Мужчина в коротком модном пальто вошел в храм, остановился, снял шляпу, быстро, но без суеты перекрестился, едва уловимым движением поднеся затем пальцы в кожаных перчатках к губам. Он положил перед дремавшей свечницей деньги и взял три десятка свечей. Не поскупился. Взял из дорогих, долго горящих.

Внимательный наблюдатель сразу определил бы в нем иностранца. Есть свои особенности в каждой стране. У нас принято снимать головной убор еще на пороге церкви, а не пройдя в нее. Никто, наложив на себя крестное знамение, не целует щепоть. И вряд ли удастся увидеть мужчину, что будет ставить свечи, не снимая перчаток. Однако же наблюдать за вошедшим было некому. Он тихо, спокойно ходил по пустому храму, и шепот его молитв и звук шагов гулко отдавались в просторных высотах мощных каменных стен.

Перед Распятием он встал на колени и затих в полусогбенной позе. Свечница время от времени бросала в его сторону сонные вялые взгляды, а потом, устав бороться с дремотой, прикрыла глаза.

– Простите, я могу просить священника? – произнес мужской голос с легким акцентом, окончательно выдававший в нем иноземца.

– Ой, батюшки! Испугал-то как! – вздрогнув, очнулась свечница. – Я не слышала, как вы подошли, – сказала она смущенно.

Все же она была на работе, и ей не полагалось спать. Но преклонный возраст и обычное по понедельникам отсутствие прихожан брали свое. Ее неизменно клонило ко сну.

– Простите, привычка. Я не хотел вас пугать. Так я могу просить священника?

– Так нету его сейчас. Квартиру освящать поехал.

– Он приедет?

– А неужели, мил человек, неужели. Куда же ему не приехать-то.

Мужчина помолчал, переваривая ответ старушки. Что снова выдавало в нем приезжего. У местного бы не осталось вопросов.

– Снова прошу прощения, мадам, но можно точнее?

– Точнее некуда уж! Чего сказать-то?

– Святой отец вернется сюда?

– Да неужели нет!

Мужчина снова замолчал в замешательстве.

– Простите, мадам, если да, если он вернется, то когда?

– Ну так а я чего? Разве я не точно сказала? – окончательно осерчала старушка.

Характер у нее был не сахар, за что на нее неоднократно жаловались прихожане. Она получала выговоры от настоятеля, слезно каялась, винилась и сокрушалась. Но держалась в смиренном состоянии недолго, снова легко впадала в гнев и раздражение от глупых, на ее взгляд, вопросов. Однако же заменить старушку было некем. Приход был небогатый, церковная кружка наполнялась редко, и острая на язык бабуля была единственной, кто соглашался работать бесплатно. Она искренне старалась быть приветливой, но непонятливость мужчины и не понравившееся ей слово «мадам» совершенно вывели ее из чувства равновесия.

– Я же русским языком сказала, квартиру поехал святить! Значит, через час с копейками и вернется. Чего тут непонятного-то? Вот странный человек, право слово! Попадется такой, так и святого выведет из себя! Бывают же люди…

– Спасибо, – кивнул посетитель, не вступая в пререкания. Он как-то с ходу определил нрав свечницы. – А я могу его подождать здесь, в церкви?

– Так ждите. Кто ж мешает-то? – ответила та, разочарованная отсутствием сопротивления и недовольно поджала губы.

– А где?

– А вон тама, на лавке, – милостиво разрешила она, махнув рукой в сторону окна, где стояла простая, крашеная темной краской деревянная скамья без спинки.

После чего служительница потеряла к посетителю всякий интерес, демонстративно принялась пересчитывать пучки свечей, раскладывать их заново, звенеть мелочью и ключами, изображая активную деятельность. А мужчина тем временем прошел влево к окну и сел, положив рядом шляпу. Он сидел так, не двигаясь, не меняя позы около двух часов. Ровно до того момента, как в храм вошел священник.

Старушка тут же оживилась, радостно засуетилась, разулыбалась, выскочила из своего закутка, смиренно склонила голову, сложила руки лодочкой и протянула вперед:

– Батюшка, благословите.

– Господь благословит, – ответил он, и положил ей руку на голову. – Как у нас тут дела, Варварушка?

