Хоккайдо — «путь к северным морям» Тохоку:

задворки Японии Сикоку:

мосты надежды уходят в туман

Кюсю — остров керамики

«Технополис» — японский «билет в XXI век»?

 

Хоккайдо — «путь к северным морям»

Впервые побывать на острове, чье название переводится как «путь к северным морям», довелось вскоре после начала корреспондентской работы в Японии. Осенью 1981 г. журналистов пригласили на открытие Дома японо-советской дружбы в город Хакодате. Пока самолет шел над бесконечными заснеженными горами, корреспонденты-ветераны наставительно объясняли значение предстоящего события, напоминали историю самого северного острова Японии.

Хоккайдо недаром сравнивают с американским «диким Западом». Как и западные штаты Америки, Хоккайдо осваивался позже остальных районов страны. Первые японские поселенцы стали пересекать неширокий пролив, отделяющий Хонсю от Хоккайдо, еще в XV в. Но инициатива принадлежала не правительству, а одному из самурайских кланов — Мацумаэ. Контроль центрального правительства над островом окончательно был установлен лишь в 1869 г. и пришел вместе с новым названием вместо «Эдзо», что означало «земля дикарей».

Как и в случае с «диким Западом», правительство отрядило в колонизируемые земли войска, которые стали вытеснять, а подчас и уничтожать местных жителей — айну. Было создано специальное ведомство по колонизации Хоккайдо. Огромные средства вкладывались в строительство городов и ферм, создание рисовых полей и угольных шахт. Основные тяготы освоения новых земель легли на плечи солдат, а также обнищавших самураев, крестьян и рыбаков, которые массами переселялись на Хоккайдо, привлеченные обещанием бесплатной земли, домов, орудий труда, трехлетнего гарантированного пропитания. Немаловажна роль и сосланных со всей Японии заключенных, бежавших на Хоккайдо воинов из самурайских кланов, разгромленных в гражданской войне конца 60-х годов.

В противостоянии суровой северной природе, в кровопролитных стычках с отстаивавшими свои права племенами айну постепенно складывался тип людей, людей с особым характером — «досанко». Для «досанко», как с гордостью зовут себя уроженцы Хоккайдо, характерна независимость поведения и мнений, стремление к решительным действиям, готовность прокладывать дороги в неизведанное, преодолевать трудности. А трудностей в самой большой префектуре, занимающей пятую часть территории Японии, хоть отбавляй. И они вовсе не сводятся к непривычно долгой и холодной для японцев зиме, к обилию снега, заметающего чуть ли не девять десятых всех железных и шоссейных дорог. «Досанко» не боятся снега и холода. Гораздо труднее бороться с традиционной отсталостью края, богатого углем, лесом, плодородными землями, рыбными угодьями.

На Хоккайдо приходится 22 % сельскохозяйственных угодий Японии, более четверти лесов и такая же часть рыбных запасов. Но конкуренция дешевой импортной продукции привела к тому, что сельское хозяйство и лесная промышленность испытывают растущие трудности, а добыча угля практически полностью прекратилась. Сокращается производство стали и строительство судов. Огромный остров дает лишь 2 % промышленного производства Японии, с 1985 г. прекратился рост населения. Ни природные богатства, ни предприимчивость 5,5 млн «досанко» никак не могут компенсировать удаленность от промышленных районов Токио, Нагоя, Осаки, ускорить экономическое развитие префектуры, все еще дающей не более 5 % валового национального продукта. Мало помогают и дотации правительства, до сих пор вынужденного содержать специальное управление по развитию Хоккайдо. «Экономическое чудо», по существу, обошло остров стороной, оставив его на положении аграрно-сырьевого придатка.

О многом можно наговориться за два часа полета. Президент одной из крупнейших рыбопромышленных фирм «Нитиро гёгё» Дзиро Икэнага, например, оказался кладезем знаний о городе Хакодате. Именно в этом городе родилась его фирма, действующая ныне в масштабах всей Японии. Хакодате наряду с Иокогамой и Нагасаки стал одним из первых портов, открытых для захода иностранных кораблей. Произошло это в 1854 г., а уже через несколько лет русские флаги привычно развевались не только на стоящих в удобной бухте кораблях, но и над зданием консульства России. О временах оживленных контактов с соседней страной рассказывают превращенное в молодежный центр здание консульства, булыжные мостовые, русские имена на памятниках «иностранного кладбища», да еще построенная в 1916 г. православная церковь, чьи белые стены, зеленые крыши с крестами на луковках и березки во дворе напоминают деревенские церквушки где-нибудь в глубине России. Здание экзотичной для Японии архитектуры стало главной достопримечательностью Хакодате.

«Новой вехой в истории связей Хакодате с СССР, — рассказывал Икэнага-сан, — должен стать Дом дружбы, который мы не случайно построили рядом с бывшим консульством и церковью. Мы хотели этим подчеркнуть возможность, необходимость развития отношений двух стран-соседей. Нашим рыбакам часто приходится общаться с советскими коллегами. Ведь на основании двусторонних соглашений о рыболовстве корабли «Нитиро гёгё» ловят рыбу у советских берегов, а суда под красным флагом ведут промысел в японских водах. Пример рыбаков показывает, что СССР и Япония могут, а следовательно, и должны уважать интересы друг друга, укреплять деловые связи, являющиеся надежным фундаментом добрососедства и мира», — заключил известный рыбопромышленник и предложил полюбоваться видом Хакодате, над которым наш самолет заходил на посадку.

Уже на трапе в лицо бьет холодный ветер. Кажется, что серо-зеленые волны не разбиваются о берег у края посадочной полосы, а продолжают свой путь по воздуху, окатывая пришельцев упругим и влажным холодом. Разница с по-летнему теплым октябрьским Токио настолько велика, что душный, но зато натопленный автобус становится раем. Тепло и в просторных залах двухэтажного Дома японо-советской дружбы, где на торжественную церемонию собрались деятели городского управления, деловых кругов, общественных организаций. Традиционная в Японии при открытии любого нового предприятия или дома церемония идет по синтоистскому обряду. В зале на первом этаже установлен алтарь, на котором расставлены блюда с рыбой, яблоками, мандаринами, фарфоровые кувшинчики с сакэ. Полагается сообщить местным богам о строительстве нового здания. Два священника в средневековых облачениях становятся друг против друга, кланяются, читают молитву и дважды хлопают в ладоши, привлекая внимание богов. Из парчового футляра у пояса старшего священнослужителя появляется сложенный гармошкой документ. Постепенно разворачивая тонкую рисовую бумагу, он нараспев докладывает об истории строительства, целях Дома дружбы, просит покровительства богов. Доклад сворачивается, кладется на алтарь и в воздух подбрасываются белые бумажные квадратики, играющие в синтоистской религии роль христианской «святой воды». Затем священники обмахивают собравшихся недавно срезанными зелеными ветками и приглашают почетных гостей возложить на алтарь веточки криптомерии. Отдав дань традиции, все переходят в соседний зал, где начинается церемония на западный лад — с разрезанием ленточки, речами и тостами. Все выступающие единодушны: сделано доброе дело.

Торжества шли под «аккомпанемент» доносившихся с соседних улиц маршей императорской армии из репертуара минувшей войны, выкриков и ругательств членов ультраправых организаций. Выскочив на минуту к советскому автобусу за новой пленкой, я увидел метрах в ста уже знакомые по Токио темно-синие автомобили с громкоговорителями на крышах и окружавших их молодчиков в угрожающих позах. Открывая дверь, пожилой полицейский недовольно пробурчал: «Своего хулиганья у нас не хватает, так еще из Токио прислали». И действительно, на ближайшей радиомашине я разглядел столичные номера. Даже лица пытавшихся выругаться по-русски типов, коротко стриженных или с перманентной завивкой на крашеных волосах показались знакомыми.

Возможно, это были те самые, кто устраивает заторы на улицах перед советским посольством, перегораживая своими машинами движение и используя вынужденные остановки водителей для ознакомления их с наборами оглушительных антисоветских тирад. Может быть, это были те, кто устраивает погромы в штаб-квартирах прогрессивных партий и профцентров, нападает на участников митингов противников войны или учителей, отказывающихся внушать детям идеи «превосходства расы Ямато», как именуются японцы националистами.

Антисоветизм и антикоммунизм стали профессией для примерно 120 тыс. членов 850 разношерстных ультраправых групп Японии. Получая щедрые субсидии от толстосумов и пользуясь попустительством властей, провокаторы не случайно делают упор на все более мощные громкоговорители. Их ведь меньшинство и без современной техники их голос вряд ли бы кто услышал. Один радиофицированный автобус производит больше шума, чем целая демонстрация. Крики стихают только к вечеру, когда начинается наплыв посетителей в игорные дома, кафе со стриптизом, «массажные салоны» и прочие заведения сомнительной репутации. Ведь контролирующие «индустрию наслаждения» преступные синдикаты и ультраправые организации, как правило, состоят из одних и тех же людей.

Командировка на Хоккайдо, полюбоваться красотами которого мечтают многие японцы, — это большое поощрение. Поэтому налетчики в синих комбинезонах не ограничились на сей раз одними криками, а вдобавок разлили масло на самом опасном участке дороги, по которой автобус с советской делегацией ехал из Хакодате в главный город острова — Саппоро. В самом же Саппоро «гастролеры» вместе с местными экстремистами попытались сорвать традиционный фестиваль японо-советской дружбы в здании телецентра. Налет, впрочем, не помешал жителям города наслаждаться борщом с пирожками, приготовленными женщинами из кружка русской кухни. Не помешал он и ходу показательного урока русского языка, обсуждению условий поездки в СССР с представителями туристской фирмы, покупке книг о Советском Союзе, советских продуктов и сувениров. У стендов общества «Япония — СССР» пояснения давали его активисты. В общество они пришли разными путями. Коммунист Масао Акидзуки видит в разоблачении тезиса о «советской угрозе» свой классовый и патриотический долг. Председатель Всеяпонского комитета ветеранов войны Сигэру Сугэвара был в числе смерт-ников-«камикадзэ» и ненавидит войну, отдает все свободное время выступлениям на митингах, чтению лекций, изданию статей и брошюр. Переводчица Юкико Харию выросла «на сопках Маньчжурии», в оккупированных японской военщиной северо-восточных провинциях Китая, где познакомилась и подружилась с русскими людьми, выучила и полюбила их язык. А совсем молодой и постоянно краснеющий Кацуёси Кавамура хочет читать по-русски своего любимого писателя Льва Толстого, мечтает побывать в СССР.

Впрочем, чтобы ощутить себя в России, Армении, Узбекистане или Литве, вовсе не обязательно покидать Саппоро. К северу от центра города стоит здание крупнейшего из действующих на Хоккайдо Домов японо-советской дружбы. Оно выделяется необычайной архитектурой в стиле павильонов московской ВДНХ: похожий на богатырский шлем купол, стройные колонны, огромные зеркальные окна, усиливающие впечатление размаха, простора. На полутора тысячах квадратных метрах этого дворца есть место для меняющих одна другую выставок союзных республик и городов СССР, кинопросмотров, лекций, выступлений артистов. В тот первый приезд я застал в библиотеке на втором этаже урок русского языка, а в соседней комнате любители хорового пения слушали новую пластинку с грузинскими песнями. Помимо местных завсегдатаев Дома дружбы в его залах ежедневно бывают жители других районов Хоккайдо и туристы.

Основатель и бессменный председатель правления хоккайдского Дома японо-советской дружбы и культуры в Саппоро — Ясусабуро Сибано. Видный предприниматель и общественный деятель, он всегда был известен в консервативных политических кругах Хоккайдо. Что же побудило этого человека вложить немалые средства и силы в создание Дома дружбы? На этот вопрос ответил сам Сибано-сан. «Накануне своего 70-летия, в 1971 г., я впервые посетил Советский Союз, своими глазами увидел, как живут там люди. Беседы с простыми людьми, их откровенность и дружелюбие позволили мне прикоснуться к душе советского народа. То, что я увидел и ощутил, настолько разительно отличалось от внушенных раньше представлений, что я еще несколько раз съездил в Россию, чтобы убедиться, не ошибся ли я. Когда стало ясно, что никакой ошибки нет, я решил открыть своим землякам глаза на правду. Шесть лет ушло на сбор средств, составление проекта и строительство. С сентября 1977 г. в двери нашего Дома вошли уже многие десятки тысяч людей. Надеюсь, что все они вынесли не только знания о той или иной стороне жизни в СССР, но и чувство симпатии к советским людям. Наши страны разделяет море, не в силах человека сблизить их хотя бы на один километр. Но сблизить народы — это в наших силах. Уверен, что, выступая за улучшение японо-советских отношений, я служу долгосрочным интересам моей страны. Ведь без развития нормальных связей между Хоккайдо и советским Дальним Востоком, СССР и Японией не может быть стабильности в тихоокеанском бассейне, не может быть подлинно мирной и независимой Японии».

Ясусабуро Сибано не единственный бизнесмен, уверенный в необходимости расширения японо-советских связей. Он руководит еще и правлением созданного в 1971 г. хоккайдского общества японо-советской торговли «Хоккайдо Ниссо боэки». Общество объединяет свыше 200 средних и малых торговых, промышленных и банковских компаний, развивает связи с советскими кооперативными и внешнеторговыми организациями. Бизнесмены полны оптимизма в отношении торговли с Сибирью и Дальним Востоком. Оптимизм имеет под собой основания — объем торговли вырос с 2,7 млн долларов в 1973 г. до 203 млн в 1988 г. Растут показатели торговли и с другими хоккайдскими фирмами: «Хоккокоэки», «Хоккайдо трэйдинг», «Кусиро Ниссо боэки». По приглашению президента последней из них, Масахару Муто, я побывал в городе Кусиро, крупнейшем городе восточной части острова.

От Саппоро до Кусиро всего 300 км, половина расстояния между Токио и Осакой. Но если суперэкспресс «синкансэн» доставляет вечно торопящихся столичных бизнесменов во второй деловой центр страны меньше, чем за три часа, то на Хоккайдо вдвое меньший путь требует вдвое большего времени. После отлакированных поездов «синкансэн» трудяга-тепловоз и видавшие виды вагоны смотрятся диковинкой. Сами вагоны необычны. Вместо рядов удобных кресел — койки, отделенные от коридора занавесками, а друг от друга фанерными переборками. «Купейному» пассажиру выдают пару тапок и удобный хлопчатый халат «юката». Прибывшие с «материка» японцы с восторгом фотографируются на фоне этих «купе» — экзотика!

«Доброе утро, с приездом, меня зовут Сатоси Томи-сава». Произнесенные с московским выговором слова привета принадлежали рослому и плотному молодому человеку, встречавшему меня на вокзале Кусиро. Выпускник Московского университета Томисава-сан работает в фирме «Кусиро Ниссо боэки» и активно участвует в деятельности «Общества японо-советской дружбы и торговли на Восточном Хоккайдо». Вместе с ним мы два дня путешествовали по дорогам самого близкого к СССР острова Японии.

Глядишь в окно машины и не веришь, что ты «за границей». Волнистые луга с копнами сена и пасущимися стадами коров, кучи ботвы от недавно выкопанной картошки, высоченные ели вперемежку с красногроздными рябинами и березовыми рощами. Ну просто Подмосковье! Самое же главное — нет той скученности, что бросается в глаза на трех других больших островах Японии — Хонсю, Кюсю и Сикоку. Подчас машина может бежать 20–30 минут вдоль поросших девственным лесом холмов, мимо безлюдных полей, прежде чем покажутся силосные башни и аккуратные дома очередной фермы. Но вот хоккайдское «подмосковье» кончается. С вершины холма стало видно море, белоснежную башню маяка. Мы подъезжали к полуострову Немуро — самой восточной точке Хоккайдо и к рыбацкому городу того же названия.

Известный раньше разве только промыслом крабов и морской капусты, этот глухой уголок стал в последние 10–20 лет пользоваться особым вниманием. Дело в том, что всего в 3700 м от мыса Носяппу, которым оканчивается полуостров Немуро, начинаются Курильские острова. На советские Курилы или часть их, в зависимости от аппетитов, выдвигают претензии различные политические объединения. Им потребовался «храм», в котором можно было бы совершать ритуалы нового реваншистского культа. И вот в нескольких метрах от обрывистого края мыса поднялось похожее на маяк двухэтажное белое здание «Дома тоски по родине», а чуть в стороне — похожий на изогнутый ржавый рельс памятник.

