил Ньюмор. — Знаешь, как ведет себя страус, когда видит опасность? Он зарывает голову в песок. Такая позиция не по мне. Я предпочитаю смотреть правде в глаза. Расскажи-ка мне лучше еще об Арбене, о его недуге, — неожиданно сказал Ньюмор.

Он внимательно слушал Линду, время от времени удовлетворенно кивая, словно в ее словах находил подтверждение каким-то своим мыслям.

— В общем, сделаем так, — заключил он, когда девушка кончила. — Ты познакомишь меня с Арбеном, а там я посмотрю, что можно для него сделать.

Переходя с ленты на ленту, они ступили наконец на самую медленную и сошли на улице, где жила Линда.

Узкая, чуть изогнутая в перспективе улица была застроена старыми домами, стоявшими друг к другу плотно, словно зубы в челюсти.

— Знаменитый ученый, а ездишь на ленте, как простой инженер, — съязвила Линда. — Деньги-то ведь теперь у тебя появились, отчего бы не купить машину?

Ньюмор усмехнулся.

— Деньги нужны мне, Рыжик, для другой цели, — сказал он, — Я уже говорил тебе сегодня, что у меня появилась еще одна идея… Боюсь, она обойдется мне недешево.

Линда приостановилась:

— Неужели ты хочешь ухлопать на свой очередной опыт все деньги, которые тебе достались?

— Именно ухлопать, Рыжик, как ты изволила выразиться, — подтвердил Ньюмор, положив Линде руку на плечо. — И опасаюсь я только одного.

— Чего же?

— Что этих денег не хватит.

— Сумасшедший!

— Ну вот! — произнес Ньюмор, делая шаг вперед. — Злой, гадкий, а теперь еще и сумасшедший. Не слишком ли много для одного человека?..

— Я не хотела тебя обидеть.

— Знаю.

Несколько минут они шли молча.

— Знаешь, Ньюм, я никогда не могла понять тебя до конца, — нарушила паузу девушка. — И даже не пыталась. Ты для меня — как задача, которая не имеет решения. Или, может быть, имеет бесконечное множество решений, — добавила она, привлекая на помощь скудный запас математических познаний, приобретенных в школе.

— Я и сам себя не всегда понимаю до конца, — произнес Ньюмор то ли искренне, то ли наигранно. Впрочем, в эту минуту он меньше всего походил на актера.

— А машину все-таки купи, — перевела разговор Линда.

— Машину мне и так вручит фирма. За особые заслуги.

Они подошли к дому, в котором жила Линда. В парадном было полутемно. Лампочка еле светила сквозь пыль, словно шуба укутывающую ее. Линда проверила почту, которая состояла из двух — трех магазинных счетов.

У лестницы они остановились. Линда жила на четвертом этаже и лифтом предпочитала не пользоваться, потому что он вечно застревал между этажами.

— До свиданья, Рыжик.

— Будь счастлив, Ньюм.

Поднявшись на несколько ступенек, Линда обернулась и спросила Ньюмора:

— Покатаешь на новой машине?

— Непременно, — бросил Ньюмор и помахал на прощание рукой.

Поднимаясь по лестнице, Линда думала об Арбене. Ньюм зовет ее Рыжик, Арбен — цыганочкой. А в прошлый раз, когда они прощались на этой лестнице, сказал: «Я твой раб, Линди. Раб твоей доброты, твоего сердца».

С Арбеном у них, конечно, машины не будет. И мешка жетонов тоже. Ну и не надо. Пусть подземка, пусть лента, пусть пешая ходьба и лишь по праздникам — такси.

Не в жетонах счастье.

Линде вдруг показался подозрительным пристальный интерес, который Ньюмор проявил сегодня к скромной особе заурядного инженера Арбена. Ньюм никогда ведь не делает ничего просто так, без дальнего расчета. Она готова была теперь ругать себя, что показала Ньюмору стихи Арбена. Словно сонного выставила на посмешище.

«Ладно, познакомлю их, а дальше пусть уж сам Арби решает, — решила Линда, доставая из сумочки ключ. — В конце концов, он всегда сможет отказаться от услуг Ньюмора».

Ключ в скважине поворачивался туго, со скрежетом. Прежде чем открыть дверь, девушка огляделась. Ее охватили усталость и тоска. Что ее ждет впереди? Будущее скрыто туманом, таким же, который, если верить Ньюмору, напускают в камеру Вильсона.

Перед глазами Линды маячила лестничная стена, вся в разводах сырости, знакомых до последнего изгиба. Рядом с дверью — серое пятно, похожее на краба. Вверху — неизменная электрическая лампочка, льющая сверху равнодушный свет.

Линда вошла в комнату и остановилась перед слепым глазом видеофона. Ей очень захотелось позвонить Арбену, поговорить с ним. Она даже потрогала холодную клавишу вызова. А вдруг он занимается, а она оторвет его от дела, помешает?

В последнее время Арбену много приходится работать на дому, по вечерам. Наверно, он, бедняга, просто не справляется с работой, хотя и уверяет Линду, что дело совсем в другом. Сотрудники в отделе, мол, плохо относятся к нему, каверзы всяческие подстраивают и чуть ли не подсовывают негодную, испорченную аппаратуру, чтобы выставить Арбена в дурацком свете.

«Позвоню ему утром», — решила девушка.

Арбен пришел на свидание с Линдой намного раньше, чем они уговорились.

На душе его было тревожно. Но к обычному дурному настроению примешивались еще беспокойные мысли, связанные с удивительным предложением Ньюмора, приятеля Линды, с которым он в юности играл в одной баскетбольной команде.

Линда вновь свела их две недели назад, и они быстро нашли общий язык. Конечно, дружба со знаменитым ученым не могла не льстить болезненному самолюбию Арбена. Ньюмор оказался дьявольски проницательным — он, неизвестно как, быстро догадался обо всем, что тревожило Арбена. А потом, не раскрывая своих карт, намекнул Арбену, что есть способ исправить положение. Способ, хотя, с другой стороны, и таящий опасность. Плохо вот, что обсудить это предложение не с кем — приходится решать самому.

Даже с Линдой нельзя посоветоваться — единственной в мире живой душой, к которой Арбен питал теплые чувства. «Полная тайна в любом случае» — таково непременное условие, выдвинутое знаменитым физиком.

Ну что ж. Тайна так тайна. Лишь бы какой-нибудь толк был из того, что задумал Ньюмор. А почему бы и нет?! Везет же другим. Так почему и ему, Арбену, не может повезти хоть раз в жизни?..

В ожидании Линды Арбен медленно прохаживался по аллеям. Листья кленов и акации побурели, обожженные холодным пламенем осени.

Арбен посмотрел на часы. Линда только что закончила смену. От ВДВ до парка ей добираться не меньше двадцати минут, сменив при этом три вида транспорта — аэробус, подземку и ленту.

«Чем пока заняться? — думал он. — Пожалуй, лучше всего пойти на «шахматный круг», посмотреть на завзятых бойцов-завсегдатаев, поболеть за кого-нибудь…»

Линда догадается, где он.

Арбен любил шахматы, но играть в присутствии зрителей не решался, опасаясь, что, как всегда, «сдадут тормоза», нервы не выдержат.

Иногда, глядя на чужую партию, он видел, что мог бы придумать потрясающую комбинацию с фейерверком жертв — достаточно только отдать слона с шахом, чтобы выманить короля, прогнать вражеского ферзя и сделать ход ладьей, и затем… затем… Все будто заволакивалось туманом, оставляя в душе боль и раздражение.

Будь у него время, Арбен мог бы часами наблюдать шахматное сражение на шестидесяти четырех клетках. Только вот свободное время выдавалось все реже.

И сегодняшний день в Уэстерне прошел скверно, как обычно. Вернее будет сказать, даже хуже, чем обычно. Утром он ни за что обидел нового лаборанта, юного Грино, который, неловко повернувшись, разбил вакуумную катодную трубку. И трубке-то грош цена, но Арбен пришел в ярость.

Бледный Грино стоял перед ним, опустив глаза и ни словом не возражая, и это еще больше раздражало Арбена.

«Я вас представлю к увольнению!» — хотел было крикнуть Арбен, но в этот момент Грино еле слышно произнес:

— Я всю ночь не спал… У меня мать при смерти…

Нет, не чувство жалости заставило Арбена проглотить приготовленную фразу. Жалость он не признавал, считал ее чувством недостойным. Жалость только мешает делу, ее следует неукоснительно искоренять. Нет, Грино спасло совсем другое. Услышав слово «смерть», Арбен мгновенно вспомнил о той, другой смерти. Ему даже почудилось, что в лицо дохнул жаркий, как расплавленное железо, июльский полдень, навеки связанный в его памяти с тем…

Потом он сцепился со старым Доном Флешем, работником охраны Уэстерна, участником первой, легендарной экспедиции на Венеру. Тот, не спросясь ни у кого, приютил у себя бродячую собаку. Соорудил ей конуру близ крепостной стены, опоясывающей территорию Уэстерна. Ну какое, казалось бы, дело Арбену до всего этого? А он устроил скандал, разбил конуру, поранив при этом руку, пнул скулящую собаку, а самого престарелого Дона Флеша привел чуть ли не в состояние столбняка.

Вокруг живописной группы — он, Дон Флеш и собака — образовался круг сотрудников, которые по ходу действия принялись обмениваться ироническими репликами.

Кое-кто нарочно бросал дурацкие замечания, чтобы подлить масла в огонь. Арбен уже сам не знал, как прекратить нелепую сцену. Он озирался по сторонам, но среди насмешливых, оскорбительных, скучающих взглядов не мог поймать ни одного сочувствующего. И тут старое воспоминание, постоянно тлевшее в душе, пронзило его, подобно молнии. Ну конечно, все это уже было!.. Все — как тогда, на учебном аэродроме… Только вместо корпуса охраны стоял тогда — тоже чуть поодаль — ангар с волнистой металлической крышей, тот самый, да под ногами вместо битумного покрытия были тогда бетонные плиты, сваренные между собой грубыми швами. Да солнце тогда было жарче: был июль, стоял полдень, царил полный штиль, и лучи разъяренного светила падали совершенно отвесно. И он находился в центре круга, а на него так же сыпались обидные реплики окружающих.

Арбен отталкивал Дона Флеша, который лез на него с трясущимися руками, а со всех сторон его подкалывали реплики:

— Ай да Арби!

— В своем репертуаре.

— Его на весь Уэстерн слышно!

— Оставьте его в покое, человек просто не в себе, — сказал кто-то, кажется, Грино. Но это был глас вопиющего в пустыне.

— Он вечно не в себе. Ему не место среди людей! — пискнула мисс Шелла.

Толпа увеличивалась.

— Арбен первый начал, я сам видел, — перекрыл голоса чей-то тенор, поясняя ситуацию тем, кто только что подошел. — Что за вредный человек, чем ему собака помешала…

Его едва дослушали.

— Дай ему сдачи, старина, — посоветовал Дону Флешу кто-то из зрителей.

— Флешу за сто перевалило, сам еле на ногах держится, — возразил тенор.

— Арбен вчетверо моложе.

— Ну и что? Только и умеет, что скандалить каждый день.

— Двинь-ка его, Дон Флеш, — посоветовал хор голосов, жаждавших крови.

Арбен поднял пораненную руку, как бы защищаясь.

— Гляди-ка, ему тоже досталось.

«О, проклятые, ненавистные, ухмыляющиеся лица! Всех бы их туда, в катапульту с заклинившимся верхом, всех бы расплющить о потолок ангара», — задыхаясь от злобы, подумал Арбен.

Протяжный гонг, возвещающий конец обеденного перерыва, положил конец безобразной сцене. «Счастье еще, что ее не видел никто из начальства», — мелькнуло в затуманенной голове Арбена.

Сотрудники расходились, разочарованные финалом, который оказался относительно мирным.

…Арбен стоял у садовой скамьи и наблюдал за шахматной партией, но мысли его витали далеко.

Из головы не выходил последний разговор с Ньюмором. Тот рассказывал, что в основу его изобретения, а оно может исцелить Арбена, положены элементарные частицы и античастицы, мельчайшие кирпичики, из которых построена наша Вселенная. Впоследствии изобретение Ньюмора должно спасти человечество от всех недугов…

Сами по себе эти мельчайшие частички материи, как понял Арбен, величайший феномен природы. Ведь каждая такая частица, по словам Ньюмора, может обладать в принципе колоссальной энергией. С другой же стороны, энергия весома, согласно известному уравнению Альберта Эйнштейна. И массу эту нетрудно вычислить, она равна энергии, деленной на квадрат скорости света. Больше энергия частицы — следовательно, больше ее масса, это понятно каждому.

«Ну, а если энергия частицы достаточно велика? — рассуждал взволнованный Арбен. — Такая частица может быть «заряжена» огромной массой, равной массе земного шара, а то и десяти, сотни, тысячи планет!

Когда такая летящая с бешеной скоростью частица по какой-то причине прекратит свой бег, энергия ее перейдет в массу — родится новый мир. Может быть, планета, или целая планетная система, или звезда, или даже галактика. И родоначальницей галактики, можно сказать, ее праматерью будет мельчайшая частичка, которую не увидишь даже в электронный микроскоп!»

Быть может, Ньюмор высмеял бы эти рассуждения и выводы. Арбен был не в ладах с физикой, но грандиозные картины рождения новых миров из микрочастиц поразили и пленили его легко воспламеняющееся воображение. Выходит, думал Арбен, исчезнув в результате космической катастрофы, наш мир может возродиться в другом уголке Вселенной? Выходит, смерти нет?! А как же тогда волнистая крыша ангара, глухо охнувшая от многотонного удара, и тяжелая капля, которая упала сверху на рукав Арбена?

Арбен почувствовал привычное волнение, предшествующее импровизации. Он смотрел на шахматную доску, на захватанные пластмассовые фигурки, ведущие между собой, как и люди, извечную борьбу, и в голове рождались строки, навеянные разговором с Ньюмором:

Закончив мысленно последнюю строчку, Арбен глубоко вздохнул, словно пробуждаясь от сна, пригладил ладонью растрепанные волосы.

А вот и Линда!

Девушка еще издали помахала ему рукой, и Арбен, выбравшись из толпы болельщиков, пошел ей навстречу.

— Что у тебя с рукой? Почему повязка? — спросила Линда, когда они двинулись в боковую аллею, где находилась «их» беседка, раз и навсегда облюбованная молодыми людьми.

— Поранился, — неохотно ответил Арбен и отвел взгляд в сторону.

— Сильно? — встревожилась Линда.

— Пустяки.

— В Уэстерне?

— Да.

Ажурная беседка оказалась свободной, и они выбрали солнечную сторону, ловя последние лучи уходящего лета.

Линда с тревогой посмотрела на его осунувшееся, скорбное лицо.

— У тебя неприятности?

— Неприятности — мое обычное состояние, — ответил Арбен со слабой улыбкой.

Линда поправила на коленях сумочку.

— Ты не потеряла записную книжку?

— С чего ты взял?

— Просто так, пришло в голову… Не хотелось бы, чтобы ее читали чужие.

Они помолчали, глядя на ребятишек, которые водили хоровод вокруг одиноко стоящего клена.

— Послушай, Линда, что бы ты сказала, если бы я… исчез? — проговорил Арбен.

— Исчез? — не поняла Линда.

— Да.

— Ты уезжаешь?

Арбен покачал головой:

— Не то, цыганочка. Вообще-то я и рад бы, но от себя ведь не уедешь. Нет, я о другом. Что, если бы я совсем исчез? Ну, как говорится, растворился в небытии?

— Брось говорить загадками, Арби, — попросила не на шутку встревоженная Линда.

— Я говорю по существу.

— Как ты смеешь! — выпалила Линда и схватила Арбена за руку. — Я понимаю, тебе сейчас плохо. Но все равно это великий грех…

— Я не собираюсь впадать в грех.

— Я тебя поняла, Арби. Ты решил покончить с собой. Разве ты не знаешь, что жизнь дарована нам…

— Успокойся, — перебил Арбен. — Я вовсе не помышляю о самоубийстве.

— Ну, тогда выкладывай, что ты задумал, — приказала Линда.

Арбен замялся.

— Ну?

— Видишь ли, ансамбль микрочастиц, которые расположены в определенном порядке…

Линду осенило:

— Тебе предлагают опасную работу?

— Вроде того.

— И нельзя отказаться?

— Можно.

— Тогда откажись, Арби. — Линда пристально глядела на него.

Мимо беседки проехал на автокаре мороженщик. Арбен проводил машину взглядом.

— То, о чем идет речь, очень важно для меня, — произнес он, когда пестрый, сплошь оклеенный рекламными листами автокар скрылся за поворотом.

— Говори яснее, Арби.

— Поверь, цыганочка, я не могу все сейчас сказать тебе, но если дело выгорит, будет отлично.

— В твоем нынешнем состоянии ты не можешь браться за опасное дело.

— Именно в моем состоянии это необходимо.

— И ты можешь в результате, как это ты говоришь… исчезнуть?

— Это в худшем случае.

— А в лучшем?

— В лучшем — я изменюсь, стану совершенно другим…

— Так и говори! Ох и путаник же ты, Арби! «Исчезну, исчезну!»… Ты задумал сделать себе пластическую операцию? Угадала? Признавайся!

— Пластическая операция, — медленно повторил Арбен, отвечая каким-то своим мыслям. — Пожали, верно. Только не лица, а души.

— Ты говоришь загадками, как Ньюмор.

— При чем здесь Ньюмор? — вдруг закричал Арбен, да так, что девушка вздрогнула.

— Тихо, Арби, милый, — испуганно произнесла Линда. — Я не думала тебя обидеть.

Он успокоился так же неожиданно, как вспылил. Он сидел вялый, поникший, безвольный. «Словно обреченный», — подумала Линда.

— Сыграем? — предложила она, чтобы отвлечь Арбена от неприятных мыслей.

— Давай, цыганочка, — оживился Арбен. — Я сегодня в форме. Придумывай тему.

Игра состояла в том, что Линда задавала тему, а Арбен тут же импровизировал.

Девушка задумалась.

— Осень, — сказала она. — Мне сейчас привиделось: осень- это я. Бреду по дорогам, из рощи в рощу, из города в город, смотрю в небо, затянутое тучами, осыпаю с деревьев пожелтевшие листья, стучусь в дома и говорю: люди, готовьтесь к зиме, холоду, снегу. Зима будет суровой… Не все переживут ее. Я бреду босая, ноги мои изранены, и мне зябко… — повела Линда плечами. — Бреду — и нет конца моему пути…

— Хорошо! — жестом остановил ее Арбен и потер лоб, сосредоточиваясь.

Знакомое сладкое и тревожное чувство, испытанное полчаса назад, снова охватило его, и он медленно начал:

— Молодец, Арбен! — Линда поцеловала его.

— Придумай еще тему.

— Не надо, — встревожилась Линда.

— Я прошу тебя, цыганочка, — настаивал Арбен. — Я чувствую такой прилив сил, что готов мир перевернуть, как Архимед. Только дай мне точку опоры. Ну?..

— Ты губишь себя.

— Линда!

— Ладно, — сдалась девушка. — Только сочини немного, строчки четыре, не больше.

— Я жду.

— Помнишь, как ты в прошлый раз провожал меня домой? Мы стояли подле парадного, над крышей висела луна, а потом на луну набежала небольшая тучка и закрыла ее середину, и ты сказал, что…

— Луна напоминает баранку.

— А потом на карнизе появилась кошка, — продолжала девушка. — Пушистая-пушистая. Она шла медленно и обнюхивала карниз. А потом остановилась и посмотрела на нас. Помнишь, что ты сказал?

— Что кошка — это не кошка, а житель чужой планеты, который впервые увидел землян.

— На всю эту картину тебе дается четыре строки.

— Рифмы должны быть?

— Желательно.

Арбен сцепил пальцы рук, задумался и прочитал чуть нараспев, подражая пастору методистской церкви:

— Браво, Арби! — не удержавшись, Линда несколько раз хлопнула в ладоши. — Ты сегодня превзошел себя.

«А Линда права, — подумал Арбен, чувствуя, как возбуждение сменяется глубокой апатией. — Мне сегодня предстоит бессонная ночь, полная кошмаров. Ну и ладно! Может, я импровизировал сегодня в последний раз? Вдруг этот дар небес исчезнет, когда Ньюмор начнет осуществлять свой проект?..»

Они сидели в беседке до самой темноты. Арбен все оттягивал минуту расставания, словно видел девушку в последний раз.

Вдоль аллеи зажглись фонари, похожие на желтые одуванчики, гуляющих становилось все меньше: каждому в городе было известно, что в позднее время в парке прогуливаться небезопасно.

— Пойдем, — сказала Линда.

— Погоди немного, — удержал ее за руку Арбен.

— А если бандиты?

— Через несколько дней, возможно, я буду сильнее всех этом городе, — произнес Арбен не то в шутку, не то всерьез. — Тогда я любых бандитов смогу расшвырять, как котят. Что ты скажешь на это, цыганочка?

— Туман, мистика… То ты исчезнешь, то изменишься, то станешь сильнее всех. Как это все понимать?

— Не могу я сейчас сказать тебе всего, цыганочка, — помрачнел Арбен.

Линда сгорала от любопытства, но чувствовала, что расспрашивать Арбена не следует. Если б хотел и мог — сам рассказал бы.

Из полутемной глубины аллеи показалась маленькая фигурка. Это был мальчуган. Можно было подумать, что мальчик заблудился, не держись он уверенно и спокойно. Видимо, просто возвращался с прогулки домой, оставленный без присмотра беспечными родителями.

Под фонарем близ беседки мальчик остановился и принялся надувать воздушный шарик. Легкая оболочка быстро наполнилась воздухом, вскоре на ней во всю рожицу улыбался оранжевый паяц с огромными ушами.

Закончив свой труд, мальчуган несколько раз подбросил шарик вверх, словно волейбольный мяч. Шар опускался медленно, как бы нехотя.

«Так, наверно, играют в мяч на космическом корабле, в условиях невесомости», — подумала Линда. В космосе она еще ни разу не бывала: летать в Пространстве простой продавщице не по карману, даже если она работает в таком шикарном универсаме, как ВДВ…

Забава мальчика кончилась неудачно. Он успел сделать всего несколько шагов, когда импровизированный мяч опустился на кустарник и испустил дух, наткнувшись на что-то острое.

Легкий хлопок — и шара как не бывало. Быстро съежившись, исчез улыбающийся паяц.

Линда прошептала:

— Паяц погиб.

— Мир погиб, — откликнулся Арбен.

Огорченный мальчуган повертел в руках лоскуток — все, что осталось от шарика, — безуспешно попытался надуть его, затем отшвырнул негодную игрушку в сторону, за кусты и двинулся дальше, вскоре скрывшись за поворотом аллеи.

Шар, которым играл мальчишка, всколыхнул в душе Линды давнее детское воспоминание, вызвав образ «всевидящего ока».

Когда мальчуган исчез, Арбен вдруг попросил у Линды записную книжку и, быстро листая, раскрыл ее на чистой странице. Он написал что-то, зачеркнул, вывел снова. Фонарь близ беседки давал скудное освещение, поэтому Арбен низко склонился над книжкой.

Писал он долго.

Линда отчаянно продрогла, но боялась произнести слово, чтобы не помешать Арбену. Она лишь молча посматривала на его хмурый лоб и плотно сжатые губы.

Аллея уже совершенно опустела, когда Арбен поставил наконец точку, закрыл записную книжку и протянул ее Линде, негромко сказав:

— Я теперь — словно мяч, из которого выпущен воздух.

Девушка сделала попытку раскрыть книжку, Арбен остановил ее:

— Не сейчас, Линда. Дома прочтешь.

Они пошли к выходу.

Сегодняшнее свидание оставило в душе девушки неприятный, тревожный осадок, его не смогло снять даже искусство Арбена в импровизации, неизменно поражавшее Линду. На душе было тревожно.

