Когда умирает естественный человек, то происходят с ним три вещи: во-первых, в землю зарывают труп; во-вторых, над головою его до конца мира ходят живые, и он, таким образом, в известной мере попирается ногами; в-третьих, он разлагается в прах и пепел. Зри в этом земном подобии истинный образ духовно от себя отмершего человека.

Он сперва столь глубоко погружается в бездонное смирение перед Богом и людьми, что не только ни перед кем не возносится, но смотрит на всех как на лучших и более угодных Богу, нежели он сам; себя же самого, напротив, искренне признает самым ничтожным грешником.

Во-вторых, с терпеливым спокойствием он переносит, если его до самой кончины как бы топчут ногами, то есть он до смерти своей терпит в простоте сердца всякую неприятность, позор и стыд, страдания и муки, приходят ли они к нему от Бога или от людей, заслуженно или незаслуженно: он не оправдывается, не извиняется, не жалуется, не ищет мести, он подобен лежащему в могиле, который всему покорен; сделай ему приятное или причини боль, доставь наслаждение или страдание, похвали его или похули, — он воспримет равно как то, так и другое, для него все едино, ничто его не затрагивает, менее всего месть.\\

В-третьих, во всем, что не есть Бог, он также стал ничем; ибо он всецело обратился к Богу, в нем совершенно угасло всякое стремление к временным и телесным вещам; дает ли Бог или отнимает, он недвижимо остается пребывать в Нем. То, чего настоятельно требует необходимость, и то, что неизбежно для человеческой природы, то он принимает, свою же волю он отдает в заточение воле Божией; он ушел от себя самого и всего того, что он может иметь или обрести; он стал ничем во всех вещах, в которых мог бы иметь, искать и обретать самого себя, дабы в нем могла совершаться безо всякого препятствия одна лишь Божественная воля.

Существует, однако, еще и иная духовная смерть, она есть то бесформенное претерпевание, та безотрадная пустыня, где не видно ни пути, ни способа достижения, в которую, однако, всемогущий Бог имеет обыкновение приводить именно своих друзей, подвергая их испытанию. Если теперь и нас Господь приведет к тому, если и мы ощутим этот ужас пустыни, то, значит, и нам необходимо умереть, от чего мы не хотим и не должны уклоняться, — хранить молчание и не предаваться внешнему, не искать извне ни утешения, ни радости, а напротив, пытаться понять, чего хочет достичь в нас Господь этим давлением и добровольно отдаться в Его волю; дабы нам наша совесть могла дать свидетельство в том, что мы действительно умерли на кресте со Христом, Который, будучи пригвожден ко кресту безо всякой помощи и утешения, оставленный изнутри и извне, предал Свой дух в руки Своего Отца. Этих людей имеет в виду Павел, когда говорит:«Умросте бо, и живот ваш сокровен есть со Христом в Бозе. Егда же Христос явится, живот ваш, тогда и вы с Ним явитеся во славе».\\ Потому, хотя безусловно похвально и хорошо глубоко созерцать страдания нашего Господа и часто повторять [это] со слезами в сердце и в глазах; однако более угодно Богу, если мы будем следовать распятому Христу в смирении.

Обратись куда пожелаешь, но крест — будь он каким угодно Бог призвал тебя нести вслед за Ним; если избежишь одного, тебе выпадет другой и придавит, возможно, еще тяжелее. Не родился еще ни один мастер или оратор, который своей мудростью или даром слова смог бы отговорить тебя от креста; ученик Христа должен страдать, а ведь ты хочешь им быть? Или «разве слуга больше своего господина, или ребенок лучше своего отца, или ученик выше учителя? Ученик совершен, если он как его учитель».\\ Вот, это сумма всей мудрости, содержание Писания и всех речей в нем: научиться страдать и терпеть противное. Святой Петр, этот истинный последователь Христа, говорит:«Зане и Христос пострада по нас, нам оставль образ, да последуем стопам Его: иже греха не сотвори, ни обретеся лесть во устех Его».\\ Это, стало быть, самый надежный и короткий путь, открытый перед нами, который нашел высочайший мастер всякой истины, ходивший по нему сам и научивший нас, что не существует лучшего пути вновь придти к Отцу, чем тот, когда мы идем к Нему вместе с Сыном.

