Меня разбудил внезапный резкий шум. Громко щелкнула дверь.

«Значит, все-таки заперта», — подумала я. Тот факт, что моя новая комната превратилась в тюрьму, лишь подтвердил тетины слова о том, чтобы отныне все будет по ее правилам.

Приподнявшись на подушке, я увидела незнакомую сгорбленную старуху со сморщенным как старый гриб лицом. Не иначе, как Марджи или как там ее. Экономка, о которой вчера говорила тетя. В ее высохших, покрытых старческими пятнами, руках позвякивал небольшой серебряный поднос, который был чуть ли не в три раза больше, чем его скромное содержимое.

Прошелестев длинной, местами съеденной молью юбкой, старуха со стуком опустила поднос на стол, расплескав немного черной жидкости, напоминающей горячий шоколад. Затем вышла из комнаты и через секунду вернулась с двумя большими пакетами и коробкой.

— Вставай и одевайся, хозяйка велела не опаздывать, — скрипуче приказала она, срывая с меня одеяло и грубо выталкивая с теплой кровати на холодный пол.

— Куда? — еле слышно спросила я, сомневаясь, что старуха расслышала мой осипший за ночь голос. Похоже, местные сквозняки и ослабевший от пережитого стресса организм сделали свое дело. Я простудилась.

— В школу. Одень форму и причешись, как подобает прилежной ученице, — она взмахнула одеяло и одним махом застелила постель. — Не понимаю, почему миссис Беатрис велела послать тебя позже, ведь Майк и Николь уже давно в школе, — недовольно запричитала она, захлопнув за собой дверь и оставив меня наедине с непривлекательным завтраком.

Жесткий бутерброд, на котором виднелись островки плесени, вызвал у меня приступ отвращения. Молча послав тетку и ее предупреждения насчет местных блюд подальше, я отставила тарелку в сторону и глотнула напиток, который изначально приняла за шоколад. Горло обжег отвратительный горький вкус, и я громко закашлялась. Ну и гадость! В жизни не пробовала ничего хуже. Теперь этот мерзкий привкус будет на языке целый день!

Отплевываясь, я собрала школьную сумку, с которой обычно ходила на занятия в прошлом году. За тетрадками и ручками туда последовал подарок родителей к началу учебного года — новенький смартфон, которым, впрочем, я пользовалась нечасто: родители редко интересовались, как у меня дела, а частая смена дорогих пансионов, куда они справляли меня на весь год, не позволяла завести постоянных друзей. В отличие от большинства моих сверстников, мои контакты ограничивались всего десятком человек, двое из них— наш бывший дворецкий и мой личный водитель. Теперь и их можно было стереть за ненадобностью.

Вспомнив про форму, я осмотрела пакет, из которого выглядывал уголок ткани в крупную черно-синюю клетку. Внутри было два совершенно новых комплекта, состоящих из короткой клетчатой юбки из мягкого твида и синей водолазки. Я дотронулась до мягкой ткани и сразу узнала кашемир. Мама всегда была помешана на одежде, одевая меня, словно куклу, в самую модную дизайнерскую одежду, поэтому я хорошо разбиралась в трендах и тканях. Этой ее страсти я никогда не разделяла — моей любимой одеждой была простая майка и удобные потертые джинсы. В другом пакете я нашла короткий синий плащ с капюшоном, а в коробке лежали высокие почти до колена сапоги и синие шерстяные чулки.

Я никогда не носила форму и особенно ненавидела юбки. Мне захотелось закричать, разорвать ее на мелкие части и выкинуть с окна на злость тетке. Больше всего на свете я хотела домой, вновь увидеть родителей, полюбоваться маминой отрешенной улыбкой, услышать звук чокающихся бокалов на многочисленных вечеринках, которые она устраивала чуть ли не ежедневно. Раньше я их ненавидела, считая, что они занимают весь ее мир, в котором для меня не оставалось места.

Но выбора не было — тетя вполне ясно дала понять, что выполнит угрозу о подвале. Одевшись в ненавистную форму, я подошла к большому зеркалу, занимающему полстены в моей новой ванне. По всему стеклу снизу-вверх расползалась уродливая трещина. Она напоминала мне меня: после аварии мое сердце словно треснуло пополам, а вместе с ним и весь мой не слишком уютный, но такой привычный мир.

Взглянув на свое отражение, я ужаснулась. За последний месяц под глазами пролегли серые тени и пропал знакомый вздорный блеск, лицо осунулось, тонкая, когда-то бархатистая кожа приобрела бледный оттенок, не оставив и намека на прежний легкий загар. Темно-каштановые волосы утратили прежнее сияние и висели тусклыми, беспорядочными комками. Густая непослушная копна в детстве доставляла немало хлопот моим нянькам, которые трудились часами, чтобы привести их в порядок. Природа не наделила меня подобным терпением, поэтому я позволяла непослушным локонам проявлять своенравие.

Сейчас у меня особенно не были ни настроения, ни желания возиться с укладкой, и я решила оставить все как есть. Поплескав в лицо водой, чтобы освежиться, я насухо вытерлась полотенцем и последовала за поманившей меня с кислым лицом старухой.

Ночной шторм уже прекратился. Снаружи стояла серая мгла, а верхушки деревьев скрывались в облаках густого тумана, через который не пробивался ни один солнечный луч. На своей английской родине я привыкла к пасмурной погоде, но здесь все было по-другому. Что-то тяжелое витало в воздухе. Туман как будто нарочно клубился вокруг меня, окутывая тело отвратительным сырым холодом. Стараясь отогнать от себя неприятное ощущение, я устремилась за сгорбленной фигурой, которая быстро засеменила вперед. Через сорок минут ходьбы мимо огороженных деревьями и высокими заборами участков, мы наконец-то оказались перед школой.

Угрюмое, сплошь увитое иссохшим, желтоватым плющом здание, наполовину скрытое от мира огромными живыми зарослями, одиноко возвышалось на холме. Нигде не было видно площадок для игр или спортивных занятий, к которым я привыкла в старых школах. По дороге нам не встретилось ни души, и на окружающей школьной территории, не считая машин на стоянке, было совсем пусто. Я даже засомневалась, обитаем ли вообще этот странный городок.

Но стоило нам подойти поближе, как массивные железные двери распахнулись. Из них навстречу, грациозно покачиваясь, выплыла стройная молодая женщина. При виде ее у меня невольно захватило дух. Одетая в белоснежную блузку из тонкого шелка и черную ассиметричную юбку, она была великолепна. Лебединую шею украшало дорогое колье, а тонкое запястье обхватывал восхитительный бриллиантовый браслет с причудливо вплетенными в него рубинами. Длинные русые волосы были собраны в высокую аккуратную укладку, приколотую заколкой в форме незнакомого экзотического цветка. Сколько же времени ей понадобилось, чтобы привести свои волосы в такой идеальный порядок? Я бы точно сошла с ума.

Женщина сделала изящный жест — и старуха, покряхтывая, засеменила обратно в сторону дома. Затем она внимательно осмотрела меня, и на короткое мгновение — слишком короткое, чтобы понять, привиделось ли мне или случилось на самом деле — ее покрытые легкой пеленой глаза прояснились, а лицо обрело сосредоточенное выражение. Пока я гадала, что во мне могло вызвать такую реакцию, ошеломление и растерянность на ее лице пропали, и она вновь смотрела куда-то сквозь меня, как будто я чудесным образом превратилась в воздух.

— Пойдем, дорогая, — мелодично промолвила она и мягко поманила меня рукой, показывая следовать за ней.

Это была самая странная школа из всех, в которых мне довелось побывать. Обычно все здания были примерно одинаковыми — серые стены, железные шкафчики и ничем не примечательные классы. Тут все было совсем по-другому. Две впечатляющие своими размерами лестницы плавным изгибом уводили на второй и третий этажи. Под ними с двух сторон располагалась большая гардеробная, закрытая затейливо расписанными, коваными решетками. Посредине — широкий проход, украшенный с двух сторон мраморными статуями, который соединял обе части здания и предназначался для того, чтобы попасть в столовую и школьный зал. Большое помещение парадного холла украшали массивные окна, которые, несмотря на дневное время, были наполовину прикрыты роскошными тяжелыми портьерами. Красивые лампы наполняли помещение неярким светом, а пол был устлан толстым мягким ковром, который надежно поглощал звук высоких каблуков моей спутницы. Несмотря на красивое внутреннее убранство, мрачная атмосфера буквально наполняла это место.

