I. Альфа

“Жертвовать на честную политику – почётный гражданский долг!”

Виктору стало неловко при виде транспаранта. Он явился сюда вовсе не жертвовать, и теперь почувствовал себя корыстным. Оказывается, где-то есть люди, готовые заниматься такого рода благотворительностью, вносить свой чистосердечный вклад в хорошее дело…

– Вы слушаете меня?

– Да-да, конечно, – пробормотал он, осторожно покосившись на собеседницу.

Корпорация “Тысяча добродетелей” считалась медицинской, поэтому её представительница была одета в нечто стилизованное под белый халат. Наряд агента-регистратора был скроен в обтяжку и щедро декольтирован.

Виктор вздохнул и снова принялся шарить взглядом по кабинету в тщетной попытке потерять собеседницу из поля зрения. Он всегда робел женщин, а уж вульгарные, напористые, густо накрашенные особы вроде этой и вовсе приводили его в состояние бессловесного ступора.

Взгляд зацепился за плакат “Президент – истинная душа нации! Слава донорам!”. Более пристальное изучение показало, что латунные скобки, крепившие наглядную агитацию, были довольно новыми и бодро блестели, однако, слой пыли…

Тут его снова отвлекли:

– Ваши сомнения понятны, – уверенно заявила тётка. – Перед тем, как обратиться к нам, люди советуются со знакомыми, читают газеты и в результате приходят до смерти перепуганными.

Она укоризненно покачала головой.

– Никто не отрицает существования побочных эффектов, но ведь они появляются только в результате злоупотреблений. Этак можно признать опасным что угодно. Скажем, если вы съедите ведро соли, то непременно умрете, не так ли? Станете вы из-за этого отказываться от соли? Нет, вы просто не будете есть ее ведрами. Вот, взгляните!

Виктор послушно уставился на декольте и лишь спустя несколько мгновений сообразил, что на самом деле его приглашали взглянуть на донорское удостоверение, которое агентша держала в руках.

– Видите? Мой рейтинг гражданского доверия был и остался на уровне “Альфа”, как будто и не было тридцати двух мелких обменов!

Не особо всматриваясь, Виктор поспешно кивнул и принялся изучать покрытую лаком столешницу. Тётка отражалась в ней, но отражение смущало куда как меньше.

– Кроме того, не забывайте, что донорство – это не просто удобная возможность оплатить налоги. Это ещё и ваш личный вклад в то, что государством управляют люди порядочные, а не какие-нибудь деспоты и казнокрады, – в голосе её прорезались торжественные нотки. – Все мы хотим, чтобы судьбу страны решали люди, наделённые лучшими человеческими качествами, однако не у всех хватает смелости и гражданской ответственности обратиться к нам. Так чего же вы стесняетесь? – провозгласила тётка, постепенно входя в раж. – Вам следовало бы гордиться своим поступком!

Виктор снова вздохнул.

– Я… Ну… сомневаюсь. Нельзя ли это как-то просто скопировать? Или не пересаживать мне материал этого… реципиента?

– Подумайте сами, – терпеливо сказала агентша. – Представьте, что речь идет об обмене органами. В таком случае сердце или почку не копируют, а именно пересаживают. И точно так же, как нельзя было бы оставить вас без сердца, мы не можем оставить вас с прорехой в психике. Последствия, надеюсь, представляете.

Он не представлял, но кивнул, решив больше не задавать вопросов. Наверняка у неё есть готовые ответы на все. Да и какое это имеет значение, если денег для оплаты налогов всё равно нет? Преодолев робость, он пробормотал:

– Ладно, что уж там… Где расписаться?

 

II. Пациент

Пересадка прошла довольно буднично. Чистая операционная с приборами и непонятными установками, вежливый персонал, на этот раз в самых обычных халатах, строгий доктор, который обращался к нему не иначе, как “пациент”.

Нет, он не может узнать, как зовут реципиента и что именно будут пересаживать. Извините, врачебная тайна. Нет, беспокоиться не о чем. При таких ничтожных вмешательствах он вряд ли почувствует изменения. Нет, пациент, раздеваться не надо, ложитесь сюда и закройте глаза. Наркоз, пожалуйста.

