За свою жизнь Эркин пьяным был дважды, по-настоящему пьяным. Когда Джонатан напоил его и Андрея коньяком и когда они вдвоём уже сами напились на Равнине и еле добрели до своего костра. И каково ему было наутро, он хорошо помнил. И сейчас похоже… похоже, то же самое. Тяжёлая — не поднимешь — голова, тяжесть во всём теле, рот и горло горят, и… и, ну, ничего он не соображает. И глаз не открыть, и всё, как будто, не его. Эркин попытался разлепить веки. В получившуюся щёлочку неприятно ударил свет, и он опять зарылся лицом в подушку. Да, в подушку. Значит… значит, он где? Постепенно он не так сообразил, как ощутил, что лежит на животе, обхватив руками подушку, на спине и плечах приятная тяжесть одеяла, от подушки еле ощутимо пахнет руками Жени. Женя… А Женя где? Рядом никого нет. С третьей попытки ему удалось приоткрыть глаза. И увидеть знакомую наволочку и пол. Отмытый выскобленный и натёртый паркет. Да, точно, пахнет мастикой, а ещё… ещё краской и… обойным клеем. Эркин начал вспоминать, что же такое вчера было? Новоселье. Беженское новоселье. С утра и до… допоздна, до ночи. И светло как. Проспал?! Он рывком сел, отбросив одеяло и тут вспомнил, что сегодня выходной, да, чёрт, воскресенье. И… и вроде голоса где-то.

— Эрик! Ты уже встал?

Охнув, он нырнул обратно под одеяло, но Алиса уже вошла и села на корточки рядом с ним.

— Мама, он моргает! — звонко оповестила она мир. — Эрик, а мама блинчики делает. Ты любишь блинчики?

Для удобства разговора Алиса села ему на грудь, а потом, скинув тапочки, решила залезть под одеяло. Положение Эркина было безвыходным, но, на его счастье, пришла Женя, велела Алисе отстать от Эркина и ловко подсунула ему под одеяло чистые трусы.

— Алиса, ну, куда ты? Проснулся, милый? — и легко скользнувший по коже поцелуй в висок. — Тогда вставай, завтракать будем.

Она ещё раз поцеловала его, уже в щёку, встала и вышла, уводя Алису. Эркин под одеялом натянул трусы, откинул одеяло и встал, потянулся, сцепив руки на затылке. Одеваться не хотелось, всё тело гудело, будто он вчера… чем он, чёрт возьми, вчера занимался? Всё как не его, надо хоть немного потянуться, суставы размять. Сейчас, даже если и увидит кто с улицы, не страшно. Он в трусах, всё прикрыто и… и шторы есть! Сине-белые, собранные с двух сторон от окна. Ну да, они же вчера и шторы повесили, и — Эркин задрал голову, проверяя себя — и люстру. И обои поклеили. Во всех комнатах. Ну и денёк был вчера…

…Встали по будильнику, как в будни. На этот раз Женя подняла и Алису. Наскоро позавтракали и стали готовиться. Свернули в рулоны постели, снова связали в узлы одежду, Алиса собрала все свои игрушки в рюкзачок. И еле успели, как взорвался первый звонок. Пришли Виктор и Антон с жёнами. И началось…

…Эркин потряс головой. Ну вот, вроде размялся.

— Эри-ик! — снова влетела Алиса. — А блинчики уже стынут.

— Мг, — язык всё ещё плохо ворочался и потому он ограничился мычанием.

Он взял свои рабские штаны, жёсткие от пятен лака, клея, а здесь он что, трубу задел? Бирюзовая полоса точно поперёк задницы. Эркин бросил штаны обратно на пол и с наслаждением зашлёпал по чистому полу на кухню.

— Ага, встал, — улыбнулась ему Женя. — Умывайся и завтракать будем.

— Мгм, — согласился Эркин.

Ладно, посидит он в одних трусах, ничего. Он узнавал и не узнавал квартиру. В прихожей новенькие золотисто-жёлтые "солнечные" обои, большая нарядная вешалка красновато-коричневого дерева, с зеркалом, ящичками, подставкой для обуви и полкой для шапок. И даже со стулом-тумбочкой, чтобы сидя обуваться. Это… это тоже им кто-то принёс, разобранную, и они её собирали и монтировали. В уборной на полу пушистый бело-розово-голубой коврик, а на стене ящичек с держалкой для рулона. И в ванной на полу у душа, у ванны и раковины коврики, и занавеси у душа и ванны, и шкафчики все повешены, и полочки. Эркин вымыл руки и, кладя мыло на место, увидел себя в зеркале. Ага, точно с высотой подгадали. А ничего, морда не такая уж опухшая. Эркин ещё раз ополоснул лицо холодной водой, сдёрнул с вешалки у раковины новенькое красное с розами мохнатое полотенце, вытерся и повесил его, аккуратно расправив. Тоже подарили. Оглядел ванную. А здорово как получилось. И совсем на Палас не похоже. И защёлка на двери теперь другая, красивая. Да она особо и не нужна с такими занавесями.

— А вот и Эрик! — встретила его Алиса. — Мама, Эрик пришёл, давай блинчики. Эрик, а спорим, я больше съем.!

— Алиса, не шуми, а то ничего не получишь, — строго сказала Женя. — Эркин, ты со сметаной или с вареньем хочешь?

— М-м, — неопределённо промычал Эркин.

Рот у него был уже набит, и его — в общем и в принципе — устраивали оба варианта. Женя поняла это и рассмеялась.

— Ешь на здоровье, — и погладила его по взлохмаченной голове.

И Эркин счастливо улыбнулся ей.

К концу первого десятка блинчиков он ощутил, что язык его слушается, и вздохнул.

— Женя, — виновато начал он, — я здорово вчера перебрал?

— Да нет, — пожала плечами Женя, подвигая Алисе чашку с чаем. — Не больше остальных.

Эркин снова вздохнул.

— Я… я языком много трепал?

— Тоже нет, — улыбнулась Женя. — Что с тобой, Эркин?

— Не помню, чтобы пил, а как пьяный, — ответил Эркин.

Женя ласково улыбнулась ему.

— Такой уж был день, Эркин.

Алиса допила чай, взглядом, вздохнув, проводила конфету, которую Эркин рассеянно вертел в руках, и решительно слезла со стула.

— Я играть пойду.

— Иди, конечно, кивнула Женя.

Эркин сунул конфету за щеку и стал крутить из фантика жгут.

— Женя… что вчера было?

— Ты что? — изумилась Женя. — Забыл?! — но, видя его несчастное лицо, стала рассказывать: — Ну, с утра мы всё подготовили. Потом пришли Виктор с Клавдией и Антон с Татьяной.

— Это я помню, — кивнул Эркин. — Мы дальнюю комнату делать стали.

— Ну вот. Потом стали приходить из твоей бригады.

Эркин снова кивнул.

— Да, это я помню…

… Квартира наполнилась шумом и толкотнёй. В прихожей прямо на пол свалены полушубки и пальто, гора валенок, бурок, тёплых сапог. Обдираются старые обои, отскабливается паркет, из комнаты в комнату таскают три стремянки — откуда их столько? — и белят потолки, красятся трубы, на кухне кипят чайники и ведро картошки, клеятся обои…

…Женя с улыбкой продолжала:

— Потом пришли из машбюро, — она хихикнула. — Люба стала поздравлять тебя с новосельем и целовать. Ты поглядел на неё дикими глазами, — Женя снова хихикнула, — и удрал в кладовку.

— Мг, — Эркин вздохнул. — Мы там стеллаж как раз вымеряли. Но это я помню. Потом ещё этот, белёсый, пришёл. Гуго, да? Я на него тоже дикими глазами глядел?

— Не то слово, — Женя улыбкой прикрыла смущение. Этого она никак не ждала и даже растерялась. Как и в первый раз…

…Она шла по коридору, когда за её спиной прозвучало странное здесь, мучительно знакомое обращение:

— Мисс Малик?! — и сразу ещё более неожиданное: — Фройляйн Женни?

Она обернулась и увидела. И сразу узнала.

— Гуго? — удивилась она. — Это вы?!

— Да, — он счастливо улыбался. — Майн готт, какое счастье, что вы здесь! Вы здесь, где вы?

— В машбюро, — улыбнулась она. — А вы?

— В конструкторском отделе. Но… но как же я вас раньше не встречал?

— Я только с понедельника работаю.

— Женни, фройляйн Женни, вы не поверите, но я ни на минуту не забывал вас.

Его радость невольно тронула её. Всё-таки… но надо, надо сказать сразу.

— Спасибо, Гуго, поверьте, я тронута. Но… но я уже не мисс Малик.

— Майн готт, какие пустяки. Меня здесь называют, — он рассмеялся и старательно выговорил: — Георгий Карлович, а вы, фройляйн Женни…

— Да, — перебила она его, — да дело не в имени, но я больше не мисс, и не фройляйн. Я замужем, Гуго.