Где-то глубоко внутри вдруг возникло ощущение, которое я впервые испытала, увидев женщину на картине. Все это было мне уже знакомо. Но с другой стороны, это просто невозможно! Я могла поклясться, что никогда здесь раньше не была.

— Больше подошло бы для психушки, — тихо пробормотала я, оглядываясь по сторонам и ежась от неприятного, тягостного величия и одновременно ощущения удушья, исходящих от этих стен.

Если моя спутница и услышала мои слова, то не подала вид.

Мы поднялись на третий этаж и свернули направо. На стенах висели картины знаменитых художников, часть которых я видела в знаменитых музеях по всему миру. Почему-то у меня не было сомнений в том, что тут находились подлинники. Никакого намека на современные фотографии, плакаты, доски почета, шкафчики-локеры вдоль стен и тому подобные школьные мелочи. Но еще более странным было то, что повсюду, на высоких потолках, на перилах, на любой мелочи интерьера, был изображен золотой лев, грозно разинувший огромную пасть. Он попадался так часто, что в какой-то момент мне показалось, что он меня преследует, молча изучая и наблюдая со стороны.

Коридоры петляли и напоминали угрюмый лабиринт. Наконец перед большой величественной дверью женщина остановилась. Таблички не было, вместо нее — уже знакомая мне, только значительно увеличенная в размере золотая пасть льва, вырезанная на обоих дверях и сходившаяся посредине. Возникло чувство, что меня проводили прямо в клетку. В чем-то так оно и было. По прежнему опыту, которого у меня имелось немало, я заключила, что передо мной кабинет директора.

Не успела моя спутница поднять руку и постучать, как двери резко распахнулись, словно нас уже ждали. Приподняв голову и не глядя на меня, она проследовала внутрь. Немного помедлив и представив себе очередную неприятную беседу на тему исключения из прежних школ, я нехотя последовала за ней.

Оказавшись внутри, я тихо охнула. Роскошный интерьер комнаты был еще шикарнее, чем то, что я увидела до сих пор. Стены здесь были обшиты редким темным деревом. Один конец просторного кабинета занимал массивный дубовый стол ручной работы, на котором царил идеальный порядок. На другом конце возвышался большой камин с высокой чугунной решеткой. Небольшой журнальный столик, окруженный великолепными антикварными креслами с голубой обивкой, говорил о том, что хозяин этого кабинета любит старинные вещи. Паркет устилала шкура льва редкого белого окраса, а на стенах висели чучела убитых животных. При мысли о том, что когда-то они были живыми, мне стало нехорошо.

У окна спиной к нам и скрестив руки перед собой стоял высокий стройный мужчина. Его темные волосы были тщательно уложены, а белоснежная рубашка и черные брюки делали его похожим на владельца какой-нибудь крупной фирмы, с которыми часто встречался мой отец, но никак ни на директора этой странной школы.

— Оставь нас, — коротко приказал он, и женщина тут же скрылась, неслышно притворив за собой двери.

Повисшую в комнате тишину нарушало только тиканье старинных часов над камином. Чувствуя себя неуютно в короткой юбке и ожидая, пока он заговорит, я нервно переминалась с ноги на ногу и осматривала натертый до блеска стол. Не считая компьютера и одиноко лежащей папки, он был совершенно пустым. Никаких украшений, ни одной личной мелочи или хотя бы семейной фотографии. Ничего, что бы намекнуло на жизнь этого человека за пределами этих каменных стен. Однако все здесь свидетельствовало о его силе и могуществе.

Наконец директор обернулся. На вид ему было под сорок, а жесткий, властный взгляд не оставлял ни тени сомнения, что учеников этой школы держат в железном кулаке.

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. В его тяжелом пронзительном взгляде сквозило что-то пугающее, и от нехорошего предчувствия у меня засосало под ложечкой.

Ни сказав ни слова, директор медленно подошел к столу и взял лежавшую перед ним папку.

Я тихо вздохнула. На этот раз я была бы рада, если бы из-за моего бурного прошлого меня решили не принимать, а вместо этого просто отправили бы домой. Безошибочная природная интуиция подсказывала мне, что сидеть взаперти под строгим контролем тетки было куда лучше и безопаснее, чем находиться в этом шикарном кабинете.

— Александра Луиза Элизабет Леран, — медленно произнес он, изучая папку с моими документами. Меня поразило, каким холодным и властным был его голос. — Твои ныне покойные родители явно не страдали скромностью, наградив тебя именем королевской особы, — с мрачноватой иронией усмехнулся он, небрежно просматривая остальные бумаги.

— Меня зовут Алекс, — огрызнулась я в ответ, отмечая про себя, что чуткость — не самая сильная сторона обитателей этого города.

С детства я ненавидела свое тройное имя, из-за которого меня часто дразнили в школе. Когда мне стукнуло десять, мне стоило больших трудов убедить отца убрать длинное имя с моего паспорта — с тех пор там значилось просто Алекс Леран. Я не представляла, каким образом мое полное имя оказалось в руках этого неприятного человека, но точно не намеревалась подвергаться его насмешкам.

Его губы тронула чуть заметная ухмылка, а в жестких серых глазах зажегся опасный огонек, придавая им необычный мраморный оттенок.

— В этой школе я решаю, как и кого зовут, — резко ответил он, садясь в большое кожаное кресло и поднимая на меня не терпящий возражений взгляд.

— Тогда вас ждет сюрприз, — не осталась я в долгу, зная, что этими словами навлеку на себя самые большие неприятности.

В комнате снова повисла тишина, но на этот раз это было похоже на затишье перед бурей. Директор сверлил меня взглядом. Я не хотела уступать и не опускала глаз, хотя это стоило мне невероятных усилий.

Наш бессловесный поединок был прерван стуком в дверь.

— Войдите, — ответил директор, продолжая смотреть на меня. Его пальцы постукивали по столу, словно он что-то обдумывал.

Обрадовавшись возможности перевести дух, я посмотрела на вошедшую в комнату женщину. Определить ее возраст было почти невозможно, но она была значительно старше, чем предыдущая, и излучала стальную выдержку. Затянутые на затылке в строгий пучок волосы покрывала легкая седина, в то время, как на узком, невыразительном лице не было ни морщинки. Прямая серая юбка и скучная черная водолазка облегали худощавую, плоскую фигуру, без единого намека на хоть каплю женственности. Единственным украшением, разбавляющем это пресное однообразие, была золотая брошь в виде уже порядком надоевшей мне пасти льва. А суровым, неприступным выражением лица она напомнила учительниц из католического пансиона, где я провела ровно неделю, после чего была с треском отчислена.

При виде меня, нервно теребящей прядь волос посреди кабинета, ее тонкая как нитка бровь удивленно приподнялась и она вопросительно посмотрела на сидевшего за столом мужчину. В узких, как два ледяных кристалла, глазах появилось недовольство, которое она даже не пыталась скрыть.

— Миссис Джеймс, отведите мисс Леран в класс и поясните ей новые правила, — медленно промолвил директор, делая ударение на последнем слове и переводя внимание на экран своего компьютера.

Я заметила, что женщина хотела бы поговорить с директором наедине, но не осмелилась перечить. Поджав бледные, тонкие губы, она коротко приказала мне следовать за ней и вышла с комнаты. На этот раз я последовала за ней со скоростью пули, чувствуя, как меня провожает тяжелый взгляд.

В полном молчании она быстро шествовала вперед. Я старалась успеть за ней, боясь потеряться в темном лабиринте множества одинаковых коридоров. Через пару минут мы вышли в другую часть здания и спустились на второй этаж.

С небольшого балкончика открывался вид на располагающийся под нами холл. Он был не менее роскошно обставлен, чем парадный, но немного уступал ему по размерам. С огромных окон простирался вид на покрытое утренним туманом гладкое озеро, а железная резная дверь вела во внутренний двор. Вокруг по-прежнему не было ни души. Это означало только одно — сейчас время урока.

— Соберите волосы, мисс Леран, — жестко промолвила моя спутница, поворачиваясь и глядя на меня сверху вниз.

