С утра Джонатан сидел у себя за бумагами, и с утра же к нему ходили записывать детей и записываться самим.

Первой пришла Мамми. Со Стефом и двумя самыми маленькими. Тщательно отмытые малыши в топорщащихся новых рубашках и штанах крепко цеплялись за юбку Мамми и только молча таращились круглыми глазами. Стеф улыбался, но глаза у него были встревожены.

— Вот, мистер Бредли, — начал Стеф. — Надо бы бумаги оформить, как следует. Чтоб уже всё в ажуре было.

— Резонно, — кивнул Джонатан, доставая карточку. — Сразу уже на всех, я полагаю.

— А чего ж нет? — улыбнулся Стеф.

— Садитесь, — Джонатан коротким жестом показал на стулья. — Значит, Стефен Уордсворт, так?

— Так, — кивнул Стеф.

Имя, фамилия, год и место рождения, место жительства, род занятий. Стандартный набор. Тогда весной Мамми отказалась от имени, сказала, что стара для новых выдумок. Ну-ка, и сегодня будет упорствовать?

— И жена его… Так как тебя зовут, Мамми?

— Мария, масса, — гордо сказала Мамми. — Раз уж так положено, что имя обязательно, пишите Марией меня, масса.

— Отлично. А фамилия?

— Так что, масса, Стеф говорил, что у жены, значитца, одна фамилия с мужем.

— Да, — кивнул Джонатан, тщательно сохраняя серьёзное выражение.

— Так что по Стефу пишите меня, масса. И их тоже, чтоб уж по всем правилам было.

Малыши получили имена. Томас и Джеральд Уордсворты.

— Том и Джерри, — рассмеялся Джонатан.

— Так оно на деле и получается, — ответно рассмеялся Стеф и в ответ на быстрый взгляд Мамми коротко сказал: — Дома объясню.

Она кивнула. Год рождения у малышей один. По пять лет каждому, значит, и день один.

— Близнецы получаются.

— Ну и почему нет? — пожал плечами Стеф. — А день… Давайте вчерашний день и поставим.

Ушли Стеф и Мамми с детьми, пришли Молли и Роланд, ведя шестилетнего. Роланд держался уверенно. Всё-таки он себе имя с фамилией ещё зимой взял на сборном пункте, так что знает что и к чему. Молли страшно удивилась, что её имя полностью пишется как Мэри, и даже не хотела сначала, чтоб так писали, но Джонатан ей объяснил, что она останется Молли, а Мэри только на бумаге. Мальчишку они назвали Робертом.

— Я-то Рол, а он Робом пусть будет, — объяснил их выбор Роланд.

Джонатан кивнул, скрывая улыбку. Значит, раньше парня звали Ролли — Кругляш, а Роландом его сделали русские, выдавая документы. Что ж, резонно.

Очередностью, видимо, командовал Фредди. Выходили одни, минутная пауза и заходили следующие. Сэмми был сосредоточен и деловит. Десятилетнего быстроглазого мальчишку он крепко держал за плечо. Ну, этого следовало ожидать: Джонатан давно уже заметил, что за Сэмми хвостом бегает этот малец, подаёт гвозди, инструмент… Что ж, резонный выбор. Имя тоже заготовлено заранее. Билли. Неплохо. Дилли была необычно тихой. Видно, на этот раз решил Сэмми и настоял на своём. Доступным ему и понятным Дилли способом.

Последним пришёл Ларри, ведя за руку восьмилетнего малыша, одетого, как и все сегодня, во всё новое. Ну, Фредди — молодец, что оставил Ларри напоследок. Значит, и сам подойдёт сейчас.

— Садись, Ларри. Знаешь, что заполняем на всех сегодня?

— Да, сэр, мне сказали.

Ого! Ларри отказался от обычного рабского обращения?! Ну-ну, посмотрим, что дальше будет. Мальчишка, стоя рядом, только слегка покосился и продолжал очень серьёзно оглядывать комнату.

— Полностью ты…?

— Лоуренс, сэр.

— Хорошо. А фамилия?

Ларри медленно осторожно улыбнулся.

— Я думаю… Если я возьму фамилию Левине, это не будет слишком большой дерзостью с моей стороны, сэр?

Джонатан встретился с ним глазами и покачал головой.

— Нет, не будет. Ты имеешь на это право, Ларри. Значит, Лоуренс Левине, так?

— Да, сэр.

— Хорошо, — Джонатан быстро заполнял карточку. — И сын, так?

— Да, сэр, — и вдруг неожиданное: — Скажи сам, сынок, как тебя зовут.

И тихое, но уверенное:

— Марк, масса.

— А полностью, — твёрдо сказал Ларри. — Назови своё полное имя.

— Маркус Левине, масса.

Джонатан невольно вскинул глаза. Маркус Левине?! Это же…

— Маркус Левине должен жить, сэр, — тихо сказал Ларри.

Он явно сдерживал себя. "Ну да, заговорит громко, — понял Джонатан, — зайдётся кашлем". Бесшумно зашёл Фредди. Мальчишка бросил на него быстрый взгляд и теснее прижался к острому плечу Ларри. Джонатан заполнил карту. И уже догадываясь, что услышит, спросил дату рождения мальчишки.

— Шестнадцатое февраля, сэр.

Да, правильно, дата смерти старика Левине. Ларри ничего не забыл.

Джонатан закончил работу с картой и посмотрел на Фредди. Тот кивнул. Ларри заметив и взгляд, и кивок, мягко, но решительно подтолкнул мальчишку к двери.

— Иди. Иди к Мамми, она скажет, что тебе делать.

Когда за малышом закрылась дверь, Фредди подошёл к столу и сел.

— Ларри, — с усилием начал Джонатан, — тебе… объяснили, в чём проблема?

— Да, сэр. Если вы позволите… Я понимаю, что это надо, что иначе нельзя… но… — Ларри беспомощно развёл руками.

— О парнишке не беспокойся, — спокойно сказал Фредди. — Мамми присмотрит за ним.

— Да, сэр, конечно, — Ларри сглотнул, пересиливая кашель. — Когда я должен ехать?

— Через два дня, — ответил Джонатан.

— Выедем затемно, — сказал Фредди. — Чтоб до закрытия успеть.

Помедлив, Ларри кивнул.

— И вот что, — Джонатан собрал в стопку и подровнял карточки. — Остальным, куда и зачем едешь, говорить не стоит, я думаю.

Ларри и Фредди кивнули одновременно.

— Да, сэр, разумеется, вы правы, сэр, — мягко сказал Ларри. — Я… пойду, сэр?

— Да, конечно.

Ларри встал, слегка поклонился им и ушёл.

Фредди подождал, пока затихнут шаги, и потёр щёку.

— Психует.

— Запсихуешь, — Джонатан быстро переложил карточки в алфавитном порядке. — Я сейчас к шерифу. Надо оформить документы.

— Да, в госпитале должен быть документ, удостоверение с печатью, а не твои слова, — кивнул Фредди. — Ну, и остальным заодно. Езжай, Джонни. Без проблем. Сделать тебе на дорожку?

Джонатан молча мотнул головой, укладывая в папку карточки и другие бумаги.

Они выезжали ещё в темноте.

Подготовив грузовик, Фредди положил в кузов два одеяла и пошёл в барак. Он был уверен, что все ещё спят, но в кухне горел свет и Мамми поила Ларри кофе.

— И за огольцом пригляжу, — услышал Фредди, входя в кухню.

Увидев его, Мамми расплылась в улыбке.

— Доброго вам утречка, масса Фредди. Кофе готовое уже.

— Спасибо, Мамми, не надо.

— Я скоренько, масса, — заторопился Ларри.

Он был уже в куртке, на полу рядом лежал маленький вещевой мешок.

— Пей спокойно, — отмахнулся Фредди. — Мы дней через десять будем, Мамми. Всё по-прежнему пускай идёт. А огород дочистите. Ботву сожгите и золу разбросайте и перекопайте.

— А и ясненько, масса, — закивала Мамми. — Сэмми с Ролом и сделают. Да и мальцы помогут. А, масса Фредди, может, ещё варенья наварить? И этого… Стеф говорил… кон-ти-фю-ру, — с трудом выговорила она по слогам.

— Вари, — кивнул Фредди. — Раз Стеф знает, как это делается.

Ларри допил кофе, взял завёрнутые в тряпку сэндвичи, засунул в свой тощий мешок и встал.

— Я готовый, масса.

— Тогда пошли, — встал и Фредди.

Как Фредди и рассчитывал, Джонатан уже сидел в кабине, но не за рулём, а на соседнем сиденье. Ларри кинул свой мешок в кузов, взялся руками за борт, но тут из неразличимо тёмных кустов вывернулось что-то маленькое, молча налетело на Ларри и повисло на нём. Фредди подсветил фонариком. Точно, мальчишка Ларри. Марк. Вцепившись обеими ручонками в куртку Ларри, он молча вжимался в неё всем телом. Ларри беспомощно поглядел на Фредди, прижимая к себе сына. На секунду растерялся и Фредди. Но к ним уже бежала Мамми.

— Ты как же это выскочил? Ну, на минуточку зашла поглядеть, а он за спиной…

Она ловко оторвала мальчишку от Ларри, прижала к себе.

— Я вернусь, — тихо сказал Ларри. — Мамми, ты вымой у меня всё горячей водой, выстирай там, пусть он у меня ночует.

— Вывари с едким, — сказал Фредди.

— А и поняла, масса, конечно, — закивала Мамми.

Ларри полез в кузов. Фредди сел за руль, и, уже отъезжая, они услышали отчаянный детский плач:

— Да-а, папку на Пустырь! Я опять один!

И гневное Мамми:

— Вот я тебя за такое! Нету Пустыря! По делу папку послали!

Фредди направил зеркальце на кузов. Сообразит Ларри лечь и одеялом накрыться? Сообразил. Ну, можно и скорость теперь прибавить.