И показала ему свою руку с кольцом. Его лицо сразу стало серьёзным. Он медленно взял её за запястье и, не глядя на кольцо, поцеловал.

— Вы знаете о моём отношении к вам… — он сделал выразительную паузу.

— По-русски Женя, — пришла она ему на помощь.

Из двери машбюро выглянула и тут же скрылась Вера. Гуго это тоже заметил.

— Да, конечно, Женя. Я всё понимаю. Надеюсь, вы мне позволите проводить вас, — и улыбнулся. — Как когда-то.

Она кивнула, они вполне корректно попрощались, и, уже сидя за своим столом под перекрёстными взглядами остальных, она вспомнила, что сегодня Эркин специально придёт её встречать с санками, они же сегодня собирались купить обои на всю квартиру. И вот тут ей стало страшно. В Джексонвилле Эркин едва не убил Рассела, преследовал Гуго, а здесь…

…Женя налила Эркину ещё чаю и улыбнулась. Слава богу, обошлось. Эркин её, конечно, ждал на улице. А Гуго шёл с ней от внутренней проходной. И всё машбюро так и шло за ними. Она представила Гуго и Эркина друг другу. К разочарованию девочек — Женя улыбнулась воспоминанию — ничего не произошло. Гуго вежливо приподнял шляпу. Эркин не менее вежливо кивнул. И они разошлись. Девочкам она сказала, что знакома с Гуго ещё по Алабаме, вместе работали. А назавтра об этом знал уже весь завод. Во всяком случае, когда назавтра она пришла к Лыткарину за очередным заданием, там опять сидел его приятель — Олег Рыков — и прямо таки изнывал от любопытства. Вот тоже человеку делать нечего! Но пришлось и им обоим рассказать про Гуго и их работу в Джексонвилле. Но что Гуго придёт на беженское новоселье, она никак не ожидала. Гуго принёс очень красивую картинку, пейзаж, потом они повесят её в гостиной, поздравил её и Эркина, и… как все, сбросил пальто и пиджак, закатал рукава рубашки и стал заниматься проводкой. Это он сделал в кладовке разметку под розетки, верхний и боковой свет. Как хорошо, что они купили сразу десяток розеток, вот и хватило на все комнаты.

— Гуго нам очень помог.

— Мг, — кивнул Эркин. — А потом? Потом ещё приходили, так?

— Да. Тим с Зиной пришли.

Эркин кивнул. Их он никак не ждал…

…На очередной звонок в дверь побежала, путаясь в слишком длинном фартуке, Алиса. И её звонкий голос перекрыл шум разговоров и стук молотков.

— Дядя Тим, тётя Зина, здравствуйте! Э-эри-ик, ещё пришли!

Он вынырнул из кладовки, увидел Тима и Зину, вернее, Зинину спину. Та уже обнималась и целовалась с Женей. Тим мрачно оглядел его и камерным шёпотом сказал:

— Так если бы Дим не проболтался, я бы и не знал, так?

— А я не думал, что тебе отдельное приглашение нужно, — ответил он, пожимая плечами.

— Поганцем ты был, поганцем и остался, — констатировал Тим, снимая куртку.

— От сволочи слышу.

Но тут его стала целовать Зина, а Женя пожимать руку Тиму, и тут же вертелась Алиса, спрашивая, почему не пришли Димка с Катей. Словом, они на этом с Тимом закончили…

…Женя улыбнулась.

— А Тим как хорошо тоже в проводке разбирается, правда?

— Ага, — кивнул Эркин и не удержался: — по току он специалист.

Женя удивлённо посмотрела на него, и он поспешил продолжить:

— Ну, это я всё помню, я ещё не пил. А потом?

— Потом, когда всё сделали, сели за стол. Кто остался.

— Мг. Но… но стола не было. Я что, был уже…?

Женя рассмеялась.

— Нет, всё правильно. В большой комнате постелили самую большую скатерть, и все сели вокруг на пол. Алисе очень понравилось. И ты сказал замечательную речь.

— Я?! — изумился Эркин. И решил уточнить: — И сколько я до этого выпил?

— Выпил ты после речи. Как все. Полстакана.

Эркин потёр лицо ладонями.

— Это я тоже помню. Но… Женя, не говорил я никаких речей.

Женя ласково покачала головой.

— Это была замечательная речь. Вспомни.

Эркин недоверчиво посмотрел на неё. Да, это он помнил..

…Белая скатерть на полу, тарелки и миски с дымящейся картошкой, винегретом, нарезанным салом, толстыми ломтями хлеба, огурцами, грибами ещё чем-то, стаканы, чашки, жестяные кружки. Лица людей, знакомые и незнакомые сразу. Медведев и Лютыч разливают водку. Смех, шутки, сидят прямо на полу, как у ковбойского костра. Женя, Баба Фима, Зина, Клавдия и ещё какие-то женщины расставляют тарелки.

— Ну, Мороз, — кивает ему Медведев, — Давай.

— Чего? — не понимает он.

— Хозяину слово, — веско говорит Саныч.

— Речь давай, — смеётся Колька.

— Давай-давай, — кивает Антон.

И насмешливый взгляд Тима, и внимательный Гуго… и Женя, её глаза… Он взял свой стакан и увидел, как все тоже подняли стаканы, чашки, кружки.

— Люди… Спасибо вам, люди…

Горло ему перехватила судорога, и, спасаясь от неё, чувствуя, что заплачет, он залпом выпил водку, не ощутив вкуса, и Баба Фима подсунула ему огурец и хлеб с салом.

— Ты, милок, закусывай, главное, закусывай.

— Во! — Колька, выпив, крутит головой. — Душевно сказал.

— Главное — по делу, — кивает Лютыч…

…Эркин вздохнул.

— Ничего не понимаю. Всё помню, а… а будто напился.

Женя рассмеялась.

— Ты просто устал. Шутка ли — такой день. Может, пойдёшь ещё поспишь?

Эркин задумчиво оглядел свою пустую чашку, но ответить не успел. Потому что позвонили в дверь, и Алиса бросилась в прихожую с радостным воплем:

— Опять гости! Я открою! — и после щелчка замка: — Баба Фима пришла! Здрасте!

— Здравствуй, здравствуй.

Баба Фима в своём неизменном платке вплыла в кухню.

— Чаёвничаете? Ну, чай да сахар вам. Возьми-ка, Женя.

Она выпростала из-под платка руки с цветочным горшком.

— Ой, — удивилась Женя. — Фиалка?

— Она и есть, — кивнула Баба Фима, усаживаясь за стол. — Ты её на окно поставь и до завтра не поливай, пусть привыкает, — и с улыбкой посмотрела на Эркина. — С похмелья никак?

Ласковая насмешка в её голосе не обидела его. Он снова потёр лицо ладонями и улыбнулся. Да, всё он вспомнил и, что делать, знает.

— Ну, так ты, Женя, — она снова улыбнулась, — ему не чаю, а рассолу бы огуречного налила.

— Спасибо, Баба Фима, — Эркин с улыбкой покачал головой. — Похмелье тем лечат, от чего опьянел, так?

— Ну, так, — кивнула Баба Фима.

— Ну, так я ж не рассолом вчера напился, — Эркин встал из-за стола. — Спасибо, Женя. Я, — и озорно улыбнулся: — я похмеляться пойду, — и вышел из кухни.

Женя, только сейчас сообразив, что Эркин так и сидел за столом в одних трусах, смущённо покраснела. Но Баба Фима успокаивающе кивнула ей.

— Ничего, Женя, это всё ничего.

В спальне Эркин надел рабские штаны, затянул узел и огляделся в поисках тенниски. Ах да, он же её вчера ещё с утра порвал, вернее, она буквально лопнула на нём и расползлась, когда он помогал ребятам из бригады затаскивать брус и доски для стеллажа — подарок от бригады на новоселье. Да, и он тогда снял, содрал с себя эти остатки и куда-то бросил. И уже до конца оставался только в штанах, даже штанины до колен засучил. Ну, так и сегодня сойдёт.

Он прошёл в кладовку, щёлкнул выключателем. Под потолком вспыхнула лампочка. Надо будет и сюда абажур купить. Он теперь знает, как это делать. И на боковые лампы, как их, да, бра над верстаком. Ох, какой же стеллаж вчера сделали! Во всю кладовку, с верстаком… Вот он сейчас все доски и загладит рубанком. Тогда можно будет вещи разложить, пока шкафы не купят. Вчера, когда размечали и укладывали доски, так и решили. Всё разметить и подогнать, а загладит и закрепит их он сам. Вот так. И вот так.

На кухне Баба Фима, прислушавшись к звуку рубанка, покачала головой.

— Это он так опохмеляется?

Женя, улыбнувшись, кивнула.

