Занавесок не было, и солнце, негреющее, но яркое осеннее солнце било прямо в глаза. Ларри поёрзал, даже сунул голову под подушку, но уже понял, что пора вставать. Осторожные, еле слышные шаги Криса… Да, пора.

Ларри открыл глаза и сел на кровати. Крис, голый до пояса, возился в шкафу, отыскивая что-то среди тюбиков и флаконов. Ларри шумно зевнул, и Крис, не оборачиваясь, весело сказал по-английски:

— Ну, как спалось?

— Как всегда, отлично, — так же весело ответил Ларри. — А как тебе работалось?

— Тоже как всегда и тоже отлично, — засмеялся Крис. — Давай в столовую мотай, пока завтрак не кончился.

— Ого?! — изумился Ларри, быстро одеваясь.

— Вот и ого, — смеялся Крис, наконец отыскав нужный тюбик. — Здоров ты спать.

— Ну, так за всё прошлое. А ты в столовую?

— Я уже. Сейчас в душ схожу и завалюсь. Ключ не забудь.

— Ага, спасибо.

Ларри заправил ковбойку, схватил полотенце, проверил ключ в кармане джинсов и быстро вышел из комнаты. Завтрак длится всего два часа: с восьми до десяти, потом уже до обеда только буфет с бутербродами, соками и пирожными, вкусно, но дорого. А сейчас уже… На больших часах в коридоре половина десятого, а ему хоть умыться, глаза сонные промыть. Бриться… ладно. Щетина незаметна. Это он и после завтрака успеет.

Всё бегом. Ларри забежал в уборную, ополоснул лицо и руки, вытираясь на ходу, побежал обратно. Крис уже ушёл, дверь заперта. Ларри достал ключ. Задержка, конечно, но оставлять дверь незапертой тоже нельзя. Если в имении, где все на глазах и всех знаешь, уходя, закрывали свои выгородки хоть на крючок, хоть на вертушку, то уж… Полотенце на сушку, талоны в карман. Всё остальное потом.

В столовую он прибежал без четверти десять. На раздаче уже ни одного человека, за столами десяток, не больше. Остальные уже поели и ушли. Ларри протянул свой талон строгой… её необычное имя он даже не пытался запомнить, парни её называли Талонным командиром — она строго сказала что-то по-русски и тут же перешла на английский:

— Выбора уже нет. Ешь, что осталось.

— Да, мэм, — покорно кивнул Ларри и получил поднос с едой.

Оглядев зал, он с подносом отошёл к свободному столу — благо, выбор большой — и сел. Нарезанная полосками капуста, белая каша с жёлтым озерком растаявшего масла, два куска хлеба с кусочком масла на одном из них и стакан тёплого, уже остывающего какао. С одиннадцатым столом не сравнить. Но и с рабским обычным рационом тоже.

Ларри быстро очистил тарелки, составил грязную посуду в стопку и отнёс её на специальный стол-транспортёр. Вот и всё. Когда он вышел, дверь за ним заперли. Столовую будут мыть и готовить к обеду.

Как всегда от съеденного второпях осталось чувство не так сытости, как тяжести в желудке. Но Ларри знал, что если не дёргаться и не думать об этом, то само незаметно пройдёт. И он не спеша поднялся на жилой второй этаж и пошёл в комнату. Крис после ночной смены будет спать до обеда, так что стоит пойти погулять, погода хорошая, можно в город сходить, денег, правда, совсем мало осталось. Или к парням на уборке подвалить, а то… Ларри усмехнулся: силы много стало, даже распирает.

Дверь была заперта. Ну да, Крис же в душ пошёл, а полощутся парни от души, ничего не жалея. Ни воды, ни мыла, ни времени. Спальники… Вот уж никак не думал, что придётся с ними вот так, бок о бок, жить. Болтали про них… да чего только ни болтали, а оказались обычные парни.

Ларри ощупал щёки и решил всё-таки побриться. Мало ли что… вдруг сегодня, а он небритый… некрасиво. Не больной, не парализованный, парни рассказывали о таких. Вода в чайнике была ещё тёплой. Как раз ему. Ларри достал из шкафа свой прибор, маленькое настольное зеркало и расположился на углу стола, чтобы ненароком не брызнуть на книги и тетради Криса. Учится парень… всерьёз. Настоящая школа, как у белых. Позавидовать можно. Да ещё и профессии, и русскому языку учится. А он сам… только грамотный, ну, и что для дела нужно, да что успел тогда прочитать.

Ларри уже заканчивал бриться, когда вошёл Крис с мокрыми после душа волосами.

— Успел?

— Да, спасибо, я сейчас.

— Не дёргайся, я про столовую.

Крис аккуратно развесил на сушке свои полотенце, трусы и носки, убрал мешок с мочалкой и мылом. Посмотрел на Ларри.

— Лосьону дать? Ну, после бритья который.

— Спасибо, — покачал головой Ларри и стал объяснять: — Привыкнуть легко, а потом…

— А что потом? Купишь себе и будешь пользоваться, — возразил Крис. — Я смотрю, все врачи пользуются, и раненые, кто ходячий.

— Они белые.

— Плюнь, свобода же.

— Выделяться неохота.

— Это да, — сразу согласился Крис. — Это я не подумал. Извини.

— Ничего, — улыбнулся Ларри. — Ты ложись, я сейчас уйду.

— Ты мне не мешаешь.

Ларри признательно кивнул, собрал свой прибор и вышел. Когда он вернулся, Крис уже спал, лёжа, как всегда, на спине и закинув руки за голову, укрывшись одеялом по грудь. Ларри расставил стаканчик, тазик, помазок и бритву сохнуть на подоконнике, достал из шкафа куртку.

— Закрыть тебя? — тихо спросил Ларри.

— Мгм, — промычал, не открывая глаз, Крис.

Ларри вышел, запер дверь снаружи и не спеша пошёл к холлу, на ходу надевая куртку. Встречных не было: все уже на работе. Однако и разоспался же он… как никогда. Но это он накануне засиделся. Крис ушёл на ночную смену, и он попробовал поработать серьёзно. Хотя бы с карандашом. Выбрал подвеску, похожую на ту, что была его не самой первой работой, но достаточно простой. Эскиз, разметка по зонам, операции, камни… размер, огранка… сделал полную карту. Что ж, был бы материал… хотя нет, всё равно надо потренироваться на самом простом. И сначала в прорисовках…

Ларри вышел из нижнего холла и остановился на крыльце. Листва уже почти вся облетела, а привезли его когда, была жёлтая, но крепкая. Ну да, ведь месяц прошёл, даже больше. И сколько ему ещё ждать… Нет, всё хорошо. Безопасно, сытно, он даже начал потихоньку работать. С жестью, проволокой, стеклом. И кое-что получилось. Конечно, не настоящая работа, и пальцы ещё разрабатывать и разрабатывать, но… но нет ничего хуже неизвестности. И… и всё-таки он считал, хотел считать имение Бредли своим домом.

Ларри легко сбежал с крыльца, огляделся. Парней не видно. Значит, рабочая бригада на заднем дворе, уголь наверное перелопачивают. Но если уголь, то надо переодеться в рабское, жалко джинсы и рубашку пачкать. А идти переодеваться — это Криса беспокоить. Не хотелось бы. Всё-таки уматывается парень за смену… Но кто бы думал, что спальники такие… Хотя и среди них разные и всякие. Как среди всех.

Он ещё раз огляделся и не спеша пошёл на задний двор. Там работа всегда есть. Конечно, он платит за жильё и еду, но неудобно бездельничать, когда другие работают. И потом… ему эта работа не в тягость. Не то что раньше, когда чуть что заходился кашлем. Сейчас-то… вся эта работа ему… как в тренажёрном зале.

К разочарованию Ларри, особой работы и здесь не было.

— Иди гуляй, выздоравливающий, — сказал ему Эд, снимая рукавицы.

— Мы уже сделали всё, — смеялся Люк.

Ларри немного посмеялся с ними над своей сонливостью и ушёл. В город, что ли, сходить… Миша выписался и уехал, Майкл теперь приезжает в госпиталь только на ночь и то не на каждую, Никлас… чем-то постоянно занят и почти не гуляет. Нет, у них своя жизнь, а у него своя. У каждого своя жизнь.

Он вышел на аллею к центральному входу, прикидывая, сколько у него денег. Хотя неизвестно, сколько ему ещё здесь жить. Еда, жильё… покупки кончились. Разве только просто погулять…

Ларри не додумал. Он вдруг онемел. И оглох. И вообще… Навстречу ему от центрального входа шли двое. В ковбойских костюмах, шляпы сдвинуты на затылок, открывая улыбающиеся лица…

— Здравствуй, Ларри, рад тебя видеть — улыбнулся Джонатан.

— Привет, Ларри. Всё в порядке? — Фредди еле заметно подмигнул ему.

— Да, сэр, здравствуйте, сэр, — обморочным голосом ответил Ларри.

— Не надоело тебе ещё здесь? — спросил Джонатан, но, увидев лицо Ларри, продолжил серьёзно: — Собирайся. Мы сейчас к доктору Юри зайдём и поедем.

— Да, сэр, конечно, сэр, — Ларри схватил открытым ртом воздух и постарался взять себя в руки. — Я не задержу вас, сэр.

— Не трепыхайся, — сказал ему по-ковбойски Фредди, и Ларри слабо улыбнулся. — Без тебя не уедем, но и с полпути за забытым возвращаться не будем. Понял?

— Да, сэр.

— Давай, — кивнул Фредди.

Ларри вежливо попятился с полупоклоном, повернулся и уже тогда побежал к жилому корпусу.

— Однако, — улыбнулся ему вслед Джонатан. — Ты смотри, какой… налитой стал.

— Ну так, — Фредди усмехнулся, — для того и везли. К Юри?

Джонатан кивнул и тихо спросил:

— Расплатиться Ларри сможет?

— Без проблем.

Джонатан снова кивнул.

Они уже поднимались по ступенькам крыльца нужного корпуса, когда им навстречу вышла, прижимая к груди пачку медицинских карт, девушка с обожженным лицом.

— Добрый день, мисс, — улыбнулся Джонатан. — Доктор Аристофф у себя?

— Да, — тихо ответила она и посторонилась, пропуская их.

Джонатан и Фредди вошли в холл, легко взбежали на второй этаж, и Джонатан постучал в знакомую дверь. Им ответили по-русски и тут же по-английски:

— Войдите.

Джонатан открыл дверь, и Аристов улыбнулся вошедшим.

— Рад вас видеть, здравствуйте.

— Здравствуй, Юри, тоже рад тебя видеть.

— За Ларри?

— Да. Мы его уже видели. Собирается сейчас. Спасибо, Юри. Я и не думал, что он такой здоровяк.

— Не за что, — улыбнулся Аристов, пожимая им руки и усаживая. — Мой вклад как раз минимален. Это питание, уход и, конечно, Мирошниченко и Жариков. Фтизиатр и психолог. Они с Ларри работали.

— Мы их можем повидать? — озабоченно спросил Джонатан.

— Мирошниченко на обходе, а Жариков… у него сейчас тяжёлые… случаи, — извиняющимся тоном сказал Аристов. — Не хотелось бы отрывать.

— Понятно, — кивнул Джонатан. — Передай им нашу благодарность. Мы, к сожалению, должны спешить.

— Хорошо, — кивнул Аристов, внимательно глядя на них. — Обязательно передам.

— Юри, — осторожно начал Джонатан, — помнишь, ты спрашивал нас про парня, что летом пастухом работал? Индейца.

— Помню, конечно, — Аристов улыбнулся. — Я его повидал, осмотрел.

— Где он сейчас, Юри? — тихо спросил Фредди.

Аристов чуть заметно улыбнулся.

— Где-то на пути в Россию. Он эмигрировал.

Фредди и Джонатан переглянулись.

— Юри, — Фредди говорил мягко и осторожно, — мы хотим только знать. Жив ли он, и на свободе или арестован.

— Практически всех… цветных, задержанных на Хэллоуин, отпустили через двое-трое суток. А дальше каждый решал сам. Мне сказали, что он уехал.

Джонатан кивнул.

— Удачи ему. Семью он нашёл, не знаешь?

— Не знаю, — Аристов помрачнел. — Он говорил, что жену и брата убили, а дочь он отдал двум русским девушкам из угнанных. И даже фамилию у них не спросил. Но документы сохранились, и шансы у него есть. Служба розыска в беженских лагерях, мне говорили, надёжная, — Аристов покатал ладонью по столу карандаш. — Он сказал, что его брат… лагерник. Это правда?

— Это его брат, — повёл плечами Фредди, — ему и знать это. — Джонатан кивнул, поддерживая. — Ты его смотрел, Юри, как у него… травмы сильные?

— Нет, — улыбнулся уже по-другому Аристов. — Могу успокоить. Травм у него не было. Практически здоров.

— Мы опоздали в Джексонвилль, — нехотя пояснил Фредди.

— Я понимаю, — кивнул Аристов.

— А зачем его привозили? — небрежно спросил Джонатан.

— На экспертизу, — Аристов улыбнулся чему-то своему. — О состоянии здоровья, — и, увидев настороженный взгляд Фредди, улыбнулся ещё раз. — Думаю, у него сейчас всё в порядке.

Джонатан и Фредди чувствовали, что Аристов не договаривает, но понимали, что настаивать бесполезно.

Все трое посмотрели друг на друга и кивнули, безмолвно согласившись закрыть этот вопрос.

— У Ларри не будет рецидива?

— Даже если его снова избивать и морить голодом, нет, — улыбнулся Аристов. — Хотя бы потому, что ему есть, для кого жить.

— Понятно, — Джонатан сидел по-прежнему свободно, но Аристов почувствовал, что тот напрягся. — Теперь проблемы с бухгалтерией.

— Проблем нет, — улыбнулся Аристов.

Джонатан недоверчиво кивнул.

— А сейчас? — спросил Фредди.

— Тоже нет, — улыбнулся Аристов и сменил тему: — Как у вас прошёл Хэллоуин?

— Тишина и спокойствие, — ответил Фредди и улыбнулся. — В имении лендлорд — хозяин.

Замигала лампочка вызова на селекторе, и Аристов щёлкнул переключателем.

— Я слушаю.

— Доктор Юра, — зазвучал мягкий красивый голос. — Ему к вам прийти?

Джонатан кивнул, а Аристов ответил:

— Да. С комендантом и завхозом рассчитались?

— Сейчас.

— Вот как всё сделаете, пусть приходит, — Аристов выключил селектор и улыбнулся Джонатану и Фредди. — Дадим ему ещё время?

— Дадим, — согласился Джонатан.

Ларри прибежал в корпус, одним духом взлетел на второй этаж и не сразу даже попал ключом в скважину. Это немного отрезвило его, и в комнату он вошёл уже спокойно. Посмотрел на Криса. Разбудил? Похоже, да. Веки подрагивают.

— Я разбудил тебя? Извини, — Ларри открыл шкаф и стал выгребать свои вещи.

— Ничего, — Крис открыл глаза, но позы не изменил. — Ты что? Уезжаешь?

— Да, за мной приехали.

— Так, — Крис взял со стула у изголовья трусы, натянул их под одеялом и сел на кровати. — Ну, поздравляю, а то ты испсиховался уже.

Ларри смущённо улыбнулся.

— Кто приехал-то?

— Лендлорд. И… старший ковбой, — Ларри не сразу вспомнил, как официально называют Фредди.

— Это чтоб ты не сбежал, что ли? — засмеялся Крис, надевая штаны. — Так, у тебя талоны остались?

— Да, — Ларри оторвался от своего мешка и вытащил из кармана ковбойки талоны. — Тебе? Или кому оставить?

— Сдай в бухгалтерию, и деньги обратно получишь. А то, давай, я сбегаю, пока ты укладываешься.

— Спасибо. Но… ты же со смены.

— Ты дольше под дверью топтаться будешь, — засмеялся Крис.

— Мне и за койку ещё рассчитаться, — вспомнил Ларри. — И бельё ещё. Нет, спасибо, я сам.

— Спокуха. Не уедут без тебя.

Сидя на кровати, Крис смотрел, как Ларри укладывает вещи. Всё, считай, уже здесь купленное. Повернувшись к нему спиной, Ларри быстро переоделся в рабские штаны и рубашку, а ковбойку и джинсы заложил в мешок.

— Не хочу в кузове трепать, — объяснил он Крису.

Крис понимающе кивнул. Странно получается: вот работяга, работяги со спальниками всегда на ножах были, что домашние, что дворовые… без разницы. А этот… Вот не думал, что сможет с работягой вот так в одной комнате ужиться. Хотя… он тихий, сила есть, а желания покуражиться — нет, уживчивый, и не парень, а мужик, под тридцать ему, а ни нахальства, ни злобы… Характер такой или в мальцах ещё забили-зашугали?

Ларри придирчиво оглядел мешок, проверил, не выпирают ли где книжные углы, чтоб не помять их в дороге. На столе лежали его талоны, ключ от комнаты и маленький самодельный мешочек. Что в нём, Крис не знал. Ларри распустил завязки, вытряхнул содержимое на стол, и Крис изумлённо присвистнул: так весело заиграло солнце на путанице цепочек и каких-то колечек.

— Это что?

— Это моё, — улыбнулся Ларри. — Я сам сделал.