— Мне и так хорошо, — с вызовом ответила я, о чем тут же пожалела.

Тяжелая рука со свистом обрушилась на мою щеку. Удар был настолько сильным и ошеломляющим, что, потеряв равновесие, я упала. Схватившись за пылающую щеку, я с ненавистью посмотрела на возвышающуюся надо мной женщину.

— Спорить или не повиноваться учителям и кому-либо из школьной администрации строго воспрещается, — ледяным тоном произнесла она. — Первое правило, которое вам стоит как следует уяснить.

Непонятно откуда в ее руке оказалась резинка, которой она швырнула прямо в меня.

Все во мне пылало от злости. Никто и никогда не поднимал на меня руку, тем более учителя.

— Интересно, что скажут на это в прессе, когда узнают, что в вашей школе бьют учеников, — медленно поднимаясь с пола, процедила я.

Картины мести уже сменяли друг друга в моей голове. Я представила, как полиция тащит мою обидчицу по коридору, а газеты пестрят заголовками о жестоком обращении с учениками и клеймят эту школу и ее ужасный персонал.

Не успела я выпрямиться, как снова оказалась на полу. Пострадавшая во второй раз щека больно пульсировала, а в голове шумело.

— Никогда не смей мне угрожать, — прошипела она. Но тут же взяла себя в руки и продолжила прежним ледяным тоном, будто ничего не произошло. — Уроки начинаются в восемь и заканчиваются в три. Перед началом занятий все без исключения ученики собираются на школьном дворе, поэтому приходить вы будете на полчаса раньше. Все опоздания и прогулы строго караются, — ее бесцветные глаза сузились, превратившись в щелочки. — Необходимые книги вы получите у мисс Белл на следующей неделе. Весь пропущенный вами материал должен быть вызубрен на зубок, никаких поблажек на дальнейших занятиях и экзаменах в конце семестра вам не будет. Я думаю, вы уже поняли, что в случае непослушания или невыполнения требований школы наказание будет соответствующим, мисс Леран, — ядовито закончила она.

Я все еще пребывала в состоянии оцепенения. Щека горела, но куда больнее жгло унижение, которое мне пришлось испытать. Жесткая рука схватила меня и, больно встряхнув, поставила на ноги.

— Обычно я не имею привычки повторять дважды, но учитывая, что это ваш первый день и вы еще не знакомы со всеми правилами, я сделаю исключение. Заплетите волосы, мисс Леран — вновь прошипела она, склоняясь надо мной и больно сжимая мое запястье.

Опасаясь нового удара, я подняла резинку и наскоро сплела взлохмаченную косу, из которой тут же выбилось несколько прядок. Поджав губы, женщина недовольно осмотрела мои волосы, но больше ничего не сказала.

— Следуйте за мной, — повернувшись, она направилась в сторону коридора, разделенного на две части маленьким холлом.

Свернув в одну из них, она остановилась перед самой обычной дверью, распахнула ее и, протолкнув меня перед собой, зашла в класс. Ученики, как по команде, встали, все глаза обратились в мою сторону. Странно, но привычных перешептываний по поводу новенькой не последовало. Наоборот, в классе царила гробовая тишина. Полноватая рыжеволосая учительница с круглым приятным лицом прекратила диктовать и замолчала, ожидая, когда заговорит моя спутница.

Миссис Джеймс сделала жест, приказывая ученикам садиться. Все это время, несмотря на мои слабые протесты, она цепко держала меня за плечо, волоча за собой словно бездушную куклу.

— Миссис Прингс и класс, поприветствуйте нашу новую ученицу — Александру Леран, — сказала она.

— Алекс, — перебила я, стараясь не застонать, когда ее цепкие пальцы больно стиснули мое плечо.

Прикусив губу, я посмотрела на сидящих передо мной учеников. Никто не захлопал в ладоши или выразил хоть какое-нибудь приветствие. Наоборот, в их глазах отразилась настороженность, и я сразу почувствовала себя нежеланным гостем.

— Добро пожаловать, Александра. Садитесь рядом с Джин, — певуче протянула учительница, указывая на единственное свободное место в классе.

«Четвертая парта у окна — неплохо», — подумала я.

Можно будет заняться чем-нибудь интересным, не привлекая к себе особого внимания. Я почувствовала, как удерживающая меня железная хватка ослабла, и тут же выскользнула, чтобы занять свое место.

Миссис Джеймс окинула класс тяжелым взглядом и задержалась на мне. В этом момент пострадавшая щека снова больно запульсировала, напоминая о том, что за мной наблюдают. Я ответила ей полным ненависти взглядом. Пусть не думает, что сможет меня воспитать. Не на ту нарвалась. С той самой секунды она стала моим самым лютым врагом.

Когда дверь за ее спиной наконец захлопнулась, в классе вновь наступила тишина. Прерванная неожиданным визитом учительница продолжила зачитывать что-то из книги, и остальные, дружно склонив головы, принялись старательно записывать, как будто ничего не произошло. Сразу стало очевидно — моя персона никого здесь не заинтересовала.

«Плевать на них, доберусь до интернета, и всей этой отвратительной школе несдобровать», — зло подумала я, с грохотом плюхая сумку с тетрадками на стол и доставая ручки и тетрадку, купленные для меня маминой помощницей специально к новому учебному году. При этом воспоминании сердце снова болезненно защемило.

Шум привлек внимание класса, и все головы как по команде повернулись в мою сторону. На этот раз в глазах учеников сквозила неподдельная враждебность. Да что я им сделала? Подумаешь, оторвались на секунду от своей писанины.

— Мисс Леран, тише, пожалуйста. Вы мешаете классу — вновь пропела учительница.

Надев маску безразличия и не имея намерения извиняться, я спокойно разложила вещи по своей половине стола, заметив, как моя соседка осторожно рассматривает меня краешком глаза.

Остаток урока я потратила на изучение своих новых одноклассников. Форма девочек ничем не отличалась от моей — такие же клетчатые юбки и синие водолазки. У всех без исключения волосы были собраны в хвостик или невзрачный пучок — приказы миссис Джеймс здесь беспрекословно выполнялись. Я отметила, что в отличии от моих прошлых одноклассниц, которые покрывали лицо тонной косметики, ни одна из них не нанесла ни капли теней или хотя бы пудры. Мальчики тоже выглядели просто, но аккуратно. На них были темные брюки и синие шерстяные кофты на пуговицах, из-под которых выступали синие рубашки.

Все они склонили головы и старательно записывали грамматические правила, которые диктовала миссис Прингс. Ни одного взгляда в сторону, ни одного перешептывания на отвлеченную тему. Сомнений нет — я в классе ботаников. Именно тех, кого я всегда сторонилась.

Резкий звонок на перемену нарушил царящую в классе идиллию: ученики, как по команде, отложили ручки, аккуратно собрали вещи и направились к выходу.

Не зная, куда идти дальше, я вышла из класса. По коридору двигался поток школьников, но стоило мне сделать пару шагов, как они тут же расступались, бросая настороженные взгляды и обходя меня стороной, как будто прокаженную. Некоторые ученики, посматривая на меня, шептались в сторонке, но стоило мне посмотреть на них, как они тут же замолкали и отворачивались.

Что за странная школа? И почему все так враждебно ко мне настроены? Нет, я не вынесу тут еще три года. Это слишком.

Словно в ответ, мои губы сами прошептали спасительное имя. Роберт. Он единственный в целом мире, на кого я могу рассчитывать.

Вертя головой в поисках укромного местечка, я заметила женский туалет и поспешно нырнула в дверь. Устроившись поудобнее в самой дальней кабинке, я спешно пошарила в сумке в поисках смартфона и просмотрела короткий список контактов. Роберт де Мобрей долгие годы был преданным другом нашей семьи и деловым партнером отца. Я не сомневалась, что, благодаря своим многочисленным связям, он сможет отменить решение суда о передаче опекунства моему дяде. Которого, надо заметить, я видела первый раз в своей жизни и к которому не питала никаких родственных чувств.

Мои пальцы уже были готовы нажать на заветный номер, как сердце упало куда-то вниз: привычного значка сотовой связи как не бывало. Я потрясла телефон и даже взобралась на унитаз, чтобы поднести его повыше, но безрезультатно. Связь так и не появилась.

