Кнопка Убивания Самого Плохого

– Давай с начала, Блонди, – прорычал шериф. – Ты банк грабил?

– Грабил.

– В кассиров стрелял?

– И даже попал…

– А пожилую леди из очереди ты уложил?

– Старой кляче следовало попридержать язык…

– Даже если ты соврал про всё остальное, вот это, – шериф снял шляпу и нахлобучил на руку. Указательный палец показался снаружи, проскочив в оставленное пулей отверстие. – Это невозможно отрицать. Ты стрелял в меня, шерифа. При исполнении.

– Вот тут как раз не попал…

– И как тогда понимать вот это? – на стол полетела фотография.

Двенадцать трупов без видимых следов насилия, все в мантиях присяжных, лежали не очень аккуратным полукругом. Некоторые лица казались удивленными. В центре воображаемой окружности возвышался на метр над полом каменный не то постамент, не то пюпитр с округлой выпуклостью на верхней грани и блестящей табличкой с неразборчивой из-за масштаба надписью. Оба знали текст наизусть.

“Кнопка Убивания Самого Плохого.

Немедленно убивает самого плохого из присутствующих.

Для срабатывания необходимо 2 и более человек.

Внимание! Устройство принимает решение на основе усреднённых понятий о плохом и хорошем, так, как их понимают присутствующие. Люди за пределами зала на решение не влияют. Действующее законодательство не учитывается.”

– Все честно, шериф. Меня приговорили. Мы с присяжными пришли в комнату с кнопкой. Я нажимал её, пока не остался последним. Когда присяжные кончились – ушёл. Мое право. В следующий раз получше выбирай судей.

– С присяжными такое бывает, – согласился шериф. – Один… Ну, двое за раз. Но чтоб все… – он с досадой шарахнул кулачищем по столу так, что послышался отчетливый хруст. – С момента обнаружения Кнопки такое случилось лишь однажды, когда один несчастный псих оговорил себя, чтобы прославиться. Теперь у меня всё правосудие… кхм… застряло. Никто не хочет идти в присяжные. Говорят, кнопка сломалась.

В это сложно было поверить. Присяжные использовали Кнопку полторы сотни лет, а до этого неизвестно сколько её применяли аборигены, которые, в свою очередь, не претендовали на авторство и приписывали создание устройства богам. Всё это время она исправно адаптировалась под любой набор моральных ценностей, служа как инструментом разрешения споров, так и опасной игрушкой для любителей острых ощущений. В случае с приговорами хотелось играть наверняка, поэтому умышленно создавался численный перевес из двенадцати проверенных присяжных.

– И чего ты от меня теперь хочешь? Поздравлений?

– Я хочу знать, как ты уцелел.

– Нашёл дурака!

Шериф надолго задумался. Помимо прочего, он хотел ещё и торжества справедливости. Традиция традицией, но нельзя было отпускать мерзавца просто так. Он вздохнул.

– Ну что ж, Блонди… Прежде, чем ты уйдешь, на дорожку, так сказать… Я вызываю тебя на круг Рулетки. Как частное лицо.

– Ого! – Блонди в восторге вскочил со стула. – Серьёзно?

Шериф кивнул.

– Ставка?

– Двадцать тысяч!

– Вот это мужской разговор! Бегом за секундантами!

Для игры в Рулетку с давних пор требовалось разрешение шерифа, что делало её несбыточной мечтой всех по настоящему азартных игроков. Блонди понимал, что может угодить в ловушку, но не мог пропустить то, что называют игрой всей жизни. Будь ставкой даже карманная мелочь – он бы не нашёл в себе сил отказаться.

* * *

Спустя всего полчаса они стояли в зале с Кнопкой. Секунданты заканчивали проверку ставок и прочие формальности, спеша поскорее покинуть комнату. Это была не их игра, и рисковать они не хотели. Возбуждённый Блонди болтал без умолку. Шериф думал.

Наконец хлопнула дверь, и секунданты замерли у смотрового окна снаружи.

– Хмм… Что ты сказал? – рассеянно переспросил шериф.

– Я говорю, знаю, за что ты меня не любишь. Это из-за того, что я блондин. Единственный блондин на сотни миль вокруг. Меньшинство. Все вы меня за это ненавидите. И к казни приговорили именно из-за этого.

