Она приехала в этот раз на красном «Ярисе» и повезла меня в торгово-развлекательный центр «Фестивальный» угощать суши в японском ресторане. Мне показалась она похудевшей, более подтянутой и ладной. Волосы ее были гладко зачесаны и собраны в узел, что ей очень шло. Она почти ничего не ела – «Боюсь растерять достижения: сидела на диете», – но мне радушно предлагала попробовать то одно, то другое. Потом мы перебрались в европейское кафе на третьем этаже и выпили коньяку и кофе. Беседа не очень клеилась. То, что Нари не испытывает особой любви к Москве, что учиться в главном универе России для нее было дорого, что друзей она там так и не завела, а на преподавателей обижалась за отсутствие должного внимания, повторено было неоднократно.

– Понимаете, я голодала. Мои родители больше были обеспокоены судьбой брата, и меня не спешили поддерживать материально. Но перед соседями делали вид: отправляли посылки с лапшой.

– Но если вам лично так не понравилось в Москве, почему же младшие не остались учиться в Таиланде? – недоумевала я.

– Знаете, тут был такой человек, он хорошо рекламировал русское образование, оформлял необходимые документы… Это его бизнес. Родители его мнению очень доверяли.

– Он что, русский?

– Нет, таец.

– Ничего не понимаю! Но почему именно Россия? – задав вопрос, я вдруг осознала верный ответ, который, разумеется, не получила бы от Нари: русскоязычные туристы – сейчас основной хлеб курортов Таиланда. Да-да, наплыв соотечественников столь бурно увеличивается, что тайцы, владеющие русским, получают неограниченные возможности заработков. Сфера туризма – безбедное существование. А риелторский бизнес, юридические услуги! Это же непочатый край работы для переводчика. Ярослав рассказывал, а здесь все подтвердилось: русские скупают в Тайе береговую недвижимость, как голодные, несмотря на отсутствие каких-либо льгот в получении вида на жительство или права на землю, несмотря на необходимость ежемесячного продления визы и кучи других минусов! Притяжение тепла. Обилие солнца, близость залива, экзотика – русские очумели от непривычного. Завершает выбор низкая цена на недвижимость. В Европе зима прохладная, даже в Испании и на Крите она есть. А здесь – никогда! Камбоджа еще не оправилась от «красных» последствий, во Вьетнаме климат слишком влажный, гнилой, в Мьянме вообще кошмарная политическая ситуация, в других странах Тихого океана – свои заморочки, вот и ринулся русский народец, тот, что с каким-то достатком, в благословенный Тай. Родители Нари были дальновидны. Больше вопросов я не задавала.

Нари смотрела на меня заботливыми миндалевидными, цвета горького шоколада глазами, видела, что мне грустно и не знала, что предпринять.

– Хотите еще коньяку? Я вполне платежеспособна. Правда, для этого вкалываю как лошадь.

– Столько работы в Храме Истины?

– О, нет, не только! Я перевожу на русский и обратно документацию, делаю синхронный перевод встреч, сотрудничаю с мэрией, полицией, с частными компаниями по продаже недвижимости, и еще бог знает что!

Я улыбнулась тому, что так правильно оценила ситуацию раньше ее слов.

– А хотите, я познакомлю вас с мальчиками из бой-тауна и с катоями Walking street? Они занятные. Едем?

Я согласилась.

Мальчики, предназначенные развлекать мужчин, гибкие, миловидные, хрупкие в кости, пританцовывали куда пластичнее подавляющего большинства девочек на продажу. Их стрижки и укладки упругих густых шевелюр удивляли разнообразием и фантазией линий, смелостью находок и возможностями парикмахеров в работе с азиатскими волосами.

– У тайцев волосы растут, где надо: почти нигде на теле, но все – на голове, – тон Нари, как обычно, был несколько безапелляционным. Зеркальная гладкость рук и ног, шелковость живота и груди, действительно является нежным качеством жителей Тайя всех полов, которых, как известно, здесь не два, как положено, а больше.