– Да как? Как обычно все по понедельникам. Тихо. Никого нету. Вон только мужик вас какой-то спрашивал. Там сидит, в шляпе. А я сегодня пойду пораньше домой, отец, а то ведь у меня у сестры завтра день Ангела ее. Приготовить надо бы помочь ей. Отпустите?

– Чего готовить-то? Там, поди ведь, одни ваши сверстницы и соберутся. Поклюют чуть, как птички, и все. Ради этого огород городить.

– А как же ж, батюшка. Положено так. Юбилейный год у нее нонче-то. Не гоже перед людьми позориться. И старушки наши на праздничек себе позволяют покушать-то, отчего же нет. И рюмочку позволяют. Тем боле день завтра не постный.

– Ага. Не постный. Аккуратнее вы там с рюмочками этими. Чтобы после именин сестрицыных не пришлось мне напутствовать в путь кого из вас. Не торопитесь вы ведь на погост?

– Да, ладно вам шутить, отец, – задорно усмехнулась старушка, – неужели ж. Поживем еще-то, Бог даст.

– Здравствуйте, святой отец, можно к вам обратиться? – деликатно спросил незнакомец, незаметно и тихо приблизившийся к беседовавшим.

– Ах ты ж Господи! – схватилась рукой за сердце Варвара. – Вот второй раз уж так пугает. Это вот он, шляпа-то. Тот, что я вам говорила. Легок на помине, – недовольным голосом отрекомендовала мужчину свечница, враз потерявшая свою улыбчивость.

Священник напротив, – остался так же приветлив.

– Здравствуйте. Конечно, можно обратиться. Только вы уж не величайте меня святым, не смущайте. Это незаслуженная честь для меня. Зовите просто отец Иоанн или батюшка.

– Хорошо, – легко согласился посетитель.

– Слушаю вас внимательно, – сказал священник и все его лицо и фигура и в самом деле выразили полную готовность внимать словам собеседника.

– Я думаю, лучше не здесь. Я хочу исповедоваться.

– Вот как? Исповедоваться? Прямо сейчас?

– Да, если можно, то сейчас. Я завтра уезжаю.

– Ну, хорошо. Варварушка, – обратился отец Иоанн к свечнице, уже надевшей пальто и сменившей косынку на теплую шапку, – сделай милость, поставь нам аналойчик. И потом уж ступай к сестрице своей. Отпускаю тебя. Ключи оставь, пожалуйста. Я сам храм закрою.

Варварушка без энтузиазма кивнула, недовольно зыркнула в сторону незнакомца и пошла за аналоем.

– А вам придется меня еще немного подождать. Я должен пойти в алтарь приготовиться. Но не волнуйтесь, это ненадолго.

– Я и не волнуюсь. Я подожду, сколько надо.

Священник кивнул и скрылся в алтаре. Когда он через несколько минут снова вышел оттуда в епитрахили и поручах, и положил на аналой Евангелие и Крест, незнакомец все еще стоял на том же месте. Отец Иоанн мягко махнул ему рукой, призывая подойти.

– Что же, призвавши Бога, приступим. Как ваше имя?

– Серж.

– То есть Сергий.

– Да, да, Сергий… Как красиво звучит…

– Очень красиво… Вы крещены? Православный?

– Да. Я русский. Просто очень давно живу в другой стране.

– Давайте мы с вами помолимся.

– Хорошо, давайте.

– Боже, Спасителю наш, иже пророком твоим Нафаном покаявшемуся Давиду о своих согрешениих оставление грехов даровавый… – начал отец Иоанн. Сергий стоял и, склонив голову, молча слушал.—…

Яко ты есть Бог кающихся, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков, аминь.

– Как часто вы исповедуетесь? – после небольшой паузы спросил священник.

– В первый раз… Мои родители уехали из этого города, когда мне было семь лет. Теперь мне пятьдесят семь. Перед отъездом бабушка меня крестила. В этой самой церкви. Я хорошо это запомнил. Она сама и стала моей крестной… Через несколько месяцев после этого мы уехали. А бабушка вскоре умерла. Только через полвека я смог приехать в Россию. И то не по своей воле. По работе…

– Надо же. Пятьдесят лет прошло, а вы все же оказались именно здесь, в нашем крошечном городке.

– Да. Вот так обстоятельства сложились. Судьба…

– У христиан не принято говорить «судьба». Свою судьбу мы делаем сами. Господь даровал нам свободу. Мы ею распоряжаемся по своему выбору. Просто не всегда бываем довольны результатом. И тогда все сваливаем на судьбу.