Ему показалось, что он очнулся ровно через мгновение. Полежал, с опаской прислушиваясь к ощущениям. Ничего нового.

– Вот и всё, пациент. Благодарю вас, – доктор слегка приподнял уголки губ, обозначая доброжелательную улыбку. – Удостоверение донора вам выдадут в регистратуре.

Он раскрыл какую-то папку и начал делать в ней пометки. Расценив это как приглашение удалиться, Виктор двинулся к выходу. Он был столь увлечен поиском хоть каких-то внутренних изменений, что по пути едва не налетел на медсестру, которую, чудом разминувшись, машинально хлопнул по заднице.

Пройдя ещё пару шагов, он остановился, ошарашенный собственным поступком. Начал было бормотать какие-то извинения, но так и не смог произнести ни слова. Оказалось, что доктор всё это время с интересом наблюдал за ним, а медсестра, напротив, начисто проигнорировала происшествие. Привыкла? Доктор задумчиво кивнул и продолжил делать пометки, окончательно утратив интерес к пациенту.

Красный от смущения, Виктор выскочил в коридор и остановился, привалившись к стене. Он никогда никого не шлепал по заднице. Тем более, машинально.

* * *

Оформляя документы в регистратуре, он тщательно следил за словами и жестами. Может быть, именно поэтому ничего особенного не произошло. Он улыбнулся и подмигнул девице в окошечке, дождался ответной улыбки и облегченно вздохнул. Всё-таки, с ним всё в порядке. Посетителей не было, и он задержался, чтобы поболтать.

До него дошло через четверть часа. В порядке? В каком ещё порядке? До сего дня сама мысль о том, чтобы вот так запросто знакомиться и болтать с первой встречной казалась ему пугающей. А сейчас – никакого дискомфорта, всё кажется естественным.

Торопливо попрощавшись, он выскочил из клиники и, опасаясь пользоваться общественным транспортом, поймал такси. По пути домой он попытался привести мысли в порядок.

Итак, вопреки всем заверениям, обмен прошел не без последствий. У него изъяли застенчивость и пересадили какому-то распутному типу. Это вполне понятно, сексуальные скандалы вредят карьере и семье. Политику и впрямь лучше избавиться от такого багажа. Но что ещё он приобрел в довесок? Он надеялся, что больше ничего.

 

III. Бета

Полгода прошли как во сне. Вопреки опасениям, никаких других побочных эффектов не обнаружилось. Виктор зажил бурной сексуальной жизнью, наверстывая упущенное, и не раз поминал добрым словом того неведомого депутата или министра, который его облагодетельствовал. Для него это, может быть, и являлось опасным пороком, но Виктор всерьёз считал своё приобретение настоящим благословением.

Для полного счастья не хватало лишь денег. Его доход и раньше был весьма скромным, и расходы на женщин превратились в ощутимую прореху в бюджете. Спустя полгода, когда общая сумма неоплаченных счетов превысила размер зарплаты, он решился. “Тысяча добродетелей” предоставляла возможность оплатить донорством не только налоги.

Снова разговор с агентом, операционная, непонятные приборы, строгий доктор и общий наркоз. Единственная разница – вторая, третья и все следующие пересадки прошли без каких-либо ощутимых последствий.

Неприятности настигли спустя год. Они явились в образе жирной оранжевой литеры “Бета” в его удостоверении. Рейтинг гражданского доверия – нормальный вместо высокого.

Поначалу Виктор не придал этому никакого значения. Казалось бы, что решает всего один жалкий уровень? Разницу ему объяснил босс.

– Это не просто показатель благонадежности, – заявил он. – Это ещё и уровень доступа. Тебе придется нас покинуть.

Аналогичного мнения придерживались и чиновники службы трудоустройства, а также потенциальные работодатели. Выбор был невелик – либо браться за работу попроше и подешевле, либо продолжать снабжать корпорацию материалом, всякий раз рискуя что-нибудь подцепить. О том, чтобы начать жить по средствам, речи быть не могло.

* * *

Он попался на девятнадцатой краже. Суд признал склонность к воровству последствиями одной из пересадок, что автоматически возлагало на “Тысячу добродетелей” ответственность за социальную реабилитацию преступника. Тюремное заключение заменялось содержанием в клинике корпорации до выздоровления.