– Ты говоришь это уже в третий раз… Постой-ка! Что-то подобное ты нёс и присяжным по дороге сюда.

Шериф вышел из задумчивости, и торжество разлилось по его обычно мрачной физиономии.

– Попался, мерзавец! Тебе удалось убедить их в том, что имела место дискриминация. Для того, кто пытается судить по справедливости – очень плохо, хуже не придумаешь. Они чувствовали себя виноватыми. Очень плохими.

Он ткнул пальцем в табличку с инструкцией: “Устройство принимает решение на основе усредненных понятий о плохом и хорошем, так как их понимают присутствующие”.

– Это был мой шанс, – пожал плечами Блонди. – Грех было не воспользоваться.

– Второго шанса не будет. Я обвиняю тебя в умышленном массовом убийстве с помощью демагогии, – рявкнул шериф и хлопнул ладонью по Кнопке Убивания Самого Плохого.

 

Эквилибриум

Офис шерифа был мало приспособлен для сиесты, что вынуждало его коротать послеобеденные часы дома. Любой знал, что в это время его можно обнаружить в гамаке, но искать было незачем. После истории с Блонди и Кнопкой Убивания Самого Плохого в Нескучном Городке не происходило ничего интереснее собачьей свадьбы, однако затишье это обманывало разве что приезжих. Все остальные наслаждались покоем, в глубине души готовые к моменту, когда поселок вновь начнёт оправдывать свое название.

Шериф покачивался в гамаке, ожидая, когда тень от деревьев сместится так, что солнце начнет светить ему в лицо – верный признак того, что пора приниматься за дела. Сегодня он собирался поправить покосившийся забор вокруг своего жилища, но до этого момента оставались ещё полчаса и четверть стакана коктейля.

Всё началось за мгновение до последнего глотка, знаменовавшего окончание сиесты. Пара крепких фермеров ввалилась во двор, волоча мешок с чем-то отчаянно трепыхающимся. Они почти бегом пересекли дворик и без особых церемоний бросили ношу у ног шерифа, словно охотничьи псы добычу.

– Вот, – заявил тот, что слева, и выжидательно уставился на шерифа, ещё более усиливая сходство с охотничьим псом.

Тот, уже без всякого удовольствия, прикончил коктейль и выбрался из гамака. Парни молчали. На вид они были трезвыми, но помятыми и запыхавшимися. Обитатель мешка лежал смирно, видимо, осознав всю тщетность своих усилий. Фермеры – народ серьезный, любое дело вершат с внушающей уважение основательностью. Вот и сейчас они не только упаковали кого-то в мешок, но и спеленали верёвкой снаружи, стянув руки-ноги.

– Кто это?

– Вот, в яслях поймали, – невпопад уточнил тот, что слева, а правый буркнул:

– Погоди, – и, немного поозиравшись, завладел стоявшим у стены черенком от лопаты. Взвесил, рассёк воздух парой пробных взмахов и кивнул: открывай, мол.

Его товарищ ловко распустил узел, скинул петли и пинком поощрил пленника завершить освобождение самостоятельно. Правый замахнулся черенком, словно игрок в гольф, и застыл. Лицо его светилось предвкушением.

Мешок пришёл в движение и опал, явив свету нагого мужчину средних лет. Он был явно из местных – коренастый, загорелый брюнет с тёмно-серыми глазами. Лицо его, покрытое трехнедельной щетиной, было смутно знакомым. Он оказался весьма похож на доставивших его парней, и это шерифу не понравилось. Родственники, сводящие счеты с помощью закона – что может быть омерзительнее? Они не успокоятся, пока не продемонстрируют всю подлость, твердолобость и мелочную злобу, на которые только способны.

– Ох ты ж… Это… – воскликнул в явном замешательстве правый, а его спутник пояснил:

– Он… Оно опять перекинулось.

– Ну прям вылитый двоюродный дядька с Карьера, только помоложе лет на десять, – добавил правый. – Так ты ему не верь. Мы, когда эту тварь в мешок пихали, она другой совсем была.

– Кто ты, – спросил шериф у “твари”.

Мужчину вопрос поставил в тупик. На некоторое время он глубоко задумался, после чего пожал плечами и произнес:

– Я? Я… – и замолчал, словно объяснять было больше нечего.