— Ну да. Он вчера от работы опьянел. Я его впервые таким видела, — и тут же поправилась: — Ой, нет, конечно, я же видела, как он с Андреем, это брат его, работают. Он… он в работе себя не жалеет.

Баба Фима вздохнула.

— Сто тысяч по трамвайному билету, а не парень. Он ведь и выпивки не любит, и к куреву спокойный, — Женя снова кивнула, и Баба Фима задумчиво продолжала: — Индеи, говорят, во всём такие. Ни в чём удержу не знают. Ни в любви, ни во вражде. А дружок его, ну, этот, высокий, чёрный, Тимой, вроде зовут, он, похоже, тоже… характерный. Ему когда, в ту субботу делать будем?

— Да, наверное, — кивнула Женя.

Они уже говорили об этом вчера. Зина было засмущалась, стала отнекиваться, что у них-то квартира хорошая, ремонта никакого не нужно, но на неё прикрикнули, что нечего обычай ломать. Ко всем сначала присматриваются, что за люди, а если видят, что стоящие, то уж надо помочь.

— Я к ней зайду сегодня, — сказала Женя, расставляя тарелки на сушке. — Посмотрим, обговорим всё.

— Зайди-зайди, — покивала Баба Фима.

— А может, — улыбнулась Женя, — может, сейчас и пойдём?

— А чего ж и нет, день на дворе, ежели и спали, — лицо Бабы Фимы было добродушно лукавым, — то уж встали наверняка.

Женя налила и поставила перед ней чашку с чаем.

— Попейте чаю, Баба Фима, пока мы соберёмся.

— И тоже дело, — одобрила Баба Фима.

— Мы в гости пойдём? — всунулась в кухню Алиса. — К Димке с Катькой, да? И я с вами, да? Ну, мам?!

— Ну, куда же без тебя, — засмеялась Баба Фима. — Садись вот. Пока мамка с папкой одеваются, посиди со мной.

— А чего мне делать? — спросила Алиса, залезая на стул.

— Потчевать меня, разговором занимать. Ты — хозяйка, а я — гостья, вот и давай, своё дело хозяйское сполняй.

— Ага-ага, — кивнула Алиса.

Женя быстро прошла в кладовку.

— Эркин, — он сразу обернулся к ней. — Переодевайся. Сейчас к Тиму пойдём. Ему в ту субботу беженское новоселье делаем, надо посмотреть, что и как.

Женя с улыбкой, любуясь им, смотрела, как он отложил рубанок, вставил доску на место в стеллаже и подбил её молотком, выбил из рубанка стружки, смёл их щёткой с верстака и быстро подмёл пол, у него теперь здесь было своё ведро для мусора с совком и веником.

— Женя, — Эркин встал перед ней, обтирая ладони о штаны, — я думаю, клеёнки купить, застелить полки. Оклеивать их, думаю, не стоит, а застелить… пойдёт, а?

— Пойдёт, — кивнула Женя.

— Я умоюсь ещё только.

Выходя из кладовки, Эркин уже привычно щёлкнул выключателем и закрыл дверь на задвижку.

Баба Фима как раз заканчивала свою чашку под светский разговор о погоде и преимуществах варенья перед конфетами, когда Женя вошла в кухню уже в платье и черевичках.

— Алиса, если хочешь идти, то давай, одевайся.

— Как для коридора, да? — слезла со стула Алиса. — Мам, а где теперь всё?

Женя, извиняясь, улыбнулась.

— А конечно, — кивнула Баба Фима. — Я подожду.

И наконец — Алиса в ботиках, пальто и фетровой шапочке, Женя в черевичках и платье с платком на плечах, Эркин в джинсах, тёплой рубашке и сапогах, а во главе процессии Баба Фима — все они пошли к Тиму. По коридору к лестнице, перешли в центральную башню, поднялись на четвёртый этаж, и вот двести сорок седьмая квартира. Эркин позвонил. И детский голос спросил из-за двери:

— Кто там?

Опередив взрослых, ответила Алиса:

— Димка, это мы!

— Мам! Пап! — раздался ликующий вопль вперемешку с щёлканьем замка. — У нас тоже гости!

Сам бы Дим, конечно, не справился бы с замком. Открыл Тим. Быстро оглядел пришедших и отступил, впуская в квартиру. Зина из-за его спины заговорщицки кивнула Жене и Бабе Фиме и стала шумно здороваться. Пока женщины ахали и целовались, Тим и Эркин осмотрели друг друга. Тим был по-домашнему: в рабских штанах и рубашке и новых кожаных тапочках на босу ногу.

— Ой, да не разувайтесь вы, — замахала руками Зина на попытку Жени снять черевички. — У нас ещё полы не такие, чтоб разуваться.

— Ну, давай, хозяйка, — кивнула Баба Фима. — Показывай, что у тебя тут и как.

Тим и Эркин одновременно посмотрели на Бабу Фиму, снова друг на друга и сдержанно улыбнулись.

— Давай, Тим, посмотрим, — предложил Эркин.

— Смотри, не жалко, — повёл плечом Тим.

Они не спеша пошли по квартире. Да, конечно, обои на месте, двери не расшатаны, на паркете никто костров не разводил, но поскоблить бы его не мешало. И натереть, как следует. О чём Эркин и сказал. Тим настороженно кивнул.

— Хорошая квартира, — заметил Эркин, переходя в следующую комнату.

Не отдавая себе в этом отчёта, он сейчас подражал Медведеву. Когда в среду после работы к нему домой пришли Медведев с остальными, они так же ходили, смотрели, хвалили и обсуждали, что, как и кто будет делать. Он тогда, наслушавшись, понял, что сам бы колупался месяц, а то и больше.

В одной из дальних комнат они остановились у окна.

— Обои я менять не буду, — сказал Тим и добавил: — Пока.

— И с обстановкой потянешь, — понимающе кивнул Эркин.

— Да. Ты тоже не всё ещё сделал, так?

— Дом закончен — пора умирать, — улыбнулся Эркин. — Слышал я такое. Да и… спешить некуда, у меня вся жизнь впереди.

— Да, — согласился Тим. — Слушай, эти, ну, из бригады твоей, сговаривались с тобой?

Да, — сразу понял его Эркин. — Ещё в понедельник. А в среду пришли, посмотрели, обговорили всё. Материал мой, а остальное… Хотя вот, для кладовки брус и доски они принесли, — и улыбнулся, — в подарок.

Тим кивнул.

— Понятно. Мне… мне тоже в цеху сказали, что придут.

— Прописался?

— Да, порядок. Двадцать с небольшим ушло. Слушай, это… беженское новоселье тоже… вроде прописки получатся, так?

— Так, — удивлённо согласился Эркин. — Получается… что так. Я не думал об этом.

— А о чём ещё ты не думал? — поинтересовался Тим.

— А я тебе отчитываться должен? — немедленно ответил Эркин. — Пошли, кладовку посмотрим. Стеллаж будешь делать?

— Самое удобное, — кивнул Тим.

Он явно хотел о чём-то спросить, пока они одни, но медлил. А Эркин не стал помогать ему, но и не торопил, продолжал стоять рядом. Они стояли у окна, разглядывая заснеженную площадь перед домом, казавшийся отсюда совсем маленьким магазин, редких прохожих.

— Слушай, — наконец разжал губы Тим. — Ты… вы как спите?

— Чего? — переспросил Эркин, еле заметно сощурив глаза.

— Ну, одеял сколько?

— Одно, — ответил Эркин.

Тим сосредоточенно кивнул. Он сам не знал, о чём и, главное, как спрашивать. Ведь… ведь вроде всё обошлось, но ему-то хочется, чтоб всё было хорошо, по-настоящему, а не по-рабски. А как говорить об этом? Непонятно…

…Среда прошла в суматошной беготне. С утра они пошли к Филиппычу. И приехали оттуда на нагруженных санях. Кухонный шкафчик, постели, посуда, всякая хозяйственная мелочь… Зина сначала всё оглядывалась на него, спрашивала, и он повторял:

— Бери всё, что надо.