– Возможно, вы правы.

– Работа привела вас в наш город. Но вы ведь могли и не прийти сюда, в храм. Вас никто не принуждал. Однако же вы добровольно пришли, и слава Богу. Так при чем тут судьба? Лишь ваша свободная человеческая воля.

– Пришел вот…да… Но, если честно, я даже не знаю, что и как нужно говорить.

– Ну, за это не переживайте, Сергий. Главное, что пришли. А я вам помогу. Для начала просто успокойтесь и начните говорить. Расскажите еще немного о себе.

– …Я не могу… не знаю… и о себе нечего рассказать особо. Я не привык к этому. Да и что рассказывать.

Все как у всех, ничего особенного: работа, семья, рыбалка, хобби… я коллекционирую модели паровозов… это очень интересное и прибыльное занятие, кстати. Не все могут похвастаться, что их увлечение приносит доход. Чаще как раз наоборот. А мне вот с этим повезло.

– Замечательно, Сергий, я рад за вас. Но сейчас все же не будем обсуждать хобби. Вернемся к вашему желанию исповедоваться.

– Ах, ну да… да, я исповедоваться хочу.

– Итак, начните с самого главного, самого больного. С того, что больше всего мучает, в чем хотите повиниться перед Господом. Не мне говорите, а Ему. Я здесь выступаю лишь свидетелем и подтверждаю акт вашего добровольного покаяния.

– Да, есть такое, как не быть… то, что мучает… Меня мучают люди… их уже нет, но они все приходят, и приходят, и приходят… не оставляют меня в покое. Я их гоню, но все напрасно.

– Подождите, – мягко прервал его отец Иоанн, – снова поясню, что на исповеди человека кается в своих грехах. Поэтому при чем же здесь какие-то посторонние люди? Вы уж постарайтесь о себе рассказать, в себя загляните. Прямо внутрь себя.

– Да, я заглядываю… Эти люди… их 249 человек, – на числа у меня хорошая память. Я их не знал никогда, лиц толком не видел. А теперь вот, с полгода назад они стали приходить ко мне каждую ночь. Выстроятся в длиннющую очередь и подходят по одному, приближают свое лицо к моему, совсем близко, вот так, нос к носу. – Мужчина поднес раскрытую ладонь в черной перчатке к своему лицу для большей наглядности, – и я вижу их ужасные, страшные глаза. У них у всех страшные глаза почему-то… И я просыпаюсь от ужаса. Я полгода уже не сплю из-за этого. Не могу спать совсем. Хотя, поверьте, я человек с крепкими нервами.

– Я вам верю, – сказал несколько раздосадованный священник и нахмурился. Не единожды ему случалось наблюдать подобное. Вроде бы желает душа очиститься, покаяться, а открывает человек рот и говорит совсем не то, что требовалось бы. Вот и этот то про хобби, то про сны. Лишь бы о чем. Но ведь в первый раз же исповедуется, надо быть снисходительнее, терпеливее. Отец Иоанн вздохнул.

– Понимаю, что вам исповедоваться непривычно. Но, боюсь, мы не на правильном пути. Исповедь – это очищение души. А сновидения не являются поводом для исповеди. Во сне человек себя не контролирует и не может за это давать ответ. Есть народная пословица: живи днем так, чтобы ночью мог спать спокойно. Возможно, вас мучает что-то, совершенное в реальности? И тогда эти сны можно будет объяснить. Кто эти люди, которых, как вы говорите, вы не знаете, а они к вам приходят?

– Эти люди… это мои заказы… мои объекты… Я их устранил… ну, как вы это называете, убил… всех… 249 человек… Понимаете?., это всего лишь моя работа. Мне пришлось ее сделать. Я взял обязательства.

– Господи, помилуй! – вырвалось у пораженного священника. Он отшатнулся и замер, накрыв правой рукой иерейский крест на груди. Его глаза расширились, наполненные ужасом. Ничего подобного ему не приходилось слышать в своей жизни. Его пронзила мысль, что, возможно, перед ним стоит сумасшедший и надо срочно звать на помощь. Он даже скосил глаза в сторону в напрасной надежде, что кто-нибудь окажется в храме. Но не было ни единой души.