У выхода из парка змеилась бесконечно бегущая лента, спина ее, истоптанная тысячами ног, неровно лоснилась в свете мерцающих панелей.

Линда предложила:

— Пойдем на подземку?

— Ненавижу лезть под землю, — пробурчал Арбен. — А ты что, замерзла?

— Нет, ничего, — ответила Линда, у которой зуб на зуб не попадал.

Едва молодые люди ступили на ленту, осенний ветер набросился на них с удвоенной яростью.

Арбен снял куртку и накинул ее на плечи девушки.

Улицы, по которым они проносились, были безлюдны: здесь, вдали от центра, город, населенный трудящимся людом, засыпал рано.

— Город вымер, — нарушил долгую паузу Арбен.

— Окна светятся, — возразила Линда.

— Ну и что? Люди вымерли, а панели остались гореть, — упрямо мотнул головой Арбен.

— Ты слишком мрачно настроен… Даже не рассказал мне про свой день.

— Нечего рассказывать.

— Как ты поранил руку?

Арбен буркнул:

— Расскажу в другой раз.

Линда согрелась под курткой Арбена, и настроение ее немного улучшилось.

— Когда теперь увидимся, Арби? — спросила она. — Завтра понедельник, и я могла бы отпроситься пораньше.

— Не знаю, как теперь у меня сложится, цыганочка. Все зависит от того, как пойдет новое дело, о котором я тебе говорил, — сказал Арбен.

Когда они прощались, Линда спросила:

— У тебя теперь совсем не будет свободного времени?

— Пока не знаю. По видеофону договоримся, — ответил Арбен, голос его звучал глухо.

Придя домой, Линда, как всегда, прежде всего набросила цепочку на дверь — городские власти усиленно советовали это всем гражданам ввиду участившихся налетов грабителей на квартиры. Затем села в качалку, зажгла торшер и вытащила из сумочки записную книжку.

Поначалу от внезапно подступившего волнения девушка не могла ни слова разобрать из того, что написал Арбен, — у нее почему-то внезапно мелькнула мысль, что это последняя его записка, нечто вроде завещания, и что они никогда больше не увидятся. Наконец, продираясь сквозь частокол зачеркнутых строк и фраз, слово за словом она прочитала:

Линда задумалась. Записная книжка соскользнула на пол, но она не стала за ней нагибаться.

Что он задумал, непутевый Арбен? Почему так рассердился, когда она невзначай упомянула Ньюмора? Ревнует? Чепуха. Арбен ведь знает, что она и Ньюмор — друзья детства, что между ними ничего не было, да и не могло быть, настолько они разные.

Хотелось есть, но Линда чувствовала себя настолько усталой и разбитой, что не было даже сил подняться, чтобы пойти на кухню и приготовить себе что-нибудь.

«Я чувствую себя совсем разбитой», — сказала чашка, упав с полки», — припомнила Линда слова Ньюмора, которые тот произнес по поводу разбитой некогда чашки саксонского фарфора.

Вот и она сейчас чувствовала себя такой же разбитой.

«Отдохну немного, потом встану и поем», — подумала Линда сквозь тяжелую дрему.

Она так и уснула в кресле. В эту ночь ей приснился паяц, который улыбался с воздушного шарика. Из шарика выпустили воздух, и паяц погиб.

…А потом из беседки, в которой они сидели, вышел Арбен и подобрал лопнувший шар.

Сон Линды был удивительно четким. Она ясно видела, как, вернувшись в беседку, Арбен старательно перевязал ниткой проколотое место, затем принялся надувать шар.

— Осторожно, — сказала Линда, — он может разорваться.

— Не беспокойся, — ответил ей Арбен. — Этот шарик — наш мир, а мир не может погибнуть, ведь смерти нет.

— А если случится катастрофа?

— Все равно он снова возродится, как возрождается этот шарик, — ответил Арбен.

Шар с нарисованным паяцем продолжал увеличиваться в размерах. Линда с ужасом заметила, что, разрастаясь подобно снежному кому, шар поглощает все предметы, которых касается: он вобрал в себя часть скамейки, на которой они сидели, кусок ажурной стенки беседки, затем губы Арбена, его лицо… Она хотела закричать, чтобы предупредить Арбена, но почувствовала, что голос ей не повинуется. Попыталась броситься к Арбену, чтобы вызволить его, но не смогла оторвать отяжелевшее тело от скамейки.

Вот уже шар поглотил Арбена целиком и, продолжая разрастаться, приблизился к ней. Безобразно огромный паяц улыбался у самых ее глаз, его улыбка как бы говорила: не пугайся, нет ничего в мире, чего бы стоило бояться, коль скоро смерти пет… Неимоверным усилием воли она подняла руку и изо всей силы ткнула шар, и тот лопнул с ужасающим треском, Арбена, однако, внутри не оказалось: он бесследно исчез, растворился.

Линда открыла глаза. В окне брезжило раннее туманное утро. У ног валялся опрокинутый торшер, обе его лампочки были разбиты.

…Валы накатывались издалека. Казалось, они выбегали из-за линии горизонта, подсвеченной солнцем, которое только что погрузилось в океан. Крохотный скалистый атолл дрожал от ударов. Арбен стоял, прислонившись к единственной пальме, оживлявшей красноватую почву. Ветер трепал серую куртку Арбена, торопливо перебирал вечнозеленые листья высоко над его головой и бежал дальше, в просторы Атлантики.

В однообразном движении волн было что-то успокаивающее. Так и стоял бы на каменистом клочке земли, наблюдая раскованную стихию. Хорошо, что на свете есть сферофильмы, позволяющие хотя бы на время оживить прошлое, пусть даже его маленькую частичку, молекулу. Что может быть лучше, чем забыть настоящее, полностью отключиться от него — пускай всего на часок — и не думать ни о чем, совершенно ни о чем…

Месяц блаженства кончился. Месяц, заранее отмеренный Ньюмором. Может, Ньюм ошибся и преуменьшил срок? Вряд ли. Ньюмор вообще ошибается редко. Неужели прошел уже целый месяц со времени памятного разговора с Линдой в беседке парка? Тогда он ничего не боялся…

Впрочем, и теперь нет ничего страшного. Надо только быть осторожным. Как это сказал Ньюм? «Альва глуп, и обмануть его ничего не стоит. Надо только каждую минуту помнить об Альве — в этом весь фокус».

Помнить!.. Как будто можно позабыть о нем, если на карту поставлена твоя жизнь.

Арбен не сразу согласился на необычное предложение Ньюмора. Он долго колебался и сказал «да» лишь тогда, когда жизнь сделалась совсем уж невыносимой. Опыты в отделе, которым Арбен руководил, уже долгое время не ладились. Он нервничал, и все валилось из рук. Со всех сторон подступали неприятности, крупные и мелкие. Он вывел из строя дорогостоящий интегратор и окончательно поссорился с шефом. Вообще оказалось, что старик Вильнертон настроен против него. Друзья Арбена говорили, что большинство его неприятностей- следствие скверного характера. Сам Арбен вычитал в медицинском справочнике, что подчас скверным характером называют расстроенные нервы. Но когда он рассказал об этом Ньюмору, тот все, по обыкновению, обратил в шутку.

— Значит, ты предпочитаешь врачам медицинские справочники? — спросил он Арбена.

— Что же тут плохого?

— И лечишься по справочникам?

Арбен кивнул.

— В таком случае ты рискуешь умереть от опечатки, — рассмеялся Ньюмор.

— Не все ли равно, от чего умереть? — пожал плечами Арбен. Он явно кривил душой…

Может быть, правы были друзья, может быть, справочник — это, собственно, мало что меняло.

…В тропиках ночь наступает быстро. Еще минуту назад можно было свободно разобрать любой мелкий шрифт, и вот уже тени выползли из-за скал, перечеркнули лагуну, вытянулись, поглощая друг друга, и наконец сомкнулись. Из-за мыса показалась еле различимая туземная пирога, и мириады фосфоресцирующих точек заплясали на волнах.

Через несколько мгновений призрачно засветилась панель, включенная автоматом. Из небытия, из мрака медленно выступили стены. Арбену показалось, что они сдвинулись больше, чем надо. Но он понимал, что просто комната слишком мала, стандартная комната стандартного дома, смахивающего на казарму: станет Уэстерн раскошеливаться для своих служащих!..

Ствол пальмы оказался спинкой кресла.

Арбен вздохнул, как человек, которого разбудили. Он посмотрел на часы, хотя и так знал время: половина одиннадцатого.

Пожалуй, хорошо, что он решил с утра отпроситься у начальства и весь день высидеть дома. Безопасней, во всяком случае, хотя каждый день не станешь отпрашиваться. Итак, скоро закончится первый день нового существования.

Обстановка в комнате спартанской простотой напоминала кабину космического корабля четвертого класса: ничего лишнего. Но инженера Арбена она устраивала. Подвесная койка, письменный стол, чертежный комбайн, кресло — что еще надо? Зато из большого окна — правда, единственного — открывался великолепный вид на владения Уэстерна. Пейзаж был похож на картинку, виденную Арбеном в детстве. Кажется, это была иллюстрация к какому-то научно-фантастическому роману, писанному в дни, когда нога человека не ступила даже на Луну. Художник попытался представить будущий лунный город. Ему нечего было лететь на Луну: и на Земле, как выяснилось, оказалось достаточно места для фантастики, самой светлой и самой мрачной… Ажурные башни космосвязи, уходящие за облака, перемежались разноцветными куполами, в разные стороны бежали ленты тротуаров, окаймленные светящимися линиями безопасности, над узкими полосками тротуаров нависали киберконструкции, рядом с которыми допотопные чудовища показались бы игрушками для младенцев, А полигон для испытания белковых систем, выращенных компанией! Когда-то любимым развлечением Арбена было — наблюдать из окна в подзорную трубу за вольтами и курбетами смешных уродцев, хотя он знал, что подобное занятие отнюдь не поощряется начальством.

Однажды Ньюмор зашел к Арбену в гости.

— Гляди, какой вид — прелесть! — сказал Арбен, когда Ньюмор подошел к окну. — Нравится? Урбанизация в последней степени.

— Бред сумасшедшего архитектора. — Ньюмор пожал плечами.

И все-таки Арбен любил в свободное время глядеть из окна, правда, без подзорной трубы, которую давно забрали охранники. Арбен постоял немного, глядя на желтый прозрачный пластик, поблескивающий в свете панели. Он все еще находился под действием сферофильма. Арбен снял его позапрошлым летом на Атлантике, где проводил отпуск. Блаженное время!

Когда Арбен отвернулся от занавешенного окна, слепое око видеофона напомнило инженеру, что он сегодня не виделся с Линдой. Позвонить? А не. поздно ли? Арбен заколебался, затем все же подошел к аппарату и набрал на диске номер.

Линда, казалось, ждала его.

— Похвально, что ты все же решился позвонить. — Она поправила рыжий локон.

— Понимаешь, я сегодня был занят… — неопределенно начал Арбен.

— Чем это? — прищурилась Линда.

— Так… Для отдела… кое-какие расчеты потребовались… — Он умолк.

— А, ясно. Снова тайны.

— Линда…

— Ладно, ладно. Я не посягаю на секреты Уэстерна. Итак, ты решил все-таки извиниться?

— Перед кем?

— Наверно, передо мной.

— Но я же говорю, что целый день…

— Да, усвоила, был занят и потому не покидал территории Уэстерна. Ты это хотел сказать?

Арбен кивнул.

— Видно, ты сильно переутомился, бедняжка, — продолжала Линда. — И только поэтому не узнал меня, хотя прошел на расстоянии фута.

— Да я и носа на улицу не высовывал!

— Прошел рядом и даже не поздоровался.

— Ты что-то путаешь, цыганочка. Я не выходил сегодня из дому.

— Тебя, мой милый, я вряд ли с кем-нибудь спутаю. А вообще мне надоели твои внезапные смены настроений. То ты ласков, то надуешься и неделю не разговариваешь, не звонишь. Если из-за того, что я была позавчера с Ньюмором в кино, то это просто глупо.

— Что именно? — съязвил Арбен.

— Не придирайся к словам, — отрезала Линда. — Твое поведение просто глупо. Во-первых, ты знал, что он меня пригласил. Во-вторых…

— Помилуй, я и не думал об этом, — перебил Арбен.

— Ты вообще обо мне в последний месяц не очень-то много думаешь. Неужели ты считаешь, что я ничего не замечаю? А все таинственные разговоры, которые ты вел со мной тогда… Сказки для детей. Разве не так?

— Опыт, о котором я говорил тебе, еще не окончен, Линда.

Они помолчали. В душе Арбена происходила борьба. Так первый космонавт не решается ступить на новую планету, которая полна неведомых опасностей.

Но хочешь ли, не хочешь — надо решаться.

— Встретимся завтра? — предложил Арбен.

— Я освобождаюсь в пять.

— Отлично. Значит, в шесть. На прежнем месте? — полуутвердительно произнес Арбен.

— Не опоздай. — Она пригрозила пальцем. — Кстати, в саду в Зеленом театре играет оркестр электронных инструментов.

Экран погас.

Арбен снова заходил по комнате, сцепив руки за спиной. Нет, не так, совсем не так представлял он себе рай, нарисованный Ньюмором. Не сидеть же ему вечно в четырех стенах, опасаясь встречи с Альвой — своей тенью?

За последний месяц Арбен сильно изменился — он сам чувствовал это, тут Ньюмор не обманул его. Ему стало намного легче жить. Словно он шел все годы груженный непосильной ношей, и вдруг эта ноша с каждым днем стала таять, уменьшаться. Воспоминания потускнели, отдалились, и самое главное из них, жгучее, как огонь, растаяло, пропало. Осталась только память о боли, «память о памяти», но о чем именно шла речь — Арбен вспомнить не мог. Так у калеки продолжает болеть нога, которую ампутировали…

Пропало у Арбена и искусство импровизации — за этот месяц у него не родилось ни строчки.

…Из Уэстерна до так называемой зеленой зоны Арбен без особых приключений добрался подземкой.

Он любил этот чахлый парк, отравленный дыханием города. Немало приятных минут провел он здесь, изредка сражаясь по воскресеньям в шахматы со случайным партнером, а чаще наблюдая игру со стороны. Садовую скамейку, на которой разворачивалась борьба, обступали болельщики, обычно они разбивались на две партии, заключались пари — словом, происходило примерно то же, что на ипподроме в день заезда. Здесь на шахматном пятачке, или шахматном кругу, встречались любопытные типы. Основную массу составляли престарелые навигаторы, не знавшие другой профессии, кроме космоса, опустившиеся субъекты без определенных занятий, праздношатающиеся юнцы, бескорыстно влюбленные в шахматы. Немало было тех, кого автоматизация безжалостно выбросила за борт, оставив им одно — слишком много свободного времени… «Обломки и накипь большого города», по определению Ньюмора, которого Арбену удалось единственный раз затащить сюда.

Линда встретила его у входа. Она торопливо доела мороженое и взяла его под руку.

Появляться с дамой на шахматах было не принято, и Арбен лишь завистливо покосился на толпу, сгрудившуюся вокруг бойцов.

Повиснув на Арбене, Линда без умолку болтала.

— Пока ты, по обыкновению, опаздывал, я успела придумать стихи, — сказала она. — Правда, только две строчки. Прочитать?

— Прочти, — безучастно произнес Арбен. Его глаза, казалось, кого-то искали среди гуляющих.

— Я глядела на газоны…

За чугунною оградой

Травка юная томится, —

с чувством продекламировала Линда. — А дальше не получается.

Арбен остановился, немного подумал, затем медленно прочитал:

— Браво! — захлопала Линда в ладоши, так что встречный прохожий удивленно посмотрел на нее.

— Погоди, — остановил ее Арбен и, оглянувшись, так же медленно дочитал:

— И все-таки это был ты, — вдруг произнесла Линда, возвращаясь к вчерашнему разговору по видеофону. — В этой же серой куртке: таких никто в городе не носит, кроме тебя. Но бледный-бледный. Ты не заболел?

— Правда, Линди, я не выходил вчера. А где ты меня видела? — не совсем последовательно спросил Арбен, пораженный внезапной мыслью.

— Вот вы и попались, мистер, — улыбнулась Линда.

Они приближались к открытой эстраде, где сегодня должен был состояться концерт электронной музыки. Автором ее был электронный штурман, недавно успешно приземливший корабль-автомат, который был послан в район Центавра семьдесят лет тому назад. Подобные концерты стали уже традицией. Ньюмор, а следовательно, и Арбен признавали только такую музыку. А вообще-то она еще не успела приобрести много поклонников.

— Из мастерской я зашла в автомат, позавтракать. Новый, на углу десятой улицы, где панорама, знаешь?

Арбен кивнул.

— Конечно. Тебе ли не знать? — заметила Линда. — Ты шел прямо на меня. И еще посмотрел этак дерзко. Я хотела окликнуть, но ты затерялся в толпе.

— А как он был одет? Тот, кого ты встретила?

— Ты как был одет? — переспросила Линда, делая ударение на слове «ты». — Я же говорю, как обычно.

— Вспомни все детали, это очень важно.

Линда задумалась.

— Ничего не бросилось тебе в глаза? — настаивал Арбен.

— Разве что ботинки…

— Что ботинки? — живо переспросил Арбен.

— Они были с магнитными присосками. Ну, как те, которые надевают при невесомости, чтобы не плавать по каюте, когда корабль ложится на курс.

— Ты ничего не перепутала?

— Еще чего! — обиделась Линда. — Я еще хотела спросить у тебя, что это за маскарад. Ведь автомат-закусочная помещается на земле, а не в космосе. Но ты выглядел таким… — Линда поискала слово, — таким бледным, что я просто растерялась… Ты мне скажешь наконец, что случилось?

— Ничего не случилось, — пробормотал Арбен.

— Не хочешь говорить — не надо. — Линда поджала губы.

Они подошли к кассе. Щель для бросания жетонов была закрыта, над автоматом красовался аншлаг: «Все билеты проданы». Это было неожиданностью: музыка электронных штурманов не пользовалась особой популярностью.

— Неужели не попадем? — разочарованно протянула Линда. Ей вдруг ужасно захотелось послушать концерт. («Музыка будущего», — сказал Ньюмор.)

— Погоди-ка минутку… — Арбену пришла озорная мысль. Он подошел к парочке, созерцавшей театральную афишу. — Простите. Вы на концерт? — спросил Арбен.

— Да. А что? — удивленно спросил молодой человек.

— Я подумал, может быть, вы передумаете и откажетесь от билетов…

— Глупости какие, — резко произнесла женщина.

В этот момент взгляды молодого человека и Арбена встретились.

Улыбка осветила лицо Арбена. Молодым человеком овладело недоумение: где он видел это худое, нервное лицо? Глаза знакомого незнакомца излучали, казалось, саму доброту. Он встречался с ним? Но где? Такое симпатичное лицо, раз увидев, вряд ли можно забыть. Однако память ничего не могла подсказать.

Спутница молодого человека смотрела на Арбена, и лицо ее также посветлело. Куда девалось недавнее раздражение?

— Мы думали пойти… — произнесла она негромко. — Но мы понимаем, вы очень любите электронную музыку… И ваша девушка… — Она дружелюбно посмотрела на Линду, с недоумением наблюдавшую странную сцену.

— Мы, пожалуй, не пойдем, — пробормотал молодой человек. — Вот вам билеты, пожалуйста. О, не стоит благодарности.

Он небрежно сунул в карман жетоны, полученные от Арбена, и двинулся прочь, уводя свою даму.

Арбен и Линда вошли в зал как раз вовремя, — только что отзвенел третий звонок.

— Почему они вдруг вздумали уступить нам билеты? — допытывалась Линда.

— Погода чудная. Они решили прогуляться, — небрежно ответил Арбен.

— Прогуляться? Они бежали впереди нас сломя шею. Видно, опоздать боялись. Только перед афишей остановились, чтобы немного отдышаться…

Сзади зашикали, и Линда умолкла.

Сцена выглядела необычно. Не было музыкантов, не было инструментов, блещущих в лучах искусственного освещения. Посреди сцены стоял столик с магнитофоном. И это было все, если не считать системы усиления.

Первый аккорд прозвучал словно вздох. Еле слышная жалоба. Чья? Холодного металла, силой огня брошенного в пространство? Людей на ракете, посетившей Проксиму Центавра, не было — Арбен знал. И все-таки он никак не мог отделаться от мысли, что так вздыхать может только живое существо. Резкая и своеобразная мелодия, поначалу вызвала у Арбена чувство протеста. Но с каждой минутой он все больше погружался в совершенно новый для него мир.

Бесконечные межзвездные просторы, какими видел их электронный штурман, ведший корабль-автомат на Проксиму Центавра… Арбену показалось, что он вдруг ощутил и постиг пространство. Когда-то в детстве Арбен мечтал о профессии капитана. Мечте не суждено было сбыться. Комиссия нашла, что у претендента чрезмерно обострены нервные рефлексы, и Арбен с горя поступил в технологический колледж. Рядовой инженер могущественной компании-спрута — вот и все, чего он достиг. Но неосуществившаяся мечта, как это часто бывает, наложила отпечаток на всю его дальнейшую жизнь. Арбен читал все отчеты (он предпочитал отчеты приборов-автоматов) о космических экспедициях, выпускаемые в дешевой серии, — у него скопилось их несколько тысяч, квадратных книжечек в ядовито-синих обложках.

И вот теперь, слушая странную музыку, Арбен почувствовал, что давно ожидаемое чудо свершилось…. Он сидел, вернее, висел в невесомости перед обзорным экраном корабля. Ракета казалась ему, единственному человеку на корабле, абсолютно неподвижной. Арбен знал по описаниям, что это — одно из самых тяжких ощущений, выпадающих на долю звездопроходца, и выдержать его дано не каждому. Проходят годы, а ты висишь на месте, корабль будто прилип к одной точке пространства, и все тот же узор немигающих звезд окружает тебя.

…Но Арбен умеет держать себя в руках. О какой неподвижности может идти речь, если шкала на пульте ясно говорит, что ракета сохраняет огромную скорость, полученную при первоначальном разгоне?

…Проверив отсек, Арбен надел ботинки с магнитными присосками и решил прогуляться по кораблю. Музыка вела его по светящимся коридорам, похожим на тоннели, по отсекам, каждый из которых был одет в нейтритовый панцирь. У приборов бессменно стояли белковые системы, составлявшие его команду, экипаж корабля… При появлении Арбена каждый докладывал о результатах суточной работы (на корабле, следуя старинному правилу, время измерялось в земных единицах). Арбен выслушивал, изредка давая указания, и делал пометки в биокнижке.

Солнце… Еще год назад оно превратилось в еле заметную звездочку четырнадцатой величины, прикорнувшую в углу экрана. Но почему же от льющейся музыки почудилось, что Солнце вдруг вспыхнуло ярче, затмив соседей? Наверно, потому, что мелодия впитала в себя, вобрала, словно сок, все песни землян о светиле…

Музыка умолкла внезапно, словно оборвалась. Арбен медленно приходил в себя. Линда сидела рядом, равнодушная, скучающая.

— Лучше бы ты не достал билетов, — сказала она, подавляя зевок. — Откровенно говоря, я ожидала большего от этой музыки будущего. Ну, что ты так смотришь? Бессмысленный набор звуков, и ничего более.

Они продвигались к выходу, лавируя в толпе. Арбен старался ни на кого не глядеть, но те, на кого падал его взгляд, пытались уступать дорогу. К счастью, Линда, занятая собой, ничего не замечала.

— Признайся, ты тоже ничего не понял, — шепнула она.

Арбен усмехнулся.

— Ньюмор говорил, что по-настоящему человек понимает музыку только при активном соучастии… — сказала Линда.

— Как это?