В просторном вестибюле было довольно темно. Оторвавшись от термоса с горячим чаем, навстречу вышел приветливый директор. В промежутках между ежегодными «днями борьбы за возвращение северных территорий» и наездами высокопоставленных гостей посетители не слишком балуют Немуро вниманием. Поэтому, наверное, директор — сама услужливость. Излагая на ходу историю строительства «Дома тоски», он проводил меня на второй этаж с его смотровой площадкой. На подзорных трубах, какие встречаются в каждом облюбованном туристами уголке Японии, нет прорези для монет и стоит необычная надпись: «Бесплатно». В трубу виден небольшой островок с возвышающимся как будто прямо из-под воды серым столбом маяка. Из объяснений узнаю, что это остров Сигнальный, или Кайгара, как его по привычке называют японцы. Рядом видны другие мелкие островки, а если сильно сдвинуть трубу влево, то увидишь внушительные очертания Кунашира, чье айнское название японцы еще в старину передали иероглифами, которые буквально означают «остров за пределами нашего государства». Выходя из «Дома тоски», вижу въезжающий на стоянку знакомый темно-синий автобус с токийским номером и антисоветскими лозунгами на бортах. Из него высыпает дюжина упитанных недобрых молодцев, рысцой направляющихся… Нет, вовсе не к своему «храму». Рядом с ним стоит небольшой магазинчик, торгующий сушеной морской капустой. Этот деликатес на Хоккайдо не только высшего качества, но и значительно дешевле. Поспеваю в магазин уже тогда, когда профессионалы «борьбы за возвращение» выстроились у кассы с большими пакетами. Видно, даже для них сувенир с Хоккайдо — это не стопки проштемпелеванной в «Доме тоски» пропагандистской литературы, а незаменимые в японской кухне тугие темно-коричневые полосы сушеной морской капусты «комбу».

Еще в школе мы узнаем, что морская капуста богата йодом и служит ценным сырьем для медицинской промышленности. Но, только попав в Японию, понимаешь безграничность способов использования плоских длинных лент водорослей. Из растертой в порошок сушеной капусты готовят особый чай — «комбу-тя». Без «комбу» трудно представить не очень-то вкусный, солоноватый, на мой вкус, суп «мисо-сиру» из соевой пасты с разными добавками, который обязательно подают вместе с рисом к семейному завтраку, обеду, ужину. В листьях морской капусты варят или запекают рыбу, из нее делают конфеты, варят солено-сладкое варенье. Словом, из «комбу» можно приготовить десятки, сотни всевозможных яств. Ценители и знатоки морской капусты хорошо знают сорт «кайгара комбу». Она встречается в водах вокруг торчащей из океана скалы — советского острова Сигнальный. Добычей этой редкой капусты занимаются рыбаки кооператива «Хабомаи», чьи причалы и склады начинаются в километре от реваншистской кумирни.

По берегу расхаживали одетые в доходящие почти до плеч непромокаемые резиновые штаны подростки и женщины, собиравшие выброшенную приливом капусту. На волнах качались шлюпки, хозяева которых подсекали ленты морских водорослей длинными шестами с острыми лезвиями на концах. «Главные добытчики ушли сегодня в советские воды, — объяснил директор кооператива Минори Мукаи, накануне вернувшийся из поездки в Москву, где он участвовал в переговорах о промысле в районе острова Сигнальный. — Среди 610 семейств нашего кооператива примерно 500 живет сбором «комбу».

Это наименее зажиточная часть рыбаков, по ним в первую очередь ударило введение во всем мире 200-мильных экономических зон. Запасы морской капусты в японских водах быстро истощались, доходы стремительно падали. К счастью, было достигнуто соглашение, снова открывшее для наших судов уникальные по обилию и качеству «комбу» воды острова Сигнальный. Надо ли говорить, как все мы благодарны за это гуманное решение Москвы! Даже после выплаты советской стороне за право добычи остается неплохая выручка».

На вопрос об отношении рыбаков к происходящему в «Доме тоски» глава кооператива отвечал такими словами: «Большинство считает, что политические проблемы между странами должны решать их правительства. Мы, простые рыбаки, кровно заинтересованы в сохранении добрососедства с СССР, хотя были бы рады видеть соседние острова в составе Японии. Наши люди, среди которых немало уроженцев Курил, решили создать в поселке отделение общества «Япония — СССР». Я, кстати, избран его председателем. В правлении кооператива выделили «советский уголок», в котором собраны подарки советских рыбаков и пограничников. Мы ведь часто встречаемся с ними в море…»

По дороге обратно в Кусиро мы обсуждали с Сатоси Томисава увиденное и услышанное. Мне показалось очень странным, что одни и те же люди говорят о «возвращении северных территорий» и выступают за дружбу с СССР. На взгляд моего спутника, этот парадокс легко объясним. «Они ведь живут не в политическом вакууме, чуть ли не ежедневно слышат о «северных территориях», даже прогноз погоды в передаче теленовостей сопровождается показом карты с претензиями к России. Ну, а тяга к дружбе с соседями объясняется, наверное, естественной надеждой на лучшее и доброе в жизни, интересом к русской культуре, сильным сторонам социалистического строя. Немаловажны и экономические факторы, встречи с советскими рыбаками, моряками заходящих в порты кораблей под красным флагом. На нашем острове, пожалуй, меньше людей, верящих в «предопределенность» отчуждения между Японией и СССР. В других частях страны, где не ступает нога советского человека, вести подобную пропаганду гораздо проще. Деятельность обществ и домов дружбы, хотя и сталкивается с политическими и финансовыми трудностями, все же много значит для сохранения и роста симпатий к вашей стране».

Действительно, сохранять и множить чувства симпатий между народами подчас ничуть не легче, чем оберегать птиц и зверей, занесенных в «Красную книгу». Но жить без этих чувств так же холодно и сиротливо, как без прославленных хоккайдских журавлей-красношапочников, чистых озер, зеленых лугов и уходящих за облака гор. Хотелось бы, чтобы Хоккайдо стал примером остальной Японии. Но как много надо для этого потрудиться и «досанко» и нашим дальневосточникам, деловым людям и рыбакам, артистам и журналистам, ученым и мэрам городов…

С Тацуо Хамамори, мэром города Вакканай, мне посчастливилось познакомиться на встрече породнившихся городов западного побережья Японии и советского Дальнего Востока. Посчастливилось, потому, что он один из старейших и самых уважаемых глав городских администраций Японии. Потому, что из-под седых коротко стриженных усов часто вспыхивает располагающая улыбка очень доброго человека.

Поначалу Вакканай покажется приезжему заурядным рыбачьим городком, каких сотни вдоль берегов Японии. В центре пропахший дарами моря порт, причалы которого облеплены промысловыми судами всех размеров. Чуть дальше начинаются склады, разделочные цехи, рыбные рынки. Еще несколько шагов в глубь суши — и оказываешься на главной улице с ее стандартным набором магазинов, закусочных, гостиниц. Тут же мэрия с аккуратным японским садиком из камней, сосен, каменных фонарей, полицейский участок и вокзал, с которого отправляются поезда из двух вагонов. А потом две-три улицы жилых домов и крутые склоны сопок, преграждающие расползание города вширь, заставляющие его вытягиваться по узкой прибрежной полосе. Необычность же Вакканая становится очевидной только после прогулки по городу. В музее рыболовства рядом с маяком посетителям ставят памятный штемпель с координатами города: 45 градусов и 27 минут северной широты, 141 градус и 39 минут восточной долготы. Вакканай — самый северный город Японии. К тому же он очень близкий к Советскому Союзу город. Об этом узнаешь на смотровой площадке 80-метровой красно-белой башни, построенной в ознаменование столетия города в 1978 г. В ясную погоду на краю горизонта довольно отчетливо виднеются темная кромка суши, горы. До Сахалина чуть больше 40 км.

Близость к России повлияла на историю Вакканая. Сам город и его ближайшие окрестности богаты памятниками, рассказывающими не только о полной драматизма истории первых контактов двух стран, но также повествующими о японо-советских отношениях наших дней, дающими пищу для размышлений о будущем.

Мыс Соя. Крайняя точка японской земли. У напоминающего пирамиду топографического знака-памятника сильный ветер срывает шапки с туристов. Сделав полагающиеся залпы снимков на память, они поскорее прячутся в уютные автобусы. Мало кто подходит к стоящей поблизости бронзовой статуе самурая, глядящего в сторону Сахалина. Это Риндзо Мамия, один из первых японцев, посетивших здешние суровые места. Он дважды отплывал в начале прошлого века с мыса Соя на Сахалин, к которому издавна проявляли повышенный интерес лидеры самурайского клана Мацумаэ, к тому времени уже колонизировавшего южные районы Хоккайдо. Но и Риндзо Мамия, и его спутники видели в избитых ветрами, неприветливых берегах северного Хоккайдо не достойные освоения земли, а только удобную отправную точку для путешествий в манившие их «северные моря».

Только в начале XIX в. центральное правительство стало поглядывать на север Хоккайдо. А вызвано было это участившимися заходами кораблей русских путешественников и купцов. В 1805 г. у мыса Носяппу, где сейчас стоит башня «Столетие Вакканая», бросил якорь корабль «Надежда» под командованием знаменитого мореплавателя Крузенштерна. Его дневники в переводе на голландский язык с интересом читались в Японии в прошлом веке. А в наши времена историк Горо Хани издал труды Крузенштерна на современном японском языке.

Центральное правительство Японии не на шутку встревожилось активностью путешественников, особенно уже колонизировавших Аляску купцов Русско-американской компании. Оно выдвигало то один, то другой план противодействия «российским разбойникам» в землях «варваров-креветок», как презрительно именовались коренные жители Хоккайдо — айны. Ставшие стратегически важными земли то передавались в управление самурайским кланам, то на них вводился контроль центрального правительства. Но все эти административные фокусы мало влияли на реальную обстановку. Север Хоккайдо оставался малоисследованной, ничейной землей. Заселение его японцами началось с осени 1807 г., когда на мыс Соя прибыли зимовать самураи клана Цугару. Холод, голод, цинга оказались не по силам даже этим, привычным к лишениям уроженцам северной части острова Хонсю. Лишь кучка переживших зимовку изможденных людей вышла в апреле следующего года встречать свою смену — военных поселенцев клана Аидзу. О судьбе этой и прочих волн самураев говорят ряды каменных обелисков с названиями кланов и именами умерших воинов. Эти обелиски стоят поодаль от статуи Риндзо Мамия, напоминая о том, что Вакканай и окрестные земли осваивались как форпост противостояния России и распространения японского влияния дальше на север.

То же самое можно сказать о хорошо сохранившемся наблюдательном пункте на соседнем холме, который был построен в годы русско-японской войны 1904–1905 гг. для слежения за действиями русского военного флота в проливе Лаперуза. Потерпевшему поражение в той войне царскому правительству Япония навязала договор, согласно которому южная часть острова Сахалин отошла Японии. Главной базой колонизации отнятых земель стал Вакканай, из гавани которого отплывали корабли с войсками и поселенцами.

Город стал расти, точно на дрожжах. Углублялся и расширялся порт, открылось железнодорожное сообщение с центральными районами Хоккайдо, строились предприятия по переработке вывозимых с Сахалина древесины, угля, нефти. Вскоре после победы социалистической революции в России из Вакканая уходили корабли с солдатами интервенционистского корпуса, который хозяйничал и зверствовал на советском Дальнем Востоке вплоть до 1922 г. и окончательно покинул наши пределы лишь в 1925 г. Спустя всего два десятилетия город-порт стал важной тыловой базой императорских войск, готовых по приказу из Токио вонзить штык в спину сражавшемуся с гитлеровцами советскому народу. Осенью 1945 г. наступило время платить по счетам и Вакканай принял обратно тысячи поселенцев с возвращенных Советскому Союзу южной части Сахалина и Курильских островов.

Памятники той поры изобилуют в самом северном городе Японии. Немало их в почти безлюдных пустынных залах городского музея, служащего, по существу, музеем 40-летней истории колонизации Южного Сахалина. Запыленный макет южной половины острова с японскими названиями городов, рек, гор. Нашивки и кокарды форменной одежды связистов, железнодорожников, полицейских. Фотографии торговых улиц, кварталов развлечений, застроенных неказистыми деревянными домами.

Шахты, лесосеки, прииски, на которых под присмотром японских специалистов работали насильно привезенные из аннексированной Кореи рабочие. «Наш музей вовсе не рассчитан на разжигание реваншистских или антисоветских настроений, — уверял помощник мэра Такэхиса Каваи. — История есть история. В ней есть и приятные и неприятные эпизоды. Среди жителей Вакканая немало бывших колонистов, действует и отделение всеяпонского сахалинского землячества. Но и они, проходя по залам музея, не сжимают кулаки, а складывают ладони в традиционном жесте, поминая родных и близких, которых судьба забросила в суровую чужую землю».

Можно, конечно, поспорить с утверждением о «стерильности» от реваншистской инфекции музея и деятельности «сахалинского землячества», а вот склоненные в поклоне головы, сложенные в буддийском молитвенном жесте ладони действительно часто видишь и в самом музее и рядом с ним, у двух стоящих на сопке памятников. Один называется «Ворота снега и льда». Два сужающихся кверху обелиска светло-серого гранита символизируют сахалинские снега и льды, а стоящая между ними бронзовая фигура застывшей в беспомощном отчаянии женщины должна напоминать о лишениях японских поселенцев, которые отплывали из Вакканая колонизировать Южный Сахалин и навсегда остались лежать в его земле.

Всего несколько сот метров отделяют памятники времен минувшей войны от современных «памятников» совсем иного рода. Белоснежные купола антенн станций радиоэлектронной разведки тоже расположились на самом северном клочке Японии, с них тоже открывается вид на советские земли — главную цель круглосуточного наблюдения. Построенная американскими оккупационными войсками, эта станция в 1972 г. была передана японским «силам самообороны». Однако вся собранная информация по-прежнему поступает в распоряжение и американских спецслужб. Это всплыло на поверхность через несколько дней после провокации с южнокорейским самолетом в 1983 г., в которой принимал непосредственное участие персонал вакканайской станции электронной разведки. Выяснилось, например, что с американских военных баз в районе Токио и с базы Мисава на севере Хонсю регулярно прибывают группы специалистов, часть которых живет прямо на территории шпионского центра, а другие селятся в гостиницах Вакканая и оттуда ездят на работу…

Памятники Вакканая. Молчаливо и беспристрастно они ведут рассказ о связанных с этими землями эпизодах истории связей Японии и России. В истории этой предостаточно мрачных страниц, пестрящих малоприятными словами типа «аннексия», «интервенция», «война», «плен», «провокация». Это — история, ее не зачеркнешь, не перепишешь. Но можно зато продолжить летописание совсем другими словами: «сотрудничество», «добрососедство», «дружба», «мир». Для этого, конечно, нужны не только новые слова, но прежде всего новые добрые дела.

Именно об этом повел беседу в своем кабинете мэр города Тацуо Хамамори, бессменно занимающий свой пост вот уже почти 30 лет. Начал он с пословицы «Близкий сосед дороже дальнего родственника». А затем с редким для 70-летнего человека энтузиазмом стал рассказывать о призванных дать Вакканаю «второе дыхание» проектах, которые так или иначе учитывают добрососедство с СССР. Ожидается открытие нового аэропорта, способного принимать реактивные самолеты. Они «приблизят» не только Токио и другие крупные города Японии, но также Сибирь и Дальний Восток. Мэр Хамамори мечтает о развитии туристских обменов. Ведь Вакканай стоит в центре обширного национального парка, славящегося привольными лугами, березовыми рощами, курортами на горячих источниках. Туризм уже стал одним из «трех китов», на которых держится экономика города.

С активизацией торговли между Хоккайдо и Сахалином, Японией и СССР мэр города связывает свои надежды на возрождение былой славы морского порта Вакканая, второго из «китов». Служивший раньше «воротами» колонизации Южного Сахалина порт может снова стать «воротами», но на сей раз для потока грузов, необходимых в добыче и переработке газа на шельфе Сахалина, для других широкомасштабных проектов экономического сотрудничества двух стран. «Нельзя забывать и о том, — подчеркивал мэр Вакканая, — что наш портовый город попал в «магнитное поле» Байкало-Амурской магистрали, открывающей еще один надежный путь между Азией и Европой. При освоении прилегающих к магистрали районов может найтись применение опыту наших строителей, портовиков…» Разговор о будущем неизбежно затронул и вопросы «большой политики». Мэр подчеркивал, что без улучшения межгосударственных отношений, без коренного оздоровления психологической обстановки вокруг японо-советских отношений самые искренние и энергичные усилия отдельных людей, обществ или даже целых городов будут не слишком эффективными. Все усилия добрых людей будут перечеркнуты и в том случае, если самый близкий к СССР остров Японии будет превращаться в военную крепость.