Джонатан откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Фредди кивнул. Пусть поспит. В ленч поменяемся. Эти два дня были бурными.

С образованием семей все устоявшиеся порядки полетели кувырком. Уже на ужине мелюзга сидела не на одном конце стола с общей миской, а между новыми родителями и ели каждый из своей. В тот же день разгорелась грандиозная драка из-за того, чей отец сильнее, прекращённая мудрым решением Стефа выпороть всех, чтоб никому обидно не было. Что он немедленно и проделал своим поясом. Стеф вообще стал главным авторитетом по вопросам семейной жизни и семейного воспитания. Джонатан привёз из города шерифа и фотографа. Взрослых сфотографировали для удостоверений за счёт мэрии, а потом всех желающих для семейных альбомов уже за свои деньги. Джонатан выдал необходимые суммы в счёт зарплаты, и началось… Малышню срочно умывали и расчёсывали. И если с умыванием они ещё были знакомы, хотя и не одобряли, то расчёсывание вызвало у них такое возмущение, что шериф удрал в кабинет Джонатана и пришёл в себя только к концу бутылки бренди. А потом долго благодарил за доставленное удовольствие, дескать, такого цирка он, сколько жил, не видел. Фотограф смеяться не мог: на работе всё-таки — и его потом пришлось отпаивать виски. Шериф, отхохотавшись, очень серьёзно прошлёпал печати и торжественно вручил удостоверения, метрики и свидетельства о браке. И следующий день тоже толком никто не работал: обсуждали документы и фотографии. Ну, да ладно. Но ты смотри, как они все сразу… родителями стали. И малышня. Будто и впрямь всю жизнь так и было. Даже чудно.

— Тебя подменить?

— Выспался? — усмехнулся Фредди. — Отдохни пока. Слушай, Джонни, а раньше, до… в Империю, цветные к детям так же относились?

Джонатан с интересом посмотрел на него.

— Охота тебе это ворошить?

— Мне охота понять. Я знаю Эркина. И когда мне рассказывают, какая это бесчувственная тупая скотина и что за пять лет он ни разу не улыбнулся, за что и был прозван Угрюмым, то мне всё понятно. И про рассказчика тоже. Эркину дали в отцы старика-негра. Он и сейчас помнит это как обиду и издевательство. А эти… суки надзирательские треплют, что верили сразу и уже всерьёз считали таких… данных в дети своей кровью. Так это Эркин… такой особенный, или они врут?

Джонатан пожал плечами.

— Мне такое приходилось делать несколько раз. Инициатива была, сам понимаешь, не моя. Но что верили? Кто не верил, тот виду не подавал. Понимаешь, я тоже не ждал от наших… такой эйфории. Тоска по семье… Видимо, так. А раньше… Я мало обращал на это внимания. И вообще старался об этом не думать. Вообще о рабстве, о питомниках, торгах… Надо было принимать как должное или идти в лагерь. По политической статье.

Фредди кивнул.

— Понятно. Всё понятно, Джонни. Тогда об этом было лучше не думать.

— И сейчас не стоит, Фредди. Я подремлю ещё?

— До ленча отдыхай.

Джонатан поёрзал спиной и затылком по спинке, чтобы шляпа сползла на лоб, и затих.

Фредди закурил и мягко вывернул грузовик на шоссе. Пусть спит. Конечно, Джонни прав: не стоит в это лезть, ворошить прошлое. Что там было, как там было… важно, что есть сейчас. Живи настоящим. О прошлом забудь. О будущем не думай. Только ведь не забудешь…

…Он приехал в город за покупками. Крупа, мука, ещё кой-чего по мелочи. А главное — посмотреть, послушать, да и себя показать. Холодный сырой ветер гонял по площади всякий мелкий мусор, морщил лужи. Толкалась, бесцельно шатаясь по рынку, разноцветная толпа. Шакалы… Белая рвань… Шпана… Он спешился, но привязывать Майора медлил. Не хотелось начинать со стрельбы. Личное оружие ещё официально не разрешали, но и слухов, что за него берут за шкирку, не было. За армейское — да, но этого и следовало ожидать. Так что пока он носил кобуру под курткой. Заметно, конечно, но русских не видно, а полицейские к нему не цеплялась. Впрочем, они вообще были тихими и незаметными, явно ещё не зная, как всё обернётся. Он оглядел коновязь и стоящих у неё лошадей. Рискнуть, что ли? А придётся… Он привязал Майора на открытый узел, чтобы конь мог легко освободиться в случае чего, а вот человеку пришлось бы повозиться, отвязывая. И тут почувствовал на спине чей-то пристальный взгляд. Резко обернулся и увидел высокого тощего негра. Такого костлявого, что даже старая рабская куртка не скрывала его худобы, а на лице все кости торчали.

— Тебе чего, парень? — спросил он с тихой еле намеченной угрозой.

Негр как-то неуклюже затоптался, съёжился, но не ушёл. И не заканючил по-шакальи. А ну-ка…

— Присмотри за моим.

— Да уж, масса, — закивал негр. — Всё сделаю, масса, — и встал поближе к коню.

Отходя к прилавкам, он услышал чьё-то завистливое:

— Пофартило Шкелетине. Заплатят…

И насмешливый ответ:

— Этот заплатит! Кулаком по уху, ремнём по заднице.

Крутясь в толпе, он поглядывал на коновязь. А похоже прозван. Шкелетина торчал на месте, не отходил. Даже попробовал погладить Майора, но конь переступил, и негр отдёрнул руку. Значит, с животиной дела не имел, не из имения. Ладно… пару сигарет можно будет дать. Он подошёл отвязать коня, а то оставлять, пока он будет покупать припасы, уж слишком рискованно. Негр молча стоял, зябко втянув пальцы в рукава куртки. Он достал две сигареты, протянул и услышал… тихое, полное тоски и какого-то глухого отчаяния:

— Вы не узнаёте меня, сэр?

Он на секунду замер с зажатыми в кулаке сигаретами, оторопело вглядываясь в измождённое лицо, на котором из-за ввалившихся щёк широкий нос и толстые губы особенно кидались в глаза. Но… но чёрт дери, откуда ему знать этого раба?! Негр медленно повернулся и, ссутулившись, пошёл от него.

— Стой! — гаркнул он в согбенную спину. — А ну иди сюда!

Так же медленно, будто ему больно резко двигаться, негр вернулся.

— Откуда мне тебя знать? Ну? Напомни.

Заметив, что на них уже глазеют, он тоже говорил теперь тихо. И в ответ опять неожиданное.

— Шпинель в три карата, сэр.

— Ларри? — вырвалось у него. Это мог знать только Ларри.

— Да, масса, он самый, масса.

Чего это так, ведь только что говорил правильно. Шакалы, что ли? Ага, ну, ладно… Ладно!

— Ты один?

— Да, масса.

Глаз вокруг до чёрта, значит… значит, так. Главное — выйти из города, чтоб всё было чисто, без крючков, чтоб потом вопросов не задавали. Он быстро привязал Майора.

— Постой ещё здесь.

— Да, масса, — покорно кивнул Ларри.

Он снова пошёл по рынку. Приглядел серого очень спокойного мерина и купил, не торгуясь. Конь сильный, здоровый и как раз под неумелого всадника. Теперь вьючную седловку, как-нибудь Ларри он усадит. Так, теперь мука, крупа, сахар, всякая хозяйственная мелочёвка… Когда он вернулся к коновязи, ведя в поводу навьюченного мерина, Ларри и Майор были на месте. Но и свора шакалов тут же. А, вон оно что! Требуют долю с Ларри. "Ну, я вас!" — он тронул висящую на поясе плеть и тут же передумал. Нет, сделаем так, чтобы поестественнее. Отвязал Майора.

— Тебе за то, что присмотрел.

Шесть сигарет. Ларри осторожно их взял, отошёл на шаг… Ах гады, сразу отобрали, нет, одну оставили.

— Куда пошёл? Иди сюда, — и совсем тихо: — На коня залезешь?

Увидел испуганный взгляд и всё понял.

— Тогда держи и веди за мной.

Он сунул Ларри поводья завьюченного мерина, взмыл в седло и тронул Майора шагом. Так — он на коне, Ларри следом ведя вьючную лошадь — они пересекли город и вышли в продуваемые непросохшие луга. Оглядываясь, он видел измученное неузнаваемое лицо Ларри и всё время слышал тяжёлое хрипящее дыхание. И Ларри не столько вёл коня, сколько держался за его узду, чтобы не упасть. Когда из города их увидеть уже не могли, он свернул в ближайшие заросли, нашёл место посуше и спешился.

— Отдохнём, — сказал он, забирая у Ларри повод.

— Да, сэр, — покорно ответил Ларри, как-то оседая на землю.

Он привязал лошадей к кустам, быстро собрал сушняка и развёл маленький жаркий костёр. Риск, конечно, что с дороги увидят, но Ларри, похоже, дальше идти не может.

— Ты когда в последний раз ел, Ларри?

— Я не помню, сэр, — тихий равнодушный ответ.

— Тебя что, избили?

— Да, сэр.

— Кто?

— Я не знаю их, сэр, — и совсем тихо: — Меня все бьют.

Ларри как-то всхлипнул и зашёлся в безудержном кашле, от которого всё его тело корчилось, как ветка на огне. Он отвёл глаза. Достал из укладки хлеб, флягу с водой, кружки и маленький кофейник. Жалко, ничего горячительного нет, сейчас бы Ларри в самый раз было. Когда он вернулся к костру, Ларри уже справился с кашлем. Он протянул ему хлеб.

— Держи. Сейчас воды нагрею, горячего попьёшь.

Ларри осторожно кончиками пальцев взял хлеб, поднёс ко рту, но тут же опустил руку.

— Спасибо, сэр. Вы очень добры, сэр.

Его передёрнуло от равнодушного, бесконечно усталого голоса. Он молча дождался, пока вскипит вода, прямо в кружках заварил кофе и протянул кружку Ларри.