— Ни хрена себе! — Крис не усидел, сорвался к столу. — Ты что… как это…?

— Ювелир, — тихо сказал Ларри. — Вот, инструменты купил и вспоминал. Ты… ты возьми себе… на память обо мне. Что хочешь.

— Ты что? Это ж дорогая штука, — возмутился Крис. — Продашь, деньги немалые возьмёшь.

— Ээ, — пренебрежительно махнул рукой Ларри. — Это же жесть, стекло, проволока простая… Настоящего материала у меня нет, откуда? А на память… вот, смотри, это для ключей, чтобы не потерять. Это кольцо за пояс цепляется, ключ в карман, а цепочка как украшение.

— Ага, — кивнул Крис, — видел у городских. И… любой брать можно?

— Конечно, любой, — улыбнулся Ларри, — и другим парням бери. На всех я, правда, не сделал.

— А все и обойдутся, — мгновенно ответил Крис. — Я вот ещё эти три возьму. Эду, Арчи и… ну, посмотрим. Хорошо?

— Хорошо, — кивнул Ларри и, поняв невысказанный вопрос, ответил: — Докторам я отдельно сделал. Сейчас отдам.

— Доктора на обходе сейчас, — возразил Крис. — Ты тогда к доктору Юре зайди и отдай, а уже он передаст.

— Ага, спасибо. Мне так и сказали, что у него будут ждать.

Ларри стал сгребать оставшееся в мешочек, и вдруг Крис дёрнулся, будто хотел то ли остановить, то ли перехватить. Ларри поднял на него глаза.

— Что? Понравилось что?

Крис несмело кивнул.

— Мне… мне для… одного человека…

Ларри улыбнулся.

— Брошку, браслет?

Крис густо, до тёмно-коричневого цвета покраснел, подозрительно посмотрел на Ларри, вздохнул и кивнул.

— Тогда вот это возьми, цветочек. Он к любому платью подойдёт.

Ларри протянул Крису золотистый цветок с красиво выгнутыми лепестками и припаянной с обратной стороны английской булавкой.

— Спасибо, — выдохнул Крис, принимая цветок на ладонь так осторожно, будто тот был живым или очень хрупким. — Ну… ну, не знаю, что сказать.

— А ты всё и сказал, — улыбнулся Ларри. — Знаешь, я их столько сделал. И учился ещё когда, и работал. А дарю… впервые. Спасибо тебе, Крис. За всё спасибо.

Он быстро убрал оставшиеся цепочки, колечки, браслеты и брошки в мешочек, сунул его в мешок. Собрал и сложил бельё на кровати.

— Оставь, — махнул рукой Крис. — Я всё сам потом в стирку отдам.

— Нет, я как получил, так и сдам, — возразил Ларри.

— Тогда я отнести помогу. У тебя и мешок, и корзина. А кровать мы потом с парнями разберём и оттащим.

Крис убрал брелочки и брошку в шкаф, надел рубашку и обулся. Сгрёб простыни и одеяло.

— Талоны возьми, всё равно в бухгалтерию надо, — бухгалтерию Крис называл по-русски, не зная её английского названия.

Ларри закинул на плечо мешок, взял корзину с инструментом. И они вышли из комнаты. Придерживая дверь плечом, Крис запер её и сунул ключ в карман.

Они уже шли по лестнице в кастелянскую, когда Крис тихо спросил:

— Ларри, а дальше ты как будешь? Ну, в имении. Ты же ювелир.

— У меня в контракте просто написано, — ответил Ларри. — Хозяйственные работы. Думаю, буду и ювелиром. Инструмент есть, руки я разработаю, вспомню всё, так что…

— Слушай, — вдруг улыбнулся Крис, — а когда ж ты всё это делал? Я не видел ни разу.

— А когда ты на смене. Я закроюсь изнутри и работаю, — негромко рассмеялся Ларри и продолжил серьёзно: — Ювелирное дело ни чужих глаз, ни болтовни не любит.

— Понятно, — кивнул Крис. — Ну вот, пришли. Давай, Ларри, постучи, сейчас сдадим всё, возьмёшь квиток в бухгалтерию на возврат. И туда. Стучи-стучи, а то ждать здесь долго можно, — засмеялся Крис.

Ларри глубоко вдохнул, выдохнул и постучал.

Ждать пришлось недолго. В дверь осторожно постучали, и Ларри не вошёл, а как-то впрыгнул — видимо, его подтолкнули сзади — в кабинет.

— Всё в порядке, Ларри? — улыбнулся Аристов.

— Да, сэр, спасибо вам большое, сэр.

Ларри беспомощно замялся под их взглядами, но всё-таки решился. Поставил на пол свою корзину, сбросил с плеча мешок и шагнул к столу.

— Сэр, — голос у Ларри дрогнул, он судорожно сглотнул и продолжил: — Я так благодарен вам, и доктору Ивану, и доктору Инне, сэр. Вот, не сочтите за дерзость, сэр, но… но у меня не было настоящего материала, и я сделал вам…

Ларри достал маленький свёрток из носового платка, развернул его. Джонатан невольно подался вперёд. Блеснул металл. Два зажима для галстука и брошка. Три чаши с обвившимися вокруг ножки и тянущимися к невидимой жидкости змеями. Крохотные стёклышки глаз, изящный рисунок змеиной кожи на изогнутых шеях.

— Вот это да! — присвистнул Фредди.

— Вот, сэр, вам, доктору Ивану и доктору Инне.

— Спасибо, — Аристов бережно взял зажимы и брошку. — Большое спасибо, Ларри. Я обязательно им передам.

Ларри сложил и засунул в карман носовой платок. Джонатан счастливо улыбнулся, глядя, как Аристов рассматривает лежащие на ладони украшения.

— Удивительно, какая работа, — сказал наконец Аристов и поднял глаза на Ларри. — Ещё раз спасибо.

— Я счастлив, что вам понравилось, сэр, — тихо сказал Ларри.

— Сожалею, но… — Джонатан встал. — Мы должны ехать. Ларри, всё в порядке?

— Да, сэр.

— Юри, как договорились, при первой возможности. Всегда рады тебя видеть.

— Ларри, пошли, — Фредди легко встал и пошёл к двери.

— Да, сэр. До свидания, сэр.

Секундная бестолковая сутолока, неизбежная при прощании, и они втроём покинули кабинет Аристова.

Снова, как месяц назад, они идут по центральной аллее. Джонатан и Фредди впереди, Ларри сзади. Только мешок у него на плече туго набит и в руке корзина, вернее, плетёный ящик с крышкой и ручками. И сам Ларри другой.

— Ларри, с парнями попрощался? — спросил, не оборачиваясь, Фредди.

— Да, сэр, — весело ответил Ларри. — У меня в порядке, сэр.

— Со всем рассчитался?

— Да, сэр, мне даже вернули деньги за талоны и непрожитые дни. Я заплатил сразу за неделю, сэр, а прожил всего четверо суток.

Они шли быстро, и Ларри говорил свободно, не задыхаясь и явно не испытывая никаких затруднений. Джонатан на ходу незаметно подмигнул Фредди, и тот так же незаметно кивнул в ответ.

Солдат у ворот, видимо, был предупреждён. Он только молча внимательно осмотрел их и выпустил через калитку, а не через проходную.

И вот они уже идут по боковой тихой улице. Выходя в город, Ларри часто шёл именно здесь, убеждая себя, что так удобнее, но на самом деле, чтобы пройти мимо стоянки в безумной надежде увидеть знакомый грузовик. Вот она, стоянка. И грузовик. Ларри сам не ждал, что сразу узнает его.

— Давай, Ларри, — сказал Фредди. — Устраивайся.

— Да, сэр, — радостно ответил Ларри, перелезая через борт с удивившей его самого ловкостью.

Ящики, мешки… конечно, он правильно сделал, переодевшись в дорогу. Ларри подвинул мешки, чтобы можно было лечь, не загораживая заднее стекло в кабине. Мешок, корзина…

— Готов? — заглянул через борт Фредди.

— Да, сэр.

Фредди сел за руль рядом с Джонатаном и мягко стронул грузовик.

— Домой, Джонни?

— А куда же ещё? — улыбнулся Джонатан. — До темноты надо успеть.

— Успеем, — Фредди в зеркальце оглядел кузов. — Ну, как тебе Ларри?

— Никак не ждал, — довольно рассмеялся Джонатан. — Он, по-моему, и тогда таким не был.

— Не был, — кивнул Фредди. — Я помню. Юри постарался.

Джонатан кивнул. Они уже выехали из города, и Фредди прибавил скорость.

— Фредди, — тихо спросил Джонатан, — сколько ты ему дал?

Фредди выплюнул в окно окурок и закурил новую сигарету.

— Можешь вычесть из моей зарплаты.

Джонатан на секунду онемел. Такого удара он не ждал и растерялся. А Фредди спокойно продолжал:

— Или ты бы предпочёл, чтобы парни кормили Ларри из милости? — покосился на застывшее лицо Джонатана и усмехнулся. — Он не шакал, Джонни. И сдох бы, а не попросил ни у кого. Он у меня взял в долг, понятно? Так что рассчитай его соответственно.

— Ну, — выдохнул наконец Джонатан, — я тебе ещё это припомню. Ты ещё дождёшься.

— Я подожду, — покладисто кивнул Фредди. — Эркину мы никак не поможем?

— Ты же помнишь, — буркнул, остывая, Джонатан. — Алекс всё чётко объяснил. Начнём искать его по лагерям…

— Понятно, — хмыкнул Фредди. — Ну… удачи ему.

— Удачи, — кивнул Джонатан. — Я вздремну до ленча.

— Давай.

Джонатан нахохлился, надвинул шляпу на лоб и мгновенно заснул.

Фредди снова посмотрел в кузов на Ларри, втиснувшегося между мешками с крупой и прочими припасами. Надо же… купил инструмент и начал работать. Жесть, стекло, а как смотрится… мастер есть мастер. Надо будет делать мастерскую, без своего дела человек чахнет. Что ж, материал есть, а готовое… пристроить не проблема. Глядишь, и тот сейф можно будет открыть, но это пока в сторону… Что там будет, как там будет… На ленч останавливаться не стоит. Не оголодает Ларри, да и мы тоже. А то до темноты не успеем. Жалко, с Эркином никак не связаться. Умом всё понимаешь. Такие знакомцы парню ни к чему. Хватит, что его из-за нас так помотали, но… хуже нет неоплаченного долга. И если б только деньги… с деньгами просто. Через подставных по цепочке дошли бы. И в более сложных условиях пересылали. Но ведь этот чёрт гордый, просто так он деньги не возьмёт. Ни от кого. Это надо встречаться и разговаривать. Крепко разговаривать. И посылать к нему цепочку — это, как ни крути, посылать к парню Систему, а она липкая, отмыться потом трудно. Ладно. Чего уж теперь об этом…

Джонатан вздохнул и откинулся на спинку сиденья, обмяк. Фредди покосился на него. Горячая была ночка, что и говорить. Игра шла всерьёз и по крупной. Но Джонни молодец. Справился, сделал всех и сделал красиво. Так, а вот здесь спрямить можно. Фредди вписал грузовик в поворот и прибавил скорость. Этот кусок они одним духом пролетят.

Ларри в кузове на повороте вжало в мешки. Он открыл глаза, посмотрел, не перевернуло ли корзину с инструментом. Нет, надёжно стоит. И остался лежать с открытыми глазами. Небо безоблачное, и если смотреть вверх, то даже незаметно, что едешь. Ну вот. Будем надеяться, доктору эти безделушки действительно понравились. Он очень старался. Конечно, настоящий материал смотрится совсем по-другому. Но тогда бы он так и не озорничал…

…— Благородство не крикливо, Ларри. Хорошему, по-настоящему хорошему камню не нужна вычурная оправа. Смотри, у тебя разваливается. Металл сам по себе, а работа сама по себе. Вот так можно?

— Да, сэр.

— А так?

— Тоже, сэр.

— Запомни, Ларри, когда сделано по-настоящему, других вариантов уже нет. Вынь камни и переплавь.

— Да, сэр…

…Ларри глубоко вздохнул. Спи, хозяин. Спасибо тебе. И тайна твоя со мной. Наступит день, и я её открою… наверное… нет, пока об этом рано. Ты говорил, что только в крайнем случае. Такого пока ещё не было. Пусть пока… Восстановлю руки, будет хороший материал, и я сделаю всё, как надо. А эту мелочь… подарить Мамми, она за Марком присматривала, Молли, ну, она молодая совсем, ей покрасоваться надо, и Дилли… Ларри усмехнулся. Чтоб не базарила. Стефу, Роланду и Сэмми брелочки. И всем конфеты, Крис молодец, надоумил в буфет забежать, купить русских конфет и печенья. Ну, а Марку… Марку отдельно. Миша рассказывал, как ему отец привозил подарки, а Майкл говорил о своей дочери, что та хоть и большая, школу заканчивает, а при встрече сразу спрашивает, что ей привезли. Наверное так и надо.

Машину тряхнуло на рельсах. Ларри приподнялся над бортом и снова лёг: он не узнавал мест, где ехали, да и не запомнил тогда. Тогда ехал… как на Пустырь, не надеялся вернуться, и вот… возвращается. Домой. Конечно, это его дом.

Джонатан зевнул, чуть не уронив шляпу, и сел прямо, несколько удивлённо огляделся.

— Мы что…?

— Напрямую, Джонни, — Фредди невозмутимо смотрел прямо перед собой. — Ты что, забыл, что надо до темноты успеть?

— А ленч?

— Возьми сэндвичи в укладке, термос где всегда, — Фредди усмехнулся. — Ларри ещё месяц собственным жиром питаться сможет.

— Резонно, — пробормотал Джонатан, вытаскивая из-под сиденья термос. — Будешь?

— Оставь глотнуть. Отоспался?

Джонатан промычал что-то невнятное, жуя сэндвич. Фредди незаметно покосился на него и снова уставился на дорогу. Джонатан дожевал сэндвич, допил кофе и огляделся уже совсем разумно.

— Давай подменю.

— Я сказал насчёт глотка, Джонни.

Джонатан пожал плечами, налил кофе и протянул стаканчик Фредди.

— Держи.

Фредди, оставив на руле одну руку, другой взял стаканчик и не спеша со вкусом выпил, вернул стаканчик.

— Ух, хорошо! Вообще-то полиции не видно, можно бы и коньячку.

— Потерпишь до вечера, — Джонатан убрал термос.

— С коньяком ясно. Ты просто фляжку забыл, — у Фредди смеялись только глаза. — А как насчёт бренди? Тоже нет? И виски? Ты никак в проигрыше, раз выпить нечего.

Джонатан невольно рассмеялся.

— Ты чего так развеселился?

— А чего грустить, Джонни? Есть проблемы?

Джонатан погрузился в глубокомысленное молчание и наконец развёл руками.

— Пока не вижу.

— То-то и оно, Джонни, — хмыкнул Фредди. — Живи, пока не шлёпнули. А там…

— Понятно, — перебил его Джонатан. — Отвали от руля, тебя сейчас чёрт-те куда занесёт.

Не останавливая машину, они с привычной ловкостью поменялись местами, и Фредди мгновенно заснул. Джонатан поёрзал, устраиваясь поудобнее, глянул в зеркальце. Как там Ларри? Спит? Похоже так. Ну и ладно.

Что ж, раз Ларри начал работать… сделано с большим вкусом, уровень сразу виден, знаток поймёт. Выделить одну из кладовок под мастерскую, и пусть Ларри тренируется на подобной бижутерии, а там потихоньку и до банки со свёртком дойдёт. Но если это ставить как серьёзное дело… нет, пока рано. Базы ещё нет. После этого чёртова Хэллоуина русские остаются ещё на год. С одной стороны даже неплохо, но когда уйдут, а они всё-таки уйдут, может закрутиться новая заваруха. Если охотники из этого чёртова клуба уцелеют, то заваруха будет покруче и позлее. Чёрт, хуже нет таких неясностей. И база нужна, и оказаться привязанным в заваруху очень опасно. Зимой многие пропали именно потому, что боялись бросить нажитое добро. А они с Фредди всё больше увязают и привязываются. Те трое суток в русской тюрьме он едва не сорвался именно из-за этого. Что там, как там, в "Лесной поляне"? Еда, курево, допросы — это всё пустяки, но он говорил о них, чтобы молчать о главном. "Лесная поляна". Там лес начинался уже в парке, в сотне шагов от дома, или это ему тогда ухоженный парк казался дремучим лесом? Неважно. Там был лес. А здесь только рощи, редкие просматривающиеся. Они светлы и прозрачны, но… не то. И всё-таки, это "Лесная поляна". Нет, меньше всего он хочет возродить ту. Это невозможно, да и не нужно. Погоня за невозможным, недостижимым сгубила многих, он это не раз видел. Нет. Это его "Лесная поляна". Он начал заново и по-своему…

…— Мне страшно за тебя, Джонни.

— Я слышу это каждый день. И каждый день ничего не происходит.

Сестра опускает на колени маленькие пяльцы с зажатым в них носовым платком.

— Ты похож на отца, Джонни. И дедушку. Они тоже не хотели видеть опасности. Не хотели считаться с ней. И вот… А ты такой же. И я боюсь за тебя.