Еще по пути в Вакканай захотелось снова и получше осмотреть Хакодате, куда приплывают из Аомори, главного порта северного Хонсю, воспетые во множестве песен неторопливые паромы. Выкатив машину из просторного чрева парома после четырехчасового морского путешествия, я отправился сначала по старым адресам. Во дворе русской церкви было, как всегда, много туристов. Но у знакомого здания «Дома японо-советской дружбы» не было видно ни души. Да и на дверях была совсем другая вывеска: «Зал компании «Нитиро гёгё». Налетчики из ультраправых организаций и стоящие за ними «респектабельные» противники улучшения японо-советских отношений добились-таки своего. После нескольких лет непрекращающегося битья стекол и других актов вандализма «Дом японо-советской дружбы» пришлось закрыть. Невеселые мысли одолевали по дороге с горы Хакодате, нависающей над городом-тезкой, к знаменитой крепости Горёкаку. Со строительства этого напоминающего пятиугольную звезду укрепления началось проникновение на Хоккайдо войск центрального правительства. Сейчас крепость целиком принадлежит туристам, напоминая о колонизаторских, военных целях освоения Хоккайдо.

Образ крепости Горёкаку часто вставал перед глазами во время поездки по Хоккайдо. Колонны грузовиков грязно-зеленого цвета с военными номерами часто встречались на аккуратных шоссе. Отдыхавшие после учений солдаты в пятнистой форме попадались то в придорожных закусочных, то на межах недавно убранных полей. Целые районы городов затянуты колючей проволокой, за которой длинные ряды казарм, танковых ангаров, артиллерийских тягачей, бронемашин. Военные самолеты с красными кругами на фюзеляжах по-хозяйски расположились в аэропортах. Свинцово-серые туши боевых кораблей деловито утюжат неширокое пространство Сангарского пролива, через который лежит путь с Хонсю на Хоккайдо.

Повышенное внимание уделяется строительству разветвленной сети дорог. В разных частях острова можно долго нестись по новехоньким шоссе, не видя ни одной машины впереди или позади себя. Помимо обычных дорог строятся еще и новые участки скоростного шоссе, которое на первых порах свяжет крупный порт Муроран с городами Титосе, Саппоро и Асахикава, где стоят три из четырех хоккайдских дивизий. А в перспективе «хай-вэй» намереваются дотянуть до Хакодате на юге и Вакканая на севере. Значение Вакканая ясно хотя бы из того, что оттуда невооруженным глазом виден Сахалин. А Хакодате не только главные морские ворота Хоккайдо. Неподалеку начинается самый длинный в мире 54-километровый туннель Сэйкан, связавший в 1988 г. после 20 лет строительства Хоккайдо и Хонсю — два самых больших острова Японии.

Обошедшийся в 689 млрд иен, туннель был причиной головной боли для руководства Национальных железных дорог, которое вынуждено было отказаться от первоначальных планов продолжения линии суперэкспресса от Аомори до Саппоро из-за падения популярности железных дорог, пассажиров которых успешно переманивают самолеты. Вряд ли очень рады своему приобретению и хозяева новых частных линий, действующих на Хоккайдо и севере Хонсю. Зато для генералов туннель Сэйкан просто дар божий. Они уже рассчитали, что благодаря ему на Хоккайдо в случае возникновения «чрезвычайных обстоятельств» можно будет за три дня перебросить личный состав и все снаряжение трех-четырех дивизий. Сейчас такая операция требует как минимум две недели.

Конечно, все эти очевидные военные и «полувоенные» приготовления важны. И все же крепость по-настоящему становится крепостью тогда, когда ее бастионы ощетиниваются орудиями, а внутренние дворы заполняют готовые к бою войска. Именно на это нацелена принятая в 1985 г. правительством премьера Накасонэ пятилетняя программа строительства вооруженных сил. Особое внимание в ней уделено размещенной на Хоккайдо группировке войск — Северной армии. Численность ее дивизий будет доведена до полного штата, а танковые полки укомплектованы новыми отечественными машинами «Т-74». Все это не радует жителей Хоккайдо.

Оснований для тревоги станет еще больше, если проследить за ростом числа совместных японо-американских учений на Хоккайдо. Регулярно отрабатывается взаимодействие их штабов, из США и американских баз в других частях Японии на маневры перебрасываются боевые части. Каждую зиму с Окинавы прибывают морские пехотинцы тренироваться на снежной местности. Провокационный характер этих «игр» особенно очевиден, если учесть, что некоторые из них посвящаются отработке совместных действий в условиях применения ядерного, химического и бактериологического оружия, демонстрируется методика стрельбы ядерными боеприпасами из дальнобойных орудий. Характерно, что местом для таких стрельб избран полигон рядом с городом Немуро, в непосредственной близости от границы с СССР.

Хоккайдо. «Путь к северным морям». Каким будет этот путь? Станет ли он дорогой к добрососедству и обогащающим друг друга связям или же подготовка к войне станет «специальностью» самой близкой к нам префектуры Японии?

 

Тохоку: задворки Японии

…Никогда не думал, что незамысловатые куплеты популярного романса могут произвести такое впечатление. Половина зала подпевала солисту, многие хлопали ладошами в такт, кое-кто плакал. После концерта захотелось обязательно побывать на «станции сердец». Неказистый на вид вокзал Уэно стоит на севере Токио, всего в нескольких километрах от центрального столичного вокзала. Но разницу между ними чувствуешь сразу. Она даже не столько в самих станционных зданиях. После реконструкции мрачноватый и сильно

запущенный вокзал Уэно преобразился и стал выглядеть ничуть не хуже, чем выстроенный по стеклянно-бетонной моде 60-х годов вокзал Токио. Главная разница в пассажирах. В Уэно чистенько одетые столичные жители с вечно озабоченными лицами перестают быть большинством и сильно разбавляются загорело-обветренными мужчинами в поношенных плащах или строительных куртках, женщинами в толстых кофтах с платками на головах и притороченными к спине здоровенными коробами. Из одного повеяло ароматом свежих яблок, и снова вспомнилась строка о запахе родной деревни.

В тот день не один я купил перронный билет, чтобы просто походить среди такой необычной для Токио публики. Годами вертящиеся в «беличьем колесе» столичные жители не так уж часто могут вырваться в родные края. Гораздо проще съездить на вокзал Уэно. Ведь именно туда приходят поезда из Тохоку, как называется состоящий из шести префектур северо-восточный район острова Хонсю. Великий поэт Мацуо Басе в конце XVII в. обошел пешком чуть ли не весь Тохоку. Он-то и прозвал эти суровые и бедные края «мити-но оку», что можно перевести как «конец пути» или даже «край земли». Тогда, в старину, только отчаянные люди отваживались странствовать или тем более селиться на «краю земли». Но и в «наши просвещенные времена» мало кто рвется пустить корни в Тохоку. Наоборот, познавшие бедность и тяжкий труд стремятся покинуть свой холодный край, чтобы в больших городах попытаться найти новую жизнь. А начинается она чаще всего со «станции сердец», с железной дороги.

Не только северяне, но и все японцы в целом испытывают особые чувства к железным дорогам. Действие многих популярных фильмов разворачивается в вагонах и на вокзалах. Певцы и писатели воспевают рельсы, способные разлучать и сближать людей, круто менять судьбы. Действует множество клубов поклонников разных видов локомотивов. Коллекционируются билеты, форменные фуражки машинистов и начальников станций, таблички с названиями составов. Никто не может точно сказать, откуда такая страсть к железным дорогам. Они ведь появились в Японии довольно поздно: купленный в Англии паровоз совершил первый 16-мильный пробег от Токио до Иокогамы в 1872 г. Менее ста лет потребовалось Японии, чтобы стать «чемпионом мира по железным дорогам». В 1964 г. накануне Токийской Олимпиады столицу связала с Осакой линия пассажирского суперэкспресса «синкансэн». За 3–4 часа бело-голубые «поезда-пули» стали пробегать 500-километровый путь прославленного гравюрами Хокусаи старинного тракта Токайдо, на который еще не так давно пешеходы тратили половину месяца. С тех пор фотография несущегося на фоне Фудзиямы поезда «синкансэн» стала как бы визитной карточкой Японии.

Рождение «синкансэна» совпало с периодом экономического подъема Японии. Да и сами «поезда-пули» внесли ощутимый вклад в «экономическое чудо», приблизив Токио и Осаку, два важнейших центра деловой жизни. 160-километровый участок от Осаки до Окаямы был сдан в 1972 г., а три года спустя «синкансэн» продлили еще на 400 км до Фукуоки на острове Кюсю. «Суперэкспресс» решили пустить еще в нескольких направлениях — в Тохоку и до Ниигаты, крупного порта на побережье Японского моря. Однако экономический кризис 70-х годов перепутал все планы. Линия «Тохоку синкансэн» стала реальностью только в июне 1982 г., спустя пять лет после намеченного срока. Выход на линию бело-зеленых составов стал одним из важнейших событий года. Газеты и телевизионные программы посвятили ему специальные выпуски, толпы фанатиков провели по нескольку ночей перед кассами в ожидании билетов на первые рейсы.

…Отполированный почти до зеркального блеска состав плавно берет старт, и уже через несколько минут стрелка указателя скорости достигает 210 км. 465 км до города Мориока поезд пройдет за 3 часа и 17 минут, пояснили сопровождавшие журналистов представители государственной корпорации железных дорог «Кокутэцу». Путешествие по старой, обычной дороге занимало в два раза больше времени. Успешно завершен десятилетний труд тысяч инженеров и рабочих, сто из которых погибло во время строительства. На 2,7 трлн иен удалось создать сложное инженерное сооружение. Почти весь путь проходит по железобетонной эстакаде, приподнятой над землей на 5–6 м. Это сделано, чтобы предотвратить оседание почвы под полотном, уменьшить шум и вибрацию, а также избежать пересечения с автомобильными и старыми железными дорогами. Почти четверть всего пути приходится на туннели. Пришлось также соорудить мост протяженностью 3870 м. В Тохоку холодная и долгая зима, обилие снега. Поэтому потребовалось увеличить мощность двигателей, а стрелки оборудовать разбрызгивателями теплой воды для борьбы с обледенением.

Комфортабельнее и просторнее стали вагоны, из них можно поддерживать телефонную связь со всеми городами Японии, а не только с придорожными, как на старых линиях «синкансэн». Словом, «Тохоку синкансэн» стал символом неиссякаемого трудолюбия и изобретательности. Однако судьба новой линии стала символом еще и сложных проблем, терзающих экономику и общество Японии.

Еще до окончания работ на «Тохоку синкансэн» и линии «Дзёэцу синкансэн», которая осенью 1982 г. связала Токио с Ниигата, эти две магистрали стали умножать финансовые трудности Национальных железных дорог. Уже на стадии проектирования было ясно, что итоги пассажирских перевозок в малонаселенные и отнюдь не процветающие районы будут записываться красными иероглифами, то есть станут приносить убытки. Но проектирование, а затем и строительство продолжались. Почему? Хотя бы потому, что за этим решением стоял могущественный деятель правящей партии Какуэй Танака, который еще до прихода на пост премьер-министра в 1972 г. выступил с планом «Перестройка японского архипелага», предусматривавшим создание сети скоростных железных и шоссейных дорог. Танака хотел выполнить обещанное своим избирателям и землякам в снежном краю и подарить им удобную современную железную дорогу до столицы. А спекулянты недвижимостью, они же важные жертвователи в политические фонды либерал-демократов, хотели нагреть руки на перепродаже земель.

Создание заведомо убыточных линий продолжалось еще потому, что оно было выгодно правящей партии в целом. Благодаря особенностям избирательной системы сельские округа находятся в привилегированном положении в сравнении с городами, посылая депутатов в парламент гораздо меньшим числом голосов. Именно такие районы, как Тохоку и Дзёэцу, традиционно голосуют за депутатов от ЛДП. Платой за эту лояльность и стали покрываемые из государственной казны «красные иероглифы».

Уже к середине 1986 г. убытки по линии «Тохоку» составили 218 млрд, а по «Дзёэцу» — 116 млрд иен. Даже по оптимистическим прогнозам руководства Национальных железных дорог, избавиться от убытков удастся только через 10 лет. Но проверить этот прогноз не удастся. Та самая ЛДП, которая заставила построить линии «Тохоку», «Дзёэцу» и много других убыточных линий, решила избавиться от приносящей «красные иероглифы» государственной корпорации. Распродажа и расчленение «Кокутэцу» на семь частных компаний произошла в апреле 1987 г. и позволила ЛДП упрочить благорасположение «большого бизнеса», который давно вел борьбу против госсектора экономики. Расчленение оплаченной из карманов налогоплательщиков «Кокутэцу» принесло еще и солидные политические дивиденды. Дело в том, что профсоюзы работников государственных железных дорог были в числе самых организованных и активных участников борьбы трудящихся за экономические права, за мир и демократию. Они возглавляли «весенние наступления», составляли костяк прогрессивного профцентра «Сохио», на выборах часто отдавали голоса социалистам и коммунистам. Расчленив «Кокутэцу», передав ее рабочих и служащих в руки частных владельцев, монополии рассчитывают еще сильнее раздробить профсоюзное движение, ослабить организованную часть рабочего класса, его политические организации. В качестве дубинки для непокорных использовали массовые увольнения, которые начались накануне распродажи и сразу получили название «отсечение голов». Рабочих и инженеров в расцвете сил либо увольняли «по собственному желанию» на пенсию, либо создавали невыносимые условия работы, натравливали на них товарищей по работе. Около ста железнодорожников покончили с собой.

…Всего три с небольшим часа назад наш поезд тронулся от платформы. Но вот уже специально построенный для суперэкспрессов новенький вокзал в Мориока, одном из крупнейших городов Тохоку. Эти живописные, но суровые земли всегда оставались на периферии японской истории и цивилизации. Политические бури бушевали гораздо чаще в районах Канто и Кансай, где находятся Токио, Осака, Киото. Они мало влияли на судьбы жителей «края света». Мало что изменилось и с приходом в Японию «экономического чуда». Шесть префектур Тохоку остаются на положении Золушки, снабжая центральные районы продуктами питания и привычной к тяжелому труду рабочей силой.

Префектура Иватэ с центром в Мориока известна заповедными лесами, горячими источниками, морскими и лыжными курортами, изделиями ремесленников. Неудивительно, что открытие «Тохоку синкансэн» приобрело особое значение для местных жителей. О нем говорили все, но по-разному. Губернатор префектуры Т. Накамура и его помощники, встретившиеся с журналистами, были полны оптимизма. «Мы надеемся, что сокращение времени поездок до промышленных центров будет способствовать развитию у нас таких современных отраслей, как радиотехника, телекоммуникации, — говорил губернатор. — Власти префектуры заранее скупили земли вдоль линии суперэкспресса и готовы на самых льготных условиях отдать их под строительство предприятий. Хочется верить, что удастся создать новые рабочие места и хотя бы замедлить бегство молодежи в большие города. Наша префектура занимает второе после Хоккайдо место по площади, однако население составляет лишь 1400 тыс. человек и продолжает сокращаться».

Менее оптимистично звучали высказывания некоторых жителей. Крестьяне, над полями которых бежит «синкансэн», жалуются на падение урожайности риса из-за затененности участков, вибрации земли. Приходилось слышать опасения, что вместе с суперэкспрессом из Токио рано или поздно придет и «столичная цивилизация» с ее скученностью, «пробками» на дорогах, загрязнением среды обитания, игорными домами и прочими «прелестями». И все же большинство ожидало чуда. Чуда, которое изменит нелегкую жизнь и принесет надежду на то, что родные места перестанут быть задворками.

На окраине Мориоки стоит высокое некрасивое здание завода чугунной посуды «Намбу тэцубин». Трудно представить себе японский дом без чугунного чайника. Что может сравниться с его пением в промозглый зимний вечер, когда вся семья собирается вокруг источника тепла в обычно неотапливаемом жилище — низкого деревянного столика «котацу» с приделанной под ним керосиновой или электрогрелкой. Засунув ноги под ватное одеяло, еще одну составную часть «котацу», члены семьи глядят на тускло поблескивающий чайник. Вот начинается кипение. Сначала раздается звук «шу-шу». Потом чайник что-то бормочет, этот звук называется «шум ветра в соснах». Дальше наступает очередь «крабьих глаз», с которыми сравнивают поднимающиеся со дна пузырьки пара. Но разливать чай еще рано. Надо дождаться «грохочущих колес», когда весь чайник содрогается и погромыхивает. Вот тут уж начинает священнодействовать хозяйка. С поклоном она наполняет чашечки всем по очереди в зависимости от возраста и положения в семейной иерархии. Такой чайник — одна из немногих вещей, которая может сохраняться десятилетиями и даже веками, переходя в наследство из поколения в поколение. Частые землетрясения и пожары нередко оставляли от городов и деревень одни руины, под которыми Погибала вся домашняя утварь. Но толстостенные «тэцубины» почти всегда сохранялись, становясь основой нового семейного очага.