Мальчики крутились, юлили, все как один обтянутые узкими брючками, короткими трикотажными облипками или безрукавыми рубашками с кокетливо приподнятыми воротничками. Бои-геи не гнушались предлагать массаж и женщинам, случайно или из любопытства забредшим в их вотчину, в их подвижное, небезопасное царство. Мы заглянули в два душноватых клуба, где черноголовые, стриженые как для конкурса парикмахеров, гибкие однополые пары предавались свободной любви, исторгая вопли восторга и демонстрируя некоторую пластическую изобретательность. Куда меньшей фантазией обладали разнополые партнеры в клубах соседних переулков, где высшим пилотажем оказалось уложить даму на колени одному из ни в чем не повинных зрителей и приняться за работу, используя вполне правдоподобный муляж гениталий, прячущий внутри себя живую плоть, принадлежащую исполнителю шоу.

Злачные места были похожи одно на другое и шокировали меня только в первые минуты. Потом муляжи, имитация и обыденность происходящего определили все по своим местам, и потребовалось немного алкоголя, чтобы вновь скисшее мое настроение чуть исправилось.

Поход по прокуренным, старательно охлаждаемым шумными кондиционерами стрип-барам, которые безуспешно пытались прятать в потемках свою обшарпанность и неухоженность, завершился посещением знаменитого Х-шоу, еще одного не очень отлаженного, выполняемого с ленцой аттракциона. Полностью обнаженные, полногрудые высокие девушки несколько скованно продефилировали тонкокостной модельной стайкой и неловко потанцевали перед набившимися в затхлый зальчик японцами, китайцами, немцами и русскими, прежде чем неожиданно высвободить и представить на обозрение публики таившиеся до времени, упрятанные, зажатые между бедер мужские гениталии.

Нари восторженно заулыбалась, стиснула мою руку:

– Видишь, видишь?! Вот они! Поняла? – Она не заметила, как перешла на «ты», не скрывала радости человека, делающего невероятный подарок. – Теперь идем, я тебя познакомлю с катоями лично. Здесь, рядом, в двух шагах.

На высоком «стакане», круглом постаменте с блестящим шестом посредине, держась за него, пританцовывали, покрикивали, приветственно махали руками красивые, упакованные в яркий макияж и откровенные одежды катои. Еще стайка активно привлекала к себе внимание, перемещаясь по площадке перед баром. Глубокие декольте коротких топов, или плотные бюстье, поддерживающие идеальной формы объемные груди, шорты, едва прикрывающие упругие ягодицы, яркий трикотаж, повторяющий выразительные, гнутые линии бедер, длинные ухоженные волосы, холеная лоснящаяся кожа, долгие ноги в обуви на преувеличенно высоких каблуках – все откровенно предъявлялось, демонстрировалось, предлагалось. В их жестах, мизансценах, манере улыбаться, смотреть, поворачивать голову, поправлять волосы и платье, вставать, садиться, ходить, открывать сумочку, доставать зеркальце, заглядывать в него, держать сигарету, дотрагиваться друг до друга – во всем их существовании не было ничего от мужчин. И ничего от трансвеститов, кривляющихся в имитации. Леди-бои казались до такой степени женственными, притягательными, манкими, что от них было трудно оторвать взгляд. Бесспорно эффектные, они в полной мере осознавали это. Их поведение напоминало какой-то театр представления, подчинялось особым законам острейшей экстравагантности, вычурности, излома. Они казались невероятными живыми игрушками, забавными и прельстительными.

– Они все… м-м-м… сделаны, как те, в Х-шоу? – решила я уточнить.