Он столько раз это слышал, что не слушает. И убегает, не дослушав…

…Джонатан досадливо мотнул головой. Бледное выцветшее лицо, блёклые, тоже выцветшие волосы, бледно-голубые глаза… Сестра, его единственный близкий человек. Он может только догадываться, чего ей стоили эти годы. Пять лет. После Аризоны он не искал её. Даже не пытался. Она так просила…

…— Ты должен бежать, Джонни.

— Зачем?

— Чтобы выжить.

Она ходит по полупустой гостиной, сжимая руки, будто скрывая дрожь. А он сидит на диване и смотрит на неё.

— Ты должен спрятаться, исчезнуть.

— Я это уже слышал. Но почему так? Вдруг?

— Потому что истекает срок, — она останавливается перед ним и смотрит сверху вниз. — Через неделю пять лет кончатся. И тогда тебя ничто не спасёт.

Он небрежно машет рукой.

— Ладно. Мне пора в школу.

Эти слова всегда действовали безотказно, и вдруг неожиданное:

— Ты не пойдёшь в школу.

Что-то новенькое. Все их скандалы всегда были из-за школы и его прогулов.

— Бредли недоучками не бывают, — напоминает он ей её же любимые слова, но она молчит, не кричит и не смеётся, и он говорит уже другим тоном: — А куда я пойду?

— Не знаю. Но ты уедешь из города. Из штата…

— Может, из Империи?

— Если это получится, Джонни! — но надежда в её голосе тут же гаснет. — Это было бы чудесно, Джонни, но это невозможно. Границы закрыты, да ещё и война, — она вдруг встаёт перед ним на колени, берёт его за руки. — Джонни, беги, ты последний Бредли, ты должен выжить, обещай мне, Джонни, поклянись… поклянись…

…Он поклялся. И сдержал клятву. Но она этого не узнает. Он чувствует, что её нет, давно уже нет. И он не последний, а первый Бредли, и семья, клан Бредли начинаются с него. И будет так, как сделает он сам.

Фредди всхрапнул, перекатив голову по спинке сиденья, и открыл глаза.

— Спи, ковбой. — Джонатан улыбнулся. — Стадо не уйдёт.

— Это хорошо, — Фредди напряг и распустил мышцы, достал сигареты. — Поворот не проскочил?

— Хочу спрямить по дамбе.

— Дождей больших не было, — как-то неуверенно согласился Фредди. — Может, и проскочим. Сменить?

— Перед дамбой.

— Идёт, — кивнул Фредди. — Как тебе Ларрино рукоделие?

— Пока под мастерскую приспособим одну из кладовок, а потом…

— До весны "потом" не будет, — Фредди глубоко затянулся. — Пока не накопим материала… Ради жести раскручивать "точку" не стоит.

— Думаешь о "точке"? — улыбнулся Джонатан.

— На простой переделке Ларри заскучает.

— Колумбия?

— Атланта слишком разрушена, там не до камушков. И разборки не закончены. Не хочется лезть в тамошнюю кашу.

Джонатан кивнул.

— Резонно. Луизиана?

— Далеко, придётся цепочку тянуть. Ты же уже всё просчитал, Джонни.

— Не всё. Всего не просчитаешь, обязательно что-то вылезет.

— Бывает, — флегматично согласился Фредди. — Заляжем надолго?

— Думаю, на месяц. Но в Атланте надо побывать. И ещё… кое-где.

— Не проблема, Джонни, это можно и по очереди. И тогда уже до Рождества.

— Если всё пройдёт, как надо, — Джонатан, держа руль одной рукой, закурил, — то и дольше. Рождество, Новый год… Домашние праздники. И двадцатого я бы предпочёл провести дома.

— Да, точно. На эту годовщину желающих заваруху вспомнить порядком наберётся. Так что, с пятнадцатого и до третьего?

— Примерно, — кивнул Джонатан. — Плюс-минус два дня по ситуации. А там как раз две недели большой работы. Карнавалы и прочее.

— Сегодня десятое ноября, — Фредди пыхнул сигаретой. — До пятнадцатого декабря как раз на всё и про всё.

— Как раз, — согласился Джонатан. — Размяться не хочешь?

— Можно. Тормозни вон там.

Джонатан плавно сбросил скорость, прижимая грузовик к обочине. Он ещё не остановился, а Фредди уже открыл дверцу и, стоя на подножке, заглянул в кузов.

— Ларри, ты как?

— Спасибо, сэр, всё в порядке, сэр, — откликнулся Ларри, вырастая над бортом.

— Вылезай, — распорядился Фредди. — Разомнёмся немного.

— Да, сэр.

Ларри перемахнул через борт, с наслаждением потянулся и отошёл через обочину в кусты. Занятия в тренажёрном зале познакомили его с радостью от владения собственным телом, чувством совершенно ему не знакомым, и он ещё не привык к нему. А парни — он это, ещё когда лежал, заметил — без этого жить не могли. Крис даже в комнате каждый день, как встанет, так тянется, разминается, разрабатываем мышцы и суставы. Говорит, что привык. Да, привычка — великая вещь.

Когда Ларри вернулся к грузовику, Джонатан и Фредди были уже возле кабины.

— Ларри, — Фредди протянул ему маленький свёрток. — Возьми. Это сэндвичи, пожуёшь в дороге. А то до темноты не успеем.

— Спасибо, сэр, но… — Ларри посмотрел на них и взял свёрток.

— Кофе налить?

— Нет, сэр. Раз надо спешить…

— Тогда до дома терпи, — улыбнулся Фредди. — Больше остановок не будет.

— Хорошо, сэр.

Ларри на одной руке подтянулся и перевалился через борт, занял своё место. Джонатан уже был в кабине. Фредди обошёл машину, открыл дверцу, лёгким толчком в плечо подвинул Джонатана и сел за руль.

— Идёт туча, Джонни, — он рывком бросил грузовик вперёд. — Надо успеть проскочить.

Джонатан кивнул. Туча была далеко, он её тоже заметил, но лучше успеть. Да, вот ещё что… Джонатан приоткрыл дверцу и, стоя на подножке — Фредди не снижал скорости — крикнул:

— Ларри, натяни брезент на мешки. Нет, не так…

Ухватившись за выступающий угол борта, Джонатан с подножки перебрался в кузов. Вдвоём они расправили сложенный вдоль бокового борта брезент, накрыли им мешки и ящики, закрепили.

— Дождь пойдёт, залезай под брезент, не мокни.

— Да, сэр, — кивнул Ларри.

Джонатан кивнул, тем же путём вернулся в кабину и захлопнул дверцу.

— Должны проскочить. Это не Аризона, Фредди.

— Ну да. Когда ливанёт и мы завязнем, ты мне про разницу в климате объяснишь подробнее.

Когда-то дамбы были для езды надёжны, но нежелательны. Свернуть некуда, и если полиция на хвосте или перекрыла выезд, то всё, спёкся. После бомбёжек и двух последних паводков дамбы стали месивом песка, щебня, обнажившихся бетонных глыб, подтопленных низин, мелких капризных речушек… словом, слишком интересно для нормальной езды. Но если прорвёмся… приедем засветло, что не так уж много по времени, но… нет, переигрывать не будем.

Тёмно-серая туча всё плотнее затягивала небо. Ветер рябил лужи. Сначала Фредди обзывал по-ковбойски каждую встречную яму или промоину, потом замолчал, напряжённо щуря посветлевшие глаза. Джонатан открыл свою дверцу и, наполовину высунувшись, короткими резкими словами на ковбойском жаргоне корректировал работу Фредди: тот не мог следить за обеими сторонами сразу.

Медленно, натужно ревя мотором, грузовик вполз на гребень главной дамбы. Растрескавшийся бетон, оплывшие обочины… Справа почти вровень с гребнем тёмно-серая вода, слева крутой, с сохранившейся местами кладкой, склон, почти обрыв. Гребень шириной чуть больше колеи, но местами и уже. Что налево, что направо — гибель. И на скорости не проскочить, и не остановиться, заскользишь вбок, и… и всё!

Фредди распахнул свою дверцу, как и Джонатан, встал на подножку, уравновешивая грузовик, чтобы тот шёл точно по гребню.

— Ларри, — спокойно сказал Джонатан, — сядь к заднему борту точно посередине. Так, правильно. Начнём падать, прыгай назад.

— Да, сэр, — голос Ларри так же спокоен. — Я могу чем-то помочь, сэр?

— Не трепыхайся, — ответил за Джонатана Фредди.

— Да, сэр. Слушаюсь, сэр.

Первые дождевые капли звучно щёлкнули по крыше кабины и ковбойским шляпам Джонатана и Фредди. Джонатан открыл рот и промолчал: Фредди вёл грузовик по самой узкой части гребня. То правые, то левые колёса зависали над пустотой, вниз сползали струйки сухого и пласты намокшего песка. Когда бомбы взломали бетонную и каменную оболочку дамб, они оказались песочно-щебневыми, а не цельными. Об этом ещё тогда много шумели, подсчитывая, какая фирма и сколько уворовала на этом строительстве, но из-за внезапного наступления, быстро сменившегося очередными затяжными боями, дело так и заглохло. Только несколько журналистов погибло от рук неизвестных грабителей.

Гребень впереди расширялся, но был уже весь в просачивающихся справа лужах. Явно кого-то здесь занесло и, выдираясь из песчаной ловушки, тот размазал гребень. Чтоб ему…

Джонатан не додумал. Потому что увидел этого… эту сволочь — потрёпанную легковушку, засевшую в луже и намертво закупорившую проезд. Людей не видно. Убрать эту сволочь… Остановишься — завязнешь. Объехать… сразу вниз навернёшься, и дождь всё сильнее, вот-вот забуксуешь… Фредди, выпалив небывало злую даже для Уорринга ругань, рявкнул:

— Джонни, правый крен!

Неужели будет объезжать? У Джонатана захолодело в затылке, он повис на дверце, своим весом удерживая машину от кувырка налево под крутизну. От напряжения красный туман в глазах. Ларри…

— Ларри, направо, — прохрипел он.

Должен же тот понять или так и сидит столбом…

Левые колёса зависли над пустотой, Фредди бросился в кабину, скользнул направо к Джонатану, добавляя свой вес и выкручивая руль. Переднее левое зацепилось за обломок плиты, втащило машину на гребень, заднее… зависает… ну же… не дать сместиться, запрокинуться… на какую-то долю секунды Фредди ощутил, что у грузовика есть опора, и этой доли хватило, чтобы выбраться на гребень. Он бросился обратно к рулю, заорал какое-то победное ругательство и услышал отчаянный крик Джонатана:

— Ларри!

Каким-то чудом удержав грузовик на гребне, Фредди затормозил и, не заглушив мотор, выскочил из кабины. Огляделся. Где Джонатан? Он что…?

Фредди побежал к стоящему на краю Джонатану. Подбегая, увидел развороченный их грузовиком край, отпечатки сапог, глубоко вдавленные в песок… Ларри…?! Вот она, секундная опора, ах ты, чтоб всё…

— Ларри! Он… — у Джонатана перехватило дыхание, — там… внизу…

Фредди увидел внизу лежащее большое чёрное тело и за плечи развернул Джонатана к машине.

— Большое лассо из укладки! Живо!

И прыгнул с обрыва, заскользил, бороздя песок, вниз, к Ларри.

Ларри лежал навзничь, и Фредди упал на него, ощупал ему лицо.

— Ларри! Ларри!! Ты слышишь меня?

Медленно поднялись веки, тёмно-карие глаза смотрели мимо Фредди в небо. Шевельнулись большие широкие губы.

— Да, сэр.

Фредди медленно встал и уже спокойно осторожно ощупал через куртку плечи и руки Ларри.

— Ты в порядке, Ларри? Попробуй сесть.

— Да, сэр, — Ларри медленно вздохнул, как просыпаясь, и сел. — Прошу прощения за беспокойство, сэр…

— Нутро не порвал? — озабоченно спросил Фредди по-ковбойски.

Ларри улыбнулся.

— Нет, сэр.

Но вставал осторожно, словно прислушиваясь к себе.

— Эй!

К ногам Фредди упал конец лассо.

— Полезли, Ларри, — Фредди обмотал конец вокруг себя, закрепив узлом. — Держись за меня.

— Я слишком тяжёлый стал, сэр, — извиняющимся тоном возразил Ларри.

Фредди смерил взглядом его, стоящего высоко над ними Джонатана, еле слышно буркнул:

— Резонно, — и уже громко: — Лезь вперёд, я сзади подстрахую.

Цепляясь за сохранившуюся местами кладку, Ларри полез наверх. Фредди держался чуть ниже, чтобы поддержать или подсадить. Подъём прошёл благополучно, если не считать маленького инцидента, когда, ухватившись за очередной камень, Ларри вывернул его и покатившийся вниз обломок едва не задел Фредди.

— Прошу прощения, сэр…

— Заткнись, — велел Фредди и уточнил: — Наверху доскажешь.

— Слушаюсь, сэр, — согласился Ларри, пробуя на крепость следующий камень.

Когда голова Ларри показалась над краем обрыва, Джонатан, выбиравший лассо, потянулся было ухватить его за шиворот, Но Ларри уже вылез сам, схватился за лассо и так дёрнул, что Фредди вылетел наверх, сбив Джонатана с ног. Теперь перепачканы в песке были все трое.

— Ларри, ты точно в порядке? — спросил Джонатан, встав на ноги.

— Есть сомнения? — Фредди быстро сматывал лассо на локоть. — Живо, а то завязнем.

Они подбежали к грузовику. Фредди оставил его на краю лужи, и были шансы вылезти.

— Ларри, в кузов, — рявкнул Фредди, бросаюсь к рулю. — Держи баланс, понял?

— Да, сэр.

— Джонни…!

— Газуй! — крикнул Джонатан, повисая на правой дверце.

Дождь усиливался, грузовик тяжело проминал намокший песок, колея стремительно наполнялась водой, из-под колёс летели брызги. Гребень пройден, но спуск пропитан водой, того и гляди, попадёшь на зыбучее место и тогда всё, молись богу, чтобы самому выпрыгнуть. Вон ещё одна увязшая машина, только крыша от легковушки видна, там вроде тоже… Фредди гнал грузовик между лужами и подозрительно блестящими пятнами.

Впереди разбухшая, разъезженная дорога, ну же… ну…

Фредди вывел грузовик на взрытый трещинами и покрытый лужами бетон, дал победный гудок и рванул, прибавляя скорость подальше от гиблого места.

Джонатан плюхнулся на сиденье и вытер мокрой ладонью лицо, размазав по нему грязь.

— Проскочили!

— Мгм, — Фредди высунулся в дверцу и крикнул: — Ларри ныряй под брезент, проскочили! — вернулся на сиденье и захлопнул дверцу. — Глупость, закончившаяся благополучно, остаётся глупостью, Джонни, запомни.

— Это ты о ком?

— О Ларри, о тебе, ну, и о себе, конечно, — Фредди вытащил из кармана смятую мокрую пачку сигарет, сжал её в кулаке так, что получился комок, и выкинул его в окно. — Ларри, что вздумал собой машину подпирать. Ты, когда решил ехать через дамбу. И я, когда согласился на это. Все хороши.

Ларри остался сидеть под дождём. Подставляя ладони под хлещущие с неба струи, набрал в пригоршни воды и вымыл лицо. Всё произошло так быстро, что он не успел ни испугаться, ни подумать. А теперь… а теперь ему не стоит думать об этом: слишком страшно. Фредди спросил, не порвал ли он нутро. Ларри осторожно медленно глубоко вдохнул и выдохнул. Нет, не больно. Ноет плечо, которым он упирался в борт. Но это совсем уж пустяк. Ссадины на руках. Тоже пустяки, костяшки не сбиты, суставы работают. А вот то, что он с Фредди поспорил — это хуже, конечно, но, может, и обойдётся. Вроде Фредди не очень обиделся. И Джонатан на то, что повалил его в грязь, тоже. Ну… ну, они же должны понять, что он не хотел. Просто так получилось. Ларри вздохнул и ещё раз внимательно оглядел свои руки. Нет, ссадины не страшные, работе не помешают. В госпитале он занялся руками, купил специального крема и маленький, самый дешёвый маникюрный набор, а с помощью парней три пары рабочих рукавиц. Они-то все берегут руки, массажисты, санитары…

Грузовик замедлил ход. Фредди поменялся местами с Джонатаном, открыл дверцу и с подножки на ходу перебрался в кузов. Ларри вопросительно посмотрел на него.

— Ты чего под дождём сидишь? — сердито спросил Фредди.

— Душно под брезентом, сэр, — осторожно ответил Ларри.

— Ладно, — кивнул Фредди, усаживаясь поудобнее и охлопывая себя по карманам в поисках сигарет.

Ларри чувствовал, что разговор только начинается, и молча ждал.

— Никогда больше так не делай, Ларри, — тихо сказал Фредди. — А если б тебя придавило? — Ларри молча смотрел на него широко открытыми глазами. — И чего бы я Марку сказал, а? Что я его отцом свою жизнь подпирал? Сам вылез, а его положил? Как бы я твоему сыну в глаза тогда бы смотрел, ты об этом подумал?

— Я не успел подумать, сэр, — так же тихо ответил Ларри. — А потом было уже поздно.

— Да, — кивнул Фредди. — Так оно и бывает. Сначала не успеешь подумать, а потом уже поздно.