Там же — у Филиппыча и впрямь было всё! — купили и три кровати. Две маленькие, чуть побольше детских, и большую двухспальную. Да, конечно, крепкие, новые, но явные самоделки, потом надо будет их заменить, купить красивую спальню, но он спешил. Больше они спать на полу, по-рабски, одетыми и вповалку не будут! Он бы и шкаф сразу купил, но шкафа у Филиппыча не было, шкафы только под заказ, так что ограничились вешалкой в прихожую и комодом. Еле довезли, еле втащили, больше семисот рублей ушло, не считая за подвоз и помощь при разгрузке. Расставили, как получилось. Впопыхах чем-то пообедали. Распихали кое-как покупки и снова пошли в город. Уже в центр, в Торговые ряды. На три кровати у них же даже постельного белья нет. Дим и Катя снова остались одни, и Зина всё волновалась, и он тоже начал психовать, подозревая, что изобретательный Дим найдёт, чем занять себя, и не Кате его остановить, так что неизвестно, будет ли цела квартира к их возвращению. Но обошлось наполненной водой ванной с плавающими там кастрюльками и мисками. И до вечера устраивались, а в четверг ему уже на работу. Хорошо, что во вторую смену, так что с утра он себе хоть тёплой одежды успеет купить. Но до четверга ещё была ночь. Его первая ночь с Зиной в супружеской постели. В комнате, которую они определили как свою спальню, стояли кровать, комод и табуретка — одежду сложить. Голое окно без штор, голая яркая лампочка под потолком. И у детей в комнатах — кроватка и табуретка — и всё. Да на подоконниках в одной комнате — кукла, в другой — машинка. Катя хныкала, боясь оставаться одна, Дим храбрился, но, когда он наклонился поцеловать сына на ночь, уцепился за его шею и долго не отпускал. Зина придумала включить свет в прихожей и оставить открытыми двери, чтоб хоть темноты такой не было. И сказала ему:

— Ты, Тима, к стене ложись. Если что, я ночью к ним встану.

Сказала так просто, будто… будто всё само собой у них, будто… будто так и надо. Он ещё раз поцеловал Дима и Катю, проверил, надёжно ли заперта входная дверь — замки он потом заменит, хреновые замки, к таким и отмычка не нужна — и вошёл в спальню. Стал снимать рубашку, старую, ещё рабскую — руки дрожали, как после нагрузки — подумал, что хорошо виден с улицы в освещённом окне, пошёл и выключил свет. На пол лёг жёлтый прямоугольник от открытой двери. Он отошёл в тень, разделся, сложив одежду на табуретку в привычном, как выучил ещё Грин, порядке, сел на край кровати, обтёр ладонью ступни — тапочек ещё не было, босиком ходили — откинул одеяло, лёг к стене, накрылся. Одеяло выбирала Зина, толстое, мягкое, как перина. От новенькой простыни- привезённые с собой оказались малы для этой кровати и пошли на детские — и от одеяла пахло странным непривычным запахом. Он лежал и слушал, как Зина зашла к детям, пошепталась с ними. Он уже знал, помнил по лагерю этот тихий неразборчивый шёпот, где слова неразличимы, да и не важны, а от самого голоса делается тепло и спокойной. Вот её приближающиеся шаги. Он почему-то закрыл глаза и отвернулся к стене. И слушал. Зина покопалась в его вещах, вышла, открылась дверь ванной, вроде, зажурчала вода из крана, утихла, закрылась дверь, щёлкнул выключатель. Вошла в спальню. Села на край кровати. Зина на ночь всегда раскалывала свой узел, спуская косу. Да, вот звякнула упавшая на пол шпилька. И вот… легла. Он ощущал, чувствовал рядом её и… и лежал… как скованный… как… как будто ему релаксанта полный шприц вкатили.

— Тима, — позвала его шёпотом Зина. — Ты спишь?

— Нет, — так же шёпотом ответил он.

— Тима, — Зина повернулась набок лицом к нему. — Я рубашку твою взяла, замолчила, утром чистую оденешь. На работу ведь.

— Да, — шевельнул он пересохшими непослушными губами.

— Хорошо, что во вторую тебе, да, Тима? Утром-то дел сколько. И Димочкино всё я тоже собрала, и Катино. Вывозились они, смотреть страшно. Я их выкупаю тогда завтра. Надо бы сегодня, да руки не дошли.

— Да… да… — соглашался он, не особо понимая, да и не пытаясь понять её слова.

Зинина рука мягко коснулась его плеча, поправляя одеяло.

— Спи, Тима, ты устал как, спать хочешь…

— Нет, — ответил он неожиданно резко, рывком поворачиваясь к ней. — Нет, я тебя хочу.

— Господи, Тима…

Он обнимал её, прижимая к себе, её руки обвивались вокруг его шеи, её шёпот, тихий и совсем иной, не такой, каким она говорила с детьми, обжигал ему щёки.

— Господи, Тима, Тимочка, родной мой, Тимочка…

Мягкие тёплые губы Зины у его губ. Сбивающееся, мешающее одеяло. Он сталкивал его, отбрасывал, но оно почему-то снова оказывалось на нём, окутывая тёплой, мягкой, шепчущей тишиной…

…Тим тряхнул головой.

— Ты сказал что? Я не слышал.

Эркин спокойно выдержал его взгляд.

— Пошли, говорю, кладовку посмотрим.

— Да, пошли.

Они вышли из пустой комнаты, и Тим повёл Эркина в кладовку. Кладовок было две. И одна заметно холоднее.

— Здесь стена на шахту с вентиляцией выходит, — объяснил Тим щупающему стену Эркину.

— А, так это, значит, для продуктов, — решил Эркин. — У нас в кухне под окном такое.

— Видел, — кивнул Тим и усмехнулся. — Сначала подумал, что тайник.

— Тайник на виду не делают, — ответно улыбнулся Эркин. — Да они здесь и ни к чему.

Тим не стал спорить.

На их голоса подошли Зина с Женей и Бабой Фимой. Ещё поговорили, обсуждая всякие хозяйственные и очень важные мелочи, выловили заигравшуюся в прятки Алису и попрощались.

Дома Женя как заново оглядела их квартиру. Эркин сразу опять переоделся в рабские штаны и ушёл в кладовку доделывать стеллаж. Женя постояла в дверях кладовки, глядя на его сосредоточенную работу, и тихо ушла на кухню. Надо приготовить обед, разобраться наконец с подаренной посудой, вещами… чем-то Эркин недоволен…

Женя не ошиблась. Эркин и впрямь злился. Прежде всего на себя. Его опыта вполне хватило, чтобы по Зине увидеть и всё понять: его советы Тиму ни к чему, она и так… довольна выше меры. Так этот… палач дал своей жене всё, а он… подставил тогда Женю и вот теперь… а он, чёрт, что это с ним, ну… ну, ничего он не может теперь сделать. Хоть языком всю квартиру вылижет, хоть накупят они всего, а… этого-то не будет теперь, как было, не вернёшь. И только на нём вина, упустил тогда в Гатрингсе этого гада, как его, а к чёрту, ещё имя помнить, так чудо, что Женя выжила, будь и за это благодарен и не думай и не мечтай ни о чём. Не мечтай. Вот спальник ты поганый и есть, хорохорился, что не нужно тебе, что и без этого проживёшь, а вот же, всё равно одно на уме. Изнасилованная женщина всех мужчин ненавидит. А уж после "трамвая"… так скажи спасибо, что Женя за мужчину тебя не считает, рядом с собой терпит. И выкинь всю эту глупость из головы, а то ещё забудешься, полезешь спросонья, а тогда… и подумать страшно, что тогда будет. Зина эта аж светится, когда на своего… смотрит, а спальню показывала когда, то всё одеяло на кровати поправляла… и он, палач чёртов… да ну их! Повезло парню, так и хрен с ним!

Эркин яростно стругал, заглаживал, вставлял и закреплял доски. Алиса разрывалась между кухней, где готовился обед, и кладовкой, где так восхитительно пахло весело разлетавшимися стружками. Упрямого молчания Эркина она просто не замечала, болтая без умолку сразу обо всём.

— Эркин.

Он вздрогнул и оглянулся. Женя? Что-то случилось?

— Женя?! Что случилось?

— Ничего, — улыбнулась она. — Просто обед готов. Идём, пообедаем, потом закончишь.

Он посмотрел на неё и медленно кивнул.

— Да. Сейчас иду.

И когда Женя вышла, набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул. Нет, Женя ничего не заметила и не сердится на него. Можно жить дальше. Он очистил рубанок и верстак, подмёл. А ведь всего ничего осталось. После обеда в момент сделает. И они разложат вещи, повесят одежду. Вон для этого всё сделано. Ведёрко мусорное уже почти полное, надо будет, когда закончит со стеллажом, вынести.

Он вышел в ванную, вымыл руки, подумал и тут же над раковиной обтёрся до пояса холодной водой и умылся. Чтоб в голове прояснело.

Женя ему ничего не сказала, когда он сел за стол в рабских штанах, но Эркин понял и виновато улыбнулся ей.

— Я после обеда закончу в кладовке, там совсем мало осталось.

— Хорошо, — кивнула Женя, расставляя наполненные тарелки. — Алиса, с хлебом ешь.

— Ага, — вздохнув, согласилась Алиса.

Эркин с таким удовольствием ел капустный салат, что Женя рассмеялась.

— Может, тебе и впрямь рассолу налить?

— Я уже опохмелился, — охотно подхватил шутку Эркин.

Женя весёлая, смеётся, шутит, так… так ему ж больше ничего и не надо.

— Мам, а я с вами к Димке с Катькой пойду? — Алиса не столько спрашивала, сколько утверждала.