— То есть человек насыщает музыку, которую слушает, собственными образами, выстраданными мыслями и так далее. Ну, а космос — это твой конек. Не мудрено поэтому, что музыка, сочиненная в полете электронным штурманом, оказалась тебе созвучной…

— Я вижу, что общение с Ньюмором пошло тебе на пользу, — заметил Арбен.

Он оглядывался уже не так часто. Того, чего Арбен в душе боялся больше всего, не произошло, и страхи постепенно растаяли, уступив место горделивому ощущению собственного могущества. Он даже стал насвистывать какой-то мотивчик. В конце концов, он никому ничего не должен.

Они миновали зеленую зону и углубились в лабиринт улиц, таких же тесных и пыльных, как сто лет назад. Казалось, будто на один день снова вернулось лето, потеснив глубокую осень.

— Не хочу подземкой, там душно, — капризно сказала Линда и провела пальцем по зеркальной витрине. За переливающимся пластиком возвышалось чудовище, примеряющее скафандр, — реклама вездесущего Уэстерна. — Вечер чудесный. Может быть, пройдемся пешком?

— Что-то не хочется, — безразлично произнес Арбен. Он припомнил слова своего благодетеля Ньюмора о том, что больше всего следует опасаться открытого пространства, и прежние страхи вновь нахлынули на него.

— Тогда возьми такси, — сказала Линда, понимая, что в такое время ее требование равносильно просьбе достать луну с неба.

— Попробуем. — Голос Арбена прозвучал весело.

Они подошли к многолюдной стоянке. Ежесекундно сюда подкатывали сверкающие капли, бесшумно скользящие на воздушной подушке. Но машины не успевали поглощать людей. Толпа прибывала.

Арбен окинул взглядом очередь, затем небрежной походкой подошел к стоящим впереди. Линда отстала на несколько шагов, ожидая, что вот-вот разразится скандал, но ничего подобного не произошло. Люди покорно расступались перед Арбеном. Линда не верила своим глазам. Перед ними мягко осадила машина.

— Кто следующий? — заученно спросил автоводитель, когда дверца открылась.

Они сели, Арбен бросил в щель счетчика задаток — два жетона, и аппарат резко взял с места, так что пассажиры вдавились в сиденье.

— А я и не знала, что ты гипнотизер, — сказала девушка.

— Оказывается, это не так сложно, — отшутился Арбен.

— Так, может быть, сделаешь, чтобы он провез нас задаром, без жетонов?

— Так далеко моя власть не простирается, — рассмеялся Арбен. — Электронная система не человек.

— Подумаешь! И машина ошибается.

— Да, но она не поддается гипнозу.

Точно в названной точке машина остановилась. Арбен отсчитал шесть жетонов и сунул их в раскрытый зев счетчика, только после этого дверца отворилась.

— Ваша милость становится таинственной, — сказала Линда. Она свято верила в гипноз, и поэтому фокус Арбена не очень удивил ее. — Вчерашнюю нашу встречу, которую ты отрицаешь, я расцениваю как милую шутку… Только не пойму: зачем так шутить?

В дверях темного парадного Линда обернулась, улыбнувшись Арбену, и помахала на прощание рукой.

Просмотрев содержимое тощего кошелька-пистолета, стреляющего жетонами, он быстро зашагал в сторону ближайшей станции подземки. Теперь он мог наконец свободно поразмышлять. Кого все-таки встретила вчера Линда близ автомата? Неужели Альву?

В подъезде было полутемно. Парадное старинного дома скудно освещалось единственной лампочкой, покрытой толстым слоем пыли. Поднимаясь по лестнице, Линда, повинуясь необъяснимому чувству, обернулась. Снизу медленно поднималась вслед за ней фигура, контуры которой терялись в полумраке. Вглядевшись, Линда узнала Арбена, с которым только что рассталась. Девушка видела, как он дошел до угла и нырнул в подземку, в этом она могла бы поклясться. Арбен выглядел странно — совсем как вчера, когда они встретились в закусочной. Линда хотела что-то сказать, но голос не повиновался. Арбен с безучастным лицом продолжал подниматься по лестнице. Щеки его были бледны. Широко раскрытые глаза ничего не выражали. Линда замерла. Фигура двигалась прямо на нее.

— Арби!.. Что случилось? — наконец прошептала она, когда их разделяло не более десятка ступенек.

Не отвечая, Арбен продолжал свой путь. Он переставлял ноги механически, словно заведенная кукла.

Линда посторонилась, и Арбен, пройдя совсем рядом, сделал вдруг резкий поворот и исчез. Линде показалось, что он прошел сквозь стену. Или, может быть, вошел в дверь? Но никаких дверей здесь не было. Только грязная лестничная стена, изъеденная сыростью. Линда зачем-то потрогала пальцем серое пятно, похожее на краба. Прижала ко рту кулак, сдерживая готовый вырваться крик.

По-прежнему светила лампочка — символ обыденности, которая еще минуту назад казалась такой незыблемой…

За все свое двадцатипятилетнее существование Линда не сталкивалась ни с чем подобным. Потрясенная, она долго еще стояла на лестничной площадке, теряясь в догадках.

«Увижу Арби завтра и потребую: пусть прекратит свои дурацкие фокусы», — решила она, доставая из сумочки ключ.

Поначалу Арбен поднял на смех предложение Ньюмора.

— Ты разыгрываешь меня, — сказал Арбен.

Несмотря на молодость, Ньюмор был известен среди физиков своими фантастическими идеями. Честолюбивый и талантливый, он быстро выдвинулся среди коллег. Арбен знал, что его новый приятель пользуется авторитетом. По то, что предложил он инженеру в этот вечер…

— Решайся, — сказал Ньюмор, когда горка окурков сровнялась с краем пепельницы. — По крайней мере, ты вкусишь высшую радость — быть личностью, свободной от комплексов.

— Но какой ценой?

— Никакая цена не чрезмерна за такое счастье.

— Предположим, я соглашусь. Сколько времени нужно, чтобы настроить Альву так, как ты говоришь?

— Думаю, за месяц успею. Начать можно сегодня же.

— Сразу?

— А зачем откладывать?

— Допустим, все будет так, как ты говоришь. — Арбен колебался. — Иметь власть над окружающими, конечно, неплохо. И от неприятных воспоминаний избавиться тоже. Но если все-таки Альва меня настигнет?

— Альва глуп, запомни это. Его логическая схема примитивна, как дважды два. Собственно, и схемы-то никакой нет, только настроенность на резонанс. Поэтому тебе нетрудно будет избегать его. Старайся всегда быть в ровном настроении, тогда чутье Альвы притупляется. Чудак, да ты позабудешь о всех твоих заботах!..

— Но в случае встречи…

— Должен же ты чем-то платить за то, что приобретаешь. Если встретитесь — тогда уж пеняй на себя.

Арбен задумался. Воображение рисовало перед ним радужные картины. Предложение Ньюмора сулило райскую жизнь — по сравнению с нынешней. Издерганные нервы Арбена превратятся в стальные нити. Так обещал Ньюм, а Арбен верил ему.

Неужели он не будет просыпаться по ночам в холодном поту, неужели не будет по пустякам доводить себя до белого каления, ссориться с товарищами, чуть не бросаясь на них с кулаками? Неужели не будет испытывать желания перегрызть глотку пассажиру, наступившему ему на ногу в переполненном вагоне подземки? Мыслимо ли подобное блаженство!.. Да за него и впрямь ничего не жалко! Забыть. Забыть, забыть, забыть!.. Не вспоминать никогда об Ангелочке Чарли!

— А как все это выглядит с точки зрения физики? — спросил Арбен. — Только не пытайся разыграть меня. Я, как инженер, отметаю мистику.

— Законченной теории я еще не придумал. Но это, в конце концов, не так уж важно. Суть в том, что в твоих нервных клетках, нейронах, как у всякого неврастеника, создались устойчивые вихревые биотоки. До сих пор эти токи не могли обнаружить — так они малы. Мне удалось это сделать. Тебя надо растормозить, снять эти токи, парализующие энергию.

— Это возможно?

— Мой Альва, как я говорил тебе, соткан из антивещества. Мне удалось сконструировать эту систему из античастиц, полученных на Брукхейвенском ускорителе. Плотность Альвы ничтожна. Грубо говоря, он состоит почти из вакуума.

— Нечто вроде разреженного туманного облака?

Ньюмор нетерпеливо кивнул.

— Ты мне покажешь Альву?

— Только когда согласишься передать ему свои изъяны.

— Мы беседуем целый вечер, а для меня многое в таком же тумане, из которого состоит твой Альва. Почему, например, он не может столкнуться и аннигилировать с любым прохожим на улице?

— Очень просто: Альва окружен защитным полем, — пояснил Ньюмор, пуская колечко.

— Почему же я должен его избегать? — Арбен сделал на слове «я» ударение.

— Ты — другое дело. Альва будет твоим двойником, вернее, антидвойником. А в результате… Видел, как магнит притягивает железо? Вот так Альву будет влечь к тебе.

— Но защитное поле…

— Оно при вашем сближении исчезнет, растает. Тут уж ничего не поделаешь. — Ньюмор развел руками.

Инженер опустил голову.

— Тебе нечего бояться, Арби! — воскликнул Ньюмор. — Ведь Альва — это тебе не человек, преследователь, враг и так далее. Это не больше чем облачко, которое испытывает к тебе безотчетное влечение. Альва как бы вберет в себя всю твою неуравновешенность. Это будет твой Санчо Панса, верный оруженосец, на зыбкие плечи которого ты возложишь багаж, угнетающий твой дух. Альва — это губка, которая впитает…

— А нельзя ли его запереть? — с радостным лицом перебил Арбен. — Тогда мне нечего бояться случайной встречи…

— Это все равно что запереть тебя самого, — пояснил Ньюмор. — Площадь, по которой ты можешь перемещаться, в точности равна площади, по которой имеет право свободно перемещаться Альва. Если Альва замкнут в камере, то и ты сможешь ходить только по площадке, равной площади этой камеры. Все остальное для тебя будет запретной зоной. И только если для Альвы открыт весь город — значит, город открыт и для тебя. Кстати, как это ты представляешь себе практически — запереть Альву в камеру? — спросил Ньюмор.

— Как обычно. В точности так, как запирают в тюрьму преступника.

— Должен тебя разочаровать: Альва, с его ничтожной плотностью, сможет проходить сквозь стены. Нет, не через любые, — добавил он, заметив движение Арбена. — Я дам тебе несколько листов ионизированного пластика, и ты обклеишь стены своей комнаты. Ну, а на улице…

— Я придумал, — сказал Арбен, и лицо его просияло. — Сделаю из пластика костюм… — Он глянул на Ньюмора и осекся: тот медленно покачал головой.

— Знаю, пластик прозрачный, — неуверенно продолжал Арбен, — но это не беда. На худой конец, можно сделать из пластика подкладку к костюму…

— Ничего не выйдет, Арби, — сказал Ньюмор, и в его голосе Арбен явно уловил сожаление. — Пластик нельзя изгибать. Достаточно его чуть согнуть — и он потеряет защитные свойства.

— Можно сделать подкладку из мелких пластинок, соединив их между собой.

— Пластик нельзя дробить.

— Почему?

— Потому что каждая пластина по сути представляет собой единую цепную молекулу.

— Ну и что? Молекулу можно расщепить…

— Да пойми же ты наконец! — вспылил Ньюмор. — Сколько раз можно повторять? Человек за все должен платить. Ничто на этом свете не дается даром. Таков, если угодно, основной закон природы, который забыл открыть сэр Исаак Ньютон. Мне ничего не остается, как исправить его ошибку. — Ньюмор прошелся по комнате. — Ты что же, — продолжал он, как бы отвечая на собственные мысли, — хочешь быть счастливым просто так, задаром? Не получится, брат!

Без сомнения, Ньюмор сам пошел бы на этот неслыханный опыт, если бы только для этого подходил альфа-ритм его головного мозга. Он не раз доказывал бесстрашие — и не только другим, но и самому себе (что гораздо существенней). Когда дело доходило до эксперимента, Ньюмор становился одержимым, и никакие соображения не могли остановить его. Да что, разве мало он на протяжении своей внешне блистательной, а на самом деле такой нелегкой карьеры по доброй воле рисковал собственной жизнью! В конце концов, выгода — дело десятое. Главное теперь — создать такую модель, которая могла бы впитывать в себя человеческие недуги, любые изъяны.

Проблема необычайно трудна. Хорошо бы разрешить ее для начала в принципе. Ну, а потом можно будет подумать о том, как обезопасить счастливца, избавившегося от всех своих напастей, от его рокового двойника. Другими словами, как снизить плату за счастье.

Ньюмор посмотрел на сникшего Арбена. Разведчик гибнет, прокладывая путь армии. Без риска нет победы. Должен же кто-то быть первым?

Ньюмор подошел к Арбену и опустил ему руку на плечо.

— Тебе представляется невероятный шанс, — горячо заговорил Ньюмор. — Ты будешь последним идиотом, если упустишь его.

— Может, поищешь кого-нибудь другого? — неуверенно произнес Арбен.

— Никто, кроме тебя, не подойдет, — замотал головой Ньюмор. — Ты знаешь, что такое биорезонанс?

Арбен кивнул.

— Так вот, ты находишься в резонансе с Альвой. Это редчайшее совпадение, одно на несколько миллионов, если не миллиардов… И то, что твои нервы расшатаны, — тоже плюс: ты легче поддашься биозаписи. А в общем, не хочешь — не надо, черт с тобой! — неожиданно выкрикнул Ньюмор. — Жаль только, что время пропало…

— Ладно, я согласен, — отчаянным тоном произнес Арбен.

— Давно бы так. Пошли.

Они пересекли лабораторию и остановились перед узкой бронированной пластиной, почти сливавшейся со стеной. Арбен подумал, что пластина напоминает дверцу сейфа.

— Для Альвы это все пустяки, — хлопнул Ньюмор по выпуклой поверхности. — Он проходит сквозь сталь, как нож сквозь масло. Просто не нашлось другого помещения, пришлось пока освободить склад радиологических инструментов. Да и чем меньше народу увидит его сейчас, тем лучше.

— А если убежит? — Арбен дотронулся до дверцы, ощутив холодок металла.

— Не убежит. Я уже сказал тебе, что изобрел на Альву управу — ионизированный пластик. Такая пленка — для него непреодолимая преграда. На всякий случай я обклеил пленкой все помещение изнутри. Сам увидишь. Да заходи, не бойся. Боишься взорваться? Пока вы с Альвой чужие, и он к тебе безразличен.

Ньюмор и следом за ним Арбен вошли в маленькую клетушку без окон. Стены равномерно светились — прозрачная пленка пластика свет не задерживала. Арбен заметил, что ни один предмет в комнате не отбрасывает тени. Он быстро огляделся. Непонятная установка, обросшая проводами датчиков, словно старая лодка — водорослями. Старый катодный осциллограф на треножнике… На стене раковина — из никелевого крана каплет вода, звонкие серебряные шарики. Вафельное полотенце на гвоздике… Арбен смотрел во все глаза, но Альву обнаружить не мог.

— Гляди получше, — сказал Ньюмор. — Да не туда! Видишь? — Он кивнул в противоположный угол.

Только теперь, присмотревшись, Арбен заметил странный полупрозрачный предмет, нечто вроде вертикального облачка, высотой в человеческий рост.

— Обычная киберсхема, — небрежно бросил Ньюмор, — только на основе антиматерии.

Ньюмор легонько подтолкнул Арбена:

— Не бойся, Альва окружен защитным полем. Должен же ты познакомиться со своим будущим двойником?

Облачко отдаленно напоминало фигуру человека. Еле угадываемые руки безвольно свисали вдоль туловища, голова была опущена. Сквозь тело ясно просвечивалась стена комнаты.

— Обычная имитация формы человека, не больше, — пояснил Ньюмор. — Дань условности. Я мог бы придать Альве любые контуры. Но в таком виде ему легче будет затеряться в толпе, а без этого ты будешь лишен свободы передвижения.

Арбену показалось, что облачко вздрагивает всякий раз, когда Ньюмор произносит имя Альва. А может, ему почудилось: Арбен был взволнован.

— Я думал, он не такой, — тихо произнес Арбен.

— А, — догадался Ньюмор, — двойник должен быть похож на оригинал? — Он прикрутил кран и пояснил: — Альва станет на тебя похож, когда вы вступите в биологический радиоконтакт. О, через месяц, когда он, так сказать, выйдет в свет, вас не отличишь друг от друга.

— Но он прозрачный.

— Пустяки. Я покрою его непроницаемой пленкой. Снабжу костюмом от лучшего портного — разумеется, это будет только световой эффект. А еще лучше — мы оденем его точь-в-точь как тебя. Начиная от куртки и кончая измятыми брюками. Раз уж близнецы, так близнецы!

— Как Альва сможет перемещаться?

— С любой скоростью. Разумеется, не превышая световую константу Эйнштейна. Например, он легко смог бы обогнать машину или самолет.

— Если Альва обгонит на улице машину, он сразу привлечет к себе внимание, — озабоченно сказал Арбен.

— Умница. — Ньюмор похлопал его по плечу. — Я подумал об этом немного раньше. Поставим твоему братцу ограничитель скорости, чтобы не очень выделялся. Думаю, три мили в час достаточно, а?

— Даже много, — сухо ответил Арбен, которому не понравилось словечко «братец». Смертоносный братец — сомнительное приобретение. Но что делать, если без Альвы заманчивый проект Ньюмора неосуществим?

— Слишком ограничить скорость Альвы тоже нельзя. Ведь то же самое ограничение автоматически накладывается и на тебя… Я позаботился и о другом, — продолжал Ньюмор. — Передвигаясь вдоль улиц, Альва будет делать ногами движения, имитирующие шаги, чтобы ничем не отличаться от прохожих.

— А вдруг он подымется вверх? И будет перебирать ногами, летая над тротуаром, а то и над крышами?

— Положительно, ты кладезь премудрости! — умилился Ньюмор. — На пятки Альвы я решил поставить магнитные присоски, чтобы не отрывался от грешной земли. У меня как раз есть новенькая пара, капитан Лерс подарил. Между прочим, экспериментальный образчик твоего распрекрасного Уэстерна. Довольно удачный. Выдерживают нагрузку в тонну, а весят меньше четверти унции.

— Каждая?

— Обе. Пальчики оближешь!

В комнате воцарилась пауза.

— Смотри на него, смотри как следует, — нарушил молчание Ньюмор. — Ты Альву больше не увидишь, а увидишь — пеняй на себя.

Арбен, и без того не отрывавший взгляда от удивительного облачка, посмотрел на Ньюмора, но тот ничего не добавил.

Они уходили, а человекоподобное полупрозрачное облачко так и не изменило своих очертаний.

— Почему ты говоришь, что я больше не увижу Альву? — спросил Арбен, когда они снова очутились в лаборатории. — Еще целый месяц я должен, как ты выразился, обучать его. Правда, ты толком не объяснил, что это значит…

— Может, лучше сказать, что ты толком не понял моих объяснений?

— Пусть так, — согласился Арбен. — Но как могут учитель и ученик не видеть друг друга?

— Для Альвы достаточно, чтобы ты находился в радиусе двадцати миль, то есть практически не выезжал в это время из города. Как только я включу приемник Альвы на резонанс с тобой, инженер Арбен превратится для него в мощную радиостанцию, вернее — в целую колонию радиостанций-клеток, каждая из которых орет во всю глотку на своей волне. Арбен посмотрел в зеркальную плоскость биостата, мимо которого они проходили. Из глубины на него глянуло широкоскулое, со срезанным подбородком лицо. Глаза недоуменно моргали. «Ничего себе колония радиостанций», — подумал Арбен, отворачиваясь от собственного отражения.

— Твой братец будет свободно считывать на расстоянии информацию, записанную в недрах клеток, — сказал Ньюмор, закуривая новую сигарету.

— А я?

— Ты спокойно будешь заниматься своими делами. Я подчеркиваю — спокойно, так спокойно, как никогда до этого. Потому что сразу же, как включится Альва, ты почувствуешь себя так, словно сбросил с плеч тяжелый груз. Альва постепенно снимет с тебя, как я обещал, нервное напряжение. Видел в зеркале, на кого ты стал похож?

— Но зачем тебе нужно было добиваться моего согласия? Ты прекрасно мог бы обойтись без него.

— Ошибаешься, — возразил Ньюмор. — Мне крайне важно, чтобы ты внутренне не сопротивлялся — это может исказить процесс считывания информации.

Они подошли к двери.

— Я как бы раздваиваю твое существо, — сказал на прощание Ньюмор, стоя в двери. — Разделяю его на две части. Лучшую половину оставляю тебе. Худшую — проектирую на Альву. Он будет носителем твоей неуравновешенности, твоей вечной нервозности, вспышек непонятной злобы, — впрочем, пока что ты лучше знаешь себя, чем я, и без труда можешь пополнить мое перечисление. Все то, от чего ты жаждешь избавиться, перейдет к Альве. Зато ты станешь наслаждаться жизнью в полной мере. Ложась в постель, засыпать будешь мгновенно, и сон твой станет глубок, словно Марианская впадина. Взгляд твой — проводник и отражение цельной воли — приобретет гипнотические свойства. Люди будут подчиняться тебе и выполнять то, что ты им прикажешь. Но счастье достанется тебе недаром. Ты будешь благоденствовать, между тем Альва, твой слепок, глухой, слепой, лишенный обоняния, будет метаться по городу, ища тебя, своего антипода. К счастью, когда Альва окончательно сформируется и внешне станет точно таким, как ты, его защитное поле усилится — сделать это в моих возможностях. Потому радиосигналы, излучаемые тобой, едва смогут проникать внутрь, под магнитный панцирь. Живя спокойно, можешь ничего не бояться. Но стоит тебе нарушить жизненный ритм — разволноваться или чем-нибудь увлечься, — и интенсивность сигналов, излучаемых клетками, резко возрастет, и Альва сможет их улавливать. Тогда ему, сам понимаешь, легче будет тебя разыскать.

— Уже поздно, — сказал Арбен, взявшись за ручку двери.

— Еще одно. — Ньюмор задержал в крепкой ладони руку Арбена. — Не исключено, что когда Альва выйдет на волю и будет бродить по городу, он будет иногда встречаться твоим знакомым — чаще, чем другим: они также в какой-то мере будут служить приманкой для Альвы, так как каждый знакомый принимает и отражает твои биоволны, как луна отражает чужой свет.

— Значит, и они…

— Нет, — перебил Ньюмор, — для них встреча с Альвой совершенно неопасна: он будет настроен на одного тебя. Запомни это.

Поздним вечером Арбен покинул Ньюмора. Тротуар, омытый дождем, блестел, словно черное зеркало. Редкие прохожие проносились мимо, придерживаясь за мокрые перила бегущих лент. Фигуры, закутанные в плащи, при скудном уличном свете казались одинаковыми. Арбен не ступил на движущуюся ленту, — он решил до станции подземки пройтись пешком. Инженер шагал осторожно, будто нес полный сосуд, который боялся расплескать. Он знал, что Ньюмор включил дешифратор сразу же, как только Арбен покинул лабораторию, и теперь, в этот самый момент, его, Арбена, наследственная и прочная информация тонкой струйкой вливается в биопамять Альвы. Широко шагая, Арбен расправил плечи. Ему показалось, что он чувствует себя значительно лучше, чем все последние дни.

— Похоже, я впрямь начинаю раздваиваться на два полюса: один — со знаком плюс, другой — со знаком минус, — пробормотал под нос Арбен. Даже то далекое воспоминание, которое никогда не отпускало его, — даже и оно, кажется, потускнело…

С некоторых пор сотрудники не узнавали Арбена. Не то чтобы инженер изменился внешне: разве что походка стала тверже да сутуловатость исчезла. Разговаривая, Арбен почему-то старался смотреть в сторону, чего раньше не замечалось. Взгляд его стал тяжелым и «пронзительным», по определению мисс Шеллы. Однако история, рассказанная ею, особого успеха не имела.

