Глухой далёкий рёв бился в окна и стены их дома. Норма Джонс задёрнула портьеры на окнах и пожалела, что сразу после капитуляции сняла светомаскировочные шторы: тонкая истёртая временем ткань плохо защищала от кровавых отблесков. Неужели пожаров?

— Мама.

— Да, Джинни, я здесь.

— Что это, мама?

Норма заставила себя улыбнуться и в комнату дочери вошла с улыбкой.

— Ничего особого, Джинни, нас это не касается.

Джинни сидела в кресле с вышивкой в руках.

— Я же слышу, мама. Это опять? То же, что и зимой, да?

— Успокойся, Джинни. Может, тебе лучше прилечь?

— Нет, спасибо, мама, — Джинни улыбнулась матери. — Я посижу.

Норма ободряюще улыбнулась ей и вышла. Джинни не может забыть зиму. И тех… нелюдей, что так страшно надругались над ней. Её Джинни, умная, ласковая, весёлая девочка. Во что они превратили её. И вот опять… Это не петарды и не шутихи, настоящая стрельба. Лишь бы это миновало её дом.

Даша и Маша стояли у окна.

— Ты слышишь?

— Да. Там Андрюша…

— Молчи, — Маша нахмурилась. — С ним ничего не случится.

— Маша… ты… ты любишь его?

— А ты нет?

Даша вздохнула, потупилась.

— Пусть он сам решает.

Маша обняла сестру за плечи и тоже вздохнула.

— Девочки…

Они вздрогнули и обернулись

— Доктор?

— Что случилось?

Доктор Рудерман в своём неизменном пальто со столь же неизменным докторским чемоданчиком стоял в дверях их комнатки. Они подбежали к нему.

— Что там?

— Вы были в городе?

— Что там такое, доктор?

Они перебивали друг друга, смешивая русские и английские слова.

— Девочки, — доктор Рудерман вошёл, плотно закрыл за собой дверь и заговорил по-русски. — В городе погром, резня. Запритесь и не выходите.

— А вы?

— Вы куда?

— Туда, — он улыбнулся. — Много раненых. Им нужна помощь.

— Мы с вами, — сразу сказала Маша.

— Да, доктор, — кивнула Даша. — Мы вам поможем.

Они стали быстро одеваться, одновременно обсуждая.

— Бинты, йод, вата…

— Надо попросить у Марджи.

— Из аптеки для цветных?

— Ну да.

— Я уже всё взял, — доктор Рудерман внимательно смотрел на них. — Это очень опасно.

— Не опаснее того, что с нами уже было, — тряхнула косичками Маша.

— А повязки? С крестами? — предложила Даша.

— Охранюги по ним и стреляли, — отрезала Маша. — Ты вспомни.

— Я помню, — вздохнула Даша и посмотрела на доктора. — Мы готовы.

Он осмотрел их. Из-под сдвинутых на левое ухо беретиков торчат рыжие косички, дешёвые серовато-зелёные — под цвет глаз подбирали наверное — курточки застёгнуты и туго затянуты поясами, брюки, сапожки… И сумки на длинных ручках через плечо. Сёстры милосердия… Доктор улыбнулся.

— Хорошо. Зайдём ещё раз к Марджи. Думаю, она не откажет.

С первыми же донёсшимися до конторы выстрелами работа прервалась. Все повскакали с мест, и в общей суматохе — все стремились отойти от окон — Женя оказалась в коридоре, сама не понимая, как это получилось. И первая мысль: "Алиса! Немедленно домой!". Она бегом вернулась в их комнату, схватила свою сумочку, плащ, выбежала в коридор. И уже у дверей натолкнулась на Нормана.

— Вы спешите, Джен? Куда?

— Домой. Пустите, Норман.

Он стоял перед ней в форме самообороны, затянутый новенькими поскрипывающими ремнями.

— Возвращайтесь, Джен. Выход закрыт.

— Вы сошли с ума, Норман, — она попыталась высвободить руку, но его пальцы держали её локоть жёсткой, как неживой, хваткой. — У меня дочь одна дома.

— О ней позаботятся. Прошу вас, Джен, — и уже стоящим за ним юнцам в форме. — Никого не выпускать. К телефонам особые посты.

Они щёлкнули каблуками. Норман, по-прежнему держа Женю за локоть, подвёл её к остальным машинисткам. Обвёл их холодным, равнодушным до вежливости взглядом.

— Выход из здания запрещен. Возвращайтесь на свои рабочие места. Вы находитесь под защитой сил самообороны, — и с угрожающей интонацией. — Будьте благоразумны. Неповиновение ставит под сомнение расовую полноценность.

Ахнула испуганно Рози, коридор мгновенно опустел. И уже не Норман, кто-то другой за локоть ввёл Женю в их комнату.

Оказавшись за своим столом, Женя без сил опустилась на стул и закрыла лицо руками.

— Выпейте, Джен, — пробился к ней чей-то голос.

Она через силу опустила руки и подняла глаза.

Миссис Стоун протягивала ей стакан.

— Благодарю вас, — машинально сказала Женя.

Остальные шушукались, искоса поглядывая на них.

— Успокойтесь, Джен, — миссис Стоун говорила тихо и очень спокойно. — Если вы погибнете, вашу дочку это не спасёт. Вы должны выжить.

Женя слабо кивнула.

С рынка они вырвались. И даже кое-кого из раненых вытащили. На боковой улице остановились, разглядывая друг друга.

— А теперь чего? — спросил кто-то.

А что чего? За их спинами, там, на рынке, остались трупы. Белые. Они убивали и убили белых. Теперь им всем не торги, а смерть.

— Я в Цветной, — твёрдо сказал Джейми, вытирая рукавом кровь с лица. — У меня там… семья.

— В Цветной…

— Куда же ещё? — заговорили остальные наперебой.

— Ну да…

— Бабы там, пискуны…

— Сдохнем, так вместе…

— Прорвёмся в Цветной…

— Вместях не пробьёмся…

— Порознь надо…

— Вот по одному нас, как цыплят, и передушат.

— Да я их сам…

— Много бы ты сам, если б мы толпой не ломанули.

Эркин дёрнул Андрея за рукав.

— Уходить надо в Цветной, — ответил тот, не оборачиваясь. — И там уже намертво.

— Андрей, — совсем тихо позвал его Эркин, и Андрей сразу повернулся к нему. — Андрей как… как брата прошу, — у Андрея расширились глаза. Эркин говорил по-русски камерным шёпотом, и за общим гомоном их не слушали. — Мне не пройти, сходи ко мне, за моими. Вот, держи, — он вытащил из кармана ключи. — Этот от калитки, этот от нижней двери, этот от верхней. Забери их и в Цветной. А там…

— А там и русские подоспеют, — кивнул Андрей, быстро обнял Эркина, ткнувшись лбом в его плечо, и тут же отпустил.

— Белёсый, — окликнул его кто-то. — Ты куда?

— А туда и ещё подальше, — блеснул улыбкой Андрей. — Пробивайтесь в Цветной по пятёркам, а там уж стоим намертво.

Арч кивнул.

— Пять — это в самый раз. И неприметно, и отбиться можно.

— Догоняй, Белёсый, — кивнул Одноухий.

— А как же, — бросил на бегу Андрей.

Эркин смотрел ему вслед, но кто-то уже дёрнул его за плечо.

— Меченый… с нами пойдёшь?

— Пойду, — кивнул он, даже не поглядев на спросившего.

Кропстон прислушался к далёкому шуму и стрельбе. Так и думал. Сорвались.

— Что там, Сторм?

Сторм улыбнулся, разглядывая сидящего за столом и занятого пасьянсом толстяка.

— На рынке сорвалось. Черномазых решили загнать на торг.

— Мальчикам не терпится, — кивнул Кропстон.

— Вы совершенно правы, сэр. Чёрные не согласились с такой перспективой и… — Сторм комично развёл руками, — покинули рынок. Пошли к себе по домам.

— Что ж, пускай, — милостиво разрешил Кропстон.

— Естественная сортировка, — понимающе улыбнулся Сторм.

— Вот именно. Хлюпики и дураки не нужны независимо от цвета. Пусть пробиваются.

— В Цветном их накрыть легче, — кивнул Сторм.

— Скажите Норману, чтобы начинал вторую стадию.

Сторм еле заметно напрягся. Вторая стадия — это помеси и сомнительные. Работа уже только по спискам. До сих пор речь шла только о цветных, бывших рабах, и здесь поддержка или хотя бы нейтралитет белого населения обеспечены, но вторая стадия… которая к тому же неизбежно перерастёт в неуправляемые и неконтролируемые грабежи…

— Вы думаете, Норман станет затягивать процесс? — Сторм посмотрел на часы. — Если следовать плану, то прочёсывание началось пять минут назад.

— Идите, Сторм, и делайте, что вам сказано. И проверьте наружную блокировку. Прежде всего, телефонную.

Сторм встал, улыбнулся.

— Слушаюсь, сэр.

Когда за ним закрылась дверь, Кропстон перевёл дыхание и смешал карты. Главное — не останавливаться. Ах, как нужен сейчас Бредли. С его дьявольским нюхом и нечеловеческой удачливостью. И безжалостный Фредди.

Госпиталь притих.

Ларри покорно сидел у себя в палате и слушал. Выстрелов пока не было. Только изредка пересвистывание парней из общежития. Ларри уже знал, что они разбились на пятёрки и посменно вместе с солдатами охраняют госпиталь, что раненых пока не было, в городе тихо… Тихо… Ларри невольно усмехнулся. Самые страшные вещи делаются в тишине. И надеяться ему не на что. Вернее, только на одно. Здесь знают, что его привёз Бредли, и, может быть, его не отдадут… этим, всё-таки он не сам по себе, Бредли можно считать его хозяином. Лишь бы дождаться Бредли. А ещё лучше — Фредди. Вернуться в имение, увидеть Марка. Марку уже восемь лет, может и по дому, и на дворовых работах. Марка могут продать, но он упросит, он будет работать за двоих, теперь он здоровый и сильный и сможет… и он купил инструмент, всё для ювелирной работы. У Бредли есть и золото, и камни. Лишь бы ему поручили работать ювелиром. А Марк будет помогать ему, вот и окажется при деле. Он тут попробовал, подобрал пару пустых банок, жесть, конечно, но… но он боялся, что всё забыл, а оказалось, что помнит, что может, а стал делать гимнастику для пальцев, которую ещё Старый Хозяин показывал, и стало вообще получаться. Он сможет работать, отработает и свой паёк, и Марка.

Ларри вздохнул. Вот и кончилась его свобода. Лишь бы Марк уцелел, лишь бы с ним ничего…

Донеслись тихие всхлипывания. Кто-то плачет? Ларри осторожно встал и подошёл к двери, выглянул в коридор. Пусто. Где же это? Шестой бокс пуст, в пятом? Похоже, да. Ни сестры, ни санитаров не видно. Ларри вышел из своей палаты и, подойдя к пятому боксу, осторожно постучал, приоткрыл дверь.