— Прогрей нутро, — сказал он аризонским говором.

Когда-то Ларри очень смешило, когда он говорил по-ковбойски, парень с трудом удерживался от смеха. И сейчас он ждал… ну, хотя бы улыбки, но Ларри словно не заметил. Он смотрел, как Ларри размачивает в кофе хлеб и медленно, осторожно жуёт, как греет о кружку руки. Ну… ну, сволочи, что с парнем сделали.

— Давно болеешь?

Затравленный испуганный взгляд и быстрое испуганное:

— Я здоровый, сэр, я могу работать, я…

— Можешь-можешь, перебил он его. — Ладно. Потом расскажешь. Пей.

После двух кружек горячего кофе с хлебом Ларри немного приободрился. Он ждал вопросов о цели их поездки, но Ларри только благодарно посмотрел на него, возвращая кружку.

— На коне усидишь?

— Не знаю, сэр, — снова поник Ларри.

— Ладно, — он встал, убрал кофейник и кружки, разбросал и затоптал костёр. — Ладно. Придумаем.

Он помог Ларри сесть верхом. Серый отнёсся к этому так спокойно, что стало ясно: не сбросит.

— Давай, Ларри, я тебя к седлу привяжу. Надёжнее будет.

Ларри промолчал…

…Да, солоно пришлось Ларри, что и говорить. Фредди выплюнул в окно окурок и прибавил скорость. Шоссе наладили, а машин ещё мало, так что если спрямить и ограничиться одним ленчем, то в Спрингфилд поспеют к обеду. Совсем хорошо. И в принципе… в принципе можно было бы уже свернуть, но уж очень хороша дорога.

Джонатан открыл глаза и сел прямо.

— Что? — улыбнулся Фредди. — Время ленча?

— На моих самых точных, — рассмеялся, демонстративно хлопая себя по животу, Джонатан.

— Участок хороший, Джонни, — уже серьёзно сказал Фредди. — Жаль не использовать.

— Резонно, — хмыкнул Джонатан. — Как думаешь… обойдётся у Ларри?

— Ты меня спрашиваешь? Но если у него процесс… Год в санатории, в лучшем случае. Да, ещё вот что. Для цветных есть санатории? Я не слышал.

— Я тоже. Для рабов сам понимаешь, а для свободных цветных… их и было-то… Но это не проблема, Фредди. Отправим в Россию. Думаю, Юри поможет.

— Это да, — кивнул Фредди. — Слайдеры о нём, да и о других русских, хорошо отзываются.

— Я слышал. Нет, это не проблема. Вон подходящее место, Фредди.

— Ага, подвело живот, лендлорд?! — рассмеялся Фредди. — Ну, давай.

Он загнал грузовик за заросли и заглушил мотор. Джонатан вышел из кабины и заглянул в кузов.

— Спускайся, Ларри. Ленч.

— Да, сэр, — сразу ответил Ларри. — Я иду, сэр.

Как обычно накрыли на капоте грузовичка. Кофе, сэндвичи… Ларри почтительно выдерживал дистанцию, но Фредди словно невзначай задел его плечом, подвигая поближе к импровизированному столу.

— У меня есть еда, сэр, — попробовал было сказать Ларри, но Фредди и Джонатан словно не услышали его.

И только когда они уже заканчивали, Фредди сказал:

— До Спрингфилда теперь без остановки поедем. Пожуёшь в дороге.

Ларри кивнул.

— Теперь… теперь вот что, — заговорил Джонатан. — О чём бы тебя ни спрашивал врач, ну, что и когда с тобой случилось, что ты чувствуешь, где болит и так далее… говори правду. Хорошо?

— Да, сэр, — кивнул Ларри и улыбнулся. — На вопросы обо мне я отвечу правду.

Фредди с восхищённым удивлением молча покрутил головой.

— Идёт, — улыбнулся Джонатан.

Они доели, и Ларри снова залез в кузов, а Фредди и Джонатан сели в кабину, но на этот раз место водителя занял Джонатан.

— Гони до Спрингфилда, — сказал Фредди, закрывая глаза.

Джонатан кивнул, выводя грузовик на шоссе.

Ну, что ж, всё складывается не так уж плохо. Судьба дала им шанс, и они им воспользовались. Шанс даётся каждому. И горе нерасторопному.

Джонатан усмехнулся. Начинаешь задумываться — перестаёшь действовать. Да нет, какого чёрта! Много бы они с Фредди смогли, если бы не продумывали, не просчитывали свой каждый шаг…

…Мягкий розоватый от абажура свет. Ковёр на полу. Просторная почти квадратная — десять футов с каждой стороны — кровать с атласным вышитым покрывалом. Зеркальный трёхстворчатый шкаф. Детские фотографии на прикроватных тумбочках и свадебная на стене над комодом. Уютная супружеская спальня и пятеро мужчин, меньше всего уместных здесь. И они с Фредди. Все сидят на кровати, на пуфах, прямо на ковре.

— Почему вы выбрали нас?

— Потому что ты — Счастливчик.

— Да, ты удачлив.

— А ты, — говорящий смотрит на Фредди, — ты надёжен.

— Не обижайся, парень, — теперь смотрят на него. — В твоей надёжности никто не сомневается, но…

— Но ты из другого табуна, — говорящий смешно передразнивает ковбойский говор.

И все улыбаются, вежливо, показывая, что поняли шутку. Имён не называют. На всякий случай…

… И даже сейчас через столько лет, Джонатан, вспоминая, даже про себя не называет их ни по именам, ни по кличкам. На всякий случай…

…А разговор продолжается.

— Мы все битые.

— И ломаные.

— Точно. Когда придёт шанс вывалиться, надо что-то иметь на руках.

— Чтобы об этом никто не знал.

— Резонно, но…

— Стоп, парень. Мы все смертны, а в гробу карманов нет. И если мои деньги помогут вывалиться другому, я не в обиде. Кто выжил, тот и выиграл.

— Дело. Выжившие поделят.

— Но мы хотим, чтобы всё было у тебя.

— Да. Ты всегда выживешь.

— Ты счастливчик.

— Знают двое — знают все.

— Нас двое.

— Эту лапшу другим повесь.

— Вы одно.

— Хорошо, — кивает он, — но…

— Стоп, — опять не дают ему договорить. — Технику сам продумай. И нам…

— Каждому по отдельности, парень.

— Точно, так и скажешь.

— Верно. У тебя голова, а не вешалка для шляпы.

— За голову тебе и даём долю.

И все встают, показывая, что разговор закончен….

…Джонатан закурил и, придерживая руль одной рукой, посмотрел на спящего Фредди и в зеркальце. Как там в кузове? То ли спит, то ли так лежит. Что ж, год в санатории, конечно, удовольствие не из дешёвых, но если понадобится, то, значит, надо. Загадывать, конечно, рано, но, когда всё уладится, можно будет сделать в Колумбии вторую точку. Уже ювелирную. Самое главное — надёжный человек — есть. Лишь бы Ларри смог работать…

…Он разбирал заплесневевшие покоробленные книги в библиотеке. Многое ещё можно было сохранить. И попадались очень даже интересные экземпляры, хотя много и макулатуры, что не жалко на растопку. Отобранные книги связывал в стопки, чтобы потом перенести в их домик. И тут услышал топот и чавканье копыт. Две лошади? Это ещё что?! Поправив под руку кольт — автоматы они уже всё время не носили, только в ночных поездках и когда шарили по соседним имениям — он короткой перебежкой рванул к окну, из которого просматривался хозяйственный двор. Фредди? На двух лошадях? Привёз, что ли, кого-то? Он вылез в окно и пошёл навстречу Фредди, который вёл в загон своего Майора и серого мерина.

— Кого привёз, Фредди?

— Посмотри в кухне, — нехотя ответил Фредди. — Крупу, муку, сахар… всё купил. И вот… Серого. Спокойный.

— Мг, — кивнул он. — Думаешь, нам столько вьючных надо?

— Хороший конь лишним не бывает, — огрызнулся Фредди. — Дракона загоним к дьяволу. На хрена конь, что от тени шарахается?!

Фредди явно заводил себя, и потому он только кивнул и пошёл в кухню. Странно. Покупка лошади обычно приводила Фредди в размягчённое состояние, а сегодня… Продуктовая кладовка открыта, почему? А, Мамми покупки закладывает. А с ней кто? Этот негр здесь откуда? Он молча не спеша подошёл к кладовке, посмотрел, как Мамми уложила продукты, записал их в лежащую там тетрадь и кивнул Мамми.

— Всё, порядок.

— А и ладненько, масса, — заулыбалась Мамми.

Он посмотрел на длинного болезненно худого негра, покорно стоящего рядом с непокрытой головой.

— А масса Фредди привезли, — заговорила, не дожидаясь его вопроса, Мамми. — Сказали, работать здесь будет.

Что это с Фредди творится? Как поедет, так кого-то привезёт. То мелюзгу под кустом подобрал, а этого… под забором, что ли? Но перегаром от парня не пахнет, только застарелой грязью, и отменять решений Фредди тоже не стоит. Ладно. Сделаем так.

— Неделя испытательного срока, а там посмотрим. Тебе все условия объяснили?

— Д-да, масса, — неуверенно ответил негр.

— Ладно. Сейчас на кухню иди, устраивайся. Вши есть?

Негр молча понурился.

— Я всё сделаю, масса, — сказала Мамми.

— Ладно, — кивнул он, отпуская их, и пошёл к Фредди.

Фредди в конюшне разбирал и развешивал седловку.

— Фредди, ты под каким забором этот скелет подобрал? — попробовал он пошутить.

Фредди не ответил, занятый спутавшимися уздечками, и он сбавил тон.

— Кто это, Фредди?

— Ты что, не узнал его? — разжал губы Фредди.

— Нет, — удивился он. — Откуда? Или парень на меня сослался? Так тоже… неоткуда.

Фредди развесил на колышках уздечки и обернулся к нему.

