Эту ночь, бесконечно долгую и душную, как перед грозой, многие провели без сна.
Засиделся далеко за полночь уполномоченный особого отдела. Он вставлял в протокол допроса пропущенные запятые и все поражался коварности фашистского двурушника, который сперва рвался в Центр — доказывать свою правоту, а потом вдруг потребовал отпустить его назад, к немцам, чем окончательно выдал свою связь с СД…
Не спал бывший колхозный бригадир Бурков, больше известный под грубовато-ласковым прозвищем Дед. Радировав на Большую землю об удивительном предложении своего не то гостя, не то пленника, он теперь с волнением ждал ответа…
Долго не могли заснуть в эту ночь немцы-антифашисты Они благодарно вспоминали рукопожатия русских товарищей, спасших их от гестаповского застенка, но их все же очень беспокоило, почему после такой теплой встречи к их палаткам внезапно приставили часовых…
Без конца ворочался на деревянных нарах, прикрытых жестким матрацем, подрывник и переводчик Яша Фрумкин. Он думал о том, что в борьбе с коварным врагом не место легковерию и благодушию. И еще о своем бородатом дружке, которому чудом удалось спастись от петли, хотя эсэсовцы, как известно, работают тут без брака и веревки на виселицах у них обычно не обрываются…
Не спал и шахтер — комиссар с глазами, как черные сливы. Он первый раз в жизни встретил этого «Хомо», или как там его, не слышал, что он за человек, не знал его в деле. Но он видел, как осветилось лицо «полуфрица» на очной ставке с Шурой, и понимал, что тридцать лет в партии весят больше, чем уличающая бумага с подписью врага…
В тягостном раздумье просидел всю эту ночь за столом руководитель одного из отделов Центра Ему-то хорошо были известны дела разведчика с псевдонимом «Хомо». Но он колебался, будить ли ему своего начальника, который сразу начнет вспоминать о немецких агентах, десятками лет действовавших в обличий советских людей…
До рассвета прошагал из угла в угол по своему кабинету командующий фронтом. Он в сотый раз сопоставлял разведывательные данные, однако разноречивость их вновь и вновь возвращала его все к той же треклятой задаче вправе ли он положиться на ценнейшую информацию человека, которого заподозрили в измене?…
И уж совсем не до сна было измученному одышкой и ожиданием седому человеку, носившему чужую фамилию «Ленц». Ведь в эти часы решалась не только его судьба — с нею вместе легла на весы жизнь тысяч и тысяч его соотечественников, мирно отдыхавших сейчас под своими шинелями или устало месящих грязь сапогами где-то там, за линией фронта…