…Чайники рождаются в огне. Раскаленный жидкий чугун бурлит, пузырится, освещая один из углов мрачного литейного цеха завода «Намбу тэцубин». К приезду иностранцев приурочили отливку необыкновенного огромного чайника, который должен быть установлен на вокзале Мориока в качестве символа Иватэ. Сначала осматриваем огромную, почти в рост человека форму будущего рекордсмена. Она состоит из двух сферических половин. Верхняя и нижняя части крепятся друг с другом скобами и болтами. Внутри находится еще одна форма, которую после затвердения металла разобьют и выжгут, чтобы освободить внутреннюю полость. Пока внешняя форма не затвердела, на нее наносят сложный рисунок. Литейщики по двое взбегают на помост и опрокидывают двухведерные ковши раскаленного чугуна, пока не заполнится пространство между внешней и внутренней формами. Все рабочие собираются у помоста в ожидании, когда отливка затвердеет и можно будет снять формы. На цепях поднимают верхнюю половину и… Старые литейщики огорченно вскрикивают, машут руками, отходят в сторону. Отливка не удалась. После полутора часов в литейной побаливает голова, першит в горле. Приемы изготовления чугунной утвари и условия труда явно сохранились от средневековья. Разве что ремесленников собрали из семейных мастерских под одну крышу и установили несколько несложных шлифовальных и сверлильных станков. Да и с техникой безопасности неважно.

«Может показаться, что здесь сохраняют в неприкосновенности традиционные методы ради истории, — заметил оператор местного телевидения, снимавший сюжет о приезде на завод иностранцев. — Но это только на первый взгляд. Дело в том, что японская экономика, точно форма для отливки чайников, состоит из двух половин. Часть предприятий оснащена современной техникой, роботами, ЭВМ, электроникой. Рабочие объединены в профсоюзы и добиваются приличной зарплаты. Вторая же половина недаром именуется «потовыжималкой». На мелких и средних предприятиях преобладает ручной труд, техника примитивна и небезопасна. Там нет профсоюзов, рабочие постоянно находятся под угрозой увольнения. Как правило, и зарплата на заводах типа «Намбу тэцубин» раза в два ниже. Без таких «потовыжималок» японская промышленность не добилась бы нынешних успехов. Основа благополучия Токио или Осаки — в отсталости таких медвежьих углов, как наша Иватэ».

С глядящей на Тихий океан Иватэ соседствует омываемая Японским морем префектура Акита, чье название означает «осеннее поле». Между ними много общего, это именно те районы страны, которые последними вкушают плоды экономического прогресса, но первыми ощущают горечь спадов и кризисов. Испокон веков равнины Акита известны своим вкусным рисом, горы — кедром, прибрежные воды — обильными уловами, города и деревни — своими белолицыми красавицами и сильными юношами, которые во время августовского праздника «канто» проходят по вечерним улицам, ловко удерживая то и дело норовящие упасть тяжелые бамбуковые шесты десятиметровой высоты, увешанные пятью десятками горящих бумажных фонарей.

Увы, праздник «канто» удалось увидеть только по телевизору. Побывать в Акита мне довелось в самый разгар дождливой осени, время межсезонья, когда единственный в здешних суровых по японским понятиям краях урожай риса уже собран, а зимние промыслы еще только начинались. Поля и деревенские улицы были почти безлюдны. Лишь дым из труб да еще редкие фигуры ребятишек, возвращавшихся на велосипедах из школ, свидетельствовали об обитаемости окрестных мест. Разбрызгивая лужи, наш журналистский автобус направлялся в прославившуюся на всю страну деревню Огатамура.

Уже давно стало аксиомой, что в Японии каждый пригодный для земледелия клочок земли используется по назначению, поскольку больше взять ее неоткуда. В Огатамура сделали невозможное, создали землю. 17 тыс. га — такова площадь отвоеванных у природы плодородных полей «японской целины». Создатели Огатамура осушили второе по величине озеро Японии Хатирогата. Отделенное от моря узкой перемычкой, это соленое озеро издревле привлекало жадные взгляды страдавших от безземелья крестьян. Но осушить сравнительно мелководное озеро (средняя глубина составляла около полутора метров) позволила лишь мощная современная техника. В 1955 г. начались изыскательские и проектные работы. Потребовалось 10 лет и 85 млрд иен государственных капиталовложений, чтобы осушить четыре пятых площади озера, спланировать поля, высадить лесозащитные полосы, проложить подземные трубы для стока грунтовых вод, построить жилье, административные и жилые постройки. Дамбы защищают осушенные земли от окружающих их со всех сторон вод — часть озера сохранили ради поддержания водного баланса окрестных равнин.

Первые поселенцы приехали в Огатамура в 1968 г., а через 8 лет заселение поселка закончилось, и число крестьянских дворов достигло запланированного — 580. Огатамура создавалась на государственные деньги как образцово-показательная деревня, опыт которой изучался и внедрялся бы во всех сельских районах. Ее главное отличие состояло в огромных по японским меркам земельных наделах — 15 га на семью, в 15 раз больше среднего поля! В 50-е годы в Японии не хватало продовольствия, особенно риса. В Токио решили создавать крупные высокомеханизированные зерновые хозяйства по американскому образцу. Пока мощные насосы откачивали воду с будущих полей, специально отобранные крестьяне набирались опыта у фермеров Калифорнии.

Удался ли эксперимент? Только частично. Это видно из того, что Огатамура так и осталась единственной в своем роде, хотя и продолжает находиться в центре внимания прессы. Сначала писали о таких новшествах, как рассеивание семян риса с вертолетов. Потом о внедрении коллективного труда бригад из 5–6 семей. На экранах телевизоров появлялись то засеянные высокоурожайными сортами риса образцовые поля, то рекламировались новые удобрения, универсальные машины, автоматизированные элеваторы. Правда, все эти новшества почти не сказывались на урожайности. Крестьяне Огатамура собирают в среднем 5300 кг риса с гектара, столько же, что и работающие по старинке соседи.

«Попасть в число жителей Огатамура было не просто. На каждое место претендовало около 10 семей, — говорил заместитель старшины деревни Киёси Хатия. — Критерии отбора: возраст от 20 до 40 лет, образовательный уровень, достаточный для освоения новой техники. Счастливчики должны были отказаться от своего старого участка и располагать средствами, чтобы просуществовать в течение года, пока они обучались на курсах. А заодно смириться с мыслью, что полученная земля станет их собственностью только через 20 лет, когда государству будет выплачена вся ссуда — 93 млн иен. До тех пор министерство сельского хозяйства имеет право определять, какие культуры выращивать, какие применять агроприемы, семена, удобрения. Несмотря на неудачи некоторых экспериментов, почти все переселенцы поначалу были довольны. Урожаи неплохие, цены на рис поднимались. В поселке росли новые дома, магазины, школы и детские сады. Появились клуб и сельскохозяйственное училище. Построили элеваторы, проложили асфальтовые дороги, на улицах соорудили тротуары. Казалось, что мечта о зажиточной жизни, об уверенности в будущем исполнилась. К сожалению, мечты так и остались мечтами…»

О сегодняшнем дне Огатамура рассказал старожил, 55-летний Сюити Танака. «У нас чем больше риса выращивают крестьяне, тем им хуже. Огатамура создавалась специально, чтобы выращивать больше риса. Теперь же в Японии стали есть меньше риса и наступило перепроизводство. Сейчас мы засеиваем рисом чуть больше половины полей. Так велит правительство. Остальная земля идет под пшеницу, сою, овощи. Эти культуры не только непривычны для нас, они менее прибыльны, правительство не гарантирует твердые закупочные цены, как на рис. Можно ли ослушаться людей из Токио? Мой сосед взял и засеял рисом лишние полгектара. Так власти подали в суд, собираются отобрать еще не выкупленное до конца поле. А как крестьянину без земли? Нередко слышим: не вам пенять на судьбу с вашими-то огромными полями. С одной стороны, это верно. Доходы у нас больше. Но больше и расходов. Каждый год выплати взнос за землю — более 4 млн иен. Около 2 млн уходит на покупку и содержание техники, без которой порой обходятся соседи, но которая необходима на наших больших полях. А еще надо платить государственные и местные налоги, проценты на займы и ссуды».

…После поездки в Акита прошло ровно три года, и вот осенью 1985 г. газеты стали публиковать сенсационные статьи про «рисовый бунт в Огатамура». Почему образцовая деревня взята в кольцо полицейских застав? Почему ее жители стали именоваться «контрабандистами» и «смутьянами»? Оказывается, все больше и больше крестьян стали засевать рисом ту часть полей, что по приказу властей должна использоваться под другие культуры, а урожай продавать перекупщикам вместо государства. В «бунте» приняло участие 170 из 580 семей, а площадь незаконных полей достигла 520 га. Чтобы предотвратить вывоз «контрабандного» риса, и без того окруженная со всех сторон водой деревня была взята в блокаду. Каждую выезжающую из Огатамура машину стали обыскивать на контрольно-пропускных пунктах. Вот тут-то и начались сцены, достойные фильмов о нарушителях границ.

В кромешной тьме машины с потушенными огнями стали прорываться через сонные кордоны. Был налажен перевоз риса на лодках. Происходили погони, бурные стычки задержанных «смутьянов» с полицией и чиновниками префектуры, в ходе которых обе стороны обменивались не только крепкими словечками. Крестьянам удалось вывезти «налево» 3,5 тыс. т риса. Представители властей заявили, что без их контроля эта цифра была бы в несколько раз больше.

Во время встреч с журналистами участники «бунта» объясняли его причины невозможностью свести концы с концами без увеличения продаж риса. Тадаси Куросэ, главный из «смутьянов», призвал снять ограничения для крестьян, которые не имеют побочных приработков и целиком зависят от работы в поле. Таких крестьянских дворов, по его словам, на всю Японию осталось меньше 10 %. Свой резон есть и в рассуждениях чиновников. Около полутора процентов госбюджета 19В5 г., 625 млрд иен, было потрачено на поддержание высоких закупочных цен на рис. Львиная доля денег ушла на выплату компенсации крестьянам, которые вообще воздержались от сева риса. Остальная часть — на скупку риса у производителей по ценам чуть ли не в 10 раз выше мировых. Все это делается, заявляли чиновники, чтобы предотвратить резкое падение цен на рис и массовое разорение рисоводов. «Контрабандисты» же, каких немало по стране, подрывают эти усилия, ежегодно выбрасывая на «черный рынок» около 3 млн т риса, примерно треть от 10,5 млн т, потребляемых японцами. Выигрывают от этого, утверждают власти, даже не сами крестьяне, а оптовые перекупщики. Проигрывают же все налогоплательщики.

«Рисовые бунты», незаконная торговля рисом вряд ли прекратятся, если даже к каждому рисоводу будет приставлен полицейский. Вся эта история будет повторяться до тех пор, пока правительство не перестанет субсидировать завышенные цены. А эта политика станет проводиться до тех пор, пока правящая партия зависит от несправедливо «весомых» голосов сельских избирателей. Так что рано ставить точку в этом постскриптуме очерка об Акита. За ним может последовать постпостскриптум.

В своей самой северной части остров Хонсю раздваивается, образуя два полуострова, похожих на крабью клешню. Эта «клешня» и прилегающие к ней земли входят в префектуру Аомори, что значит «зеленый лес». Для любого японца Аомори прежде всего связывается с яблоками. Полуостров Цугару, западная часть «клешни», дает ежегодно полмиллиона тонн яблок, почти половину общеяпонского урожая. Яблоневые сады подступают прямо к ограждению скоростного шоссе, по которому теперь за 7–8 часов можно домчаться сюда из Токио. Летом из машины видны крестьянки в сине-красных хлопчатых кимоно, заботливо защищающие от птиц каждый зеленый плод бумажным пакетиком. Кое-где на будущие яблоки наклеивают иероглифы с пожеланием счастья, плоды с отпечатавшимся на кожице рисунком ценятся на свадьбах, юбилеях. Но и «обычные» яблоки всегда желанны на столе японцев, оставаясь на нем чуть ли не круглый год. Осенью вдоль дорог появляются бесчисленные флаги и плакаты, приглашающие к столь же бесчисленным придорожным лавкам торговцев яблоками. Продают только ящиками, и редкий автомобилист уезжает из Аомори с пустым багажником. Особую популярность приобрели сады, в которых сочные, крупные, переливающиеся золотом и багрянцем яблоки позволяют собирать самому покупателю. «Самый большой яблоневый сад в мире» — так именуют полуостров Цугару в рекламных проспектах для туристов. Еще настойчивее эти проспекты рекомендуют посетить полуостров Симокита, восточную половину «клешни».

На Симокита ведет дорога номер четыре, начинающаяся на токийской Гиндзе. Старинный 600-километровый тракт может творить чудеса, переносить на целые десятилетия в прошлое. После толчеи и блеска витрин главной улицы Японии вдруг оказываешься в малолюдных краях, чуть тронутых современной цивилизацией. От заасфальтированной дороги начинают ответвляться то щебеночные, то просто грунтовые колеи. Исчезают дорожные указатели. Люди говорят на каком-то странном наречии, глядят на иностранца, как на инопланетянина. Упитанный и загорелый мальчик-пастух на просьбу объяснить дорогу несколько минут молчит, а затем убегает под защиту стада буренок с криком: «Чужак! Чужак!»

За поворотом другая неожиданность — фигура «голосующего» человека. В городках не принято ни предлагать, ни просить подвезти попутчиков. Для нас знающий запутанные дороги местный житель оказался полезным сюрпризом. Без него рассчитанная на городские условия «нежная» машина вряд ли бы достигла мыса Сириядзаки, восточной оконечности Симокита. Серые утесы, зелень чахлой травы, белоснежный маяк, синее море, черные точки далеких кораблей… Все это создает забытое за время токийской жизни ощущение шири, простора. Смотритель маяка, одинокий художник да еще пара старушек, молившихся у памятников погибшим морякам, — вот и все люди, встретившиеся за несколько часов осмотра Сириядзаки.

Не слишком многолюдно и по дороге на мыс Омадза-ки, самую северную точку острова Хонсю. Повязавший голову махровым полотенцем старик чинит сеть у сарая; пожилая пара развешивает сушиться длинные ленты морской капусты; молодые парни укладывают у края дороги поленницу дров на продажу; на прибрежной гальке рыбаки в теплых куртках и рыбачки в шерстяных платках закусывают перед выходом в море обжаренными на костре вялеными каракатицами и прихлебывают из крошечных чашек слабое рисовое вино сакэ.

Выстроившиеся кое-где вдоль дороги небогатые дома неожиданно сменяются показавшейся из-за поворота современной гостиницей. Стоит открыть дверь машины, чтобы сразу понять причину возведения пятиэтажного «гиганта» в этом малолюдье. Острый запах сероводорода подсказывает, что здесь бьют горячие источники «онсэн». Мутновато-белая целебная вода стала источником существования для многих жителей Симокита, работающих в гостиницах или содержащих небольшие постоялые дворы «рёкан».

«Онсэн-рёкан» всегда были популярны в Японии, все острова которой богаты горячими источниками. В последние же годы гостиницы с баней на горячих ключах стали не только местом семейного или «холостяцкого» отдыха. Большие и маленькие фирмы снимают их для коллективного отдыха служащих. В них проводят симпозиумы, профсоюзные конференции и даже партийные съезды. Издается масса путеводителей, журналов и книг о популярных и малоизвестных горячих источниках, им посвящают выступления по телевизору знатоки.

Как раз из одной такой передачи про Симокита я узнал об источниках Оку-Ягэн, которые известны не только окружающими их девственными кедровыми лесами, но еще и сохранившимся с давних времен обычаем совместного купания обнаженных мужчин и женщин. До начала «модернизации» Японии в конце прошлого века такое купание было правилом, а не исключением. Но этот обычай показался возмутительным христианским миссионерам. Не желая прослыть варварами на «просвещенном Западе», правители Японии пошли навстречу ханжам и стали искоренять общее купание. Окончательный удар по нему был нанесен после войны, в годы американской оккупации. Совместное купание сохранилось теперь только в «медвежьих углах».

Не глядя друг на друга и умело прикрываясь небольшими полотенцами, купальщики и купальщицы входят с разных сторон в обложенный камнями бассейн под открытым небом. Оказавшись в горячей воде, они сосредоточенно начинают заниматься тем, ради чего приехали в Оку-Ягэн, — наслаждаться целебным купанием, любоваться лесом и горами. Главное развлечение — подталкивать по воде друг другу лакированные деревянные подносы с кувшинчиками сакэ и чашечками. Если соседи не возражают, то любители пения затянут протяжную, со множеством повторов и припевов крестьянскую песню, популярный романс.