Чертова дыра!

Нахлынувшая волна отчаяния заставила меня застонать, и я бессильно опустилась на холодный пол. Надежда связаться с окружающим миром и рассказать о своих несчастьях улетучилась как дым.

Прозвенел звонок на урок, но я не двинулась с места. Сейчас меня не пугала даже теткина угроза о подвале. Наоборот, он казался мне безопасным укрытием, в котором я наконец смогу дать волю скопившимся во мне за месяц чувствам.

В печальных размышлениях время урока пролетело незаметно. Звонок огласил следующую перемену, но я по-прежнему сидела неподвижно. Твердо решив провести здесь остаток учебного дня, я собиралась вернуться домой и получить обещанное наказание, лишь бы никогда больше не возвращаться в эту ужасную школу.

Внезапно дверь туалета отворилась, и послышались быстрые легкие шажки. Через секунду кто-то настойчиво забарабанил в дверь моей кабинки.

— Проваливай, — равнодушно ответила я.

— Ты сошла с ума? Открой сейчас же! — девушка говорила шепотом, как будто боялась, что кто-нибудь может ее услышать.

— Тут полно свободных кабинок, так что оставь меня в покое.

— Ты не должна прогуливать уроки! — Она продолжила ломиться в дверь, как будто от этого зависела ее жизнь. — Это запрещено!

— А ты что моя надзирательница? — холодно спросила я, открывая замок и направляясь к зеркалу, чтобы немного привести себя в порядок.

В туалет зашли две девочки помладше. Девушка, в которой я узнала Джин, свою соседку по парте, отшатнулась от меня и притворилась, что моет руки. Она не проронила ни слова, пока они не ушли.

Нервно взглянув на маленькие часики на своем запястье, она схватила меня за локоть, пытаясь привлечь мое внимание:

— Через минуту начнется урок, и мы должны быть в классе, — быстро зашептала она.

— Вот и отправляйся, — равнодушно ответила я, вырываясь и осматривая в зеркале щеку, которой изрядно досталось от миссис Джеймс. Краснота уже спала, но кожа в том месте все еще неприятно покалывала.

— Из-за тебя накажут других! — ее голос предательски дрогнул, заставив меня наконец посмотреть на нее. — Пожалуйста, пойдем.

В ее больших серых глазах застыл испуг, и она продолжала настойчиво тянуть меня за рукав в сторону двери. Как и все, я ненавидела групповые наказания, которые часто применялись в моих бывших школах. Обычно это означало всем классом остаться на час после занятий под строгим взглядом какой-нибудь учительницы, пока остальные радостно разбегаются по своим делам. Не имея намерения задерживаться здесь ни на секунду дольше положенного, я неохотно побрела за ней.

За пределами туалета Джин отпустила мой рукав и устремилась к двери в конце коридора, почти незаметным кивком показывая следовать за ней. Только мы заняли свои места, как прозвенел звонок. Высокий и худощавый, как палка, учитель с желтушным лицом и нелепо зализанными назад волосами зачитал имена учеников. Его маленькая, овальная, как яйцо, голова на тонкой шее выступала вперед над непропорционально широким черным пиджаком, явно ему великоватым, из-за чего он сразу же напомнил мне ворону. Хриплый, каркающий голос только усиливал это впечатление. Дойдя до моего имени в конце списка, он поднял на меня маленькие, как пуговки, немигающие глазки и громко откашлялся.

— Алекс, — привычно поправила я, почувствовав, как Джин больно толкнула меня локтем в бок.

Его неприятное, отталкивающее лицо скривилось, а большой рот дрогнул.

— О, мы наслышаны о вас, мисс Леран, — хрипло протянул он, и, заложив руки за спину, сделал несколько шагов в направлении моей парты.

Краем глаза я заметила, как Джин вжалась в спинку стула, а ее руки, нервно сжимающие края сидения, побелели. Я же наоборот выпрямилась и с вызовом посмотрела в неестественно расширенные черные зрачки, окруженные бесцветными ресницами. В них не было ледяной жестокости, как у директора, или беспощадной суровости, как у миссис Джеймс, но мне ужасно не понравился этот взгляд.

— К сожалению, класс, я должен заметить, что дошедшие до нас слухи были не слишком приятными, — по его лицу расползлась злорадная ухмылка. Его левый глаз резко дернулся.

— Поведение мисс Леран в прежних школах, которых, к слову, было целых шесть…

На этом моменте он сделал эффектную паузу, чтобы дать окружающим насладиться моментом, однако никто не ухмыльнулся или произнес хотя бы слово. Все это время его глаз продолжал быстро подергиваться, как от нервного тика.

— Оставляло желать лучшего, — хрипло закончил он, слегка склонившись над моей головой.

Я заметила, что Джин побледнела и нервно хватала ртом воздух. Мне тоже было не по себе: тики усилились и перешли с глаза на всю правую сторону его лица, отчего неприятная физиономия учителя приобрела еще более безобразный вид. Наблюдая это прямо перед собой, мне стоило неимоверных усилий сохранять безразличный вид.

— Что ж, — выпрямившись и окидывая взглядом перепуганный класс, продолжил учитель, — какое счастье, что в нашей великой школе работают профессиональные педагоги, которые помогут исправить эту сложившуюся … кхм … тенденцию. Поэтому цифра семь в жалком резюме мисс Леран, пожалуй, будет последней.

«Размечтался», — зло подумала я, мечтая, чтобы он наконец отошел от моей парты.

К моему большому облегчению, мерзкий учитель так и сделал. Вернувшись на свое место, он повернулся спиной к классу, открутил вытащенную из кармана пиджака железную фляжку и сделал судорожный глоток. Я с ужасом наблюдала, как неизвестная жидкость, коснувшись его внутренностей, заставила его хилое, слабое тело конвульсивно передернуться, как будто по нему вдруг пробежал мощный электрический разряд. Мои одноклассники, как по команде, потупили глаза в парту. Я могла их понять — зрелище и вправду было отвратительное.

Утерев рот дрожащей ладонью, учитель, лицо которого наконец прекратило дергаться в приступах тика, громко приказал ученикам открыть тетрадки и принялся диктовать лекцию. На мое несчастье, это был урок физики.

Я оглянулась на Джин. Она еще была бледной, но уже приходила в себя. Открыв тетрадку, она принялась торопливо записывать. Я тоже открыла свою, но выводить скучные формулы мне не хотелось. Время текло ужасно медленно, и я мечтала только о том, чтобы этот день наконец подошел к концу. Делая вид, что я тоже записываю, чтобы вновь не привлечь внимание мерзкого учителя, я рисовала свой старый дом со всеми мельчайшими деталями, какими я их помнила.

И почему раньше я не умела это ценить? В моей голове живо возник знакомый образ — я приезжаю домой на каникулы, Томми, наш дворецкий, открывает дверь и слегка улыбается.

— Рад, что вы снова дома, мисс!

К сожалению, он единственный, кто действительно по-настоящему этому рад.

Я следую по коридору к кабинету отца, он молча кивает мне, не отрываясь ни на секунду от телефона. Мама конечно же планирует очередную гламурную вечеринку. Она не любит, когда я ей мешаю. Не отвлекаясь от длинного списка, в котором все расписано по полочкам, она слегка проведет рукой по моим взлохмаченным после дороги волосам и продолжит обсуждать детали со своей ассистенткой. Вот я и дома.

Что теперь будет с нашим огромным поместьем? «Его продадут, чтобы покрыть долги», — некстати подсказал мне внутренний голос. «Заткнись», — ответила я ему, стараясь прогнать эту мысль прочь. Наконец прозвенел спасительный звонок, и ученики в спешке засобирались, стремясь поскорее покинуть кабинет. Следуя к выходу с гордо поднятой головой, я заметила, что учитель провожает меня злобным взглядом.

Однако мысли о нем быстро вылетели у меня из головы. На этот раз толпа в коридоре текла в направлении лестницы — настало время ланча. Почувствовав недвусмысленное бурчание в животе, живо напомнившее мне, что я уже двое суток ничего не ела, я направилась вслед за остальными.