– Тут нет ничего личного, вы не подумайте, – не меняя спокойного тона, между тем продолжал незнакомец. – Они мне ничего плохого не сделали, ничем не помешали, но они помешали кому-то другому. И этот другой нанял меня для устранения. А я лишь делал свою работу. Ничего другого я не умею. Во всяком случае, так же хорошо, как это… Я не делал это со зла, понимаете? Я делал именно как работу. Старался, чтобы все было качественно, надежно, чисто. Подходил ответственно. У меня хорошая, даже отличная репутация. И я всегда стремился, чтобы смерть была мгновенной, без ненужных мучений. Я никогда не брался за пытки, захват заложников, или еще какие-то неприятные вещи. Это для извращенцев. Нет, нет, только устранение в чистом виде… я – человек старой формации, не из новых отморозков.

– …и чем я тут вам могу помочь? – сказал осевшим от волнения голосом отец Иоанн. – Вы хотите покаяться в этих убийствах? Рассчитывая на тайну исповеди…

– О, нет, что вы, – дернул губы в полуулыбке незнакомец. – Я вовсе на это не рассчитываю. Какая тайна? Я не могу положиться на вас. Без обид, святой отец. Просто вы всего лишь человек, а у меня правило не доверять людям. Всем. Даже таким, как вы. Ведь человек слаб.

– Ясно… Поэтому вы в перчатках?.. Не хотите после исповеди оставлять свидетелей? – осенило догадкой отца Иоанна, и лицо его стало из серого совершенно белым. Лишь глаза потемнели еще больше.

– Нет, ну что вы… напрасно вы так… Вы очень побледнели, – снисходительная усмешка скользнула по лицу незнакомца. – Знаете, Гай Юлий Цезарь набирал себе воинов подобным образом. Войско выстраивали и объявляли солдатам, что они будут казнены. Кто при этом известии краснел лицом, признавался годным к службе и оставался жить. А бледных выбраковывали. Цезарь весьма справедливо считал, что если кровь приливает к голове, то она лучше соображает. Вы бы ему не подошли…

– Возможно… я не в праве судить. У меня другое служение. Цезарю – цезарево, а Богу – Богово.

– Впрочем, не делайте из меня такого уж монстра. Вам совсем нечего меня бояться. Я же говорил, что всегда подхожу к делу ответственно. И в этот раз я тоже все предусмотрел. Вы не сможете ничем мне навредить. Имя я вам назвал вымышленное. Фамилии вы не знаете. Да и вообще ничего обо мне не знаете. Кто я и откуда. На мне парик. Усы и борода фальшивые. Очков я тоже в реальной жизни не ношу. Так что вы меня даже не узнаете, если встретите на улице. А руки загримировать труднее. Вот поэтому на мне перчатки. Это как раз для вашей же безопасности. Так что не пугайтесь так.

– Хорошо… Хотя, чего уж тут хорошего… Не стану притворяться и врать, что не боюсь… Боюсь… Да, мне очень страшно… Но на все воля Божия, – священник вздохнул, нервно проведя рукой по волосам, и после паузы сдавленным голосом продолжил: —…Если пришло мое время, то я не побегу и не спрячусь. Приму все… все, что Господь мне уготовал… от Бога не убежать. Бог дает нам жизнь. В Его власти ее и забирать…

– О-о! Как вы удачно выразились! Вот именно, дорогой отец, вот именно! У нас с вами совершенно одинаковый подход. Как мне повезло вас встретить! А я вас не до оценил, – обрадованно улыбнулся мужчина, не обнажая, впрочем, при этом зубы. – Вот я об этом с вами тоже хотел поговорить, святой отец.

То есть, батюшка. Как раз об этом… что это Бог отнимает жизнь, а не люди… Я и такие как я лишь Его послушное орудие. Вы не находите?.. Мы делаем то, что должны. В конце концов, кто-то же должен делать и грязную работу.

– Нет… я думаю иначе. «Должно злу прийти в этот мир, но горе тому, через кого оно приходит».

– Я так понимаю, что это цитата? Ну, цитат из Священного Писания я тоже знаю достаточно. Смотрите, – не снимая перчаток он достал из кармана пальто небольшого формата книжицу с золотым обрезом и тиснением на обложке в виде креста и положил на аналой. «Nouveau Testament» – пробежал глазами по латинским буквам отец Иоанн. – Видите? Это Евангелие. Я почти всегда его ношу с собой и довольно часто читаю. Я не настолько далек от церкви, как вы могли подумать.