Затененная гигантскими кедрами, усыпанная острыми камнями извилистая горная дорога ведет из Оку-Ягэн к известной каждому японцу горе Осорэдзан, «горе Ужас». Здесь, по старинным поверьям, находится вход в преисподнюю. Здесь же и выход из нее, которым четыре дня в году пользуются души умерших, желающие пообщаться с родственниками. Эти четыре дня в июле месяце становятся самыми доходными для подвизающихся там 20 слепых колдуний, выполняющих роль переводчиц с языка мертвых.

Свою репутацию «гора Ужас» приобрела не зря. Приверженцы любой религии согласятся, что здесь если не сама «адская баня», то уж наверняка ее «предбанник». Сильный запах серы. Клокочущие то кроваво-красным, то пунцово-желтым кипятком провалы в скалистой пустоши. Мертвенно-спокойное озеро Осори, над которым поднимается пар от впадающих горячих источников. Впечатление от необычной природы усиливают рукотворные добавления. Это грубо отесанные каменные фигуры «дзидзо», чья специальность среди прочих буддийских божеств — оберегать детей, в том числе души умерших, а с недавних времен еще и неродившихся в результате хирургического вмешательства…

У подножия полуметровых статуй всегда навалены горки лакомств, монеток, игрушек, среди которых чаще всего видишь непрестанно вертящиеся ветряки. «Дзидзо» почти всегда укутаны в заботливо связанные матерями шерстяные красные накидки, их головы повязаны такого же цвета чепчиками. А рядом с подношениями часто лежат соломенные лапти. Дело в том, что в обязанности «дзидзо» входит еще ночное патрулирование скалистых берегов озера Осори, «ничейной земли» между миром живых и царством мертвых. Добрые «дзидзо» снашивают много обуви, отгоняя злых демонов, которые так и норовят разрушить каменные пирамиды, призванные ускорять переселение душ умерших в рай. Паломники на Осорэдзан стараются помочь своим покойным. Они складывают из камней высокие пирамиды, заменяющие традиционные у буддистов «ступы». Пропитанные серой желтоватые камни пирамид усиливают беспокойство, которое поневоле испытываешь, пробираясь мимо неожиданно вскипающих «ароматной» водой горячих ключей, мимо безлюдных склонов «горы Ужас».

Если гора Осорэдзан считается дверью в преисподнюю больше тысячи лет, то Мисава стала пользоваться такой репутацией совсем недавно. Мисава — это город на тихоокеанском побережье Аомори примерно в двух часах езды от «горы Ужас». В старину он был одним из многих безвестных городков Тохоку, где окрестные крестьяне торговали рисом, рыбой да еще знаменитыми конями. В нынешнем веке Мисава прославилась поначалу как место, откуда 4 октября 1931 г. стартовал первый беспосадочный перелет через Тихий океан американских пилотов Клайда Пангборна и Хью Херндона. Название Мисава и сейчас без труда находишь в авиационных справочниках, здесь расположена одна из крупнейших баз военно-воздушных сил США в Японии. Она активно использовалась во время войн в Корее и Вьетнаме. А с середины 80-х годов эта база заняла видное место в американской глобальной ядерной стратегии. На ней размещено 50 истребителей-бомбардировщиков «Р-16», предназначенных для доставки ядерных бомб.

Японская печать откровенно признала провокационность создания очередной ядерной базы вблизи советских рубежей. Газета «Токио симбун» писала, что действия «Р-16» с японской территории носят вызывающий характер и свидетельствуют о ширящемся использовании японо-американского «договора безопасности» в интересах глобальной ядерной стратегии США, о наполнении этого договора «агрессивным и ядерным содержанием».

…«Не побывать в Аидзу-Вакамацу — это значит не прикоснуться к душе всего района Тохоку», — убеждал меня знакомый журналист. Тихий и уютный городок со 100-тысячным населением никак не похож на столицу. А между тем он не так давно был стольным градом для влиятельного самурайского клана Аидзу и центром экономической, культурной жизни обширного района Тохоку. О прошлом Аидзу-Вакамацу лучше всего думается в пустынных залах замка «Цуруга» («Журавлиный замок»), уставленных витринами с самурайскими мечами, доспехами, документами, изделиями ремесленников клана. «Журавлиный замок» был активнейшим участником, а потом и жертвой бурных событий гражданской войны между сторонниками реставрации власти императора и теми, кто оставался верным военному диктатору — «сегуну».

Самураи Аидзу возглавлялись одним из близких родственников «сегуна». Они не раз участвовали в карательных экспедициях против бунтовщиков. А когда бунтовщики сами стали правительственными войсками и осадили город, самураи Аидзу оказали ожесточенное сопротивление. За все это они дорого заплатили. Три четверти уцелевших воинов были высланы в дальние земли — на самый север Хонсю и на Хоккайдо. Им позволили взять с собой только то, что можно было унести в руках. Чаще всего это были алтари и иные реликвии гордых самураев. В местах ссылки они были так бедны и обездолены, что местные крестьяне дразнили их «самураи-голуби», намекая на готовность вечно голодных поселенцев поедать даже малосъедобные дикие злаки. Расправа ждала и замок «Цуруга» — его сровняли с землей в 1874 г. Только 90 лет спустя на старом месте построили бетонный двойник «Журавлиного замка» и разместили в нем музей.

Конечно, история здешних краев — это не только самураи, их мечи и замки, победы и поражения. Свои традиции есть и у простого люда. В этом убеждаешься в деревне гончаров Хонго, что начинается рядом с окраинами города Аидзу-Вакамацу. Гончарное ремесло в Хонго родилось четыре века назад, когда при очередной перестройке «Журавлиного замка» потребовалась черепица с гербом нового владельца. С тех пор с гончарных кругов мастеров Хонго непрерывным потоком сходит домашняя и парадная посуда, вазы, утварь для чайной церемонии. Особой известностью пользуются облитые темно-красной глазурью прямоугольные селедочницы мастеров династии Мунаката. Попасть в мастерскую Мунаката-сэнсэя не удалось из-за затора на дороге, рассосавшегося только поздно вечером. Но свет еще горел в окне соседней мастерской. Над необожженными глиняными заготовками склонились пожилые мужчина и женщина. Тусклая лампочка показалась единственным признаком XX в. Освещенная фотовспышкой мастерская оказалась маленькой комнатой с полом, уставленным подносами подготовленных к обжигу заготовок, и стенами, улепленными полками с выставленной на продажу готовой продукцией. Тяжелое впечатление произвели и сами усталые мастера, односложно отвечавшие на вопросы, попивая невесть откуда взявшийся зеленый чай: «Работы много. Цены низкие. Дети уехали в город. Будем работать, пока хватит сил».

…Несколько веков назад в Японии существовал страшный обычай — «зажившихся», ставших обузой стариков относили в горы умирать. Особенно часто так поступали в гористых, малоплодородных землях Тохоку.

Память о тех временах еще жива. Известный кинорежиссер Сёхэй Имамура снял фильм «Баллада о Нарайяме», который получил в 1983 г. Большой приз Каннского кинофестиваля. Объясняя успех своего фильма в Японии, Имамура во время беседы с журналистами обратил внимание на быстрое обострение проблем «седеющей Японии», то есть тех, кому за 55.

Японцы ждут приближения 55-летия со страхом. Именно в этом возрасте заканчиваются гарантии «системы пожизненного найма», укоренившейся в послевоенные годы в крупных, а также части средних и мелких фирм. Рассчитанная на воспитание преданности работодателям, система эта подразумевает не только сохранение рабочего места, но и ежегодное увеличение зарплаты, продвижение по службе. Ее недаром сравнивают с движущимся эскалатором — на верхних ступенях не должны образовываться заторы. Обеспечивают движение «эскалатора» именно принудительные проводы на пенсию. Впрочем, говорить о пенсии можно только с оговорками.

Прежде всего пенсионный фонд, в который как работник, так и наниматель обязаны ежемесячно вносить каждый чуть больше 5 % оклада работника, начинает выплату денег только с 60 лет. Увольняемому обычно вручается единовременное пособие, равное его последнему окладу, помноженному на число лет, отданных фирме. После этого компания полностью снимает с себя ответственность за бывшего сотрудника. Лишь в редких случаях «система пожизненного найма» более или менее соответствует своему названию: особо ценным рабочим и служащим позволяют продолжать работу, но переводят на низкооплачиваемые должности. В мелких же и средних фирмах, где занята основная масса трудящихся, эта система, как и многие другие привилегии рабочих крупных компаний, зачастую отсутствует. Людей нанимают и увольняют в зависимости от загрузки фирмы заказами.

Что касается размеров пенсии, то они сильно варьируются в зависимости от того, к какой из восьми систем пенсионного обеспечения принадлежит получатель, сколько лет он делал взносы. Например, охватывающая бывших государственных служащих система обеспечивает им после ухода на отдых примерно две пятых прежнего среднемесячного дохода. Прожить на пенсию трудно, а чаще всего невозможно. Хорошо зная об этом, многие начинают копить деньги на старость еще в расцвете сил. Этим, в частности, объясняется высокий уровень личных накоплений в Японии, на «черный день» откладывается примерно шестая часть дохода средней семьи.

Подавляющее большинство «ушедших на покой» вынуждены искать работу. Дело это не простое. Только пятая часть уволенных по возрасту находит новую работу вскоре после выхода на пенсию, сообщило министерство труда. Еще треть устраивается на службу после поисков, «длящихся 7 месяцев или больше». Сотни тысяч престарелых так и не добиваются успеха. Трудности усугубляются тем, что в крупные, престижные фирмы и учреждения пожилых людей вообще не нанимают. Да и компании поменьше открывают свои двери только тогда, когда не могут подыскать согласного на низкую зарплату, удлиненный рабочий день и плохие условия труда молодого человека.

Миллион человек (примерно треть работающих пенсионеров) трудятся в деревне, из которой «экономическое чудо» высосало молодежь. Остальные 2 млн в основном заняты в сфере обслуживания. Стал ночным сторожем не старый еще инженер. Всегда бодрый и приветливый учитель надел форму привратника большого жилого дома. Квалифицированный рабочий-литейщик протирает стекла машин на заправочной станции. Хозяин крошечного табачного киоска на углу занимал прежде неплохую должность в государственном учреждении. Сколько грустных историй можно услышать от пожилых людей, с которыми сталкиваешься в повседневной токийской жизни. Чаще всего разговор заходит о неудовлетворенности новой работой, на которой невозможно применить накопленные знания и навыки, где тебя не покидает унизительное чувство никчемности.

Бюджеты социальных служб не позволяют поспевать за ростом нуждающихся в помощи, строить дома престарелых, наращивать численность работников системы специального медицинского обслуживания. Число пожилых семейных пар достигло 1,6 млн. Быстро увеличивается и число одиноких пожилых людей — в начале 1988 г. их насчитывалось 1600 тыс. человек. А через 40 лет, предсказывают ученые, одиноких будет 6,5 млн.

Будущее все больше пугает японцев. Один из важнейших источников беспокойства кроется в стремительном «поседении Японии». Если в 1950 г. число достигших 65 лет составляло 4,2 млн человек, менее 5 % населения, то в 1988 г. их уже почти 13 млн — более 10 %. А к началу XXI в. армия престарелых будет составлять почти пятую часть населения страны. Рост продолжительности жизни и сокращение рождаемости приведут к тому, что на каждого пенсионера уже через 20–30 лет будет приходиться лишь три работника (сейчас эта пропорция составляет 1 к 7). Само собой разумеется, что резко возрастут расходы на социальное и медицинское обеспечение, в том числе и выплаты из пенсионного фонда. В начале будущего века, считают эксперты правительственных ведомств, пенсионные фонды страны будут исчерпаны. И тут закономерен вопрос: как предотвратить крах пенсионной системы, откуда взять деньги?

Оппозиционные партии предлагают увеличить соответствующие статьи государственного бюджета. Правительство же собирается поступить как раз наоборот. Непрерывно увеличивая военные расходы, правительство урезает субсидии на просвещение, социальное и медицинское обеспечение. С 1984 г. даже те, кто делает взносы в фонд страхования на случай болезни, должны оплачивать из своего кармана часть стоимости лечения.

Это нововведение, естественно, больнее всего ударило по престарелым. Опубликован проект унификации пенсионной системы. До сих пор размер «нижнего порога» пенсии не достигает 30 тыс. иен, что примерно в пять раз меньше прожиточного минимума. Недовольство вызывает и весьма существенная разница в уровнях пенсий работникам частного и государственного сектора.

Реформа нужна, но какая? Резкую критику со стороны профсоюзов и некоторых оппозиционных партий вызвали такие предложения, как увеличение втрое взносов в пенсионный фонд при некотором сокращении размеров самих пенсий, дальнейшее сокращение правительственных субсидий. Полную пенсию смогли бы получать лишь те, кто делал взносы 40, а не 30 лет, как теперь.

«Обмеление» пенсионных фондов пытаются приостановить еще и за счет повышения возраста «ухода на отдых». Теперь уже более чем на трети предприятий он достиг 60 лет. Предприниматели прибегают к всевозможным уловкам, чтобы урезать доходы работников преклонного возраста. Их зарплата, например, замораживается на уровне, который достигнут к 55 годам. Их стараются перевести на малооплачиваемую работу в самой фирме или ее филиалах, расположенных подчас в других городах.

Отношение «большого бизнеса» к проблемам «седеющей Японии» весьма четко сформулировал как-то президент Федерации экономических организаций Йосихиро Инаяма. Он заявил, что «свободная экономика является слепком с мира зверей, где царит закон естественного отбора». А посему необходимо избавляться от «злоупотреблений социальным обеспечением, которые мешают всем развитым странам, включая Японию».

15 сентября каждого года, в объявленный национальным праздником «День почитания старости», страницы газет и телеэкраны заполняются материалами о «самой прекрасной в мире японской старости». Главным аргументом при этом служат рекордные показатели средней продолжительности жизни японцев — 75 лет для мужчин и 81 год — для женщин (по состоянию на 1986 г.). Наивысшие в мире показатели, безусловно, говорят о том, насколько далеко ушла Япония от нравов, описанных в «Балладе о Нарайяме», о несомненных успехах здравоохранения, улучшении питания японцев.

Пройден большой путь, но сколько же по нему еще предстоит шагать! Об этом думалось во время увиденной в «День почитания старости» на Гиндзе необычной демонстрации. Шеренги одетых в яркие кимоно пожилых женщин на ходу исполняли народные танцы, скандировали лозунги, несли плакаты с требованиями: «Не допустить дальнейшего ухудшения условий жизни престарелых», «Поднять прожиточный минимум для пенсионеров». Один из организаторов демонстрации, 88-летний председатель «Токийского общества благосостояния престарелых» Канэдзо Уэда заявил журналистам: «В последнее время положение пожилых людей ухудшается. Один раз в году у нас отмечается «День почитания старости». Но все остальные дни вполне можно назвать «днями пренебрежения старостью»…»

…В Тохоку пришли скоростные железные дороги и шоссе. Начинают претворяться в жизнь планы создания центров новейшей технологии и науки. Все эти изменения поднимают уровень жизни и культуры местных жителей, но все еще не сократили традиционный разрыв с экономическим развитием центральных районов страны. Тохоку все еще остается задворками Японии.

 

Сикоку: мосты надежды уходят в туман

Стоило в разговоре с соседом упомянуть предстоящую поездку на остров Сикоку, как он тут же стал удивляться причудам иностранцев, которые отыскивают в Японии самые глухие уголки. «Для нас, жителей больших городов, легче слетать в Гонконг или проехать по Транссибирской магистрали, чем отправиться на Сикоку».

В экзотичности поездок на Сикоку, самый маленький из четырех самых больших японских островов, пришлось убедиться еще в столичном аэропорту Ханэда, обслуживающем внутренние линии. Нас подвезли к старенькому двухмоторному винтовому самолету, который, казалось, мог бы уместиться на крыле любого из стоявших поблизости широкофюзеляжных гигантов. Среди пассажиров большинство составляли одетые в белые церемониальные одежды буддийские паломники.

Два часа полета быстро проходят в разглядывании отлично видных причалов американской военной базы Йокосука, кратера Фудзиямы, бесконечных гор, дорог, городов. И вот уже преодолевший 500-километровый путь самолет останавливается у аэровокзала города Такамацу, одного из крупнейших на Сикоку. Впрочем, где же аэровокзал? Глаза ищут и не находят типичное для японских аэропортов внушительное здание, переполненное людьми, магазинами, закусочными. Рядом с небольшим павильоном выстроились несколько весьма скромных по токийским меркам такси. Чуть подальше уже начинаются рисовые поля. Но самое удивительное для привыкшего к столичной жизни — это чистый воздух и тишина.