— К Диме и Кате, — поправила её Женя и уточнила: — Если будешь себя хорошо вести.

— Целую неделю?! — ужаснулась Алиса и жалобно проныла: — Э-эри-ик…

— Раз мама говорит, значит, так, — ответил Эркин, заслужив благодарную улыбку Жени.

Вообще-то подобное уже бывало, и Алиса давно поняла, что все взрослые всегда заодно, и в качестве компенсации — надо хоть что-то получить — попросила вон тот огурец. Чтобы его в суп нарезали. Женя охотно выполнила её просьбу.

— Эркин, а тебе?

Он молча кивнул. Женя улыбнулась: не было ещё случая, чтобы Эркин от чего-то из еды отказался, ему всегда всё вкусно.

— Мам, ты и себе нарежь. Знаешь, как вкусно.

Да, солёные огурцы — великая вещь. Надо будет регулярно покупать. А летом свои сделать. И вообще… больше заниматься домом. Конечно, здесь ни о дровах, ни о воде, ни о канализации думать не надо. Значит, надо думать о дизайне, интерьере — вспомнила она слышанное на лекциях по домоводству в колледже. Деньги же есть.

— С понедельника займёмся мебелью. И знаешь что, — Женя собрала тарелки из-под супа и поставила на стол тарелки с жареной с мясом картошкой. — А сюда капусту. Так вот, Эркин, надо будет прикинуть сегодня, что за чем покупаем, составить план. Чтобы по мелочам деньги не ушли.

— Ага, — согласился Эркин. — И… и ты говорила, чтобы, как это, гарнитуром покупать, так?

— Так, — улыбнулась Женя. — Можно, конечно, и по отдельности, но не думаю, что получится дешевле.

— И красивей, — кивнул Эркин. — Конечно, — обрадованно подхватила Женя.

На третье был компот. Яблочный. Тоже вчера им подарили банку. Нет, летом она обязательно займётся этим: соленьями, маринадами, компотами, в Старом городе огороды и сады у всех, можно будет купить даже дешевле, чем на рынке. А если договориться, что они сами собирать будут… Эта идея так же встретила полное одобрение Эркина и Алисы. Эркин тут же предложил, что он летом — дни ведь, говорят, будут длинные — может вообще наняться в Старом городе на подработку, даже опять на подёнку.

— А что, Женя, смена до трёх, или с трёх, на полдня свободно можно наняться.

Он так оживился, что Женя ограничилась кратким:

— Посмотрим, как с деньгами будет.

Эркин быстро внимательно посмотрел на неё и опустил глаза. Женя досадливо тряхнула головой и стала убирать со стола.

— Алиса, спать, маленькая.

— Ну ла-адно, — протянула Алиса.

Женя вышла из кухни проследить, как она умоется и переоденется, а Эркин занял место у раковины. И, когда Женя вернулась, он уже расставлял вымытые тарелки на сушке.

— Всё, уложила, — улыбнулась Женя. — Тебе понравился компот?

— Да, сразу улыбнулся Эркин. — Очень вкусно. Женя, я сейчас закончу кладовку, и вещи разложим. Ты… ты отдохни пока, поспи, ладно?

— Как Алиса? — рассмеялась Женя. — Нет, спасибо, конечно, но у меня стирки полно.

Эркин кивнул. Он смотрел на Женю и не мог отвести глаз. Нет, нет, всё это глупости, конечно, он обойдётся, перетерпит, Женю он не потревожит, она весела, довольна, забыла обо всём, он не напомнит ей, нет…

— Ты что, Эркин? — удивлённо спросила Женя.

Эркин вздрогнул и опустил ресницы.

— Нет, ничего, Женя. Я… я это так. Пойду, в кладовке закончу.

— Смотри, снова не опьяней, — пошутила Женя.

Эркин ответно улыбнулся и, ловко изогнувшись, чтобы не задеть её, вышел.

Женя оглядела кухню, протёрла стол насухо и накрыла его поверх клеёнки скатертью. Вот так. Сюда бы ещё вазочку с цветами. А всё равно хорошо. Очень удачно купили плафон на кухню. Белый матовый шар, разрисованный бабочками и ягодами. И занавески удачно. С ума сойти, сколько за вчерашний день сделали. Во всех комнатах, прихожей и кладовке поклеили обои, всюду покрасили потолки, отциклевали, отмыли и натёрли паркет, а в большой комнате заделали эту страшную чёрную дыру, заменив дощечки, и как подобрали по цвету хорошо, совсем заплатка незаметна, а ещё всюду отладили проводку, выключатели и розетки, повесили люстры и плафоны, карнизы, а на кухне, у Алисы и в спальне — шторы, в ванной повесили шкафчики, полочки и зеркало, в прихожей поставили вешалку, покрасили тоже всюду двери и косяки, а в ванной трубы, в кладовке сделали стеллаж… От одного перечисления устанешь. Чем же недоволен Эркин? Или он просто от вчерашнего не отошёл? Устал, изнервничался. Неделя, конечно, была сумасшедшая. Особенно четверг и пятница. В четверг они вдвоём с санками еле дотащили до дома обои, краску для потолка, плафоны в ванную, кухню, уборную и прихожую. В пятницу Эркин опять пришёл её встречать с санками, купили люстры во все комнаты и занавески в спальню, на кухню и Алисе. И это не считая всякой мелочи, вроде ручек, защёлок, кистей и прочего. А вчера… Женя вздохнула и улыбнулась. Какой же великолепный сумасшедший дом был вчера. Нет, конечно, Эркин просто устал. Хорошо, что ему на этой неделю во вторую.

Женя ещё раз оглядела кухню. Весёлую, в цветочек. А прихожую и уборную они оклеили тоже дорогими моющимися обоями, но под дерево. Прихожую — светлыми, медово-солнечными, а уборную потемнее, красновато-коричневыми. А кладовку под кирпич. А то в уборной кафель был сильно побит, его напрочь сняли, и в ванной заменили часть плиток. Плитки, правда, белые, цветного кафеля ни в одном магазине не было, но бирюзовые трубы, шкафчик и полочки сделали её очень нарядной. Только… только Эркин, кажется, и не заметил этого. Так устал.

Женя вышла в прихожую, заглянула в открытую дверь к Алисе. Алиса спала, вольготно раскинувшись на перине. Что называется, на вырост купили. А что, и правильно — она растёт, не менять же каждый год. Да, теперь можно и надо заняться мебелью. Хватит спать на полу. Она даже нахмурилась, но, войдя в ванную, не смогла не улыбнуться. Нет, как же хорошо стало! И полотенца разноцветные и… и надо в ванную ещё шкафчик купить, напольный. Вроде краска ещё осталась. Женя вывалила бельё, приготовленное для быстрой стирки, в ванну, пустила воду и побежала в кладовку.

— Эркин!

— Да, — мгновенно обернулся он к ней. — Что?

— Чего ты так? — удивилась Женя. — Я вот зачем. У нас краски много осталось? Ну, бирюзовой?

— Полбанки, — сразу ответил Эркин. — А что?

— Идём, — махнула ему рукой Женя.

Он сразу отложил рубанок и пошёл за ней. В ванной Женя показала ему место для шкафчика и объяснила, что сам шкафчик можно будет купить у Филиппыча, деревянный и выкрасить под цвет труб. Эркин сразу согласился.

— Да, конечно, Женя, я сделаю.

Женя пытливо посмотрела на него.

— Эркин, а почему ты всегда со всем согласен?

Он удивлённо и даже чуть испуганно посмотрел на неё.

— Но… но Женя, ты же права.

— Всегда и во всём? — усмехнулась Женя.

Эркин на мгновение отвёл глаза, промолчал, явно не желая отвечать. Но Женя столь же явно ждала его слов, и он нехотя сказал:

— Я же… я же иногда и по-своему говорю.

Женя медленно кивнула. Да, в пятницу, когда они смотрели шторы, она хотела подобрать под обои. Тоже в красно-розовых тонах. И стала ему объяснять, как здорово, что когда штору задёрнешь, то комната делается такой уютной, закрытой. Он молча слушал, опустив ресницы, а когда ей надоело его молчание, и она потребовала, чтобы он показал ей, какие ему нравятся, он подвёл её к этим, бело-синим. И сказал, разворачивая их перед ней.

— Смотри, как облака на небе.

И молча ждал её решения. Она согласилась, но… но нельзя же сказать, что это он с ней спорил. И… и вообще что-то у них не так стало.

— Ладно, — вздохнула Женя.

И заставила себя улыбнуться. И он сразу улыбнулся ей, той своей улыбкой, перед которой невозможно устоять.

— Я пойду, Женя? Там совсем чуть-чуть осталось.

— Хорошо, — кивнула Женя.