И, поймав удивлённо-встревоженный взгляд Ларри, улыбнулся.

— Ладно, всё путём, Ларри. Но больше так не рискуй.

— Да, сэр, — кивнул Ларри.

Дождь продолжался, мелкий холодный осенний дождь. Но это было уже не опасно. Фредди хлопнул Ларри по плечу, безошибочно угадав здоровое, и полез вниз, в кабину, уже с другой стороны.

Ларри натянул на уши шапку, поднял воротник у куртки. Ничего, совсем немного осталось.

Фредди сел рядом с Джонатаном, вытащил носовой платок и вытер лицо, покосился.

— Давай подменю.

— Зачем? — не отрывался от дороги Джонатан.

— Посидишь под дождём, лендлорд, умоешься.

Джонатан протянул ему свой носовой платок.

— Выставь под дождь.

Фредди открыл со своей стороны окно и подставил платок под встречный мокрый ветер.

— Держи.

— Ага, спасибо.

Удерживая руль одной рукой, Джонатан тщательно протёр лицо мокрым платком.

— Ну?

— Хорош, Джонни. Возле уха только ещё.

Джонатан ещё раз вытер лицо и сунул скомканный платок в карман.

— Всё-таки проскочили, Фредди. Я же говорил. Это тебе не аризонские ливни.

— Если бы не Ларри, остались бы мы там, — ответил Фредди.

— Я понимаю, — кивнул Джонатан. — Как он?

— Вроде, в порядке.

— Не ждал я от него такого, — усмехнулся Джонатан.

— Он от себя тоже, — кивнул Фредди. — Бывает. Но дамбы на последнем издыхании. Если прорвёт…

— Мы в стороне, и нас прикроют холмы, — сразу ответил Джонатан. — Я уже думал об этом. Но от рисового пояса мало что останется.

— Там ещё есть чему оставаться?

— Да, без рабов они ни хрена не восстановили, — кивнул Джонатан. — Экспорта давно не было из-за войны, но обходились без импорта. А теперь… сам понимаешь. Но для нас это несущественно, мы этим не занимаемся и заниматься не будем.

— Да, — кивнул Фредди. — Там свои… заморочки, нам они ни к чему.

Джонатан вдруг счастливо улыбнулся: из-за холмов вынырнул знакомый крутой склон, с которого просматривалось всё имение. Теперь-то они точно до темноты успеют.

Джонатан заложил лихой вираж и прибавил скорость. Фредди понимающе улыбнулся. Спешит Джонни. Очень даже понятно и правильно.

Ларри в кузове едва не выбросило на повороте за борт. Грузовик мчался теперь с такой скоростью, что он лёг на брезент. С чего это вдруг так погнали? Но… чем скорее, тем лучше. Неужели он уже сегодня увидит Марка, обнимет его… Ларри глубоко вздохнул. Марк не мог забыть его. Миша рассказывал, что узнал отца через несколько лет разлуки. А тут всего месяц.

Ларри рывком сел в кузове. Что это? Он же знает эту дорогу. Это уже… это же… он знает эти холмы.

Ларри встал, опираясь на крышу кабины, совсем не подумав, что загораживает стекло.

— Узнал, — тихо сказал Джонатан, заметив, как потемнело в кабине.

Фредди, улыбнувшись, кивнул и так же тихо ответил:

— Тормози плавно, Джонни, а то он вылетит.

Джонатан мягко сбросил скорость и остановил грузовик точно посередине двора. В кухне уже горел свет, видно только-только сели ужинать. Джонатан и Фредди вышли из кабины. Ларри перемахнул через борт, затоптался рядом.

— Помоги разгрузить, Ларри, — сказал Фредди.

— Да, сэр, слушаюсь, сэр, — машинально ответил Ларри, глядя на дверь кухни.

Но вот на кухне взвизгнули, шумно распахнулась дверь, и зычный голос Мамми перекрыл визг детворы:

— А с приездом, доброго вам здоровьичка, масса Джонатан, и вам, масса Фредди.

Обычный водопад приветствий, отчётов, быстрых вопросов и ответов, в котором Джонатан ориентировался совершенно свободно. Фредди открыл задний борт, но Ларри словно не заметил этого, стоял и смотрел. Они что, не узнают его?

Выложив Джонатану всё, на её взгляд, самое важное из случившегося за эти три дня, Мамми ещё раз покосилась на стоящего у грузовика высокого широкоплечего негра и громким шёпотом спросила:

— А что, масса Джонатан, он теперь работать здесь будет?

— Точно, Мамми, — ухмыльнулся Фредди. — Теперь-то и будет.

Мамми медленно открыла рот, набрала полную грудь воздуха, но Ларри уже шагнул вперёд.

— Марк, ты не узнаёшь меня? Ты… ты забыл меня, сынок?

Взвизгнув, Марк кинулся к нему. Изумлённо присвистнул Роланд, ахнула и засмеялась Молли. Ларри с хохотом хлопали по плечам и спине, о чём-то спрашивали. Он стоял посреди этого круговорота, прижимая к себе ухватившегося за его шею Марка, и плакал, чувствуя, как плачет, уткнувшись лицом в его шею, Марк.

Но длилось это недолго. Как-то само собой толпа распалась. Роланд, Сэмми и Ларри стали разгружать грузовик, перетаскивая мешки и ящики к кладовкам. Стеф пошёл в котельную подготовить душ, чтобы помылись с дороги. Мамми гремела ключами у кладовок. Молли и Дилли побежали приглядеть за плитой и поставить ещё миску для Ларри. С визгом и гомоном путалась под ногами ребятня. Марк не отходил от Ларри, хватаясь за его руку, когда тот шёл от кладовки к грузовику, или полу его куртки, когда обратно с мешком или ящиком. Он уже не плакал и только молча шёл рядом с отцом, таким большим и сильным. Сэмми молча удивлённо сопел, глядя, как Ларри управляется с мешками и ящиками.

Убедившись, что всё выгружено, уложено и записано, Джонатан сказал Мамми, что он и Фредди будут ужинать в своём домике, и ушёл в душ. Фредди, загнал грузовик в сарай-гараж и пошёл на конюшню. А Ларри с его мешком и корзиной, окружив плотным живым кольцом, торжественно повели в кухню.

Когда Фредди, оглядев лошадей, прошёл в душ мимо кухни, там уже кипело и бурлило веселье. Фредди усмехнулся: ну, теперь им надолго Ларриных рассказов хватит. Не на один вечер.

Войдя в кухню, Ларри огляделся и счастливо улыбнулся.

— Садись, — ответно улыбнулась Мамми. — Поешь с дороги.

— Спасибо, Мамми, вещи вот положу только.

Ларри по внутреннему коридору прошёл в свою выгородку. Марк молча следовал за ним, по-прежнему крепко держась за его куртку. Войдя в тёмную комнату — пока возились с разгрузкой, стемнело — Ларри поставил на пол корзину, сбросил мешок.

— Вот я и вернулся, — тихо сказал он в темноту.

Он расстегнул и снял куртку, привычно повесил её на гвоздь у двери. И, вешая, наткнулся на низко вбитый гвоздь точно под своим и маленькую курточку на гвозде.

— Марк, — позвал Ларри.

Марк ткнулся лицом ему в бок, обхватил его обеими руками, прижался всем телом. Ларри на ощупь погладил его по голове, по мокрому горячему лицу.

— Ну, не надо плакать, Марк. Я же вернулся, — Ларри судорожно сглотнул. — Сейчас пойдём ужинать.

— Ага, — всхлипнул Марк.

По-прежнему не зажигая света, Ларри вынул из мешка пакет с конфетами и печеньем, задвинул мешок и корзину под кровать. Марк всё время был рядом, держась за его рубашку. Ларри взял сына за руку, и они вместе вышли в коридор. Из кухни доносились голоса. Ларри прикрыл дверь, накинул крючок, прибитый высоко — под его рост.

— Пошли, сынок.

Марк молча кивнул. Ему и хотелось спросить, что в этом пакете, и не верилось, что отец рядом, что вернулся, и… и он только молча — так ему стиснуло горло — шёл рядом, быстро семеня, чтобы не выбиться из широкого шага отца.

В госпитале Ларри отвык пригибаться и вспомнил об этом в последнюю секунду, едва не ударившись.

— Что, в дверь уже не пролазишь?! — встретил его Роланд.

Ларри засмеялся в ответ на дружно грохнувший хохот, подошёл к столу и встряхнул пакет так, что на стол упали большая пачка печенья и россыпь разноцветных конфет. Восторженный визг ребятни, ахи и возгласы взрослых.

— Это что же такое? — спросила Мамми.

— Это к кофе, — весело ответил Ларри.

— И всё-всё?! — выдохнул Джерри.

— И всем? — уточнил Роб.

— Всё и всем, — кивнул Ларри, подходя к рукомойнику.

Вымыв руки, он сел за стол на своё привычное место, а Марк рядом с ним. Мамми грозно посмотрела на Тома и Джерри, уже подбиравшихся к конфетам, и решительно сгребла весь ворох со стола.

— К кофе, значит, к кофе.

И стала расставлять миски, наполненные дымящейся кашей.

Ларри был уверен, что после госпитальных яств рабская каша покажется ему несъедобной. Но ел с удивившим его самого аппетитом. Может, потому… что он среди своих, так что ли? Получается, так. Да. Миша, Никлас, Майкл — они очень хорошо к нему отнеслись, но они — не свои, чужие. Хорошие, но чужие. И с парнями в общежитии было намного легче, а здесь-то совсем свои.

— О чём задумался, Ларри?

Ларри вздрогнул, как просыпаясь, и посмотрел на сидящего напротив Стефа.

— Так, — Ларри улыбнулся. — Рад, что вернулся.

— Это, конечно, — кивнула Мамми.

— Как там на Хэллоуин-то было? — спросил Роланд.

— А русские Хэллоуин не празднуют, — подчёркнуто удивлённо сказал Ларри и, переждав понимающий хохот, продолжил серьёзно: — Нет, всё тихо было. Охрану сразу выставили.

— Понятно, — кивнул Стеф. — А где ты был, Ларри?

Ларри обвёл притихших взрослых торжествующе-насмешливым взглядом. Значит, они не знают. Ну… Ларри улыбнулся и небрежно сказал:

— В больнице.

— Где?! — потрясённо переспросил Роланд.

— Тебя что, в аренду сдавали? — прогудел Сэмми. — На работы?

— Нет, — продолжал улыбаться Ларри. — На лечение.

— Чиго-чиго?! — взвизгнула Дилли. — Ты ври, да не завирайся.

— Это столько тебя лечили? — Роланд ржал от души.

Все, кроме, пожалуй, Стефа, восприняли слова Ларри как весёлую шутку. Ларри спокойно ел, а остальные смеялись. Сэмми так хохотал, что едва не перевернул свою миску, что добавило общего веселья. Ларри поймал удивлённый взгляд Стефа — тот явно не понимал причины — и тихо сказал:

— Рабу больше трёх дней болеть не положено.

— Ну да, — Мамми зорко оглядела стол: не добавить ли кому каши.

— Ладно, — Роланд вытер рукавом мокрое от выступивших слёз лицо. — Сколько тебя ни лечили, — он не выдержал и фыркнул, — но вылечили здорово, что и говорить.

— Это да, — кивнул Сэмми.

— Хотите — верьте, хотите — нет, — улыбался Ларри, — но был я именно в больнице. В русском военном госпитале.

— И что ты там делал? — спросила Молли, перекладывая кусочки мяса из своей миски в миски Роланда и Роба.

— Меня лечили, — Ларри вздохнул. — Я же больной был.

— Это-то да, — согласился Роланд. — Дыхалка у тебя ни к чёрту была.

— Вот её-то мне и лечили, — сказал Ларри, вытирая свою миску куском лепёшки.

Марк, сидя рядом, старательно копировал все его действия.

Мамми собрала опустевшие, вытертые лепёшками до блеска, миски, дала подзатыльник Джерри, чтоб не вылизывал, а ел по-людски, и стала разливать кофе. Расставив кружки, она достала пакет Ларри и медленно, чтобы все прочувствовали важность момента, вскрыла обёртку на пачке печенья и положила перед каждым по жёлтому квадратику с выпуклым изображением яблока и по конфете в яркой обёртке. Наступило благоговейное молчание. Джерри и Том собирались засунуть свои порции в рот сразу, но, поглядев на остальных, чинно откусили с уголка.

— Русские? — Стеф, заложив конфету за щеку, рассматривал обёртку.

— Да, — кивнул Ларри. — Перед самым отъездом купил.

Стеф разгладил обёртку и подвинул её к Тому. Джерри уже получил обёртку от Мамми.

— А вкусная штука, — сказал Роланд.

— Ага, — вздохнула Молли.

Дилли, удовлетворённая тем, что печеньица все одинаковые, пальцем подобрала со стола крошки и благодушно кивнула.

— Да уж, и сладко, и рассыпчато.

Своё печенье Стеф отдал Мамми, а уж она его разломала поровну Тому и Джерри. Ларри обнял Марка за плечи, и тот сидел под его рукой, прислоняясь к его боку с тихой радостной улыбкой.

— Своему-то оставил? — спросил Стеф, кивком показывая на Марка.

— Ему я отдельно купил, — немного смущённо ответил Ларри.

— Правильно, — кивнул Стеф. — И значит, всё время ты в больнице был?

— Не совсем. Меня сразу после Хэллоуина выписать должны были. И я четыре дня, пока не приехали за мной, у парней в общежитии жил, — Ларри говорил неспешно, обстоятельно. Не говорил даже, а рассказывал. — Ну, там парни, бывшие рабы, они работают там. По найму. Уборщики, санитары, массажисты, по двору работы всякие, — все понимающе закивали. — Ну, и живут там же. Вот у одного из них, Криса, я и жил. Поставили кровать ещё одну. Я за жильё, за еду заплатил.

Дилли подозрительно посмотрела на него, хотела что-то спросить, но в этот момент зашёл Фредди повесить ключ от душа, и она спросила не то, что хотела, но тоже… с подковыркой.

— Масса Фредди, а чегой-то Ларри врёт, что его цельный месяц лечили?

— Он не врёт, — усмехнулся Фредди. — По нему, что ли, не видно? — и ушёл.

Немного посмеялись над смущением Дилли. Ребятня, включая и Билли, разглаживала и рассматривала обёртки от конфет. У Билли и Роба по три, а у Марка, Тома и Джерри по две. Обёртки оказались разными. Это сулило массу возможностей для обмена и прочих интересных дел. Но не на глазах у взрослых.

Мамми посмотрела на малышей и стала решительно собирать кружки.

— Хватит на сегодня. Вся зима впереди, обо всём ещё расскажешь.

— Да, — кивнул Ларри. — Поздно уже.

— В душ пойдёшь? — спросил Стеф.

— Да, — Ларри улыбнулся. — Я быстро.

— Мальца не бери, простынет, — сказала Мамми, с грохотом и звоном сваливая кружки в лохань с тёплой водой.

Марк сразу схватился за Ларри, а лицо его стало испуганным. Ларри погладил сына по голове и улыбнулся.

— Ничего, — и по-русски: — Авось.

Русского никто не знал, но все поняли и рассмеялись. Ларри встал, взял Марка за руку.

— Ну, спокойной ночи всем.

— И тебе… — отвечали все сразу. — И тебе спокойной ночи.

Марк снизу вверх посмотрел на отца, поймал его взгляд и тоненьким голосом повторил:

— Спокойной ночи.

Стеф с улыбкой кивнул ему.

— И тебе спокойной ночи, Марк. Молодец.

Том и Джерри переглянулись, но Роб их опередил и пожелал всем спокойной ночи, а за ним Билли, Том и Джерри.

У себя в комнате Ларри включил свет и достал свой мешок.

— Где твоё мыло, Марк? И полотенце?

— Вот, — показал Марк. И тихо добавил: — У меня всё здесь.

Ларри достал из мешка полотенце, мыло и мочалку. Марк торопливо, путая и роняя, собрал свой "душевой узелок", надел курточку. Ларри накинул куртку на плечи, погасил свет.

— Пошли, Марк.

Было уже совсем темно, но, к изумлению Ларри, он, оказывается, ничего не забыл и дошёл до душевой, ни на что не наткнувшись. Марк по-прежнему держал его за руку.

— Надо всё быстро, — тихо говорил Ларри. — А то Стеф не ложится, нас ждёт.

— Я быстро, — кивнул Марк и, сглотнув, тихо спросил: — А ты… тебя не увезут больше?

— Нет, — уверенно ответил Ларри. — И если уедем куда, то вместе.

В душе Ларри быстро разделся. Куртка и штаны чистые, песок не грязь, высох и осыпался. Рубашка сильно не пропотела, завтра её ещё можно надеть. Значит, только портянки. Как у Марка?

— Ты когда рубашку менял?

— Сегодня. Я… с дядей Стефом сегодня после ленча ходил.

— А стирал тебе кто?

— Мамми.

Ларри кивнул. Да, Мамми так и обещала присмотреть.

— Ну, пошли, Марк.

Когда не стираешь, то управляешься быстро. Марк не так мылся, как сидел на скамье и смотрел.

— Ты что? — улыбнулся ему Ларри.

— Ты такой большой, папка. И сильный, — восхищённо вздохнул Марк.