— Он вошел вчера в приемную шефа, — без устали рассказывала она всем желающим. — Было уже около часа, а шеф велел мне перестукать отчет четвертого отдела до перерыва. Входит Арбен.

«Добрый день», — говорит.

Отвечаю, а сама пальцы с клавиш не снимаю — пусть видит, мол, что я занята, и не отнимает время пустым разговором. Знаете, я ведь ненавижу комплименты.

«Вы бы не могли бы сделать мне сейчас небольшое одолжение?» — говорит Арбен.

«Не могла бы», — отвечаю.

«Понимаете, нужно сходить в лабораторию низких температур, — продолжает он, будто не слышит моих слов. — Нужно взять у Алана Жантильи новый журнал, он получил сегодня бандероль с континента».

«Вот и ступайте», — говорю.

«Не могу, — отвечает. — Я с ним крепко повздорил как-то, с месяц назад, а теперь неловко».

Тут я подняла голову, а он как посмотрит на меня… Словно кипятком ошпарил. Чувствую, поднимаюсь со стула — против своей воли.

«А если Алан не даст журнал?» — спрашиваю, как дурочка.

«Даст», — улыбается Арбен.

Поворачиваюсь и иду в нулевку, будто кто меня тащит туда, — представляете? А он еще кричит мне вслед:

«Журнал называется «Ядро и космос», не забудьте. Жду вас здесь через десять минут».

И что вы думаете? Все произошло в точности так, как сказал Арбен. — Этой фразой, округляя красивые глаза, мисс Шелла заканчивала свой рассказ.

Но большинство слушателей сбивчивое повествование мисс Шеллы воспринимало скептически. Физики, да и не только они, знали, что в лаборатории низких температур, проще сказать — в нулевке, с недавнего времени работает молодой программист Чарли Макгроун, которому мисс Шелла отдает явное предпочтение перед прочими. Так что таинственная магнетическая сила, заставившая ее отложить в сторону срочное задание шефа, могла быть объяснена довольно просто. Но при чем же здесь Арбен?

Работа у Арбена спорилась. Он сумел — без чьей бы то ни было помощи — проделать тонкие расчеты, которые оказались не по зубам ионному «Универсалу», и слепить затем в своем отделе аналоговое устройство, которого заказчик — военное ведомство — тщетно дожидался больше года.

О подвигах отдела Арбена прочувствованно говорил в субботу сам шеф. Старик Вильнертон настолько разошелся, что наградил Арбена премией, равной трехмесячному окладу.

И никто не знал, что Арбена одолевают приступы страха, что он ведет жизнь затворника (впрочем, он и раньше не отличался общительным характером), а стены комнаты неизвестно зачем тщательно обклеил дешевым пластиком…

В тот вечер, расставшись с Линдой после концерта электронного штурмана, Арбен пришел домой в смятенном состоянии духа. По всей вероятности, Линда не ошиблась. Ей повстречался Альва. Значит, Ньюмор завершил свой труд и выпустил Альву на волю. Что же дальше? Как избежать встречи со своим отрицательным полюсом? Отсиживаться в комнате? Обклеить ионизированным пластиком лаборатории отдела? А как объяснишь, в чем дело? Немало толков вызвал его отказ переехать на новую квартиру, приличествующую должности начальника отдела. «На старой безопаснее», — рассудил Арбен.

На всякий случай Арбен, придя к себе после концерта, выключил видеофон и с тех пор не подходил к нему. Так спокойнее. А ведь именно спокойствие рекомендовал ему поддерживать Ньюмор…

Спал теперь Арбен превосходно — не то что прежде. На улице старался показываться как можно реже, лишь в случаях крайней необходимости. До сих пор Альва его не беспокоил, если не считать той его встречи с Линдой.

Нет, не такой представлял себе Арбен «жизнь без нервов», безмятежное будущее. Как-то он, занятый своими мыслями, машинально вставил штепсель видеофона. Экран, похожий на огромное око, внезапно засветился. Кто вызывает его? Через несколько мгновений из глубины всплыло взволнованное лицо Линды.

— Арби, я звоню тебе каждый день. Никто не отвечает. Что случилось?

— Занят, — неохотно ответил Арбен. Больше всего он теперь боялся возмутить собственное спокойствие, как возмущают зеркальную поверхность пруда, швыряя в него камень.

— Ты не пришел на следующий день.

— Не мог.

— Заболел?

Арбен покачал головой.

— Мы так давно не виделись…

В душе Арбена происходила борьба. В нем сражались два желания: одно — отказаться от всего, что может волновать, другое — забыть обо всем и снова жить, как раньше. В такие минуты ему казалось, что с того момента, как Альва вышел в город, прошло не семь дней, а бог знает сколько времени. И пусть он проживет еще долго — что толку в такой жизни?

— Прости, Линди. Так получилось…

— Ах, не в этом дело. Скажи, Арби: куда ты пошел, когда мы расстались после концерта?

— Домой.

— Ты уверен, Арби? Это очень важно.

— Я пошел к подземке, сел в вагон и поехал к себе.

— Ты болен, Арби.

— Ну, вот еще. С чего ты вдруг? — изумился Арбен.

— Ты серьезно болен. И сам того не знаешь.

— Что же у меня, доктор Линди?

— У тебя… Ты лунатик!.. — выпалила Линда.

— Придумай что-нибудь получше. С тех пор как на Луне сняли карантин, лунатики на Земле вывелись.

— Оставь шутки. — Линда приблизила к нему лицо — оно, увеличившись, заняло почти весь экран. Арбену бросились в глаза дрожащие ресницы, старательно наведенные тушью.

— В тот вечер… Ты только думал, что уехал на подземке… А на самом деле… ты вошел в подъезд следом за мной… поднялся по лестнице…

— А потом?

— Ты ничего не соображал… Будто спал.

Арбен понял.

— Что же я сделал? — Вопрос прозвучал отрывисто и резко.

— Я остановилась на ступеньке. Ты догнал меня.

— Коснулся?..

— Ты не видел ничего вокруг, хотя глаза были раскрыты. Двигался прямо на меня.

— Ну?

— Я посторонилась — ты прошел мимо…

— И поднялся к тебе?

— Нет, — прошептала Линда.

— Куда же… Куда я делся?

— Не знаю.

— Не заметила?

— В этот момент я, наверно, потеряла сознание… На несколько мгновений. А когда очнулась — ты исчез. Словно сквозь стену прошел. Наверно, успел быстро спуститься по лестнице и выйти.

— Чудный сон, — попытался улыбнуться Арбен.

— Если бы сон!.. Сначала я решила, что ты меня разыгрываешь. Потом поняла — это болезнь. Ночь не спала… Звонила тебе — видеозор не отвечает… Назавтра ты не пришел… А навестить тебя, сам знаешь, немыслимо, если заранее не заказан пропуск. Легче попасть в рай, чем на территорию Уэстерна, — процитировала она пословицу. — Столько дней мы не виделись… Я экран связи чуть не сожгла, пока вот… И еще. Странная вещь. У тебя совсем притупился самоконтроль. Ты не видишь, что надеваешь. На концерт вырядился в магнитные башмаки, будто не на прогулку, а в межпланетный рейс собрался. Но самое смешное — я и сама не заметила сразу, а только потом, когда ты возвратился и догнал меня на лестнице. Гляжу — ты в ботинках невесомости. И вообще ты был такой странный… Собирайся, — заключила Линда. — Да побыстрее!..

— Куда?

— Поедем к врачу. У меня есть знакомый, он живет близ Гавани…

— Не надо, Линда.

— Не отказывайся. Это необходимо!

— Врач не нужен.

— А вдруг это повторится?

— Доктор не поможет.

— Не будь тряпкой, — произнесла Линда.

И это она говорит ему, человеку со стальными нервами! Арбен усмехнулся.

— Давай встретимся и все обсудим, — предложила Линда.

— На той неделе… — неуверенно начал Арбен.

— Сейчас, сию минуту. Нам необходимо поговорить.

— Мы говорим.

— Видеозор не годится. Сам знаешь. Так что?

— Еду, — неожиданно для себя ответил Арбен.

Он пробежал длинный коридор, миновал проходную и выскочил на проспект, по которому сновали редкие ночные машины.

— Наконец-то!.. — Голос Линды был тих и вздрагивал.

Арбен почувствовал, как горячая волна ударила в сердце.

— Удачно поймал попутную машину, — сказал он.

— Измучилась я без тебя.

— Пойдем сядем.

— Почему оглядываешься? Здесь нет никого, кроме нас. Они медленно пошли к своей беседке, темневшей поодаль.

— Давно ты здесь?

— Минут двадцать. Продрогла.

Он нежно обнял ее за плечи.

— Арби… Когда я увидела тебя тогда, на лестнице… Мне стало так страшно, как никогда в жизни…

Арбен думал, как сказать Линде то, что он решил. Сделать это необходимо, и чем раньше, тем лучше. Для этого он и приехал сюда — покончить все разом.

— Линда…

— Что, милый?

— Мы не можем больше встречаться.

Она остановилась, будто натолкнулась на невидимую преграду. Отстранилась от Арбена.

— Понимаю. Значит, ты…

— Ничего ты не понимаешь, Линди, — с отчаянием произнес Арбен и снова оглянулся.

Глухой уголок парка, и в более раннюю пору малолюдный, был сейчас пустынен. Арбену почудилось — впереди что-то забелело. Бежать? Поздно, Альва догонит: мышцы Арбена скованы страхом. Нет, это береза, ствол белеет в темноте. Арбен перевел дух.

Он взял девушку за руку. Линда безвольно пошла за ним.

Узкий серп луны слабо светился. Арбен ступил в кружевную тень, отбрасываемую резной стеной беседки. Пластиковая скамья была холодной и влажной от ночной росы.

— Перестань говорить загадками. — Голос Линды звучал устало. — У меня хватит мужества. — Она подняла на него глаза. — Ну, скажи. Другая?

— Ты у меня одна, — покачал головой Арбен.

— Правда? — вырвалось у Линды.

Однако Арбен в эту минуту не походил на человека, говорящего ложь.

— Это правда, — горячо повторила Линда. — Так почему ты сказал, что мы должны расстаться? Из-за того, что ты болен? Да?

Арбен не ответил. Линда, истолковавшая его молчание как подтверждение своей догадки, продолжала:

— Глупый. Я ведь давно заметила это, больше месяца назад. Но не могла сразу понять, в чем дело. Сначала относила все за счет твоих странностей, затем решила, что ты вздумал подшутить надо мной. Только после того вечера, после концерта… Тогда мне стало ясно, что ты серьезно болен, но не знаешь об этом. — Девушка подставила ладонь под лунный луч, будто хотела поймать его. — Ничего, мы что-нибудь придумаем, Арби. Выглядишь ты неплохо. Даже поздоровел. Нет, Арби, нет! — вдруг вскрикнула она.

— О чем ты? — не понял Арбен.

— Перестань оглядываться!

Арбен собрался что-то сказать, но Линда опередила его:

— Переломи себя. Просто заставь не оборачиваться. Начни с малого. Нервы надо держать в кулаке, — добавила она с важным видом. — Ты вылечишься, я верю, и все будет хорошо. Сейчас отлично лечат любые нервные заболевания. Мне говорил один физик, который увлекся биологией…

— Кто же это? Ньюмор?

— Ньюмор, — поколебавшись, ответила Линда. — Он рассказал мне потрясающую вещь. Жаль, я не все поняла. В общем, он говорит, что изобрел, или почти изобрел, такую штуку, которая может впитывать нервные недуги, как губка.

— Вот как? — выдавил изумленный Арбен. — А что еще говорил Ньюмор?

— Только ты не проговорись ему, — спохватилась Линда. — Ньюм просил никому… Кажется, он здорово хватил лишнего и нес бог знает что, всякую ерунду. Но о тебе он самого высокого мнения… Так не скажешь?

— Не скажу, — заверил Арбен.

— Фантазии Ньюмора может позавидовать Гофман. Например, Ньюм уверял меня, что по мере того, как эта губка перекачивает в себя болезни какого-нибудь человека, она начинает все больше на него походить, так что в конце концов их вообще не отличишь друг от друга. По-моему, чепуха, правда?

— Возможно, — промямлил Арбен. — И что же дальше, с этой губкой?

— Она начинает жить своей жизнью — как бы отражением жизни хозяина, того, на кого она стала похожей. Так и существует этот призрак. Он вечно стремится разыскать свою половину, чтобы слиться с ней. Но человек должен избегать встречи.

— Избегать?

— Ну да, если они встретятся, будет плохо. Я не совсем поняла, потому что Ньюм к этому времени еле ворочал языком, — никогда до этого не видела его таким пьяным. Как он назвал эту штуку, которая произойдет при встрече…

— Аннигиляция? — подсказал Арбен.

— Вот-вот, — обрадовалась Линда.

— Забавно. И что, он уже проделывал подобные опыты?

— Нет.

— Почему?

— Говорил, нет желающих. Но сказал: не верю, чтобы в наш век таких не нашлось. Мне предлагал. — Линда засмеялась. — Хотя и не был уверен, что я подойду для этого эксперимента.

— А ты?

— Отказалась, конечно. Из-за дурацких затей рисковать жизнью? Очень нужно!

— Из-за дурацких затей… — медленно повторил Арбен. — А если у человека нет другого выхода? Если он готов на что угодно, только чтобы избавиться от гнета воспоминаний…

— Даже с риском для жизни?

— Даже с риском для жизни!

— Странно ты говоришь… — заметила Линда, видимо удивленная горячностью Арбена. — А может, Ньюмору и удастся чего-нибудь достичь. Кажется, он собирался для начала проделать свой опыт на собаке.

Они помолчали.

— Похоже, ты всерьез поверил в выдумку Ньюмора? — нарушила Линда паузу.

— А почему бы нет?

— От воспоминаний, от забот не убежишь, я знаю, — задумчиво произнесла Линда. — А наши заботы — это наши болезни. Разве можно убежать от себя?..

Когда они вышли из беседки, узкий серп луны миновал зенит и приметно склонялся к горизонту.

— Дай слово, что будешь лечиться, — потребовала Линда.

Арбен молча кивнул.

На душе его было неспокойно. Только усилием воли он заставлял себя не оглядываться. Наверно, не следовало приезжать сюда. Несмотря на крепкие нервы, он все-таки вышел из равновесия, и, возможно, Альва — комок его прежних забот, радостей, огорчений — уже бродит где-то поблизости. Но что сделано — то сделано.

Честно говоря, Арбен не думал, что отказаться от Линды будет так тяжело. Привычка оказалась более сильной, чем ему казалось. И все-таки надо разорвать и эту, последнюю привязанность, чтобы выполнить условия, поставленные Ньюмором. А Ньюмор-то — болтун! Вот уж не думал. Но что, собственно, стряслось? То, что он рассказал о своем проекте Линде, ничего, в сущности, не меняет. Рано или поздно бесплотный Альва станет секретом полишинеля. Ньюмор возьмет патент на свое изобретение, разбогатеет. От богатых клиентов не будет отбоя — простому человеку такая штука не по карману. За рекламой Ньюмор не постоит — парень хваткий. И неплохой, в общем-то, — с инженера он не взял ни одного жетона. Но почему у Ньюмора так бегали глаза, когда он уговаривал Арбена согласиться на опыт? Уж не играет ли он, Арбен, роль подопытного кролика?! Нет, это немыслимо. Ньюмор друг, друзья так не поступают.

Запоздалой парочке повезло — когда они вышли из парка, мимо входа медленно катила свободная машина.

Город спал нервно, неспокойно. Некоторые окна светились. Наверное, за ними были люди, чрезмерно обремененные заботами. Арбен откинулся на мягкую спинку с чувством превосходства. Нет, он не такой, как все. Пусть Арбен опасается встречи с Альвой — зато больше ему не о чем беспокоиться. Разве это не то, о чем мечтает каждый?..

— Боже, как поздно! — озабоченно пробормотала Линда, когда автоводитель притормозил машину у ее дома.

Арбен расплатился, она выскочила, торопливо произнесла «до завтра» и нырнула в подъезд. В тот же самый момент Арбен заметил мужскую фигуру — она показалась из-за угла. Поздний прохожий деловито шел. Голова его была опущена, а шаги — совершенно беззвучны. Когда он ступил в желтый круг, отбрасываемый фонарем, Арбен узнал себя — узнал Альву.

«Счастье, что Линда вошла уже в дом» — такова была первая мысль, мелькнувшая у Арбена. Но он тут же сообразил, что камень стен и дубовые двери — не преграда для Альвы.

В странном оцепенении, сковавшем тело, Арбен готовился к худшему. Однако Альва не глядел в сторону машины. Он направлялся к дому, в котором минуту назад скрылась Линда.

«Стой!» — мысленно крикнул Арбен. Альва уменьшил скорость — шаги его замедлились, и у самого подъезда он остановился, как бы повинуясь приказу. Затем медленно, словно во сне, повернулся к машине. Лицо его просветлело, на миг попав в освещенную полосу. Альву от Арбена отделяло несколько десятков шагов.

— Поехали, — очнувшись, приказал Арбен.

Но машина оставалась неподвижной.

Между тем Альва приближался, с каждым шагом наращивая скорость.

— Скорей! — выкрикнул Арбен и ударил кулаком по пульту.

Автоводитель — плоский ящик, изукрашенный сигнальными лампочками, — был невозмутим.

Еще два — три хороших прыжка…

Выпрыгнуть? Он с силой ударился плечом в дверцу, боль на миг отрезвила Арбена. Ну конечно!.. Как это у него выскочило из головы? Задаток! Арбен выхватил из кармана горсть жетонов и, не считая, протолкнул их в жадную щель. Реле щелкнуло, и на панели вспыхнул глазок, означающий готовность.

— Полный вперед! — выдохнул Арбен. Его вдавило в сиденье.

Машина пулей проскочила старую улицу, чудом минуя углы допотопных чудищ-домов, и вылетела на проспект. Пунктирные огоньки вдоль шоссе убегали вдаль, теряясь в ночи.

Арбен успел еще заметить, как Альва попытался бежать следом за машиной, но лишь медленно поплыл в воздухе, между тем как ноги его быстро задергались, словно у паяца, едва касаясь мостовой. «Ограничитель скорости, — понял Арбен. — Он не может превысить три мили в час». Дергающаяся фигура исчезла за поворотом.

«Почему он преследует Линду? Вреда причинить он ей не может… Но ведь ищет-то он меня, и только меня, черт возьми! В чем же дело?»

Бешеная езда немного успокоила Арбена, «Счастье, что Ньюмор поставил ограничитель. И счастье, что я оказался в машине», — подумал Арбен.

С некоторых пор Арбен почти перестал ходить пешком, хотя когда-то был ревностным сторонником этого странного нынче способа передвижения. Даже сто ярдов он предпочитал не пройти, а проехать. Теперь к его услугам был тупорылый «безан» последнего выпуска, недавно приобретенный.

Его сослуживцы терялись в догадках, обсуждая его быстрое возвышение. Они старались избегать странного взгляда старшего инженера. Ходили слухи, что тот, кто встретится с ним взглядом, выполнит любой приказ Арбена. Поскольку объяснить этот факт было невозможно, оставалось только строить разные предположения или скептически пожимать плечами. Тем не менее и скептики вели себя с новым начальником сектора осторожно: уже одно его феерическое продвижение по службе что-нибудь да значило!

Еще не разбогатев, но обзаведясь достаточным количеством жетонов, Арбен первым делом заказал себе машину. Модель, сделанная по его собственному чертежу, имела странный вид: вся она состояла из прямых углов и ровных, словно зеркало, плоскостей. Никакого намека на плавность, на обтекаемые, закругленные линии, характерные для новейшей автомобильной моды. Ее кузов представлял собой геометрически правильный параллелепипед.

Работники автомобильной фирмы были заинтригованы столь необычным заказом, но, естественно, любопытство свое не проявляли: давно известно, желание клиента — закон. Тем более клиента, который на свои прихоти (а что это, как не прихоть?) не жалеет жетонов.

Заказ был выполнен быстро, оставалось уточнить кое-какие детали. Арбен осматривал кубическую кабину машины, проверял, не искривлены ли плоскости, удовлетворенно хмыкал.

— Какую желаете обивку на сиденья? — спросил у него техник по дизайну.

— Все равно.

— Сейчас в моде темно-вишневая…

— Прекрасно.

— Что касается внутренней поверхности кабины… — продолжал техник.

— Кабиной я займусь сам, — живо перебил Арбен.

Разговоры сослуживцев об Арбене и его карьере были лишены, как ни странно, оттенка зависти.

«А ведь он, в сущности, неплохой парень» — так говорили теперь о нем те, кто какой-нибудь месяц назад терпеть его не мог.

Если Арбен раньше отличался крайней вспыльчивостью и вздорностью характера, то теперь он был покладист и добр, и это отмечали — редкий случай! — все без исключения. Как-то незаметно к Арбену, бывшему раньше чуть ли не отщепенцем, люди стали обращаться со всевозможными просьбами, часто не связанными ни с проблемами, волнующими отдел, ни вообще с Уэстерном.

Внешне это был тот же Арбен, разве что посвежевший и поздоровевший с виду, но как будто кто-то наделил его новой душой, щедрой и отзывчивой.

Итак, инженер Арбен предстал перед всеми, с кем общался, в новом свете. Но и сам он все увидел по-новому.

Мисс Шелла, к которой он раньше относился с неприязнью (надо сказать, это чувство было взаимным), казалась теперь Арбену совсем иной. Что общего было у той злюки с этой уже начавшей блекнуть женщиной? Трагическая складка, едва обозначенная в уголках ее губ, говорила Арбену куда больше, чем ее крикливая и в чем-то жалкая красота.

И каждый человек, с его мелкими горестями и радостями, стал кровно близок и дорог Арбену. Он готов был помочь — и помогал любому, кто в этом нуждался.

И удивительная вещь! Шеф, который терпеть не мог, как он неоднократно говорил, слюнтяев, испытывал, подобно другим, необъяснимую симпатию к преображенному Арбену. Сам шеф — олицетворение железной воли и удачи, которые позволили ему из рассыльных стать миллионером.

Но сейчас Арбен видел шефа совсем другим. Какой же это счастливчик, избранник судьбы? В сущности, это несчастный старик, подавленный огромной ответственностью. Ежесекундно дрожать за свою шкуру — какое уж тут счастье? За начальственными окриками — Арбен это ясно видел — скрывается панический страх: один неверный ход — и дивиденды компании вылетят в трубу, и тогда подлинные, хотя и неизвестные простым смертным хозяева Уэстерна, а также конкуренты сожрут старика Вильнертона, как раненого волка его сотоварищи.

Грозный олимпиец-шеф теперь стал ему так же близок и понятен, как и престарелый Дон Флеш, отставной космонавт, единственный из сотрудников охраны, которого невесть за какие заслуги перед компанией все еще не заменили стандартным роботом с фотоэлементом.

Как-то Арбен столкнулся с лаборантом Грино.

— Вы-то мне и нужны! — обрадовался Арбен. — Нужно подежурить ночь у нового прибора…

Юноша сделал непроизвольный жест.

— Не бойтесь, — улыбнулся Арбен, неправильно истолковавший его движение. — Я в вашем возрасте тоже мало что смыслил… Но тут не потребуется особой квалификации. Я все сейчас объясню. Да что с вами?

— Я… не смогу остаться сегодня, — в отчаянии выпалил Грино. И тут же припомнил отрывок из устава Уэстерна, с которым его ознакомили во время долгой и унизительной процедуры оформления на секретную службу: «Неподчинение старшему по работе влечет за собой…»

— А что случилось?

— Семейные обстоятельства… Я говорил вам…

Арбен нахмурился. Тень воспоминания пробежала по его лицу. Он явно силился припомнить что-то, но не мог.

— Хорошо, Грино. Ступайте домой, — сказал он наконец.