– Нравятся? Нет, здесь присутствует разнообразие. – Нари порой удивляла использованием точных литературных выражений. – Есть те, которые не делали вообще никаких операций, но рано начали принимать гормоны. У них женственные фигуры, маленькая грудь, низкий голос, кадык, они миловидны, но недостаточно хороши. Другие делают грудь, исправляют линии бедер, ног, убирают кадык, утончают черты лица, даже голосовые связки оперируют, но оставляют член. Многие из тех, кого ты сейчас видишь – таковы. Вот та блондинка в розовом платье и вот эта, пышногрудая, в кепи. Ну, и, естественно, постоянный прием гормонов. Но есть и те, что полностью меняют пол. Кат. Cut. Отрезание. Перестройка гениталий на женские. Хирурги всё научились делать. Были бы деньги и желание. Все мы – не мужчины и не женщины. Мы – катои, третий пол. – Нари становилась все более откровенна, сказывалось выпитое. – Мы – высшая раса. Мы сами, осознанно, выбрали свою половую принадлежность. Мы научились обретать предельную женственность. Вы же видите, как мы пластичны, изящны, выразительны! Это поражает всех! Как отличить леди-боя от женщины на наших улицах, за прилавками магазинов, в кафе, в офисах, всюду? Если девушка выше обычного роста, хороша собой, ухоженна и обладает особым даром очаровывать – это одна из нас. Мы стали такими, какими многим из вас, обычных женщин, быть не дано. Мы сами себя формируем, мы выполняем функцию Бога. Мы – чудо. – Нари перевела дыхание, будто закончив декламировать какой-то литературный отрывок, будто повторила заученное и уже много раз до этого произнесенное. – Когда я уезжала в Россию учиться, я была мальчиком, не начинала даже гормонотерапию. Все сделано за последние четыре года. Еще подробности? Хочешь, я разденусь?!

Я смотрела на Нари, не слишком похожую на тех экзотических птиц, что спешили сейчас к ней, здоровались, обнимались, целовали ее в щеки, вытягивая шейки и надувая губы, заглядывали ей в глаза, щебетали, оборачивались ко мне, чуть приседали плотно сдвинутыми коленями, подавали мне свои тонкие, когтистые лапки, заманчиво улыбались… Она была другой: строгой, умеренно накрашенной, элегантно одетой, куда более спокойной и ровной. У нее совсем другая профессия, этим все сказано.

– Давайте выпьем! Так давно не виделись! – на беглом английском предложила высокая блондинка в розовом вечернем платье, облегающем тончайшую талию и бедра идеальной округлости. Мы переместились к стойке. Душные, терпкие запахи, источаемые птицами, дурманили. Новая порция легкого алкоголя успокоила и развеселила.

– Давайте делать фото! – обратилась ко мне тоже на приличном английском юркая брюнетка. Меня зовут Кики, смотри, какая у меня грудь! – И она привычным жестом открыла идеальную форму и розовые нежные соски, чуть наклонилась сбоку ко мне. Снимите нас так! Нет, не на телефон! У кого с собой хорошая камера? – Она вытягивала вперед одну руку и помахивала изящной кистью, будто зовя к себе, другой же продолжала разминать грудь и теребить попеременно соски: – Надо, чтобы они торчали, ведь правда красиво? – кокетливо приподняла она плечико, призывно полизывая языком верхнюю губу. Появилась камера с огромным объективом, защелкал затвор, спектакль развивался: к фотосессии топлес присоединились еще три красотки. Стянув с плеч лямочки, они шутливо вздергивали друг другу груди, томно или со смехом глядя в объектив. Они вились вокруг меня, магнетизируя воздух, наполняя его флюидами таинственного мира, выставившего себя на всеобщее обозрение, но остающегося неразгаданным, обреченного на вечное любопытство и вечное непонимание. Образы великого Бёрдсли, открытого Стариком для меня в далеком времени Дома и Сада, явили себя здесь, где о нем ничего не ведают те, кем грезил безумный Обри, возлюбя, о чем каялся, что ненавидел, чем дышал свою краткую, тесную, перенасыщенную жизнь. О, если бы столетие назад мог предположить пожилой, чудовищно усталый юноша то, что возможно ныне! Вот они – мифические дети Гермеса и Афродиты, вьются вкруг юной наивности, как, должно быть, вились эфемерно вкруг своего создателя, что рисовал и рисовал их портреты, стараясь успеть до накатывающейся смерти. До смерти, совмещенной и отождествленной философом с вычурной идеей гермафродитизма, высшего проявления бытия. Что за люди вы, тайцы, как, по каким причинам изобрели вы само понятие катой, кхатэй, катэи? Зачем научились лучше всех в мире хирургической магии и психическим волшебствам, вскрыли, наконец, средоточие заговора света и тьмы, нашли путь к совершенству?! Ибо разве не есть высшее проявление изощренности эти душные тепличные орхидеи, этот искусственный соблазн, этот высший пилотаж изыска и вульгарности, соединенных в волшебном тигле мудреца?!