Белый юноша лежал ничком на кровати, уткнувшись лицом в подушку и вздрагивая всем телом. На стук он повернул мокрое от слёз лицо.

— Чего тебе?

— Вам… плохо, сэр? — осторожно спросил Ларри. — Я могу чем-то помочь, сэр?

— Нет, — резко ответил юноша и отвернулся.

Но Ларри чувствовал, что тот сказал не всё, и остался стоять в дверях. И угадал. Юноша вытер лицо о подушку, повернулся и сел.

— Спасибо за предложение, но… ты тут ничем не поможешь, — Ларри молча ждал, и юноша, не глядя на него, продолжал: — Сегодня вторник, Хэллоуин. Мама обещала приехать, и вот… Если с ней что-то случится… Ты можешь это понять? У нас никого нет, только мы двое. Понимаешь?

— Да, сэр, — тихо ответил Ларри. — У меня есть сын, и я ничего не знаю о нём.

Юноша быстро поглядел на него и опустил глаза.

Андрей бежал по улице. Из-за шума на рынке свора жёстко оцепление не держала, или просто им надоело, но… но вот уже и дом Эркина. Андрей огляделся. Никого. Как вымер город. Все сидят по домам и дрожат. Ладно, это даже неплохо. Он уже спокойно подошёл к калитке, попробовал её ладонью — заперто. И достал ключи.

Калитка… Двор пуст, как и город. Нижняя дверь… Лестница… Верхняя дверь… Он открыл её, вошёл, аккуратно без стука, как и остальные, прикрыл за собой. И увидел Алису. Прижимая к себе тряпичную собаку, она стояла в дверях комнаты и смотрела на него круглыми ярко-синими глазами.

— Привет, — сказал по-русски Андрей и улыбнулся. — А где мама?

— Привет, — помедлив, ответила она. — А мама на работе, — и вдруг улыбнулась. — Я тебя помню. Ты Андрей.

— Верно, — кивнул Андрей, проходя в комнату.

О том, что Жени может не быть дома, он не подумал. Что же делать?

— А когда мама придёт с работы? Скоро?

— Нет, — замотала головой Алиса.

Андрей осторожно подошёл к окну, выглянул, стоя сбоку, во двор. Так, по-прежнему, никого. Что же делать? Ждать Женю? А Эркин там психует… Он отошёл от окна и остановился посреди комнаты в раздумьях.

— Кто-нибудь приходил?

— Ночью приходили, — кивнула Алиса. — Эрика били, на маму кричали. И вот… — Она протянула Андрею остатки медвежонка.

Андрей повертел их в руках.

— Ножом? — глухо спросил он.

Алиса очень серьёзно смотрела на него.

— Он его ногой, и подкинул, и на нож поймал. И разрезал. Тедди же не живой, ему не было больно, да?

Андрей сглотнул. Да, это он тоже помнит. У Милочки был плюшевый медведь. Большой. И его тоже вспороли ножом. На обыске. Нет, он Алису не оставит здесь. Отведёт в Цветной. К Эркину. И пойдёт за Женей. Эркин черноволосый, такому не прорваться, а ему… проскочил раз, проскочит и второй.

— А тебя тоже били?

— Нет, — быстро ответил Андрей. — Это я упал.

И тут он услышал. Кто-то говорил. Несколько голосов. Во дворе? Да. Приложив палец к губам, он велел Алисе молчать и подобрался к окну. Да, точно. Прямо под окнами. Два голоса. Мужской и женский.

— Нет, она ушла утром.

— А индеец?

— Как всегда.

— Ну, хорошо.

— Девчонку сейчас заберём? — вмешивается ещё один тоже мужской, но молодой.

— На обратном пути, — распоряжается старший. — Благодарю вас за сотрудничество, миледи.

— Всегда рада помочь, — кокетливо смеётся женщина. — Скажите, а индеец тоже к ликвидации?

— Хотите подать заявку? — ржёт молодой.

— Ну, если это возможно… Хотя, кажется, Джен его записала за собой.

— Ну, пусть сначала её ублюдок пройдёт сортировку, — решает старший и командует: — Пошли.

И тишина.

Андрей осторожно выглянул. Так, вроде, вон та дверь закрылась. Ладно, ещё сквитаем, не заржавеет. Вот и решилось всё. На обратном пути. Чёрт их знает, когда они вернутся.

— Алиса, только тихо. Одевайся быстренько. Мы уходим.

— К маме? К Эрику?

— Да, к нему. Пальто твоё где? И на ноги, ну, ботинки, сапожки, что там у тебя?

Он помог Алисе снять с вешалки её пальтишко, нашёл под вешалкой резиновые ботики. Нет, в одном пальто ей будет холодно.

— Здесь твоё всё? Давай ещё… Вот, надевай.

Пока Алиса, сопя, натягивала поверх платья кофту и застёгивала её, Андрей обшарил комнату взглядом. Как говорил в бараке Гунявый? "Бабы деньги всегда в белье прячут". Бельё в комоде? Да, и мама там держала и деньги, и документы. Он выдвинул верхний ящик. Точно. Документы разбирать некогда, всю пачку. И деньги. Видно, ещё с лета остались. Во что завернуть? А, носовые платки. Хорошие, большие. Вот и отлично. Он быстро завернул деньги и документы в носовой платок и сунул в карман куртки. Оглянулся.

Алиса, уже одетая, только пальто не застёгнуто, стояла посреди комнаты. Андрей застегнул на ней пальто, натянул на оба уха берет, оглядел. Снова подошёл к шкафу, покопался в нём и достал белую вязаную шаль.

— Это мамина, — сказала Алиса. — Ею нельзя играть.

— А я и не играю, — ответил Андрей.

Как мама делала это? На голову, перекрестить на груди, пропустить под руками и завязать на спине. Ну вот, сделано.

— Пошли.

— А я что возьму?

— Что хочешь, — усмехнулся Андрей. — Но одно. Я за тебя нести не буду.

Алиса решительно подошла к своей табуретке и взяла баульчик.

Андрей ещё раз оглядел комнату. Выдвинутый ящик комода навёл его на мысль обмануть. Пусть, если придут, подумают, что их опередили. Он быстро выдвинул остальные ящики, раскрыл дверцы шкафа. Вещи разбросал по полу, наполовину сдёрнул со стола скатерть. Вот так. А это что? Нет, это тоже лучше забрать. Он вытащил из пакета золотую шаль, пакет разорвал и бросил на пол, а шаль сложил маленьким квадратиком, завернул в носовой платок и туда же, в карман к документам… Вот теперь всё. Делать кухню и искать вещи Эркина уже некогда. Ни деньги, ни шмотки жизни не стоят. Шмотьё уж точно.

Он взял молча смотревшую на него Алису за руку и вывел на лестницу, спустился, постоял, прислушиваясь. Всё тихо.

— А теперь… Ничего не бойся и молчи. Что бы ни было, молчи, — камерным шёпотом сказал он Алисе, беря её на руки.

Она молча обхватила его за шею одной рукой, прижимая другой к себе баульчик. Андрей открыл дверь во двор, бегом преодолев расстояние до калитки, выскочил на улицу и только за углом перевёл дыхание. Вроде не заметили. Двери за собой он просто захлопывал, не желая тратить время на возню с ключами и замками. Теперь в Цветной. И чтоб на свору не нарваться. Там оставить Алису Эркину и за Женей. Эх, дурак, не сообразил записку ей оставить. Ещё бросится сама их искать. Ну ладно, авось успеем. А где Женя работает? Эркин знает.

Алиса ему мешала смотреть по сторонам. Он спустил её на землю и взял за руку. Они шли быстро, вернее, он шёл, а она бежала рядом.

Город был пуст и как-то тёмен. Далёкие крики, выстрелы…

Найджел впервые в жизни ехал на машине. Нет, конечно, его возили. На торги и с торгов, из одного питомника в другой, из Паласов в распределители и обратно. Но одно дело лежать со скованными руками в тесном тёмном кузове и трястись на жёстком холодном полу, и совсем другое — в открытом кузове рядом с солдатами. Глядя, как проносятся мимо стены и заборы, вдоль которых он крался, замирая от страха и припадая к земле при каждом… выстрел ли, выхлоп ли, хрен их разберёт — Найджел невольно улыбался. Пока до комендатуры дополз, такого страха набрался… за все прожитые годы и, пожалуй, будущие. И самым страшным было — перебежать площадь перед комендатурой. Он долго прятался за деревьями, выглядывая: не следит ли кто за ним. А потом решился и побежал. Бежал и ждал выстрела. Но добежал, с бега врезался в тяжёлую дверь и влетел в вестибюль, едва не сбив с ног часового в форме. А дальше… дальше всё как-то путалось. Его трясли за плечи, давали пить, он что-то объяснял, тыкал листовку в чужие какие-то одинаковые лица, даже плакал, умоляя помочь, защитить… Потом он сидел в большой комнате, и в руках у него была большая кружка с чаем. Он пил крепкий сладкий чай и медленно приходил в себя.

— Далеко тебе ещё, парень?

Найджел вздрогнул. Русской фразы он не понял и потому просто улыбнулся спросившему его солдату, немолодому, синеглазому с красным обветренным лицом.

— Где твой дом, парень? — повторил солдат по-английски.

Найджел кивнул и показал на проулок.

— Сюда, сэр.

Солдат стукнул по крыше кабины, и грузовик остановился. Найджел понял, что дальше надо пешком, пробрался к борту и легко спрыгнул вниз.

— Спасибо, сэр.

— Ждать.

Трое солдат тоже вылезли следом. Найджел растерялся: он не ждал, что его проводят. Может, они хотят проверить, не соврал ли он, называя адрес? Жаль, русского он совсем не знает, а по-английски они плохо говорят, тяжело объясняться.

— Пошли, парень.

Они шли по улице. Три солдата и между ними Найджел. Дома тихие, будто нежилые, но Найджел чувствовал, как через кружевные занавески или в щёлку между плотными шторами следят за ними. Нет, ни он, ни братья не могли пожаловаться на соседей. Правда, они и не общались с ними почти, проходя к себе по параллельной "цветной" улице, но всё равно… Полтора месяца они здесь живут, ни разу никто никакой подлянки им не сделал. Жили здесь все небогато, но чисто. И тихо. И они были довольны и домом, и соседями. А вот и их дом. Как и все сейчас тихий, будто… нет, вон в окне на втором этаже мелькнул силуэт. Роб или Мет…?

Найджел остановился.

— Здесь? — спросил солдат.

— Да, сэр, — кивнул Найджел, — спасибо, сэр.

Он хотел как-то объяснить им, что он приглашает их, но не успел. Потому что распахнулась дверь и к ним кинулись Роберт и Метьюз.

— Найдж! Тебя взяли?

— За что?

— Сэр, он ни в чём не виноват.