Огромная школьная столовая расположилась на первом этаже. Входом служила массивная, чугунная, двухстворчатая дверь, которая в это время была распахнута настежь. Мое внимание тут же привлекла стеклянная венецианская люстра, сверкающая, словно тысячи скрепленных вместе бриллиантов. Чтобы добавить света по углам, на стенах столовой, не имеющей окон, висели небольшие подвесные светильники в виде раскрытой пасти льва. «И что у них с этим львом?» — подумала я. Его вид так намозолил мне за день глаза, что меня невольно охватило раздражение, и я поспешила переключить внимание на остальное пространство. Над головой несколько высоких мраморных колонн поддерживали отделанный лепным декором потолок, а пол покрывал дорогой паркет. Шикарный интерьер столовой показался мне чересчур снобским и помпезным. Интересно, кто все это финансировал? И зачем вкладывать столько денег в школу, которая находится в какой-то глуши?

Слева от входа располагался огромный, уставленный разнообразными блюдами буфет. Я с удовольствием отметила, что выбор еды был больше, чем я могла пожелать. Что ж, недостатка в средствах эта школа явно не испытывала.

Но прежде, чем отправиться за тарелкой, я огляделась. В помещении было полно учеников. К своему удивлению я отметила, что, кроме синего цвета, в столовой присутствовали еще два других.

Ученики в желтой форме жались в самом дальнем углу. Выглядели они невзрачными и забитыми. Несмотря на начало года, у многих на сумках был порван ремешок, а на свитерах виднелись следы многочисленных швов и пятен. Столы в той части столовой были маленькими, из-за чего мест на всех не хватало и некоторым приходилось есть стоя. Но вместо того, чтобы жаловаться или искать свободные стулья, которых вокруг было предостаточно, они впопыхах доедали обед и стремительно покидали столовую.

Несколько боковых столов были заняты ребятами в такой же, как у меня, синей форме. За их обычными школьными столами было несколько свободных мест, но никто не предложил их стоящим неподалеку с тарелкой ребятам в желтой форме. Они обедали молча и шли к выходу, не задерживаясь, чтобы поболтать и обсудить последние новости. «Ну и ботаники, — презрительно подумала я. — Похоже, что, кроме учебы, их ничто больше не волнует».

Зато в центре столовой творилось самое интересное. Там располагались самые большие и роскошные столы, и все они были заняты исключительно учениками в красной форме. Эти выглядели, как типичные дети богатых родителей, с которыми я водилась в прежних школах. Ухоженные, развязные, с шикарными побрякушками, вроде дорогих часов или бриллиантовых сережек. Волосы парней были уложены по последней моде, а девочки носили изящные укладки. И в отличие от моих серых, ничем не примечательных одноклассниц, девушки в красной форме не брезговали косметикой — их холеные лица были искусно припудрены, глаза подведены и подкрашены, а длинные накладные ресницы покрывал толстый слой туши.

Все они громко шутили и смеялись. Некоторые запускали едой в сторону желтых, и тогда окружающие еще больше заходились хохотом. Среди этого шумного красного сборища я узнала своих двоюродного брата и сестру, которых видела вчера во время переезда. Но оба сделали вид, что меня не знают.

Что ж, больно надо. Они мне тоже чужие.

У буфета уже почти никого не осталось, и я уверенной походкой направилась к нему. Закончив накладывать немного курицы и салата, я протянула руку за булочкой, но в этот момент корзинку с хлебом проворно отодвинули в сторону, а прямо передо мной возникла высокая стройная блондинка с пухлыми губами и капризным выражением лица в идеально сидевшей на ней красной форме. За ее спиной хихикали две чересчур загорелые девицы, похожие как две капли воды, в красных свитерах и с одинаковыми короткими прическами, пестрившими разноцветными прядками. А по краям, словно телохранители, скрестив руки на груди, возвышались два здоровенных парня в красных рубашках. На форме у всех пятерых золотыми нитками была вышита грозная пасть льва.

«Добро пожаловать, популярные детишки», — устало подумала я. Остальные подростки у буфета тут же испарились, а все головы в столовой повернулись в нашу сторону. Некоторые из учеников в красном подались вперед, чтобы получше разглядеть начинающееся представление.

Надо заметить, что в прежних школах я быстро находила язык с популярными учениками, и, благодаря деньгам и статусу моих родителей, они охотно принимали меня в свои ряды. Однако сейчас желания налаживать отношения с кем-либо из этой странной школы у меня не было. Я попыталась обогнуть ее в надежде избежать неприятного разговора, но один из громил перегородил мне дорогу, зажав между собой и буфетом. Насмешливо приподняв идеальную бровь, девушка осмотрела меня с ног до головы.

— А у нас новенькая, да еще и синенькая, — ее голос прорезал наступившую в столовой тишину. — Наконец-то в нашей школе произошло что-то интересное, а то я уже начала скучать, — она деланно зевнула.

Я молчала. Чем меньше дам ей поводов продолжить беседу, тем скорее она оставит меня в покое.

— Что случилось, язык проглотила? — насмешливо поинтересовалась она, осматривая меня с ног до головы. Она казалась старше и была на полголовы выше, чем я. К тому же чувствовала себя чрезвычайно уверенно в компании своих приспешников.

— Похоже на то, — фыркнул один из громил с крашеными белыми волосами. — Еще одна амеба в синих рядах. Ничего интересного.

Они выглядели так, как будто резко потеряли ко мне интерес и уже готовы были уйти. Однако мое уязвленное самолюбие взяло верх. Кем-кем, а амебой я никогда не была. Я выпрямилась и смерила их взглядом.

— Не вижу смысла общаться с кем-либо из этой дыры. Придется вам поискать другое развлечение в своем деревенском обезьяннике.

По лицу высокой блондинки пошли красные пятна.

— Опа, у нас тут шишка с Большого Города, — оскалился удерживающий меня громила. Его огромная ручища еще больше вдавила меня в буфет.

— Представь себе, — огрызнулась я, пытаясь не поддать виду, что он сделал мне больно.

— А язычок у нее острый. Придется укоротить, — ухмыльнулся стоящий справа качок. Он сложил руки на груди и поигрывал под рубашкой рельефными мускулами, чем вызывал восхищенные взгляды у своих одноклассниц.

— Она просто еще не знает, с кем связывается, — зашипела нависшая надо мной блондинка.

Равнодушно закатив глаза к потолку, я вздохнула. И хотя что-то подсказывало мне, что лучше промолчать, уязвленная гордость и злость на свою судьбу, закинувшую меня в эту богом забытую дыру, свели все попытки разума на нет.

— Ладно. Спорим, угадаю с первой попытки. Королева этого захолустья собственной персоной, пережаренная в духовке группа поддержки и пара шкафов без мозгов. Я никого не забыла?

В столовой наступила звенящая тишина. Две девицы за ее спиной как по команде перестали хихикать — к такому ответу они явно не привыкли. Обиженно надув губы (мое замечание насчет нелепого загара попало в цель), они ждали, что сделает их разъяренная лидерша.

Пока она судорожно размышляла над своими действиями, стойка буфета все больше врезалась мне в спину. Нужно было срочно что-то предпринять — удерживающая меня громадина вполне способна сломать мне позвоночник. Но никто в столовой не выразил желания вмешаться. «Ну и ладно, разберусь сама», — со злостью подумала я, окидывая взглядом своих притихших и прятавших глаза одноклассников.

— Оставь ее, Камилла, — возник откуда-то справа глубокий грудной голос. — Она не стоит твоего внимания.

Все головы в столовой резко повернулись в сторону двери. Последовав их примеру, я увидела высокого темноволосого парня, который незаметно возник в проеме столовой и теперь направлялся к столу красных. Его кофта была небрежно накинута на плечо, а красная рубашка подчеркивала широкие плечи и мускулистые руки. Будь здесь спортивные площадки, я бы подумала, что он — местная футбольная звезда. Хотя в его популярности сомневаться не приходилось — красные как по команде подвинулись, освобождая ему место в самом центре компании.

Но покрасневшая блондинка, которую он назвал Камиллой, не собиралась так просто сдаться.

— Я с ней еще не закончила, — недовольно протянула она, разрываясь между желанием разобраться со мной и тут же нырнуть за его стол.

— У тебя весь год впереди. Она новенькая, ты можешь позволить себе дать ей фору и лишь затем вонзить в нее свои коготки, — его насмешливое замечание, сделанное самым надменным тоном, который только можно вообразить, вызвало у красных громкие смешки. Атмосфера в столовой мгновенно разрядилась, и все, потеряв ко мне интерес, вернулись к обеду.