– Читать и исполнять – это все же разные вещи.

– Ваше право иметь свое мнение. А мое право – иметь свое. Что ни говорите, а во все времена были войны, а, значит, и солдаты. Люди склонны уничтожать себе подобных, и ничего с этим не поделать.

– Создатель творил мир, а не войну. Жизнь, а не смерть. И человека сотворил для жизни вечной.

– Это все так, но мы имеем другую реальность и приспособились в ней жить.

– И вы хотите меня убедить, что нам обязательно творить зло? И без этого никак не обойтись?

– Мы часть общества. Что мы можем поделать. Не нам с вами менять его устройство.

– Но мы можем изменить себя. И уж точно в праве не делать греха.

– Знаете, много лет назад, когда мне в первый раз предложили работу такого рода, я очень испугался и долго сомневался. Но по таким вопросам ни с кем ведь советоваться не станешь. Как правильно поступить? Как быть? Сам заказ был несложный, совершенно пустяковый. Просто сделать движение плечом и толкнуть человека на рельсы. Всего и дел-то… как бы сам упал. Несчастный случай. Деньги мне были очень нужны в тот момент, да и когда они бывают не нужны. А платили за это хорошо. И вот тогда я впервые в своей жизни помолился. Я сказал: «Господи, если этот человек достоин жизни, то пусть у меня ничего не получится. А если Ты хочешь ее отнять, то помоги мне, сделай это через меня». И так я молился каждый раз, все 249. И знаете, что я вам скажу? Ни разу ни одной осечки, ни одного промаха, представляете? Меня даже никогда не мучала совесть. Я спокойно ел, спал, жил. Ведь Бог ни разу никого из этих людей не защитил. Не пощадил. Значит, они действительно заслуживали смерти. Я просто делал свою работу. Я, можно сказать, у Него на службе.

– Какое богохульство! – воскликнул священник.

– Что? – переспросил мужчина и в его голосе слышались нотки недовольства. – Что вы сказали?

– Лукавство и богохульство – вот, что я отвечу на ваши речи, Сергий. Можно я все же буду вас так называть? Надо же мне как-то к вам обращаться.

– Да, можно, конечно, называйте, – кивнул собеседник. – Мне даже нравится это имя и то, как вы его произносите. А вот другие слова совсем не понравились. Вы хотели меня задеть? Обидеть? Предупреждаю: я этого не люблю…

– Я хотел сказать вам правду. Обидеть?., что же… я скорее рискнул бы вас обидеть, чем дам вам в святом храме хулить Имя Божие! А ваши слова именно таковы. Вы лукавите, когда говорите, что не знали, как поступить. И что спросить было не у кого. Носите с собой Евангелие. Так что же вы не увидели там ответа, который искали? Сам Бог открыл нам, как поступать в тех или иных обстоятельствах. «Возлюби ближнего своего, как самого себя», «не делай другому того, чего не пожелаешь себе». В конце концов, нам дана прямая заповедь: «не убий». И после всего этого вы трактуете свое богомерзкое занятие, как служение Господу?! Да вы безумец!!

Лицо Сергия дернулось, скулы залила краска гнева, взгляд отяжелел.

– Я не советую вам так со мной разговаривать, – сказал он не повысив голоса, но с плохо скрытой злобой. – Не надо меня провоцировать. Вы хоть и священник… но человек… и не все вам позволено… как у вас в России говорят, не нарывайтесь…

Однако отец Иоанн точно не услышал предупреждения. Внутренняя молитва придала ему силы, и он больше не испытывал страха. К нему вернулись спокойствие и уверенный голос. Он продолжил, не обращая внимания на угрозы.

– Да, для вас было бы во сто крат лучше, если бы вас поймали и отдали под суд! Тогда душа ваша хоть немного бы очистилась, понеся наказание здесь, земным судом, и, возможно, облегчая свою участь в Вечности. Но увы… Вы не думали над тем, чтобы пойти в полицию и сдаться? Это ваш шанс ко спасению души.