Для того, однако, чтобы нам идти по нему без соблазна и заблуждения, чтобы природа и благодать могли действовать согласованно, мы должны принять во внимание три вещи, которые, если мы их найдем в себе, сохранят нас от лжесвободы, от обмана только лишь естественного света и от лжепророков, которые, хотя и могут по попущению Божию нападать на наше основание, однако не могут нам повредить, но, напротив, будут способствовать нашему вечному спасению.

Первое есть: если мы с величайшей серьезностью и сердечным сокрушением просим у Бога истинного познания всех наших грехов и их искреннего исповедания, и непрестанно пребываем в этой воле, каясь в наших грехах по установлению всеобщей Церкви, и заботимся о том, чтобы в дальнейшем избегнуть всякого повода ко греху. Эта воля должна непрестанно жить в нас, дела же должен творить через нас Бог Своею благодатью, и тогда мы будем охранены от всякой ложной свободы.

Второе требует, чтобы мы столь же серьезно жаждали и желали душевного спасения нашего ближнего, как и своего собственного, и помогали бы ему в деле этого спасения телесно и духовно, всей нашей возможностью, с тем чтобы и он сделался богоугодным человеком. Из этой любви и заступничества не должны быть исключены ни друзья, ни враги, одним словом, никто: ибо ведь Господь повелел нам просить за всех. Это есть истинное и неподдельное основание любить ближнего как самих себя, это божественное основание, которого естественный свет не дает; итак, мы и в этом [пункте] пребываем защищенными от его обмана.

Третье состоит в нашем серьезном устремлении сделаться внешне и внутренне — подобными любимому образу жития и хождения пред Богом нашего Господа. Для этого мы должны просить Небесного Отца, дабы Он столь глубоко внутренне соединил нас с Собою, что не нашел бы уже в основании нашей души ничего иного, кроме Иисуса Христа Распятого, Который Своей святой жизнью и страданием ведет нас к Отцу; ибо к жизни нет иного пути, кроме как через Сына, как Он Сам говорит:«Я есмь путь, кто через Меня входит, тот находит жизнь.«\5\ На этом пути нам не может встретиться ни лжепророк, ни ложная свобода, ни вводящий в заблуждение свет природы.

Наконец, есть еще три других признака, которые возвышают своих обладателей над природой, поставляя их в милости Божией.

Первый признак действительно осененного благодатию — есть любовь к врагу, проявляющаяся в благодеяниях по отношению к тому, кто, в свой черед, желает любящему лишь зла. Эта любовь не происходит от природы, она против природы, она превосходит природу, и природа должна здесь выходить из самой себя и становиться под воздействие благодати. Эта любовь исходит от Господа, Он учил о ней и ее исполнил, когда просил за своих распинателей, говоря: «Отче! Прости им, они не ведают, что творят».

Второй состоит в сердечной любви Бога, побуждающей нас желать из самой глубины души, чтобы все люди так любили Бога, и Он во всех них мог так осуществить и завершить Свою лучшую волю, как Он хотел этого для нас всех от века, дабы Его Имя святилось как на небе, так и на земле; что как раз и идет против воли пагубной природы человека, ибо все, что любит природа, она желает оставить для себя самой, а не отдать другому. Благодать же, напротив, желает себя всем вместе, она не хочет одна наслаждаться своей любовью, но желает излиться на всех, — на язычников, евреев и христиан, она не хочет ничего иного кроме того, что хочет Бог, и никак иначе, кроме того, как этого хочет Он. Здесь природа целиком и полностью утрачивает свои права, и, в дальнейшем, на ее долю не остается ничего (und iht bleibet ferner niehts eigen).