Адвокат “добродетелей” не возражал. В своей ответной речи он не преминул подчеркнуть высокую степень гражданской ответственности и повышенное внимание к конструктивной критике, ставшие визитной карточкой представляемой им организации. А также то, что обвиняемого предупреждали о последствиях злоупотреблений услугами корпорации перед каждым обменом (соответствующие документы за подписью Виктора прилагались). Было также обещано детально разобраться в происшествии и повысить уровень разъяснительной работы среди доноров.

 

IV. Дельта

Реабилитационный центр “Тысяча добродетелей” вовсе не походил на тюрьму. Если не обращать внимания на решетки на окнах, забор с колючей проволокой, шокеры и наручники у санитаров – не походил.

Строгий распорядок, казённая одежда, отвратительная еда и ежедневные процедуры. Восстановительные, как не преминул уточнить осматривавший его врач.

Тесные палаты на двоих. Санитар слегка подтолкнул замешкавшегося на пороге Виктора и закрыл за его спиной дверь. Знакомить новичка с обитателем комнаты он счел излишним.

Несколько минут прошли в молчании. Старожил – худой мужчина чуть за сорок – сидел на кровати, поджав ноги, и без особого интереса изучал вошедшего своими выцветшими серыми глазами. Несвежая пижама была ему явно велика, ворот сполз на плечо, обнажив костлявую ключицу. Не по возрасту морщинистое лицо выражало скуку.

– Я Эпсилон, – наконец произнес он. Голос был хриплый, такой же тусклый и усталый, как и его хозяин.

– Виктор…

– Нет, ты теперь Дельта, – заявил Эпсилон и ткнул в Виктора пальцем.

Проследив за указующим перстом, он и впрямь обнаружил на своей пижаме греческую букву “Дельта”. Маркировка на одежде нового знакомца тоже соответствовала прозвищу.

– Хорош торчать у двери, – в его голосе так и не стало больше приязни. – Садись на койку, слушай. Моя обязанность – растолковать тебе, где ты оказался и что тебя здесь ждет.

Он замолчал и повернулся всем корпусом к свободной кровати, застеленной колючим казённым одеялом. Виктор-Дельта потоптался ещё немного в ожидании продолжения, но Эпсилон попросту игнорировал его, вплоть до того момента, пока снова не обнаружил в поле зрения.

– Как тебя звали раньше – значения не имеет, – заявил он. – Раз ты здесь – значит, ты уже не тот, кто когда-то поставил свой первый автограф на их чёртовом бланке. Слишком много обменов. Ты теперь кто-то другой. Новое имя придумывать бессмысленно, так как здесь ты продолжишь меняться, и очень, очень быстро. Усек?

Виктор моргнул пару раз, помотал головой, но так и не нашелся с ответом.

– Ладно, объясняю по буквам. Центр только называется реабилитационным. Обещанные восстановительные процедуры – это на самом деле те же обмены, только крупные. Заведение у нас на полной самоокупаемости, да с большим профицитом. А то, что пациент не выздоравливает – так извините, необратимые изменения зашли слишком далеко, распад личности прогрессирует, обязуемся взять на вечное сохранение.

– Но ведь есть случаи выздоровления!

– Есть. Но тебя это не касается. За положительные обмены надо платить. Ты в состоянии? Так я и думал. В следующий раз воруй по крупному.

– Но…

– Молчи, слушай. Они не особо заботятся о том, как фрагменты стыкуются у донора, лишь бы клиенту подходило. Погрешности и нестыковки накапливаются, лишая тебя рассудка и тянут степень гражданского доверия всё ниже. Из-за этого ты иногда просыпаешься и обнаруживаешь на пижаме новую маркировку. Я уже три дня как Эпсилон.

Забудь о том, кем ты был. Ты не знаешь, из кусков какого дерьма тебя собирают, но я гарантирую, что это дерьмо и куски большие. От твоей исходной личности остается так мало, что нет нужды цепляться за имя. Ты – портрет, небрежно написанный дерьмом.

Дошло? Вижу, дошло. Так как тебя теперь зовут?

– В… – он осекся под тяжёлым взглядом выцветших глаз и спустя три бесконечных секунды прошептал. – Д… Дельта.

