Знаете, тут ведь неважно, что за музыка, неважно. Из любой музыки можно выйти не куда-нибудь в окрестности, а именно что прямо к себе самому. Вот Витя однажды, пьяный, нес портвейн друзьям и заблудился, можно сказать, в трех соснах – забыл обратную дорогу от магазина к полянке над городом, где его ждали друзья. Стоит на мосту, как приезжий, с бутылками в карманах и не помнит, куда ему идти дальше. Это потому что он покурил травку.

И от травки у него возник в голове такой эффект – как только он вспоминал с облегчением, что ему надо с вином идти на полянку, так сразу же и забывал про это и опять мучился, пытаясь вспомнить, куда он идет. Так он стоял на мосту довольно долго, трудно морщил лоб и пучил страшно глаза.

И тут подходят трое молодых и высоких и говорят: отдавай портвейн.

– Не дам, – сказал Витя и стал соображать, как бы от них убежать, но убежать было нельзя. Витя решил, что можно ударить первого бутылкой, но сообразил, что бутылка может разбиться и вино пропадет, и друзья с девушками, которые ждут его там, наверху, так ничего и не дождутся.

Тогда обошлось – один из них Витю признал, в одной школе учились. Витя обнял его, как родного, посетовал, что никогда времени нет, чтоб отпраздновать как следует встречу, и ушел. А дальше – вот. Дальше он решил вспомнить лучшую музыку – и вспомнил. Стал напевать, отбивая такт, и тут словно пелена сошла у него с глаз. Он теперь больше не проваливался в беспамятство, как Савва, а усмехнувшись, легко взбежал по горным аллейкам на вершину, где ждали его товарищи и девушки.

Хороший тогда вечер получился. С музыкой все получается там, где уже ничего не могло бы получиться.

В этот день они ушли довольно далеко в горы. Горы это такие большие холмы, иногда зеленые, а иногда скалистые, белокаменные. Их никто не надувал, они появились сами, и никто не знает, откуда: то ли кому-то приснилось, что они есть, то ли их вытянули своим желанием наверх из глыбы земли прозрачные лески звезд. В горах много такого, что сразу не понять. В горах случаются вещи и события, каких на побережье никогда не увидишь. Вот думаешь, например, что справа у дороги лунный блик запутался в кустах шелковицы, ан нет. Это хрусталем сияет река, текущая в глубине бездонной пропасти и посылающая оттуда сквозь черные тернии и веревки зарослей свой живой трепещущий блик. Кто б мог подумать, что в этих кустах затаилась такая глубина – такая пропасть. Шагни – и не станет тебя, только шорох по воздуху пронесется.

– Отойди, – сказал Савва. – Лева, отойди.

Но Лева не отходил, стоял на самом краю пропасти и слушал, как там, в глубине, шумит речка.

– Лева, не надо, – сказал Савва. – Не смотри туда, пожалуйста.

– Если бы мы могли узнать себя, ничего не было бы жалко, Савва, – сказал Лева.

– Зачем, Лева, тебе надо себя узнать? – спросил Савва.

– Тогда бы все стало ясно, все! – сказал Лева и наклонился ниже, разглядывая ртутный блеск далеко внизу.

– Все равно что-нибудь бы еще осталось, – сказал Савва. – Я вот думал, что мне мозги совсем отшибли, и успокоился, а оказалось, что еще много чего осталось. Наверное, – тут Савва задумался, – наверное, даже больше осталось, чем пропало. Только другого.

– Я помню это место, – сказал Лева, показывая рукой на темный сарай у дороги. – Там чачу продают и мед. Мы давно уже идем, Савва?

– Давно, – сказал Савва, – наверно, несколько дней. Слышишь, как кузнечик поет?

– А куда мы идем, я что-то забыл.

– Мы идем по двум делам, Лева. Спасать Офелию и выйти на встречу с Богом Цсбе, сыном Уашхвы.

– Зачем?

– Цсбе хочет, чтобы люди жили дальше. И чтобы они все спаслись от своих кошмаров.

– Каких кошмаров?

– Разных, – задумчиво сказал Савва, – разных, Лева. Ты от края-то отойди, пожалуйста. А то земля поедет и сверзишься туда к чертовой матери, что тогда хорошего будет?

Тут Савва внезапно просветлел.

– Слушай, Лева, – сказал он, – как только ты встретишь Цсбе, ты сразу узнаешь себя.

– Да? – недоверчиво спросил Лева.

– А то!

– Ты мне правду говоришь, Савва?

– Я тебе правду, Лева, говорю. Узнаешь себя всего, как ты есть. И тогда можешь сигать куда угодно, и уже ничего с тобой не будет, а если и будет, то не больно.

Тут глаза Левы на миг зажглись желтым, как это бывает в фантастических фильмах про вещих ягуаров, и сразу погасли.

– Хорошо, – сказал он. – Хорошо, Савва. А что такое случилось с Офелией?

– Ты, Лева, чего? – встревожился Савва, – ты чего это, тоже все забываешь, что ли?

– Нет, – сказал Лева. – Я помню. Офелия пропала где-то в здешних местах. Приехал профессор Воротников, и мы пошли ее искать. Я только не помню, давно мы здесь ее ищем?

– Дней восемь, – сказал Савва, – а может, и около месяца.