Ларри выключил воду. Портянки простирать — минутное дело.

— Я… я помогу тебе? — несмело предложил Марк.

Ларри протянул ему одну портянку.

— Потри о зазубрины.

— Ага.

Марк старательно тёр скомканную портянку о зазубренный край скамьи. Ларри быстро оттёр вторую и взял у Марка мокрый скрученный комок. Расправил.

— Смотри, вот как надо. А твои где?

— Я их Мамми отдал, — Марк смотрел на отца, явно ожидая его решения.

— Хорошо, — кивнул Ларри. — Но теперь будем сами стирать. У Мамми и так много работы.

Марк кивнул. Ларри прополоскал и выкрутил портянки, вылил грязную воду в сток. Ещё раз оглядел душевую.

— Всё. Пошли вытираться.

В раздевалке он помог Марку вытереться, вытерся сам, оделся. Марк, не отрываясь, глядел на него и потому путался в завязках, надел рубашку задом наперёд. Ларри помог ему, сам затянул все узлы, застегнул курточку и нахлобучил шапку.

— Всё, пошли. Стефу тоже надо отдыхать.

Они вышли из душевой. Ларри выключил свет и запер дверь. От котельной свистнули простым свистом. Ларри ответил таким же и крикнул:

— Мы всё! Спокойной ночи!

— И вам! — откликнулся Стеф.

Ларри легко взял Марка на руки, прижал к себе.

— Давай-ка быстренько, сынок, а то ветер сильный.

Марк обхватил его за шею, прижался. Ларри шёл быстрым уверенным шагом, и Марку казалось, что какая-то сила несёт его над землёй.

Войдя в кухню, Ларри поставил Марка на пол.

— Беги в выгородку, я сейчас.

Задохнувшийся от чувства полёта, Марк молча помотал головой. Ларри не видел, но как-то ощутил его несогласие и улыбнулся. Включил свет. Кухня была уже убрана, дверцы топки на плите тщательно завинчены. Ларри повесил на место ключ от душа, прошёл за плиту в сушку. Ещё летом, устраивая сушку, помимо общих верёвок, каждый натянул ещё свою. Сейчас на его верёвке висели маленькие рубашка, штанишки и портянки Марка. Ларри повесил и расправил свои портянки, снял куртку. Отсырела, конечно, пусть посохнет до утра. Для тяжёлых рабских курток были приспособлены две жерди, где у каждого опять же было своё место. Ларри повесил куртку, расправил рукава.

— Марк, давай свою.

— Она совсем сухая.

Ларри пощупал его куртку. Ладно, сойдёт.

— Ладно. Пошли теперь спать.

Ларри выключил в сушке и на кухне свет, и по внутреннему коридору они пошли в свою выгородку. Из-за тонких дощатых дверей и перегородок доносились разноголосые храп, посапывание и бормотание. Обычный ночной шум рабского барака, нет только звяканья приковывающих цепей да всхлипываний и стонов выпоротых. Ларри тряхнул головой, отгоняя ненужные сейчас воспоминания, и открыл дверь своей выгородки, включил свет.

— Ну вот, сынок, мы и дома. Давай спать ложиться.

— Ага, — кивнул Марк, сбрасывая одежду.

Ларри поставил под вешалкой сапоги, сложил на табуретку штаны и рубашку. И Марк, глядя на него, сложил и повесил всё аккуратно.

— Ну, залезай под одеяло.

— А ты?

— А куда ж я денусь? — тихо засмеялся Ларри, выключая свет. — Я рядом лягу.

После госпитальных простыни показались такими грубыми… Ларри лёг осторожно, чтобы не придавить Марка. Делая себе выгородку, он подогнал кровать по длине так, чтобы спать, вытянувшись, но в ширину никак не рассчитывал на двоих. Хотя Марк маленький… нет, всё равно надо ему отдельную кровать делать. Это же не нары в рабском бараке, где все спали вповалку, в одежде, только сапоги зимой снимали и клали под голову, а то и так… в чём ходишь, в том и спишь. Нет, надо жить нормально, по-человечески. Марк прижался, положил голову ему на плечо и всхлипнул.

— Ты что, плачешь, сынок? — шёпотом спросил Ларри.

— Я так ждал тебя, — Марк потёрся об него мокрой щекой.

Ларри погладил его свободной рукой по курчавой голове.

— Тебя не обижали тут без меня?

— Нет, — Марк задумался и убеждённо повторил: — Нет. Я только скучал по тебе.

Ларри тихо улыбнулся.

— Я тоже.

Марк вздохнул уже совсем сонно. Ларри почувствовал, как обмякло и расслабилось маленькое тельце, сглотнул стоящий в горле комок. Он дома, рядом его сын. Он силён и здоров. Правда, весь в долгах, и неизвестно, когда ему удастся расплатиться с Фредди… но… это неприятно, но не смертельно. Он будет работать. Завтра попросит у Джонатана разрешения забирать пустые жестянки и мелкие осколки. А там, если ему дадут настоящий материал, он будет рассчитываться работой. Подарки он раздаст завтра, да, за ужином. Кровать Марку и столик, чтобы рисовать и читать, а вот уже рабочий стол никак не влезет. Надо просить разрешения на ещё одну выгородку под мастерскую. Опасно, конечно: когда просишь у белого, никогда не угадаешь, чем это закончится, но другого выхода нет…

Мысли путались, уплывали. И уже засыпая, Ларри подумал: не дай Бог, приснится, как стоял на обрыве, а сверху наваливался грузовик — умрёшь ведь от страха.

Мерно не потрескивает, а как-то очень уютно шуршит огонь в камине. Верхний свет Джонатан выключил, и они сидели у живого пламени, глубоко утонув в просторных и удивительно удобных креслах. Джонатан отхлебнул из своего стакана и умиротворённо вздохнул.

— Честно, я не думал, что всё так удачно обойдётся.

— Я тоже, — хмыкнул Фредди.

Он полулежал в кресле, удобно разместив ноги на каминной решётке, и тоже со стаканом.

— Он не пострадал?

— Ты о грузовике или о Ларри? — усмехнулся Фредди.

Джонатан фыркнул в стакан.

— Уел.

Фредди только покосился на него.

— Как Монти?

— Как будто ты его сам не оглядел и не ощупал, — Джонатан допил свой стакан. — Какие новости у Майора?

— Лорд тебе перескажет.

Джонатан жестом выразил одобрение и встал, пошёл к бару.

— Сделать тебе ещё?

— Нет. Допью этот и завалюсь. Денёк был… что надо. Мастерскую будем делать с утра?

— Нет. Я уже думал. Полдня ему на обустройство, и начнём после ленча. Думаю, в одной из кладовок.

— Пойдёт, — кивнул Фредди. — В бараке будет неудобно.

— Да, жильё и работу не стоит смешивать, — назидательно сказал Джонатан.

— Я понял, — кротко согласился Фредди.

— Что именно? — насторожился Джонатан.

— И диван, и карточный стол в стойло Монти не поместятся. Иначе бы ты говорил по-другому, — Фредди допил стакан и встал. — Всё, Джонни, кончим на этом, а то загуляем.

Джонатан кивнул. Вдвоём они навели порядок в баре, и Фредди ушёл к себе. Джонатан быстро постелил, разделся и лёг. Даже не день, а сутки, двое суток напряжённой работы, но результаты… что надо. О дороге через дамбы можно благополучно забыть. Даже если они выдержат зимние дожди, то проехать там всё равно уже нельзя. В этом Фредди прав. Ладно, значит, на дамбы не рассчитываем при любом раскладе… Мысли путались. Джонатан тряхнул головой, отгоняя их, и прислушался. Да, Фредди тоже лёг. Теперь они недельки на полторы залягут здесь, затем навестят кое-кого кое-где, но это можно и по очереди, и… чёрт, неохота ехать в Атланту, но надо. Столица всё-таки, хоть и раздолбали её вдрызг. Вмешиваться в тамошние разборки не будем, но посмотреть, кто её под себя подгребает, нужно. Ладно, хватит. Надо спать.

И уже окончательно засыпая, Джонатан услышал пощёлкивание капель по наружному козырьку над окном и весело подумал: "Хана дамбам. Успели проскочить".

* * *

Подъезжая к госпиталю, Гольцев сбросил скорость. Часовой в воротах козырнул и показал направление на стоянку. Загнав машину на асфальтовый пятачок между двумя санитарными фургончиками, он выключил мотор. И несколько секунд сидел, не двигаясь. Странно, конечно. Всегда в госпиталь его привозили, на своих ногах… считанные разы. Ну, ладно. Посмотрим, зачем он понадобился Ивану Дормидонтовичу Жарикову, майору медицинской службы, доктору Жарикову. В принципе, всё понятно и известно, но всё равно — интересно.

Гольцев вылез из машины, огляделся. Та-ак, и куда теперь? К нему подбежал смуглый курчавый парень в накинутой на плечи армейской куртке.

— Прошу прощения, сэр, вы майор Гольцев, сэр?

— Да, — кивнул Гольцев, невольно улыбаясь ему.

— Добрый день, сэр. Доктор Иван велел встретить вас и проводить, сэр.

Лёгкие, удивительно ловкие движения, белозубая улыбка, перед которой невозможно устоять.

— Пошли, — согласился Гольцев и немедленно начал разговор: — Как тут Хэллоуин прошёл?

— Всё было тихо, сэр, — охотно ответил парень. — В городе немного пошумели, но к нам не лезли. Мы охрану сделали, помогали держать, — и с усилием по-русски — пе-ри-ме-тр.

— Молодцы, — искренне сказал Гольцев.

Парень польщено улыбнулся.

— Спасибо, сэр. Пожалуйте сюда, сэр, — распахнул дверь подъезда. — На второй этаж, сэр, дежурка прямо напротив лестницы, сэр.

— Спасибо, — кивнул Гольцев. — А ты что, не пойдёшь дальше?

— Я без халата, сэр.

Гольцев понимающе кивнул. Смешно, но его огорчило, что парень не пошёл с ним. Так, но это что получается…? Он сердито тряхнул головой, сердясь на самого себя. Никогда за собой такого не замечал, всегда у него была… нормальная ориентация. И на тебе! Он рванул дверь дежурки и сразу навстречу ему встал пышноволосый гигант в белом халате.

— Александр Кириллович? Рад вас видеть. Как доехали?

Здороваясь, Гольцев понял, что в принципе они одного роста, и в плечах он сам, пожалуй, не уже врача, но первое впечатление ожившей горы осталось. Первые и вроде бы необязательные слова. И внимательные карие в янтарных крапинках глаза, необидно и неотвязно рассматривающие, всё видящие и всё понимающие.

— У нас сейчас на лечении двое, — Жариков улыбнулся, — ваших крестников, — и тут же стал серьёзным. — Чак и Гэб. Я хотел поговорить с вами о них.

Гольцев кивнул.

— Как они?

— Пока, — Жариков вздохнул и повторил: — пока… Знаете что, давайте сходим посмотрим на них, если хотите, вы сами с ними поговорите, а потом, — он улыбнулся, — обменяемся вопросами и ответами.

— Идёт, — согласился Гольцев.

Он сейчас был на всё согласен, лишь бы забить, заглушить то, нежданно испытанное им, пока улыбчивый весело вежливый парень провожал его к корпусу.

Жариков достал из шкафа белый хрустящий от крахмала халат.

— Надевайте, — и улыбнулся. — Легенда вам не нужна, вас знают, но это госпиталь.

Судя по тому, что халат пришёлся впору, это была форма доктора. Гольцев расправил рукава, застегнулся.

— Готовы? Отлично.

Коридор был пуст. Время не то, или…?

— Раньше здесь лежали парни, — негромко говорил Жариков. — В самом начале отсек изолировали, а сейчас здесь только эти двое. Ага…

Жариков жестом остановил Гольцева. Они стояли у неплотно прикрытой двери, из-за которой слышались два голоса: низкий, что-то неразборчиво гудящий и более высокий, по-мальчишески весёлый. Разговаривали на английском.

— Спальник поганый, — Гольцев узнал голос Чака. — Встану, оторву тебе на хрен… — последовало длинное ругательство, закончившееся невнятным чмоканьем.

— Ты встань, — ответил мальчишеский, — руки восстанови. Тогда мы с тобой за ограду выйдем и посмотрим. Кто кому и что отрывать будет.

Жариков покачал головой и мягко открыл дверь. Гольцев увидел стандартную палату, просторную оттого, что вместо положенных четырёх кроватей стояла только одна. На ней полулежал на подушках Чак, укрытый одеялом по грудь. Большие мускулистые руки брошены вдоль тела поверх одеяла. Рядом сидел на стуле молодой негр с пышной шапкой кудряшек в глухом халате санитара с завязками на спине. Невнятица Чака и паузы в ответной ругани объяснялись неожиданно просто. Чак обедал. Парень кормил его с ложки кашей, а пустая тарелка из-под супа стояла на тумбочке рядом со стаканом компота. Грудь Чака прикрывало маленькое полотенце, углом которого парень время от времени вытирал Чаку губы и подбородок.

— А почему за ограду? — спросил Чак, облизывая губы.

— На территории госпиталя драки запрещены, — спокойно объяснил парень, ложкой подбирая с подбородка Чака крупинки. — Не говори с полным ртом, кашу роняешь.

— Накласть мне на твою заботу, — пробурчал Чак.

На звук открывшейся двери парень обернулся и окатил вошедших ослепительной неотразимой улыбкой. Гольцев настороженно покосился на доктора. Но на того, похоже, не действовало.

— Ты почему без шапочки, Андрей? — спросил по-английски Жариков.

— Не налезает ни одна, — вздохнул Андрей.

— Зайди к старшему завхозу и подбери, — с мягкой строгостью сказал Жариков. — Форму надо соблюдать.

— Хорошо, доктор Иван, — кивнул Андрей. — Сделаю.

Чак молча переводил взгляд с Жарикова на Гольцева и обратно. Мышцы на его груди заметно напряглись, но руки остались неподвижными. Андрей сделал движение от кровати, но Жариков покачал головой.

— Нет, заканчивайте спокойно. Мы подождём.

Андрей кивнул и повернулся опять к Чаку.

— Давай, открывай рот.

Тот ещё раз покосился на Жарикова и Гольцева и подчинился. Жариков прошёл к окну, жестом пригласив Гольцева за собой. Чак ел теперь молча, с какой-то угрюмой ожесточённостью пережевывая кашу. Андрей, сохраняя на лице полную невозмутимость, покормил его, вытер ему губы, поставил пустую тарелку на тумбочку и взял стакан с компотом.

— Ты как ягоды хочешь? В начале или на конец? — спросил Андрей таким подчёркнуто заботливым тоном, что Чак не выдержал.

— А пошёл ты…!

— С компотом? — невинно поинтересовался Андрей, выбирая ложкой ягоды из стакана. — Давай, лопай.

Гольцев невольно засмеялся: с таким обречённым видом Чак взял губами из ложки ягоды. Жариков тоже улыбнулся.

— Кто кого заводит?

— Когда он злится, доктор Иван, — Андрей скормил Чаку ягоды и поднёс к его губам стакан, — ему меньше болит, он сам сказал.

— Та-ак, — понимающе протянул Жариков. — Но процесс-то при этом затягивается, об этом вы не думали?

Чак поперхнулся. Андрей вытер ему залитый компотом подбородок.

— Смотри, захлёбнёшься и будешь первым утонувшим в компоте, — Гольцев заткнул себе рот кулаком, чтобы не ржать в голос, а Андрей продолжал: — А ему и так хорошо, доктор Иван. Кормят, поят, обмывают, с боку на бок поворачивают. А перегорит, так тогда ж работать придётся. А так… лафа, а не жизнь.

Чак судорожно сделал последний глоток.

— Убью, скотина вонючая! Спальник поганый…!

— Во, видите, доктор Иван. Меня обозвал, и лишний день, глядишь, и набежал, — Андрей снял полотенце с груди Чака и деловито собрал посуду. — Мне-то что, я за это зарплату получаю.

— За что, погань рабская?!

— Что тебя слушаю.

Андрей взял полотенце, посуду, озорно улыбнулся Жарикову и Гольцеву и вышел. Чак дёрнулся всем телом следом за ним и замер, бессильно дёргая грудными мышцами. На его глазах выступили слёзы, и он резко отвернулся от Жарикова и Гольцева, стоявших у окна.

Гольцев оттолкнулся от подоконника и подошёл к кровати.

— Здравствуй, Чак. Как ты?

— Почему? — хрипло выдохнул Чак. — Почему вы не убили меня тогда, сэр? За что вы меня… так?

— Ты хочешь умереть? — спросил Гольцев, усаживаясь на место Андрея.

— Чем так жить… когда всякая погань смеет измываться… простите, сэр, — Чак на мгновение повернул голову к Жарикову и уставился в потолок. — Это ваши… люди, сэр. Они делают то, что вы им приказываете…

— Разве у тебя боли не кончились? — спросил Жариков.

Чак снова покосился на него, вздохнул и честно ответил:

— Позлюсь, и опять… подёргивает.

Жариков подошёл и остановился в ногах кровати.

— Думаешь повернуть процесс обратно? Ладно, я ещё зайду, — и вышел, оставив их вдвоём.

Гольцев посмотрел на напряжённое, вызывающее и одновременно испуганное лицо Чака, достал пачку сигарет.