— Не переживай, Джонни, я тоже не сразу узнал.

— Это откуда у тебя такие знакомства?

Фредди широко ухмыльнулся.

— Сейчас я тебе повторю, что он мне сказал, и ты всё поймёшь.

— Ну-ну.

— Шпинель в три карата, Джонни.

— Что?! — потрясённо выдохнул он. — Это что? Ларри?!

— Он самый, — кивнул Фредди.

— Где ты его нашёл?

— Там, где ты сказал. Под забором. Вернее, он подошёл ко мне. Это он меня узнал, Джонни.

— Дальше всё ясно, — кивнул он. — Чёрт! Конечно, ты сделал всё правильно, Фредди. Но, но чёрт возьми! Работать он сможет? Его работы у нас нет. Сейчас нет. И вообще работать?

— Спокойно, Джонни. Если он выжил, то у нас проживёт. Я ясно говорю? А насчёт работы… Подберём ему по силам. И вообще. На подхвате. С коня он не падал.

— Ну да, — хмыкнул он. — Ты его, небось, привязал. И ещё поддерживал.

— Были бы кости, а мясо нарастёт, — отмахнулся Фредди аризонским присловьем…

…Серая лента шоссе стремительно неслась навстречу. Зелёная трава, жёлтые и красные деревья, по-осеннему голубое небо. Индейская осень. А индейцев нет. Да, что русские сделали хорошо, так это то, что вывезли индейцев. Без них куда легче и спокойнее. И вообще… Даже если придётся сдать этот крест, даже если выкуп будет чисто символическим, тоже не страшно. Тот сейф теперь их. Вся пятёрка три с лишним года до прошлого страшного декабря, доверявшая им свои деньги, погибла. И по уговору весь сейф теперь их. И трогать пока не будем. То, что там лежит, не гниёт и не усыхает. И имение. Пусть медленно, но работа движется. Коров немного, но все удойные, ухожены, и молока хватает, даже творог и сметана есть. И масло. А с появлением Стефа Мамми стала готовить куда как лучше. Это Стеф ей кулинарную книгу читает. И разъясняет. Нет, с работниками тоже повезло. Так везёт, что аж страшно. Но когда-то же он должен начать жить нормально, по-человечески, а не загнанным зайцем. Иметь дом, своё место в жизни, семью наконец. Пусть не сейчас, не сразу, но когда-нибудь…

— Хорошо скорость держишь, — сказал, не открывая глаз, Фредди. — Поворот не проскочи.

— Знаю, — улыбнулся Джонатан. — Дня два мы побудем. Пока не прояснится.

— Мг, — Фредди потянулся и открыл глаза. — А там в Колумбию. Посмотрим, что там и как. Оттуда, я думаю, к Крокусу. Купим бычка и оправдаем, почему на грузовике.

— Резонно, — кивнул Джонатан. — И ты прав. Легковушка нужна. Пожалуй… пожалуй, к Рождеству.

— Сделаем себе подарок? — усмехнулся Фредди.

— А почему и нет?

Между деревьями замелькали домики пригорода Спрингфилда. Они рассчитали точно, въезжая с ближней к госпиталю стороны.

Джонатан остановил грузовик на стоянке недалеко от госпиталя. Они с Фредди вышли из кабины, а Ларри спустился из кузова. Втроём — Джонатан и Фредди впереди, Ларри чуть сзади — они прошли вдоль ограды к ажурным кованым воротам. Часовой в будочке только кивнул на слова Джонатана:

— К доктору Аристоффу.

Если часовой и позвонил, предупреждая, то они этого уже не видели. Шли молча.

Они, похоже, попали во время посещений, во всяком случае, народу на дорожках хватало. Да и они — два ковбоя и негр в рабской одежде — смотрелись здесь достаточно экзотично. Джонатан и Фредди переглянулись, и Джонатан кивнул. Да, здесь они малость того, лопухнулись. По-ковбойски надо ходить там, где ковбои если не все, то большинство, надо было переодеться на ленче, не сообразили — два придурка. Но не смертельно.

Фредди оглянулся на Ларри. Напряжённое сосредоточенное лицо, страх если и есть, то хорошо запрятан, молодец. Ларри встретился с ним глазами и улыбнулся. Смог улыбнуться.

Вот и нужный корпус, лестница на второй этаж, дверь кабинета.

Постучал Фредди. И, как и раньше, им откликнулся голос. Что-то по-русски и тут же по-английски:

— Входите.

Аристов встал навстречу им из-за стола.

— Здравствуйте. Как доехали?

— Здравствуй, Юри. Нормально.

— Отлично доехали. Вот, Юри, мы об этом парне договаривались, — Фредди, положив руку на плечо Ларри, мягко подвинул его к Аристову.

Ларри вежливо склонил голову.

— Здравствуйте, сэр.

Но Аристов уже протягивал ему руку, и Ларри осторожно ответил на рукопожатие.

— Рад вас видеть. Садитесь.

Аристов усаживал их, разговаривал о дороге, шутил, но его глаза уже не отрывались от Ларри. И Ларри чувствовал этот взгляд, проникающий не только под одежду, но и под кожу. Разговора он не слушал, и слова русского доктора прозвучали для него неожиданно.

— Не будем тянуть время. Как вас зовут?

— Ларри, сэр, — машинально быстро ответил он и тихо добавил: — Лоуренс Левине, сэр.

Аристов кивнул.

— Давайте я вас посмотрю.

Ларри кивнул и встал. — Всё… — у него прервался голос, но он справился с ним. — Всё снимать, сэр?

— До пояса.

Аристов встал, шагнул к раковине и стал мыть руки. Джонатана и Фредди он уже словно не замечал. Ему явно стало не до них. И они, отлично понимая это, весь осмотр просидели молча, ни звуком, ни движением не напоминая о себе. А осмотр был долгим. Ларри послушно дышал, задерживал дыхание, кашлял по приказу и, конечно, зашёлся. Аристов переждал его приступ, дал успокоиться и продолжил осмотр. Наконец прозвучало:

— Всё, можете одеваться.

— Да, сэр, — тихо ответил Ларри.

Аристов вышел из-за ширмы. Лицо его было озабоченным. По-прежнему не замечая Джонатана и Фредди, он вымыл руки, так же тщательно вытер, сел к столу и, включив селектор, быстро приказным тоном произнёс несколько фраз по-русски.

Из-за ширмы робко вышел Ларри, держа в руках свою куртку. Аристов щёлкнул выключателем и кивком показал ему на стул. И только когда Ларри сел, заговорил по-английски:

— Необходимо подробное обследование. Диагноз я сейчас поставить не могу. Не хочу ни пугать, ни обнадёживать. В лёгких непорядок — это однозначно. И обязательно лечение.

Он смотрел на Ларри. И Ларри кивнул.

— Сейчас я вам выпишу направление в регистратуру. Там вас оформят, скажут палату.

— Если возможно, в отдельную, — спокойно сказал Джонатан.

— Это… это очень дорого, сэр? — тихо спросил Ларри.

— Это не твоя проблема, Ларри, — сразу вмешался Фредди.

Но Ларри упрямо продолжил:

— Я могу и в общей. С другими… цветными, сэр.

— Во-первых, — Аристов говорил, не прекращая писать, — палаты формируются по медицинским, а не расовым показателям. Во-вторых, обследуемые, как правило, находятся в боксах. И я не вижу причин делать для вас исключение. Держите, — Ларри взял голубой прямоугольник, исписанный неразборчивым почерком с треугольной печатью. — Теперь о плате. Через два-три дня станет ясно, что надо делать. Тогда с бухгалтерией и решите эти вопросы. Обследование можно оплатить сейчас. Можно и потом. Вместе с лечением.

Фредди легко встал, тронул Ларри за плечо.

— Пойдём. Посмотрю, как тебя устроят.

Аристов улыбнулся, заполняя другую карточку.

— Если пойдёте прямо сейчас, то полдник оформить не успеют, но ужин вы уже получите.

Ларри встал, взял свой мешок.

— Большое спасибо, сэр.

— Пошли, Ларри, — Фредди заставил себя улыбнуться. — А то ужина не получишь.

Аристов протянул розовую карточку.

— А это сразу в бухгалтерию, пусть сразу оформляют.

Когда Ларри и Фредди ушли и даже шаги затихли, Джонатан посмотрел на Аристова.

— Я оплачу всё, что надо, Юри. Всё.

— Верю, — усмехнулся Аристов. — Он давно у вас?

— С весны.

Аристов кивнул.

— А болеет?

— Заболел он раньше, — ответил Джонатан.

— То есть к вам он попал уже больным?

Джонатан нехотя кивнул. Он ждал подначек по поводу его прежних заявлений о благотворительности, но Аристова интересовало совсем другое.

— У остальных вы не замечали кашля, испарины…?

— Нет, Юри. Я понимаю, о чём вы. Но у каждого своя миска, своя постель, вернее, комната, всю посуду моют горячей водой, бельё вываривают. Всё с едким мылом. И питание нормальное.

— За этим следите вы, Джонатан?

— Главное, — Джонатан улыбнулся, — наладить порядок сразу, в начале, а затем идёт по заведённому.

Аристов кивнул.

— И всё же… обратитесь в ближайшую комендатуру и через комиссию по трудоустройству вызовите врача. Пусть осмотрит всех. Легче предупредить, чем потом лечить.

— Резонно, — кивнул Джонатан. — Врач обязательно из вашей… системы?

— Найдёте врача, видящего в бывших рабах людей, на здоровье, — голос Аристова на секунду стал резким. — Мы просто с этим сталкивались. Либо отказываются вообще лечить… цветных, либо… — Аристов не договорил.

— Понятно, — спокойно сказал Джонатан.

— И ещё. Дети в имении есть?

— Да.

— Позаботьтесь о прививках. Обычный детский комплект.

— Хорошо.

Аристов улыбнулся.

— Лишние хлопоты?