– Умница, – голос его все так же не выражал энтузиазма. – Далее… Вторая моя обязанность по отношению к новичку – предупреждение. Меня допускают к общению с людьми и позволяют жить в комнате с соседом. Это не значит, что со мной приятно иметь дело или что я безопасен. Я опасен. Никто не знает, когда у меня поедет крыша. Старайся не привлекать моего внимания. Не смотри в мою сторону. Не заговаривай первым. Никогда не спорь. В случае чего – сразу беги и зови на помощь. Мне плевать на тебя. Я говорю это лишь потому, что однажды, когда меня звали Гаммой, другой Эпсилон сообщил мне всё это. Ты сделаешь то же самое, когда станешь Эпсилоном сам.

И последнее. За Эпсилоном идет Зита и далее по алфавиту. Эти сидят в одиночках. Они окончательно съехали с катушек, но никто не знает, в какую сторону и насколько сильно. Вопросы?

Дельта отрицательно покачал головой.

– Скажи: “Вопросов нет, Эпсилон”.

– Вопросов нет, Эпсилон…

– Вот и хорошо. Вижу, всё правильно усвоил. Продолжай в том же духе. Целее будешь.

 

V. Лямбда

– Подъем, отморозок! На процедуры!

Лямбда уже давно не спал и у него было собственное мнение относительно того, кто именно здесь отморозок, но побоев он не любил и потому спросил только:

– Кто у меня сегодня?

– Не твоё дело, – буркнул санитар.

“Министр социального обеспечения. Третий раз за месяц. Старый алкаш совсем вразнос пошел”

– Представляешь, – ухмыльнулся Лямбда, когда они шли по коридору. – Два года назад я был простым работягой, а теперь изрядный кусок меня правит страной. Я по капле просачиваюсь во власть и даже, наверное, сочиняю какие-то законы. Вот ты бы какой закон принял, если бы был министром социального обеспечения?

Санитар с подозрением покосился на него. Человек действия, он обычно не позволял спровоцировать себя на размышления, но на сей раз внутренняя борьба, отразившаяся на его лице, закончилась в пользу пациента. Он наморщил лоб, после чего коротко пожал плечами.

“Повысил бы минимальный оклад и легализовал траву”.

Лямбда хмыкнул, но от комментариев воздержался. Будучи явным профаном в социальном обеспечении, по части попадания в болевые точки его спутник был экспертом. Что ж, с этого на сегодня хватит. Кто там у нас следующий?

– Пациент, прошу, – доктор в халате, зачем-то стилизованном под нечто военное, гостеприимно указал на давно знакомую койку с мятой серой простыней.

– Опять министр соцобеспечения, – констатировал Лямбда, укладываясь. – Неужели с дедулей всё настолько плохо?

“Снова запой, – послышался голос доктора. – Нестабилен. Пересаженные фрагменты непрерывно поглощаются старыми”. Доктор испепелил санитара взглядом поверх очков, казня за мнимую болтливость. Тот лишь развел руками, замотал головой и поспешно протиснулся обратно в коридор.

– Пересаженные фрагменты поглощаются? – забывшись спросил Лямбда. – И у меня тоже?

Юный ассистент доктора чуть не подпрыгнул на месте и в ужасе вытаращился на него.

“Многие пороки являются лишь симптомами более глубинных дефектов личности”.

– Не обращайте внимания, молодой человек, – заявил доктор. – После уровня Зита и далее вероятность психических расстройств близка к единице. В данном случае мы имеем крайне обостренную интуицию и полное отсутствие чувства такта.

Лямбда был лишь отчасти согласен с этими утверждениями. Он, несомненно, был безумен. А ещё он с недавних пор умел слышать мысли. Для этого достаточно было задать конкретный вопрос – и правдивый ответ был гарантирован. Голос собеседника раздавался в голове и сообщал много интересного. Неизвестно, какие детали и после какой пересадки сложились столь удачно. Он обнаружил дар лишь пару недель назад и теперь вовсю с ним развлекался.

– На правах безумца хотелось бы узнать ещё вот что…

– У нашего Лямбды своеобразный талант задавать неудобные вопросы и считывать реакцию. Рекомендую игнорировать его болтовню и заниматься своим делом, – посоветовал доктор. – Здесь и не такого можно насмотреться. Со временем привыкнете.