— Мы его братья, сэр.

— Отпустите его!

— Если нужен залог, сэр…

— Мы внесём.

— Найдж, за что тебя?

Роберт и Метьюз быстро и ловко вклинились между ним и солдатами, наперебой объясняя и расспрашивая. Солдаты рассмеялись.

— Стоп-стоп, — один из солдат жестом заставил их замолчать и, взмахнув рукой, указал на всех троих, сразу. — Братья?

— Да, да, сэр, — закивали они.

Солдат указал теперь на дом.

— Ваш дом?

— Да, сэр, — Роберт тяжело переводил дыхание.

— Тихо?

— Да, сэр, всё тихо.

Солдат кивнул и махнул им.

— Хорошо, идите. Всё хорошо. Идите.

— Вы отпускаете его, сэр?

— Спасибо, сэр.

Метьюз потянул Найджела назад к дому, Роберт, улыбаясь, благодарил. Солдат улыбнулся.

— Он… ваш брат, — тщательно подбирал он слова. — Хороший парень, смелый парень. Идите. Идите домой.

— Роб, — Найджел дёрнул Роберта сзади за рубашку. — Пригласи их. На массаж, ну…

Но тут откуда-то издалека донеслись выстрелы и рёв моторов. Смеющиеся лица солдат сразу отвердели, и на дом Слайдерам показали уже не рукой, а автоматом. Они поняли и, торопливо благодаря и прощаясь, побежали к дому.

Пока Роберт запирал дверь, Метьюз быстро ощупывал голову, лицо и торс Найджела.

— Отстань, — попробовал вырваться тот. — Я целый.

Но его уже сгреб в объятия Роберт.

— Чёрт, дьявол, мы тут перепсиховали.

— Патруля в наш квартал ждал, — объяснил Найджел, стягивая куртку. — Как тут, тихо?

— Всё нормально. Издали слышно, а здесь тихо.

— Ты есть хочешь?

— Не знаю, — пожал плечами Найджел. — Меня в комендатуре вроде кормили.

— Вроде или кормили? — рассмеялся Метьюз.

— Чай пил, это точно помню, — ответно засмеялся Найджел. — И жевал что-то. Тоже… психанул.

— Понятно, — Роберт, отвернувшись, от них, вытер рукавом лицо. — Пошли наверх.

— Псих этот, палач, не заходил больше? — спросил Найджел, уже поднимаясь по лестнице.

— Обошлось.

— Его шлёпнут, жалеть не будем, — хмыкнул Метьюз.

Выстрелов уже не было слышно, только далёкий гул моторов.

Фредди гнал грузовик, закладывая на полной скорости такие повороты, что машина вставала на два колеса.

— Сменить тебя?

— Не время осторожничать, Джонни.

Джонатан кивнул, вставил ему в рот сигарету и дал прикурить, потом закурил сам.

— На мосту может быть застава.

Фредди молча кивнул, благодаря сразу и за сигарету, и за напоминание.

Джонатан поднял руку, проверяя автоматы, поёрзал, подгоняя обе кобуры — наплечную и на бедре — под руки. Объезжать мост можно только по землям Теннисона. Кто купил это имение, когда сняли мины, ещё неясно, и там можно ожидать чего угодно. Оружие лучше иметь под рукой.

— Ты думал, что мы будем делать, когда приедем? — вдруг спросил Фредди.

— Сначала надо доехать, — Джонатан поправил зеркальце, оглядывая дорогу сзади, и вернул его на прежнее место. — А там… Сразу к парням, грузим их с семьями в кузов и назад.

Фредди кивнул и усмехнулся.

— А если их нет дома?

— Джексонвилль не такой уж большой город, найдём. Но сначала посчитаемся с Бобби.

— Сначала? — переспросил Фредди. — А если там уже… сортировка?

Джонатан удивлённо посмотрел на него.

— У нас автоматы и деньги, вылезем в любом варианте. И с каких пор ты стал думать о "если"?

— С тех самых, как узнал о мозговом штурме. И ещё пораньше, — Фредди говорил, глядя прямо перед собой. — Ты сам учил меня заглядывать не на ход, а на игру вперёд. Мне не нравится, что нас застали врасплох. Сонными.

Джонатан кивнул.

— Да, второпях трудно сработать чисто.

— Но надо. Чисто, быстро и успешно. Три сразу не получится, Джонни, от чего отказываемся?

— Посмотрим по обстоятельствам. Сейчас нам надо добраться до Джексонвилля. И до темноты.

— Как говаривал Эндрю, голому ежу понятно, — Фредди неопределённо хмыкнул. — А Эркин уточнял. Голому — это бритому?

Джонатан встревоженно посмотрел на него.

— Думаешь, не успеем?

— Не хочу думать, — отрезал Фредди и вдруг, страшно выругавшись, бросил машину за обочину, в заросли, Джонатан схватился за ручку.

Вцепившись в руль обеими руками, Фредди гнал грузовик между деревьями, подминая кустарник, и вдруг остановился и заглушил мотор.

— Слышишь, Джонни?

Джонатан кивнул. Он тоже уже услышал гул множества моторов.

— Армейские, — он не спрашивал, но Фредди кивнул.

— Колонна. Машин десять. Переждём и будем пробиваться на Старое шоссе.

— Как думаешь, Фредди, кто это?

— Проверять не намерен, — Фредди выкинул в окно изжёванный окурок. — Кто всё это крутит? Паук? Со сроками обманули всех. А с остальным?

— Со сроками сделали чисто, — задумчиво ответил Джонатан. — Поверили все. На День Империи провели репетицию. Проверили реакцию. Решили, что русские не успеют вмешаться или не будут вмешиваться, пока их не трогают. Поэтому вот так, снизу от лендлордов и прочих… И начали на Хэллоуин, чтоб к уходу русских, помнишь, как там, восстановить порядок. Листовки отпечатаны в типографии. И рвануть по всей Империи разом… Хороший замах, Фредди, но… но посмотрим, как стукнут.

Фредди кивнул и мягко стронул грузовик. Теперь он вёл его плавно, словно крался между стволами.

Первого… потерпевшего они нашли уже через два квартала. Немолодой белый мужчина лежал на боку, поджав к животу ноги и закрыв лицо руками. Вокруг головы большая чёрно-красная лужа. Доктор Рудерман наклонился над ним, пощупал запястье, выпрямился и покачал головой.

— Бедняга. Мы уже не нужны, девочки.

И пошёл дальше. Маша и Даша догнали его и снова пошли рядом.

— Кто его? — спросила Маша.

— Вы его знаете? — тихо сказала Даша.

— Это неважно, девочки, — строго ответил доктор. — Это совсем не важно.

Помедлив, они кивнули. Заметно потемнело. Подняв голову, Маша увидела чёрную узкую полосу, перечеркнувшую солнце и неспешно расширявшуюся над домами.

— Пожар? — спросила Даша.

— Да, — кивнул доктор. — Всё, как всегда.

И снова они кивнули. Да, это они уже видели. Ну, не совсем это же, но такое же. Пожары, выстрелы. Их угоняли. Цепь безликих в форме, выталкиваемые из домов люди, детский плач, крики боли и торжествующий гогот… Маша тряхнула головой. Да, всё это было. Но сейчас они взрослые и если что, постоят за себя.

Андрей вёл Алису, зорко поглядывая по сторонам. Потемнело как. Вечер уже, что ли? Нет, дым от пожаров. Хреново. Из дома они убрались вовремя, теперь бы прорваться в Цветной. Ах, чёрт, опять свора.

Переждав патруль самообороны за чьей-то живой изгородью, пошли дальше. Выстрелы всё чаще, злые крики… Андрей сверху посмотрел на семенившую рядом Алису. А хорошо держится малышка, ишь как старается. Ничего, доберёмся. Опять впереди шум. Андрей остановился, оглянулся. И сзади голоса. Тоже свора. Так, значит, теперь бегом через дворы. Он взял Алису на руки.

— Держись малышка.

И побежал.

Свора лезла в Цветной бестолково и шумно. От неё отбивались камнями, палками, ножами. Горели дома на границе Цветного квартала, и от дыма заметно потемнело вокруг. Женщин и детей спрятали в глубине квартала. Там было несколько домов покрепче и с большими подвалами. Когда свора отступала, отходили к разожжённым посреди улицы кострам, что-то жевали, пили воду из жестяных кружек, кто мог бегали проведать своих, кто-то падал на землю и засыпал.

Эркин, осунувшийся, с тёмным от копоти и отчаяния лицом, сидел на поваленном фонарном столбе, устало глядя на улицу, на валявшиеся трупы в форме. Своих они после каждой стычки оттаскивали назад. И уже там, в одном из домов над трупами причитали и выли женщины.

— Отдыхаешь?

Эркин молча вскинул глаза на остановившегося рядом высокого светловолосого мужчину в армейской куртке и тут же опустил их. Белый, а пошёл с ними. Это он показал, как делать завалы, перегораживая улицу, и помог отбить первый самый страшный штурм.

Мартин Корк сел рядом. Он схлестнулся со сворой из-за Гвен, работавшей приходящей служанкой у его соседей. Гвен развешивала бельё на заднем дворе, когда туда вломились трое из самообороны. Развлечься им приспичило. На крик Гвен прибежал Мартин. Девчонку он отбил, Гвен кинулась в дом, но те сволочи заперлись изнутри и не впустили её. Мартин увел Гвен к себе. А через полчаса, когда жена Мартина уже переодела Гвен в своё и они обсуждали, что Мартин, как стемнеет, проводит её до Цветного, трое побитых Мартином привели дружков. Отомстить. А там… Мартин вздохнул и покосился на сидящего рядом индейца. Если бы не этот парень… лежать бы ему сейчас рядом с женой и Гвен, силён парень в драке, недаром об индейцах такая слава.

— У тебя… остался кто в городе?

— Жена. И дочь, — разжал губы Эркин. — Брат за ними пошёл. Ещё утром.

Он впервые вслух так их назвал.

Мартин кивнул.

— Может, отсиживаются где.

Эркин благодарно улыбнулся. Мартин говорит, а сам не верит. Крепкий мужик, такое пережил и держится…

…Они бежали с рынка в Цветной. Им квартала два оставалось, когда услышали крик. Что их дёрнуло свернуть? Но поспели. С десяток сворников насиловали двух женщин — белую и негритянку — а ещё двое держали этого мужика. Чтоб смотрел и видел. А их всего пятеро. Но кто-то ахнул:

— Трамвай!

И они кинулись на свору. Молча. Он сразу завалил одного из державших, от второго тот сам уже отбился. И их стало шестеро. Свору они добили. Но женщины были уже мертвы. Они занесли женщин в дом, положили на пол в холле, накрыли простынями, а этот натянул куртку, достал из тайника в шкафу пистолет и пошёл с ними…

…Эркин снова покосился на него.

— Я Эркин. Меня ещё Меченым зовут.

— Мартин. Мартин Корк. Подымим?