— Вы сами сказали, Юри, — пожал плечами Джонатан. — В случае чего мне оплачивать лечение. Профилактика дешевле.

Аристов засмеялся.

— Ну, слышу прежнего Джонатана.

Джонатан насторожился и не зря.

— А как со здоровьем у вас?

— Жалоб нет, — быстро ответил Джонатан. — Дырок тоже, — Аристов смотрел на него смеющимися глазами, и Джонатан вздохнул: — Упрямый вы, Юри, как… будто из Аризоны. Ну, ладно. До возвращения ковбоя успеем?

— Успеем, — кивнул Аристов, вставая и идя к раковине.

Джонатан встал и, комично вздохнув, стал раздеваться.

Когда Фредди постучал и вошёл, они сидели за столом, И Джонатан рассказывал Аристову, как они с Фредди и Стефом делали душевую. С приходом Фредди разговор естественно прервался.

— Порядок, — кратко сказал Фредди. — Обследование с утра, Юри?

— Да. Думаю, через два дня будет результат.

— Юри, выпишите счёт на месяц содержания, усиленное питание, лечение и всё такое, — спокойно сказал Джонатан. — Я сразу сейчас оплачу. А через… — он прикинул в уме сроки, — через несколько дней мы заедем узнать результаты. И, если понадобится, доплатить.

Аристов сощурился.

— Как бывший раб он имеет право на бесплатное лечение.

— Юри, я не занимаюсь благотворительностью и не нуждаюсь в ней. Он — мой работник, и по действующему законодательству лечение работников оплачивает работодатель, не так ли?

Аристов с удовольствием рассмеялся.

— Вы молодец, Джонатан. Держите.

— Спасибо, Юри. — Джонатан взял счёт и встал. — До встречи.

— До встречи, — кивнул Аристов.

Фредди с каменным лицом открыл перед Джонатаном дверь, пропустил его, подмигнул Аристову и вышел следом. Аристов закрыл лицо ладонями и посидел так немного, пока не отсмеялся и не смог снова взяться за работу.

* * *

Эркин шёл домой. Как каждый вечер. Привычно опустив глаза, стараясь не привлекать внимания. Как всегда они с Андреем работали на станции. Таскали, грузили, ворочали… Нет, день выдался неплохой. Заплатили не так уж щедро, но неплохо. Ломит плечи и спину, гудят ноги, но это не страшно. В бумажнике на десять кредиток больше. Это еда на два дня. Да, если не покупать дорогой еды, то им троим хватит. На завтра и послезавтра. А завтра он заработает ещё. И Женя купит себе туфли. И эти… че-ре-ви-чки, смешное слово. Но скоро зима, и Жене нужна зимняя обувь.

Занятый своими мыслями, он в последний момент заметил идущего прямо на него беляка. Избежать столкновения удалось, но пришлось остановиться.

— Добрый день, сын мой.

— Здравствуйте, сэр, — ответил Эркин, разглядывая ботинки священника.

— Тебя зовут…

— Меченый, сэр, — поспешил перебить Эркин, а то ведь этот проныра, мог и узнать настоящее имя, а на хрена ему нужно, чтоб вслух да на улице…

— Ты работаешь на станции?

— Да, сэр.

— Один или вместе с другими?

"Ну, чего ты привязался, сволочь белая? Каждое воскресенье хожу, слушаю дребедень всякую, деньги без звука даю, а тебе всё ещё мало, да?!" — но всё это молча про себя, а вслух:

— Когда как, сэр.

— Но я видел, ты ведь работаешь и во дворе.

— Да, сэр.

— Ты много работаешь, сын мой, это похвально.

"Замолол. Как всем белякам свербит, чтобы мы много работали".

Сохраняя на лице почтительно внимательное выражение, Эркин покорно прослушал длиннейшую тираду о благотворности труда для души человека.

Эйб Сторнхилл чувствовал, стоящий перед ним с опущенной головой индеец слушает, но не слышит. Нет, всё-таки этот парень странный. И говорить с ним на улице бесполезно. Но многие стали заходить в церковь и вне служб, заглядывают, довольно охотно вступают в разговор, а этот приходит только на воскресную службу, сидит с таким же неподвижным лицом рядом с белым вихрастым парнем, что упрямо держится только с цветными, и так же молча уходит сразу по окончанию.

— В церкви надо поправить пол. Ты сможешь это сделать, сын мой?

— Надо посмотреть, сэр, — вздохнул Эркин.

Не было ещё случая, чтоб поп за работу в церкви заплатил, а придётся идти. Ведь не отвяжется.

— Приходи в пятницу вечером, после обеда, сын мой.

После обеда? Ах да, по-ихнему, обед, а на самом деле ужин. Придётся идти. А то ещё в дом припрётся. И Андрея позвать надо.

— Да, сэр.

Эйб Сторнхилл поблагодарил и попрощался самым сердечным тоном, но лицо индейца сохраняло угрюмое выражение. Странно: ведь парень трудолюбив, это видно по тому, как тщательно и умело он работает, и такая реакция.

Отвязался наконец. И как только священник отпустил его, Эркин побежал домой. Уже темнеет, а надо ещё в сарае… Вот не везёт, так не везёт. Ещё в пятницу идти. Ну, ладно, переживём…

Во двор он вошёл уже в темноте. Запер за собой калитку. Тронул дверь сарая. Заперто. Ладно, завтра сделаю. Нижнюю дверь на замок и вверх. Хорошо Андрей лестницу сделал. Даже в сапогах без шума получается. Эркин вошёл в крохотную прихожую и стал запирать за собой дверь.

— Э-эрик! — ткнулась ему в ноги Алиса. — Ты сегодня денежку принёс?

— Принёс, — улыбнулся он, осторожно протискиваясь мимо неё в кухню.

— Значит, поиграем, — удовлетворённо вздохнула Алиса.

Вечернюю партию в щелбаны она уже считала столь же обязательной, как и ужин.

— Алиса, — строго сказала Женя. — Не приставай. Эркин с работы.

Как всегда он переоделся в кладовке, выложил заработок в шкатулку на комоде, умылся под рукомойником. Алиса подала ему полотенце. Всё по заведённому порядку.

— Алиса, за стол, — скомандовала Женя. — Эркин, чашки захвати, ладно?

— Ага, — кивнул он.

Задёрнутые шторы, зажжённая лампа на столе, дымящаяся картошка с кусочками мяса, чай в фарфоровых кружках — Женя называла их чашками — чёрный "русский" хлеб, кругляши печенья — не покупного, Женя сама пекла…

— День был удачным?

— Да, десятку принёс, — улыбается он Жене.

— Сильно устал?

— Нет, — мотает он головой. Ведь, в самом деле, совсем усталости не чувствует, так, только тянущая тяжесть во всём теле. — Женя, картошка ещё есть? А то, может, купить? — и с неожиданной для самого себя гордостью: — На рынке если взять мешок, дешевле будет.

— А держать где? — Женя подкладывает ему ещё картошки. — На кухне плита. Попортится быстро.

— Мг, — Эркин быстро заглатывает кусок. — Если в сарае дрова переложить, то… то два мешка встанут.

— Два ты не дотащишь.

— Андрея позову, — Эркин отодвинул тарелку. — Уф. Спасибо, Женя, вкусно как. Я раньше и не знал, что она такая вкусная.

— На здоровье, — улыбнулась Женя.

Убирая тарелки, она мимоходом погладила его по плечу, и он, быстро мотнув головой, прижался на мгновение щекой к её руке.

— Так я завтра дрова сделаю. И два мешка куплю, так?

— Так. Сахар клади. Алиса, доедай, не размазывай.

— А печенье?

— Картошку доешь, печенье к чаю, — строго говорит Женя.

Алиса обиженно надувает губы и косится на лежащие горкой в тарелке жёлтые в сахарных искорках кругляши.

— Да, Женя, в пятницу я поздно приду, — он виновато улыбается. — Меня этот… ну, поп отловил. И чтоб я пол в церкви починил.

— Ну, конечно, иди, — кивает Женя. — Раз уж так получается, то что поделаешь.

Пятница — тяжёлый день. В пятницу Женя на двух работах, придёт совсем поздно, когда Алиса уже спит. Обычно он приходил как всегда, возился в сарае, грел к её приходу чай, и Алиса не была одна. Ну, да ладно.

— Всё обойдётся, Эркин. Вдвоём с Андреем будешь?

— Без него я не справлюсь, — улыбнулся Эркин. — Он — мастер, а я так… при нём.

— Подмастерье, — кивнула Женя, и он шевельнул губами, повторяя про себя новое слово. — Алиса, если горячо, давай в другую чашку налью.

— Я подую, — возразила Алиса.

— Так дуй аккуратно, полстола забрызгала. И печенье не кроши.

Алиса вздохнула и подчинилась. Эркин засунул в рот печенье, прижал его языком к нёбу, и оно рассыпалось сладкой крошкой. Хорошо как у Жени получается. Всё вкусно так. И чай горячий, сладкий…

— Эрик, а играть когда? — Алиса заметила, что он просто сидит с чашкой в руке и не пьёт.

Эркин допил чай и кивнул.

— Давай сейчас.

— До десяти очков, — строго сказала Женя.

— До моих десяти, — быстро ответила Алиса.

Время от времени Эркин давай ей выиграть и подставлял лоб под её пальчики. Но больше пяти очков она ещё ни разу не набирала.

— До общих десяти, — заявила Женя не терпящим возражений голосом.

Эркин и Алиса переглянулись и одновременно кивнули.

Играли в одну руку, и счёт рос медленно, тем более, что Эркин немного тянул время, подстраиваясь под Алису. Больше ничьих — больше времени. Женя как раз закончила убирать, счёт стал семь-три в пользу Эркина. Алиса получила положенные ей четыре щелчка в лоб и очень довольная — ей случалось проигрывать и ноль-десять — пошла в уборную.

— Ещё чаю, Эркин?

— Как всегда, — улыбнулся он.