– Ладно, рассказывайте по порядку. Нет, не хором. Сначала ты. Ты сказал, что поймали его в яслях…

Это заняло какое-то время. Фермеры думают обстоятельно и мысли излагают не спеша. Опытный шериф сумел лишь несколько ускорить процесс, направляя беседу с помощью простых и четко сформулированных вопросов.

Сегодня после полудня в доме, где оставляли на день младенцев под присмотром пары старушек, обнаружилась девчушка лет пяти. Чья она – никто не знал, а сама она, хотя и говорила вполне внятно, имени своего сказать не могла. Бабкам некогда было вести найдёныша к шерифу, посему они попросили помощи вот у этих двух парней, которые как раз проезжали мимо. Им не жалко, благо по пути было – посадили мальчишку в кабину. Мальчишку? Ну, да, это бабки сослепу его за девчонку приняли.

Едва тронулись, малец вроде как чуток расти стал, но сначала решили, что показалось. Всю дорогу он тихо сидел, пока до кабака не доехали. Вот тут-то и началось. Принялся кто-то в кабине песни горланить нетрезвым голосом. Глядь – а на месте мальчонки уж мужик голый сидит, явно с утреца сильно принявший.

– Я ка-как дал с испугу по тормозам, он аж об панель приложился. Ты откуда, говорю, а он – ни здрасьте, ни до свиданья – в кулаки на нас попёр. И хорошо так навалился, со знанием дела, – правый фермер хмыкнул и почесал скулу.

– Не на тех напал, – с удовольствием добавил левый. – Я дурню нос с первого удара своротил. У меня кулак… – тут он глянул на дебошира, ища на физиономии подтверждения своего триумфа, и озадаченно умолк.

Нос выглядел как новенький. Да и всё остальное было на месте и никаких видимых повреждений не наблюдалось. Более того, именно в этот момент существо претерпевало стремительные перемены. Черты лица его смягчились, щетина обратилась в лёгкий пушок, плечи стали покатыми, волосы отросли до лопаток, грудь теперь выглядела скорее женской.

– Дорогая, вернись-ка в дом, – попросил шериф, не оборачиваясь.

За спиной возмущенно фыркнули, хлопнула дверь.

– Ишь, раскомандовался, – неожиданно заявил бывший обитатель мешка. В голосе его дребезжали до боли знакомые интонации, не раз слышанные шерифом от супруги. Кажется, у тирады намечалось продолжение, но оно так и не было озвучено. Существо вновь обратилось в мужчину.

– Это равновесник, парни, – заявил шериф, игнорируя предыдущее замечание. – По-научному – эквилибриум. Сам из себя ничего не представляет, только нахватывается от окружающих всякого качества примерно поровну. За то и прозвище своё получил. Собственного разумения он не имеет, но рядом с дурными людьми и сам дурным делается, а с хорошими – хорошим.

– Ага, – сказал правый фермер и взял черенок от лопаты на изготовку.

– Эвон оно что, – поддержал его левый и принялся с большим интересом озираться в поисках подручных средств.

– Стоп! Ты, убери дрын. Это иначе решается.

Шерифу понадобилось всего четверть часа на то, чтобы убедить визитеров, что дальнейшую заботу о добыче он возьмет на себя. И нет, награды за поимку равновесников не предусмотрено, но если вы действительно хотите помочь, сделайте вот что…

Получив инструкции, те, наконец, ушли, то и дело с любопытством оглядываясь.

* * *

– И что мне теперь с тобой делать? – спросил шериф у своей точной копии, в которую превратился эквилибриум, едва они остались наедине.

Двойник пожал плечами:

– Ты знаешь ответ. В челнок и на орбиту, подальше от людей.

– Кто ты такой-то на самом деле? – вздохнул шериф.

– И это ты знаешь. Эквилибриум не обладает личностью, моралью и прочим. Он – среднее арифметическое от окружающих его людей. Во всех смыслах.

– Знаешь, я случайно догадался. Только краем уха слышал про такое, даже не помню от кого.

– Какая разница?

– Ты прав, никакой. Давай на дорожку…

Шериф достал фляжку и протянул было равновеснику, но вовремя спохватился. Двойника поить бесполезно, он ощутит разницу, только если пьян будет оригинал. Сделал солидный глоток сам. Оба синхронно крякнули, переглянулись и хором расхохотались.