Похоже, что эти главные достоинства Сикоку стали привлекать жителей шумных городов еще задолго до наступления «экономического чуда». Еще в начале XVII в. на Сикоку сложилась настоящая туристическая «индустрия», стержнем которой стало паломничество по «88 священным местам». Священные места — это центры буддийской секты Сингон, основатель которой, праведник Кобо Дайси, еще в начале IX в. вернулся из поездки в Китай и пешком обошел весь остров, распространяя свое учение, основывая храмы.

Как и в старину, совершить паломничество по «88 священным местам» означает обойти практически все крупные города, все красивые и известные уголки Сикоку. «Остров 4-х уделов» и поныне состоит из четырех районов-префектур. На четыре части делится и популярное не только среди членов секты Сингон паломничество длиною 1360 км.

Побывав в 23 храмах префектуры Токусима, откуда полагается начинать длящееся 40–60 дней пешее путешествие, паломник достигает состояния «пробуждения». 16 храмов префектуры Коти помогут «совершенствованию». Пройдя по Эхимэ с ее 26 священными местами, можно достичь уровня «постижения». Ну, а 23 храма префектуры Кагава должны обеспечить состояние «нирваны». Конечно, лишь немногие из работающих практически круглый год и располагающих примерно недельным оплачиваемым отпуском японцев могут позволить себе настоящее паломничество. Да и ушедшие на покой паломники тоже частенько хитрят, сокращают сроки похода до двух недель за счет использования автобусов, поездов, такси.

Как правило, паломники-буддисты не забывают осмотреть соседствующие с буддийскими священными местами храмы синтоизма, исконно японской религии. Ведь большинство японцев одновременно исполняют обряды как того, так и другого верования, а подчас заглядывают еще и в христианские церкви. В часе-полутора ходьбы от «священного места номер 75», выстроенного на месте рождения праведника Кобо Дайси храма Дзэнцу-дзи, раскинулся на склонах горы синтоистский храм Котохира-гу.

Помолившись богам-владыкам морей перед вызолоченными алтарями и заручившись их расположением, путешественники неизменно направляются в выстроенный поблизости театр «Канамару-дза», самый старый из сохранившихся театров «кабуки». Собственно говоря, осталось только здание театра, построенное еще в 1836 г. Представление же можно посмотреть только раз в году, когда из Токио, Осаки или Киото на три дня приезжают актеры менее древних, но зато более процветающих театров. Ни в коем случае не заменяя представления заезжих знаменитостей, спектаклем становится и встреча с Киенобу Ямамото, билетером, экскурсоводом, сторожем объявленного «ценным культурным достоянием» театра «Канамару-дза».

Раздав билеты и иллюстрированные буклеты, Ямамото-сан одергивает короткую желтую куртку с выписанными особыми, присущими театру «кабуки» иероглифами названия «Канамару-дза» и становится в эффектную позу на фоне двухэтажного здания. Плавный взмах руки — и глаза зрителей успевают пробежать по воткнутым в землю бамбуковым древкам узких вертикальных знамен разных цветов с надписью: «Великому театру Канамару». Взмах другой руки — по обеим сторонам входа пирамида оплетенных соломой бочек с сакэ, тоже подарки богатых поклонников театра. Над входом прибиты доски с именами знаменитых актеров «кабуки», игравших на здешней сцене. «Такого театра вы не увидите нигде, — начинает драматическим тоном Ямамото-сан. — Наш театр не был первым из 140 существовавших в разгар популярности искусства «кабуки» театров этого жанра. Нет, он не был первым, первый театр возник в Киото. Но пожары, войны и прочие напасти распорядились так, что «Канамару» осталась последней подлинной сценой «кабуки». Наш театр поскромнее бетонных громад процветающих театров Токио и Осаки. Но если кто-то захочет ощутить подлинную атмосферу традиционного японского театра, он приедет в город Котохира, купит билет вон в той будочке, а потом вместе со мной пройдет вот в эту дверь».

По примеру экскурсовода публика, согнувшись в три погибели, ныряет в низкую дверцу, недаром именуемую «крысиной». Широкие и высокие раздвижные двери-стены открываются только во время большого наплыва посетителей. Что и говорить, театр совершенно необычный. Начинается он, как и полагается, с вешалки. Но предназначена она не для одежды, а для обуви. Зрители обязательно снимают уличную обувь, ведь войти в ней на выстланный соломенными «татами» пол, — значит, вызвать отвращение. Тут надо сделать поправку: пол зрительного зала на самом деле вовсе не только пол, но еще и зрительские ложи. Пройдя по ведущим вдоль стен нешироким дощатым проходам-коридорам, зрители спускаются в «ложи», разгороженные деревянными планками на квадраты со сторонами по 130 см. В каждую из 100 «лож» усаживалось по три человека. Как это раньше удавалось — загадка. Современные японцы едва умещаются в узкой ячейке вдвоем. Ну, а как добраться до «ложи», расположенной в центре зала и удаленной от «коридоров»? О, очень просто. Надо пройти по планкам-перегородкам. Правда, они шириной всего 15 см, но ведь нагруженным подносами девушкам-разносчицам чая и сладостей приходится гораздо труднее.

Дождавшись, пока смолкнут охи и ахи с трудом рассевшихся в «ложах» слушателей, Ямамото-сан мелкими и частыми шагами устремился на сцену. Зажглись свечи в прибитых к краям сцены высоких железных подсвечниках и хорошо стал виден занавес-ширма с огромной вековой сосной. Сделав одновременное круговое движение головой и руками, наш гид застыл в типичной для «кабуки» позе. Привлекши всеобщее внимание, он начал традиционным театральным речитативом: «На этой сцене в старину трижды в год появлялись самые знаменитые актеры «кабуки», гораздо более знаменитые, чем современные кинозвезды и «идолы» эстрады. Они выступали дважды в день, месяц подряд, три раза в год. Почему только три раза? Потому, что храмовые праздники в Котохира-гу проводятся трижды — в третьем, шестом и девятом месяце.

Театр «кабуки» всегда был популярен на Сикоку. Первое представление в наших краях состоялось в 1613 г. через 10 лет после положивших начало всему жанру выступлений в стольном граде Киото послушниц из храма Идзумо Тайся. Деревянные здания театров строились и сгорали в частых пожарах, восстанавливались и снова исчезали. Но этому суждено было выдержать «весенние ветры и осенние дожди», остаться яркой звездой на небосводе театра «кабуки». Все жители Котохира гордятся нашим театром. Правда, как и в старину, им редко удается побывать на представлениях. И дело не только в том, что билеты по-прежнему стоят очень дорого. Место в ложе в старину обходилось от 30 до 40 «мон», стоячие места — от двух «мон» и выше. «Мон» примерно равен нынешней тысяче иен. Конечно, цены падали, когда вместо знаменитостей на сцену выходили бродячие актеры или артисты второстепенных театров. Теперь цены стабильные, от 6 до 10 тыс. иен. Но, даже несмотря на дороговизну, билеты крайне трудно достать. Если в старину их заранее скупали посредники для перепродажи богатым паломникам и знатным самураям, то и теперь билеты задолго до начала сезона «уплывают» все тем же паломникам и всяким знаменитостям — от членов императорской семьи до спортсменов и дикторов телевидения. Накануне представления в кассе появляются считанные билеты, но за ними приходится стоять в очереди пару суток. Местные жители считают, что рано или поздно им удастся попасть на представление. А приехавшие издалека соглашаются на все, чтобы только проникнуть в театр. Девушки становятся разносчицами чая и сладостей, мужчины готовы отправиться в «нараку», преисподнюю. Давайте и мы с вами побываем в этой знаменитой «преисподней».

Пройдя мимо гримерных с портретами знаменитых актеров и спустившись по узкой лестнице, оказываемся в темном и сыром подвале. Отсюда шло управление сценическими эффектами. Четверо мужчин приводили в движение поворотную сцену, которая со скрипом вращалась на «подшипниках» из твердых пород дерева. Шестерых хватало на работу с деревянным щитом, на котором через «пустой колодец», люк в сцене, появлялись «привидения», «оборотни» и другая нечисть. Ямамото-сан предлагает желающим поорудовать всеми этими чудесами сцены, и сразу становится ясно, что слово «преисподняя» выбрано очень удачно.

Тем сильнее оказывается эффект появления на еще недавно полутемной, освещенной одними свечами, а теперь как будто залитой светом сцене. С нее по двум гладким дощатым «цветочным дорожкам» актеры уходили мимо восторженных поклонников в «ложах» и на балконах второго яруса, где обычно сидели самые богатые и знатные зрители. Вслед за движущимся то старческой, то игривой женской походкой Ямамото-саном покидаешь удивительный театр с надеждой побывать в нем в такой день, когда на прилепившемся к крыше балкончике ударят созывающие на спектакль барабаны, когда все счастливые обладатели билетов заполнят «ложи» и балконы, а по «цветочной дорожке» пойдут томные красавицы, грозные воины, чародейки-лисы…

Старинные храмы, постоялые дворы около целебных источников, улицы уютных деревянных домов под затейливыми черепичными крышами, какие безвозвратно исчезли в больших городах. Один из лучших в Японии классических парков Рицурин, самый большой каменный фонарь размером с двухэтажный дом, знаменитый народный фестиваль Ава-одори… Эти и другие достопримечательности превратили Сикоку как бы в заповедник японской старины, стали основой туристической индустрии, ежегодно привлекающей от 8 до 9 млн человек.

Но одним туризмом не проживешь. Об этом часто говорят на острове, выделяющемся среди других районов Японии низкими доходами населения, скромными показателями развития экономики. Нет, «экономическое чудо» совсем не обошло Сикоку. На побережье Внутреннего моря в 60-70-х годах возникло несколько «индустриальных зон», в которых сконцентрированы химические, нефтеперерабатывающие, металлургические предприятия, по существу составляющие единый комплекс с расположенными на противоположном берегу заводами Осаки, Кобе, Хиросимы, Окаямы. Но несколько современных предприятий не способны в корне изменить общую картину экономического отставания острова. На четыре с лишним миллиона жителей Сикоку, составляющих примерно 4 % населения страны, приходится меньше 3 % промышленной продукции. Положение не улучшается от того, что 94 % всех перчаток Японии производится в городке Сиротори, город Имабари практически монополизировал изготовление полотенец, а город Маругамэ — традиционных круглых бумажных вееров. Большинство жителей Сикоку занято земледелием, рыболовством, деревообработкой. Доходы «среднего» жителя острова составляют лишь 85 % от общенационального уровня. Прирост населения на острове в два раза ниже, чем в целом по стране. Зато безработица держится на одном из самых высоких уровней, вынуждая молодежь покидать родные места в поисках заработка.

Наверное, именно отставание от остальной Японии заставляет людей с Сикоку гордиться имеющимися там немногочисленными диковинами современной науки и техники. Приезжим настойчиво советуют побывать в городке Нио, известном раньше только рекордным числом ясных дней, а нынче ставшем центром экспериментов с использованием солнечной энергии. Сфокусированные в одну точку сотни огромных зеркал позволяют вырабатывать электричество, а заодно привлекают туристов в парк развлечений «Город солнца».

В число туристических объектов Нио пока не попал завод-лаборатория по извлечению урана из морской воды. Его строительство началось в 1981 г. на месте старинных полей для выпаривания соли все из той же морской воды. Средневековые «химики» передали эстафету ученым нашей эпохи. 4 июня 1986 г. состоялось открытие нового завода, в задачу которого входит улавливать из миллиарда частиц морской воды три частицы урана. Показав гостям покрашенные свежей краской водозаборники, фильтры, цистерны и трубопроводы, по которым ежедневно проходит 40 тыс. т воды, директор Йосими Мидзухара стал рассказывать об истории и будущем предприятия.

«Попытки извлечь уран из моря начались в разных странах еще в 60-е годы. Япония же сильно отстала, подключившись лишь в середине следующего десятилетия. Сейчас за рубежом сомневаются в экономической целесообразности этих экспериментов, лаборатории закрывают одну за другой. Но у Японии нет своей урановой руды. Поэтому правительство и частные компании продолжают финансировать исследования. Они учитывают также, что разведанных запасов урана на земле 3 млн т, а в Мировом океане содержится 4 млрд т этого ценнейшего энергоносителя. Главная научная проблема состоит в поиске высокоэффективного поглотителя урановых частиц. Пока для получения эквивалента 10 кг урана нам требуется целый год работы. Долгосрочная цель — добиться извлечения за тот же срок 1000 т урана. Но для этого придется провести очень много исследований, построить более крупные заводы. Впрочем, и тогда Япония не перестанет закупать урановую руду. Ведь ежегодная потребность даже 32 действующих на сегодня атомных реакторов составляет 6,6 тыс. т. А планы развития атомной энергетики предусматривают рост доли выработанной на АЭС электроэнергии с нынешних 24 до 35 %. Так что сделать предстоит еще очень и очень много».

С атомной энергетикой связана еще одна научная достопримечательность Сикоку — крупнейший в мире вибрационный стенд для испытаний оборудования АЭС в условиях землетрясений. От Нио до Тадоцу, где построен стенд, всего 6 км. Узкая, но аккуратно заасфальтированная дорога идет через покрытые густым зеленым лесом горы, вдоль побережья, с которого открываются виды на большие и малые острова Внутреннего моря. На окруженном волнами крошечном скалистом островке виден старинный храм с крашенной киноварью аркой. Изящный мостик соединяет морской храм с берегом. Автобус то и дело въезжает в облака ароматного дыма — крестьяне жгут стерню только что убранного весеннего урожая риса. Проезжая через деревни и поселки, восхищаешься все еще преобладающими традиционными черепичными крышами с их затейливыми коньками и фигурами сказочных зверей на четырех углах. Черные, синие, коричневые, фиолетовые черепичные «чешуи» покрывают даже ветхие и явно небогатые дома, окружающие редкие бетонные коробки заводских управлений, складов, придорожных ресторанов и гостиниц.

Умиротворяющее впечатление производит и сам городок Тадоцу. Этот старинный порт сейчас главным образом выполняет роль «спальни» для работающих в индустриальном комплексе Сакаиде, который находится в 5 км. Почерневшие от старости каменные мосты через медленную и мутную речку, крестьянские поля рядом с лесопилками, мастерскими каменотесов, лавочками рисоторговцев, рядами когда-то добротных домов. На улицах преимущественно пожилые люди — две женщины толкают тележку с разложенной на продажу рыбой, совсем ветхий старичок с трудом выжимает педали велосипеда с подвешенными по бокам двумя бамбуковыми стволами, хозяйка овощной лавки поливает расставленные у входа цветы в горшках и одновременно

раскланивается со знакомыми. Над городком нависает гора с красивым парком, в глубине которого стоит храм Сёриндзи. Монахи Сёриндзи совмещают молитвы с занятиями «кэмпо», особым стилем борьбы, который соединяет приемы каратэ с элементами различных японских школ военного искусства. Боевые крики монахов и их учеников часто слышны в аллеях парка, из которого видны соседние острова, переполненный кораблями порт и высящийся на обширном пустыре огромный сине-белый куб вибрационного стенда.

Построенный в 1982 г. на отвоеванном у моря участке земли, он буквально начинен сложной и уникальной техникой. Так говорили сотрудники, попросившие воздержаться от фотографирования и болезненно реагировавшие на любое прикосновение к аппарату. Но после долгого похода по машинным залам и компьютерным центрам с полом на воздушной подушке возникает ощущение, что когда-то все это уже доводилось видеть. Ну конечно! В школы, парки и другие людные места в Японии часто приезжают специальные машины пожарного ведомства с оборудованной в кузове обычной кухней. Добровольцы из публики поднимаются по лестнице в кузов, и тут «кухня» начинает раскачиваться в силу землетрясения двух, трех, пяти баллов. Успеешь выключить газовую горелку, накрыть голову платком или полотенцем и забраться под стол — получишь аплодисменты и похвалу пожарных. Такой же «кухней», по существу, служит и ультрасовременная установка в Тадоцу.