Рай греха закручивался спиралью вкруг Сандры, шипел и извивался демонами, прельстительными и жуткими одновременно.

Сандре примстился прекрасный андрогин с мягкой грудью и тяжкими чреслами, в египетском головном уборе. Он держит в руках два кувшина. Он смешивает два потока воды, два начала – холодное и горячее. Животворящее и умертвляющее. Слева от существа тянется вверх Лотос с тремя белыми цветками, над Лотосом порхает бабочка, душа, которая должна пить нектар из источника жизни. В небесах вновь устанавливается двойственность. Рядом с семью астрологическими планетами виден символ Меркурия, посланника Солнца, как символ подлинного познания. А за гранью небосвода – неисчислимое количество диких, никому не принадлежащих лун…

Андрогины продолжали свой наивный шабаш, приподнимали подолы коротких одежд, демонстрируя неприкрытые бельем чресла, подставляли камере бедра. Одно из существ, затаенно глядевшее во всё время резвого веселья со стороны, вошло в круг, тоже стыдливо приобнажило бедра, – Cut! Cut! – разворот корпуса, оголенные ягодицы, наклон и счастливое таинство обладания мечтанным бутоном открывается Сандре и тем, кто совсем близко. Сандру не смущает такая откровенность, она видит нежные женские гениталии, и ей кажется, это – девочка, всегда бывшая девочкой, родившаяся девочкой, никогда себя никем кроме девочки не ощущавшая, девочка, которая не носит белья, оставаясь целомудренной и чистой. Миг промелькивает и возвращается, останавливается. Вне его все продолжает крутиться. Эта задержка времени, затянувшееся мгновение, тихими огромными глазами вглядывается в ту, что не чувствует себя совершенством, однако, помимо устремлений и решений несет в себе две ипостаси, секрет, ключ к которому никогда не существовал. Среди единообразия азиатских, юго-восточных глаз, с веками, чуть потянутыми книзу, безразличных или наигранно кокетливых, или притворно покорных, или нагловатых, мимо тебя или в упор глядящих, трудно заметить печальные вздрагивания, тщательно скрываемые за одной из обиходных масок. Эти глаза казались темнее, и мрак их стекал и проливался, марая и портя привычное настроение фривольных заработков. Глаза эти распространились шире и выше лица, готовые покинуть его вовсе, оставив слепым невнятно улыбающийся рот.

Ночь втянула в себя всю черноту космоса и окончательно загустела перед рассветом. Мы поднялись вдвоем по Южной до скрещения со Второй. Я попросила Нари оставить меня здесь одну, она попрощалась, и её автомобиль красным пятном метнулся между черных еще стен.

Я продвинулась в прорехи переулков, сразу наткнулась на стоянку мотобайков и арендовала у еле проснувшегося хозяина чистенький серебристый скутер. Потом сделала пару широких кругов по знакомому Протамнаку, забирая сначала спиралью вверх, к золотому Будде и смотровой площадке, глянула вниз на свалку огней неприбранного города и скатилась мимо заваленных мусором пустырей и ухоженного сквера в нарядных пальмах и приторном стриженом кустарнике – к подножию холма.