Он ещё раз улыбнулся ей и вышел. Ему, и в самом деле, осталось совсем немного. Досок пять, не больше. Он тщательно достругал их, вставил на место и закрепил. Очистил рубанок, смёл стружки, проверил весь стеллаж, аккуратно, как делал Андрей, собрал и уложил инструменты, заново подмёл всю кладовку, выставил полное ведро к двери, принёс и поставил рядом ведро с мусором из кухни, и стал одеваться.

Вернее, опустил закатанные до колен штанины, быстро намотал портянки и натянул сапоги, прямо на голое тело рабскую куртку, на голову ушанку — ему же на минутку ведь только, сойдёт, не замёрзнет.

— Ты куда в таком виде собрался? — выглянула из ванной Женя.

— Мусор вынести.

— Эркин, ну нельзя же так…

Но дверь за ним уже захлопнулась. Женя только покачала головой, но сделать уже ничего не могла. Упрям иногда Эркин… ну, хуже Алиски. Ту хоть шлёпнуть можно, а с ним что делать? Женя вздохнула и натянула над ванной верёвочную многорядную сушку. Ну, надо же как удобно придумано! Одна планка намертво крепится к стене, валик с верёвками оттягиваешь и цепляешь за крючок на другой стене — и готово! Надо будет купить ещё одну такую и натянуть на кухонной лоджии, чтобы летом сушить и проветривать на солнце. Но это когда потеплеет.

Выскочив во двор, Эркин быстро понял, что переоценил свою морозоустойчивость. Пробирало как надо и везде. Один раз, ещё в питомнике, его за что-то вышибли голым во двор под зимний дождь. Было так же, но сейчас холоднее. Да ещё и ветер. Добежав до баков, Эркин вытряс туда оба ведра и побежал обратно, мельком заметив, что том, что считал несуразно низким и длинным турником, висит ковёр, и его выбивают. Вот, значит, это для чего. Надо будет иметь в виду. Но он уже бежал обратно. Одним духом, прыгая через три ступеньки, он взлетел на второй этаж, рванул дверь, ведущую в коридор, и остановился только у своей двери, чтобы позвонить.

Женя открыла сразу и буквально вдёрнула его внутрь.

— Ты с ума сошёл! Тебе что, надеть нечего?! — обрушилась она на него и тут обнаружила, что у него под курткой ничего нет.

Женя задохнулась от негодования. Она даже говорить не могла и молча, яростно забарабанила кулачками по открывшейся груди Эркина. И тут же обхватила его под распахнувшейся курткой, прижавшись щекой, и расплакалась.

— Женя, — окончательно растерялся Эркин. — Женя, я… что ты, Женя?

— Дурак, — наконец выговорила Женя. — Дурак, ты же простудишься… воспаление лёгких… — всхлипывала она, — дурак… дурак…

И так же внезапно оттолкнулась от него.

— Переодевайся, немедленно! — и метнулась на кухню. — Сейчас чаю… горячего… с малиной…!

Эркин стащил с себя и повесил на вешалку куртку, разулся. Особо промёрзнуть он не успел, но всё-таки… и штаны эти… в самом деле, неприличны. Он надел шлёпанцы и пошёл в спальню, нашёл там свои старые джинсы и одну из купленных на перегоне ковбоек. Он успел надеть джинсы и набросить на плечи рубашку, как вбежала Женя и потребовала, чтобы он надел тёплое бельё. Эркин попробовал было объяснить, что в доме тепло.

— Женя, зачем?

— Тебе надо согреться!

— Да я не замёрз совсем. Женя, дома же тепло.

И вдруг, он сам не понял, как это получилось, но он обнял её и прижал к себе. Женя снова всхлипнула и… и погладила его по груди.

— Я тебя очень больно, да? Прости меня, Эркин, я так испугалась.

— Женя, что ты, нет, совсем не больно, что ты.

Она обнимала его, он чувствовал её щёку на своём плече, её губы у своего горла. Наступила тишина. Он держал Женю в своих объятиях, она тихо плакала на его плече, не отстранялась, а сама, сама прижималась к нему. Неужели… нет, не может этого быть. И как только Женя шевельнулась, Эркин разжал руки.

Женя вытерла глаза, сама застегнула на нём рубашку.

— Вот, сейчас чаю выпьешь, горячего, с малиной. И носки надень.

Эркин кивнул. Женя прислушалась и убежала на кухню. А он заправил ковбойку в джинсы, нашёл и натянул носки. Тонкие, ещё из тех, джексонвилльских.

— Эркин, — позвала его Женя. — Я уже налила тебе, иди скорей.

— Иду, — откликнулся он.

— Эрик, — сонно позвала его Алиса, когда он проходил мимо её двери. — А уже утро, да?

— Нет, — вошёл он к ней. — Ещё день, — присел на корточки у её постели. — Выспалась?

Румяная растрёпанная Алиса смотрела на него и улыбалась.

— Ага-а. Эрик, а сегодня мы поиграем?

— Алиса, раз проснулась — вставай, не валяйся, — вошла Женя. — Эркин, я уже налила тебе, иди, пей, пока не остыло.

— А чего налила? — живо заинтересовалась Алиса.

— Чай с малиной.

— Эрик заболел? — ужаснулась Алиса.

— Не дай бог, типун тебе на язык, — рассердилась Женя. — Эркин, иди скорей.

— Иду, — Эркин встал, улыбнулся и по-английски совсем тихо, так, чтобы услышала только Женя: — Слушаюсь, мэм.

И Женя не смогла не рассмеяться.

На кухне Эркин сел к столу, подвинул к себе чашку с тёмной, чуть отливающей красным дымящейся жидкостью, вдохнул запах. Тот же, знакомый с весны, с той поры, когда он лежал пластом с разламывающейся от боли головой, а ещё болели плечо и глаз, и было холодно, он всё время мёрз, хотя лежал под ватным одеялом… Эркин тряхнул головой, потёр шрам на щеке. Нет, всё-таки… всё-таки всё хорошо.

В кухню вошла уже умытая и переодетая Алиса.

— А мне тоже чаю с вареньем, — заявила она, залезая на стул.

— А тебе компот с печеньем, — предложила, входя следом, Женя.

Алиса после секундного раздумья согласилась на замену.

— Женя, а ты? — спросил Эркин.

— И я чаю. Алиса! Ложка же есть! Эркин, ещё?

— Мне уже жарко, — мотнул головой Эркин.

Его лицо блестело от выступившего пота, и Женя решила не настаивать. Если его, разгорячённого, прихватит ветром из форточки, только хуже будет.

— Мам, — Алиса выгребала из чашки яблочную мякоть, — а в коридор можно?

— Не говори с полным ртом. Сейчас опять умываться пойдёшь.

Алиса доела и посмотрела в синеющее окно.

— Так я пойду, да?

— Хорошо, — встала Женя. — Пойдём одеваться. Эркин, ты налей мне ещё чашку, хорошо?

— Да, — сразу вскочил он на ноги.

Вторая "разговорная" чашка, их вечерний ритуал. Правда, по часам если, то ещё день, но за окном уже темно. Он пощупал чайник. Горячий вроде, можно и не подогревать. Здесь всё и нагревается, и остывает быстро, никак не приспособишься.

Женя проследила, как Алиса надевает ботики, пальто и шапочку. Помогла завязать под подбородком ленты. И выпустила её в коридор к уже гомонящей детворе. Да, с этим коридором им повезло. На улице не погуляешь, холодно, а им и побегать, и пообщаться нужно. Как она переживала в Джексонвилле, что Алиса растёт в изоляции, не общаясь со сверстниками, и была счастлива, когда в лагере это кончилось. И психолог говорила, что это необходимо, да она и сама видит, как Алиса счастлива.

Эркин ждал её за столом, в чашках чай, на столе конфеты. Женя улыбнулась ему.

— Ну вот, ещё по чашечке, и возьмёмся за вещи.

— Да, — кивнул он и чуть смущённо улыбнулся. — Знаешь, я никак не могу поверить, что… Ну, что вчера всё было на самом деле. Так красиво стало.

Женя счастливо улыбнулась.

— Конечно. А когда ещё всю мебель купим и расставим. Я думаю, нам надо обставить кухню, Алискину комнату и спальню. А остальное позже.

— Хорошо, — кивнул Эркин. — Сюда ещё шкаф, да?

— И не один, — рассмеялась Женя. — Купим сразу несколько, гарнитуром, и закажем у Филиппыча стол под стулья. Помнишь, он говорил?

— Помню. Тогда надо завтра заказать, его ж месяц делать будут. Я тогда завтра до работы зайду и договорюсь.

— Хорошо. А этот…

— Продадим? — подхватил Эркин. — Можно. Можно. Или поставим в дальнюю комнату и покрасим.

— Тогда… тогда его, может, Алисе под игрушки, — неуверенно предложил Эркин. — Ну, под кукольную комнату.