В середине зала квадратный вибростол, каждая сторона которого достигает 15 м. На этот «стол» можно ставить грузы весом до 1000 т, но до сих пор это были весящие 250–665 т модели важнейших блоков АЭС. Даже уменьшенные в два раза модели настолько громоздки, что не помещаются на машинах или железнодорожных платформах. Поэтому их подвозят кораблями прямо к причалу, построенному рядом с массивными раздвижными дверями центра. После установки, сборки и наладки испытываемого оборудования в дело вступают мощные гидравлические стимуляторы, вызывающие горизонтальную и вертикальную вибрацию, равносильную землетрясению в 10–12 баллов по семибальной японской шкале. «Это значит, — объяснил руководитель центра Такаси Канаяма, — что мы проверяем оборудование АЭС в условиях, практически невозможных на самом деле. Ведь даже самое сильное из научно описанных землетрясений — разрушившее Токио и Иокогаму в 1923 г. Великое землетрясение Канто — было силой в 7 баллов по японской шкале».

Правда, отвечая на каверзные вопросы разбиравшегося в сейсмологии японского журйалиста, руководитель центра признал, что реальное землетрясение может продолжаться несколько минут, а «стол» способен вибрировать максимум 40 секунд. «Но в любом случае испытание хотя бы и уменьшенной копии реактора, хотя бы даже в течение укороченного времени лучше, чем применяемые обычно компьютерные расчеты безопасности. По крайней мере, испытывающие сильную «ядерную аллергию» японцы больше доверяют итогам именно наших проверок. Недавние аварии на АЭС «Тримайл айлэнд» и в Чернобыле показали, сколько сюрпризов заключено в ядерной энергии. Поэтому мы готовы принять участие в любых международных программах, связанных с развитием ядерной энергетики в сейсмоопасных районах. Приглашаем к нашему вибрационному столу!»

Престижные научные центры Сикоку создали за последние годы несколько сот рабочих мест. Но нужны ведь десятки тысяч. Все надежды на оживление «острова четырех уделов» связываются сейчас со строительством трех уникальных мостов через Внутреннее море Сэто, которые обеспечат быстрое и бесперебойное сообщение с промышленными центрами японского «материка» — острова Хонсю.

«Когда-то, тысячи лет назад, Хонсю и Сикоку были одним целым. Затем могучие силы природы оторвали их друг от друга, разделили нешироким, но подчас труднопреодолимым морем. И вот настала пора исправить ошибку природы», — коренастый, постоянно играющий доброй улыбкой на широком лице инженер-мостостроитель Сатоси Касима прочно стоит на корме прыгающего с волны на волну катерка. Морскую сноровку он приобрел за долгие 7 лет строительства «Большого моста Сэто». Точнее — цепочки из 6 мостов и 5 эстакад, которые должны уже в 1988 г.

связать автомобильным и железнодорожным сообщением город, Кодзима на острове Хонсю и город Сакаиде на Сикоку. Катер резво везет приглашенных строительной корпорацией журналистов через 10-километровый пролив, мимо ставших фундаментами мостовых опор островов, мимо рукотворных архипелагов из бетона и величественных стальных башен, кое-где уже соединенных двухэтажными пролетами или «ниточками» тросов метрового сечения.

«Идея строительства моста возникла еще в 1899 г., когда префектуральное собрание Кагава постановило, что он «послужит интересам нации и благосостояния людей», — продолжает инженер Касима. — Как видите, осуществить задуманное удалось лишь почти через столетие. Целый век ушел, чтобы накопить финансовый капитал и технологический опыт. Окончательная стоимость строительства составит 1130 млрд иен, то есть около 7 млрд долларов. Конечно, собрать такую сумму в кредит раньше было бы невозможно. Сейчас это тоже было не просто, ведь мост окупится самое раннее через 30 лет. Да и с технической точки зрения такое предприятие было бы немыслимым еще два-три десятилетия назад. Нам пришлось работать в очень трудных условиях. Во-первых, Внутреннее море Сэто и его острова еще в 1934 г. стали национальным парком, первым в Японии. Это налагает массу ограничений на любые строительные работы. Сотрудники ведомства по охране природы контролируют буквально каждый наш шаг — от выбора гармонирующего с окружающей средой силуэта моста до определения цвета краски опор. Во-вторых, Внутреннее море недаром называют «морской Гиндзой». По нему ежедневно проходит полторы тысячи судов всех размеров, вплоть до супертанкеров водоизмещением 500 тыс. т. Мало того, пролив Бисан, через который пройдет наш мост, имеет статус международного водного пути. А это значит, что размеры основных пролетов не должны быть меньше 800 м при высоте моста над уровнем моря не меньше 65 м. В-третьих, мы должны были постоянно думать о сохранении рыбных угодий моря, которое кормит многие тысячи рыбаков. Можно продолжать список трудностей до бесконечности. Скажу только, что больше всего хлопот мне доставил 30-метровый слой ила, покрывающий скалистое дно. Пришлось придумывать специальный сорт динамита для его подрыва и рассеивания. При этом думали не только о рыбе, но и о соседних нефтехранилищах. Если взглянуть на все это с точки зрения строительного искусства, то самым большим достижением стало сооружение первых в мире подвесных мостов, по которым пойдут железнодорожные составы.

Длина этих мостов — 940, 990 и 1100 метров — позволяет им занять соответственно 14, 12 и 6-е места в списке рекордсменов среди подвесных мостов. Ну, а с точки зрения истории конец работ на всем 37-километровом пути Кодзима-Сакаиде будет означать, что все четыре главные острова Японии будут соединены наземным транспортом. Ни штормы, ни туманы не остановят теперь поток из 80 тыс. человек и 260 тыс. т грузов, который ежедневно пересекает Внутреннее море между Хонсю и Сикоку».

Меньше часа потребовалось нашему катеру, чтобы добраться от леса труб, нагромождения заводских корпусов и гигантских шарообразных емкостей для сжиженного газа индустриальной зоны Сакаиде до почти такого же пейзажа зоны Мидзусима на Хонсю. На обратном пути удалось разговорить молчавшего всю первую половину плавания капитана катера. Сатодзи Ивамото родился 40 лет назад в рыбацкой семье на острове Ивакуродзима, на котором покоятся ныне две опоры уходящих в разные стороны 800-метровых подвесных мостов. «Вот видите, от моего острова почти ничего не осталось, — горестно начал капитан. — Ивакуродзима была раньше зеленой от покрывавшего ее леса. Теперь остров серо-желтый от бетонных сооружений и остатков пущенных на щебенку гор. Другого цвета стала и вода. Из лазурно-голубой переменилась в мутно-серую. Нам, уроженцам Внутреннего моря, это не нравится. Еще больше это не по вкусу рыбе, которой становится все меньше и меньше. Нас утешают, обещают улучшение обстановки через несколько лет. Но настроение у всех жителей отвратительное. Нам этот мост не принесет ничего доброго. Говорят, что на машине с одного его конца на другой можно будет доехать за 10 минут вместо часа пароходом. Но у меня нет машины и ездить тоже некуда. Работы же не найти ни на Сикоку, ни на Хонсю, да и обойдется ежедневная езда через мост недешево — 4 тыс. иен в один конец. Пока идет строительство, работаю на этом катере. А дальше? Как бы не остаться и без рыбы и без работы».

Снова вступив на твердую землю, мы встретились с местными журналистами. После опроса гостей об их впечатлениях коллеги с Сикоку согласились с тем, что жители острова со смешанными чувствами ждут открытия моста Кодзима-Сакаиде и двух других мостов, движение по которым начнется в 90-х годах. Крестьяне надеются, что их знаменитые мандарины и овощи будут доставляться на Хонсю за три дня вместо четырех, а это позволит увеличить объем продаж. Хозяева гостиниц и харчевен вдоль маршрута по «88 священным местам» и иным туристическим достопримечательностям ждут роста числа путешественников. Молодежь рассчитывает на открытие новых предприятий, удобно связанных со вторым по значению торгово-промышленным центром Японии — районом Кансай вокруг Осаки и Кобе. В то же время велика и боязнь обмануться в ожиданиях.

…Вечернее солнце разбрызгало позолоту на гладь Внутреннего моря. Резкие вблизи контуры красавца-моста стали размываться и пропадать в поднявшемся от воды тумане. Что-то принесут «острову четырех уделов» чудеса современного мостостроения? Сбудутся ли возлагаемые на них надежды?

 

Кюсю — остров керамики

Остров Кюсю — самый южный и одновременно самый западный из четырех главных японских островов. Уже сама география как бы предопределила роль Кюсю в японской истории: быть окном во внешний мир. Через это же «окно» весть о существовании Страны восходящего солнца доходила до близких и далеких стран. В одной китайской летописи конца 111 в. нашей эры дается описание японцев, которое после небольших изменений можно вставлять в любое повествование о японцах сегодняшних. По словам летописца, японцы дисциплинированны и законопослушны, любят как следует выпить, интересуются гаданиями о судьбе и делают культ из чистоты, занимаются земледелием, искусны также в рыболовстве и ткачестве, живут в обществе строгих социальных различий…

С Кюсю, лежавшего ближе других Японских островов к уже «открытым» европейцами Индии и странам

южных морей, началось знакомство мореплавателей Запада с Японией. В 1543 г. португальское судно прибило штормом к островку Танэгасима у южной оконечности Кюсю. Тогда в Европе убедились в справедливости сообщений Марко Поло о существовании таинственной «страны Дзиппангу» и ее непостижимых жителей. Кюсю первым попал в секретные лоции португальских капитанов, которые заодно с порохом, мушкетами и китайским шелком стали регулярно доставлять туда иезуитов-миссионеров. Один из них, Алессандро Вали-ньяно, так описывал увиденное и пережитое: «Манеры и обычаи японцев совершенно отличны от всех других людей. Они как будто намеренно делают все возможное, чтобы быть непохожими. Просто немыслимо представить себе здешнюю обстановку. Япония — это прямо противоположный Европе мир. Различия в пище, одежде, церемониях, языке, манере вести переговоры, сидеть, возводить дома, в положении женщины в семье, в лечении больных и раненых, в обучении и воспитании детей и во всем другом настолько велики, что не поддаются описанию и пониманию. Еще более удивительно то, что они отличаются от нас, прямо противоположны нам в своих чувствах и восприятии окружающего мира».

Задолго до мушкетов и церквей на Кюсю проникли другие заморские новинки. Как минимум за 10 веков до появления европейцев источниками заимствований стали Китай и Корея, стоявшие на более высокой ступени цивилизации. Лежавший на пути в Корею неширокий пролив пересекали в поисках прибыли японские купцы, а в поисках богатой добычи — отряды и целые армии самураев. В Китай, преодолевая великие трудности и опасности, плыли корабли с послами японского двора, с торговцами и жаждавшими приобщиться к китайской культуре послушниками буддийских монастырей. Иероглифическое письмо и система летосчисления, придворная музыка и танцы, буддийская религия и конфуцианская мораль, правила фортификации и градостроительства, каноны стихосложения и живописи, шелководство и чаеводство, костюмы и украшения — невозможно перечислить всего, чем обогатили японцев их ближайшие соседи. Но на Кюсю чаще всего слышишь о неразрывной связи с Кореей и Китаем местных центров фарфора и керамики. «Карацу», «Имари», «Сацума» — эти клейма стоят на днищах парадных ваз и блюд, утвари для чайной церемонии, удобной и красивой посуде «на каждый день», которые прославили на всю Японию, на весь свет Кюсю, недаром получивший прозвище «остров керамики».

Город Карацу, район Отявангама. Таков адрес мастера Тароуэмона Накадзато XIII. За каждым иероглифом тут стоят страницы истории, давние традиции. Название города означает «гавань для плавания в Тан». Из здешней гавани на берегу Японского моря действительно начинался путь в Китай, которым с 618 по 907 г. правила династия Тан. Название же района, где живет тринадцатый глава династии мастеров керамики семьи Накадзато, можно перевести как «печи для обжига чайных чашек». Необычно и пышное, состоящее из пяти иероглифов имя мастера: Та-ро-у-э-мон. Оно сразу наводит на мысль, что имеешь дело с представителем старинной и редкой профессии.

Отыскать знаменитую мастерскую оказалось несложным делом. Чуть ли не каждый прохожий на узких и напоминающих лабиринт улочках Карацу уверенно показывал дорогу к дому Накадзато-сэнсэя, «учителя Накадзато». Вот показалась белая оштукатуренная стена с семью большими керамическими плитками, на каждой из которых золотится один иероглиф фамилии и имени нынешнего главы династии. На парковке десятка полтора машин с номерами разных городов. За воротами типичный японский сад с камнями «росяной дорожки», причудливо изогнутыми соснами, каменными фонарями и прудом с разноцветными карпами. Деревянная лестница ведет на второй этаж просторного павильона, где покупатели выбирают выставленную на продажу керамическую утварь для чайной церемонии. В ожидании встречи с мастером мне предложили отдохнуть в наполненной прохладой и тихим гудением кондиционера комнате. Там вниманию гостя были предложены коллекции керамики семьи Накадзато и видеофильм о ее недавно скончавшемся XII патриархе, который долгие годы занимал почетное место в числе «живых национальных сокровищ» Японии. Его сын и наследник Накадзато XIII принимает в мастерской на вершине холма, заросшего бамбуком.

В европейском кресле сидел, поджав ноги, мужчина лет 50 в простой рубашке с короткими рукавами. После обмена визитными карточками и нескольких учтивых вопросов Накадзато-сэнсэй снова взял в руки небольшую темную вазу и стал срезать с ее боков один слой глины за другим. Одновременно он рассказывал о намерении побывать в Советском Союзе и проехать по тем районам, где проходил великий шелковый путь из Китая в Европу. Мастер ежегодно совершает со своими близкими учениками путешествия по заграничным центрам гончарного искусства, выискивая сходства и различия с «карацу-яки», как называется характерная для города Карацу керамика. Продолжая срезать глину с боков вазы, постепенно превращавшейся из круглой в четырехгранную, мастер завел рассказ об истории стиля «карацу-яки».

«Его подлинное становление произошло в самом конце XVI в., в годы знаменитых «керамических войн», как прозвали историки две неудачные экспедиции военачальника Хидэёси Тоётоми. Он решил покорить Китай и высадил огромный десант в Корее, чтобы провести через нее свои армии. Корейские войска и их китайские союзники оба раза наголову разбили захватчиков. Оба раза японские войска возвращались домой несолоно хлебавши, но и не с пустыми руками. Увлекавшимся дзэн-буддизмом и связанной с ним чайной церемонией самураям пришлись по вкусу примитивная крестьянская посуда и грубые деревенские каменные фонари. В них японцы увидали воплощение эстетических идеалов секты «дзэн» — простоту, слияние с природой. К берегам Японии приставали корабли, груженные не только ценными трофеями, но и «иностранными специалистами поневоле». Целые семьи, целые деревни корейских гончаров угонялись в полон и определялись на поселение вблизи замков знатных феодалов. В исторические хроники керамика из Карацу впервые попала в 1603 г., когда наставник по чайной церемонии при военачальнике использовал в одном из священнодействий с чаем вазу для цветов местного изготовления».

Мастер закончил работу над вазой и поручил своей ученице провести меня по мастерской. Ученица, красивая статная женщина лет сорока, сама уже хозяйка мастерской керамики стиля «карацу», живет в столице, но каждый год навещает учителя и на несколько дней снова становится ученицей. В светлой комнате рядом со ступенчатыми печами мы любовались готовыми изделиями.

Характерный для «карацу» сероватый фон черепка выгодно оттеняет нанесенные краской болотного цвета простые рисунки: сосновая ветвь, рыбы, стебельки трав, водоросли. Белая, темно-желтая глазурь создает неповторимые сочетания цветов и оттенков на поверхности чашек и кувшинов подчас нарочито примитивной формы, подчеркнуто грубой обработки. Здесь как будто скошена ось, там загнут, чуть ли не оторван край. Совершенство в несовершенном. Изысканность в грубоватой простоте. Богатство в нищете. Бессмертная слава в безвестности. Все эти парадоксы лежат в основе мироощущения «дзэн» и воплощаются в изделиях для чайной церемонии. Мудрый человек осознает, что он всего лишь мельчайший элемент вселенной и не гонится за славой и богатством. Ему доставляют наслаждение простые, естественные предметы. Например, посуда, всем своим обликом беззвучно кричащая: «Я всего лишь кусок глины!»

«Если вам непонятно все это, непонятен принцип «сибуй» и соответствующие ему керамические изделия, не расстраивайтесь, — заговорила ученица мастера Накадзато, по-женски быстро почувствовавшая неискренность моих восторгов. — Сейчас многие японцы тоже не способны оценить прелесть простоты, скромности, аскетичности. Люди все чаще ищут самовыражение в покупке дорогих, подчас ненужных, престижных вещей, будь то пылящийся в углу персональный компьютер или используемая раз в неделю автомашина. Я не променяю эти фетиши «общества потребления» на свою любимую чашку, доставшуюся в наследство от прадедов, вобравшую в себя тепло их ладоней, их дыхание и чувства. Может быть, я преувеличиваю, но все же считаю, что передающиеся по наследству вещи помогают сохранять семейное благополучие, гармонию поколений. Керамика, к примеру, не может жить без человека. Если к кувшину или чашке долго не прикасаются человеческие руки, то они теряют нечто похожее на патину у бронзы, какой-то особый блеск, сияние. Даже музейные экспонаты время от времени надо доставать из витрин и использовать по назначению. Так поступает учитель Накадзато с бесценными произведениями своих предков».