— Куришь?

— Если угостите, сэр, — после паузы ответил Чак.

Гольцев достал и вставил ему в рот сигарету, щёлкнул зажигалкой. Когда он подносил Чаку огонёк, лицо того на секунду сморщилось в гримасе ожидания боли. Гольцев сделал вид, что не заметил и закурил сам. Он не спрашивал, но Чак тихо сказал:

— Я был у одного… в аренде. Он любил жечь человека… сигаретой или зажигалкой. Я запомнил.

Гольцев молча кивнул. Он слышал о таком не раз. От разных людей и, скорее всего, о разных людях.

— Ты хочешь вернуться назад? К Старому Хозяину?

Чак глубоко затянулся дымом и закашлялся. Гольцев взял у него изо рта сигарету и, когда тот отдышался, вставил обратно. Чак взглядом поблагодарил его.

— Сэр, я могу спросить вас?

— Спрашивай, — кивнул Гольцев.

— Говорили… один из наших… перегорел и живёт… — Чак затянулся, сдвинул языком сигарету в угол рта и выдохнул дым в сторону от Гольцева. — Он… как это у него получилось, сэр?

Тихо, как-то очень незаметно, так что ни Гольцев, ни Чак не обратили на него внимания, вошёл Жариков и встал так, чтобы видеть лица обоих.

— Он усыновил мальчика, — Гольцев разглядывал завитки и струйки дыма от своей сигареты. — Спасал его, заботился о нём. Он не рассказывал подробно.

— Через боль?

— Да, думаю, так, — Гольцев забрал у Чака окурок, погасил его и свою сигарету плевком, спрятал оба окурка в карман и встал. — Давай проветрю, чтобы дымом не пахло. Не продует тебя?

— Мне заботиться не о ком, — не слушая его, сказал Чак. — И у меня уже вот… паралич. Пока болело, ещё двигалось. Через боль, плохо, но… я чувствовал. А теперь… — он закрыл глаза, оборвав фразу.

Гольцев посмотрел на озабоченное лицо Жарикова.

— Что там?

— У Гэба? Пока по-прежнему.

— Не будет он гореть, — глухо сказал Чак. Он по-прежнему не открывал глаз и говорил будто сам с собой. — Пока по приказу живёт, не загорится. Он упрямый. Сдохнет, а без приказа крошки не съест, — и убеждённо повторил: — Не будет он гореть.

— А без этого он останется рабом, — возразил Жариков.

— Рабом родился, рабом и помрёт, — в тоне Чака прозвучал вызов, и в щёлке между веками блеснул настороженный взгляд.

— Необязательно, — покачал головой Жариков. — Человека можно бить, морить голодом, заковывать в кандалы… но пока он сам не считает себя рабом, он — не раб. Разве ты не встречал таких?

— Таких сразу к финишу, сэр, — пожал мощными плечами Чак, усмехнулся и повторил: — Гэб упрямый.

— Странно получается, — задумчиво сказал Гольцев. — Гэб не горит, потому что живёт по приказу. А ты в тюрьме загорелся, как раз когда приказы начались. Как это так получается?

Чак насторожился, поёрзал затылком по подушке и наконец нехотя ответил:

— Я из-за другого загорелся, сэр.

— Убивать некого стало, — понимающе кивнул Гольцев. — Но вот Ротбуса убили в августе, а взяли тебя первого ноября. Чего ж это ты за столько месяцев не загорелся? Ведь по собственной воле жил. И не убивал никого.

— Я… я на массаж ходил, — Чак открыл глаза. — Ну и… позлюсь, подерусь, бабу там возьму… отпускало.

— Насиловал? — резко спросил Гольцев.

— Деньги покажешь, так они сами на всё согласны, сэр, — насмешливо улыбнулся Чак. — Да и чего черномазых насиловать? Их ещё в питомнике, да по распределителям надзиратели по-всякому. Ну, когда приучают, что белому прекословить нельзя. Это они сейчас… "чуйства" себе напридумывали, а тогда… на кого ей хозяин укажет, под того и ляжет без звука, сэр.

— А ты сам? — прозвучал вдруг насмешливый вопрос.

Жариков и Гольцев повернулись к двери. На пороге стоял Крис с ведром воды.

— Что… я? — медленно спросил Чак.

Жариков нахмурился, шагнул вперёд. Насторожился, предчувствуя, Гольцев. Но Крис уже вошёл, поставил на пол ведро с плавающей в нём тряпкой и, медленно закатывая рукава синего халата уборщика, сказал:

— Ты на "трамвае" с какими, — он передразнил Чака, — "чуйствами" ездил, а?

Гольцев посмотрел на Жарикова, перевёл взгляд на Чака… посеревшее лицо, расширенные в немом крике глаза… А Крис, словно не замечая этого, деловито объяснял Жарикову по-английски.

— Я вместо Андрея уберу здесь всё.

— А Андрей? — спросил Жариков.

— Он в реанимацию пошёл. Там, — Крис помедлил, подбирая слова, и продолжил по-русски: — тяжёлых двое. У одного Джо с Джимом сидят, а у другого, это седой без обеих ног, и рука правая покалечена, у него Андрей посидит. Арчи из города придёт, подменит его.

Жариков задумчиво кивнул.

— Ну… ладно, согласен.

Чак медленно хрипло перевёл дыхание, осторожно покосился на Жарикова и Гольцева. Жариков, поймав этот взгляд, кивнул Гольцеву и пошёл к двери.

— Хорошо, Крис, не будем тебе мешать.

— Вы не мешаете, доктор Иван, — улыбнулся Крис, выплёскивая воду из ведра широким веером и берясь за тряпку.

В коридоре Гольцев несколько оторопело уставился на Жарикова.

— Ты что-нибудь понимаешь?

— Не всё и неточно, — Жариков, придерживая его под руку, прислушался. Но в палате было тихо. — Пойдём к Гэбу, посмотрим, что там.

Когда их шаги в коридоре затихли, Чак тихо спросил Криса, спокойно мывшего пол.

— Зачем ты сказал это? При беляках, — Крис не ответил, и он продолжил: — Хочешь сквитать что, так сам валяй. Я безрукий теперь, не отобьюсь. А белякам подставлять… западло!

Крис выпрямился, ловко выкрутил тряпку в ведро, холодно оглядел Чака.

— Не тебе говорить об этом, палач.

— Ты… спальник, трахалка, ты… — Чак длинно выругался.

Крис усмехнулся.

— Я горел, чтобы не быть им. А ты хочешь остаться палачом. Ты — трус.

— Заткнись, — дёрнулся Чак. — Я… я этих беляков давил… Как гнид, двумя пальцами…

— По приказу? — презрительно улыбнулся Крис. — Велика храбрость — пытать связанного. А самого коснулось, сразу хвост поджал.

Чак рывком повернулся набок, сел на кровати и с усилием встал.

— Н-ну, — хрипло выдохнул он. — Говоришь, я трус, так? Давай! Я безрукий, ты… всё твоё при тебе, ну… кто кому глотку перервёт, посмотрим?

Крис насмешливо прищурился.

— По поединку соскучился? Зря стараешься. Драться я с тобой не буду.

— Почему?!

— А я брезгливый, — Крис кинул скомканную тряпку в ведро и пошёл к двери.

Чак сделал выпад, пытаясь достать его в спину ногой, но не удержал равновесия на скользком полу и упал. Крис поставил ведро и вернулся к нему. Ловко поднял и уложил на кровать, укрыл одеялом.

— Брезгливый, а ухаживаешь, — попробовал уколоть его Чак.

— Это моя работа, — пожал плечами Крис. — Я за неё деньги получаю. Ну, лежи, я у Гэба пол вымою и приду, руки тебе помассирую.

— Зачем?

— Тебе ж помогало. Сам говорил.

В коридоре Крис вытер рукавом пот со лба. Нелегко ему этот разговор дался. Никогда не думал, что будет за палачом ухаживать. Ладно. Надо — значит, надо. Но молчать он больше не будет. Нет. Так, теперь к Гэбу. Тоже… хорошо устроился. Валяется целыми днями на кровати, только что ест сам и по нужде встаёт. И тоже… начал пасть разевать. Ладно, заткнём. А молодых надо убирать отсюда, как и решили. А то ещё сорвутся. Или…

В дежурке Жариков предложил Гольцеву чаю, но тот, мотнув головой, отказался. Жариков кивнул и так же молча подвинул к Гольцеву пепельницу.

— А теперь, Александр Кириллович, — глаза у Жарикова еле заметно смеялись, — я готов ответить на ваши вопросы. А вы потом ответите на мои, согласны?

— С врачами спорить… — усмехнулся Гольцев. — Согласен, конечно.

— И ваш первый вопрос наверняка о том, зачем вообще я вас пригласил, так?

— Да нет. Скорее почему… — Гольцев запнулся.

— Почему ваше начальство с этим согласилось, — закончил за него Жариков, улыбаясь уже откровенно. — Так?

— Да, — решительно кивнул Гольцев. — Я, признаться, думал, этот материал уже отработан. Извините.

— Не за что, — Жариков продолжал улыбаться. — Всюду свой жаргон, который со стороны достаточно циничен, — и стал серьёзен. — Дело вот в чём, Александр Кириллович. Вы слышали о Пакте Запрета?

— Слышал, конечно, — даже удивился Гольцев. — Ещё в школе учил. Но это…

— Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой, — ответил цитатой Жариков. — Чем он, этот Пакт, примечателен? Во-первых, это единственный международный и межконфессиональный договор, который подписали все. Самый многосторонний. Во-вторых, он единственный неотменённый и ненарушенный до сих пор. И это за такое немалое время. В-третьих, за его нарушение не предусмотрено никаких конкретных санкций, но к нарушителю разрешено применять любые меры воздействия и наказания.

Гольцев поймал себя на том, что, как школьник-отличник, кивает на каждую фразу, рассердился, но промолчал: так понимающе улыбнулся Жариков.

— Разумеется, всё уже понятно, Александр Кириллович. Нарушения Пакта возможны при условии, что все тайные, специальные и так далее службы тщательно следят и пресекают не сами нарушения, а утечку информации об оных. Потому что нарушить Пакт Запрета можно только при наличии государственной поддержки, прямого или косвенного покровительства, а то и прямого заказа. И утечка информации о нарушении развязывает руки противникам этого государства и этого режима.

— Так…

— Вы совершенно правы Александр Кириллович. Именно поэтому Империя осталась без союзников и соратников.

— Но мы воевали в одиночку.

— Да, но нам никто не мешал, а Империю никто не поддерживал.

— Доктор, а почему вы здесь, а не… — Гольцев улыбнулся и показал пальцем в потолок.

— Потому что моё место здесь, — серьёзно ответил Жариков. — Пакт запрещает изменения природы и естества человека.

— Вы считаете, — медленно сказал Гольцев, — что Империя этим баловалась?

— Не баловалась, а занималась вполне серьёзно и чуть ли не в промышленных масштабах. Кем ещё являются спальники, как не продукцией такого производства?

— Но мы не нашли ни одного такого… — Гольцев запнулся на мгновение: — предприятия, раз это промышленность.

— Вот именно, Александр Кириллович. Ни одного питомника, ни одного Паласа. И я думаю, что такое массовое, вернее, массированное уничтожение всего, связанного с воспроизводством рабов, особенно некоторых их категорий, лагерей, и остального, это только прикрытие.

— И не вы один так думаете, — кивнул Гольцев. — Ну да, понятно…

— Это достаточно логично, — пожал плечами Жариков. — Хоть один исследовательский центр нашли? Целым?

— Нет, — мотнул головой Гольцев. — А вот странные развалины и пожарища по захолустьям — это да. Значит, самоликвидировалась СБ… Ладно, Иван Дормидонтович, это…

— В чужую епархию со своим крестом не лезу, — улыбнулся Жариков. — Кстати наш госпиталь, похоже, располагается именно в таком центре.

— Что?! — потрясённо спросил Гольцев.

— Именно так. Его построили, но ни аппаратуру, ни персонал не завезли, не успели. Стояли пустые коробки с подведёнными коммуникациями. Мы их заняли и оборудовали уже под свои нужды.

— Интересно, — пробормотал Гольцев, а про себя добавил: "И многое понятно".

Гэб лежал на кровати, глядя в потолок. Криса он подчёркнуто не заметил. Крис ответил ему таким же подчёркнутым равнодушием и принялся за пол. Они были вдвоём, в коридоре тихо, и Гэб не выдержал.

— Сегодня не твоя смена.

— Не твоё дело, — спокойно ответил Крис.

— Это почему ж? — усмехнулся Гэб. — Сегодня этот должен быть, смазливенький. Или он занят? Русских обслуживает, так? — Крис стиснул зубы и промолчал, а Гэб продолжил: — Этому… майору русскому его дали, значит. А тебя полы мыть. Проштрафился, значит. Ну, чего молчишь, спальник?

Крис заставил себя улыбнуться.

— На рабскую болтовню отвечать — много чести будет.

— Сам раб, — уже другим и по-настоящему злым тоном сказал Гэб.

— Нет, — Крис это сказал так спокойно и просто, как говорят только правду. — Я освободился.

— Не ври, — буркнул Гэб и сел на кровати, обхватив колени руками. — Был ты спальником и остался спальником. И все вы здесь… спальники.

— Хочешь остаться рабом, оставайся. Твоё дело, — пожал плечами Крис. — А на нас кивать нечего. Мы все перегорели. И освободились.

— Та-ак, — протянул Гэб. — Вот, значит, как. И свободные, и на белых работаете. И пикнуть не смеете. Вы ж тогда ночью свободно меня в Овраг скинуть могли. Этого… доктора побоялись, не так что ли? Чака обмываете, с ложки кормите, а придушить не смеете. Ну, и чего ты врёшь, что свободный? Просто… другую работу тебе дали. Ну, не спальники вы, ладно, но рабы. Чего молчишь? Сказать нечего?

Крис быстро домывал пол. Выпрямился, кинул тряпку в ведро, стряхнул с рук воду. Гэб напрягся, но Крис опять, как тогда ночью, оглядел его.

— Что ж, вы оба хотите остаться рабами. Забирай Чака, и возвращайтесь к своему хозяину.

Гэб даже приоткрыл рот, не найдясь сразу, что ответить. А Крис опустил закатанные рукава, взял ведро и пошёл к двери. Гэб молча проводил его взглядом.

Крис убрал ведро с тряпкой и пошёл в дежурку переодеть халат.

Доктор Иван и заезжий майор, тихо о чём-то беседовавшие, обернулись на стук двери.

— Ну, как там? — спросил Гольцев.

Крис вежливо улыбнулся, открывая шкаф и быстро переодеваясь.

— Всё нормально, майор, — увидел быстрый внимательный взгляд доктора Ивана и продолжил: — Лентяи и трусы долго живут. Раньше так было.

— Лентяи и трусы? — переспросил Жариков. — Что-то новенькое. Ну, трусы, потому что гореть боятся. А лентяи?

И Криса прорвало.

— Они грамотные. Оба. Так сколько времени лежат, а про библиотеку не спросили. Ни разу.

Гольцев невольно присвистнул от удивления. А Крис продолжал, перемешивая русские и английские слова.

— Лежат, ни хрена ни делают, жрут от пуза, да ещё… кочевряжатся. Ну, это ладно, мы на работе, так что в одно ухо вошло — в другое вышло, так им и друг на друга плевать. Гэб ведь ходячий, так хоть бы раз задницу оторвал, к Чаку заглянул, помог бы чем. Так нет. Только друг друга поливают… — Крис явно хотел выругаться, но сдержался. Махнул рукой. — Ладно. Иван Дормидонтович, я массаж Чаку сейчас сделаю. Чтоб мышцы, — и с усилием, по слогам: — не ат-ро-фи-ро-ва-ли-сь.

— Хорошо, — кивнул Жариков. — А Гэбу?

— Так у него всё действует. Пусть сам трепыхается.

— Логично, — засмеялся Гольцев.

Крис улыбнулся в ответ, оправил на себе белый халат и вышел.

Жариков кивнул невысказанному Гольцевым.

— Да, золотой парень. Заносит его иногда, как всех, впрочем. Но самый серьёзный из них.

— Инициатор переезда он? — спросил Гольцев.

— Не единственный. Там целая команда сбилась. И не просто в Россию, а медиками, — Жариков улыбнулся. — Не будем ему сейчас мешать. Жаль, конечно, что с этим Тимом мне не удалось пообщаться, очень жаль. Но вы правы. Знаете этот принцип? Работает? Хорошо работает? Так и не лезь.

— Знаю, конечно, — рассмеялся Гольцев. — Как начнёшь улучшать, тут и…

— Вот именно, Александр Кириллович. Но в целом, я понял. Спасибо.

— Не за что, — пожал плечами Гольцев. — А парни как горели? Так же?

— И так, и не так. У парней основа процесса физиологическая, хотя там тоже далеко не всё ясно, но у этой пары, по всему похоже, чистая психика. И ещё, похоже, что Крис прав, обвиняя их в трусости. Они боятся.

— Чего? — с интересом спросил Гольцев. — Боли?

— Нет, я бы не сказал. Страх боли у них в пределах нормы. Хотя возможно и несколько увеличен, как бывает у садистов, но тоже не явно, — задумчиво рассуждал Жариков. — А вот глубинный страх, который и не даёт им перейти к другой жизни…

— Боятся свободы? — иронично улыбнулся Гольцев.