— И… когда прийти?

— Когда сможете.

— За расчетом?

Арбен пожал плечами:

— Я не собираюсь вас увольнять.

— А кто же будет ночью дежурить?

— Я, — сказал Арбен.

Отчего не подежурить ночь, не тряхнуть стариной? А этому мальчишке, по всему видно, несладко приходится… То, что раньше Арбену казалось невозможным, теперь стало естественным.

Теперь математический расчет Арбена был безошибочен, а его хладнокровие и смекалка стали нарицательными. Так что были, наверно, причины, по которым шеф проникся к нему безграничным доверием. Злые языки поговаривали, что тут не обошлось без гипноза, но мало ли у каждого из нас недоброжелателей?

Некоторые, впрочем, всерьез верили в таинственную силу, излучаемую Арбеном. Мисс Шелла — та вообще закрывала ладонью глаза и отворачивалась, завидев Арбена. Правда, делала она это всякий раз с шутливой улыбкой.

Арбен чувствовал себя сверхчеловеком и не уставал тешиться новой ролью. За что он ни брался — все удавалось. Приступая к тончайшему эксперименту, он сразу видел суть, схватывал главное, оставляя подчиненным второстепенные детали.

Он шутя стал чемпионом Уэстерна по плаванию, ранее равнодушный к воде, а к спорту вообще относившийся с отвращением. Причем новый спортивный титул он получил без всяких тренировок. Просто зашел однажды в купол, где помещался спортивный комплекс. На водяных дорожках как раз проходили соревнования, и Арбен вдруг решил посостязаться.

Шеф прощал своему новому любимцу любые причуды — например, то, что тот обклеил все стены в отделе бесцветным пластиком.

Видеофон в своей комнате он снова отключил, и отчаянные звонки Линды его больше не беспокоили.

— Вот так встреча! — удивился Ньюмор. Удивился искренне: он не хотел этой встречи и сделал все, чтобы избежать ее.

— Да, действительно, — криво улыбнулся Арбен, пожимая холодную руку.

Он четыре часа прождал за углом дома, который называли мозговым центром республики. Сидеть в машине было не очень-то весело. Испортилось отопление, и он окоченел, а выйти не решался: Альва стал в последнее время дьявольски чуток. Кабина была обклеена пластиком, и здесь Арбен чувствовал себя в безопасности. Если бы можно было и костюм сделать из пластика!..

О том, что Ньюм бывает в этом доме, Арбен узнал случайно: шеф накануне вскользь упомянул, что физик Ньюмор стал вхож в высшие сферы, поскольку там заинтересовались каким-то его новым изобретением.

Арбен давно уже хотел встретиться с Ньюмором, но последний был неуловим. Словно стена окружала знаменитого физика. Никто из тех, к кому обращался Арбен, не знал его нового местожительства.

Что подумали бы коллеги, увидев самоуверенного Арбена, смиренно прячущего нос в воротник? Сидя в машине, Арбен время от времени оглядывался. Пока Альвы не было.

Погруженный в свои мысли, Арбен едва не пропустил Ньюмора: его каплевидный «молек» на воздушной подушке плавно подплыл вплотную к входу. Только когда черная торпеда зашипела и плавно опустилась на асфальт, Арбен спохватился. Он выскочил из своей машины, в три прыжка покрыл расстояние и показался из-за колонны в тот самый момент, когда Ньюмор уже открывал бронированную дверь.

По выражению лица своего клиента Ньюмор понял, что от разговора ему не уйти. Все же он сделал попытку:

— У меня важное дело. Может быть, договоримся о встрече в более подходящее время?

— Неизвестно, когда наступит такое время. Я больше ждать не могу. А тебя разыскать невозможно.

— Ладно, — решился Ньюмор. — У меня есть несколько минут. — Он озабоченно глянул на часы. — Только здесь, пожалуй, неудобно…

Арбен стоял рядом, казалось, готовый вцепиться в Ньюмора, если тот вздумает улизнуть.

— Здесь через два дома есть неплохой ресторанчик… — сказал физик и взял Арбена под руку.

Арбен спешил, стараясь побыстрее пройти открытое место.

— Как ты разыскал меня? — спросил Ньюмор, когда они сели за столик.

— Проезжал мимо, — небрежно бросил Арбен. — Вижу — знакомое лицо.

Ньюмор покосился на его лицо, посиневшее от мороза, и ничего не сказал.

— Как ведет себя Альва? — спросил Ньюмор. — Надеюсь, не очень беспокоит?

— Поэтому я и искал тебя, — не совсем последовательно ответил Арбен.

— Помнишь, о чем мы договорились? Эксперимент продлится год, больше — можно, но никак не меньше. А прошло только два месяца.

— Сегодня шестьдесят четвертый день.

— Это не меняет дела. Пойми, я вложил в эту штуку все свое состояние. Если прервать опыт — все погибло. А чем тебе плохо? Ты стал сверхчеловеком и не выложил за это ни одного жетона.

— Альва ведет себя странно. Кстати, ты можешь объяснить мне, почему он сначала оказывал больше внимания Линде, чем мне — своей биологической половине?

— Как это? — спросил заинтересованный Ньюмор, ставя на место недопитый стакан.

Арбен рассказал. Ньюмор живо расспрашивал о подробностях, затем задумался.

— Неужели Альва развивается не так, как я предполагал? — сказал он как бы про себя. — Нет. Дело в другом. — Он хлопнул по столу так, что бутылка подпрыгнула. — Понимаешь, она слишком много о тебе думает. Больше, чем ты сам о себе.

Встревоженный Арбен смотрел на его помрачневшее лицо.

— Линда ничего тебе не говорила? — неожиданно спросил Ньюмор, откинувшись на спинку стула.

— О чем?

— Обо мне, об Альве.

— Мы не видимся.

— А раньше?

— Разве Линда в курсе?..

— Спрашиваю я, а не ты! — резко бросил Ньюмор.

— Никогда мы об этом не говорили, — сказал Арбен, но голос его звучал неуверенно.

— Ладно, — сказал Ньюмор. Казалось, он принял какое-то решение. — Чего ты хочешь от меня?

— Ньюм, верни все, как было. Ньюмор хранил каменное молчание.

— Я согласен: пусть вернутся мои прежние недостатки, — попробовал пошутить Арбен.

— Как ты это представляешь? — ледяным тоном спросил Ньюмор.

— Убей его.

— Рассуждаешь, как младенец, — пожал плечами Ньюмор. — Я же объяснял тебе, когда подписывали контракт, что уничтожить Альву, после того как вы стали двойниками, — все равно что уничтожить половину тебя самого, сжечь половину каждой твоей клетки.

Арбен опустил голову.

— Проявляй элементарную осторожность, и все будет в порядке, — продолжал Ньюмор.

— Альва преследует меня. Так жить немыслимо.

— Не надо было соглашаться.

— Я не думал, что так будет. И потом, ты говорил совсем другое…

Ньюмор глянул на часы.

— Ньюм, перепиши с него обратно на меня всю информации, — быстро заговорил Арбен. — Я заплачу тебе неустойку. Любую сумму… Всю жизнь буду работать на тебя.

— Альва погибнет, — покачал головой физик.

— Сделаешь другого.

— Второго Альву мне не создать.

— Значит, не хочешь?

— Не могу. — Ньюмор приготовился встать.

— Ах, так! — Арбен побагровел. — Знай же, негодяй, я выведу тебя на чистую воду. Подопытный кролик дорого тебе обойдется. Во всяком случае, дороже собаки.

— Успокойся, — прошипел Ньюмор.

Соседи начали обращать на них внимание.

— Хватит! Ты меня достаточно успокоил. Разве я могу волноваться? Ты же сделал мои нервы железными.

— Не будь идиотом. Накличешь Альву — пеняй на себя.

— Ньюм… В память нашей дружбы… Почему ты решил воздвигнуть свой дворец именно на моих костях?

— Ты не в своем уме. Поговорим, когда придешь в себя, — сказал Ньюмор и поднялся.

Арбен молниеносным движением опрокинул столик и вцепился ему в горло. Звон разбитого стекла смешался с криками посетителей. Официант с застывшей улыбкой мчался к ним через весь зал. Ньюмору с трудом удалось отодрать пальцы с горла, но долго состязаться с Арбеном в силе и ловкости он был не в состоянии, хотя считал себя неплохим самбистом. Через секунду Арбен подмял его под себя, пригвоздив коленом к полу.

— Согласен? — спокойно спросил он, не обращая внимания на крики людей, столпившихся вокруг.

— Пусти, — прохрипел Ньюмор.

— Я задушу тебя, как котенка. Силы, спасибо, у меня хватит.

— Где же полиция? — истерически выкрикнул женский голос — Он убьет его. Помогите же, мужчины!

Но никто не решался вступиться за поверженного Ньюмора. Каждый поглядывал с опаской на атлетическую фигуру Арбена. Казалось, она излучала силу, внушавшую страх. А может, это подействовал взгляд Арбена, которым он медленно обвел зрителей? Передние попятились назад, наступая на ноги тем, кто стоял сзади.

Сразу, словно по команде, толпа начала редеть. Люди торопливо расходились по своим местам, стараясь не смотреть друг на друга.

— Видишь? Кое-чем я тебе все-таки обязан. Ну?.. — Арбен снова протянул руку к горлу противника. — Я дал тебе достаточно времени подумать.

— Хорошо, — неожиданно сказал Ньюмор. — Черт с тобой. Возвратим тебя в прежнее состояние. Альву придется угробить.

— Гарантия? — коротко сказал Арбен. Он взглянул на мужчину, который только что вошел в зал и подошел поближе, заинтересованный скандалом. Глаза их встретились, и человек, охнув, попятился назад, опрокидывая стулья.

— Мое честное слово.

— Не пойдет.

— Пусти меня, и поговорим по-человечески, — взмолился Ньюмор. — Все равно я в твоих руках.

Арбен расплатился с перепуганным официантом, и они вышли. Ньюмор слегка прихрамывал.

— Вот сюда, — указал Арбен на уголок за пыльной пальмой.

— Можно завтра же начать, — сказал Ньюмор, не глядя на собеседника.

— Вот это разговор.

— У тебя машина обклеена пластиком?

— Конечно. Я бы и одежду сделал из пластика, если бы это было можно. Тогда бы и вашу милость не пришлось беспокоить.

— Гм, это называется беспокоить, — задумчиво произнес Ньюмор, касаясь пальцем здоровенного синяка на горле.

— Не придирайся к мелочам. Ты сам виноват, что заставил меня принять крайние меры.

— Лучше всего будет, если ты приедешь завтра прямо ко мне.

— К тебе, голубчик, не проникнешь.

— Я дам пропуск.

Ньюмор полез в карман, вынул узкий блокнот и, набросав несколько слов, вырвал листок и протянул его Арбену. Тот внимательно прочел текст и удовлетворенно кивнул. В углу листка красовался вензель, который — Арбен знал это — раскрывает почти любые двери.

— Сегодня ничего не пей, — сказал Ньюмор, глядя, как Арбен складывает бумажку. — И завтра с утра тоже.

— Даже воды?

— Я имею в виду виски, — пояснил Ньюмор.

— Два месяца уже не пробовал. И запах забыл.

— А раньше, до Альвы, ты, помню, увлекался.

— Потребность исчезла. Желаний никаких нет, все делаю лишь усилием воли. Вообще живу растительной жизнью, как эта вот пальма. — Он похлопал ладонью по шершавому стволу.

— Зато стал силен, как буйвол.

— Что толку? Я хочу жить, как все, радоваться и печалиться со всеми. А у меня ощущение рыбы в аквариуме, диковинной рыбы, которую от нечего делать рассматривают любопытные. Временами мне кажется, что и кровь у меня стала холодной, как у рыбы. Счастье, что этот кошмар наконец рассеется! Знаешь, — доверительно улыбнулся Арбен, — у меня за это время столько дел накопилось, и все неотложные… Линду не видел целую вечность…

— Ничего, теперь увидишь, — сказал Ньюмор, непонятно глядя на Арбена.

— Забудем прошлое, Ньюм, — сказал Арбен. — Ты мог увлечься, я понимаю и не виню. Я сам, когда ставлю эксперимент, забываю все на свете… И готов не щадить ни себя, ни других. А что касается убытка… Знай: все, что у меня есть, — твое.

— Я ничуть не увлекся. — Ньюмор глядел в одну точку. — Только по твоей вине срывается опыт.

— Опыт… — повторил Арбен. — Я знаю кое-что об этом опыте.

— Я и не скрывал от тебя. Раскрыл карты с самого начала. Ты мог тогда отказаться.

— Не все карты, Ньюмор, ты раскрыл, — покачал головой Арбен. — Линде ты рассказал немного больше, чем мне.

По тому, как окаменело лицо Ньюмора, Арбен понял, что сказал лишнее.

— Надеюсь, теперь я свободен? — сказал Ньюмор и отвел в сторону широкий лист пальмы.

— До завтра, — посторонился Арбен. — Стоп, а ты не удерешь? Куда-нибудь на континент, с попутным ветром?

— Не уеду, не бойся, — сказал Ньюмор, и Арбен понял, что он не лжет.

Арбен вышел счастливый. До машины дошагал, ни разу не оглянувшись. С трудом сдерживал себя, чтобы не замедлить шаг, испытать судьбу.

Машина резво взяла с места. Арбен отключил автоводитель и сам сел за руль. Хотелось действовать, дать выход бурлящей энергии. С завтрашнего утра начнет редеть пелена, отделяющая его от остальных людей.

Занятый мыслями, Арбен вел автомобиль машинально, мало что видя. Впрочем, уличными жертвами это не грозило. Роль Арбена как водителя сводилась, пожалуй, только к вращению наполовину бутафорского штурвала. Это лишь считалось, что человек, да еще в городской черте, может самостоятельно вести машину. Так было когда-то. А теперь машину в любом случае вели приборы. Локатор нащупывал дорогу, выяснял, нет ли на дороге препятствий и не могут ли они появиться — будь то машина, выезжающая из переулка, или кошка, перебегающая улицу.

Правда, Арбен отключил автоводитель, но это значило не много. Автоводителю задавалась конечная точка маршрута, место, куда желает попасть хозяин. Сев за руль, Арбен мог по собственному произволу выбирать улицу — но и только. Скорость машины, линия движения — все устанавливалось электронной аппаратурой. Этим достигалась безопасность уличного движения. Арбен не смог бы при всем желании задавить даже бродячую собаку: любое движущееся существо объезжалось, а если объект был неподвижен и преграждал путь — срабатывала тормозная система, и машина останавливалась. Хозяин мог тысячу раз спешить — это его дело. Он мог опаздывать на важное свидание — это опять-таки его дело. А дело инфраглаза было — предотвратить малейшую вероятность катастрофы.

Улица сменяла улицу, новые здания-купола, будто парящие в невесомости, перемежались старыми каменными коробками-Арбен не замечал ничего. Он все еще был полон недавним разговором с Ньюмором. Победа досталась с трудом. Конечно, и Ньюмору не сладко — расстаться с Альвой, в которого он столько всего вложил. Когда Арбен заберет у него обратно свою информацию, Альва погибнет, это неизбежно. Жаль Ньюмора. Но, с другой стороны, почему Арбен должен рисковать жизнью? Ньюм во многом обманул его. Так друзья не поступают. Пусть теперь и расплачивается.

Не доезжая нескольких шагов до универсального магазина «Все для всех», Арбен притормозил, подкатил к тротуару. Близился к концу рабочий день, и прохожих было много. Выйти из машины Арбен не решался: в толпе Альве легче затеряться — его можно не заметить до самого последнего момента. Другое дело, когда вокруг безлюдно — тогда опасность меньше.

К Арбену снова вернулись прежние страхи. В каждом прохожем ему чудился Альва. Глупо погибнуть именно сейчас, накануне освобождения. Всего несколько шагов нужно сделать, но каждый может оказаться последним. Он всматривался в лица людей, идущих по тротуару. Вот торопится мужчина средних лет. Он обременен свертками, не говоря уже о чудовищно разбухшем портфеле. В глазах застыло выражение терпеливой скорби, верно, замучили заботы. Спроси его — наверное, ответит, что он самый несчастный на свете. И не знает, что человек, сидящий в этой роскошной машине, охотно поменялся бы с ним… Да, да, этот самый преуспевающий счастливчик с ровным румянцем во всю щеку.

Десяток шагов — словно доска, переброшенная через пропасть. Внезапно Арбен заметил знакомое лицо. Вообще память у него уже два месяца была абсолютной. Он мог без труда припомнить малейшие детали двадцатилетней давности. Лицо, мельком увиденное когда-то, теперь всплывало в памяти, словно изображение на монете, с которой искусный нумизмат отмыл кислотой слой веков. Правда, это относилось только к приятным воспоминаниям. Что же до неприятных — они словно растворились…

Девушка, равнодушно скользнув глазами по машине, прошла мимо. Арбен отчаянно забарабанил в толстое смотровое стекло. Она обернулась. Это ее зовут? Кажется, она не давала повода… Девушка пожала плечами и хотела продолжать свой путь, но в последний момент ей бросилось в глаза умоляющее выражение лица человека, сидящего за рулем. Она подошла к машине. Форма на девушке сидела ловко. На рукаве красовался фирменный знак «ВДВ», что означало «Все для всех». Арбен узнал девушку сразу — в прошлом году в парке Линда показала ее:

— Работает в нашем отделе.

Девушка тогда скользнула по нему взглядом, словно по неодушевленному предмету. Теперь она недоуменно смотрела на незнакомого человека, делавшего ей призывные знаки.

— Вы из парфюмерного? — прокричал Арбен сквозь толстое стекло.

Девушка кивнула.

— С вами работает Линда Лоун?

Она показала на уши, затем на дверцу, предлагая ее открыть.

— Линда! — снова крикнул Арбен, делая вид, что не заметил знака.

Расслышав имя подруги, девушка закивала. Кое-как Арбен сумел втолковать ей свою просьбу.

— У нас строгий начальник. Вряд ли отпустит, — изловчился он прочесть по ее шевелящимся губам.

— Вы только передайте ей, — попросил он.

— Как ей сказать — кто зовет? — спросила девушка, скрывая в глазах любопытство.

— Скажите — раб.

— Что? — Ей показалось, она ослышалась.

Арбен повторил. Девушка поспешно направилась к магазину. Перед тем как ступить на веселый ручеек ленты, бегущей внутрь от самой двери, она оглянулась на странного человека.

Сердце Арбена тревожно забилось. Ощущение, от которого он успел уже отвыкнуть. Из дверей универмага вышла Линда. Фирменный чепчик сбился в сторону, открыв рыжий локон. Она сделала два шага и беспомощно оглянулась. Затем заметила Арбена и быстро подошла. Дорогая машина, видимо, удивила ее. Арбен протянул Линде руку. Затем поспешно захлопнул дверцу.

Они перекинулись несколькими незначительными фразами, будто расстались только вчера. Между тем прошло уже…

— Моя напарница уверяет, что ты не в себе. — Линда покрутила пальцем у лба и улыбнулась.

— Может быть, она и права, — серьезно сказал Арбен.

— Прости, — смешалась Линда. — Сболтнула не подумав. Как ты теперь себя чувствуешь?

— Лучше. Гораздо лучше. Линда расцвела от слов Арбена.

— И у врача был? Молодец, — продолжала она, не дождавшись ответа. — Что он назначил?

— Так, всякие пустяки.

— Но ты все выполняешь?

— Само собой. Между прочим, завтра начнется решающая процедура.

Арбен был благодарен Линде за то, что она не расспрашивала его. Он приготовил несколько фраз в оправдание своего отсутствия и был рад, что их не пришлось пустить в ход.

— У нас долгий разговор? — озабоченно спросила Линда.

— Что, начальник строгий?

— Откуда ты знаешь? — удивилась Линда. — По-моему, я никогда тебе не жаловалась…

— У нас серьезная беседа. Обойдутся без тебя, — посоветовал Арбен.

— Хорошо, — сказала Линда, немного поколебавшись.

Арбен нажал стартер.

— Куда поедем?

— За город, — предложила Линда. — Подышим.

— Далеко, — покачал головой Арбен.

— Ну, куда хочешь, — сказала Линда.

Арбен все еще чувствовал себя виноватым перед Линдой. Время от времени он поглядывал на ее тонкий профиль, уже подсвеченный вечерним неоном. Она о чем-то думала, положив руку на баранку руля. Арбену вдруг захотелось прижаться щекой к смуглому запястью.

— Цыганочка, — негромко сказал он.

— Хорошо с тобой, — вспыхнув, сказала Линда.

— Весь вечер — наш. Вволю покатаемся. Потом заедем куда-нибудь поужинать. Что ты скажешь, например, об Итальянском ресторане? Говорят, там бесподобные спагетти с сыром. — Он многозначительно похлопал себя по карману.

— Арби, откуда у тебя появились деньги? И эта машина — чья она?

— Моя. Вернее, наша.

— Но раньше…

— Не беспокойся, — перебил Арбен, — я заработал ее честным трудом. За последний месяц я получил кучу жетонов. — Он посмотрел на бегущие назад разноцветные купола — машина выехала на центральную улицу — и добавил: — В какой-то мере это связано было с моей болезнью.

— Такая большая страховка? — удивилась Линда.

— Не то. Видишь ли, болезнь вызвала обострение, что ли, мыслительных способностей. В общем, котелок стал лучше варить. Ну, а Уэстерн, если ему угодишь, за деньгами не постоит. Вот я и думаю: может, и лечиться не стоит?

— Не болтай глупости, — резко сказала Линда. — Как ты можешь говорить такое?

— Я пошутил, цыганочка.

— Такие шутки жестоки.

Дорогу Арбен выбирал наугад. Машина знала свое дело. Ловко и аккуратно поглощала она пространство.

— Как хорошо, что завтра начинается твой курс лечения. А жетоны… бог с ними. И к таким игрушкам, — она погладила темно-вишневое сиденье машины, — я равнодушна. Ты только больше не исчезай, ладно? А то расстанемся опять…

— Мы можем и не расставаться, — медленно произнес Арбен, не глядя на Линду. — Стоит лишь тебе пожелать. Видишь ли, есть на свете один дуралей, который готов повергнуть к твоим стопам… — Арбен запнулся, не зная, как закончить высокопарную фразу. Спасла положение Линда, звонко расхохотавшаяся.

О многом говорили они в этот вечер. Но больше всего — о будущем.

— Давай уедем, — сказал Арбен. — Далеко-далеко.

— На побережье, — произнесла Линда, не открывая глаз.

— На побережье, — согласился Арбен. — Я наймусь на какую-нибудь автостанцию. Механиком, ремонтником — кем угодно.

Линда открыла глаза.

— Видишь ли, я не уверен в том, что произойдет в результате завтрашней процедуры, — пояснил Арбен, отвечая на ее вопросительный взгляд.

Линда кивнула.

Город за стеклами машины казался призрачным, нереальным. То ли сон, то ли видение. Встряхнись — и он исчезнет…

— Через неделю сможем уехать, — сказал Арбен, сворачивая в улицу, узкую, как ущелье.

— Хоть завтра. Так надоело все…

Линда умолкла. У губ ее обозначились две горькие складки. Арбен подумал, что ей не так легко и просто жить, как могло бы показаться со стороны. Но она была мужественна и никому не жаловалась.

— Завтра не получится. Надо закончить кое-какие дела, — сказал Арбен.

— Это связано с твоим лечением? — догадалась Линда.

Арбен кивнул.

Ньюмор, словно по уговору, ни разу не упоминался, и Арбену это почему-то было приятно. Линда не могла бы словами выразить то, что было у нее в душе. Странное лечение. Лечение, в результате которого тускнеют блестящие умственные способности и человек становится рядовым, заурядным. Может быть, и гениальность — не более чем психическое отклонение? Как знать, что возвышает гения над остальными? Не мысли, а тени подобных мыслей носились у Линды в голове, но выразить их она вряд ли сумела.