Ассистент кивнул, не сводя глаз с Лямбды.

– Такое творится не только с пороками, верно? – с напором продолжал тот.

“Верно. Всё зависит от базовых склонностей и физических факторов, изменить которые мы не в состоянии. Можно лишь временно заменять внешние проявления. Рецидивы почти гарантированы.”

– То есть, не окажись я здесь – давно бы восстановился до Альфы? – уже почти кричал Лямбда.

“Вполне вероятно. Большинство малых обменов обратимы. Некоторые – полностью”

Доктор уставился на него с интересом. В глазах его ненадолго блеснул исследовательский азарт:

– Хмм… Я полагаю, язык тела и микромимика служат для него основным источником информации, а остальное – дело интуиции, – заявил он, адресуясь к ассистенту. – Перед обменом сделайте полный снимок. Надо выяснить, что привело к такой деформации. Может оказаться практически полезным.

– Док, вы хоть понимаете, что творите? Говорят, чем больше у кого-то обменов, тем он лучше. За таких охотнее голосуют. На самом деле это гарантирует, что к власти приходят насквозь прогнившие типы, которым нужно всё больше обменов, чтобы поддерживать видимость порядочности. И ради этого вы тут пластаете меня на куски?

“Пути назад нет. Если мы перестанем поддерживать систему, она взорвётся.”

– Да и черт с ней, пусть взрывается!

– Поторопитесь с наркозом, голубчик, – занервничал эскулап. – Он становится агрессивным.

– Н-наркоз готов, – заикаясь, пролепетал ассистент.

 

VI. Виктор

– Вот и всё, пациент. Благодарю вас, – склонившийся над ним доктор – не из “центра”, другой – слегка приподнял уголки губ, обозначая доброжелательную улыбку.

Виктор резко сел и огляделся. Чистая операционная с приборами и непонятными установками, вежливый персонал, на этот раз в самых обычных халатах, строгий доктор, который обращался к нему не иначе, как “пациент”…

Сон. Всё приснилось. Бывает ли от наркоза столь реалистичный бред? И не бред ли то, что он переживает сейчас? Может быть, где-то там, в реальности, которую так хотелось счесть плодом наркотического кошмара, очередная пересадка столкнула его за грань безумия? Может, рассудок сжалился над ним и погрузил в вечный безопасный сон? Как проверить, если всё настолько реально?

Он тайком ущипнул себя. Стало больно. Что дальше? Спросить у доктора, бывают ли такие галлюцинации во время обмена? Спросить, правда ли, что существуют реабилитационные центры и обмены никого не исправляют?

Придя к выводу, что не поверит ответу, каков бы он ни был, Виктор погрузился в самокопание. Ничего нового.

– Удостоверение донора вам выдадут в регистратуре, – закончил тем временем доктор.

Он раскрыл какую-то папку и начал делать в ней пометки. Расценив это как приглашение удалиться, Виктор двинулся к выходу. Сцена была столь до ужаса знакомой, что едва проклюнувшееся спокойствие мгновенно улетучилось. В отчаянной попытке разрушить дежа вю, он заставил себя остановиться и заявил:

– Больше ни ногой к вам…

Это прозвучало как сдавленный шёпот, но доктор на звук среагировал и оторвался от писанины.

– Простите, что вы сказали?

– Я больше к вам ни ногой! – со второй попытки вышло как-то чересчур громко и резко, поэтому он поспешил добавить. – Извините…

– Хмм… Вот и замечательно, – доктор, похоже, совсем не обиделся. – Очень важно знать меру во всем. Ловлю вас на слове, молодой человек. А то, знаете ли, есть увлекающиеся натуры. До полного распада личности увлекающиеся. Как у нас говорят, по самую Омегу, – тут он позволил себе строго отмеренный короткий смешок.

По пути к выходу Виктор был так увлечен поиском хоть каких-то внутренних изменений, что едва не налетел на медсестру. Пытаясь разминуться с нею, он потерял равновесие и непременно упал бы, не поддержи его вовремя подоспевший юный ассистент. Восстановив равновесие, он не удержался и ущипнул спасителя за задницу.