Фляжка вскоре наполовину опустела, и умиротворение снизошло на близнецов. Шериф уже начал склоняться к мнению, что не встречал более душевного собутыльника, когда в воротах появился один из фермеров и жестом показал, что, мол, готово, выходите.

Равновесник не возражал. Будучи полной копией только шерифа, он целиком разделял его убеждения и чувство гражданской ответственности и хранил их до самых ворот, но очутившись на улице, снова изменился, попав под воздействие вернувшихся фермеров, а также того, чем они набили кузов колымаги. Свежеприобретенный инстинкт самосохранения и желание спасти свою шкуру возобладали в нем. Как и ожидалось, пленник стал подумывать о бегстве, но вместо этого вдруг дернулся, посерел лицом и издал жалобный стон, повиснув на спутнике.

– Вот и чудненько, – усмехнулся в усы шериф, оценив его состояние.

Дотащив слабо упирающееся существо до кабины, он в двух словах объяснил дорогу к стартовой площадке и приказал трогаться. Грузовик принялся реветь, трястись и вонять, и всю дорогу казалось, будто в лязг и дребезг вплетаются чьи-то жалобные стоны. Равновесника тошнило. Повинуясь приобретённым у присутствующих понятиям о приличиях, он уткнулся в давешний мешок и больше никак себя не проявлял.

Наконец, они миновали Нескучный Городок и добрались до стартовой площадки. Шериф отправился возиться с капсулой, фермеры вышли поразмяться и глотнуть воздуха. Существо меж тем совсем слегло. Оно было в сознании, но старалось шевелиться поменьше.

* * *

– Эй, шериф!

Высокий ломающийся голос принадлежал парню, столь изящному ликом и расплывчатому телосложением, что он мог бы сойти и за девицу. Был он бос и одет в драный и засаленный рабочий комбинезон на голое тело, который стяжал, не иначе, на ближайшей помойке.

– Что это ты тут творишь? – обратился парень к шерифу.

– Избавляю Нескучный Городок от очередного развлечения. А ты кто такой?

– Неужто не догадался?

Тот лишь пожал плечами в ответ, предоставляя новому знакомцу предъявить разгадку самостоятельно.

– Почему ты вдруг решил, что от этого, как ты выражаешься, развлечения надо непременно избавиться?

– Это эквилибриум, парень! Он копирует всех, до кого дотянется, а народец тут всякий живёт. Прибьется к какой-нибудь шпане – лиха не оберёшься. Пусть на орбите хоть закопируется, а нам и так не скучно.

– Тебя послушать, так он действительно опасен, – хмыкнул юноша. – А если хорошо подумать? Бедная тварь не виновата в том, что вытакие.

– Короче, малый… Чего тебе от меня надо?

– Отпусти ребёнка!

– Какого… Это – ребёнок?

– Молодец, лихо соображаешь. Мы обладаем и личностью, и самосознанием, и моральными ценностями, а не только тем, чего у вас нахватались. Однако, для этого надо вырасти. Он ещё совсем младенец, его сфера восприятия – всего несколько метров. Оттого и меняется непрерывно. Когда она становится порядка десятков километров, сознание стабилизируется и…

– Погоди с лекциями, – прервал его излияния шериф. – Тебя послушать – так ты вроде как взрослый эквилибриум. Доказать можешь? Я даже не слышал, что вы существуете. Только вот про таких, – он кивнул на грузовик, – тварей неразумных.

Собеседник его растерянно моргнул и всплеснул руками, после чего погрузился в размышления. Задумался и шериф. Одно дело – оградить город от потенциально опасного явления, другое – сгубить живое существо. Тем более младенца. Да что там, будь это даже не живое существо, а какая-нибудь природная аномалия, виновата ли она в том, что люди – такие? Не больше, чем зеркало виновато в том, что отражает чью-то гнусную рожу.

– Ты можешь поверить мне на слово?

– Не та у меня должность – на слово верить.

– Тогда…

– Погоди, я придумал, – перебил шериф, вспомнив рассказ левого фермера про свернутый нос.