— Да. Свобода, — Жариков устало потёр ладонями лицо, — для многих, не только бывших рабов, кстати, не благо, а бремя. И Тим… Ведь сначала он остался без хозяина, начал действовать самостоятельно, а уже потом вышел из депрессии. Да и была ли она? Мы ведь точно не знаем, — Гольцев кивнул. — Но… вернёмся к страхам.

— Старого Хозяина они боятся до… — Гольцев задумался, подбирая слово, — ну, до того, что имени его не могут назвать. И вот ещё эти слова… Как Тим говорил? Скажут их, и я не человек.

— Похоже на формулу глубоко воздействия, — кивнул Жариков. — Тоже, кстати, впрямую не запрещено, но настоятельно не рекомендовано к использованию. И там ряд нюансов… Да, это будет тяжело выправлять. Главное — неизвестен механизм внушения.

Гольцев развел руки, жестом показывая, что рад бы помочь, да не знает, как. Жариков согласно вздохнул.

Когда Крис вошёл в палату, Чак лежал на спине, закрыв глаза, будто спал. Крис ладонью тронул его за плечо.

— Чего тебе? — спросил Чак, не открывая глаз.

— Массаж буду тебе делать, — ответил Крис, переставляя стул и садясь поудобнее.

— Отстань, — попросил вдруг Чак. — Всё равно они ни хрена не чувствуют.

— Да-а? — удивился Крис. — Ну, ладно, всё равно давай. Станет больно, скажешь.

Чак нехотя кивнул и открыл глаза. Крис чуть подвинул его, достал из кармана тюбик и выдавил себе на ладонь немного крема, тщательно растёр.

— А это зачем? — подозрительно спросил Чак.

— Для мягкости. И запах приятный.

— Я не спальник, чтоб от меня пахло! — возмутился Чак.

— Так от тебя всё время пахнет, — усмехнулся Крис, беря его за правую руку. — Только не скажу, что приятно. Так что не пахнет, а воняет.

Чак, как от удара, хватанул ртом воздух и надолго замолчал.

Крис методично, спокойно разминал ему мышцы, снова и снова, от плеча к кисти и до кончиков пальцев, и обратно, сгибал и разгибал ему пальцы в каждом суставе, локоть, плечо, вращал кисть.

— Не больно?

— Нет, — покачал головой Чак.

— А где трогаю тебя, чувствуешь?

— Вижу, — угрюмо ответил Чак.

Крис нахмурился.

— Ноги немеют?

— Нет. Отстань. С чего им неметь?

Крис положил его руку на одеяло, встал и перешёл со стулом на другую сторону кровати.

— Давай теперь левую.

— Тебе надо, так сам и бери, — огрызнулся с невесёлой усмешкой Чак.

Крис кивнул и взял в руки его левую кисть, легонько встряхнул.

— А это зачем? — не выдержал Чак.

— Чтоб мышцы расслабить. Часто массаж делал?

— Через день, два.

— А общий?

— На общий денег не напасёшься, — оскалился Чак.

— Кто делал?

— Слайдеры, — Чак внимательно посмотрел на Криса. — Из ваших они, спальники, все трое. Знаешь их?

— Знаю, — кивнул Крис. — Они здесь на диплом сдавали, чтобы патент получить.

— Этот, Бредли, ну, хозяин их, так он их отсюда покупал? — небрежно спросил Чак.

Крис негромко рассмеялся.

— Ошалел? Свободе год скоро. Мы все свободные.

Чак резко отвернулся, едва не выдернув руку из пальцев Криса.

— Не дёргайся, — придержал его за плечо Крис. — Мне…

И замер с приоткрытым ртом.

— Ты чего? — повернул голову Чак.

— Та-ак, это же… — Крис тыльной стороной ладони потёр лоб. — А ну-ка, отвернись.

— Слушай, — насторожился Чак. — Если ты задумал чего, так я и ногами тебе врежу, не обрадуешься.

— Отвернись, я сказал.

Крис ладонью отвернул ему голову, прижал её щекой к подушке и снова нажал на точку в подмышечной впадине. И безвольно лежащие на его колене чёрные пальцы Чака дрогнули, приподнимаясь, собираясь в горсть и опять опали. Чак задёргал головой, пытаясь высвободиться.

— Ты чего? Пусти!

Крис отпустил его голову.

— Полежи, отвернувшись.

— Зачем?

— Сам полежишь или опять прижать?

И нажал на точку в локте.

От боли, хлестнувшей по руке огненной струёй, и главное от неожиданности Чак закричал и рванулся. И тут же распахнулась дверь, и в палату вбежал Жариков, а следом за ним Гольцев.

— Крис…! Не смей!

— Доктор Ваня! — забыв обо всех правилах, счастливо заорал, вскакивая на ноги, Крис. — У него дёргается!!! — и бессмысленно счастливо выругался сразу на двух языках.

Чак извивался, пытаясь высвободиться из хватки Криса, отчаянно ругаясь. Но как только над ним наклонился доктор, замер с выражением угрюмой покорности.

— Вот, — сбивчиво путая слова, объяснял Крис. — Я проминал его, он повернулся, и я точку задел, они и дёрнулись, повторил… точно. Ну, я за локоть… и чувствительность сразу, и…. вот, смотрите, Чак, сейчас больно будет…

И опять боль, от которой Чак невольно забился, пытаясь увернуться, застонал.

— Хватит-хватит, вижу, — остановил Криса Жариков. — А с другой рукой?

— Не знаю. Проверить? — предложил Крис.

— Убейте! — крикнул Чак. — Хватит уже с меня, убейте!

— Дурак, — Крис улыбался так, что у Чака невольно дёрнулись в ответной улыбке губы. — У тебя рефлекторная дуга есть. Понял?

— Чего-чего?! — вырвалось у Чака.

— Потом объясню, — отмахнулся Крис и посмотрел на доктора. — Я ему мну и чувствую: живые мышцы, ну… ну, не тряпочные. Я ж работал с этими… — и по-русски: — спинальниками., — и снова по-английски: — Там, как на подушке, неживое месишь, а здесь… ну, совсем другое.

— Тише-тише, — остановил его Жариков.

Прощупывая руки Чака, сгибая и разгибая ему пальцы, ладони, он, не отрываясь, смотрел на его лицо, прямо в глаза. Чак часто дышал полуоткрытым ртом, на его лбу и скулах выступили капли пота.

— Интересно, — тихо, как самому себе, но по-английски сказал Жариков. — Совсем интересно. Больно, Чак?

— Не знаю, сэр, — неуверенно ответил Чак.

И в самом деле, не боль, а какая-то… щекотка глубоко внутри.

— О чём ты сейчас думаешь?

Чак растерянно заморгал. Вопрос был настолько странный, что он не знал, как на него отвечать.

— Ни о чём, сэр.

— Ладно, — Жариков выпрямился. — Отдыхай. Крис, ты перестели, а то сбилось, натирать будет.

— Хорошо, доктор, — кивнул Крис. — А… массаж? Я ему левую не закончил.

— Ты как? — Жариков посмотрел на Чака. — Очень устал?

— А больно не будет? — совсем по-детски вырвалось у Чака.

— Нет, — мотнул головой Крис. — Больше не будет.

— Тогда закончи, конечно, — кивнул Жариков.

Крис поставил на место отлетевший в сторону стул, поправил Чака, сел и взял его левую кисть.

Чак настороженно ждал боли. Жариков и Гольцев, стоя рядом, смотрели, не отрываясь. Но Гольцев на руки Криса, а Жариков на лицо Чака. Крис аккуратно положил руку Чака на кровать и поднял на Жарикова глаза.

— Всё.

— Хорошо, — Жариков улыбнулся Чаку. — Отдыхай. Крис, потом, когда закончишь здесь, зайди ко мне.

— Хорошо, доктор, — кивнул Крис.

Когда Жариков и Гольцев вышли, Крис откинул одеяло.

— Вставай, перестелю.

Чак медленно, неуверенно встал. И, пока Крис перетряхивал, перестилал ему постель, расправляя и разглаживая складки, неловко топтался рядом.

— Ну вот, ложись. Чего тебе дать? Утку, судно?

— Я… сам пойду, — глухо ответил Чак.

— Так нагишом и пошлёпаешь? — необидно усмехнулся Крис. — Уборная здесь общая, по коридору надо. А там ещё ручки, рычаги и цепочки всякие, не справишься. Давай, ложись.

Чак лёг. С первых дней именно эта процедура больше всего унижала его. Большей беспомощности не бывает. Но не ходить же под себя. И сил на то, чтобы хотя бы поязвить, уже не было: он чего-то страшно устал. И ссориться с Крисом неохота.

— Не надо ничего. Не хочу я.

— Ладно, — согласился Крис, — твоё дело. Спи тогда, — расправил на нём одеяло и пошёл к двери.

— Крис, — нагнал его уже в дверях натужный шёпот.

— Чего тебе? — обернулся Крис.

— Подойди, — попросил Чак.

Крис пожал плечами и подошёл.

— Ну?

— Нажми мне… на правой… — Чак судорожно сглотнул. — Посмотреть хочу.

— Больно будет, — предупредил Крис, беря его правую руку.

— Плевать. Перетерплю. Только увидеть… — прошептал Чак.

Крис понимающе кивнул и повернул его руку так, чтобы Чак видел свою бессильно обвисающую кисть. Нажал на точку в локтевом суставе. Лицо Чака исказилось, из глаз потекли слёзы, а рот открылся в беззвучном крике, но он, не мигая, смотрел на свой полусжатый кулак. Крис отпустил его локоть, и почти сразу ослабли, повисли пальцы. Чак хрипло перевёл дыхание. Крис взял с тумбочки марлевую салфетку и вытер ему лицо.

— Всё. Спи.

Чак, не ответив, закрыл глаза. И когда стукнула, закрываясь, дверь и наступила тишина, беззвучно заплакал.

— Интересно, очень интересно, — Гольцев снял халат, аккуратно расправил рукава. — Жаль, но надо ехать.

Жариков кивнул.

— Если найдётся что…

— Найдётся, Иван Дормидонтович, — Гольцев подмигнул. — Когда знаешь, что искать и где искать, то обязательно найдётся. Ничего, соберём мозаику.

Жариков улыбнулся и продолжил тоном рассказчика:

— И проведём большой процесс.

Гольцев задумчиво пожал плечами.

— Начальству, конечно, виднее, но, может, и проведём. Дело, я думаю, не в процессе. Да и судить там особо некого. Ладно, спасибо. Если что… я всегда и сразу.

— Спасибо. Непременно и тоже сразу.

Последнее рукопожатие, и за Гольцевым закрылась дверь. Жариков прошёлся по дежурке, постоял у окна, невидяще глядя на уже привычный пейзаж. Ночка, кажется, предстоит весёлая. Хотя и прошлые скучными не были. А до ночи ещё о-го-го сколько времени. И его ещё прожить надо.

— Чак, — тихо позвал знакомый голос. — Ты как?

Чак медленно, раздирая слипшиеся от высохших слёз ресницы, открыл глаза. Гэб? Да, Гэб, не в рабском, а белом нижнем белье, как у…

— Щеголяешь? — заставил себя ухмыльнуться Чак. — Под беляка, смотрю, вырядился.

— Так моё всё забрали, как привезли, — развёл руками Гэб. — А вот это дали. А ты что… нагишом? Чего, тебе не дали, что ли?

— А тебе что за печаль? — неприязненно ответил Чак. — Чего припёрся?

— Орал ты здорово, — пожал плечами Гэб. — А потом тихо совсем стало, я в коридор выглянул, смотрю — никого, убрались поганцы, я и пошёл…

— Посмотреть, — закончил за него Чак.

— А что, нельзя? — насмешливо скривил губы Гэб.

— Посмотреть и добить, не так, что ли? — Чак перевёл дыхание. — Вали отсюда на хрен, скотина.

— Но-но, не очень-то задирайся. Обломаю, — напрягся Гэб.

— А кто ты? — Чак схватил открытым ртом воздух. — Мы здесь который день, дверь не заперта. Ты хоть раз пришёл? Ты же знал, что я безрукий… Кто ты после этого?

— Так поганцы, спальники эти чёртовы, так и снуют, так и кишат, — невольно стал оправдываться Гэб.

— С каких это пор ты спальников стал бояться? — насмешливо спросил Чак. — Помню, тогда ты с ними лихо расправлялся. А, ну да, те ж перегоревшие были, да ещё в наручниках, тогда, конечно, ты храбрый был.

— Тебя заткнуть? — угрожающе спросил Гэб. — Чего они тут с тобой делали? В тюрьме ты так не орал. Тебя что, этот метис трахнул?

Чак и раньше был лучшим по реакции в их десятке. Гэб стоял далеко, и удар — Чак бил ногами ему в голову — пришёлся вскользь, но достал.

Упали оба, но Гэб вскочил на ноги первым, замахнулся… и тут же полетел в дальний угол от удара Эда.

— Вот сволочь какая, — покачивая головой, Эд помог Чаку встать. — Ты как, парень, хребтину не зашиб?

Чак буркнул что-то неразборчивое и лёг обратно. Эд подобрал свалившееся одеяло, встряхнул его и накрыл Чака. Лёжа в углу на полу, Гэб настороженно следил за ними, готовясь к ответному удару. Но Эд, повернувшись к нему, насмешливо сказал:

— Давай, вставай. Не симулируй.

Гэб встал. Эд жестом показал ему на дверь.

— Пошёл!

— Ты не очень-то… — Гэб вдоль стены, следя за дистанцией, пошёл к двери.

— Не очень, не очень, — кивнул Эд.

— Что здесь происходит? — Жариков стремительно вошёл в палату.

Гэб замер, ожидая неизбежного: не будет спальник его покрывать, это и дураку-работяге ясно.

— Коллеги профессионально поговорили, — улыбаясь, объяснил Эд. — Но всё кончилось хорошо.

— Я его первым ударил, — глухо сказал Чак.

Гэб досадливо мотнул головой.

— Я довёл.

Ну вот, всё сказано, теперь беляк начнёт раздавать. Кому чего захочет. Ручищи у него… дай бог, болеть долго будет. Лишь бы не ток — незаметно вздохнул Гэб — от тока потом долго нутро дёргаётся.

Жариков засунул руки в карманы халата.

— Вы что, даже друг с другом только кулаками разговариваете? — устало спросил он.

— Так для другого разговора мозги нужны, — ответил за них Эд, поднимая опрокинутый в драке стул и ставя его на место.

Чак и Гэб молчали, а Эд продолжал:

— Не умеют они по-другому, доктор. И сами другого не понимают. Вот почему он, — Эд кивком указал на стоящего у стены Гэба, — вас не понимает? А потому, что вы не бьёте его. Побили бы, так он бы вас сразу за хозяина признал и доволен бы был… до не знаю чего. Раб — так он раб и есть. Свобода человеку нужна.

— Заткнись, — не выдержал Гэб. — Сэр, велите ему заткнуться. Он такой же раб…

— Был я рабом, — перебил его Эд. — А теперь я человек, понял? А не понял, так и чёрт с тобой. Гоните его отсюда, доктор Иван. Здоровый бугай койку занимает. Пусть катится к своему Старому Хозяину.

Жариков не успел ничего сказать: так стремительно Гэб кинулся на Эда.

Забился, пытаясь встать, Чак, но схватка уже закончилась. Эд скрутил своего противника так, что Гэб не мог шевельнуться. Из-за спины Жарикова вдруг вывернулся Майкл и подошёл к ним.

— Подержи его, сейчас успокою.

Гэб дёрнулся, но пальцы Майкла уже нажали нужные точки в основании шеи. Гэб закатил глаза и обмяк.

— Давай, помогу уложить, — Майкл белозубо улыбнулся Жарикову. — Это на полчаса всего, доктор Иван, не больше.

Чак и Жариков молча смотрели, как Эд и Майкл вынесли из палаты тряпочно болтающееся тело.

— Сэр, — выдохнул Чак, — не отдавайте его Старому Хозяину, лучше уж, — Жариков ждал уже знакомых слов: "убейте сами", но вместо этого необычное: — здесь оставьте, им на потеху. Мне конец, я понимаю, но он-то…

— Успокойся, Чак, — Жариков мягким осторожным движением коснулся его плеча. — Ты же знаешь, что никакой… потехи не будет.

Чак молча несогласно отвернулся, прикрыл глаза.

— Спи, Чак, — Жариков чуть-чуть поправил ему подушку и вышел.

Как там Гэб? Никогда не думал, что парни такое умеют. Слышал о таком, но вот так увидеть… Об ударах в основании шеи хорошо известно, как и о последствиях, но вот по точкам… Век живи, век учись — да. И ещё. Фраза Эда. "Коллеги профессионально поговорили". Совсем неожиданная лексика, она-то откуда? Ведь явно привычные слова, и смысл, и контекст… Но это успеется. Сейчас главное — Гэб.

Гэб лежал на кровати, закрыв глаза, и хрипло, но ровно дышал. Рядом сидел Эд, обмахивая его лицо специальной картонкой. На стук двери Эд обернулся и встретил Жарикова улыбкой.

— Всё в порядке, доктор Иван.

— Ты называешь это порядком? — Жариков подошёл и взял левую руку Гэба, нащупал пульс.