— Несколько дней я буду очень занят, — сказал Арбен и потрогал в кармане вчетверо сложенный блокнотный листок.

— Понимаю. Ничего, уедем позже. Ближе к весне.

Машина резко тормознула. Стайка ребятишек выскочила из-под ее тупого носа. Опасности, конечно, никакой не было — все скорости и импульсы были рассчитаны, когда машина еще только свернула на эту улицу.

— Скажи, ты думаешь обо мне? — неожиданно спросил Арбен.

— Иногда, — улыбнулась Линда.

— Часто?

— Часто, наверно, ты не заслуживаешь…..

— Прошу тебя, не думай обо мне, — серьезно сказал Арбен.

— Скромность украшает человека.

— Я не шучу. Не думай обо мне, не вспоминай меня… Хотя бы в течение нескольких дней.

— Но почему? — изумилась Линда необычности просьбы. — Тебе неприятно сознание, что я о тебе думаю?

— Не могу тебе объяснить, в чем дело. Позже… Когда мы будем вместе. Чему ты смеешься? Я кажусь тебе последним идиотом?

— Нет, предпоследним! Не обижайся. — Она прижалась к нахмурившемуся Арбену. — Просто я вспомнила притчу об обезьяне. Волшебник сказал одному человеку: «Хочешь, я верну тебе молодость и красоту?» — «Хочу», — отвечал человек, который был стар и согбен. «Для этого ты должен выполнить одно условие», — сказал волшебник. «Я согласен на все». — «О, это простое условие: в течение пяти минут ты не должен думать об обезьяне, вот и все. Пять минут — это как раз время, необходимое для твоего превращения».

— И что же?

— Волшебник исчез. Он с горечью убедился, что его условие невыполнимо.

— А человек?

— Он остался таким же — старым и немощным…

— Да, память неподвластна человеку, — глухо сказал Арбен. — Человека легче убить, чем отнять у него память. — Будто спохватившись, он посмотрел на часы.

— Время ушло, как мартовский снег, — произнесла Линда.

— Поедем ужинать?

— Не хочется.

— И мне, — признался Арбен. — Куда же тебя доставить? В универсальный? «Все для всех»?

— Я хочу домой. Уже поздно.

Арбен набрал на пульте нужные координаты и, включив автоводитель, отодвинулся от штурвала.

Ближе к окраине освещенность падала. Громады домов еле угадывались во мраке. Исключение составляли купола, ярко светившиеся изнутри. Старые дома, лишенные окон, достались в наследство от того времени, когда люди панически — и не без оснований — боялись радиации, уровень которой неуклонно повышался. Теперь эти дома выглядели как уродливые коробки, но снести их все никак не могли. Реклама на окраине не так буйствовала, как в центре.

— Помнишь, ты привозил меня домой на такси, — сказала Линда, когда машина остановилась. — А теперь у тебя своя машина.

Арбен всматривался в темноту сквозь боковое стекло.

— Неплохая лошадка. У меня просьба, Арби: когда мы сядем сюда, и выедем из города, и возьмем курс на побережье — включи машину на полную скорость. Ладно?

Арбен кивнул, не отрываясь от окна. Но улица была пустынной. «Этой груше место в музее», — подумал Арбен, глядя на допотопный фонарь. Ветер раскачивал его, отчего желтый круг метался по земле. Давным-давно опавшие листья то попадали в освещенный круг, но снова уходили из него в небытие. Было очень холодно, со дня на день ожидался снег, но он все не выпадал.

— Чудесная машина. Я не видела такой, — сказала Линда.

— Нравится? — отвернулся от окна Арбен.

— Кроме, пожалуй, одного: зачем кабину обклеили пластиком? — Она потрогала поблескивающую неровную поверхность. — Смотри, как бугрится. Можно подумать, что обклеивали вручную. О чем только конструктор думал?

— Грубая работа, — согласился Арбен.

— Может, снимем? — Линда сделала жест, как будто собралась сорвать наклейку.

— Погоди. Ты же не видела других машин этого класса. Может, сейчас такая мода?

— Все равно, это уродливо. — Линда передернула плечами.

Фары машины бросали перед собой широкий сноп света. Арбен уменьшил освещение, и сноп превратился в луч, устало упавший на старый асфальт.

— Я пойду, — сказала Линда после короткой паузы, во время которой она выжидательно поглядывала на Арбена.

Арбен открыл дверцу и вышел первым.

— Провожу, — сказал он.

— Наконец-то ты решил не делать этого тайком, — весело заметила Линда, опираясь на протянутую руку.

— А, ты об этом… — Арбен помрачнел.

Каблучки Линды громко стучали, эхом отдаваясь в глухих закоулках. Арбен шел рядом, стараясь не уходить вперед. Он и сам не понимал, что заставило его выйти из машины. Желание побыть еще немного с Линдой? А может, стремление вновь почувствовать себя обычным человеком, который не должен бежать и прятаться от собственных желаний? «До дверей и обратно», — сказал себе Арбен.

Две исполинские тени пересекли дорогу и вскарабкались на стену дома, слившись с темной поверхностью. Одна была тонкой, другая — мужественно-широкоплечей.

— Смотри, наши тени не хотят расставаться, — тихо сказала Линда, замедляя шаги. Глаза ее блестели. — Вот мы уйдем, уедем отсюда, а они останутся. И всегда будут вместе.

— Доброй ночи, — сказал Арбен, когда они подошли к входу.

— Когда мы увидимся? — Надеюсь — скоро.

— Буду ждать.

— Я позвоню тебе.

Линда помахала рукой и скрылась за поворотом.

Арбен не успел сделать и трех шагов, как навстречу ему от стены отделилась фигура. Казалось, она появилась из небытия, и двигалась осторожно и бесшумно. Так шагать, не затрагивая опавших листьев, мог только Альва — его вторая половина, его горести и заботы, разреженное облако античастиц, как бы вобравшее в себя частицу Арбена.

Фигура шагала медленно и неотвратимо, словно сама судьба. Но Арбен не был ни суеверным, ни фаталистом. Встретив наконец Альву, он обрел то спокойствие, к которому тщетно стремился, то спокойствие, которое обещал ему Ньюмор, уговаривая согласиться на неслыханный эксперимент. Мысль работала четко, словно на выпускном экзамене. Альва не может превысить скорость три мили в час. Это хорошо. Но той же величиной ограничена и скорость Арбена. Это плохо. Однако гораздо хуже то, что Альва находится в более выгодном положении: он движется наперерез Арбену, отрезая ему путь к машине. Способность Альвы к маневру явилась для Арбена неожиданностью. «Словно кто-то по радио управляет его действиями», — мелькнула и тотчас погасла мысль.

Спасение — там, в машине, в кабине, которую он собственноручно обклеил изнутри ионизированным пластиком. Но как добраться до нее?

Альва мог его успешно преследовать, даже при равенстве их скоростей. Ньюмор перед началом опыта уверял Арбена, что это не так, но обманул его. Да, бессовестно обманул.

Говорят, тонущий человек за считанные доли секунды припоминает всю свою жизнь, начиная с детства. Может быть. Но перед Арбеном в эти мгновения не промелькнул калейдоскоп бытия. Память, словно прожектором, выхватила из недавнего прошлого разговор с Ньюмором. Это было накануне того дня, когда Арбен вступил в биорадиоконтакт с Альвой.

…— Практически Альва тебе не опасен, — сказал Ньюмор. — При такой скорости…

— Скорость моя тоже будет не больше.

— В том-то и суть! — Ньюмор обнажил ровную подкову зубов. — Ты же инженер, сообрази-ка. «А» бежит за «Б». У обоих одинаковая скорость. Догонит ли когда-нибудь преследователь «А» свою жертву?..

Поначалу аргумент Ньюмора показался Арбену убедительным. Но чутье подсказывало: что-то здесь неладно.

— Ты, пожалуй, прав, если дело происходит на ровном поле. А если в городе?

— Это не меняет дела, — бросил Ньюмор. — Будешь улепетывать по улице, только и всего. Говоря «улепетывать», я, конечно, преувеличиваю: ты будешь чинно шагать как ни в чем не бывало. Альва будет бесшумно топать за тобой, и расстояние между вами при этом не будет сокращаться ни на шаг.

— И куда же я буду чинно шагать?

— Куда захочешь. У тебя будет миллион возможностей. Можешь дойти до ближайшей подвижной ленты и уехать на ней. Можешь добраться до станции подземки и сесть в поезд. Можешь, наконец, спокойным шагом дойти до своей квартиры, которую ты к тому времени обклеишь, надеюсь, вот этим. — Он протянул Арбену толстый рулон ионопластика. — Жаль, из этого нельзя сшить для тебя защитную оболочку. Тогда бы у нас вообще не было этого разговора.

Этот разговор блеснул в памяти Арбена, пока он шел прочь от Альвы. Последний все еще двигался медленно. Арбен шел с наибольшей возможной скоростью, чтобы выиграть время. Когда Арбен пытался ускорить шаг, упругая волна толкала его в грудь. Собственное тормозящее поле было неумолимо.

…Нельзя сказать, что инженер Арбен был в хороших отношениях с математикой. Он не жаловал эту науку, оставляя ее «сухарям-теоретикам». Себя Арбен с гордостью именовал практиком. Именно это обстоятельство, вроде бы не имеющее отношения к затее с Альвой, оказалось роковым. Арбен не был знаком с теорией преследования. Как абстрактная ветвь математики, она была, собственно, известна еще в прошлом веке. Приложение — в космической практике — получила только теперь. И пригодилась теорема, доказанная безвестным математиком сто лет назад. Она гласила, что если две точки движутся, имея одинаковую скорость, и одна из них преследует другую, то она ее обязательно нагонит. Для этого лишь необходимо, чтобы выполнялось одно-единственное условие: ограниченность пространства, в котором происходит погоня. Условие, надо сказать, почти очевидное: не будь его, преследуемый объект мог бы просто удаляться от преследователя по прямой линии, уводящей в бесконечность, и ввиду равенства скоростей встречи не произошло бы. Иное дело, если гонки с преследованием происходили на замкнутой площадке. Жертва рано или поздно должна была бы искривить свой путь, так как выходить за границы области ей запрещено. С каждым таким искривлением пути преследователь, соответственно меняя собственное движение, должен был сокращать расстояние до жертвы. Происходило это, наглядно говоря, за счет срезания преследователем углов, — а они неминуемо образуются, когда преследуемый начнет петлять. В общем, математическое доказательство теоремы было, к сожалению для Арбена, безукоризненным… Он узнал о теории преследования и бессовестном надувательстве Ньюмора в памятный вечер после концерта электронной музыки. Слова Линды о пьяной болтовне Ньюмора жгли его. В роли подопытного кролика он готов был подозревать что угодно. А поскольку больше всего, несмотря на успокаивания Ньюмора, его волновал вопрос о преследовании, он и заказал соответствующий раздел математики через Большой Информационный Центр. БИЦ знал свое дело. Через минуту на экране арбеновского видеозора показались первые формулы.

— Быстрей, быстрей, — торопил Арбен. Быстрота схватывания у него была теперь такова, что он понимал идею доказательства еще до того, как длинные выкладки заканчивались. То, что он усваивал за секунду, раньше потребовало бы месячной кропотливой работы. Ну, а какой ценой досталось ему такое чудесное свойство, он окончательно узнал в этот вечер…

Бесконечная вязь интегралов струилась по экрану, пока не дошла очередь до главной теоремы о преследовании. Догонит! Догонит! Остальное его не интересовало. Арбен в отчаянии ударил кулаком по пульту. Чуть картавый механический голос из БИЦа, читавший пояснительный текст к математической информации, умолк на полуслове, будто поперхнувшись. Голубой ручеек, выписывавший символы, бесследно растаял, растекся по выпуклой поверхности, и видеозор превратился в огромное незрячее око.

«А он-то уверял…» — думал в тот вечер Арбен, уронив лицо в ладони.

…В ушах его стоял вкрадчивый голос Ньюмора:

— От тебя требуется только одно: будь осторожен. Это значит — не столкнись с Альвой нос к носу. Тогда уж действительно тебе несдобровать. Ну, а во всех других случаях тебе, поверь, ничего не грозит, как я объяснил. И еще сказал Ньюм: «Счастливчик, ты избавляешься от своих забот и недугов даром. Позже люди будут платить мне за это удовольствие столько, сколько я захочу».

— Ты, значит, намерен поставить производство на конвейер? Стать избавителем человечества?

— А почему бы нет?

— И скоро это произойдет?

— Надеюсь. Для этого мне остается только удешевить Альву. Стандартизиррвать его. Первый экземпляр обошелся мне невероятно дорого. В общем, ты не будешь одинок.

— Так ты, наверное, приступил уже?.. — спросил Арбен, хорошо знавший скрытный характер приятеля.

— Нет еще, к сожалению, — покачал головой Ньюмор.

— Денег нет?

— Деньги — пустяк, — пренебрежительно махнул рукой Ньюмор.

— Но ты же все истратил?

— Подумаешь! Толстосумы, жаждущие спокойной жизни, предоставят мне любой кредит. Посуди сам: вместо всех этих модных курортов, водолечебниц, всяких душей Шарко и прочего я предлагаю радикальное излечение. До сих пор от нервных болезней вряд ли умели избавляться…

— Ну уж… — усомнился Арбен.

— Не умели и не умеют, не спорь. В лучшем случае болезнь загоняют внутрь организма, а это еще хуже. Я же снимаю болезнь. Забираю ее целиком и полностью. В чем она состоит — я не знаю, да меня это, признаться, мало интересует. Я попросту стираю болезнь, как стирают тряпкой надпись мелом на школьной доске.

— А вдруг кто-нибудь захочет восстановить эту самую надпись на школьной доске?

— Вряд ли найдется такой оригинал.

— А вдруг? — настаивал Арбен.

— Я этим вопросом пока не занимался.

— Но это несложно?

— Надеюсь.

Зная, что Ньюм любит прихвастнуть, Арбен критически воспринял его слова о возможных неограниченных кредитах. Откуда ему было знать, что на сей раз утверждение модного биофизика соответствует истине? Вслух же Арбен произнес:

— Если ты можешь достать деньги, что ж тебе мешает приступить к созданию Альвы номер два, номер три и так далее?

— Мне необходима как воздух информация.

— Какая информация?

— Информация о взаимодействии некоего инженера Арбена с Альвой номер один. Без этого я не могу двигаться дальше.

— Что ж ты раньше не сказал?

— А зачем? — пожал плечами Ньюмор. — Это тебя не касается, и точка.

— Хорошенькое дело — не касается! Ненавижу писать медицинские реляции — все эти кровяные давления, температуры и прочее. Тебя же это интересует?

— Это, но ты здесь, повторяю, ни при чем. Биоприемник, — пояснил Ньюмор, похлопав ладонью по черной панели огромного агрегата. — Он расскажет мне про тебя все, что надо. Больше, чем ты сам о себе сможешь рассказать…

…Альва чует его. Кажется, он привязан к Арбену невидимой нитью. Стоит сделать шаг в сторону — и Альва послушно повторяет маневр. Арбен все шел, оглядываясь на ходу. До боли знакомая сутуловатая фигура старательно вышагивала за ним. Лицо, бессчетное множество раз виденное в зеркале… «Бегу сам от себя. А разве это возможно — уйти от себя?» — обожгла мысль.

Машина осталась поодаль. Ее черный прямолинейный корпус маслянисто поблескивал под качающимся от ветра фонарем, кинжальный луч средней фары бессильно лежал на грязной брусчатке мостовой. И ни души на ночной улице…

Каждый шаг отдаляет его от спасительной кабины, обклеенной пластиком. Но повернуть к машине — значит столкнуться с Альвой. Тротуарные ленты уже выключены. Одна надежда — на подземку.

Никогда раньше Арбен не думал, что улица, на которой живет Линда, такая длинная. А может, это так кажется оттого, что он отвык ходить пешком за последнее время?

Арбен почувствовал, что замерзает, и сделал инстинктивную попытку пробежаться, но упругая волна тотчас ударила в лицо с такой силой, что он, задохнувшись, на мгновение остановился. Остановка обошлась ему в три-четыре драгоценных ярда. Расстояние сократилось, и Альва, войдя из тьмы в освещенный фонарный круг, теперь был виден до мельчайших подробностей. «Он бледен как смерть, — подумал Арбен. — Не мудрено, что Линда при встрече с Альвой так перепугалась. Видно, Ньюмор что-то не рассчитал…»

Хорошо хоть, что улица прямая. Любой поворот — в пользу Альвы, который сможет срезать углы: каменные стены — не препятствие для этого легкого, невесомого облачка, имеющего человеческий облик.

Так бы идти и идти… Но силы — он знал это — скоро иссякнут. Он заперт в каменных джунглях города. Он сам себя запер в ловушку, а ключ спрятал хитрый Ньюмор.

Сердце билось медленными толчками, и каждый удар болезненно отдавался. Это было ощущение, о котором Арбен успел уже позабыть. Прошло некоторое время, прежде чем он догадался, в чем дело. Он волновался, волновался так, как ни разу еще за два прошедших месяца. Ньюмор и здесь его обманул!..

Арбен изо всех сил старался успокоиться: волнуясь, он помогал своему преследователю. Действительно, Альва за последние несколько минут заметно оживился. Быстрее задвигались его ноги, украшенные ботинками с магнитными присосками, незрячий взор был устремлен на Арбена, он даже руку вперед протянул, будто желая схватить ускользающую от него вторую половину своего «я».

Арбену казалось, что погоня длится уже давно. Целую вечность бежит он по этой улице, до жути безмолвной (бежит — еле переставляя ноги от усталости), а его преследует клубок забот и огорчений, и никуда от них не скрыться, не уйти.

Впереди неясно забелел купол, украшенный в вершине вензелем. Вензель горел в морозном мглистом воздухе, а над ним, совсем невысоко, мерцали равнодушные звезды. Станция подземки. Наконец-то! Сейчас он войдет в узкую дверь, опустит жетон в узкую щель автомата, и неуклюжий турникет вытолкнет его на бегущий вниз, к поездам, эскалатор…

Арбен почувствовал даже нечто вроде жалости к Альве. Будто это было одушевленное существо, а не искусное материальное образование, имитирующее его, Арбена. Будто он обманул простодушного Альву, перехитрил его. Будто взялся перевести слепца через оживленную улицу и бросил его посреди мостовой. Странная вещь! Он жалел Альву, будто младшего брата, будто какую-то частицу собственного «я», пусть и не лучшую. И разве не так оно и было на самом деле?.. Ликующее чувство избавления от смертельной опасности наполнило все его существо.

Ему показалось подозрительным, что у входа не видно ни одного человека. Обычно даже в самую глухую пору хотя бы два — три бродяги греются в теплом потоке кондиционированного воздуха, вырывающегося из отворяемых дверей. Он ощущал уже в ноздрях сухой нагретый воздух, еле заметно отдающий автолом и еще чем-то сладковатым, неприятным.

Четыре гранитных ступени… Арбен толкнул дверь. Закрыто!.. Он изо всех сил двинул ее плечом, отлично сознавая, что это бесполезно. Затем ударил кулаком по ледяному пластику. Рука, разбитая в кровь, привела его в себя. Ремонт, что ли? Впрочем, какое это сейчас имеет значение. Только теперь он заметил маленький листок, косо приклеенный к колонне: «На станции проводится проба воздуха на радиоактивность. Ближайшая станция подземной дороги…» Арбен отвернулся. Ближайшая станция подземной дороги не интересовала его. Чтобы добраться до нее, необходимо было свернуть, а в этом случае шансы Арбена на спасение обращались в нуль. Только в гонках по прямой он мог еще надеяться уйти от своего преследователя.

Альва неумолимо приближался. Теперь его скорость — Арбен определил на глаз — составляла предельные три мили в час, средняя скорость среднего пешехода. Арбену почудилось даже, что на щеках Альвы загорелся румянец. Нет, это, наверно, причуды случайного ночного освещения.

Удивительно много мелочей можно заметить в считанные доли секунды. Не сродни ли это явление тому, что спичка, прежде чем погаснуть, вспыхивает ярче?

Арбен безвольно прислонился к колонне. Глупый конец. А разве не глупой была вся эта затея с Альвой? Ну что ж, вот и расплата. Как говорил Ньюмор? «За все в жизни надо расплачиваться. Не жетонами, так собственной кровью. Это величайший закон, открытый мною».

Альва шагнул на первую ступень. Именно шагнул — так сказал бы любой сторонний наблюдатель. Поддался иллюзии и Арбен. Он отлично знал, что Альва, обнаружив перед собой возвышение, просто приподнимается над ним, как поднимается пар над кипящим чайником, а ноги — те просто имитируют шаги. При этом диамагнитные присоски не дают Альве оторваться от земли и подняться слишком высоко.

Как четко работает мысль. Сколько он мог еще сделать для Уэстерн-компании и всего человечества! И через три секунды этот субъект, идущий прогулочным шагом, приблизится к нему, и все будет кончено.

От нечистой совести не уйдешь. И потом, это было так давно. Существует же, черт побери, какой-то срок давности?! Перед Арбеном мелькнуло бледное, искаженное смертельным страхом лицо Чарли.

Вторая ступень.

В сознании, вытесняя Чарли (целых два блаженных месяца он не появлялся, уже за одно это можно благодарить Альву), вспыхнула картина далекого детства. Отцовская ферма на Западе… Старая ветряная мельница… Арбен с такими же, как он, мальчишками бегает вокруг мельницы, играя в пятнашки. Поиграть и теперь, что ли, в пятнашки со смертью? Выиграть у костлявой несколько минут.

Третья ступень…

Пустые бредни. Эти несколько минут ему не суждены. Альва пройдет сквозь гранит, как прут сквозь влажную глину. Он пересечет купол по диаметру круга, лежащего в сечении купола, и преспокойно настигнет Арбена.

Когда цыпленок, безмятежно разгуливающий по двору, видит косо мелькнувшую тень, он не знает, что приговор ему уже подписан тяжелым росчерком крыла стервятника. Арбен знал. В этом было единственное отличие его от беззащитного птенца. Только полимерные нити длинных молекул пластика могли бы послужить преградой Альве.

Арбен подался назад, и рука его скользнула по выпуклой стенке купола. Ромбические плитки, устилающие купол. Холодные и скользкие, словно плитки льда. Последнее ощущение, которое суждено ему на этом свете. Если существует, кроме этого света, еще что-то, значит, он скоро предстанет перед Чарли. Но что он скажет ему?..

Альва наклонился вперед, как человек, идущий против ветра. Лишь в этот миг осознал Арбен, что облицовочные плитки сделаны из… пластика.

…Человек прижался спиной к стене, раскинув руки. Второй, преодолев подъем, не спеша приближался к своему двойнику. Неожиданно человек, казалось, влипший в стену, оторвался от нее и, так же не спеша, двинулся вокруг купола. Картина напоминала замедленную съемку погони. Если увеличить скорость ленты, зритель увидел бы отчаянную гонку, ставкой в которой была жизнь. Но не было ленты, как не было и зрителей безмолвной сцены.

Альва, словно ожидал этого, такой же деловитой походкой двинулся за своей половиной, нырнувшей за купол. Облако скользило вдоль стены, облицованной пластиком, не имея возможности пересечь ее и, продвинувшись напрямик, завершить затянувшуюся погоню.

Несколько минут подарила ему судьба. Несколько минут, не больше. Арбен понимал это. В гонках по кругу Альва превосходил его. Казалось бы, при равной скорости преследователя и преследуемого последнему ничего не грозило, по крайней мере, до тех пор, пока он не свалится, выбившись из сил. Увы, Арбен знал, что это не так. Развязка должна наступить гораздо раньше. Это не гонка по прямой, где ему нужно уходить вперед, ни о чем не думая. При движении по кругу у Альвы появлялось значительное преимущество — возможность мгновенно менять направление движения на противоположное, тем самым идя на сближение с жертвой. Арбен, естественно, не мог проделать то же самое сразу, и расстояние между ними таяло. Да мог ли вообще Арбен тягаться в совершенстве стратегии со столь тонкой кибернетической системой, какую представлял собой Альва? А кроме того, Альва угадывал малейшее движение своего двойника, он рассчитывал каждый шаг Арбена, и в соответствии с этим строил план погони.