Третий признак выражается в той неподдельной любви, в той решительной воле, которые вызывают у человека желание воскликнуть вместе с апостолом:»Я хочу быть со Христом!» — быть непосредственно с Ним соединенным; ибо он знает, что это непосредственное соединение [с Ним] возможно лишь через телесную смерть, и никак иначе. Кто ощущает в себе это серьезное устремление, тот может быть убежден, что благодать в нем преобладает над природой; ибо такое стремление превосходит природу, которая никогда добровольно не предается смерти и своему разрушению: это возможно и выполнимо для одной лишь благодати, которая воскликнула устами Апостола: «Окаянен аз человек: кто мя избавит от тела смерти сея»!\6\

Поскольку же легко может случиться, что так называемое внутреннее побуждение обманывает нас и вводит в заблуждение, и мы принимаем то, что влечет нас внутренне к тому или иному за побуждение Бога, которое, на самом деле, возможно, есть лишь побуждение природы или даже злого духа (ибо так называемое доброе намерение далеко не всякий раз доходит до доброго дела), то нам в высшей степени необходимо, если для нас действительно важна добродетель и богоугодная жизнь, со всевозможным тщанием рассмотреть, какой, собственно, свет в нас светит и нас ведет, божественный ли, или только естественный, либо даже вовсе ложный? Если наши действия и поступки суть одно лишь следствие природы, то, будучи лишены благодати, они отнюдь не представляют заслуги к вечной жизни. Так знай же: влечение природы или свет разума (рассудка) приводят нас к известным формам и образам, к поискам самих себя, к обладанию собой, к нашей радости и нашему довольству, к самовосхвалению во всех вещах. Напротив, свет и влечение благого, ангельского духа — ведет нас к отмиранию нашей смертной природы путем необходимой и подлинной скромности; злой же дух побуждает нас к крайностям, к надмению, к суетной чести, к злобе и жестокости по отношению к другим; ты должен быть чем-то и представлять собой что-то в мире, говорится внутри, — ты должен знать больше чем другие, с тобой должно происходить в мире то или иное, ты должен стать человеком, который многое может среди людей; тебе надлежало бы быть одним из ловких (Spitsfinoligen); для тебя не должно оставаться скрытым ничто наивысшее и непостижимое (unfaklichste) — и еще великое множество подобных глупостей, одним словом, ко греху, и в особенности к тем грехам, к которым и без того склонна твоя порочная природа, к нему влечет злой дух, воспаляя твою природу. Но божественный свет учит о полной противоположности всему этому; он ведет к смирению, к отказу от себя самих, к простоте, к единству, к девственности. Научись из сего видеть, что тобою движет, и какой дух в тебе действует! Будь твердо убежден и веруй, что всякий свет, всякое познание, всякое влечение, которое ты испытываешь изнутри или извне, самое лучшее познание всех священных писаний, всякая умудренность разума, вся острота рассудка, — все они вместе не в состоянии дать тебе подлинного душевного мира и покоя, всех их недостаточно для этого; одно только божественное просветление, если ты воспримешь его в глубоком смирении и любви к Нему, cпособно на это, лишь благодать приносит мир.

Для того, однако, чтобы тебе еще яснее сделалось различие между природой и благодатью, знай далее: Я и Меня, Мое и Мне, То и Это, образы и картины, склонности, своеволие, поиски себя, обладание собой, — все это есть дело природы. Заметь теперь, далее, как произведения природы, для коих она есть мать и учительница, отличаются от тех, что происходят от благодати. Природа соблазняется преходящим и охотно живет в нем; благодать же хочет, чтобы мы умерли для этого низменного. Природа хочет, чтобы все, что она делает и производит, знал весь мир, ибо она жаждет всеобщей похвалы; благодать хочет остаться сокрытой, потаенной и неизвестной. Природа хочет долго жить и боится смерти; благодать желает совершенно упраздниться, освободиться от всех земных уз и так соединиться со Христом. Природа очень заботится о временном, благодать же не обращает на него внимания, ее любовь принадлежит высшему благу; непостоянна в добре природа, неподвижна — как в радости, так и в горести — благодать; неистовство и низкое времяпрепровождение для природы радость и блаженство, тоска же благодати устремляется к Богу, к угодной Ему жизни, она никогда уже не будет нуждаться в утешении тварей, она дает смирение, терпение и справедливость, и ТАКОЙ человек не хочет знать, что он таков; природа же охотно желает знать это, для нее та или иная добродетель будет утешительной и связанной с внутренним вкусом и сладостью. Поэтому сумма и высочайшее искусство духовной жизни состоит в точном знании и правильном различении действий природы и действий божественной благодати. Как мы сказали сперва, там где замешана природа, там всегда являются Я, Меня, Мое, Мне, желание и нежелание, там всегда ищут самих себя и всегда остаются неудовлетворенными; Богу же и Его благодати противны всякое Я и Мое, и человек, осененный благодатью, остается недвижим в смиренном спокойствии и отвержении самого себя.