— Ой, ну, конечно! — обрадовалась Женя. — У меня это даже из головы вылетело, правильно. Значит, в кухню шкафы, буфет для посуды и стол. Решили.

— А остальное потом решим, — встал Эркин. — Нехорошо, что у нас все вещи на полу навалом, правда?

— Да, — вскочила Женя. — Потом договорим.

Она быстро убрала со стола, протёрла его и накрыла скатертью, поправила стулья.

— Вот так, правда, красиво?

Эркин кивнул.

— И давай занавески задёрнем, темнеет уже.

Эркин дёрнулся, но Женя успела раньше. В кухне сразу стало сумрачно, но уютно. Эркин щёлкнул выключателем и, сощурившись, посмотрел на плафон под потолком.

— Женя, а там… эти, ну…

— Бабочки, — пришла она на помощь.

— Да, — обрадовался он и повторил по слогам: — Ба-боч-ки. Очень красиво, Женя. И занавески…

— Ты их только сейчас рассмотрел? — рассмеялась Женя, любуясь россыпью колосьев и полевых цветов на занавесках.

— Здесь они ещё лучше, — убеждённо ответил Эркин.

Женя порывисто поцеловала его в щёку. У него дрогнули губы в ответном поцелуе, но он тут же покраснел и отвёл глаза. Женя удивлённо посмотрела на него.

— Ну что, пойдём в кладовку?

— Да, — тряхнул он головой, отбрасывая со лба прядь. — Пошли, конечно.

Женя погасила свет в кухне и зажгла в прихожей и кладовке, а потом и в спальне. И началась суета: бегали взад-вперёд, раскладывая и развешивая… Пока в спальне не остались только постель на полу, будильник на окне и табуретка для вещей, а у Алисы — постель, игрушки и тоже табуретка. На вешалке в прихожей Женя оставила его полушубок, своё пальто и шубку Алисы, а всё остальное отнесла в кладовку.

— И чтоб больше ты этот ужас не надевал! — потребовала она от Эркина.

Попробовал он возразить.

— А ты что, с головой в бак залезаешь? — ядовито поинтересовалась Женя.

— Ладно, — вздохнул Эркин, сворачивая и засовывая рабскую куртку в дальний угол. — Я в ней на подёнку ходить буду.

Женя не стала спорить, но её молчание было неодобрительным. К куртке Эркин заложил и свои сапоги. А рабские штаны рядом с верстаком, чтобы долго не искать.

— А они тебе зачем? — поинтересовалась Женя. — Выкинуть надо.

— Полы мыть и натирать, красить ещё…

— Ну, ладно, — вынужденно согласилась Женя и, помедлив, решительно сказала: — Ладно, оставим их для грязной работы, а там что-нибудь придумаем.

Эркин посмотрел на Женю и решил не спрашивать. Они закончили раскладывать вещи, и Женя пошла звать Алису. Эркин оглядел ярко освещённую кладовку. Да, здорово получилось. Сам бы он и половины не смог бы не то, что сделать, а придумать. И полки, и ящики, и как шкаф только без дверец, и верстак, и ещё стол, общий свет, а над верстаком и столом отдельные лампы. Да, для них тоже нужны абажуры, чисто белые матовые колпаки, видел такие в магазине и, как их приспособить, теперь знает. Он погасил свет и вышел из кладовки. А на гвоздь её теперь закрывать не надо, на двери удобная и красивая защёлка. И даже если Алиса войдёт, то ничего страшного не случится. Да, сам бы он ничего этого не смог.

Женя в ванной умывала Алису.

— Эркин, разогрей чай. И картошку. Хорошо?

— Ноу проблем! — весело откликнулся он по-английски.

Эркин зажёг газ под картошкой и чайником. Посуды им надарили… в шкафчик не влезает.

Алиса влетела в кухню с радостным воплем:

— Эрик! Я всех-всех осалила! И Димку тоже!

Эркин, улыбаясь, слушал её рассказ. Он уже знал, что Зина почти каждый вечер приводила Дима с Катей на их этаж поиграть: в башне ведь особо не разгуляешься. И, вспомнив Зину, её счастливое лицо, лучащееся особой женской радостью, на мгновение нахмурился. Но тут же пересилил себя, улыбнулся. В конце концов, никто не виноват. Кроме него.

Вошла Женя, быстро накрыла на стол, и они сели ужинать. Как всегда. И говорили о завтрашнем дне. Тоже как всегда. Что Эркину во вторую смену, и он с утра заново натрёт полы по всей квартире, а перед работой зайдёт к Филиппычу и закжет стол на кухню. А Женя после работы заглянет в мебельный, посмотрит, что там и почём. Обед… Ну, он приготовит, и они с Алисой пообедают.

Алиса внимательно посмотрела на Эркина и углубилась в размышления, из которых её выдернула мама предложением отправиться в постель.

Пока Женя укладывала Алису, Эркин приготовил вторую чашку чая. Потом Женя его позвала для обязательного поцелуя на ночь, и на кухню они вернулись вместе.

— Уф! — вздохнула Женя. — Уложили. Уже сделал? Вот спасибо.

Эркин улыбнулся.

— Долго ли умеючи.

Женя села к столу, с наслаждением отпила.

— Ну вот. Теперь… теперь давай займёмся деньгами.

— Я сейчас принесу, — встал Эркин.

— И сумочку мою принеси, ладно? — крикнула ему в спину Женя.

Джексонвилльская шкатулка для денег стояла на окне в спальне, а свёрток с ссудой Эркин вчера засунул под плиту — ему сказали, что её двигать и вообще трогать не будут — а сегодня переложил в кладовку. Говоря с Тимом о тайниках, Эркин по привычке и на всякий случай соврал. Два тайника он заложил. Один в ванной — вчера его никто не нашёл и даже Тим не заметил — а в кладовке он сделал сегодня и переложил деньги туда. Он захватил в прихожей сумочку Жени и вместе со свёртком и шкатулкой принёс в кухню, положил на стол и сел на своё место.

— Вот. А ещё у меня в кармане мелочь и в бумажнике… Принести?

— Не дури, — отмахнулась Женя, доставая из сумочки ручку и маленькую тетрадку.

— Вот, смотри, Эркин, — Женя вырвала листочек и стала выписывать цифры. — В день два рубля нам на обед, четыре недели по пять рабочих дней, двадцать дней, да на два, это сорок рублей. На домашнюю еду три рубля в день, в принципе, мы укладываемся, или нет, возьмём по четыре, на тридцать дней — это сто двадцать рублей, и всего на еду сто шестьдесят. Успеваешь следить, Эркин? — он кивнул. — А зарплата у нас, мы договор трудовой подписывали, помнишь, так там указано, и вот вместе у нас двести семьдесят. Сто десять рублей нам остаётся на квартплату, свет и всё остальное. Десятку в месяц на всякую хозяйственную мелочь надо. Остаётся… Я расчётную книжку посмотрела, вполне терпимо, а свет по счётчику, посмотрим, но тоже я думаю, потянем вполне. И все говорят, что платежи божеские, даже остаётся сколько-то. Так что ссуду можно тратить только на мебель.

— Понятно, — кивнул Эркин. — Две тысячи мы уже потратили, так?

— Да, можно их не считать. Теперь давай мебель.

Женя отчеркнула исписанную часть листа и стала выписывать столбиком кухня, Алиса, спальня. Эркин, отодвинув, чтобы не мешала, чашку с остывающим чаем, внимательно следил за цифрами и буквами, появляющимися на белом листке. Великая тайна письма всегда привлекала его. Когда-нибудь, позже, он напомнит Жене, что она обещала научить его читать. А может, и писать. Обидно ведь признаваться, что ты неграмотный. Здесь не смотрят, цветной ты или нет, а объяснять каждому, отчего да почему он ни читать, ни писать не умеет…

— Ты не слушаешь меня, Эркин?

— Нет, Женя, что ты, — тряхнул он головой. — Слушаю, конечно. Я вот о чём подумал. Может, и на кухню шкаф тоже, как стол, сделать? Филиппыч, правда, не говорил про шкаф. Я спрошу тогда завтра.

— Конечно, спроси, — кивнула Женя. — Будет очень даже хорошо. А нет, не расстраивайся, подберём. И шкафчик для ванной посмотри. Да, — Женя зачем-то разгладила свой листок, хотя он совсем не был мятым, — как тебе понравилась кровать, ну, что мы сегодня у Тима видели?

Эркин неопределённо повёл плечами. Как на это ответить, он не знал. Кровать как кровать. Жене нужно, чтобы ему понравилось или нет? Непонятно. А не знаешь, как отвечать, молчи. Это он ещё мальцом усвоил.

Женя ещё раз разгладила лист и встала.

— Поздно уже. Пора спать.

— Да, — вскочил на ноги Эркин.