– О-ох, все предсказуемо и банально… не могу передать как вы меня разочаровали, – с досадой скривил губы мужчина. – А начиналось все так хорошо… Что же… нельзя слишком многого требовать от людей… Гм… Что вы придумали? Зачем мне сдаваться? Я всегда работал аккуратно. Ни разу не засветился. Меня никто ни в чем не подозревает. У меня семья, дети, хороший дом, свой маленький легальный бизнес, друзья… у меня есть определенное положение в обществе… и вдруг сдаться… хм… прямо смешно… я даже не думал о таком… это же глупо! Ни разу не оплошав… Феноменально глупо! Взять и разрушить свою жизнь…

– Но сколько жизней вы разрушили? Забыли?

– Я не ставил это своей целью. Я просто выполнял работу. Как солдат на войне, например. Кстати, в армии ведь есть священники.

– Вы не солдат. Вы никого не защищали. Война – страшная вещь. При нападении врагов, человек вынужден браться за оружие и обороняться, спасая свою страну. Но даже в этом случае он становится убийцей и должен принести покаяние. А вы никогда не были с вашими жертвами на равных условиях. Я полагаю, что вы имели возможность прятаться, и нападали внезапно. У них же такой возможности не было.

– Неправда! Я почти всегда рисковал! – горячо возмутился Сергий.

– Если вы ждете от меня сочувствия или жалости, то это не по адресу, – сухо сказал отец Иоанн.

– Я надеялся всего лишь на понимание. И мне показалось, что вначале оно между нами было.

– Понимание?… гм… Однажды ко мне приходила женщина. В юности она сделала аборт, и врачи сказали, что детей она иметь больше не сможет. Она погрустила немного, а потом восприняла свою бесплодность как возможность жить в блуде нимало ни заботясь о последствиях. И вот лет в тридцать пять она неожиданно для себя забеременела. И что вы думаете, она обрадовалась, что Господь дал ей еще один шанс стать матерью? Ничуть не бывало. Она снова решилась на убийство во чреве собственного младенца. Но накануне пришла в церковь, и прямо как вы убеждала меня, что Бог не против второго аборта. «Ведь Он же знал, – говорила она, – что я не захочу рожать ребенка от того человека. И все же допустил эту беременность. Значит, такова Его воля».

– Вы снова начинаете испытывать мое терпение? Какой вы, однако… прямо ищете неприятностей… Кто вам дал право такое говорить? Ваши сравнения, я считаю, глупы и неуместны. И оскорбительны. Та женщина сама принимала решения. И вина тут ее очевидна и бесспорна. А я всего лишь выполняю заказ, чувствуете разницу? Не я решаю убрать кого-то, а другой человек. И еще очень важный момент вы упустили совсем: я ведь молился! Могли же убить и меня. Но Бог помогал именно мне, а не им, моим объектам! По-вашему это простое совпадение?

– Боюсь, что вы молились не Христу… – с горечью сказал священник. – Не всякая молитва становится молитвой Богу.

– А как же тогда отсутствие у меня промахов? Что вы на это скажете? Чем объясните? Я повторяю, ведь меня тоже могли убить. И не один раз. А на мне ни царапинки. Ни одного шрама даже!

– А на это скажу, что это вовсе не означает, что с вами рядом Бог! В убийстве нет и никогда не может быть воли Божией! Вы сделали мучениками тех, кому не оставили шанса жить. В этом они счастливее вас.

– Странный и дикий у вас взгляд на вещи…

– Разве у меня?.. Да, для вас он странный… и дикий…

– Хотелось бы знать, почему вы так уверены, что и моя работа не нужна была Богу? Ведь вошел же первым в рай разбойник? Меня, к примеру, всегда утешала эта мысль. Раз он там, то… то и другие могут…

– Так ведь вошел он туда не с мягкого дивана! А с креста! Эта мысль вас не утешала никогда? Да вы только представьте себе все эти страдания: тело подвешено, мышцы рвутся, кости трещат, нещадно палит солнце, глаза и все тело облепляют мухи, жажда туманит разум. В это время другой разбойник кричит проклятия Христу. А первый, сквозь дикую боль, сквозь невыносимую муку произносит то, что редко у кого получается сказать: «достойное по делам нашим приемлем»! Он признал себя разбойником, душегубом и – раскаялся! И только потом – оправдание Христом и рай. А вы говорите: на мне ни царапинки, ни единого шрама… Воистину вы не ведаете, что говорите!

На несколько минут в церкви повисла тишина. Молчал священник. Молчал и незнакомец, в хмуром раздумье, поглаживая искусственную бороду. Услышанное его расстроило и раздосадовало. Хоть он и пытался это скрыть.

