Оставив пленника, татары направились к замку. Их отряд уже без опасения приблизился к Княжеской башне.
Стоя у окна, пан Петр узнал Амурата. Последний, как всегда, улыбался.
— Твоя милость, — увидев старосту, крикнул татарский посол. — Мустафа-бей спрашивает: «Как долго ты будешь упорствовать?» Теперь время пошло на мгновения: мальчик может умереть раньше твоего согласия. Поторопись!.. Неужели тебе приятно лицезреть последние судороги твоего ребенка! Каких-то полдня — и ворон сядет на его голову, чтобы начать выклевывать глаза!
Не зная, как избавить себя от этих ужасных предсказаний, пан Петр закрыл ладонями лицо. Ему следовало бы отойти от окна — но что-то удерживало несчастного. Разговор все-таки оставлял надежду.
— Почему молчишь, твоя милость? — безжалостный посол продолжал улыбаться. — Или тебе не жаль сына?.. О да, конечно, ведь ценою его крови ты сохранишь свою честь! Ты — жестокий, пан Скарга. У тебя нет сердца. Мы потому и подняли твоего сына так высоко, чтобы показать, как ты бессердечен! Но еще есть время, старик! Подумай! Хорошенько подумай! Твои люди — за твоего сына. Мы предлагаем честную сделку. Мустафа-бей готов даже поторговаться... Должен признать, что мы впервые встречаем такого упрямца. Ты — сыноубийца, пан Скарга. По законам нашей страны тебя следует покарать. Но я говорю: еще не поздно, старик! Твой сын слишком слаб, он едва дышит — но он еще жив! Ты можешь спасти его! Подумай, пан сыноубийца!
Собрав остатки самообладания, пан Петр наконец дал знать татарину, что хочет говорить. Негромко, но твердо он ответил:
— Ступай себе, Амурат. Тебе не удастся разжалобить меня. И передай бею, что он не получит моих людей...
Эти слова были услышаны на замковом дворе. Осажденные онемели. С одной стороны они видели беззащитного умирающего мальчика, привязанного к столбу, а с другой слышали тихое, но упрямое «нет» его отца. И это «нет» в противовес всему отзывалось в их сердце не радостью, а болью. Иные уже готовы были предложить себя в обмен на мальчика...
— Ну и напрасно! — сказал татарский посол. — Ты не расстроишь этим Мустафу-бея! Он и без того славно поживился в твоем старостве! Пока ты сидел в крепости, он захватил столько твоих людей, что теперь ему хватит надолго!
Сказав сие, Амурат рассмеялся...
Но ни смеха, ни даже последней фразы его пан Петр не слышал, потому что покинул зал. Он вышел на галерею и замер на первой приступке крутой деревянной лестницы. Еще полшага — и он упал бы. Но пан Кунцевич успел поддержать его...
Справившись с головокружением, пан Петр собрался с духом и посмотрел на Перун-гору.
Над ней висело белое облако. Пан Петр сощурил глаза и даже простонал от внутреннего напряжения — тем не менее сына не увидел. Белое облако разрасталось. Вскоре оно закрыло всю гору. Удивляясь видению, староста решил, что это стая серых ворон слетелась к мертвому телу...
Наместник помог сойти бедняге, усадил на сенную подстилку. Старики, женщины, дети окружили несчастного, стали выражать ему сочувствие и признательность:
— Мы и наши дети молимся за вас... Чтобы спасти нас, вы пожертвовали самым дорогим... Ваше деяние будет возвеличено вашей славой... Народ запомнит вашу жертву...
Пан Петр не ухватывал смысла этих обращений. Он оглядывался то в одну, то в другую сторону — и ему чудилось, что вокруг снуют тени. В какую-то минуту окружавшие вдруг представились ему упырями, протягивающими к нему свои блестящие, чешуйчатые лапы. Неожиданно беднягу затрясло, зубы его застучали...
Панна Ирия бросилась сквозь кольцо людей, обняла отца. В ту же минуту пан Петр зарыдал... Длинные белые волосы его, напоминавшие сосульки, задергались, как болванчики. Прижавшись к плечику дочери, старик плакал — и вместе со слезами из него выходил яд внедрившегося в него безумия. Прошло несколько долгих минут, прежде чем несчастный начал узнавать находившихся рядом и понимать смысл того, что ему говорили...