Я, в свою очередь, тут же его возненавидела.

Девушка все еще выглядела недовольной, но поддалась на уговоры своих, призывавших ее за стол. И удерживающий меня качок разжал руку.

— Иди, а то опоздаешь к принцу, — фыркнула я напоследок.

Аппетит сразу пропал. Отбросив полную еды тарелку в сторону и не обращая внимания на сверлившие меня взгляды красных, я направилась к выходу.

— Не думай, что на этом все закончится. Мы еще встретимся, — зло пообещала она мне в спину.

Ну и денек. Я поднялась и свернула в привычный коридор. В первый же день в школе нажила себе кучу врагов. И куда делась моя знаменитая сообразительность, за которую так хвалил меня Роберт? «Впрочем, с такими никакая сообразительность не поможет, когда у тебя за душой ни гроша», — печально подумала я. Теперь я сама очутилась в рядах тех, на которых раньше смотрела свысока и от которых держалась на расстоянии. Эта мысль меня неприятно уколола.

Огромный экран на стене показывал расписание. Найдя свое имя в соответствующей колонке, я увидела, что мне предстояло еще два урока: математика и литература. Литературу я всегда любила. Более того, это был единственный предмет, по которому я всегда делала домашнее задание, хоть и редко признавалась в этом учителям: не хотела выглядеть заучкой перед своей прежней компанией, которая менялась столько же раз, сколько и школа. Впрочем, это не мешало мне проводить с ними все свободное время вне занятий, а иногда и вместо них.

Найдя нужный мне класс, я расположилась на своем месте.

Перемена никак не повлияла на поведение моих замкнутых одноклассников. Я ожидала хоть немного оживления, но каждый из учеников держался обособленно, и, в отличие от шумных и куда более общительных красных, в классе не было слышно разговоров или смеха, лишь редкие перешептывания на тему учебы. Решив пережить этот дурацкий день, который никак не хотел заканчиваться, я опустила голову на сложенные руки и снова вернулась мыслями к дому.

К моему удивлению Джин, которая настойчиво призывала меня не прогуливать, не появилась на уроке. Рядом с ее именем молодой симпатичный учитель вывел жирный крестик. Дойдя до моего имени, он лишь кинул оценивающий взгляд поверх модных очков в черной оправе и тут же вернулся к преподаванию.

«Хоть где-то пронесло», — подумала я, наблюдая, как за окном сгущаются тучи, предвещая грозу и ливень.

Литература тоже прошла спокойно, но моя соседка по парте так и не появилась. Оказалось, что этот предмет ведет миссис Прингс с ее певучим голосом. Поэма Шекспира, которую мы рассматривали, была мне хорошо знакома, и остаток школьного дня пролетел незаметно.

Когда прозвенел долгий резкий звонок, означающий конец школьного дня, я одним махом смахнула тетрадки и ручки в сумку и чуть ли не бегом отправилась к выходу.

Сбежав по ступенькам, я заметила шикарные дорогие машины, в которые садились ученики в красной форме. Сейчас поразившая меня утром тишина окрестностей была нарушена ревом спортивных моторов. Они со скоростью неслись к выезду и через пару секунд исчезали вдали. Машины учеников в синих и желтых плащах были куда скромнее и, в отличие от красных, парковались они гораздо дальше от школы. Большинство были совсем развалюхи — напрягаясь из всех сил, мотор хлопал и рычал, вызывая бурные эмоции веселья у красных, которые притормаживали, чтобы отпустить обидные замечания по этому поводу.

Чуть в стороне от входа моя тетка с кислым лицом слушала миссис Джеймс. При виде последней в уме живо пролетела сцена утреннего инцидента, и обе щеки запылали от злости. Однако стоило мне появиться на улице, как обе замолчали. Не говоря мне ни слова, тетка поманила пальцем моих кузенов, которые уже вышли во двор, и направилась к синей, дорогой тойоте, припаркованной на стоянке красных. У всех троих были красивые белокурые волосы, отливающие блеском даже при отсутствии на небе солнца. Я заметила, как они перебросились короткими фразами, и мой кузен сел за руль. Через минуту машина тронулась, оставив меня далеко позади.

«Ну и черт с ними», — зло подумала я. Ехать домой в их компании мне совершенно не хотелось.

В голову пришла мысль сбежать, пока за мной никто не наблюдает, но я тут же ее отбросила. У меня нет денег, скоро вечер, и я не знаю местности. Лишь мельком глянув на карту Канады перед приездом, я помнила, что этот маленький северный городок сильно отдален от других немногочисленных населенных пунктов в этой части страны. Сначала нужно хотя бы раздобыть карту и составить план. «А еще лучше как-то связаться с Робертом», — мысленно сказала я себе, отчего мне немного полегчало.

Спустившись со ступенек и поплотнее закутавшись в плащ, я направилась в сторону дома. Дорогу я помнила хорошо, единственное, что меня беспокоило, это густые тучи и застывший воздух, предвещающий скорую грозу. Проезжающие мимо меня машины то и дело сворачивали в прилегающие участки.

Наконец показалась знакомая развилка, и я свернула по направлению к воротам. Подобно остальным домам в округе, большой двухэтажный коттедж был обнесен высокой деревянной оградой, вдоль которой плотно выстроились густые ели, надежно скрывающие его от посторонних глаз.

Дверь оказалась открытой. Я уже собиралась незаметно проскользнуть на второй этаж, как меня подхватила чья-то рука и потащила за собой.

— Ах ты маленькая дрянь! Что я тебе говорила, а? — услышала я над собой знакомое шипение. Не успела я и пикнуть, как тетка втолкнула меня в гостиную, в которой уже собрались все представители данного семейства.

Нахмурив брови, дядя сидел во главе длинного обеденного стола. Я отметила, что они с мамой были очень похожи: прямой аристократический нос, волевой подбородок, тот же светло-голубой, почти прозрачный, цвет глаз и соломенного цвета волосы. Втайне я всегда мечтала походить на маму и терпеть не могла свои густые темные волосы и ярко-синие с золотыми крапинками глаза, которые все почему-то находили необычными. Я же считала их очередным невезением, и больше всего хотела ничем не отличаться от других. Если от тройного имени я с грехом пополам отделалась, то с глазами все было намного сложнее.

Дядины брови сошлись на переносице, а ладони постукивали по столу, громко выдавая недовольство.

— А вот и твоя неблагодарная племянница, — хриплым, срывающимся от злости голосом протянула тетка. — Пусть объяснит тебе, почему в первый же день она прогуляла урок, нахамила почетному члену администрации школы и лучшей ученице.

Ну еще бы, кто бы сомневался. В первый же день эта ведьма миссис Джеймс не упустила возможности нажаловаться, и тетя выглядела так, будто вот-вот лопнет от злости. На лошадином лице ее дочери, которая была ее уменьшенной копией, проступала радость предстоящей взбучке: ее глаза горели, и она с трудом сдерживала переполнявшее ее возбуждение. Нетрудно представить, с каким удовольствием она рассказывала дяде и тете о том, что произошло в столовой. В отличие от этой троицы, мой кузен выглядел на редкость невозмутимо.

— Интересно, как быстро прикроют вашу драгоценную школу после того, как я расскажу о том, что там позволяют себе поднимать руку на учеников. А ваш «почетный член администрации» с громким шумом загремит прямиком в тюрьму, — нарочито спокойным тоном ответила я, смотря тетке прямо в глаза.

При моих словах ее зрачки расширились — я подумала, что еще немного и ее хватит удар. Ее ноздри раздулись от гнева, а глаза, готовые вылезти из орбит, бешено вращались; она схватилась за сердце и несколько минут шумно хватала ртом воздух. Но готовый вылиться на меня поток ругательств был прерван стуком дядиного кулака по столу.

Его губы плотно сжались, из-за чего он выглядел еще более хмурым. На какой-то миг во мне вспыхнула надежда, что он примет мою сторону.

— Если тебя наказали, значит ты того заслужила, — раздраженно прорычал он, так, что под его крепкими, хорошо выраженными скулами заходили желваки. — А если будешь распространять свои фантазии про физические наказания, которым ты якобы подверглась в школе, то придется принять соответствующие меры для твоего воспитания. Лгунов и выдумщиков в этом доме я не потерплю.