— Не курю я, — извиняющимся тоном сказал Эркин.

Мартин кивнул.

— Ладно. Обойдёмся.

К ним подбежала девчонка — Эркин узнал "кофе с устатку" — сунула им в руки по куску хлеба и убежала. Мартин поднёс ломоть ко рту, но прислушался и встал, сунув хлеб в карман. Вскочил на ноги и Эркин, свистнул, поднимая остальных.

Но из-за домов им ответили свистом, а потом и сами показались. Трое пошатывающихся, поддерживающих друг друга брели к завалу, обходя трупы. Эркин поднялся на завал, огляделся. Не увидев близкой опасности, махнул рукой и побежал навстречу идущим. Его догнали ещё трое из ватаги Арча. Раненым помогли перебраться через завал и окружили плотной толпой. Двоих Эркин узнал сразу: сталкивался, крутясь по городу на мужской подёнке, а третий… вроде дворником где-то в центре.

— Ну что?

— Что в городе?

Они рассказали. Свора рыщет по всему городу, творят…. страшное. Цветных, считай, нет, кто мог уже удрал, так они белых давят… ну, кто человек… списки у них… вот по спискам идут… и на улице… да, окружают — и всё… Кто за хозяином думал отсидеться, так всё равно… приходят… насилуют, не глядя, им уже и раса по хрену… полиции не видать…

— Ладно, — прервал их рассказ Арч. — Идите, перевязывайтесь.

И опять тревожный свист сорвал их. Свора? Да, вон колготятся. Мартин шлепком по макушке осадил слишком высунувшегося Длинного и рявкнул:

— В упор подпустим.

Эркин вытащил и приготовил нож, занимая своё место. Захлопали выстрелы. Горланя "Белую гордость", свора пошла на штурм баррикады, преграждающей доступ в Цветной квартал.

Рассел шёл по городу, не узнавая. Ни его, ни себя, ни окружающих. Выйдя тогда из дома, он намеревался идти сразу в контору к Джен, но не прошёл и десятка шагов, как натолкнулся на счастливого хохочущего Перри с десятком затянутых в ремни парней.

— Наш день, Рассел, — обнял его Перри. — Я всегда верил, что он придёт. Ты почему не в форме? Ладно, всё по фигу! Пошли с нами.

И он, как под гипнозом, пошёл с ними, потом… всё путалось. Он куда-то бежал и не мог сейчас вспомнить: гнался за кем-то или убегал. Перри со своими куда-то делся. А нет, они остались в каком-то баре проучить хозяина, что вздумал цветных обслуживать. А о нём вроде забыли, и он ушёл. Оцепление между кварталами пропускало его, и он почти дошёл до дома Джен.

Эта улица была тиха и пустынна. Обитатели домов — белая беднота, но ещё не "белая рвань", а чуть-чуть получше — дрожали по своим халупам. Он прямо ощущал эту дрожь и брезгливо сморщился. Этим всё равно: русские, Империя, цветные, чёрт ли, дьявол ли… своя шкура дороже всего. Он остановился, закуривая, на очередном перекрёстке и краем глаза поймал мелькнувшего по параллельной улице высокого беловолосого мужчину, кажется с ребёнком на руках. Идиот — нашёл время для семейной прогулки. И трус. Без шляпы, чтобы издали видели его расу.

Калитка дома Джен была закрыта. Девочка наверное дома, а этот чёртов спальник наверняка на рынке, всех цветных сгоняли туда. Расспросить соседей? Мараться об это трусливое дерьмо? Нет, в контору. Там Джен в безопасности, и если найти Нормана…

Он снова шёл по улицам, уже плохо сознавая, куда и зачем идёт.

Женя сидела за своим столом, глядя перед собой остановившимися потухшими глазами. Вокруг входили и выходили какие-то люди, о чём-то говорили, даже смеялись, Она ничего не слышала и не понимала. "О ней позаботятся". Что означали эти слова Нормана? Как она посмела оставить Алису одну? Надо было взять её с собой сюда… это не положено, но в таких обстоятельствах… или остаться дома самой… Нет, всё это не то, не то… Надо…

— Джен, — Рози осторожно подсела к ней. — Джен, может, это и не так страшно.

— Что "это"? — медленно, как просыпаясь, спросила Женя.

— Ну, — Рози потупилась. — Все говорят по-разному.

Женя кивнула. Да, она уже слышала… разное. В городе пожары, стрельба, наверняка грабежи и прочие бесчинства. Алиса… Эркин… Где они? Что с ними? Да, она думала, что надо…

Женя почувствовала на себе чей-то взгляд, вздрогнула и подняла глаза. В дверях их комнаты стоял Эдвард Сторм. И смотрел на неё. Она не сразу узнала его. А узнав и вспомнив… встала и подошла к нему.

— Здравствуйте, Эд.

— Здравствуйте, Джен, — протянул он её руку. — Рад вас видеть.

— Я тоже, — кивнула Женя. — Я бы хотела поговорить с вами.

— Ну, Джен, к чему такие церемонии? — рассмеялся Сторм. — Сейчас я выполню кое-какие поручения, и мы отлично поболтаем.

— Хорошо, — кивнула Женя.

— Ага! Вот и моё поручение, — обернулся Сторм. — Норман, на минуту.

Норман остановился, холодно оглядывая Женю.

— В чём дело?

— Велели не задерживать вторую стадию, — небрежно сказал Сторм.

Норман нахмурился.

— Серьёзные разговоры не ведутся… — он опять посмотрел на Женю, — при посторонних.

Женя ответила ему безучастным взглядом. Её лицо и поза… она ждёт, пока её собеседник закончит скучный мужской разговор и вернётся к ней.

— Ну, это пустяки, — рассмеялся Сторм. — Не будь таким служакой, Норман. Начальство всегда любит мелочную опеку. А в настоящем деле… для успеха нужна инициатива, а не исполнительность.

— Всё идёт строго по плану, — сухо ответил Норман. — И если это всё…

— Не смею задерживать, — шутливо щёлкнул каблуками Сторм и повернулся к Жене. — С делами закончено, Джен. Где бы нам спокойно поболтать? Чтобы нам не мешали.

— И чтобы под рукой был бар, — улыбнулась Женя, — не так ли?

— Вы умница, Джен, — кивнул Сторм. — Конечно, туда. Идёмте.

Он взял Женю под руку и повёл по коридору, ловко лавируя между людьми в форме самообороны.

— Но… — Женя нерешительно замедлила шаг, — я не знаю, кто там, ну…

— Не беспокойтесь, Джен, — Сторм нежно сжал её локоть, увлекая вперёд. — Там будем мы.

Рози недоумевающе посмотрела на миссис Стоун.

— Вы… вы можете это понять? Ведь, только что, она была в таком состоянии… Я боялась за её рассудок, и вдруг…

— Если вы не понимаете, Рози, — резко ответила миссис Стоун, — то молчите.

Сторм привёл Женю в конференц-зал. Там было тихо, только два юнца в форме благодушно курили, развалившись в креслах и положив ноги в начищенных до зеркального блеска сапогах на маленький стол с телефонами. При появлении Сторма и Жени они не изменили позы, но благодушия заметно поубавилось. Сторм, не обращая на них внимания, подвёл Женю к большому столу и усадил.

— Сейчас что-нибудь сообразим, Джен. Вы, как я помню, не любите резкого начала.

Женя улыбнулась и кивнула.

— Увертюра бывает привлекательней оперы, согласен, — продолжал Сторм.

Юнцы убрали ноги со стола, затем встали. Сторм открыл вделанный в стену бар и стал перебирать стоящие там бутылки. На юнцов он по-прежнему не смотрел, но они уже шли к двери. Один из них, правда, похабно подмигнул Жене, а второй отпустил шуточку насчёт стола, такого просторного, что и десяток поместится. Женя сделала вид, что не замечает их, а Сторм был занят коктейлями.

Подав Жене высокий стакан с каким-то… пёстрым и слегка пузырящимся содержимым, Сторм приветственно поднял свой.

— А я, с вашего разрешения, бренди.

— Пожалуйста, — улыбнулась Женя, пригубив кисловатое освежающее питьё.

— Ну, и о чём вы хотите спросить меня, Джен? — Сторм отпил и не спеша пошёл к ней. Проходя мимо двери небрежным, как бы случайным движением закрыл замок и спустил предохранитель. Сел на соседний стул. — Хотите, я вам расскажу о стадиях? Первая началась утром. Всех цветных локализуют в нескольких местах. У нас это Цветной квартал и рынок. Выполнено. С небольшим нюансом, но это не столь важно. Оттуда их отправят на сортировку и торги. Вторая стадия — это прочёсывание, выявление и концентрация всех сомнительных, недоказанных, условных, помесей, затем их сортировка и ликвидация бесперспективного контингента, — Женя слушала внимательно и очень спокойно. Сторм улыбнулся. — Да, я забыл о нулевой. Все выходы и выезды из города блокированы ещё ночью. Как и телефонная связь. Провода резать, конечно, не стали. Зачем беспокоить русских раньше времени, но у всех телефонов посты. Русских не трогаем. У них своя жизнь и свои порядки, а у нас всё своё. Когда они узнают, то всё уже будет сделано. Бесхозных цветных нет, жаловаться некому и не на что. И это по всей стране, Джен.

Женя кивнула.

— Я вижу, у вас всё продумано.

— Провал возможен на любой стадии, Джен, — улыбнулся Сторм.

Женя отпила, встала и пошла со стаканом в руке вокруг стола, рассеянно ведя пальцем другой руки по полированной столешнице. Сторм наблюдал за ней с улыбкой, настороженно сощурив глаза.

Андрей остановился, прислушиваясь. Крики, выстрелы, треск горящего дерева со всех сторон. Кольцо. И самое поганое, что, похоже, гонятся именно за ними. Хреново. И получается… Он не додумал, услышав совсем близко грохот сапог.

Андрей метнулся к бурно разросшейся живой изгороди между двумя домами и упал на землю, прикрывая собой Алису.

— Точно, я его видел, — голоса звучали уже совсем близко.

— Спьяну тебе…

— Я эту сволочь ещё весной приметил, — горячился один. — Расу не сохранил, а туда же…

— К ногтю такого!

— Он вроде не один был…

— А с кем?

— С ребёнком… — это прозвучало неуверенно, с сомнением.

— Щенка к ногтю, — заржало несколько голосов.

— Если девка, потешимся….

— И с пацаном можно…

— А этого?

— К ногтю подонка.

— И ублюдка туда же…

— Как сквозь землю провалился.

— Давай до угла и обратно прочешем.

Голоса стали удаляться.

Андрей сел, поднял Алису и, засовывая в карманы её пальто свёртки с документами и шалью, зашептал:

— Ползи под кустами на ту улицу. Повернёшь там налево и не сворачивай. И прямо, и прямо. Я догоню.

И услышал ответный шёпот:

— Там Эрик?