– …Итак, вернемся к началу. Вы пришли исповедоваться, – напомнил отец Иоанн.

– Ну, да… Да, это так, – подтвердил мужчина и снова замолчал.

– Хотел рассказать… Полгода назад случилось то, что мне не хочется вспоминать. Я случайно убрал человека… Лишнего… ребенка… я не хотел… так вышло…

«Да, снова все одно и то же. Не исповедь, а сплошное самооправдание. Не хотел, так вышло… снова не виноват… вот тебе и раскаяние, – с сожалением подумал священник, ничего не говоря вслух. – Впрочем, разве он исключение? Большинство ведь таких. То свекровь плохая, или начальник, или правительство, или сосед… всякий раз причина сотворенного зла в ком-то другом… помилуй нас, Господи, грешных…»

– Оружие у кого было? У вас? – спросил он спокойно.

– Да.

– Стрелял кто? Вы?

– Да.

– Так кто же виноват? Кто убил? Само?

– … Кажется, я…

И снова стеной встала гнетущая тишина. Слышно было, как тикают часы за пустой конторкой у свечницы. На улице уже стемнело, довольно рано, как и положено в эту осеннюю пору года. В храме стоял полумрак. Давно погасли все свечи. Горели лишь две или три лампады, давая слабый и тревожный свет.

– Знаете, отец… после этого я усомнился в Боге. Почему же Он не защитил ее, эту девочку? Он же знал, что я не хотел ей смерти!..

– Вам напомнить про женщину, готовую на второй аборт? Бог знал, что она не хочет ребенка. В вашем случае, Он знал, что вы не хотели девочку убивать… вам так удобно думать. Можно обвинять, кого угодно, даже самого Создателя. Зато такой ценой выгораживать себя!.. Посмотрите, вон горят лампадки. В каких-то больше масла, в каких-то меньше. Но оно везде налито. Так же как и в каждом человеческом теле налито масло жизни и теплится ее огонек. И вот я походя задену лампаду, масло разольется и огонек погаснет. И кто будет виноват? Тот, кто налил или тот, кто пролил?

– …Но ведь Бог… Он же мог спасти ту девочку!.. Он же Всемогущий!., я не специально… А теперь она ко мне приходит… я боюсь ее больше всех, хотя она очень красивая и улыбается. Она протягивает мне игрушку… мячик… и я беру… не хочу, но не могу не взять… И когда он у меня в руках, то из мячика превращается в огромный глаз… и этот глаз смотрит мне не в лицо, а в грудь… и режет сердце… я кричу от боли и просыпаюсь… зачем она приходит…

Сергий поник головой. В его голосе слышны были слезы. Он убил сотни душ, а жалел и терзался лишь об одной.

– … так не вовремя она выскочила… ах, как жалко… совсем маленькая… – говорил он с ощутимой слезой в голосе. – Я же не хотел… палец сам, инстинктивно нажал на курок…

Отец Иоанн тяжело молчал. Да и что он мог сказать? Весь ум его и все силы были направлены на молитву о заблудшей душе, так и не познавшей подлинного раскаяния. Закаменевшее нутро человека, стоявшего перед ним, могло оживить лишь чудо. Священник печально вздохнул, понимая, что даже мучимый совестью и кошмарными видениями, мнимый Сергий не способен покаяться. Но еще он понимал, что Господь по милосердию Своему великому привел эту потерянную душу именно сюда, в храм. И это, возможно, его последний и единственный шанс. Поэтому он сглотнул горький комок в горле, поднял епитрахиль и положил на голову незнакомца:

«Господь и Бог наш Иисус Христос благодатию и щедротами Своего человеколюбия, да простит ти, чадо Сергий, вся согрешения твоя: и аз, недостойный иерей, властию Его мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во имя Отца, и Сына, и Свята-го Духа, аминь.»

Р. S. Через три дня в новостях сообщили о громком заказном убийстве. Находившийся в поездке по регионам политик, был застрелен на пороге отеля, где он остановился. По стечению обстоятельств не удалось уйти живым и киллеру, оказавшемуся гражданином одного из европейских государств, но с русскими корнями. Так оборвалась жизненная нить человека, назвавшегося Сергием. Но отец Иоанн об этом так и не узнал. Он уже много лет не смотрел телевизор.