Его слова подействовали на меня, словно ушат ледяной воды, возвращая в жестокую действительность.

— Я не выдумываю! — отчаянно воскликнула я, пытаясь найти в комнате хоть один сочувствующий взгляд.

Но двоюродная сестра блаженствовала, явно наслаждаясь происходящим, а хладнокровный кузен наблюдал за усиливающимся дождем с отсутствующим взглядом, словно ему не было дела до происходящего в гостиной

— А кто тебе поверит? — поддержала его тетка. — С твоим-то проблематичным поведением, из-за которого тебя исключили из шести школ, молчать бы в тряпочку. Взглянув в твое личное дело, ни один полицейский не станет прислушиваться к словам отъявленной лгуньи. Это то, кто ты есть — мерзкая, подлая, неблагодарная лгунья, которая не ценит то, что для нее делают! И вместо того, чтобы благодарить нас за то, что мы ее приютили, эта дрянь смеет нам угрожать! Да кто ты такая, чтобы говорить что-то в сторону нашей великой школы и учителей? Пары пощечин слишком мало, чтобы вбить тебе что-то в голову! Ты заслуживаешь любую порку, которой они решат тебя наказать, — брызгая слюной, прошипела она.

Мне показалось, что это какой-то страшный сон. Ноги стали ватными и ужасно захотелось сесть. Они знали, что я говорю правду, и их это совершенно не волновало. Наоборот, смотря на их отчужденные лица, я поняла, что они считают любое, самое жестокое наказание по отношению ко мне вполне приемлемым. От свалившегося на меня шока я не могла найти слов.

— Марш в свою комнату. Впредь относись к учителям с должным уважением и не смей распространять свою клевету, — проревел дядя и поднялся из-за стола, показывая, что разговор закончен. — За хамство и прогулянный урок останешься без ужина.

— Ты слышала, что тебе сказали. Пошевеливайся, — тетя больно подтолкнула меня к выходу из гостиной. — И радуйся, что сегодня мне нужно сделать кое-что в подвале, иначе я бы уже сейчас заперла тебя там.

Очутившись в своей комнате, я скинула с плеча сумку, словно робот, зашла в ванну и закрыла за собой дверь. В груди щемило, а от чувства собственного бессилия хотелось плакать. Скинув ненавистную форму, я встала под душ в надежде, что он принесет мне облегчение. Горячие струйки обжигали кожу, но вместо расслабляющего тепла я чувствовала лишь леденящий озноб.

События прошедшего дня пролетали в моей голове одно за другим, выстраиваясь в целую картину ожидающей меня жизни. Моя тетя знала, что говорит: ни один социальный работник, полицейский или представитель прессы не воспримет серьезно обвинения девочки с таким прошлым. Именно сейчас, когда все обратилось против меня, никому нет до меня дела. Что ж, достойная расплата за все то, что я когда-то натворила.

Простояв так в оцепенении, я заставила себя вылезти и поискать пижаму в по-прежнему раскиданных по комнате коробках. Знакомая ткань, на которой еще сохранился запах дома, сделала то, что было не под силу свалившимся на меня пощечинам, издевательствам и насмешкам.

Уткнув лицо в скомканную ткань, я судорожно зарыдала.

Утром желание во что бы то ни стоило связаться с Робертом окрепло во мне с новой силой. Воспоминание о нем приятно согрело изнутри, подарив мне новый проблеск надежды после вчерашнего кошмара, и я вцепилась в него, словно утопающий — в спасательный круг.

«Ничего еще не потеряно, Алекс, — успокоила я себя, пытаясь отогнать воспоминания о прошедшем дне. — Очень скоро тебя тут уже не будет, и весь этот ужас останется позади».

Откинувшись на подушку, я представила с каким удовольствием сяду в присланный за мной роскошный мерседес Роберта и каким презрительным взглядом одарю на прощание своих отвратительных родственников. Недаром моя мама не поддерживала с братом связь и никогда не говорила мне, что у меня есть кузены. На ее месте я бы поступила точно так же. «Неужели после ее смерти мы наконец-то в чем-то согласились?» — пронеслось в моей голове, и я вздохнула.

Вспыхнувший во мне лучик надежды подогрело и то, что сегодня суббота и мне не придется вновь идти в ненавистную школу. При этой мысли я окончательно воспрянула духом, и даже моя серая, неприглядная комната не казалась мне такой уж страшной. В конце концов я здесь не задержусь.

Несмотря на позднее утро, за окном стояла серая мгла. Интересно, здесь когда-нибудь бывает солнце?

Потянувшись, я предприняла неуклюжую попытку встать с постели, но тут же нырнула назад — босые ступни больно обжег ледяной пол. Кое-как дотянувшись до тапочек, я встала и подошла к подносу с завтраком, который уже ждал меня на столе. Он ничем не отличался от предыдущего. Брезгливо вытащив из-под покрывшегося плесенью хлеба кусочек бекона, я постаралась прожевать его как можно медленнее, чтобы утолить бушующий в животе голод. Никогда еще меня не наказывали тем, что оставляли без еды, и никогда прежде я не чувствовала такого острого голода. Если так пойдет и дальше, то от моей стройной фигуры останутся только кожа да кости. «Мечта любой модели», — цинично подумала я, брезгливо отставляя тарелку с гнилым сэндвичем в сторону.

Сумка со школьными принадлежностями валялась там, где я ее скинула. Я порылась и достала телефон, но значок сотовой связи так и не появился. Похоже, что жители в этой дыре не пользуются сотовыми телефонами. Еще бы. «Ни одна сотовая компания не захочет ехать в такую даль для того, чтобы установить дорогостоящее оборудование для считанных сотен человек», — презрительно заключила я, вспоминая, где нахожусь.

Поэтому они должны пользоваться кабельными! Я напрягла память. Где-то в этом доме должен быть телефон, надо только до него добраться. Легче легкого.

Огонь в камине уже давно погас, и в комнате было жутко холодно и сыро. Сменив пижаму на толстовку и теплые штаны, я подошла к камину и потрогала остывшие с ночи дрова. Некоторые из них можно было еще поджечь, будь у меня спички. Я оглядела заклеенные клейкой лентой коробки — где-то в них вполне могла заваляться зажигалка вместе с полупустой пачкой сигарет, оставшейся у меня еще с прошлого года, но возиться сейчас с поисками сейчас не хотелось. Сначала я собиралась попробовать кое-что еще.

Подойдя к диванчику, я порылась в набросанных на него вещах. Ноутбук по-прежнему валялся там под сумкой. Оставалось надеяться, что в этой дремучей глуши все же есть жалкое подобие интернета. Я присела рядом и нажала на кнопку. Знакомый экран приветливо замигал, и сердце забилось быстрее в предвкушении скорого спасения.

Через пару минут компьютер нашел доступную сеть и подключился. Стараясь не завопить от радости, я набрала адрес своей почты. Но страница почему-то отказывалась открываться.

Что за черт! Мои пальцы быстро забегали по клавиатуре, но и на другом сайте меня ждал тот же результат. Ни один из знакомых сайтов почему-то не работал.

Не веря своим глазам, я посмотрела на сигнал сети. Все палочки были полными — компьютер без сомнения был подключен к интернету.

Внезапно на экране выскочило окно: «Добро пожаловать в сеть города Блэкшир».

«Местная городская сеть», — догадалась я. Похоже, что, как и в случае с сотовой связью, этот захолустный городок не имел доступа к интернету. Вместо этого, жители пользовались собственной локальной сетью.

Издав громкий стон отчаяния, я задумалась. Что-то, впрочем, не сходилось. К своему неудовольствию я отметила, что здешние учителя и ученики совсем не выглядели, как недалекие заморыши из глубинки, в которой нет ни сотовой связи, ни интернета. Взять хотя бы мисс Белл, ту красиво одетую женщину, которая вчера проводила меня в кабинет директора. Ее украшения ничем не отличались от шикарных украшений моей мамы, которые она бережно хранила в сейфе, позволяя мне лишь изредка полюбоваться на них вблизи. Или внутренний дизайн школы и машины, на которых ездили ребята в красной форме. С такими деньгами они могут позволить себе заиметь собственную сотовую компанию, не говоря уже о подключении к глобальной паутине.