Вторая "разговорная" чашка. Святое время — костровой час. Женя уложила Алису, поцеловала, подоткнула одеяльце и села к столу, устало взяла чашку.

— Женя, — нерешительно начал Эркин, — а у тебя, ну, на работе, как?

— Всё нормально, — улыбнулась Женя. — У меня простая работа. Сижу, на машинке печатаю.

Эркин кивнул.

— Да, я это в питомнике видел. А… а вторая работа очень нужна? Ты устаёшь там сильно. А деньги… я заработаю, Женя, правда.

— Я там не из-за денег, — помрачнела Женя. — Понимаешь, пошла я туда из-за денег, конечно, но давно, ещё прошлой осенью, нет, уже зима началась. Как раз перед капитуляцией или сразу после… Не помню, неразбериха была. А вообще-то удобно. Ни контракта, ни договора. Пришла, отработала и получила, — Эркин слушал внимательно, напряжённо сведя брови. — А летом, ну, в День Империи, я их увидела, ну, тех, кто там работал. Норман, Перри, Рассел… Я рассказывала тебе.

— Я помню, — кивнул он. Лицо его потемнело, напряглось.

— Ну вот, я и решила бросить эту работу. Но Норман, он там за главного, он встретил меня и… ну, он не то что угрожал, но… но я испугалась, Эркин. Вот я и хожу туда два раза в неделю, печатаю.

Эркин медленно кивнул.

— Понятно. Значит, не из-за денег.

— Да. И устаю не от работы, — Женя невесело улыбнулась, вертя в руках чашку с остывшим чаем. — Я от них устаю, оттого, что с ними в одной комнате сижу, их разговоры слушаю, — она почти бросила чашку и закрыла лицо ладонями.

Эркин очень легко передвинулся со стулом к ней, чтобы сидеть рядом. Осторожно обнял. Женя положила голову к нему на плечо, вздохнула.

— Женя, — у Эркина перехватило горло. — Что, ну, что мне сделать для тебя? Скажи, Женя.

— Ничего, — всхлипнула Женя. — Ты… ты будь осторожным, Эркин. Я так боюсь за тебя.

— Ты не бойся, — он плотнее обнял её, накрывая своими руками. — Я сильный. И глаза держать книзу умею. Я… я всё выдержу, Женя. Женя… тебе никак нельзя уйти оттуда?

Она молча покачала головой.

— Ну… ну, тогда не слушай их. Женя, — он взял обеими руками её голову с боков, приподнял, чтобы быть с ней лицом к лицу. — Женя, обещай мне.

— Что?

Она впервые видела его таким.

— Обещай.

— Ну, обещаю, — она улыбнулась, но он не ответил на её улыбку, лицо его оставалось строгим, даже ожесточённым.

— Обещай. Что бы ты ни услышала. Про меня, про… таких, как я, — он заставил себя выговорить: — про спальников, про индейцев, просто про цветных, ты… ты не ответишь. Надо будет — согласишься. Бить нас, меня… ну, что бы ни было, ты смолчишь, не вмешаешься.

— Эркин…!

— Не надо, Женя. Дважды, как тогда, с клеткой, не везёт. Я… я всё сделаю, чтобы тебя, чтобы вас с Алисой прикрыть. А ты меня не прикроешь. Я же, — он усмехнулся, дёрнув шрамом, — я Меченый, с номером. А с Алисой если…

Он не договорил. Потому что Женя заплакала, и он стал успокаивать её, целуя в мокрые глаза и щёки, посадил к себе на колени, покачивал, обнимая. И чувствовал, что сам плачет.

Сонно вздохнула, заворочалась Алиса, и Женя сразу метнулась к ней. Эркин вытер лицо ладонями и встал. Собрал и унёс на кухню их чашки и чайник. Сложил чашки в тазик и стал мыть. Прибежала Женя.

— Нет, спит. Я к окну подошла, так холодом тянет, уже подтапливать можно.

— Я тогда с утра больше дров принесу. И на плиту, и на печь.

— Ага. Тебе не холодно на полу?

— Нет. Я под дверь войлок подбил. Мне даже жарко.

Они полоскали чашку, держа её одновременно за ручку и край, и не замечали этого. Наконец Эркин разжал пальцы, дав Жене поставить чашку на сушку. И словно не было этого разговора. Женя ушла в комнату. Эркин набрал ковш тёплой воды, разделся, намочил конец полотенца и обтёрся. Полоска под дверью слилась с темнотой. Значит, Женя погасила лампу и легла. Ну вот, ещё один день кончился. Он ещё раз оглядел чуть подсвеченную топкой плиты кухню, проверил дверцу. Вроде надёжно. Можно и на боковую. Эркин вошёл в кладовку, притворил за собой дверь, вытащил и развернул постель. И с наслаждением вытянулся под одеялом.

Зря Женя беспокоится, совсем не холодно. Но что же делать? Как избавить Женю от этих сволочей? Если… если это свора, то уходить ей с этой работы нельзя. А если… нет, пугануть их он никак не может. Только Женю подставит. Поганый городишко какой. В Бифпите было легче. Да и остальные говорили. Где есть комендатура, там беляки не наглеют. А здесь… А если… если уехать?!

Он рывком сел, отбросив одеяло. Чёрт, и Андрей говорил, что надо сваливать. Если и в самом деле уехать. В другой город. Где есть комендатура. Да… да в тот же Гатрингс. Найдёт же он там работу. Мужской подёнки везде хватает. Уехать всем вместе, втроём, нет, вчетвером, Андрей же, конечно, тоже. Даже если Женя не найдёт сразу работы, тоже не так уж страшно. Надо — он сутками вкалывать будет. Но чтоб Женя этих сволочей не видела.

Эркин снова лёг, закутался в одеяло. Надо будет завтра с Андреем поговорить. И у других поразузнать потихоньку. А там… Женя снимет квартиру и сдаст ему койку. А если и Андрей где-нибудь по соседству будет, так и совсем хорошо. Но всё продумать надо. С наскока такое не решишь и не сделаешь. И говорить Жене пока не стоит. Вот он разузнает всё… А пока… пока завтра вечером переложить дрова и послезавтра за картошкой. Ах, чтоб тебя, послезавтра же пятница, в церковь придётся идти. А картошка… картошка в субботу. И как раз, все ж по субботам закупают. Вот и послала его хозяйка. Даже к лучшему так. Можно будет хорошей купить.

Он потянулся ещё раз, засыпая. За квартиру до Рождества уплачено. И на жизнь запас есть. Ну, значит, и решить надо тоже до Рождества. А сейчас спать.

Сны он теперь видел редко, а проснувшись, не помнил. Да и зачем? Сон — он и есть сон, был, и нету. А верить в сны он никогда не верил. Ещё с питомника, с тех снов наяву, туманных картинок.

Андрей идею переезда поддержал. Но вариант Гатрингса отверг.

— Хрен редьки не слаще. Там, говорят, с работой совсем хреново.

Эркин нехотя кивнул. К ним оттуда приезжали работу искать, так что понятно всё.

— Так что, здесь сидим?

— Рвать надо, — Андрей, крякнув, взваливает на спину мешок и, покачиваясь, пружиня всем телом, несёт его через пути в склад.

Хреновая работа сегодня. Вагон от склада далеко, носить неудобно. Но в городе всё меньше работы, и всё больше народу толчётся на станции. А тут ещё повадились с собственными грузчиками приезжать. Приходится на любое соглашаться. Они и раньше особо разборчивыми не были, но хоть насчёт оплаты можно было поторговаться, а теперь…

Они таскают мешки бегом, зорко поглядывая по сторонам: не вывернет ли откуда маневровый. Есть люди: и посигналят тебе, и замедлят ход, пропуская, если видят, что ты под грузом, а не так просто, а есть такие… стервы сволочные, гоняют не глядя, им цветного задавить, как окурок растоптать. И раньше можно было там куртку снять, повесить. А сейчас… всё на себе и то в оба гляди. Работы нет, а жрать всем охота. Кто в имениях на лето приткнулся, тоже возвращаться стали. Прав Андрей. В больших городах ещё хуже. И с работой, и с жильём. А в маленьких комендатур нет, и беляки что хотят творят.

Наконец они сваливают последний мешок. И беляк с выпирающим над поясным ремнём колышущимся брюхом отсчитывает им десять кредиток. И подчёркнуто вручает их Андрею.

— Дашь ему там сам, сколько решишь.

Андрей кивает, забирая деньги, и они уходят.

За штабелями шпал Эркин усмехнулся.

— Не думал, что ты удержишься, смолчишь.

— Что я, совсем дурак? — Андрей быстро отсчитывает и передаёт ему половину замусоленных бумажек. — В дерьме копаться… Айда, перекусим.

— Давай, — кивнул Эркин. — До эшелона успеем?

— С запасом.

Они пробираются в их закуток с краном. Как всегда появляются "кофейная" девчонка с братишкой.

— Кофе с устатку, парни.

— Наливай две, — командует Андрей.

Сегодня Эркин взял из дома несколько картофелин в мундире. Андрей достаёт хлеб.

— Работы больше, платы меньше.

— Хреново, — кивает Андрей. — И дороже всё стало. Без запаса не перекрутиться.

Девчонка стоит, дожидаясь кружек, в закуток вваливаются решившие передохнуть, и о переезде говорить сейчас нельзя. Щедро пересыпанный руганью общий разговор. И всё о том же.

— С работой совсем худо…

— И будет хуже…

— Не каркай, ты…

— Заткните его там…

— Чего заткните?! Я что, не правду говорю?!

— Тошно от твоей правды!

— В городе работы совсем нет.

— А с дровами?

— Это только вон, Белёсому с Меченым пофартило.

— А что, беляки сами теперь пилят да колют?

— Ни хрена! Колотые привозят, чтоб их…!

— А мы, значитца, побоку…!

— А там, ну, откудова привозят, там кто колет?