— Да. Пакеты не потеряй. Отдашь Эркину. Или маме. Поняла?

Андрей осторожно коснулся губами её щеки и подтолкнул.

— Скорей, Алиса.

Алиса молча полезла в указанном направлении. Ей даже пригибаться особо не пришлось. Выждав, пока она доберётся хоть до середины, Андрей выполз из-под кустов и выбежал на улицу. Сейчас они повернут обратно и увидят его, вот он и возьмёт их на себя. Алиса доберётся, там по прямой. Одна она и дойдёт, а с ним… Повернули!

Андрей громко ойкнул и побежал.

— Вот он! — крикнули за спиной. — Стой, ублюдок!

Добежав до угла, Андрей упал на руки, пропуская над головой пулю, вскочил и побежал дальше. Главное — увести их от Алисы. До Цветного ей там по прямой. Дойдёт. Крики и топот за спиной нарастали. Увязли, гады, ну и поводим их сейчас на верёвочке. Растрясётесь ловить.

Рассел остановился и, как очнувшись, заморгал. Он опять у дома Джен. Калитка закрыта, но центральные ворота приотворены. Ну-ка… Он протёр лицо ладонью, как это делает внезапно проснувшийся человек, и уже иным, твёрдым шагом пошёл к воротам.

Во дворе он сразу прошёл к двери Джен, дёрнул, толкнул. Заперто. Постучал. Ему ответила тишина. Электрический звонок в этом квартале излишен. Он постучал ещё раз.

— Вы опоздали, мистер, — сказал за его спиной приятный старческий голос.

Рассел резко обернулся. Пожилая, нет, старая женщина в безукоризненно элегантном, но тоже старом костюме смотрела на него выцветшими голубыми глазами спокойно и даже участливо.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ничего, кроме того, что сказала, — пожала она плечами. И этот жест, всегда казавшийся Расселу несколько вульгарным, у неё вышел элегантно. — Вы опоздали.

— Да, — к ним подошла старуха в мешковатой кофте и перекрученных чулках на старчески оплывших ногах. — Девчонку уже забрали. А ни она, ни индеец с утра не появлялись.

Рассел медленно кивнул. Да, правильно, вторая стадия. Всё ясно.

— Ясно, — повторил он вслух. — Благодарю.

— Не стоит благодарности.

— Да это ж пустяки, — толстуха в кофте хихикнула. — Накладки всегда бывают.

Рассел вежливо прикоснулся к полям шляпы и пошёл к выходу. И уже у ворот старуха в кофте догнала его.

— Я насчёт заявок хотела узнать.

Рассел брезгливо поморщился.

— Это не ко мне. Простите, спешу.

Элма Маури презрительно сплюнула, когда он вышел за ворота, и пошла к себе. Значит, Эллис в самом деле забрали на сортировку. Иначе этот бы стал выяснять или даже спорить. Да, жаль. Эллис совсем не плохая девочка. Беленькая и воспитанная. Джен слишком тёмная для сортировки, её наверняка к ликвидации, а Эллис могли бы отдать…

— Вы и в самом деле думаете получить этого индейца?

Элма Маури улыбнулась. Старая Дама внимательно смотрела на неё, ожидая ответа.

— Нет, конечно. Такой работник и красавец к тому же мне не по карману. Жалко Джен.

— Да, — кивнула Старая Дама. — Очень жалко.

Рассел шёл теперь быстро и уверенно. Значит, дочка Джен на сортировке. Скоты, грязные тупые скоты. Как сказать Джен об этом? Запах дыма и крови. Как тогда, зимой…

…Он гнал машину на пределе, не обращая внимания ни на воронки, ни на разрывы, и уже тем более на дорожные знаки. Эта наглость, да ещё жёлтый в чёрной рамке номер спасали его от патрулей и застав. А может, просто всё рушилось и всем уже на всё плевать, выжить бы самому. Он слышал о ликвидации питомников, распределителей, лагерей, Паласов, да дай волю СБ, она всё ликвидирует, но никак не думал, не мог подумать, что "всё" означает и отца. Да, питомник ликвидируется со всем контингентом и персоналом, но что отца расстреляют и сожгут наравне… что он не сможет даже отличить труп отца от трупов… материала… и ничего, ничего, ничего… будто и не было…

…Рассел остановился и долго, ломая и разбрасывая спички, закуривал. Тогда он решил спасти дело отца, его труды, его книги. И сделал. Добрался до дома, их старого дома. Имея коттедж в Центре, отец сохранял их дом. Там никто не жил, но всё было так, будто хозяева только что вышли и вот-вот вернутся. Рассел помнил, как он приехал туда. Не глуша мотор, оставил машину на улице и вбежал в дом, в отцовский кабинет, покидал книги и брошюры в свой ещё школьных времён портфель, отнёс его в машину и… уехал, не зашёл ни в свою комнату, ни в спальню матери. Не смог. Сразу уехал. В миле от дома навстречу ему пронеслась грузовая машина-фургон с эмблемой СБ, и он сразу понял, куда и зачем они едут. Его дома, как коттеджа отца, как, скорее всего, его собственной квартиры, как Исследовательского Центра, как всего, чем они — он и отец — жили, уже не существует.

Рассел снова остановился и огляделся. Куда он идёт и зачем? Сумерки или дым от пожаров? Да, он шёл к Джен. Чтобы сказать ей о дочери. Пусть лучше узнает от него, чем от них. Безумцы. Хотят вернуть прошлое. Что ж, они вернули его. Да, надо к Джен. Она не заслужила такого. Чтобы в такой час рядом с ней не было ни одного сочувствующего.

На Старое шоссе они выбрались благополучно. Постояли в зарослях, прислушиваясь к свистам и щёлканьям птиц и шелесту листвы. Наконец Фредди осторожно стронул грузовичок. Они плавно перевалили через оплывший заросший кювет, развернулись на узкой выщербленной полосе и поехали.

— Если это были русские, Фредди, то есть шанс.

— Мг, — Фредди выплюнул окурок и, держа руль одной рукой, закурил. — У нас тогда самый реальный шанс встать к стенке.

Джонатан кивнул. Вляпаться в русскую заставу на грузовике, набитом оружием… да, шанс слишком реален.

— Будем надеяться, просёлки они не перекроют.

— Будем, — кивнул Фредди. — О Старом шоссе мало кто знает. И ещё на то, что русские полицейский "рыгун" от армейского "крикуна" отличают.

— Резонно, — кивнул Джонатан и решительно вытеснил его из-за руля. — Отдохни.

— Будешь осторожничать, врежу, — пообещал Фредди, закрывая глаза.

— Угробим грузовик, пешком придётся, — спокойно ответил Джонатан, аккуратно объезжая старую промоину.

К обеду пошли раненые. Крис передал дежурство Солу и побежал в приёмный, помогать Аристову.

— Ага, хорошо, — кивнул Аристов, увидев его уже в глухом белом халате. — Подготовь к осмотру.

Кивком показал на стоящие на полу носилки с окровавленными телами и продолжил осматривать робко стонущего молодого негра с пулевым в грудь навылет.

Крис склонился над ближайшими носилками. Да, женщина, топтали её, что ли, по волосам глядя, белая. Надсекая скальпелем, он осторожно отделял окровавленные лоскуты платья и белья, стирая ватным тампоном с перекисью кровь. Женщина продолжала стонать, но уже иначе. Крис прикусил изнутри губу. Вот же… помирать собралась, а одно на уме.

— Готово? — подошёл к нему Аристов. — Ну, как вы? В порядке? — и по-русски Крису: — Всё правильно. Молодец.

Женщина широко открыла синие сразу и страдающие, и счастливые глаза.

— О, доктор, о… — она задохнулась.

— Всё ясно, — кивнул Аристов, быстро пробегая пальцами по её телу. — Повернёмся на бочок.

Крис осторожно подсунул руки под её лопатки и ягодицы, приподнял. Женщина всхлипнула.

— Отлично. Вам здорово повезло, — и опять по-русски: — В перевязочную.

Майкл помог Крису переложить женщину на каталку. Её вздохи теперь никак не походили на те стоны, которые они слышали вначале, когда она ещё ждала своей очереди на осмотр. Майкл повёз каталку в перевязочную, а Крис подошёл к следующему.

— Всё правильно, — повторил Аристов, искоса быстро поглядев на его работу.

Полуседой мулат, дрожа от напряжения, сдерживал крик, пока Крис осторожно выпутывал его сломанную руку из лохмотьев рубашки.

— Эй, парень, осторожней, — не выдержал мулат, — она у меня одна.

— Рука или рубашка? — спокойно спросил Крис, заводя под руку шину.

Мулат заставил себя улыбнуться, но лежавший прямо на полу парень-трёхкровка с окровавленной головой фыркнул и тут же испуганно покосился на Аристова.

— Ну вот, — Крис помог мулату встать. — На рентген?

— Да, — ответил Аристов.

Он вроде даже не поглядел на них, но Крис знал, что доктор Юра видит всё и сразу.

— Спокойно, — Крис повёл мулата к двери. — Всё в порядке, легко отделался. Майкл, на рентген.

— Понял, — Майкл легко закинул здоровую руку мулата себе на плечи. — Пошли.

— Парни, — хриплый шёпот прервался полустоном-полувсхлипом. — Руку мне не отрежут?

— Нет, — ответил Майкл.

Аристов коротким жестом показал Крису на белого парня, испуганно косившегося по сторонам. Крис кивнул и наклонился над парнем. Рубашка, штаны, всё в крови. Ножевые? Похоже, так. То-то трясётся. А это что?

— Юрий Анатольевич, — сказал он по-русски. — Полостные.

— Иду, — сразу откликнулся Аристов.

Андрей обшарил взглядом стены и беззвучно выругался. Убегая от своры, он заскочил в этот склад и залёг между ящиками. Потерять они его потеряли, но уже битый час стоят у входа, а второго тут нет. Вот залетел! Ну, суки поганые… ему же ещё Алису догонять, а потом за Женей… ну, вы дотреплетесь… О чём они говорили, он не слушал. Охранюги они охранюги и есть, кто скольких да как пристукнул, да каких баб насиловали. Ладно, не каплет, можно и подождать. Когда-нибудь да надоест, уберутся, или начальство дёрнет, А нет… пусть только стемнеет, сам уберёт…

Женя допила свой стакан и задумчиво оглядела его. Теперь она стояла напротив Сторма, и их разделял огромный стол. Ни перепрыгнуть, ни перевернуть…

— Спасибо, Эд, но мне хотелось бы, — она лукаво улыбнулась, — чего-нибудь покрепче.

— Желание леди — закон для джентльмена, — весело улыбнулся Сторм.

Он встал и, оставив свой стакан на столе, пошёл к бару.