Арбен боялся оглянуться. Ему чудилось на затылке тяжелое дыхание, хотя Альва, конечно, не дышал. Нервы. Мог ли он подумать, что стальные нервы — подарок Ньюмора — вдруг разладятся в последнюю минуту, перед самым финалом? Ему чудится всякая чертовщина, и даже Чарли выплыл из подсознания, красавчик Чарли. А он всю жизнь безуспешно пытался отделаться от этого видения, которое мучило его, жгло по ночам и не давало покоя. Но о Чарли он не мог рассказать никому, даже самому близкому другу, даже Линде. Может, поделись Арбен с кем-нибудь — и ему стало бы легче. А тут подвернулся Ньюмор с таким заманчивым предложением — переписать, перенести на бессловесного Альву все тревожные воспоминания, волнения, все, что мучает Арбена, не дает ему спокойно дышать. Ну как тут было не согласиться?.. Они сделали несколько кругов вокруг купола подземки. Только шаги Арбена нарушали ночной покой — Альва двигался бесшумно. С каждым кругом расстояние между ними сокращалось.

Арбен чудом увернулся от протянутой к нему слабо светящейся, бесплотной руки Альвы. Куртка Арбена задымилась, запахло жженой шерстью. Арбен сбросил куртку на ходу.

Дрожащим шагом идя вокруг купола, он отчаянным взглядом окинул расплывчатую, неясную перспективу длинной, ровной улицы, по которой он прошел сюда двадцать минут назад. В самом конце улицы скорее угадывался, чем виделся узкий луч средней фары машины. И мысль, простая и блестящая, озарила меркнущее сознание Арбена. Он может свернуть на эту улицу и двигаться к своей машине. Альва, конечно, пристроится сзади, но это уже не страшно: в гонках по прямой, да еще на таком сравнительно коротком расстоянии, Альва вряд ли догонит его.

Отчаянный рывок — и вот уже Арбен оторвался от спасшего его купола и вновь зашагал по улице. Арбен старался не размахивать руками, чтобы не задеть Альву — тот шел за ним чуть не вплотную.

Каждый шаг теперь приближал Арбена к спасению. Машина стояла в неприкосновенности там, где он оставил ее, провожая Линду. Она уже спит, наверно. А может, читает. «Зов бездны»? «Дорогу к наслаждению»? — она выписывала этот журнальчик. Или «Вечерние грезы» — пустую газетку, почему-то печатаемую на желтом пластике?

Ему нужно время, чтобы открыть дверцу. Затем успеть сесть внутрь и захлопнуть ее, чтобы Альва не успел просочиться. До машины шагов пятнадцать… десять… два шага… Арбен рванул на себя дверцу и упал на пол кабины. Послышался звук, похожий на треск разрываемой материи, и белая вспышка озарила все вокруг. Боль в затылке пронзила и жаркими волнами растеклась по всему телу. Но пружина исправно сработала, и дверца захлопнулась сразу за Арбеном.

Придя в себя, Арбен слабо застонал. Голова раскалывалась на части. Онемевшее тело казалось мешком, набитым ватой. Он тотчас припомнил погоню и чудесное избавление. С трудом поднявшись на руках, он глянул в переднее стекло. Отшатнулся: на него глядело бледное привидение, прилипшее к стеклу. Неужели это он, Арбен?.. Нет, он смотрит не в зеркало. Альва с тупым упорством выбрал место, от которого расстояние до Арбена было наименьшим. Неподвижное лицо напоминало маску, руки жадно обхватили радиатор. Альва, пребывая в полной неподвижности, ждал, пока жертва выйдет наружу, — терпения ему было не занимать.

Арбен вздохнул — так вздыхают, только избежав большой опасности, — и потрогал пальцем уголок отклеившегося пластика, старательно прижав его к стенке кабины.

Дав себе немного отдохнуть, Арбен нажал стартер. Машина тронулась с места. Лицо Альвы соскользнуло со смотрового стекла. Туловище медленно съехало с радиатора.

Когда Арбен развернул машину, он оглянулся. Фигура Альвы, слабо освещенная фонарем, быстро таяла. Арбен закурил, стало легче. Но все равно затылок страшно ныл.

Итак, попытка избавиться от Чарли не удалась. Мертвый, он продолжал тревожить Арбена. Даже Альва сумел прекратить его посещения только на два месяца. Тревожное воспоминание вернулось…

Ньюмор вошел — в лабораторию и тяжко опустился на стул. Он был в скверном расположении духа. Итак, опыт, столь блестяще начатый, придется прервать, перечеркнуть. И Альва, его детище, погибнет. Рассыплется на элементарные частицы, исчезнет. А сколько бессонных ночей, сколько надежд, сколько денег, наконец, связано с Альвой! Все пойдет прахом.

Ньюмор осторожно потрогал пальцем горло. После сегодняшней безобразной сцены в ресторане он сперва воспылал к Арбену гневом, но, к удивлению Ньюмора, злоба его быстро растаяла. Вместо нее возникла жалость. И еще — неясное предчувствие беды, навеянное сбивчивым рассказом инженера о злоключениях с Альвой. Что, если этот рассказ — не плод его фантазии? Значит, в расчеты Ньюмора вкралась какая-то ошибка и Альва ведет себя не совсем так, как он предполагал. А может, всему виной — сам Арбен? Не бережется. Ведь Альва глуп, как сорок тысяч роботов, и обмануть его ничего не стоит.

Но теперь уже поздно разбираться, кто прав, кто виноват. Ньюмор дал слово, и он сдержит его. Альва погибнет, и Арбен возвратится в прежнее состояние — надо сказать, незавидное состояние.

Ньюмор встал и прошелся по комнате. Пора было подойти к пульту и нажать кнопку вызова Альвы, но он бессознательно оттягивал этот момент.

В голове теснились непривычные мысли. Они волновали Ньюмора, лишали привычного спокойствия, на поверку оказавшегося призрачным. Так, гладь озера кажется стальной. Ничто в мире не может возмутить ее. И медленно проплывают в глубине облака, и деревья у берега равнодушно вглядываются в свои отражения — поверхность незыблема. Но налетит ветер — и покой исчезает!

Вот так и его мир, размеренный мир Ньюмора, надежно, казалось бы, закованный в броню непреложных законов. Формулы бесконечно сложны, верно. Но это ведь не перечеркивает их истинности? Они справедливы, Ньюмор мог бы голову дать на отсечение. В чем же дело? Почему так непонятно ведет себя Альва? Нет следствия без причины, как не бывает дыма без огня. В чем же он все-таки ошибся, если физические основы конструкции незыблемы?

Пораженный внезапной мыслью, Ньюмор остановился посреди лаборатории. Наверно, так. Наверно, нельзя механически разделить человека на добро и зло, на пороки и добродетели. Лишь вместе все без исключения качества образуют тот таинственный сплав, который называем мы человеческой личностью.

Ньюмор почему-то вспомнил игрушку, привезенную отцом из дальнего рейса. Небольшой шар — всевидящее око.

…В его комнате было полутемно. А в дальнем углу, там, где стоял письменный стол, разливалось голубое сияние.

— Как красиво, — тихо сказала тогда Линда, остановившись в дверях.

— Подойди, не бойся, — легонько подтолкнул ее Ньюмор. Глаз сверкал, как невиданная мохнатая драгоценность.

— Всевидящее око, — произнес Ньюмор. На лице Линды было написано недоверие.

— Не веришь? — разгорячился Ньюмор. — Так слушай. — Он протянул к сияющему шару руку и нажал что-то. И шар заговорил! Бесцветный голос начал сухо передавать информацию, которую у него затребовали.

— …Род — человеческий, пол — женский… Примерный возраст в земных единицах — четырнадцать лет… Объем черепной коробки… (Близко за окном прогудел бас аэробуса, заглушивший конец фразы.) …зубов, все здоровые, — продолжал шар. Линда слушала, неподвижная, словно изваяние. — Волосы — светлые, золотистого оттенка…

— Ясно, рыжая, — пояснил Ньюмор.

— Сообщаю внутреннюю схему, — продолжал шар. — Длина пищевода…

— Замолчи! — вдруг крикнула Линда, и шар послушно умолк.

Порыв Линды угас так же внезапно, как вспыхнул. Всхлипывая, глотая слезы, она выбежала из комнаты.

Ньюмор в ту ночь долго ворочался в постели, вставал, пил воду, поправлял подушку, но сон не приходил. Это была первая бессонница в его жизни. Ньюмор тогда впервые задумался о многих вещах, которые до этого проходили мимо его сознания. Как знать, может быть, именно тогда в голове Ньюмора зародилась еще неясная мысль об Альве — двойнике, который мог бы принять на себя все горести человека?..

Неожиданно мальчика осенило. Маленькое голубое зарево — вот что не дает ему уснуть. Как оно устроено, всевидящее око?

Он обязан разгадать это чудо.

Ньюмор опустил босые ноги на пол. Холодное слабое сияние притягивало его, как магнит.

Ступая по холодному пластику, мальчик подошел к столу. Потрогал шар. Достаточно нажать этот бугорок — и шар тотчас расскажет, сколько у него, Ньюмора, ребер, какова упругая сила сердечной мышцы и все прочее. Жутковато. Кажется он понял, почему обиделась Линда. Извиниться? Пустяки. Все равно она до завтра забудет. Вообще у Линды глаза на мокром месте. Чуть задень — она сразу в слезы. Одно слово — девчонка.

Непреодолимая сила заставила Ньюмора выдвинуть ящик стола и вытащить из него скальпель. Шар безмятежно сиял — посланец далекой планеты.

Скальпель успел нагреться в руке. Ньюмор несколько раз протягивал к шару руку и тотчас отдергивал ее. В конце концов, он сделает только надрез оболочки. Это не должно повредить глаз. Он только посмотрит, что там внутри. А потом наживит разрез с помощью биопластика — даже шрама не останется. Прошлым летом он успешно провел подобный опыт с лягушкой.

Решившись наконец, Ньюмор сделал надрез. Оболочка шара оказалась податливой, она резалась легко, почти без сопротивления. Больше всего Ньюмор опасался, что из образовавшегося отверстия хлынет жидкость, но этого не произошло. Шар по-прежнему продолжал сиять, и Ньюмор осмелел. «Врачи, когда нужно сделать операцию, разрезают человека, а потом накладывают швы как ни в чем не бывало, — подумал Ньюмор. — Главное — это осторожность. Ведь не сложнее же этот шар, чем человек, в конце концов?!»

Бесчисленные прожилки, похожие на паутину, переплелись так, что их, кажется, не сумел бы распутать и самый терпеливый человек в мире. «Нейроны», — догадался Ньюмор. Обычные трубочки, мягкие сосуды… Честное слово, в них не было ничего таинственного.

Уронив скальпель — он с глухим стуком упал на пол, — Ньюмор склонился над разрезанным шаром. Шар лежал перед ним, словно экзотический плод, неведомо как попавший в руки Ньюмора. Ньюму даже почудилось, что шар издает слабый аромат. Вдруг голубой свет начал медленно меркнуть. В комнату хлынула ночь. Дрожащий Ньюмор на ощупь включил панель. Ничего, он все сейчас поправит, не мог же он повредить глаз. Ведь он не порвал ни одной нити. Нужно только сложить кромки надреза как можно точнее, а затем смазать их биопластиком.

Биопластик и впрямь помог — живительная пленка быстро затянула надрез. Шар теперь был целым, как прежде. Но он не светился. «Свет», — решил Ньюмор. Он выключил панель, и в комнате вновь воцарилась тьма, кромешная, бездонная…

Напрасно нажимал он бугорок — шар безмолвствовал. Глаз был мертв, и убил его он, Ньюмор, убил собственными руками. Его утешали все: и отец, обещавший привезти из следующего рейса точно такой же шар, и мать, и Линда. Но Ньюмор был безутешен.

Только теперь, много лет спустя, он, кажется, понял, в чем дело. В ту далекую ночь, вооружившись скальпелем, он разрушил единство, которое воплощал в себе голубой шар. Так вот по какой ассоциации он вспомнил сейчас все это. Разве теперь он не пытался нарушить то единство, которое представляет собой всякий человек, и в частности инженер «Уэстерн-компани» Арбен?

Ньюмор подошел к окну. В этом сумасшедшем мире безумно все, даже погода. Снова оттепель, хотя несколько часов назад, когда он встретился с Арбеном, был мороз.

Прозрачная пленка окна была покрыта седой изморозью. По наружной стороне, оставляя извилистый след, прокатилась капля воды. Она двигалась толчками, точь-в-точь маленькая юркая ящерка. Прикосновение холодной поверхности окна к пылающему лбу было приятно. Капля, пройдя рядом с глазом Ньюмора, ушла вниз.

«Да, это, если угодно, та самая капля, в которой можно увидеть отражение всего мира, — подумал Ньюмор. — Нужно только уметь правильно смотреть на вещи. Взять, например, эту юркую капельку, она — органическое единство двух элементов, водорода и кислорода. Отдели один из них — и вода как таковая исчезнет…»

Лаборатория Ньюмора помещалась высоко, и кусок города, лежащий сразу за оградой, был виден отсюда как на ладони. Дальняя перспектива, в ясную погоду отчетливая, была мелко заштрихована неутомимо сочащимся дождем.

На площади, прямо перед главным входом на территорию, производились работы — это было необычно. Ньюмор присмотрелся. Какая-то машина, похожая на кита, пускающего фонтан, медленно двигалась по кругу, оставляя за собой поблескивающую ленту нового покрытия. Зачем-то дорожникам понадобилось перекраивать площадь, да еще в такую неподходящую пору. Может быть, готовят искусственный каток для представления? На днях какой-то праздник, из тех, что приходится дюжина на месяц.

Ньюмор подошел к пульту и нажал кнопку вызова. Где-то он сейчас, Альва, бесплотное создание, вызванное к жизни Ньюмором? Бродит ли Альва бесцельно по городу в надежде на встречу с Арбеном? Или притаился где-нибудь, поджидая свою половину? Засада — вот чего больше всего боится бедняга Арбен. А может, Альва слоняется в каком-нибудь совсем уж неподходящем месте — скажем, в музее, или фешенебельном Клубе пифагорейцев, куда вход его названому брату Арбену заказан, или где-то еще — ведь для Альвы любая дверь открыта, точнее, он и не нуждается в двери.

Вот уж, должно быть, недоумевают знакомые Арбена, когда мимо них быстро скользит безмолвная фигура Альвы!.. Сейчас выяснится, где в эту минуту обретается Альва. Через несколько секунд он откликнется на радиосигнал, и в ответе будут две цифры — координаты местонахождения. Зная координаты, можно будет без труда, пользуясь стереокартой города, определить, где бродит худшая половина Арбена.

Время шло — глазок связи не вспыхивал. Странно. Раньше этого никогда не было — Альва послушно шел на связь.

Случайные помехи? Неисправность аппаратуры? Через пять минут Ньюмор убедился, что все блоки в порядке. И тогда смутное опасение перешло в уверенность.

Альва вышел из повиновения! Фантом, лишенный воли, искусно слепленный ансамбль античастиц, имеющий лишь человеческую оболочку. Еще вчера послушный своему создателю, он ушел из-под его власти, затерялся в огромном городе, безопасный для всех его жителей, кроме одного…

Дело осложнилось. Оставалось надеяться, что за ночь ничего не случится, а завтра, когда к нему приедет Арбен, Ньюмору удастся поймать Альву, использовав для этой цели мощные магнитные ловушки. Такие ловушки исстари применялись на пульсолетах для защиты от античастиц. Арбен будет служить для Альвы отличной приманкой.

Надо только позвонить Арбену, чтобы он на всякий случай поберегся. Пусть в своей машине, обклеенной пластиком, подъедет к самому входу. Ньюмор его встретит. Арбену придется пробежать лишь небольшой участок открытого пространства. А уж здесь, в лаборатории, Арбен будет в безопасности — Ньюмор об этом позаботится.

— Уэстерн, — бросил Ньюмор в мембрану. Но экран видеофона оставался темным. Ньюмор вытер внезапно вспотевший лоб. Похоже, все силы объединились против Арбена.

Ньюмор резко сдвинул верньер красного цвета.

— Слушаю, — пропел мелодичный голосок.

— Я не могу связаться с Уэстерном, — сказал Ньюмор. (Хорошо, хоть справочный центр ответил!)

— Не волнуйтесь, линия связи временно нарушена. («Робот или человек?» — подумал Ньюмор, вглядываясь в геометрически правильные черты блондинки.)

— Надолго нарушена линия?

— К утру наладят. («Пожалуй, все-таки человек».)

— А в чем, собственно, дело? — поинтересовался Ньюмор.

— Ремонтные и подготовительные работы на площади. («Так улыбаться может только женщина».)

— Да, я вижу из окна.

Создание выжидательно смотрело на Ньюмора.

— Скажите, к чему это дурацкое покрытие на площади? — не сдержался Ньюмор.

— Простите, я не могу входить в обсуждение распоряжений городских властей, — холодно сказала блондинка.

Экран померк.

«Конечно, робот», — решил Ньюмор. Ну что же, ситуация ясна. Ничего страшного. Позвоню в Уэстерн завтра утром и поговорю с Арбеном.

Ньюмор оглядел еще раз огромную пустынную лабораторию, похожую на храм, и направился к выходу.

Сотрудников Ньюмор терпел только по необходимости, предпочитая обходиться исполнительными, хотя и туповатыми роботами.

Дел немало — вряд ли ему придется заснуть этой ночью. Неожиданный бунт Альвы — если можно назвать бунтом его непонятное поведение — спутал все карты.

Прежде всего нужно отладить магнитную ловушку. Это дело капризное, и без участия Ньюмора здесь не обойтись. Кроме того, нужно обклеить защитным пластиком какую-нибудь из комнат, поменьше. В этой комнате Арбен будет жить до тех пор, пока Альва, привлеченный приманкой, не попадется в ловушку.

Главное — поймать Альву. Тогда-то Ньюмор сумеет выяснить, что произошло, и слепить из двух половинок единое целое, имя коему — инженер Арбен.

Обклеить комнату — дело, конечно, нехитрое, с этим справится любой лаборант. Но чем меньше людей будут посвящены в тайну Альвы, тем лучше.

Времена теперь такие, что даже роботу доверять нельзя. Лучше уж сам он обклеит комнату пластиком. Да оно и надежнее — ведь малейшая щель сможет оказаться роковой.

Ньюмор достал рулон ионопластика и принялся за работу, но предчувствие беды не покидало его. Ньюмор старался отвлечься, но мысль снова и снова возвращалась к двум блуждающим полюсам созданного им магнита, к Арбену и Альве, брошенным в каменный лабиринт огромного города.

Последние сутки, последняя ночь жизни Арбена в новом, «лучшем» качестве. Лучшем ли? Счет уже, собственно говоря, пошел на часы.

После ресторана и решающего разговора с Ньюмором Арбен ехал домой по вечернему городу, предоставив машину автоводителю.

Да, эксперимент Ньюмора не удался. Быть может, он был заранее обречен на неудачу — как знать? Разве под силу человеку изменить природу себе подобного?

Бесплотный Альва в главном оказался несостоятельным: он не смог даже вытравить из памяти Арбена красавчика Чарли.

«А как заманчиво обладать могуществом природы — конструировать жизнь по собственным чертежам!» — размечтался Арбен. Доведись ему по собственному разумению наново создавать то, что именуют жизнью, — о, уж он постарался бы, чтобы каждое, даже самое последнее существо на лестнице бытия было счастливо!..

«Безан» бесшумно мчался по улицам. Арбен рассеянно поглядывал по сторонам, думая о завтрашнем дне.

…Почему в нашем мире жизнь неотделима от страдания?

В душе Арбена шевельнулось давно забытое волнение: оно всегда предшествовало вольной импровизации, когда слова послушно выстраиваются в строки, а мысли облекаются в образы. Давно не посещало его это чувство — с тех самых пор, как Альва появился на улицах города… Выходит, и тут изобретение Ньюмора оказалось несостоятельным.

Арбен закрыл глаза. В голове одна за другой вспыхивали, теснились, рождались строки.

«Надо бы записать… Ладно, сделаю это завтра, когда вернусь от Ньюмора», — подумал Арбен.

И тут он вспомнил о Чарли.

…Это случилось давно, еще на втором курсе обучения. Они занимались в параллельных группах. Красавчик Чарли всех затмевал. Ловкий, подтянутый, всегда тщательно выбритый, даже в дни учебного поиска, когда чуть не каждый курсант обрастал бородой. Разумеется, Чарли пользовался наибольшим успехом среди представительниц прекрасного пола, — иначе и быть не могло. Но это была только одна сторона дела, пожалуй наименее важная. Куда удивительней было то, что при всех своих бесчисленных увлечениях Чарли ухитрялся оставаться первым среди первых. «Талант», — говорили одни. «Пройдоха», — пожимали плечами другие. Как бы там ни было, никто лучше Чарли Канцоне не мог решить комплексную инженерную задачу, а когда в училище приезжала инспекция с Базы или из Центра, начальство неизменно выставляло Чарли на переднюю линию огня. Арбен долго крепился, снедаемый завистью. Он понимал, что не ему, с его средними задатками, тягаться с блестящим Чарли. Арбен был старателен, очень старателен, но тот результат, которого он добивался упорным, многодневным трудом, давался баловню судьбы Чарли шутя. Притом инженерные решения его по изяществу и остроумию далеко превосходили любые проекты Арбена. «Сработано топором» — так однажды выразился экзаменатор, рассматривая проект городского подземного перехода, представленный Арбеном.

Жизнь стала совсем невыносимой, когда на горизонте появилась Виннипег — эфирное создание, исполнявшее обязанности диспетчера учебной части. Сначала Арбену казалось, что он наконец понял смысл существования. И Винни ему оказывала знаки внимания. Она охотно щебетала с ним, а однажды даже разрешила сводить себя в кафе и угостить мороженым. Но в один прекрасный вечер Арбен увидел Винни в обществе Чарли, и свет для него померк. Он придумывал тысячи способов убрать с дороги соперника, но то, что казалось убедительным и удачным в ночной тиши, утром представлялось бессмысленным. Арбен подолгу с мрачным видом сидел у зеркала, изучая свое весьма заурядное лицо. Нет, не с такими данными вступать в единоборство с неотразимым Чарли.

Откинувшись на спинку сиденья, Арбен невидящим взглядом скользнул по темным громадам домов, погруженных в сон. После беспокойного дня город засыпал рано. Светились лишь редкие купола ночных клубов.

Зачем он вошел тогда в ангар? Разыскать масленку? Моток пермаллоевой проволоки? А может быть, просто отдохнуть в прохладе? Тысячи раз потом пытался Арбен восстановить до мельчайших штрихов детали происшествия. Но эта мелочь навсегда ускользнула из памяти.

Стоял жаркий июльский полдень. Все изнывали от небывалого в этих широтах зноя. Арбен, уроженец севера, чувствовал себя отвратительно. Он, помнится, долго слонялся по учебному аэродрому, прежде чем войти в ангар. Постоял у дверей, пока глаза привыкли к полумраку. Здесь было прохладно, и Арбен решительно направился в ангар. Внезапно он остановился. Впереди, в самом центре золотистого солнечного конуса, льющегося с потолка, стоял Чарли. Его античное лицо было серьезно. Арбен присмотрелся. Чарли возился у катапульты. «Разве у него завтра полет?» — подумал Арбен.

