— Александра Павловна, Центр и штаб фронта запрашивают ваше мнение…
— Мое?!…
— Но вы одна были с ним последние месяцы, видели, как он там…
— Все, что я видела, рассказала… Ночную тишину расколол низкий рокочущий звук.
— Ну, вот и самолет, — поднялся комиссар. — Подумай все-таки еще, — сказал он, глядя Шуре в лицо, такое же бледное, как подушка. — Ошибемся — голову снимут. Да если б только своей рисковали… Эх, дочечка! — он пробормотал что-то еще по-узбекски и вышел.
Шура лежала в теплом санитарном блиндаже и слушала, как близится рокот мотора.
— За ним…
Она с трудом встала, никак было не надеть платье одной рукой, накинула на рубашку пальто…
Лес был словно закутан в черную вату. Шарахались привязанные к деревьям кони; напуганные самолетом, они ржали и били копытами. Протяжно и страшно ухал филин.
— Шурка? — выросла перед ней широкая тень. — Чего не спишь?
— А вы? — узнала она бородача.
— Да все повозку свою ремонтирую. В подрывники просился — где опасней, так нет, понимаешь, «ездовые тоже нужны». Одним словом, «водитель кобыли»! — Он обиженно сплюнул и придвинулся: — А тебя все допрашивают? — рука у него была тяжелая и липкая. — Как думаешь, не отбрешется шкура?
— Пусти! — отшатнулась она. Ей вдруг, стало страшно.
— Что ты, деваха? — хохотнул бородач. — Ты что?
Она побежала, цепляясь за стволы и ветви, спотыкаясь, падая и вставая, — скорее, скорей к Ленцу.
К кострам на посадочной площадке спешили люди.
Трое прошли мимо Шуры, рядом, в нескольких метрах. Она узнала сердитый бас Деда, певучий тенорок комиссара, накалившийся баритон обычно невозмутимого майора.
Девушка оттолкнула часового и рванула дверь в землянку.
— Ты куда? — успел ухватиться тот за полу ее пальто. Оно сползло, оголив Шурины плечи и грудь. Вовсе растерявшись, парень отпустил пальто и потащился за девушкой, упрашивая: — Ну, куда ты? Не велено…
Ленц сидел на полу, низко опустив голову, и прерывисто дышал.
— Что с вами? — нагнулась она над ним и, ахнув, крикнула партизану: — Фельдшера!
Парень потоптался, махнул рукой и, сунув ей свой карабин, умчался.
— Сейчас… сейчас, — успокаивала она, — сейчас вам — укол, и будет легче. Сейчас… Потерпите немножко…
— Я ему: «Большую землю, быстрей!» — задыхаясь, пытался подняться Ленц. — Способ нашел… затормозить… передислокацию… немцев… нашел! А он…
— Ну не надо, успокойтесь, — просила она. — Дайте, я помогу вам лечь. Ну, пожалуйста!
— А этот свое «Чем., вы можете доказать… что пакет Цоглиха — провокация?»… Тридцать лет в партии… Чем я могу доказать!… Шуринька, Шуринька, где же силы-то взять, — он приник к ней седеющей головой и замолк.
И Шура словно окаменела, не чувствовала, как жгло простреленное плечо Могла ли она не поверить этому человеку? Было такое — почти прокляла Все факты против него. Но не поверить ему — нет, нельзя ему не поверить!
Шура провела ладонью по его седым волосам.
— Хватит, Владимир Иванович…
Разведчик поднял к ней лицо, взял в свои руки маленькую ее ладошку.
И когда за ним пришли, чтобы отвести к самолету, сказал тихо и твердо:
— Позовите руководителей отряда. Я не полечу…