На новом месте мы могли завтракать раздельно или вдвоем, по настроению. Я варила себе кофе, бросала в него кружок лайма, резала кубиками крошечные сладчайшие бананчики, липнущие к ножу, оранжевую папайю и спелое манго цвета утиного желтка, заливала фруктовый салат йогуртом местного производства без крахмала и сахара и располагалась за столиком на лоджии. Йогурт вкусен, и молоко здесь просто волшебное. Так бы и питалась одними манго, запивая вкуснейшим meili. Все молочные производства в Таиланде заведены, кажется, в основном для иностранцев. Тайцы больше пьют соевое молоко с шоколадом и другими добавками, до Рамы IX коров выращивали в основном на мясо. Но король профинансировал программу, призвал свой народ заняться производством молочки, и население с радостью принялось за новое дело. Многие считают, что организм тайца не приспособлен расщеплять молочный белок. А может быть, это миф. Живут фаранги здесь и мало что доподлинно знают о народе, в стране которого поселились. Но никогда не называть их детьми, не проводить параллель между их добротой и детской наивностью – научились. Для тайца сравнение с ребенком равносильно констатации его глупости. Во всех этих тонкостях я потихоньку начала разбираться, общаясь с людьми в хорошо кондиционированных магазинчиках сети под названием 7/11, на рынке, на пляже, собирая информацию с миру по нитке.

Я глотала кофе, любовалась шевелением пальмовых перьев внизу, разглядывала извивы кованых ножек стола и стульев, которые поддерживали сиденья и столешницу, инкрустированные цветным камнем в виде симметричных цветочных лепестков. Совсем недалеко шевелилось чешуйчатое, почти белое под утренним солнцем тело моря. Желтоклювые деловитые птицы, немного похожие на дроздов, прилетали и разгуливали по крашеным перилам в метре от меня.

После завтрака я распахивала двери на лестничную клетку и раздвигала стеклянные створки лоджии, давая сквозняку двигать охлаждаемый собственным движением воздух. Ветер осваивался и принимался гулять по студии, бузить и шарахаться с улицы через квартиру и всю лестничную клетку до лифта, хлопая и шурша всем, что попадалось, и так же некоординированно и беспорядочно – обратно. Зато дышалось легко, и не требовалась надоедливая работа кондиционера. Можно сделать записи в дневнике, найти для скачивания нужный фильм и книгу. Потом мы могли со Старым вместе отправиться на прогулку, бродить до самого обеда. Вдоль набережной и по всему бесконечному пляжу разгоралась торговля. Старик покупал для меня огромные крученые сахарно-белые раковины, коих скопилась уже целая коллекция, керамических рыб – молочных карпов, усеянных алыми пятнами, смоляные вазы, испещренные гибкими резными драконами, зеркальца в рисунчатых футлярах с изображениями слонов, и бабочек, и цветов, вискозные сарафаны и шальвары, саронги ручного крашения, трескучих деревянных жаб и мужскую соломенную шляпу, которая мне так понравилась. Старый разбирался в жемчуге и долго перебирая и рассматривая у разных торговцев, выбрал наконец для меня несколько ниток: крупный ярко-белый, продолговатой формы, черный круглый с бронзовым и медным отливом разного оттенка у каждой отдельной бусины, розовый с серебром – длинная нитка мелких, нежных горошин; несколько нитей ровного круглого бело-молочного и, наконец, странный, корявый, уродливый фиолетово-черный.

– Этот жемчуг имеет название: барокко. Ну-с, барышня, что означает это слово? Да-да, ты прекрасно знаешь, стиль, ну, а дословно? Причудливый, странный, склонный к излишествам, порочный, perola barroca – жемчужина неправильной формы, жемчужина с пороком.

– Старый, это самый модный теперь жемчуг! С червоточинкой, с чертовщинкой!

Моему восторгу не было предела. Всё мое женское естество торжествовало, пело и сияло во мне. Я погрузила дары в мягкое чрево тут же купленной наволочки, шитой бисером по контуру аппликации в виде трубящего победу бежевого слона, и мы отправились выбирать уличную кухню с несколькими столиками, дабы сытно пообедать.

Мы прошлись по Чаепрыку в сторону Сукхумвита и уселись под соломенной крышей за покрытый простой клеенкой стол. Сто раз повторив «ноу спайси» и приправив эту просьбу отчаянной жестикуляцией и «страшными» глазами, дабы нам не подали перченой по-тайски пищи, мы заказали великий суп, суп супов – том ям кун, салат сом-там и патай – жареную лапшу с курицей и овощами. Перед нами поставили графин ледяной воды, принесли круглые ложки с короткой ручкой из нержавейки, такие же вилки с совершенно тупыми зубцами и вдобавок палочки. Сами тайцы едят ложками и палочками, но часто можно увидеть, как запросто орудуют вилками.

Пища тайской кухни готовится быстро. На крохотные кусочки рубится белое мясо и три минуты шкварчит на огне вместе с яйцом, завитками пророщенных бобов, цветной капустой, зеленью и перетертой в ступке смесью специй и трав. В круглом дуршлаге на мгновенье погружается в кипяток лапша и тоже обжаривается, политая несколькими соусами. Дымится суп, приготовленный волшебно скоро, растираются в деревянной ступке ингредиенты салата. Летают пестик и ложка, рубится-стружится зеленая папайя, недоспелые мелкие хрусткие помидоры…

– Ты посмотри, какие молодцы в этой кухне: сколько креветок в супе: девять, одиннадцать, тринадцать! В кафешке около нас в два раза меньше. А грибов этих соломенных! Нет. Не съесть, – улыбается Старик.

– Надо было один на двоих заказывать. И порция сом-тама огромная. Какое сочетание соусов! Необыкновенно ароматно. Здесь, видно, готовят больше для тайцев, не очень ориентируясь на фарангов. Они, мне кажется, несколько удивлены, что мы сюда явились. Надо одну лапшу сразу попросить упаковать с собой. Не справимся. Придется вечером в микроволновке разогревать, – отвечаю я, прекрасно понимая, что тайскую пищу разогревать грех, а в микроволновке – вообще извращение. Тем более что Старый этих разогреваний и в России-то не признавал.

– Не возьмем. У тайцев принято есть только свежеприготовленную на «коротком» огне пищу. У них и холодильников-to почти ни у кого нет. Будем и мы как тайцы, покуда мы здесь. А вечером выскочим на угол, схватим по жирненькому сомику, запеченному на открытых углях, – подтверждает мои мысли Старый.

На дне глубокой керамической пиалы, все еще благоухающей кокосовыми сливками, рыбным соусом «нам-пла» и кориандром, остаются жесткие пахучие кусочки галангала – азиатского имбиря, лемонграсс и рваные листья каффир-лайма. Этот обильный букет не предназначен для поедания.

– Фаранги пытаются это жевать поначалу, – будто слышит мои мысли Старик.

– А откуда это слово, «фаранг»? – ловлю его я.

– Кто-то предполагает – искаженное «француз»-«франк»-«фаранг». Все же страны вокруг были колониями, под Францией, оттуда и пришли сюда иностранцы. Кто-то считает, будто слово напоминает по звучанию название безвкусного бесцветного фрукта. У нас это гуава. Имеется в виду, наверно, что мы, европейцы, – белые. Бесцветные. Кто знает.