Пульс редкий, но наполненный, пальцы тёплые. Жариков опустил чёрную кисть на одеяло.

— Сейчас отдышится, — успокаивающе сказал Эд.

— Я не знал, что вы это умеете, — Жариков старался говорить спокойно.

— Да нет, доктор, не умеем. Я сам не думал, что Майкл это знает. Ну про точки-то мы все знаем, но чтобы по времени было… Там же чуть пережмёшь, и всё. Кранты.

Гэб осторожно приподнял веки и тут же опустил их. Но Эд заметил и уже насмешливо продолжил:

— Это вот его расспрашивать надо. Их этому специально учили.

Гэб судорожно дёрнул кадыком, будто сглотнул, но глаз не открыл. Эд отложил картонку и взял с тумбочки марлевую салфетку, вытер Гэбу лицо. Тот невольно дёрнулся, вскинул руку. Эд вложил в неё салфетку и, широко улыбнувшись, встал.

— Вот и отдышался.

Гэб из-под прижмуренных век покосился на доктора и промолчал, вытирая лицо. Эд деловито оглядел палату.

— Я за полдником пойду, доктор, — сказал он, перемешивая русские и английские слова. — Ему занесу и Чака накормлю.

Жариков кивнул.

— Хорошо.

Эд еле заметно подмигнул и вышел. Гэб, настороженно следивший за ними, когда за Эдом закрылась дверь, осторожно сел.

— Прошу прощения, сэр, я не хотел.

— Чего? — Жариков сел на стул так быстро, что Гэб не успел отпрянуть, и теперь они сидели лицом к лицу, как… как равные?!

Гэб тряхнул головой, отгоняя невозможное, невероятное.

— Сэр, он так кричал, а потом затих… я… я и пошёл… посмотреть, — Гэб не мог отвести взгляда от коричневых с жёлтыми крапинками глаз доктора, и слова будто сами выскакивали. — Я не хотел ни добивать, ни задирать его, сэр, я… это как-то само получилось.

— Вы дружили… раньше?

— Нет, сэр. Мы просто были вместе. Когда надо, работали вместе, если что, — Гэб вздохнул, — прикрывали друг друга. Ну, и если приходилось, если приказывали, то своих мы убивали сразу, без мучений. А дружить… Нет, сэр, дружба рабам не положена. За неё убивали сразу.

— Не дружили или не показывали дружбу?

Гэб молча опустил голову.

Вошёл Эд, поставил на тумбочку стакан кефира и блюдце с булочкой и вышел. Гэб словно не заметил этого, продолжая сидеть неподвижно. Жариков встал и пошёл к двери.

— Сэр, — догнал его у двери хриплый голос, — вы не сказали… что я наказан… Я могу это съесть, сэр?

— Как хочешь, — бросил, не оборачиваясь, Жариков и закрыл за собой дверь.

Оставшись один, Гэб обречённо посмотрел на стоящую на тумбочке еду и вздохнул. "Как хочешь". Есть, конечно, всегда хочется, и по сути если, то это его пайка, и особого приказа не нужно, но дёрнуло же за язык, а теперь… приказа не было, а еда, вон она, рядом. Гэб взял булочку. Мягкая и будто как тёплая изнутри. Ну, была, не была. С одного раза он не загорится. А руки уже как сами по себе запихнули булочку в рот и цепко ухватили стакан…

Он вытряс последние густые капли себе в рот, поставил пустой стакан на тумбочку и лёг. Ну, ладно. Обошлось — так обошлось. Он не врал этому беляку, ведь и вправду ничего такого Чаку не хотел. Чак сделал то, о чём все они затаённо мечтали, отомстил за них, за всех, и вот… Чаку тоже мстят, не дают умереть. Нет, он не боится боли, вынес её достаточно, что и говорить, но нет, не боится. Боится беспомощности, зависимости от этих чёртовых спальников. Ишь, корчат, что такие они, понимаешь ли, все из себя… Метис этот на дежурство с книжкой припёрся, в уборную когда ходил, подсмотрел. Сидит себе, погань рабская, в дежурке и пальцем по строчке водит, губами шлёпает, грамотей… На хрена спальнику грамота?! Для выпендрёжа только. Увидит кто из беляков, вспорют парню задницу до костей… для начала. И чтоб сказал, кто ему буквы показал. И тогда за того возьмутся, а если всё же выживет, то в лагерь. Это уж как положено. А этот дурак на виду сидит и не слушает ни хрена, фасон давит, будто не боится, а что он того, научившего, подставляет, ему по хрену…

Гэб покосился на пришедшего забрать посуду Эда.

— Ну как, накормил, ублажил и одеяльцем укрыл?

— Завидно? — усмехнулся Эд, забирая стакан и блюдечко.

— Было бы на что, — фыркнул Гэб. — Слушай, а баб, чернушек спальных, у вас тут что, совсем нет? Вас, значит, используют. На всех и по-всякому.

Эд невидяще скользнул по нему взглядом и вышел, плотно без стука прикрыв за собой дверь.

В коридоре Эд беззвучно выругался и покатил столик по коридору к служебному лифту. Ну, как скажи, неймётся скотине, так и нарывается сволочь. Отметелить — не проблема, после сегодняшнего, когда он Чака бить полез, и доктор Иван, как это по-русски сказать, сквозь пальцы посмотрел бы, так нет, сам себя держишь. Раз решил, так нечего назад.

Гэб прислушался к удаляющимся по коридору шагам и с размаху ударил кулаком по подушке, срывая злобу. Лёг ничком, обхватив подушку руками. Чёрт, ведь загонят они его на горячку, сволочи белые с прихвостнями своими, и умереть не дадут. Ну, Чака понятно, а его-то за что? Сходить, что ли, к Чаку? Поговорить, душу отвести… Так ведь опять сцепимся. И почему так? И не хотим, а сцепляемся. И всегда так. Слово за слово, и уже кулаки в ходу. Чёрт…

Чак лежал, облизывая губы, словно хотел ещё раз ощутить вкус странного молока, и вспоминал. Когда этот негр — вроде его Эдом зовут — принёс еду, заставил себя молчать вмёртвую, чтобы и словом случайно не задеть. Знал это за собой: начнёт говорить, чего-нибудь не того ляпнет. Вот и молчал. Съел всё, выпил.

— Тебе руки под одеяло убрать?

— Нет, так оставь, — и натужно вытолкнул: — Спасибо, что прикрыл.

— Не за что.

Эд уже повернулся уходить, и он заторопился.

— Постой. Гэба… сильно за драку…?

— Да нет, быстро оклемался, — пожал плечами Эд.

— Я о беляке. Гэбу он… чего сделал?

— Ничего, — Эд усмехнулся. — Это меня бы за драку отсюда в момент выкинули, а он что? Он больной, какой с него спрос?

Эд говорил спокойно, с незлой насмешкой, и он решил пойти дальше.

— Скажи, а… массаж только этот метис… как его, Крис знает?

— Да нет, мы все умеем. А что? Сделать тебе?

Он молча кивнул.

— Понимаешь, — Эд заговорил как-то смущённо, — мы когда раненым там, больным, то раз в день делаем, а то и не каждый день. Я не знаю, можно ли тебе… как бы хуже не сделать. Я спрошу.

— У беляка?! — вырвалось у него. — Да им наша боль всегда в радость. Он тебе и прикажет… как хуже. Сам по себе ты не можешь разве?! Вот и цена всей вашей свободе! Цепь на поводок заменили, вы и рады!!

Эд улыбнулся.

— Зачастил. Сам себя-то не заводи, не стоит. Спи пока. Мне сейчас ещё убирать и с посудой возиться. Я к тебе ещё зайду.

И ушёл. А он остался лежать и беспомощно гадать, как Эд спросит, что беляк скажет и сделает Эд по слову беляка или по своей воле. Так-то парни и впрямь делали всё пока для него как лучше. И не заводились с ним. Но… все массаж умеют, а сделал только Крис. Нет, не будет Эд массаж делать, побоится беляка. Сильный парень — Гэба скрутил — а характер мягкий. Крис крепче, Крис и поперёк беляка пойдёт.

Чак прерывисто вздохнул, удерживая наворачивающиеся на глаза слёзы. Ладно, пусть немного — от смерти Ротбуса до Хэллоуина — но он пожил свободным, как хотел. У Гэба и этого не было, а про остальных и говорить нечего. Из всей их десятки они двое остались Тим ещё… Нет, про Тима им наврали, был бы Тим жив, так их бы уже на очных ставках свели. Нет, и что Тим перегорел и выжил, и руки восстановил, и что мальчишку усыновил — всё враньё. Слишком много и хорошо, чтобы быть правдой. Тима, пожалуй, даже жалко, безобидный был, во все свары самым последним ввязывался, дать волю — Чак усмехнулся нелепости этих обычных, в общем-то, слов — так из гаража бы не вылезал. Он и пистолеты, да и остальное оружие любил разбирать, чистить, пристреливать, чинить… а не использовать. Да, Тима жаль. И остальных. Даже этого чёрта Гэба. Заставят ведь Гэба гореть, никуда тот не денется. У Гэба гонору много, а кишка тонка поперёк белякам встать до конца. Да у нас у всех так. Все мы… из рук ели и по команде жили, у кого подлиннее поводок был, у кого покороче, но… но на поводке, о свободе и не мечтали. И парни на поводках… болтаются. Ладно, если ему руки восстановят…

И от внезапной мысли он рывком сел на кровати. Чёрт! Как же он раньше не сообразил?! Ну, зачем белякам, чтоб у него руки задействовали? А затем! Да ясно же: кто-то, н, у не из врачей, им вряд ли, да тот же русский майор или начальство его и возьмёт себе. Опять стоять за правым плечом, водить машину, разбирать почту, мыть в ванне, накрывать и подавать на стол, брить и — самое главное — стрелять, бить ножом и кулаками. Для того и дали гореть, чтобы прочувствовал и ценил: не убили, а могли. Вот, пока он безрукий, и ведут разговоры о свободе, пробуют на срыв, а задействуют руки… Ладно, тогда и посмотрим, а сейчас… сейчас Гэба предупредить. Допрыгается, дурак, что посчитают бесперспективным, а это уж точно Овраг. Или к Старому Хозяину отправят, что тот же Овраг, если не хуже. А так… так они, может, опять в паре поработают.

Чак осторожно спустил ноги на пол и встал, покачнулся, но удержал равновесие и пошлёпал к двери. Осторожно толкнул плечом. Заперто? Он не слышал, чтобы ключ поворачивался. Ах, чёрт, дьявольщина, она внутрь открывается. Болтающиеся пальцы задевают ручку, но зацепить её никак не получается. Чак встал боком и попытался коленом как-то открыть дверь, но, толкая до этого, он слишком плотно её закрыл. Пыхтя, сдавленно ругаясь, он, опираясь плечом на косяк, пытался пальцами ноги подцепить нижний угол. Но дверь сидела ровно, без перекосов. Нет, так ни хрена не получится. Он перевёл дыхание несколькими частыми вдохами и выдохами и встал опять перед дверью. Осторожно повёл плечом. Болтающаяся кисть ударилась о ручку. Ещё раз. Не обращая ни на что внимания, он пытался попасть кистью в ручку, чтобы потом, потянув всем телом, открыть. Но его ладонь оказалась слишком широкой.

В разгар его войны с дверью она внезапно открылась, звучно ударив его по лбу. Ойкнув не так от боли, как он неожиданности, Чак с размаху сел на пол и снизу вверх посмотрел на вошедшего. И понял, что всё пропало. Это был беляк! Врач! Ну, теперь всё, моли бога, чтобы поркой отделаться. Это уже не просто непослушание, и даже не неповиновение, а попытка побега. Попробуй, докажи, что только и хотел к Гэбу зайти и сам бы потом вернулся. Кто рабу в таком поверит? Чак обречённо вздохнул и опустил голову, подставляя затылок под удар. По правилам он на колени ещё должен встать, но… обойдётся беляк.

— И долго ты так сидеть будешь? — спросили над ним.

Чёрт с тобой, подавись. Не поднимая головы, Чак встал на колени. Удара всё не было, и он осторожно повёл взглядом по ногам беляка вверх. Руки в карманах, и ноги для удара не приготовлены, значит, бить не будет. А ну-ка… Чак, гибко качнувшись всем телом, встал на ноги. В конце концов, его же просто спросили, фактически велели встать, не уточнив: на колени или во весь рост. Удара нет, значит, угадал.

— Тебе что, в уборную понадобилось?

От неожиданной удачи перехватило дыхание.

— Да! Да, сэр, — он даже с ноги на ногу стал переминаться, показывая своё нетерпение.

Еле заметно улыбнувшись, Жариков посторонился, открывая выход в коридор.

— Дойдёшь сам?

— Да, сэр, — закивал Чак.

— А там дверь как?

— Я помогу, — возникший как из-под пола Эд накинул на плечи Чака так же непонятно откуда взявшийся халат. — Пошли. Да, ты чего босиком?

Эд быстро прошёл в палату и тут же вернулся, бросил под ноги Чаку шлёпанцы.

— Ступай в них.

Чак повиновался, виском, затылком, плечами чувствуя неотрывный взгляд беляка и с трудом удерживаясь от ухмылки. Неужели выскочил? Всё-таки все беляки — тупари, и обмануть их… в лёгкую.

— Ну, пошли.

Когда они двинулись по коридору, Чаку послышался сзади лёгкий смешок, но оглянуться он не посмел.

Жариков проводил взглядом удалявшуюся по коридору пару. Да, не соскучишься. Закатить, что ли, обоим по порции снотворного, чтобы самому отоспаться? Ведь не в уборную, а к Гэбу намылился. Вопрос только — зачем? Драться? Так не дурак же, чтобы с парализованными руками лезть в драку. И самое-то главное — не понятна причина драки. Повод-то может быть любой, а причины… Но ведь и причина драк между парнями тоже осталась невыясненной, просто драки как-то сами собой сошли на нет. Если что парни тогда и доверили, то только тёте Паше, а от неё, если она решила не говорить, ничего не узнаешь. Ни с ним, ни даже с Аристовым парни так не откровенничали, как с ней. С ним самим вообще стали открыто говорить недавно. Они всё ещё в своём мире и пускать туда никого не хотят.

Жариков повернулся и прошёл мимо палаты Гэба в дежурку: к Гэбу заходить незачем. Пока незачем.

В дежурке сидел Крис. С таким удручённо злым лицом, что Жариков улыбнулся.

— Иван Дормидонтович, я же не хотел, — сразу начал Крис, старательно выговаривая русские слова. — Я как это, сглазил, да? Ну, обругал Гэба, что он к дружку не заходит, а он пошёл, и началось. Это… моя вина, да?

— Нет, — скрывая улыбку, ответил Жариков. — Никакой твоей вины нет. Иди отдыхать.

— Я и не работал сегодня, — мотнул головой Крис. — Помогу Эду. Вдвоём легче. И раз они зашевелились так. Этот… — он проглотил ругательство, — Гэб настырный, сам не успокоится.

— Он настырный, — согласился, входя, Эд и продолжил, перемешивая слова, на двух языках сразу. — Но не дурак. Понимает, что теперь за ним следить будем. Не станет нарываться. А… сглазить, ты сказал, это что?

— Чёрный глаз — дурной глаз, — ответил Крис. — Слышал я, — и явно подражая кому-то: — Чёрный глаз глядит — зло напускает. У меня чёрные глаза, Иван Дормидонтович?

Жариков невольно растерялся, и ответил Эд.

— Так у нас у всех глаза чёрные. Если б от нашего взгляда зло было, нас бы к раненым не допускали. Разве не так?

— Конечно, — кивнул Жариков, быстро прикидывая в уме: от кого Крис это мог услышать и что делать, пока это не распространилось среди парней. Им своих суеверий хватает, чтоб ещё новые добавлять.

Но парни сами бросили эту тему.

— Чак просит ещё массаж ему сделать. Как, Иван, — Эд набрал полную грудь воздуха и приступил к выговариванию отчества: — Дор-ми-т… — дон-то… — и победным выдохом: — вич. Можно?

— Чтобы это не стало для него наркотиком, — задумчиво ответил Жариков. — Да, к Гэбу-то он зашёл? Он же к нему собирался, когда дверь долбал.

Эд расплылся в широкой улыбке и ответил по-английски:

— Сидят, беседуют. Я сказал, что если махаться начнут, вырублю обоих на хрен так, что и на Пустырь не возьмут.

— И согласились? — весело удивился Крис.

— Я им свой номер ткнул, — улыбался Эд. — Я же, считай, просроченный уже. Ну и, каждому смазал легонько… для вразумления.

— Эд! — Жариков укоризненно покачал головой.

— Так совсем легонько, — повторил Эд по-английски с обезоруживающей улыбкой и перешёл на русский: — И дал им время, пока кружку воды выпью.

Крис встал и налил ему чаю.

— Давай. Пей, чтобы без обмана было.

— Чай не вода, быстро не пью, — уверенно ответил по-русски Эд, сделал несколько глотков и поставил кружку на стол. — Вернусь и допью. Пошли, Крис, вдруг нести придётся. А то тяжёлые оба.

И Жариков не смог не рассмеяться. Что ж, в каждом мире свои законы, и, балансируя на границе миров, парни ухитряются приспособиться к обоим.