— Сейчас я вам сооружу чего-нибудь… чего-то такого этакого… и такого, и сякого…

Пока он, мурлыча какую-то песенку, рылся в баре, Женя по возможности бесшумно отошла к столику с телефонами. Ещё зимой, сразу после капитуляции для связи с комендатурой поставили отдельный тёмно-красный телефон, а номер крупно написали и к нему приклеили. Чтобы никто случайно не позвонил и чтобы демонстрировать свою лояльность любым проверкам. Женя спокойно сняла нужную трубку и, зажав ладонью мембрану, чтобы он не услышал гудка, набрала номер.

Когда Сторм с полным стаканом обернулся к ней, в трубке щёлкнуло. Она ощутила этот щелчок и поднесла трубку к уху.

— Гатрингс. Комендатура, — сказал устало официальный женский голос.

Сторм переложил стакан в левую руку и очень медленно, очень плавно, будто боялся спугнуть, вынул правой рукой из-за борта пиджака пистолет и поднял его, целясь в Женю.

— Говорит Джексонвилль, — Женя говорила по-русски, неотрывно глядя в круглое чёрное пятнышко дула. — В городе погром, резня. Белая Смерть убивает всех. Они в форме самообороны.

Связистка щёлкнула переключателем на первом же русском слове, и теперь женский голос, звенящий от сдерживаемых слёз, гулко отдавался под потолком штаба. Все замерли, и только катушки магнитофона, фиксирующего все звонки и разговоры, бесшумно вращались за стеклом футляра.

— Помогите. Может, успеете хоть кого-нибудь… Город оцеплен, никого не выпускают…

— Заткнись, шлюха! — ворвался мужской голос по-английски. — Что ты им сказала?

Грохнул выстрел, женщина вскрикнула. Недолгая тишина, и тот же мужской голос сказал по-английски:

— Это была шутка. Хэллоуин. Ха-ха!

И щелчок конца связи.

Телефонистка закрыла лицо руками.

— Колонна на марше? — стоявший у карты полковник не ждал ответа. — Вот вам и здешнее гнездо. Берите наружным кольцом.

— Есть!

Сторм положил трубку на аппарат.

— Каждый дурак совершает за всю свою жизнь один умный поступок. Но только один.

Женя молча смотрела мимо него, словно не замечала, как жёстко держит её Сторм. Она ждала выстрела, но всё равно закричала, когда пуля ударила в стенку рядом с телефоном, выронила трубку и отскочила. Но броска Сторма через стол к ней она не ждала. И этой хватки, заломившей ей обе руки за спину и больно сжавшей запястья, тоже.

Сторм убрал пистолет, продолжая сжимать её руки, и освободившейся правой рукой рванул её блузку так, что с треском отлетели пуговицы и обнажилась грудь.

— И я намерен совершить его. Пошли, красотка.

Он подвёл Женю к двери, раздавив по дороге остатки стакана, и вывел в коридор. Их встретили крики, но до Жени они как-то не доходили.

— Ну-ну, джентльмены, — ухмылялся Сторм, — не все сразу, времени у нас достаточно.

Рассел только вошёл и остановился у дверей, не понимая, не желая понимать происходящего. Он видел, как Сторм провёл мимо него Джен, растерзанную, не похожую на себя. Тёмные глаза Джен невидяще скользнули по нему. И он понял, что Джен не узнала его. Следом валила орущая улюлюкающая толпа…

Рассел почувствовал, что ему нечем дышать.

— Вы довольны?

Он резко обернулся. Опять эта карга?!

— Чему обязан, миссис Стоун?

Она не успела ответить. Вдруг откуда-то вынырнул Сторм и дружески обнял Рассела за плечи. Миссис Стоун сразу куда-то исчезла.

— Рад тебя видеть, Рассел. Ты чего такой, — Сторм заботливо улыбнулся, — невесёлый? Устал? Береги силы. Главное — впереди.

— Что? — наконец смог выдохнуть Рассел. — Что… с ней?

— А-а, ты о Джен, — не сразу понял Сторм. — Дура, пыталась позвонить.

— Кому?!

— Возможно, русским. Но дозвонилась, — Сторм подмигнул стоящим вокруг, — покойным родителям. Те уже ждут и встречают.

Слушатели одобрительно заржали.

— А на чём поедет? — поддержал шутку кто-то в форме.

— На трамвае, — хохотнул Сторм. — Самый надёжный транспорт.

— С прицепом! — ржали вокруг.

— Сторм, — Рассел вцепился в его рукав. — Послушай, мне надо…

— Извини, — не дослушал его Сторм, — в трамвае уже битком, начальство на лучших местах. В этом уже мест нет. Но в ближайший устрою. По-приятельски.

Рассел оторопело, не узнавая никого, озирался. Хохочущие красногубые слюнявые рты…. Холодные глаза Сторма… Что он здесь делает? Почему он с ними? С ними… Рассел резко повернулся и рванул дверь. Холодный вечерний воздух обжёг лицо. Когда-нибудь этот проклятый день кончится?

Ну, когда-нибудь, всё это, этот кошмар должен же закончиться. Он больше не может… не может…

Алиса стояла на перекрёстке, прижимая к себе баульчик. Андрей сказал: налево и прямо, и прямо. Но уже несколько раз приходилось убегать и прятаться в кустах, и куда теперь идти совсем непонятно. Уже темнеет, скоро мама придёт с работы, а она ещё на улице. Пальто испачкала, чулки порвала. Мама будет сердиться. Нет, лучше идти к Эрику. Как сказал Андрей, в Цветной квартал. Но она не знает, ни где дом, ни где Цветной. Алиса стояла и ждала чего-то. Потом вздохнула и пошла наугад. Крики и выстрелы уже не пугали её. Когда они близко, надо спрятаться под кустами и переждать, а когда далеко — это не страшно. И когда ничего не понимаешь, тоже… не страшно. Она совсем не боится, ну, вот нисколечко, ну, ни чуточки…

На Старом шоссе они никого не встретили. Но пробираясь по разбитой ненадёжной дороге, потеряли много времени. Быстро темнело, и пришлось включить фары.

— Приедем ночью.

— Заткнись, Джонни, — попросил Фредди, напряжённо вглядываясь в сгущавшиеся сумерки. — Ну, ладно, дальше, как ни крути, а придётся здесь.

Джонатан кивнул. В темноте по бездорожью они точно грузовик посадят. Но… парни крепкие, до темноты должны продержаться. В имениях, мимо которых они ехали, было тихо. Так тихо, что не поймёшь: обитаемы ли. Но это не их проблемы.

Фредди вывел машину на шоссе и плавно, чтобы не рявкать мотором, стал набирать скорость, ощупывая фарами дорогу. Ещё часа четыре.

— Если там кольцо…

— Все проулки не перекроешь, Джонни, Ну, своротим пару изгородей.

Джонатан кивнул. Да, если въезды перекрыты, придётся пробиваться нахрапом. Шоссе пусто, и Фредди стал прибавлять скорость.

— Пожуй пока, Джонни.

Джонатан и достал из ящика под приборной доской свёрток с сэндвичами.

— Когда ты успел?

— Это так важно, Джонни? — пожал плечами Фредди. — Сам не помню. Кажется, я всего два одеяла взял.

— У парней куртки, — возразил Джонатан, ловко всовывая в рот Фредди половинку сэндвича. — Даже если они без всего выскочили, женщин завернём в одно, а парней…

Фредди дёрнул головой, помогая себе заглотать кусок.

— Вроде там твой пуловер старый был, — наконец прожевал он. — Я его к одеялам кинул.

— Диван и торшер тоже? — спросил Джонатан, разламывая пополам второй и последний сэндвич.

— Они у нас разве есть? — удивился Фредди, решившись оторвать руку от руля и взять сэндвич. — Ну, держись, Джонни. Этого моста нам не миновать.

Джонатан кивнул, скомкал и выбросил в окно бумагу от сэндвичей.

— Пойдём на таран?

— Посмотрим по форме.

Впереди показалась громада моста. Фредди включил дальний свет — только не хватает врезаться в ограждение — и бросил машину вперёд. Тёмная бесформенная масса на обочине… вроде блеснул металл… не останавливаться, пока не начали стрелять, не останавливаться…

Машина влетела на мост, если там заграждение — на таран, иначе… нет, чисто… ну, вперёд…!

Они уже съезжали с моста, когда из кустов выехал армейский мотоцикл с тремя в форме и покатил к мосту.

— Прорвались!

— Рано, Джонни. Что сзади?

Джонатан стал маневрировать зеркальцами.

— Ну?

— Что-то… нет… ах, чёрт! Мотоцикл!

— Уходим, — спокойно решил Фредди, прибавляя скорость.

Джонатан кивнул. Теперь добраться до перекрёстка, а там опять на просёлок или целиной…

— Ты форму не видишь?

— Он держит дистанцию, Фредди.

— Повели, значит, — Фредди выругался. — Ну, ладно.

Наконец убрались сволочи, суки недорезанные. Андрей осторожно подобрался к дверям, прислушался. Стрельба, крики по всему городу. Чего русские чухаются? Темно же уже. Или — его вдруг как обожгло — или не знают? Город же оцеплен. Ах, чёрт, совсем хреново выходит.

Даша и Маша сидели рядом на крыльце дома, в котором уложили раненых. Пока затишье, можно и передохнуть. Всё-таки они добрались…

…Они перевязывали голову очередному найденному на улице раненому. Могучий негр только покряхтывал от боли, пока Даша накладывала повязку. Доктор Рудерман, осмотрев раненого, велел им забинтовать его и отошёл на середину улицы. А они сидели на газоне перед чьим-то домом. Негр, сначала перепугавшийся до полусмерти — это Маша заметила, что кто-то шевелится в кустах — уже успокоился и всё пытался их убедить, что он в порядке.

— Молчи, — строго сказала Маша.

— Тебе нельзя сейчас разговаривать, понимаешь? — начала Даша.

Доктор Рудерман резко обернулся к ним.

— Девочки, с раненым в кусты и тихо.

Его тон заставил их всех повиноваться. Они как раз успели забиться под нестриженую изгородь, и Маша собралась окликнуть доктора, когда на улицу вывалилась из-за угла пьяная, горланящая и хохочущая свора. И окружила доктора.

— А ты, жидюга, чего тут шляешься?!

— Воровать пришёл, да?!

— А вот мы сейчас тебя и поучим!

Доктор Рудерман молчал. Молчал, когда они, встав в круг, гоняли его ударами по кольцу, когда сбили с ног и стали топтать и прыгать на нём… А потом, радостно гомоня и смеясь, ушли. Когда их голоса затихли, Маша и Даша вылезли из кустов и помогли выбраться раненому.

Даша закинула его руку себе на плечи.

— Идём.

— Уходите, — выдохнул тот. — Вас тоже…

— Молчи, — Маша быстро переглянулась с Дашей. — Идите, я вас догоню.

Даша повела раненого на задворки. Маша через несколько минут догнала их и встала с другой стороны от раненого.

— Опирайся на меня, ну?

Он молча покосился на них и осторожно положил большую ладонь на Машино плечо. На безмолвный вопрос Даши Маша деловито ответила.