— А хрен их знает…

— И на рынке только подноска…

— И манер взяли… жратвой расплачиваться…!

— Хреново.

— Не, Белёсый, жратвой когда, так хоть сыт будешь…

— Да на хрена мне кусок этот?! Я им, что ли, за койку заплачу?!

— Во! Я и съехал из-за этого. Денег-то совсем нет, или жрать или за койку платить, ну и всё…

— И где теперь?

— В Цветном прибился, где ж ещё…

— И хватает теперь?

— Ну, ты совсем…! Он же теперь за койку не платит!

— Это когда в одной, что ли?

— А ты как думал?!

— Стоп, парни. Женатику легче.

— Ага, за койку не платить…

— Заткнись, болван. Женатик и за себя, и за бабу, и за пискунов платит…

— Не, одному легче…

— Так в одной койке спать — это ж не жениться…

— Да ну вас к дьяволу…!

— Кто как может, так и устраивается…

— Белёсый, ты как платишь?

— Деньгами.

— А за жратву?

— Ни хрена! Жратву я сам покупаю, она готовит только…

— Платишь за это?

— А как же!

— А ты, Меченый?

— Плачу. И ещё работу всякую по дому там, по двору…

— Обдираловка…

— Как получилось…

Докурены пущенные по кругу сигареты, допит кофе и доеден хлеб, собраны с ладоней крошки. Вот-вот подойдёт большой эшелон и надо быть наготове, чтобы перехватить работу.

— Эшелон большой?

— На три ватаги будет.

— Третью сбиваем, — быстро говорит Андрей. — Подваливайте.

— Айда, — машет рукой Одноухий.

И они бегут, ватага за ватагой, навстречу большому товарному эшелону, медленно вползающему в путаницу путей.

В церковь они пришли прямо со станции. Только завернули к Андрею за ящиком. Священник был уже на месте.

— Рад вас видеть, дети мои.

— Добрый вечер, сэр, — вежливо улыбнулся Андрей. — Так что с полом?

Эйб Сторнхилл никак не ожидал, что индеец приведёт и этого странного белого парня. Рассчитывал, что Меченый придёт один. Им бы пришлось работать вдвоём, и за работой индеец бы оттаял, по своему опыту Эйб знает, как совместная работа позволяет раскрыть душу. Но… а может, это и к лучшему. Для пола во всяком случае. И всё же… Эйб решительно снял сюртук, закатал рукава рубашки и присоединился.

Эркин надеялся, что беляк даст им работу и умотает, ну, в крайнем случае, останется надзирателем, но такого… Андрей тоже хмурился, хотя работа ладилась, а священник оказался, к удивлению, довольно толковым помощником и не пытался командовать.

Завязался и неизбежный, в меру доброжелательный разговор.

Белого парня звали Эндрю. Он снимает койку, хозяйка готовит ему и стирает. А работает на станции, ну, и другую работу может, а так, да, они напарники, ну, работают вместе… — вот и всё, что удалось узнать Эйбу за время их совместной работы. Эйб старался, чтобы его вопросы выглядели ненавязчивым естественным любопытством — не более. Но упорное угрюмое молчание Эркина и вежливая отчуждённость Андрея явно показывали: его не подпускают. А то, что они вместе работают, парням неважно.

Втроём они управились довольно быстро.

— Ну вот, — Эйб медленно опускал рукава рубашки. — Спасибо вам, дети мои. Мы славно потрудились во славу божью.

Андрей собрал инструменты и выпрямился, посмотрел на Эркина.

— Сэр, — разжал губы Эркин, — нам можно идти?

Эйб почувствовал обиду, но сдержался.

— Вы так спешите?

— Да, сэр, — Андрей всё-таки взорвался. — Да, спешим. Не знаю, как вы, сэр, а мы на станции с утра ломались, и не ели ещё, и… — Эркин незаметно ткнул его в бок, и Андрей замолчал.

— Извините, — сразу сменил тон Эйб, — конечно, вы устали. Но… но, Эндрю, почему вы работаете грузчиками, если ты такой мастер, ты же можешь…

— Потому что цветным хорошей работы не дают, — отрезал Андрей, довольно невежливо перебив священника, за что получил от Эркина второй тычок, уже более заметный.

— Почему ты не даёшь ему говорить? — остановил его Эйб и, так как Эркин ему не ответил, продолжил: — Но… но если я поговорю, попрошу за вас…

— Спасибо, сэр, — на этот раз Андрей был предельно вежлив. — Мы как-нибудь сами, сэр.

— Мне очень жаль, дети мои, если я чем-то обидел вас, — Эйб развёл руками. — Простите меня.

Андрей поглядел на угрюмое лицо Эркина и заставил себя улыбнуться.

— И вы простите меня, сэр, но мы пойдём.

— Хорошо, — кивнул Эйб. — Увидимся в воскресенье.

— Да, сэр.

— Спокойной ночи, сэр.

Радостный тон и скорость, с которой они буквально выскочили за дверь, заставили Эйба нахмуриться. Он медленно надел сюртук, застегнулся. Они видят в нём врага. Но почему? И… и за что? Тупые упрямые скоты? Нет, брат Джордан, и ещё раз нет. Они… они слишком много вынесли и теперь видят врага в каждом. Да, именно так. И сам себя поправил: в каждом белом. И всё же он достучится до них. Их души омертвели, но не умерли. Осторожным вниманием, чуткостью, ненавязчивой помощью в трудный час, но он вскроет этот панцирь.

Эркин и Андрей быстро шли по тёмной улице на границе Цветного квартала.

— Я завтра картошку хочу купить. Два мешка, — заговорил наконец Эркин. — Поможешь дотащить?

— Об чём речь! — улыбнулся Андрей. — С утра на рынке?

— Идёт, — кивнул Эркин. — Оттащим и уже тогда на станцию.

— Дело. А о… — Андрей заметил чью-то тень впереди, — ну, о том деле я думаю. Обмозговать всё надо.

Улица пуста, и они говорили по-русски, но предусмотрительно перейдя на камерный шёпот.

— Ты смотри, Андрей. Большой город — нет работы, маленький город — беляки прижимают.

— Ну да, — Андрей закурил. — Крутись тут, как знаешь. Нет, время у нас есть. До Рождества запаса хватит, свободно дотянем. Новый Год встретим и айда. А может, и раньше всё устроим.

— Может, — кивнул Эркин и вздохнул: — Ещё поп этот лезет.

— Плюнь и разотри, — посоветовал Андрей. — Ну, бывай.

— Бывай, — кивнул Эркин.

От этого угла они расходились по своим кварталам.

Эркин шёл быстро, думая о своём, и чуть… чуть опять не залетел. В последний момент заметил у своей калитки два силуэта и метнулся за угол, застыл и прислушался. Женя? Да, её голос. А с ней кто? Вроде, голос знакомый.

— Вот мы и пришли. Спасибо вам, Рассел.

— Спасибо вам за беседу, Джен. Но… вы можете сколько угодно смеяться надо мной, но я беспокоюсь за вас. В городе опасно.

— Побойтесь бога, Рассел. Какая может быть опасность в нашем городе? И ваша забота… если честно, мне не очень хочется быть объектом вашей заботы. Мне это кажется не менее, а даже более опасным.

— Ну, Джен, — Рассел негромко рассмеялся. — Я не ожидал такой мстительности. Вы всё не можете забыть того… случая?

— Да, — голос Жени ровен. — Я не могу забыть, как вы били беззащитного.

— Ну-ну, Джен. Когда-нибудь вы поймёте. Но не буду вас задерживать. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Рассел.

Стоя за углом, Эркин слышал, как Женя открывает и запирает за собой калитку, нижнюю дверь… А беляк где? Ага, вот его шаги. Эркин отступил поглубже в тень, слился с ней. Фу, прошёл и не заметил. Эркин выждал, пока стихли удаляющиеся шаги, но, осторожничая, прошёл мимо своей калитки до конца дворового забора, выждал, у навеса Старой Дамы перелез во двор и, прячась в тени сараев, добрался в свой угол, задвинул засов у калитки и подошёл к своей двери. Прислушался. Вроде тихо. Он уже спокойно достал ключи и открыл дверь. Ну, вот он и дома.

Женя даже переодеться ещё не успела, когда он вошёл в кухню и сразу, даже не сняв куртки, занялся плитой.

— Эркин, ты? — спросила из комнаты Женя.

— Да.

Он подвинул чайник, чтобы закипел быстрее, и, расстёгивая куртку, пошёл в кладовку.

— Чайник я поставил.

— Ага, спасибо.

Женя, уже в халатике, влетела в кухню и стала разбирать свою сумку, греть остатки обеда на ужин и умываться. И всё одновременно.

— Давай, Эркин, переодевайся, мой руки и за стол. Сейчас ужинать будем.

— Итак, джентльмены, нам остался месяц.

— Если точно, то двадцать пять дней, сэр.

— Благодарю вас. В общем, подготовка идёт по плану. Нам удалось в принципе отсортировать контингент и наметить основные объекты ликвидации. Но обращаю ваше внимание, джентльмены, пере- для нашего дела всегда было предпочтительнее недо-.

Вежливый смех присутствующих.

— Поддержка и, скажем так, индифферентность остального населения нам обеспечены.

— Да, эти "вольные негры" уже сильно… надоели.

— В этом плане русские, объявив свободу, даже как-то сыграли на нас.

— Разумеется, мы не будем копировать имперские порядки. Всякие излишества вроде Паласов и прочего можно пока убрать. Раб должен работать. А условия содержания и использования раба можно регламентировать.

— И нужно.

— Да, сэр.

— Как мы поступим с промежуточными формами?

— Ликвидируем. Вольных цветных, недоказанных и условных белых, потерявших расу не нужно.

— Абсолютно согласен. Жёсткая сортировка и ликвидация всего отбракованного. Цветной — только раб, а белый — только господин. Цветной, не желающий быть рабом, — ирония в голосе говорящего вызвала у остальных улыбки, — и белый, не желающий быть господином, одинаково невозможны. И не нужны.