Он почувствовал, что Женя осталась недовольной, но не понимал, чем, и потому не знал, как поправить дело. А вечерний порядок дел шёл своим чередом. Эркин унёс свёрток с ссудой и шкатулку с расхожими деньгами на их места и ушёл в душ, а Женя стал убирать со стола и готовить всё на завтра.

В душе Эркин сообразил, что сегодня ему не в чем добираться от ванной до спальни. Рабские штаны остались в кладовке, а… а ладно, натянет джинсы на голое тело и дойдёт. Тоже мне, проблема…! Вот Женя чем-то расстроена — вот это плохо. И что делать, не знаешь. Раньше… раньше было проще. Эркин вздохнул. Выключил воду и раздвинул занавес. Настоящий, непромокаемый, из специальной узорчатой плёнки, что и просвечивает, и ничего снаружи не разглядишь. Повозились, конечно, но зато теперь, теперь совсем хорошо. Он вытерся, натянул на голое тело джинсы, а трусы он кинул в ящик для грязного белья ещё когда раздевался. Расправил на сушке полотенце. Вчера так устал, что, когда все ушли, то он наскоро кое-как обмылся и рухнул, ничего не соображая. А сегодня… он опять трусил. Да нет, не страх это, конечно, но… но он сам не понимает, что с ним. Эркин оглядел ванную, убедившись, что всё в порядке и вышел.

— Эркин, — окликнула его Женя из кухни.

— Да, я здесь, — готовно отозвался он.

— Иди, ложись, я сейчас.

— Да, Женя.

Он вошёл в спальню. Женя уже задёрнула шторы. Синие с белым. И плотные, не просвечивают. Он тогда в магазине специально через ткань на лампы смотрел. Так что раздевался и ложился он спокойно, не выключая света. Потянулся под одеялом. Нет, если Жене так понравилась та кровать, то на здоровье, конечно. Он на всё согласен, лишь бы Жене было хорошо. Да и чем та плоха? Что пружины звенеть будут? Так у них — Эркин вздохнул — у них им звенеть не с чего. Чёрт. Как было всё хорошо, и могло быть хорошо, если бы не эти сволочи, что искалечили Женю и всю его жизнь наперекосяк пустили. Он прислушался, встал, выключил свет и снова лёг. Чёрт, да что с ним такое? И вдруг понял. Понял, чего он хочет, чего ему недостаёт. И задохнулся от гнева и обиды. На себя, на жизнь, что у него всё так глупо и нелепо. Что опять…

Он не додумал, потому что в спальню вошла Женя. И Эркин змее, зажмурившись, притворился спящим. Сейчас Женя разденется, сбросит халатик, наденет ночную рубашку, ляжет, пожелает ему спокойной ночи заснёт. И он тогда сможет перевести дыхание и расслабиться. Эркин лежал и слушал шелест ткани. Упал халатик, Женя достаёт из-под подушки и надевает ночную рубашку, откинула одеяло, легла, укрылась, сейчас…

— Эркин, — вдруг сказала Женя. — Ты ведь не спишь, я знаю.

Она лежала на спине, положив руки поверх одеяла.

— Что с тобой, Эркин?

— Женя, — наконец смог он разжать губы, но ничего, кроме её имени, не выговаривалось. — Женя…

— Гам было так хорошо, Эркин. Что же теперь? Почему ты…? — она не договорила.

— Женя, — он наконец смог продышаться, — ты…ты сердишься на меня? За что? За что, Женя? Что я сделал?

— Ничего, — Женя говорила ровно, но он почувствовал, что она плачет. — Ты ничего не сделал. Ты… почему ты такой?

— Женя, — он порывисто повернулся к ней, приподнимаясь на локте. — Женя, я всё для тебя сделаю, чтобы тебе хорошо было, я… я только не знаю. Скажи мне, я всё сделаю.

— Скажи, — горько повторила Женя. — Почему я всё должна тебе говорить? Ты же… ты же взрослый мужчина, а… а хочешь жить по чужим приказам.

— Женя, ты же не чужая мне!

— А кто я тебе?

Женя говорила по-прежнему спокойно, но Эркин вздрогнул, как от удара. Вот оно! То, чего он так боялся. Он молча лёг на спину, привычным движением закинув руки за голову, и замер, готовый покорно принять любой удар.

— Кто я? — повторила Женя и сама ответила: — Твоя жена, так? Так. Но разве… разве ты муж мне?

— Женя, — вырвалось у него, — Женя, прости, я… я не знаю, ничего не знаю. Скажи мне, я всё сделаю.

— Опять скажи. Опять я должна и решать, и говорить тебе, и… и неужели ты не понимаешь, не чувствуешь ничего? Ты что, совсем бесчувственный?

Этого удара он не выдержал. Не может, не должна Женя так говорить, такими словами.

— Нет, Женя, не говори так, не надо.

— Не надо? А что, что мне делать, чтоб ты понял, почувствовал? Я же… я же живой человек, я не могу, не хочу так больше. Не хочу, понимаешь?

— Ты… — Эркин, забыв обо всём, встал на колени, откинув одеяло, — ты гонишь меня? Женя? Я должен уйти? Женя?! — и совсем тихо, чувствуя, как по щекам текут сл1зы, — Я надоел тебе? Женя? Женя, ну, ну, скажи мне…

Она молчала. Эркин устало, по-рабски, сел на пятки. Сколько раз он вот так сидел, вымаливая прощения, а виноват ни разу не был, а сейчас… сейчас что. Слово Жени — закон для него. Клятва есть клятва. Он всхлипнул, вытер лицо ладонями.

— Женя, раз так, я уйду. Ты не думай, прямо сейчас уйду…

— Голым? — ядовито спросила Женя.

— Как ты скажешь, — растерянно ответил он.

— Дурак! — Женя всхлипнула и рассмеялась сразу. — А если я тебе скажу в окно прыгать? Прыгнешь?

— Да, — сразу ответил он. — Женя для тебя я на всё готов, Женя, я всё сделаю.

Рука Жени вдруг легла на его колено, погладила. И от этого прикосновения его обдало сразу и жаром и холодом.

— Дурак, — уже другим тоном сказала Женя. — Какой же ты дурак.

— Ага, — готовно согласился он, осторожно зажимая ладонь Жени коленями.

— Тебе же холодно, ложись.

Он тут же послушно вытянулся на постели. Женя стал его укрывать, натягивать на него одеяло. Её тело было рядом, мучительно рядом, её запах окутывал его. И он не выдержал.

— Женя, прости меня, прости, я всё знаю, всё понимаю, — бормотал он. — Прости, но я не могу больше, Женя, я осторожно, я чуть-чуть, ну, совсем немного, Женя, Женя, ну, пожалуйста, ну, позволь мне, я буду осторожен, Женя, прости, только не сердись на меня, не гони меня, я… я хоть полежу так, рядом, Женя, ну, пожалуйста…

А его руки быстрыми мягкими движениями скользили по телу Жени, забирались под рубашку, касались её спины, груди, живота…

— Дурак, дурак мой, дурачок, — шептала Женя, так же гладя его голову, плечи и спину.

Он снял с неё рубашку, отбросил. Лёжа на боку, обнял и прижал к себе Женю, ощутил её всем телом. Руки Жени обвились вокруг его шеи, её губы коснулись его лица. И он не слышит, а кожей ощущает её слова.

— Дурак, дурачок, ну, чего ты ждал, сам мучился, меня мучил, Эркин, ну, что же ты, Эркин…

— Женя… Женя… — повторял он, с ужасом чувствуя, что не может и не хочет остановиться, не может распустить напрягшиеся помимо его воли мышцы. — Женя, прости меня… ты… ты пустишь меня? Можно, Женя?

И вместо ответа губы Жени касаются его губ, прижимаются к ним. Остатком сознания он заставил себя входить медленно, осторожно. Но… но слава богу, Жене не стало больно, она впустила его, не оттолкнула. Только не навалиться теперь. Мягким плавным движением он скользнул под Женю, положил её на себя…

— Господи, Эркин…

— Женя… милая… Женя…

Неудержимо вздымающаяся волна всё сильнее захлёстывала его, он уже не шептал, хрипел, всё плотнее прижимая к себе Женю, выгибался под ней, качая её на себе. И уже ничего не было, и так хорошо, так блаженно хорошо… Он и помнил, и не помнил себя… И не мог остановиться, и не хотел, чтобы это кончилось… и… и… и…

…И они лежали рядом, и такого спокойствия, такого блаженства он ещё никогда не испытывал. Женя лежит щекой на его плече, гладит его грудь. Неужели всё это было с ним, с ними…?

— Эркин…

— Да, Женя… Тебе… тебе было хорошо?

— Да, Эркин, очень. А тебе?

— Да, Женя, да. Спасибо, Женя.

— За что?

— Что… что простила меня.

Они говорили шёпотом. Не потому, что кого-то боялись, а просто… просто не было сил говорить громко.