— Потом посмотрим. Может, что и уцелело, — она несла чемоданчик доктора…

…Чудо, что они добрались до Цветного. Чудо, что разбились только некоторые пузырьки. Всё чудо.

Норма Джонс не зажигала света. Свет — приманка. Пока — благодарение Богу — их дом миновали, хотя несколько раз гогочущие компании проходили по их улице. Джинни легла и, кажется, заснула. Лишь бы Джинни не стало хуже.

Норма подошла к окну и осторожно выглянула в щёлку между шторами. Что это? Кто это на их лужайке? Собака? А вглядевшись, ахнула и бросилась к двери. Распахнув её так, что зазвенели стёкла, она сбежала по ступенькам на газон и с ходу опустилась перед маленькой как-то нелепо закутанной в большую шаль девочкой.

— Малышка, что ты здесь делаешь?

Девочка смотрела на неё, и в сумерках было различимо её строгое, даже требовательное лицо.

— Добрый вечер, мэм. Вы не знаете, где мой дом?

— Ты заблудилась? — потрясённо выдохнула Норма. — Зайдём ко мне.

Девочка покачала головой.

— Мама не разрешает ходить без неё. Значит, вы не знаете? — она вздохнула. — А где Цветной квартал, мэм, скажите, пожалуйста.

— Цветной квартал? Зачем тебе Цветной квартал?

— Там… мне надо туда, мэм.

— Нет, — Норма постаралась придать своему голосу надлежащую строгость. — Так поздно маленьким девочкам нельзя гулять. Идём ко мне. Ты переночуешь у меня, а утром я отведу тебя к маме.

— Я не гуляю, мэм, — в голосе девочки звучала какая-то убеждённость, сила, с которой — Норма это почувствовала — ей не совладать. — Я иду в Цветной квартал.

— Вот, налево и на втором перекрёстке направо, — сдалась Норма.

— Большое спасибо, мэм, — девочка сделала что-то вроде книксена. — Спокойной ночи, мэм.

Она повернулась и пошла в указанном направлении. Норма, сидя на земле, бессильно смотрела ей вслед, не замечая охватывающего её холода.

— Мама! — прозвенел голос Джинни.

Норма вскочила на ноги. Джинни в длинной ночной рубашке белым привидением стояла на крыльце.

— Джинни, — бросилась к ней Норма. — Зачем ты встала?

— Как ты могла отпустить её, мама? Как ты могла?

Норма обняла Джинни.

— Ты простудишься, Джинни, иди в дом.

Норма повела её. Джинни подчинялась её рукам, не сопротивляясь и повторяя:

— Мама, как ты могла, мама…

— Идём, девочка, я уложу тебя, укрою. Выпьешь горячего, я сейчас разожгу плиту.

— Нет! — Джинни остановилась, испуганно вцепившись в мать. — Они придут на свет, нет, нет, мама, не надо.

— Хорошо-хорошо, конечно, ты права.

Они прошли в комнату Джинни. Норма помогла ей лечь. Укрыла.

— Ну вот, всё хорошо, маленькая.

— Да, — Джинни всхлипнула. — Посиди со мной, мама.

— Конечно-конечно, — Норма села на край постели.

Джинни высвободила из-под одеяла руку.

— Возьми меня за руку, мама. Мне… — она запнулась. — Я как подумаю… одна на тёмной улице… и они… что они с ней сделают…

— Ну, Джинни, — Норма гладила узкую слабо подрагивающую кисть дочери.

— Мама, а если с ней, как со мной, мама, она же ещё маленькая. Я…

— Не надо, Джинни, не вспоминай. Ты дома. Ты со мной.

— Да, мама, а она…

Андрей вышел со склада, огляделся. Вроде… вроде обошлось… Сделал два шага… В последний момент почувствовал свист рассекаемого палкой воздуха и метнулся в сторону. Удар пришёлся в плечо. Он упал на землю и, крутанувшись — как учил Эркин — вскочил на ноги, выхватив нож.

— Ну, падлы, сколько вас?!

Глядя на рычащий воющий клубок, Джимми Найф удовлетворённо кивнул. Не зря он на этого парня глаз положил. Что ж, если отобьётся… с таким бо-ольшие дела закрутить можно.

Под ногами уже хрипело и булькало несколько… считать некогда и незачем. Кулаки, палки, кастеты, а у него нож. На, получи, гад… Нож мягко входит на всю длину под пряжку ремня, и руки, уже ухватившие за ворот у горла, разжимаются. Ещё один есть. Сколько осталось? Трое? Отобьюсь.

Джимми не спеша достал пистолет и надел на ствол распылитель. Пусть дураки думают, что Джимми Найф, Джимми Нож другим оружием брезгует. Пушкой надо пользоваться редко, но наверняка. Чтоб на тебя и не подумали. Вон Фредди Ковбой, стрелок классный, киллерам киллер, а Крысу проволокой задушил, так на него и не думает никто. Потому как оружие не то. Ну, вот, их двое уже. Сейчас ты, парень, уложишь этого баиньки, и я тобой займусь.

Тяжело дыша, Андрей выпрямился, вытер рукавом залитое своей и чужоё кровью лицо. Отбился. Ну, скоты, падлы, подстерегли, суки, но теперь… добить, что ли, этого, вон хрипит… да нет, пусть подыхает, ещё мараться об него… За спиной что-то тихо щёлкнуло. Андрей резко обернулся на звук и… Он успел увидеть вспышку и зеленоватое метнувшееся ему в лицо облачко. И полетел в темноту, где уже не было ничего, кроме боли и бесконечного падения.

Джимми Найф свинтил распылитель, неторопливо — а куда спешить-то? — разобрал и широким веером разбросал. Найди теперь в околоскладском мусоре неприметные железки, да и некому и незачем их искать, тщательно протёр носовым платком пистолет и вложил его в руку одного из трупов. И только после этого подошёл к лежащему навзничь светлоголовому парню в рабской куртке. Аккуратно носком ботинка выдавил из полуразжавшегося кулака нож. Хороший нож, но наверняка с характерным следом, пусть лежит. Крякнув от натуги — костистый, силу когда наберёт, многое сможет — взвалил тяжёлое тело на плечи и потащил к спрятанному за углом грузовичку. Уложил в кузов, снял и бросил туда плащ, на случай если кровью перепачкал, накрыл парня плащом и ещё брезентом сверху — и чтоб не видно, и чтоб не задохнулся — и сел в кабину. А теперь полегонечку, потихонечку уберёмся отсюда. Русские с минуты на минуту явятся. Придурок клялся, что препарат — надёжнее не бывает. Вырубает на неделю и память чистит. Дескать, многократно проверено в лабораторных и боевых условиях. И до последнего дурашка верил, что откупился. А с беспамятным хорошо дело делать. Ему что скажешь, в то он и будет верить.

За эти месяцы, что он болтался по Колумбии, Чак много увидел, узнал и вспомнил. И лица, и адреса. Кого-то видел у Старого Хозяина, к кому-то опять же с хозяином приезжал в Атланте, в загородные имения, которые не для хозяйства, а для развлечения. А теперь они не все, но очень многие здесь. Сбежали, значит, от бомбёжек и русских. И это он их узнал, а они его если и видели, то в упор не замечали, им все негры на одно лицо. Так что…

Пока ему всё удавалось. Ни один не ускользнул. А пикнуть он им не давал, сразу вырубая голос. Кое-кто, увидев его, сам терял дар речи. А ещё пистолет показать… шлюхи белые, сами раздеться норовят, только бы… А тогда сколько он вытерпел от той сучки белобрысой, жены хозяйской, ещё мальчишкой, вот её бы встретить, то бы потешился, от всей души, а с этими некогда возиться, быстренько прикончить со всем отродьем и дальше. Патрули русские уже по городу шляются, того и гляди накроют, надо спешить, пока патроны не кончились, или русские не накрыли. Это только спальник-недоумок мог к белякам за помощью от беляков же бежать. Нет, беляков давить надо. Всех не всех, но до кого дотянешься и сколько успеешь. Темнеет уже. И патронов всего ничего осталось. И патрули, чёрт бы их подрал. Поближе к Цветному, что ли, взять? Сколько там ещё адресов…?

Когда Эйб Сторнхилл очнулся, было уже темно. И он не сразу понял, где находится. Он лежит… на земле… потрескивает рядом огонь… Огонь? Горит церковь?! И эта мысль заставила его встать на ноги. Да, всё так. Это горит его церковь, вернее, уже догорает. Теперь он всё вспомнил. Они молились. Женщины, мужчин не было, некоторые с детьми. Они пришли за защитой. И вместе с ними он молил Бога о защите. Одна из женщин, прижимая к себе двоих настолько перепуганных, что даже не плакали, малышей, закричала:

— Меня, Господи, возьми лучше меня, а не их! Спаси их, Господи!

Остальные подхватили этот крик. И он присоединился к ним.

— Господи, возьми мою жизнь и спаси их!

А потом ворвались те, пьяные, в форме… и дальше всё путалось. Он попытался защитить, закрыть собой… И вот…

Заслоняясь рукой от жара, он медленно, преодолевая боль в избитом теле, обошёл вокруг церкви. Наткнулся на несколько трупов. В форме. Значит… значит кто-то всё-таки пришёл на помощь. "Господи, прости им, ибо… ибо я уже не могу прощать. Господи, нет…" Он перевёл дыхание. С зимы он помнил, как выглядят сгоревшие заживо. "Спасибо тебе, Господи, этого не случилось". А теперь…

Эйб Сторгхилл оглядел себя. Хотя уже стемнело, он увидел, что его облачение изорвано, в грязи и крови. Он ощупал своё лицо. Опухшее, болезненное. Рот разбит, глаза, скулы… Но он жив, и его место там, в Цветном, рядом с ними. Они унесли и увели своих, а его оставили. Значит, он сам придёт к ним… А погребением этих… Это паства брата Джордана. Пусть он ими и занимается. Души их не уберёг, так пусть тела… А ему надо идти. В Цветной квартал. К своим…

Мартин Корк зарядил пистолет и щёлкнул предохранителем.

— Ну вот, и два магазина в запас. Теперь порядок.

Эркин кивнул и улыбнулся через силу.

— А много мы покрошили.

— Знаешь, — Мартин явно не слышал его. — Я вот восемь лет был на фронте. Убивал, умирал, снова убивал. И теперь думаю: зачем я это делал? Понимаешь? Зачем? Из-за чего была эта война?

Эркин как-то неуверенно пожал плечами.

— Я воевал, — продолжал Мартин, — защищал Империю, порядок, и вот… Хорошо, мы проиграли, пришли русские, всё разрушили… Но я вернулся домой, жена меня дождалась, работы, правда, хорошей не нашлось, но какая-то была. Был дом, была семья. И вот… Решили восстановить порядок. И я потерял всё. Так будь он проклят этот порядок!

Эркин усмехнулся.