Поскольку же позывы природы и врага часто так тонки, а источник их кроется столь глубоко, и таковые часто подобны внушениям и побуждениям Святого Духа, то мы должны в смиренном спокойствии молить Бога о познании Его истинного света, а в важных вещах просить совета просвещенного мужа, нашего начальника или исповедника, и не доверять нашему собственному мнению и познанию, дабы не подпасть обману сатаны. Также и то должны мы признать добрым знаком участия в деле благодати, если намерение, которому мы желаем предаться, убивает и смиряет наше своеволие, чувственную склонность; ибо природа никоим образом не хочет этого, она ищет лишь своего желания и склонности, — и там, где должно иметь место смирение и самоотречение, она всегда имеет наготове извинение; там же, где действует и ведет благодать, там человек не боится ни позора, ни самопрезрения, и там он не отпускает вины и не извиняется. Благодать зовет к верному соблюдению божественных заповедей, к исполнению спасительных советов Господа, и всегда указывает нам при их исполнении подлинную меру и цель, удерживая нас в спасительной середине; природа же и враг всегда вынуждают нас переходить границы.

Наконец, прими еще и этот признак, ибо мы не избежали еще окончательно опасности обмана; хитра природа, коварен враг, еще склонны они принимать чужие обличия и обманчивую внешность; потому заметь еще это: если чувствуешь в себе позыв к благу и хочешь наверняка знать, от Бога ли он или от чувственности, то помысли лишь после этого позыва о чем-то для тебя радостном; если сможешь тут же обрадоваться этому, и оно войдет в тебя радостно и сладко, — тогда будь уверен, что названный позыв был только естественным, и природа лишь искала самое себя; ибо подобное присовокупляется к подобному. Если же, однако, ты воспримешь радостную мысль с сопротивлением и недовольством, тогда и первый позыв был благим, исходящим от Святого Духа. Также, далее, и то есть добрый знак, если позыв не проходит сразу, а является продолжительным; ибо непостоянная природа выдерживает недолго, также и враг; если противостоишь ему, то побеждаешь его, и он тут же обращается к чему-то другому; если же остаешься верен благодати и даешь ей место в себе, то и она остается верна и не отвратится от тебя.

Под конец беседы об этом предмете дадим еще следующий совет: поскольку никто, пока мы еще странствуем здесь в теле, не может распознать с точностью всех движений и позывов в нас по их возникновению, то есть сказать, являются ли они действиями благодати или природы, то будет весьма полезно, всякий раз как мы испытываем какое-либо движение или побуждение в своей душе — будь оно противным или приятным, — тут же обращаться внутрь себя, все обращая на Бога, смиренно прося Его, чтобы Он все обратил к Своей чести, Он, Господь как природы, так и благодати. Тогда для тебя естественное станет сверхъестественным, благодаря твоей смиренной обращенности к Нему и твоей готовности точно выполнить наивысшую волю Божию, если только ты смог ее целиком и полностью понять. Если являются две возможности, и ты не знаешь, какая из них была бы более угодна Богу, тогда выбирай то, против чего противится твоя природа, лишь бы это было согласно с учением Святой Церкви и жизнью нашего Господа и Спасителя. Таким же образом облагораживаются все наши естественные дела и становятся, посредством отречения от себя, приятной жертвой нашему Богу. Это относится особенно к тем делам, о которых нам недостаточно точно известно, насколько они угодны Богу.