Дружное одобрение присутствующих.

— А пока продолжаем по плану. Необходимые коррективы не стратегические.

Дальнейшая беседа имела уже чисто технический характер.

Роберт Кропстон больше слушал, выражая своё отношение мягкой еле заметной мимикой. А когда все разошлись, достал из ящика стола карточную колоду и стал раскладывать пасьянс.

Самое смешное, что они, в самом деле, верят в удачу. Даже не верят, уверены. Уверены, что черномазые после десяти месяцев воли пойдут на торги. Да их не то, что плетью, пулей не загонишь. Это видно невооружённым взглядом. Если не только смотреть, но и видеть. Эти болваны собираются не отыграться, они хотят сыграть заново. Как будто ничего не было, и никто ничему не научился. Идиоты. Но слишком увяз в игре, выйти опаснее, чем проиграть. Надо было дождаться ухода русских и уже тогда… но попробуй объяснить. Они верят только себе, тому, что сами выдумали. "Мы пробудили у русских расовую гордость". Идиоты. Да, русские не вмешиваются в мелкие конфликты. Вообще как будто не вмешиваются ни во что, занимаясь вроде только отловом остатков СБ. Но как будто и вроде. И пока. Ни одна… власть не терпит самодеятельности. Первый выстрел, первая кровь — и русские вступят в игру. Старик Говард слишком привык играть только по своим правилам. И чтобы ему ещё подыгрывали. Жаль, что нельзя выйти из игры. Что ж, отступать поздно. Не всем везёт так, как Бредли. Счастливчик-Джонни сумел вывалиться. Из одной игры. И ввалился в другую. А её правил не знает, не может, не должен знать. И тут… тут есть, пожалуй, шанс. Может получиться интересная комбинация. Если приедет… нет, без если. Приедет. Джонни азартен. И Фредди не откажет себе в удовольствии пострелять. Примчатся оба. А вот за их спинами можно будет укрыться. От русских. А от старика Говарда… возможно. Нэтти так и не появился. Значит, наткнулся либо на русских, либо на Счастливчика с Фредди. В обоих случаях… Нет, второй вариант, конечно, предпочтительнее. Потому что если Говард действительно сдал Нэтти, то… И Джонни осильнел, и Говард ослабел. Так что перспектива есть. Правда, придётся отдать Джонни, ну, придумаем, что ему отдать, поторгуемся.

Он с удовольствием оглядел сошедшийся пасьянс и собрал карты.

Эйб Сторнхилл любил вечерние часы перед сном. Когда подведён итог дневным трудам, продуман завтрашний день и можно спокойно лечь, раскрыть Библию и не спеша, смакуя, испить мудрости и красоты. Не подбирать тему для проповеди, а просто… Да и не нужны его пастве толкователи и толкования Святого Слова. Им нужно оно само. И слушали они в прошлый раз о Творении как… как дети! Вот оно, брат Джордан! Они не скоты, а дети. И при всём их пьянстве, воровстве и разврате невинны как дети. Ибо грех их — не отход от Бога, а препятствие на пути к Нему. И его задача — вести их по этому пути. Но как они умеют слушать. Даже индеец… лицо стало другим. Живым, даже красивым.

Эйб Сторнхилл улыбнулся воспоминанию. Приятно. Конечно, он впадает в грех гордыни, но если ему удалось пусть на секунду, но пробиться к этой заблудшей душе… приятно. Меченый. Надо будет собрать отдельно его и Губача, Длинного, Кругляша, Звонкую, Пупсика… всех, у кого нет имён, а только клички. Много набирается, но надо. Поговорить об именах и начать их аккуратно готовить к крещению. Прозвища, кстати, довольно меткие, если захотят, то пусть оставят фамилией. Русские, кстати, так и делали на своих фильтрационных пунктах, приходилось видеть выданные там справки. Разумно. И не вызовет конфликта с комендатурой. И с остальными, у кого кроме кличек есть имена, поговорить, объяснить им, что человеку положено имя, и последить, чтобы звали друг друга по именам. Тоже… как с детьми. А с индейцем… Прозвище у него, скорее всего, из-за шрама. Но могло сохраниться и племенное имя, данное в резервации соплеменниками. Приходилось о таком слышать. Но… Эйб Сторнхилл вздохнул: разговор будет нелёгким. С индейцами вообще трудно разговаривать. Чуть что, замолкают и глядят не на тебя, а куда-то рядом. Кто ему про них рассказывал? А, брат Алекс, что когда работал в Аризоне, то сталкивался пару раз. Аризонских ковбоев он и сам помнит, и если по сравнению с индейцами ковбои податливы и доверчивы… Надо будет зайти к брату Джордану, почитать миссионерские отчёты. Может, там найдётся что-нибудь подходящее.

Он заметил, что его глаза бездумно скользят по строчкам, отложил, попеняв себе, книгу на столик у изголовья и выключил свет. Сходить, что ли, к индейцу домой? В домашней обстановке человек мягче, податливее. Долг гостеприимства… Он уже бывал в домах своих прихожан. С детской наивной гордостью они хвастались своим устройством, обстановкой… сбитые из ящиков неуклюжие кровати и столы, свежевымытые полы, наклеенные на стены яркие картинки… Да, вот что не забыть. Купить рождественских картинок и каждому вручить на предрождественской службе. Пусть в каждом доме младенец Иисус освятит их жизнь своей улыбкой. Правда, до Рождества ещё два месяца, но начать готовить их к этому празднику нужно сейчас. И… о чём думал? Да, к индейцу домой… Нет, парень живёт не в Цветном, снимает койку в бедном, но достаточно приличном квартале. И снимает, как выяснилось, на весьма жёстких условиях…

…Молодая женщина никак не ожидала его визита. И не скрывала недовольства.

— Вот, мэм, — индеец неуклюже топтался за его спиной. — К вам пришли, мэм.

— Добрый день, дочь моя, — улыбнулся он.

— Добрый день, святой отец, — она ответно улыбнулась, и лицо её стало миловидным, но глаза оставались недобрыми.

— Могу ли я поговорить с тобой?

— Да, разумеется, святой отец.

Его пригласили в комнату, по женской традиции извинились за беспорядок. Хотя ничего, кроме детских игрушек, на полу не было. Маленькая светловолосая девочка тут же сама, без напоминания матери, убрала их и сложила на табуретке возле детской кроватки. Ему это понравилось. Он похвалил девочку, похвалил чистоту и уют в крохотной комнате. И женщина оттаяла и улыбнулась уже совсем открыто и доверчиво. Истинная душа так и проявляется. Похвала не её красоте, а её ребёнку и её дому, и видна душа. Его пригласили к столу, предложили кофе. Он вежливо отказался. К чему такие хлопоты? Он пришёл поговорить. Индеец сразу повернулся, чтобы уйти.

— Вы позволите ему послушать?

— Разумеется, святой отец, — пожала она плечами. — Раз вам это нужно, — и кивнула индейцу: — Останься. Послушай.

Они сидели за столом, девочка на коленях у матери, а индеец стоял у двери, не решаясь ни зайти, ни, тем более, присесть, даже на пол. Видимо, комната была для парня запретной. И запрет нарушили только из уважения к его просьбе. Он говорил о Боге и о пути человека к Нему, что Бог любит и принимает всех. Он уже узнал, что эта женщина не замужем и что девочка у неё "недоказанная" и незаконнорожденная. И, разумеется, это грех, но… этот грех искупим. Война — тоже грех. Церковь и молитва в церкви — вот путь к искуплению. Женщина слушала и кивала. Получив её согласие прийти на воскресную службу в церковь на Черч-стрит, он перешёл к своему делу.

— А ваш работник… Я бы хотел поговорить с ним.

— Пожалуйста, — она равнодушно пожала плечами.

— Где твоя комната? — повернулся он к индейцу.

Тот уставился на него с таким изумлением, что он невольно улыбнулся и спросил по-другому:

— Где ты спишь? Где твоя койка?

— В кладовке, сэр, на полу, — индеец повёл рукой, показывая куда-то за стену.

— И сколько же ты платишь за это? — вырвалось у него. — Ты же ещё работаешь по дому, так?

— Да, сэр, — кивнул индеец. — Что мне велят, сэр, я всё делаю.

— Зачем это вам, святой отец? — недовольно спросила женщина.

— Я хотел, дочь моя, поговорить с ним в его комнате.

— А вы говорите здесь, — она усмехнулась. — В крайнем случае, святой отец, я выйду.

— Не надо, — остановил он её. — Мы пойдём на кухню.

Индеец покорно кивнул, а она опять пожала плечами с тем же равнодушным выражением на лице.

— Идём, — сказал он, вставая.

Он надеялся, что без глаз хозяйки парень будет чувствовать себя более свободно, но… индеец упорно отмалчивался, ограничиваясь краткими: "Да, сэр", — или "Не знаю, сэр". Он попросил показать кладовку. У парня даже нормального лежака не оказалось! На день его постель сворачивалась и засовывалась под стеллаж. А на повторный вопрос о плате индеец ответил:

— Сколько мне скажут, сэр, — и покосился на закрытую дверь в комнату. Видимо боялся более точным ответом вызвать гнев хозяйки…

…Эйб Сторнхилл вздохнул и покачал головой. Ведь эта женщина — как её, да, правильно, Джен Малик — не кажется злой и свои обязательства выполняет честно: индеец не выглядит голодным, его одежда всегда чистая, и всё же… всё же условия слишком тяжелы. Вся работа по дому, плата за ночлег, за еду и наверняка за стирку. Да, она ловко воспользовалась неопытностью бывшего раба. Правда, и её можно понять. Бедность. Бедность иссушила душу этой женщины. Но о её душе заботиться брату Джордану. Так что… Если индейцу станет совсем трудно, надо будет ему помочь с жильём. Лишь бы он не запил, вырвавшись из-под такого контроля.