Тогда почему они этого не делают?

Я отодвинула компьютер и откинулась на спинку дивана. Ни телефона, ни интернета — отрезанная от всего мира, да еще и сосланная в эту дыру. Хуже уже не придумаешь.

Похоже, единственной надеждой связаться с Робертом оставался кабельный телефон.

Мысль о нем отозвалась во мне привычной болью. Разъезжая по делам в Европе, Роберт часто забирал меня на каникулы из очередного закрытого дорогого пансиона, с помощью которого родители отделывались от меня на целый год. По пути мы останавливались в Париже, Мадриде или Риме, гуляли по музеям и рассматривали местные достопримечательности. Иногда он задерживался в нашем доме в Англии и проводил много времени, играя с отцом в гольф и развлекая меня смешными рожицами. Удивительно, но ему я могла рассказать абсолютно все — от очередной выходки в школе до первого поцелуя. Когда случилась авария и мне стало известно о переезде в Канаду, Роберт находился где-то в Австралии и ни разу не вышел на связь. Я надеялась, что он приедет на похороны, но он так и не появился, и давящая пустота внутри меня только усилилась. Потом пришла боль и жгучее чувство одиночества. И злость на него за то, что оставил меня одну.

В обед появилась Марджи с привычным подносом, только вместо гнилого сэндвича на нем стояла тарелка супа, напоминавшего воду с парой жалких кусочков мяса, и жесткая корка хлеба. Очевидно, в этом доме меня собирались пичкать помоями. Что ж, будет о чем рассказать в суде, когда будут пересматривать дело о передаче опекунства. «К тому же, — злорадно подумала я, — Роберт не спустит им с рук, что так обошлись с его любимицей». У него не было своей семьи, и я ни на секунду не сомневалась, что он будет рад меня удочерить.

— Мне нужна зажигалка, чтобы разжечь камин. Тут холодно словно в Арктике, — сказала я, с тоской рассматривая скудный обед.

Старуха что-то проворчала и исчезла в проеме двери, заперев ее на замок.

Выбирать не приходилось. От голода болел живот, и я набросилась на еле теплый бульон, заедая его твердым, как сухарь, хлебом. Через минуту на подносе не осталось ни крошки, но мизерный обед только обострил донимавший меня голод. Оставалось надеяться, что хоть ужин будет получше.

Решив, что порядок в комнате может сыграть мне на руку (тетя решит, что я окончательно поддалась ее воспитанию, а я пока разведаю про телефон) я провела остаток дня, раскладывая вещи. Шкаф попахивал сыростью, и, сморщив нос, я оставила одежду в целлофановых пакетах, чтобы она не пропиталась неприятным запахом. Я не собиралась здесь надолго задерживаться, и, возможно, мне придется быстро собираться.

Бесполезный теперь ноутбук занял свое место на столе. А диванчик я освободила на случай, если мне удастся разжечь камин. Холод в комнате стоял собачий, но ни о каких других, более современных источниках тепла тут и близко не слышали.

Ужин застал меня, когда я уже почти закончила. К сожалению, мои надежды на что-нибудь съедобное на оправдались. Старая горничная бросила на стол коробку спичек (очевидно, разжигать для меня камин — не входило в список ее обязанностей) и испарилась, оставив меня наедине с вязкой смесью, издалека напоминающей кашу.

Стараясь глотать, не прожевывая, я представила одно из любимых домашних блюд, которыми наш повар баловал меня на каникулах. Но липкая, противная смесь все равно с трудом лезла в горло, и мне стоило больших трудов удержать ее внутри.

Выходные тянулись долго и нудно. Интернета не было, а изучать историю города Блэкшир — единственный доступный сайт, на который мне удалось зайти, было скучно и неинтересно.

Воскресенье я провела в кровати, завернувшись в одеяло и слушая протяжные завывания ветра и стук усиливающегося дождя по крыше. Зажигалку я так и не нашла, а спички, которые принесла мне старая экономка, были сырыми и вряд ли годились для использования. После нескольких неудачных попыток разжечь огонь, я оставила эту затею.

Ближе к вечеру компьютер внезапно пикнул. Нащупав мягкие тапочки, я подошла к столу и поводила мышкой. Экран ожил. «У вас новое сообщение!» Обрадовавшись, что каким-то образом компьютер подключился к нормальному интернету, я нажала на выскочившее в углу окошко. Но меня ждал сюрприз. Вместо привычного окна почты, я очутилась на каком-то незнакомом сайте.

На самом верху большими красивыми буквами красовалось название школы — «Торнхем». Стильный дизайн сайта говорил о том, что над его созданием кто-то очень сильно постарался. Школьная почта, ну конечно же! Похоже, что не имеющие доступ к Фэйсбуку, Твиттеру и другим современным социальным сетям подростки Блэкшира вели переписку с помощью единственно доступного способа — банальной электронной почты.

В правом нижнем углу мигал синий флажок. Я нажала на него, и передо мной выскочило стандартное приветствие для всех новых участников сайта. В письме сообщался логин и пароль для зарегистрированных пользователей. Видимо, дело рук местной школьной администрации, которая обычно занимается всеми делами, касающимися доступа к школьным ресурсам. «Зря старались, — мысленно сказала я. — Совсем скоро меня здесь не будет».

Тем не менее любопытство взяло верх

Введя данные в соответствующие поля, я поняла, что недооценила способности местных жителей приспосабливаться к жизни в глуши. Передо мной открылось некое подобие социальной сети, но вместо привычных сообщений или «твитов», все общение проходило в необычном интерактивном чате. Рядом с ним висело большое окно с мигающими и сменяющими друг друга роликами и фотографиями, которые обсуждались в данное время. Благодаря эффектному оформлению, ники красных сразу бросались в глаза. Под каждым из них мерцал значок огненного льва — точь-в-точь как на их кофтах и рубашках. Синих и желтых ников нигде не было видно, из чего я сделала вывод, что они не принимают участия в дискуссии.

Подобное разделение по цветам показалось мне странным еще в школе. Сначала я предположила, что представители «красных» — это старшие ученики, но среди всех трех групп были дети разного возраста. Нетрудно было заметить, что наибольшей популярностью пользовались ученики в красной форме, за ними шли синие, а цепочку замыкали те, кто по какой-то причине носил желтую форму. Мои мысли тут же переключились на то, почему меня определили именно в синюю группу. Судя по тому, что все синие представлялись мне скучными ботаниками, а я успела отличиться в первый же день, этот выбор не казался мне самым удачным.

Чат в это время гудел. Красные с восторгом обсуждали одну из последних модных коллекций, которая состоялась в Париже совсем недавно. Я вспомнила, что на этот раз мама серьезно вознамерилась взять меня с собой в поездку (она терпеть не могла, что ее дочь одевается в простые джинсы и майки), но я предпринимала все возможное и невозможное, пока она не отстала. Терпеть не могла этих богатых снобов, которые видели в шмотках какое-то искусство. Слушать их болтовню, пока они ошивались у нас дома, и так всегда было для меня хуже пытки.

И откуда они вообще о ней знают? В окне рядом то и дело выскакивали фотографии показа, а кто-то загрузил даже целый ролик щеголяющих по подиуму моделей в красивых нарядах.

К сожалению, больше ничего интересного в чате не было. Разочарованно вздохнув, я закрыла ноутбук, потушила свет и залезла под одеяло. Откуда-то снизу доносился звон посуды — начинаются приготовления к семейному ужину.

Натянув подушку на уши, чтобы не слышать этот навевающий тоску звук, я вспоминала свою прежнюю беззаботную жизнь, в которой, несмотря на всю окружающую меня роскошь, я все равно не чувствовала себя счастливой. Все разговоры с родителями сводились обычно к леденящим упрекам по поводу очередного исключения из какой-нибудь дорогущей школы, в которую меня записывали против моей воли и которую каждый раз я начинала быстро ненавидеть. И лишь те редкие моменты, проведенные в компании Роберта, доставляли мне истинное удовольствие и заставляли забыть о холодном, лишенном любви доме, где я всегда чувствовала себя немного чужой.

Провалявшись так какое-то время и не заметив в окне наблюдающих за мной глаз, я уснула.