— Согласен.

Мартин быстро вскинул на него глаза и кивнул.

— Да, извини, я и забыл, что это было для тебя. И для остальных.

— Ничего, Мартин. Думаешь, ночью не полезут?

— Не знаю. Пока нам везло. С одной стороны лезут. На два фронта мы бы сдохли.

Они сидели у костра, уже по-ночному яркого.

— Это всё шваль, — Мартин ловко сплюнул в костёр. — Им бы пограбить, над беззащитными поизмываться. А как до серьёзного дойдёт… Фронта, сразу видно, и близко не нюхали. Стрелять толком не умеют. И командирами такие же… Ладно, — оборвал он себя. — Кто в охранении?

— Моя ватага, — Одноухий, кряхтя, опустился на землю. — Сколько мы ещё продержимся, — и после мучительной паузы, — Мартин?

— Сколько нас и сколько их, — спокойно ответил Мартин. — Либо мы их передавим. Либо они нас.

— А кого больше? — спросил Эркин.

— Хочется думать, что нас, — ответил Мартин и повернулся к подбежавшему к костру подростку. — Как там?

— Тихо. Только говорят, кто-то на подходе шебуршится.

Мартин встал.

— Пойдем. Посмотрим, кто там… шебаршит.

Он ни к кому не обращался, но Эркин сразу вскочил на ноги.

Они подошли к завалу и осторожно, чтобы не высветиться, поднялись к лежащим у гребня часовому.

— Ну, что там?

— Да вот, — Митч подвинулся, давая им место. — Вроде там кто-то бродит. Я цыкнул, затихло, а сейчас опять.

— Тихо, — скомандовал Мартин.

Да, в тёмной — тень от завала сливалась с ночной темнотой — глубине улицы что-то шевелилось и вроде даже поскуливало.

— Собака, что ли? — неуверенно спросил Митч.

Мартин молча мотнул головой, прислушиваясь.

— Фонарь бы, подсветить, — предложил Длинный.

— У тебя есть? — хмыкнул Мартин. — Тогда заткнись.

— А факелом? — спросил Эркин.

— Себя осветишь.

— Ну, тогда так спущусь, — Мартин ухватил его за плечо, но Эркин легко вывернулся. — Я глазастый. Увижу.

Алиса шла уже очень долго. Эта улица была такая длинная и тёмная. И под ноги всё время попадалось что-то мягкое, будто побросали сюда… Подушки? Не бывают они такие большие. Она несколько раз спотыкалась и падала, попала руками во что-то холодное и липкое, чуть не потеряла баульчик, чулки совсем порвались, обе коленки наружу. И ей очень хотелось плакать. Но Андрей велел тихо. Она шла и тихо всхлипывала.

Эркин слезал с завала на ту сторону, когда над его головой на гребне ярко вспыхнуло несколько факелов, осветив улицу и маленькую нелепую здесь фигурку, пробиравшуюся между трупами.

— Чтоб мне…! — потрясённо выругался Мартин. — Девчонка!

И крик Эркина:

— Алиса!!

Ослеплённая светом, Алиса застыла на месте, оглянулась… и увидела рядом скрюченного залитого кровью мертвеца. И, уже не помня себя, пронзительно завизжала.

Мартин встал на гребне в полный рост, заорал что-то, отвлекая возможно прячущихся в темноте на себя.

Алиса визжала, беспомощно дёргаясь на месте, когда чьи-то руки подхватили её и подняли на воздух.

— Алиса, — повторил Эркин, прижимая её к себе.

Упираясь ладонью и баульчиком в его плечи, Алиса попыталась отстраниться.

— Алиса, ты не узнаёшь меня?

— Эрик, — всхлипнула Алиса, обхватывая его за шею и едва не уронив баульчик. — Я шла, шла…

— Меченый! — заорали с гребня, — Назад, чтоб тебя…!

— Эркин, — Мартин рявкнул так, что остальным даже стало страшно на мгновение. — Ты… твою… вместо мишени…!

Прижимая к себе Алису, Эркин метнулся к завалу. Несколько рук помогли ему взобраться и перелезть через гребень.

— Это… моя дочь… — выдохнул Эркин, оказавшись на своей стороне.

— Ну, ни хрена себе! — вырвалось у Митча.

Озадаченно загалдели остальные. Подошёл Мартин.

— Митч, Длинный, наверх. В оба следите. Эркин, ступай к костру, отогреешь её. И покормить надо.

— Ага.

Женя умывалась. Вдруг очнулась и увидела, что находится в туалетной комнате. Кто и когда её привёл сюда, она не помнила. И сколько просидела на кафельном полу, забившись в угол, тоже. Но очнулась и встала, поглядела на себя в зеркало. И стала умываться. Умывшись, потрясла руками, обсушивая их, попробовала запахнуть разорванную на груди блузку. Нет, она ни о чём не жалела. Но и думать сейчас ни о чём не могла. Только об этом. Оторванные пуговицы… и бюстгальтер надорван… юбка и жакетик измяты… какие-то пятна на лацканах… кровь, что ли, из носа накапала…если засохла, то не отстирается… Ни о чём другом ей думать сейчас попросту нельзя… нельзя…

— Приказано заглушить моторы и ждать!

— Чего? Каждая минута — это жертвы.

— И упущенные преступники. Начнём движение сейчас, они попрячутся как крысы, а потом что? Как на День Империи? Нет. Пусть успокоятся и празднуют, сволочи. Утром будем их брать тёпленькими.

— И укрывать их после такого гульбища не будут.

— Для чего и ждали.

Фредди резко затормозил, подпуская преследователя, и тут же опять рванул на полную скорость. И выругался: мотоцикл чётко держал дистанцию. Далеко впереди мелькнул слабый отсвет пригашенных по-военному фар.

— Вилка, Фредди, — спокойно сказал Джонатан.

— На хрен мне их вилки! — Фредди бросил машину вбок через кювет.

По целине, подминая кусты, объехал перекрёсток и снова выбрался на шоссе.

— Оторвались, Джонни!

— Гони.

— Есть, сэр! — рявкнул Фредди, выжимая из машины всё возможное.

Эркин сел к костру. Алиса по-прежнему держала его за шею, не выпуская, впрочем, баульчика.

— Ну, всё, маленькая, — Эркин говорил по-английски. — Всё в порядке.

Весть о том, что у Меченого нашлась дочка, беленькая, как… ну, как в молоке выкупанная, уже облетела весь Цветной. И костёр окружала плотная толпа зрителей. Прибежали и Маша с Дашей. Нашёлся хлеб и кофе. Кто-то принёс мокрую тряпку и вытер Алисе перепачканные кровью руки, ещё кто-то дал ей кусок сахара. Она ела, пила и рассказывала. Одновременно.

— Я дома была, а он пришёл…

— Андрей? — спросил Эркин.

— Да. И мы пошли… А потом за нами гнались… И мы бежали… А он сказал, чтобы я к тебе шла, а сам побежал, а они за ним… А я пошла… А под кустом когда сидишь, они не видят и мимо проходят… А они страшные…

— А он? — спросила Маша. — Ты под кустом, а он что?

— Он бежал, — Алиса даже жевать перестала, — а они за ним, а он упал, и они его били. А потом облили из, — она не очень уверенно выговорила: — из канистры. И подожгли. Он кричал, а они смеялись. Почему они смеялись, Эрик? — ей никто не ответил, и она, обведя толпящихся вокруг людей внимательным взглядом, вздохнула. — А меня они не заметили. Я под кустами лежала. Как он сказал, только тихо, что бы ни было, молчи, — и снова стала есть.

Даша закрыла лицо ладонями, Маша обняла сестру, уткнулась в неё лицом. Эркин молча смотрел в огонь остановившимися расширенными глазами. Алиса дожевала хлеб, глубоко вздохнула и положила голову ему на плечо.

— Эрик, а мама на работе? Она потом придёт, да?

— Да, — тихо ответил Эркин. — Она потом придёт.

Армейский бронетранспортёр выдвинулся из темноты, перегораживая дорогу. И когда свет фар их грузовичка упёрся в зелёный металл, Фредди рванул тормоз. И тяжело навалился грудью на руль.

Из-за транспортёра выскочили солдаты. С двух сторон рванули дверцы. Жёсткие руки выдернули Фредди и Джонатана из кабины. Пинками умело поставили для обыска: руки на капот, ноги вразлёт. Куртки рывком задраны со спины на голову, те же руки срывают наплечные портупеи и пояса. Фредди попытался приподнять голову и посмотреть, как там Джонни, но получил такой удар между лопаток, что ткнулся лицом в капот. Непонятная речь, торжествующий крик. Автоматы и патроны нашли — понял Фредди. Ликуют. По-прежнему рывком им заломили руки за спину, щёлкнули наручники, и бегом, волоком с дороги в крытый грузовик.

— Лицом вниз! Не разговаривать!

Ну, вот и всё, приехали. Теперь… теперь не им решать. Всё, финиш. Фредди осторожно шевельнулся и тут же пинок:

— Не двигаться!

Ясненько. Пол под ними мелко задрожал. Поехали. Ну, если на месте не шлёпнули, то всё-таки есть шанс.

Дверь туалета приоткрылась, и в получившуюся щель проскользнула Рози.

— Джен, — тихо позвала она стоящую у зеркала Женю. — Как вы?

Женя обернулась к ней.

— Спасибо, Рози, — она говорила ровным и спокойным до бесчувствия голосом. — Я в порядке.

Рози порывисто обняла её.

— Сторм сказал, что ты… что тебя… — и всхлипнула.

— Я в порядке, — повторила Женя. — Что там?

— Сидим по комнатам и ждём, — вздохнула Рози.

— Чего?

— Утра, наверное, — Рози по-прежнему обнимала Женю. — Сказали, что сейчас идти слишком опасно. Цветные бесчинствуют. Да, вот, — она отстранилась и вытащила из кармана жакетика маленький свёрток. — Это от меня и миссис Стоун. Я ещё зайду, Джен.

И убежала. Дверь щёлкнула, и Женя поняла, что её опять заперли. Она развернула пакетик. Тоненький аккуратный сэндвич. Да, она же весь день не ела. Женя вдруг ощутила голод, но заставила себя есть медленно, не растягивая удовольствие, а чтобы ощутить насыщение. Съев сэндвич, она запила его водой из крана. Ну вот, спасибо миссис Стоун и Рози. Прийти — она улыбнулась — на свидание, когда здание набито сворой… Свидание и передача. Как в тюрьме. Посадили, а здесь и сидеть не на чем. Пол кафельный, холодный. И как она забыла попросить у Рози булавку, чтобы заколоть разорванную блузку? Ну ладно, Рози обещала ещё прийти. Сесть, посидеть… только в кабинке. А что? Опустить крышку, и это же стул.

Женя решительно открыла дверь ближайшей кабинки. Ну вот, а если закрыться изнутри и прислониться к перегородке, то можно и поспать.