– Выстрелить в меня? – спросил парень, увидев, как рука его двинулась к кобуре. – Ну, конечно! Мне можно навредить, лишь ранив большинство людей в моей сфере восприятия. Валяй!

Грохнул выстрел. На всякий случай – в ногу. Не хотелось бы по недоразумению пристрелить парня, окажись он всего лишь очень убедительным психом. Если же это человек – так поделом ему.

Воспитательный момент пропал втуне: на ноге не появилось ни царапины.

– Что ж, придётся поверить. До сих пор на такое были способны только эквилибриумы. Но где гарантия, что это не означает лишь ещё одно развлечение для Нескучного Городка?

– Мы существуем бок о бок столетиями, но замечаете вы это раз в несколько поколений. Вот тебе и гарантии. Мы далеко от ваших поселений и дела до вас нам нет. А что в вас превращаемся – это случайность, шутка эволюции, которая обнаружилась только с появлением людей…

Шериф уже уяснил ситуацию и теперь едва слушал равновесника, погружённый в свои мысли. Решение зрело в нем, очень простое и, на первый взгляд, абсолютно правильное. Он вертел его и так, и этак, пытаясь поймать себя на излишней сентиментальности и доверчивости. Очень уж хотелось поверить во всё это.

Собеседник истолковал его молчание по своему:

– Послушай, мы не делаем этого специально и осознаем, что это вас раздражает. Мы бы перестали, если б могли.

– Далеко от поселений, говоришь? Хм…

– Сколько таких, как я, ты видишь на улице? Я выгляжу одновременно как мужчина и женщина, и это слишком бросается в глаза. Уж, поверь, мы не разгуливаем среди вас. Даже не собираемся.

– Ладно, – буркнул шериф. – Убедил. Забирай своего щенка и присматривай за ним получше, чтоб не шастал тут.

* * *

Избавиться от ходячего недоразумения не составило труда. Ребёнок охотно пошёл за старшим, который задержался лишь для того, чтобы сказать пару полагающихся в такой ситуации слов благодарности. Шериф отмахнулся от них и полез было в кабину, но застыл с ногой, занесённой над ступенькой. Изъян, крывшийся в его решении, наконец открылся перед ним со всей своей зловещей очевидностью.

На самом деле, никакой проблемы он не решил. Всё осталось как прежде, и если спустя лет двести очередной непоседа-равновесник заползет к людям… Весь диапазон возможных реакций потомков молнией пронесся перед его мысленным взором. Стремительно развернувшись, он бросился вслед за равновесниками и догнал их у самой кормы грузовика.

– Стой!

– Что случилось?

– Продолжайте держиться от нас подальше. Скрывайтесь, сколько можете. Тысячу, десять тысяч лет. Когда-нибудь мы дорастем до того, чтобы… Нам тоже надо повзрослеть, понимаешь?

Получив в ответ серьёзный кивок, он закончил:

– Сейчас мы не успокоимся до тех пор, пока не найдём способ вас уничтожить. Не потому, что вы опасны. Просто вы другие, и мы уверены: с этим непременно надо что-то делать. Шутка эволюции, которая… была всегда.

– Понимаю. Не беспокойся, мы же отчасти среднее арифметическое от вас. Когда вы будете готовы – мы почувствуем. Слушай, нам надо идти. Ребенку здесь плохо.

Шериф кивнул и отвернулся. Он был рад окончанию этого нелепого диалога, и твёрдо решил прикончить недопитую фляжку как только равновесники отойдут на приличное расстояние. При них было почему-то неудобно.

Из кузова послышался сдавленный стон. Он открыл дверцу и окинул взором груз. Представшая перед ним картина была плачевной. С десяток помятых, едва живых от похмелья кабацких забулдыг лежали на куче мешков и какой-то соломы.

– Крррасавцы! – удовлетворённо рокотнул шериф. – Как на подбор!

Один из страдальцев с трудом разлепил веки и прошептал:

– Шериф… Спаси нас!

– Уже спас, – ухмыльнулся он. – Но придется ещё потерпеть. Нам теперь ехать обратно в город.

– Лучше пристрели…

– У меня есть идея поинтереснее. Вынужден вас поздравить, джентльмены. В кои-то веки вы принесли пользу обществу. От имени сил правопорядка Нескучного Городка по прибытии ставлю вам три круга пива для поправки здоровья.