Инженеры проходили обязательную летную практику, которая — в зависимости от их специализации- занимала от одного-единственного полета в субпространство до солидных двухнедельных упражнений в открытом космосе. И Арбена и Чарли ждал в будущем единственный старт, — инженерам-наземникам большая космическая практика ни к чему.

Катапульта в учебных полетах применялась чрезвычайно редко. Собственно, на памяти Арбена ни разу. Но на курсе ходила легенда, что когда-то ракета вспыхнула в полете, и катапульта вышвырнула практиканта, потерявшего сознание от перегрузки. Парашют опустил его в озеро, откуда добровольцы выловили незадачливого космонавта. Насколько эта легенда соответствовала истине, сказать никто не мог.

Принцип действия катапульты был несложен. В случае опасности нажималась кнопка, верхушка корабля открывалась, и пилот выбрасывался вверх. Механизм был запрограммирован так, что в случае нужды мог сработать и автоматически, как и произошло в том легендарном случае.

Видимо, Чарли интересовался автоматическим включением катапульты. Арбен знал, что в случае пожара замыкается химическая цепь, которая и включает взрывное устройство катапульты. Чарли, видимо, представлял это не очень ясно. А может, он хотел понять процесс во всех тонкостях? Арбен присмотрелся. Конечно, он возился с химическими реактивами. Наверно, желает самостоятельно составить включающую цепь.

Наконец Чарли заметил Арбена.

— Что, жарко? — громко сказал Чарли, разглядывая на свет пробирку ядовито-зеленого цвета.

Арбен в ответ что-то буркнул и подошел поближе. Счастливый соперник притягивал его, как магнит.

— Хочу выяснить, может ли эта штука сработать самостоятельно, — кивнул Чарли на кресло, похожее на трон.

— Как самостоятельно? — не понял Арбен.

— Я имею в виду — без причины, вернее, из-за какого-нибудь пустяка, — снисходительно пояснил Чарли.

Чарли впервые удостаивал его серьезного разговора. До сих пор он отделывался лишь шутками. А может, сам Арбен виноват во всем? Он всегда был нелюдим. Чарли, наверное, в общем-то, неплохой парень.

— По пустякам катапульта не срабатывает, — заявил убежденно Арбен.

— Не уверен.

Арбен подошел к испытательному стенду. Рубильник был выключен. Чарли хлопнул ладонью по потертому пластику сиденья, на котором не одно поколение будущих инженеров протирало форменные брюки.

— Проблема — и самая важная — это надежность. Каждая деталь должна обладать запасом прочности, — сказал Чарли.

— Ошибочная теория, — осмелился возразить Арбен.

— Вы так думаете? — Чарли поставил пробирку в штатив и не спеша вытер руки белой тряпкой.

— Лишний запас прочности перегружает конструкцию, — произнес Арбен.

— А не кажется ли вам, что еще пагубнее недостаток прочности? — сощурился Чарли. — В таком случае контакты расходятся от малейшего дуновения ветерка. И в результате — автоматическая ракета сходит с курса, здание оседает набок после пустякового землетрясения, и девушка… — он выдержал паузу и с расстановкой произнес, — девушка уходит к другому.

Кровь жаркой волной прихлынула к щекам. Арбен в полной растерянности отступил назад. Он чувствовал себя в положении собачонки, которую сначала приласкали, а затем ткнули ей в нос горящей сигаретой.

Сколько лет прошло с тех пор, но до сих пор кажется, что все это произошло вчера. И улыбающийся Чарли стоит перед глазами, как живой…

«Безан» равнодушно пожирал городское пространство. Машина миновала центр. Дома стали пониже, освещение — похуже. Окраина. Скоро начнется территория Уэстерна, и Арбен будет дома. Надо хорошенько отдохнуть перед завтрашним. Надо надеяться, он заснет: благо нервы пока крепкие.

Чарли, Чарли…

Не обращая больше внимания на уничтоженного Арбена, Чарли небрежным жестом опустил рубильник, затем подпрыгнул и ловким движением опустился в кресло учебной катапульты. Он решил испытать действие нового реактива, составленного им самим, как впоследствии установила комиссия.

Сверху упал солнечный луч, и тонкая медная проволочка в пробирке ярко заблестела. Перед тем как сесть в кресло, Чарли поставил в штатив песочные часы, и золотистая струйка песка побежала в нижнее отделение пробирки, отсчитывая положенные ей пять минут. Чарли вздумал проверить, каким запасом прочности обладает придуманная им система. Он был уверен, что реактив не сумеет за пять минут разъесть проволочку и тем самым включить катапульту. Чтобы проверить это, достаточно было загрузить катапульту балластом, но Чарли, не задумываясь, сам вскочил в кресло. В чем, в чем, а в недостатке храбрости его нельзя было упрекнуть.

Чарли сжал подлокотник, и сверху на него опустился прозрачный купол, выполненный из армированного пластика. Теперь он напоминал космонавта в кабине корабля — классическую картинку из детской книжки. Там со страниц на страницу кочевали именно такие конфетные красавчики.

«Это он уж напрасно, — подумал Арбен, глядя на массивный купол. — Хвастун!..»

Золотистая кучка песка медленно росла на дне пробирки. Медная проволочка истончилась настолько, что ее трудно было заметить простым глазом.

«Слезай, хватит!» — хотелось крикнуть Арбену. Но он не крикнул. Может быть, потому, что купол, под которым сидел Чарли, был звуконепроницаемым?

Как зачарованный смотрел Арбен на тоненькую песчаную струйку. Наконец-то! Струя иссякла. Пять минут прошло. Чарли улыбнулся Арбену и приветственно помахал рукой. Затем опустил руку на подлокотник… но прозрачный купол не поднялся. «Заело», — сообразил Арбен. Сквозь поблескивающую оболочку он видел, как побледнело красивое лицо Чарли. Он привстал и изо всех сил налег на препятствие, но герметический купол не поддавался. Купол служил для испытаний в ядовитой среде, и сорвать его вручную было почти невозможно.

Чарли жестами показывал Арбену на пульт. Он что-то кричал, но слов не было слышно. Однако Арбен понимал, что от него требуется: подойти к пульту и включить аварийный стоп-сигнал. Тогда катапульта будет заблокирована. С минуту Арбен делал вид, что ничего не понимает. Он разводил руками, старательно изображая на лице сочувствие. Но жесты Чарли, великолепно владевшего собой, были настолько выразительны, что дольше тянуть не было никакой возможности.

«Ангел в мышеловке», — подумал Арбен. И еще он подумал, что когда Чарли выберется из-под купола, он не простит ему проволочки.

Между прочим, медный отрезок уже не виден. Арбен медленно протянул руку к стоп-сигналу, и в этот миг его оглушил резкий звук струны, лопнувшей над самым ухом. Мертвенное оранжевое пламя вырвалось аккуратным веером из-под катапультной установки. Капсула рванулась кверху. Метра через три прозрачный купол отвалился в сторону. Поздно!.. Кто это так тонко, по-заячьи закричал? Чарли или он сам?

Высокий волнистый потолок ангара глухо охнул от многотонного удара. Дрогнули крестовины переплетений, не рассчитанные на такие нагрузки. Осколки оболочки посыпались вниз, один из них больно ударил Арбена в плечо. Арбен, задрав голову, глядел вверх, он окаменел, не в силах пошевелиться. Наверху расплывалось страшное пятно, сквозь которое пробивалось солнце. Сверху на рубашку Арбена упала тяжелая капля. Как завороженный он тронул ее пальцем, затем поспешно вытер руку тряпкой, которой десять минут назад пользовался Чарли, и опрометью бросился вон из ангара…

…Два месяца не приходил к нему Чарли. Два месяца бесплотный Альва честно выполнял возложенную на него миссию — забрать к себе все призраки темных извилин совести Арбена. Однако преследование самого Альвы в конце концом стало невыносимым. Кто виноват? Арбен, который не выполнил всех условий жесткой инструкции Ньюмора? Или Альва оказался конструктивно недоработанным? Вероятно, Ньюм раньше времени пустил свое детище в ход, чтобы решить несколько неясных для него проблем биосвязи, а затем приступить к серийному производству и выкачиванию денег из богатых клиентов.

«Он и других обманет, как меня, — размышлял Арбен, ставя машину в гараж. — Ни с чем не посчитается, лишь были бы жетоны. Ньюм — продавец иллюзий. Как только избавлюсь от Альвы, сделаю заявление в прессе…»

Арбен вышел из гаража, остановился, вдыхая ночную прохладу.

…Ангар был гораздо выше, чем гараж, — он напоминал модернистский храм, выстроенный недавно в родном городке Арбена на севере. Когда он выскочил из ангара, вокруг не было ни души — все попрятались от палящего солнца. На крик Арбена вышло несколько сонных курсантов, коротавших в тени сладкие часы учебного перерыва.

— Чего орешь на весь аэродром? — осведомился кто-то.

— Страшное приснилось? — предположил рыжий гигант с последнего курса.

— Дайте ему платочек.

— Приласкайте бедняжку, — со всех сторон посыпались предложения.

Арбен обвел всех бессмысленным взглядом.

— Э, да он, похоже, рехнулся! — В голосе рыжего зазвучала тревога. За четыре года пребывания на Базе ему пришлось насмотреться всякого: случалось, что нервы курсантов не выдерживали перегрузки.

— Пойдем-ка, брат, в тень, — сочувственно сказал кто-то и крепко взял Арбена за руку.

Арбен умоляюще глядел на обступивших его курсантов. Казалось, он хотел их о чем-то попросить, но не решался. Насмешливые и равнодушные лица сливались в одну страшную маску.

— Что ж ты? Растревожил всех — и молчок?

— Так не пойдет.

— Он язык проглотил.

— А где Чарли? — спохватился кто-то. — Он-то сразу поставит точный диагноз.

— Он был со мной, а потом куда-то исчез.

— Чарли!

— Красавчик! — позвало сразу несколько голосов.

— Ангелок!

Арбен вздрогнул, как от удара.

— Там… там… — проговорил он, указывая на ангар.

— Ну, что там? — терпеливо, как у ребенка, спросил рыжий, делая жест, чтобы все замолчали.

— Там… Чарли…

— В ангаре?

— На потолке…

— Ясно, на потолке. Где же ему еще быть? — радостно подтвердил рыжий. — Потеря ориентации в пространстве, — вполголоса бросил он курсантам.

Кто-то покачал головой. Если это так, бедняге не приходится завидовать.

Шумная ватага со смехом и шутками вошла в ангар. Арбен остался один. Даже сквозь толстую подошву ощущался жар базальтовых плит, которыми был выстлан учебный малый аэродром. Отвесные солнечные лучи жгли и жалили. Грязный пот тек по лицу, Арбен не вытирал его. Он стоял неподвижно.

…Он стоял неподвижно, наслаждаясь ночным холодом. Альвы пока можно не опасаться: он, наверно, бредет еще где-то в центре. Видно, никуда не деться от воспоминаний, особенно такого свойства. Он попытался. Не вышло. Значит, Чарли будет с ним до гроба.

Только когда совсем закоченел, Арбен отправился к себе. «Утром зайду к медикам. Скажу — обычный ожог», — подумал он, запирая за собой дверь комнаты.

Но идти к медикам не пришлось. К утру боль почти прошла. Весело насвистывая, он включил видеофон. Хорошенькая секретарша, увидев Арбена, поспешно отвела глаза в сторону: она до сих пор не научилась выносить его взгляда.

— Я сегодня не буду в отделе, — небрежно сказал Арбен.

— Что передать? — вскинула брови секретарша.

— Еду к Ньюмору. Надо обсудить одну идею.

— К Ньюмору? — переспросила она.

— Да.

— А он уже звонил сюда, — неожиданно сказала секретарша.

— К вам?

— Ну да, в компанию.

«Странно», — подумал Арбен,

— Доктор Ньюмор сказал, что у вас к нему важное дело. И просил, чтобы вас не задерживали.

«Трогательная забота о будущем разоблачителе», — усмехнулся Арбен, выключая экран.

Где-то сейчас Альва? Приблизился, наверно, за ночь к его дому? А может, бродит бесцельно по улицам, потеряв ориентир? Откуда бедняге знать, что жить ему остается совсем немного? И убьет его — какая ирония судьбы! — сам создатель. Скоро Арбен снова возвратится в прежнее состояние, а Альва исчезнет, растает, распадется на элементарные частицы. Интересно, как это произойдет: постепенно или сразу, в виде этакого фейерверка? Можно спросить у Ньюма. Впрочем, лучше не надо: вряд ли разговор на эту тему будет ему приятен.

Голову Арбен старался не поворачивать — вчерашнее происшествие давало себя знать, но даже боль не могла испортить радужного настроения.

…Чарли? Который? А, это тот, что влип в потолок ангара. Поделом. Хвастовство никогда не доводит до добра. Но при чем здесь он, Арбен?

Вместе с рассветом исчезли ночные страхи, и к Арбену вернулась самоуверенность. Может быть, не ехать к Ньюмору? Оставить все, как есть? Но он отверг эту мысль. Слишком живо было воспоминание о ночной погоне по пустынной улице и вокруг подземки. А не подвернись ему этот купол, давший возможность перехитрить Альву? Подумать страшно… И потом Чарли, так неожиданно и грозно явившийся из небытия, прорвав толщу почти двухмесячного полного забвения. В таком случае грош цена ньюморовскому изобретению. Пусть Ньюмор поищет других дураков. Едва ли ему это удастся после такой неудачи, которая явилась, вероятно, плодом поспешности и едва не стоила Арбену жизни. Ньюмор обманул его. Так станет ли он, Арбен, молчать, набрав воды в рот?

Раньше, до Альвы, он был больным, теперь стал здоровым. Неужели ему хочется возвратиться в прежнее состояние? Был больным… Никто из окружающих не знал, что все болезни, одолевающие Арбена, сводятся к одной, имя которой — Чарли. Кошмары измучили инженера, лишили сна, издергали нервы, заставили дрожать руки. Ньюмор тогда намекнул, что Альва может навсегда исцелить от дурных воспоминаний. Мог ли он отказаться от такого шанса?!

…Но теперь-то он будет знать, как быть. Он прогонит Чарли, если тот придет к нему. Да, попросту прогонит.

— …Ты убийца, — как всегда, произнесет Красавчик.

— Ложь, — спокойно ответит Арбен.

— Ложь? — удивится Чарли. — А кто же тогда убил меня?

— Ты сам. Вернее, твоя гордыня. Спасение наше — в смирении.

— Ах, так это, значит, моя гордыня промедлила включить сбрасыватель оболочки, когда я сидел в катапульте?

…Ядовитый голос Чарли прозвучал так явственно, что Арбен вздрогнул и обернулся. Все в порядке. Машина миновала огромный купол политеатра и теперь мчалась по мосту, соединяющему восточную и западную части города. Автоводитель вел машину по кратчайшему пути в место, указанное Арбеном. Светящийся пунктир на стереокарте указывал, что пройдено уже больше половины расстояния.

«Ньюмор уже ждет меня, наверно», — подумал Арбен, глядя сквозь ажурные мостовые пролеты на тяжелые свинцовые волны. Река, разделявшая город, никогда, даже в самые лютые морозы, не замерзала, — слишком обильно пополнял ее Уэстерн радиоактивными отбросами. Странно было видеть зимой, среди заснеженных берегов, дымящуюся черную воду, лениво идущую к заливу. Правда, компания уверяла, что отбросы абсолютно безвредны для жизни. И действительно, рыба в реке не переводилась. Но горожане все-таки избегали купаться в реке, и пляжи вечно пустовали.

По мере того как светящаяся пунктирная линия на пульте удлинялась, в душе Арбена росло смутное беспокойство. Его начало волновать, что Ньюмор назначил встречу на биоцентре. Арбен бывал там несколько раз и знал, что въезд на биоцентр на машине воспрещен. Арбен войдет в нейтритовую дверь и поднесет к окошечку величиной с ладонь блокнотный листок с автографом Ньюмора. Там, за окошечком, электронный мозг быстро и безошибочно установит подлинность пропуска — возможность подделки исключена, — и луч фотоэлемента не спеша мигнет. Турникет сделает полный оборот, и путь к Ньюмору свободен. А там-то уж он будет под крылышком Ньюма. Если Альва проникнет и туда — значит, они погибнут все вместе. Надо надеяться, хитромудрый Ньюмор подумал об этом. Наверно, он подготовился к опасному визиту, обклеив стены ионопластиком.

Машина затормозила так резко, что Арбен едва не ударился о щиток. Притупившаяся боль в затылке тотчас напомнила о себе. Арбен глянул вперед и выругался. Площадь перед входом в биоцентр была огорожена. «Подземные работы. Проезд временно закрыт» — извещала табличка.

Ровный лед совсем по-зимнему блестел в лучах утреннего солнца. Арбен сидел в кабине, собираясь с духом. «Откуда быть здесь Альве? — успокаивал он себя, оглядываясь. — За два месяца у него, наверно, выработалось какое-то подобие рефлексов, и он знает, запомнил, что в это время я бываю не здесь, а на противоположном конце города, на территории Уэстерна. Ньюм звонил. Он ждет меня».

Решившись, Арбен рывком открыл дверцу и выпрыгнул из машины. Сегодня было, пожалуй, еще холоднее, чем вчера. Ледяная поверхность площади сухо блестела. «Странный лед», — подумал Арбен. Он с первого же шага поскользнулся и едва не упал. Рука коснулась жесткой искрящейся поверхности. «Искусственный лед», — осенило Арбена. Так и есть. Какой идиот залил площадь? Кому понадобился лед? И почему не воспользоваться для этого обычной водой? Ах, да, температура вчера была около нуля, вода бы попросту не замерзла…

Вспомнив детство, Арбен попытался было разбежаться, чтобы заскользить, но упругая волна ударила в лицо так, что он задохнулся и едва удержался на ногах. «Ничего, скоро уже не будет этого проклятого ограничителя скорости», — подумал он, осторожно продвигаясь вперед.

Людей на площади почти не было. Только по краям двигалось несколько прохожих. Там было, наверно, не так скользко. Но Арбен решил пересечь площадь по кратчайшему пути.

Занятый своими мыслями, Арбен не сразу заметил, как от памятника, возвышавшегося в центре площади, отделилась фигура и двинулась ему навстречу.

— Чарли!.. Опять… — пробормотал Арбен, снова опуская взгляд.

Но это был не Чарли.

Когда Арбен понял, в чем дело, было поздно. Навстречу инженеру двигался его двойник, его вторая половина — Альва.

Время было упущено. Кроме того, возможность маневра на скользкой поверхности для Арбена была ограничена. Что же касается Альвы, то ему было безразлично — лед под ним или асфальт.

Арбен все же сделал попытку увернуться от встречи, но тут же остановился. Не лучше ли разом покончить со всем? И он, улыбнувшись, пошел навстречу призрачному двойнику… Навстречу тягостным воспоминаниям, навстречу Чарли, навстречу тайным угрызениям — навстречу собственной совести.

«Как он все же смог узнать, что я буду на площади в это утро? Неужели Альва приобрел телепатические свойства?» Это было последнее, что успел подумать Арбен.

Взрыв прозвучал приглушенно. На месте вспышки поднялся вверх бурый гриб средних размеров. Площадь, еще минуту назад выглядевшая почти пустынной, вдруг ожила. В любом городе в любое время дня всегда найдется достаточно людей, которые ни за что не упустят возможности поглазеть на уличное происшествие — будь то столкновение двух геликоптеров, упавших на дорогу, или внезапный обморок прохожего.

— Труба лопнула, — высказал кто-то предположение.

— Ничего подобного. Петарду взорвали, я сам видел, — уверял другой.

Кольцо вокруг бурого облака увеличивалось: подходили все новые и новые зеваки. Однако никто не решался приблизиться к непонятному феномену, все выдерживали почтительное расстояние.

— Петарда дает только белый дым.

— Дым может быть любым: все зависит от добавляемых солей, — заметил бас.

— А вы откуда знаете? Сами взрывали?

— Вчера в политеатре взорвали такую же, — перебил взволнованный голос. — Жена в обморок упала… Представляете? В середине представления вдруг в задних рядах что-то хлопает. Ну, мы сидим, не обращаем внимания: мало ли что? Может, это режиссер придумал какой-то новый шумовой эффект? Сейчас такие штуки в моде… Оборачиваюсь — прямо на нас ползет белое облако. Публика волнуется, кричит. Чувствую — в горле першит. Подступают слезы. «Слезоточивая» — кто-то кричит. Я жену на руки — и к выходу. А там толчея… Спектакль, конечно, сорвался.

— На днях в Восточном храме такую же мерзость учинили, — сказала суровая старуха в черном.

— Спектакль прервали?

— Богохульник, — отрезала старуха.

Облако странной формы, собравшее большую толпу, постепенно рассеивалось, вытягиваясь в высокий столб, расширявшийся кверху.

— Я все видел с самого начала, — взволнованно говорил кто-то. — Вижу — человек идет по площади. Вернее, не идет, а скользит — чуть не падает.

— Куда ж он идет?

— А вон туда. — Рассказчик кивнул в сторону старого памятника. Идиллическая группа изображала пастуха и пастушку на отдыхе. — Ну, идет и идет. Тут из-за памятника навстречу ему выходит второй человек. Я глазам не верю: оба одинаковы, близнецы, да и только…

— Ясно, — констатировал молодой человек. — Из одного получилось два, и оба одинаковые.

В толпе понимающе заулыбались.

— Дайте досказать, — продолжал рассказчик. — Они шли навстречу друг другу. Медленно этак, не спеша. Тот, что вышел из-за памятника, даже руки протянул навстречу другому. Сейчас, думаю, обнимутся. А они чуть коснулись друг друга — так сразу и взрыв…

— Ай-яй-яй! — покачал головой молодой человек, добровольно принявший на себя роль увеселителя толпы. — Вот баловники-то!

— А сами-то они… эти двое… куда они девались? — спросила старуха в черном.

— Не знаю… не заметил… по-моему, они исчезли, — растерялся рассказчик.

— Как это исчезли? — спросила старуха, словно рассказчик отвечал за все происшедшее. — Они исчезнуть не могли. Это были ангелы господни, и они теперь находятся среди нас, — торжественно заключила она.

Со всех сторон посыпались насмешки.

— Ангелы взорвались! — с восторгом завизжал мальчишка с красным от холода носом.

— Реактивные ангелы, — пробасил мужчина.

В разгар веселья из автоматических ворот вышел бледный человек. Толпа затихла. Человек шагал уверенно, не оскользаясь — подошвы его ботинок были снабжены антифрикционными шипами.

— Это Ньюмор, — прошел шепоток. Знаменитого физика многие знали в лицо — он часто появлялся на экранах видеозоров.

Кольцо расступилось, и Ньюмор подошел к самому газовому столбу, темная сердцевина которого к этому времени заметно посветлела. Ньюмор вынул карманный дозиметр и сунул его в дым. Только теперь люди подумали об опасности радиации. Передние пятились, тесня стоящих сзади.

Ньюмор посмотрел на шкалу дозиметра и озабоченно покачал головой.

— Объясните, что случилось? — спросил молодой человек.

— Неужели это подземные трубы? — спросил кто-то.

— Вы правы, — не глядя, хмуро бросил Ньюмор. — Лопнула подземная магистраль.

— Вот видите! А я что говорил!

Ньюмор достал пакетик, разорвал его и высыпал белый порошок прямо в медленно колеблющийся дым. Остатки дыма начали быстро рассеиваться, в нем образовывались провалы. Через минуту бурый столб улетучился. На его месте появилась глубокая воронка, на дне ее маслянисто поблескивала темная жидкость. Наиболее отважные, заглянувшие внутрь, ощутили грозовой запах озона.

— Тех, кому жизнь дорога, прошу очистить площадь, — резко произнес Ньюмор.

Толкаясь, зрители поспешно стали расходиться, осторожно ступая по искусственному льду, выстлавшему площадь.