Сколь интересно, экзотично и поучительно все то, что удалось увидеть и услышать в Карацу. Но почему восхищается ум, а не сердце? Наверное, сказывается привычка горожанина рассматривать как произведения искусства только фарфор, а керамику считать всего лишь любопытными продуктами народных промыслов. Но, может быть, дело еще и в типичном для европейцев стремлении преобразовывать природу, удаляться от нее как можно дальше, а не пытаться слиться с землей и водой, камнем и лесом, окружать себя простыми, удовлетворяющими минимальные потребности вещами? Эти мысли приходили на ум по дороге в Арита, другой известный центр гончарного дела.

Узкая, но очень аккуратно заасфальтированная дорога петляла мимо невысоких зеленых гор и начавших желтеть рисовых полей, мимо каменных арок с названиями деревень, мимо базаров, заваленных августовскими деликатесами — арбузами и грушами. Вот появился щит с надписью: «Арита — родина японского фарфора. Ежегодная ярмарка с 29 апреля по 5 мая». Еще несколько сот метров, и машина въехала на главную улицу застроенного двухэтажными домами городка. Потом, после похода по бесчисленным лавочкам фарфора, эта улица предстала как бы одним гигантским прилавком. Так она и выглядит в дни ярмарки, на которую не посчастливилось попасть, но репортажи о которой каждый год показывают по телевидению. Занявшие все тротуары деревянные столы и бамбуковые корзины со связанными стопками по пять предметов пиалами для чая и риса, рюмками и флягами для сакэ, тарелками и блюдами. Чайники, вазы, табуретки и столики, светильники и статуэтки навалены горками чуть ли не рядом с колесами осторожно ползущих машин. Призывные крики продавцов: «Любой товар за 100 иен!» «Три вазы за 1000 иен!» Ошалевшие от дешевизны, суеты и тяжести приобретенного покупательницы, число которых достигает многих тысяч…

Нет худа без добра. Пусть пополнение коллекции встречающихся только в Японии кружек для зеленого чая и подставок, на которые кладут палочки для еды, обошлось подороже, но зато удалось поговорить с хозяевами лавок, без толкучки осмотреть товар, побывать в примыкающих к магазинам мастерских.

Как же выглядит современный фарфор Арита? С парадными, несусветно дорогими вазами и блюдами европеизированной формы можно познакомиться, не выезжая из Токио. В роскошных универмагах Гиндзы, в сувенирных магазинах для богатых туристов обязательно найдешь отдел с вывеской «Арита» — для японцев и «Имари» — для иностранцев. (Только из порта Имари, что по соседству с Арита, вывозился в старину за границу произведенный там фарфор.) Конечно, эти вещи недаром стоят так дорого — они очень, очень хороши. На белоснежном, почти прозрачном фоне расположились то темно-синие, то бирюзовые стебли травы, красные и чуть желтоватые цветы, порхают волшебные птицы. А рядом уходящий корнями в средневековый Китай бело-синий фарфор с традиционными рисунками: ветка сосны — символ долголетия, побеги бамбука — бодрость и энергия…

Такое блюдо украсит любую традиционную нишу в стене «токонома», где по очереди выставляются самые красивые вещи семьи. А фарфоровый садовый фонарь в рост японца, какие обычно высекают из камня, — только представьте его ажурный силуэт на фоне аккуратно подстриженной изумрудной травы, каменного мостика через журчащий ручей. Торжественные, пышные, потребовавшие уйму труда и отточенного искусства — все они тоже восхищают ум и почему-то оставляют равнодушным сердце.

Но зато вот эти небрежно наваленные друг на друга стопки пиал для супа и риса, каких-то миниатюрных плошек для макания сушеной морской капусты в соевый соус, перегороженных на несколько секторов блюд сразу для нескольких закусок, чайников с непривычно торчащими из бока ручками. Эти миски с крышками и без крышек, квадратные, продолговатые, веерообразные тарелки, фарфоровые стаканы для чая с выписанными на стенках «десятью заповедями хорошей жены», лаконичным призывом «семь раз упадешь — восемь раз поднимись», с названиями десятков сортов чая или рыбы. Крошечные рюмки для сакэ и соответствующие по рисунку кувшинчики, в которых зимой разогревают этот национальный напиток. Все они так и просятся в руки, на полки домашнего склада посуды.

Слова «склад посуды» выбраны не зря. Во многих домах японских знакомых приходилось видеть уставленные всевозможной посудой полки вдоль стен, которые напоминали то ли склад небольшой посудной лавки, то ли ресторана средних размеров. Пожилая хозяйка школы каллиграфии как-то объясняла: «Для японского застолья посуда почти так же важна, как и сама пища. Еще не так давно были даже специалисты по сервировке, которых приглашали достойно обставить большое торжество. Чаще всего эти консультанты были владельцами местных посудных лавок, и, естественно, после каждого такого случая запас посуды в семье заметно увеличивался. Подбор посуды считался тонким делом неспроста. Если сервировка европейского банкета сводится к выбору того или иного сервиза с одинаковым рисунком, то в Японии как раз все наоборот. Во что бы то ни стало следует избежать однообразия, желательны контрасты, отсутствие единства в цвете, форме, стиле. Необходимо учесть время года, погоду на дворе, особенности подаваемых блюд и напитков, своеобразие и натуру которых следует оттенять и подчеркивать. Только невежественная хозяйка подаст зимой блюдо с рисунком цветущей сакуры. В жару же очень хорошо поставить на стол посуду сине-белого сочетания, которое как бы навевает прохладу. Увы, молодое поколение все чаще забывает об этих хороших традициях. Но я просто не в состоянии есть с пластмассовой тарелки, брать в руки палочки разового пользования, пить из жестяной банки или стеклянной бутылки».

Точку зрения ценительницы традиций разделяют многие, хотя и не все японцы. Это видно из разнообразия посуды в магазинах, на столах семейных трапез. Это видно и из того, что никогда не падает спрос на изделия гончаров Кюсю, «острова керамики». И все же почему «остров керамики»? Пусть велика известность «карацу-яки», «арита-яки». Но ведь в Японии немало иных центров керамики и фарфора. Тогда, может быть, потому, что изделия гончаров были в средневековье одним из немногих товаров, которые вывозились в другие районы Японии? Или потому, что керамика и сталь — это единственные промышленные продукты сегодняшнего Кюсю, дающие более десятой части общенационального производства?

Это, думается, уже ближе к истине. На всех этапах промышленного развития Кюсю керамическое производство оставалось крупным, а самое главное — надежным работодателем для местных жителей. Это тем более важно, что в первые послевоенные десятилетия экономика острова стала быстро отставать от общенациональных темпов, обострилась проблема безработицы, начался массовый отток молодежи в промышленные районы Фукуоки, Осаки, Нагой, Токио. Оставаясь крупными производителями риса, рыбы, овощей, фруктов и другой сельскохозяйственной продукции (более 17 % объема производства Японии), жители Кюсю, составляющие 11 % от всех японцев, дают сейчас лишь 6 % промышленного производства.

С приходом 70-х годов положение стало улучшаться. На Кюсю с его дешевой землей и избыточной рабочей силой обратили внимание крупные фирмы с Хонсю. «Ниссан» и «Хонда» построили автомобильный и мотоциклетный заводы, «Хитати» и «Мицубиси» ввели в строй новые судостроительные мощности, в том числе крупнейшую в мире верфь в Нагасаки. Предприятия тяжелой и химической промышленности, однако, недолго играли роль ускорителей экономики Кюсю. «Нефтяные шоки» 1973 и 1978 гг. и начавшаяся вскоре перестройка структуры японской экономики сделали их скорее балластом. Единственная отрасль, которая продолжала и продолжает стремительный взлет, — это керамика. Правда, уже не та, призванная делать чай вкуснее, а цветы — красивее.

С начала минувшего десятилетия во весь голос стала заявлять о себе так называемая «новая керамика», применяемая в электронике, машиностроении, медицине. Чипы на кремниевой основе содержат электронные схемы, выполняют подсчеты, хранят информацию или являются «мозгом» компьютеров, радиолокаторов и иных электронных устройств. С 1971 г., когда на Кюсю открылся первый завод интегральных схем-чипов, число крупных предприятий полного цикла достигло 8, а с учетом мелких и средних субподрядчиков-130. Почти половина производства чипов Японии приходится на «остров керамики». Всего же японские компании контролировали в 1987 г. 47 % мирового рынка полупроводников.

Почему же именно на Кюсю так успешно развивается «новая керамика»? На эту тему шел разговор с Кидзюро Хаттори, заведующим отделом внешних сношений управления префектуры Кагосима, самой южной из семи префектур Кюсю. Мы как раз проезжали мимо смахивающих на бараки длинных и приземистых цехов фирм «Сони» и «Киосера», выросших недавно в городке Кокубу, мимо строительных площадок, где возводились два новых завода и исследовательский центр «Киосера», жилье для персонала.

«Причин несколько, перечислю их вовсе не в порядке важности. Поглядите в окно. Видите столб дыма над вулканом Сакурадзима? Наш остров вулканический и очень богатый водой. Процеженная через лаву вода особенно чистая. Именно такая вода нужна в больших количествах при производстве интегральных схем. Сакурадзима и вулкан Асо, что в префектуре Кумамото, раньше привлекали только туристов да еще несчастных влюбленных, которые парами прыгали в кратер. Теперь же эти места привлекают крупные японские и иностранные фирмы.

Что еще их привлекает? Стоимость земли, которая на две трети ниже токийской. Налоговые льготы местных властей, заинтересованных в росте числа рабочих мест. Ну и конечно же изобилие рабочей силы. Перепроизводство риса и введение ограничений на его производство сильно ударили по нашим рисоводам. Поэтому возможность устроиться на новые заводы высоко ценится, особенно среди замужних женщин и девушек, редко отваживающихся искать работу далеко от родного дома. Естественно, они согласны на устанавливаемые фирмами расценки.

Еще одна причина — развитие транспортной системы. В 60-70-е годы машиностроительные и химические фирмы не слишком стремились перебираться на Кюсю из-за удаленности от Токио и Осаки, дороговизны транспортировки. Но продукцию заводов интегральных схем доставлять заказчикам очень просто. Тонну схем стоимостью в десятки или сотни миллионов иен можно загрузить в один самолет, и он с любого из шести международных аэропортов Кюсю доставит их куда угодно. Вы знаете, конечно, что на Кюсю планируется создание шести «технополисов», городов науки и техники. Эти центры передовых отраслей промышленности, в том числе связанные с «новой керамикой», будут соединены сетью современных скоростных шоссе. Примерно половина этих дорог уже введена в строй. И еще. Немаловажен опыт, накопленный за несколько веков жителями «острова керамики». Вовсе не случайно, что технополис Кокубу создается в местах производства фарфора «сацума-яки», а по соседству с Арита и Карацу вырастет технополис Курумэ-Тосу. Одна старинная мастерская в Арита прославилась разработкой способа формовки нового материала из смеси глины с алюминием. Другая мастерская изготавливает керамические детали для машин, которые отличаются повышенной прочностью и не ржавеют».

Мощные верфи, нефтеперерабатывающие и сталелитейные заводы Нагасаки, Фукуоки, Китакюсю. Космические центры Утиноура и Танэгасима, помогающие сокращать разрыв в освоении космоса с СССР и США. Живописнейшие огнедышащие горы Сакурадзима и Асо. Знаменитые курорты Бэппу и Симабара, ночные шествия с тысячами бумажных фонариков и танцы драконов — всем этим по праву гордятся жители Кюсю. И все же недаром «остров девяти областей», как переводится название Кюсю, прозвали теперь «островом керамики». Недаром самая обычная на первый взгляд глина прославила его в века минувшие и открыла путь в будущее.

 

«Технополис» — японский «билет в XXI век»!

Слово «тэкунопорису», «технополис», не найти ни в одном, даже самом новейшем словаре японского языка. А между тем оно все чаще встречается на страницах газет и журналов, слышится в речах политических деятелей, ученых, бизнесменов. Сконструированное из двух частей — «технология» и «полис», город, — это слово появилось впервые в Японии в 1980 г. Произошло это где-то в недрах министерства внешней торговли и промышленности (МВТП), которое часто называют «мозговым трестом» японской экономики. В докладе, излагавшем стратегию индустриального развития на 80-е годы, была выдвинута идея создания одного-двух городов, где «под одной крышей» были бы собраны мощные научно-исследовательские центры и предприятия передовых, «чистых» отраслей промышленности.

За образец была взята знаменитая американская «Силиконовая долина» в Калифорнии, где за счет использования разработок ученых местного Стэнфордского университета на многочисленных предприятиях электронной и электромеханической промышленности удалось наладить выпуск мощных интегральных схем, полупроводников, программирующих устройств и иной ультрасовременной техники.

Авторы новой идеи сразу же столкнулись с серьезной проблемой — она привлекла слишком много поклонников. 38 из 47 префектур Японии заявили, что технополисы должны быть построены именно на их территории.

Энтузиазм вполне понятный, ведь неравномерность распределения промышленных предприятий, застой и спад во многих отраслях индустрии привели к оттоку населения, медленному умиранию некоторых городов и целых районов. В технополисах увидели панацею от этих бед, шанс на выживание и возрождение. Поначалу не обошлось без курьезов. Мэр одного города, не разобравшись в смысле слова «технополис», прислал заявку, в которой обещал обеспечить создание «технической полиции» в самые краткие сроки. Пространные обоснования, заявки, проекты рекой потекли в МВТП. Началось закулисное политическое маневрирование, поползли слухи о сильном давлении на министерство со стороны депутатов парламента, министров.

Тогда был сделан ответный ход. В 1982 г. МВТП опубликовало список довольно жестких требований к соискателям права на строительство технополисов. Требования эти были таковы: каждый технополис должен состоять из трех компонентов — крупных предприятий как минимум двух-трех самых передовых отраслей промышленности; группы из нескольких государственных или частных университетов, научно-исследовательских институтов и лабораторий; жилой зоны с современными домами, культурными, спортивными, торговыми центрами и прочими удобствами. Кроме того, указывалось, что технополис должен соседствовать с развитым городом, население которого не меньше 200 тыс. человек, а также с крупным аэропортом или железнодорожным узлом, откуда в течение одного дня можно добраться до Токио, Осаки или Нагой и вернуться обратно. Основные компоненты технополисов должны быть готовы к 1990 г., а дальнейшее развитие завершится к началу XXI в. К концу 1987 г. насчитывалось уже 24 префектуры, которые получили от МВТП «зеленый свет», работа полным ходом шла в 19 технополисах.

Какие цели преследует программа создания технополисов? Каковы тут основные трудности? С этими вопросами я пришел в многоэтажное здание МВТП — одно из самых современных в Токио. После нескольких часов разглядывания всевозможных графиков и таблиц, обсуждения стратегических и тактических задач развития японской экономики с сотрудниками МВТП X. Яматика и М. Уэхира ответы на эти вопросы стали наконец более или менее ясны. Первая, наиболее важная цель программы состоит в ускорении перестройки всей экономики страны. Речь идет, так сказать, о «технополизации» всей Японии. Металлургия, тяжелое машиностроение и химическая промышленность, которые сыграли главную роль в «японском экономическом чуде» в 60-е годы, переживают затяжной и глубокий кризис, испытывают растущую конкуренцию со стороны Южной Кореи, Тайваня, Сингапура, где рабочая сила гораздо дешевле, а борьба с загрязнением окружающей среды ведется менее энергично. Выполнивших свою роль «трех китов»' хотят постепенно заменить на высокоприбыльные, наукоемкие, не загрязняющие среду обитания отрасли промышленности, продукция которых соответствует новому девизу: быть легким, тонким, миниатюрным. Таких отраслей промышленности выбрано 14: производство авиационной и космической техники, оптических волокон, интегральных схем, промышленных роботов, медицинской электроники, компьютеров, информационных систем, «новой керамики», лекарств, новых металлов, программно-запоминающих устройств, а также биотехнология и точное машиностроение. Именно эти передовые отрасли и призваны стать стержневыми в создаваемых технополисах.

Вторая цель заключается в более равномерном распределении предприятий по территории Японии. В годы «экономического чуда» сложились три гигантских промышленных района: Токио — Иокогама — Кавасаки, Осака — Кобе, Нагоя. К 1980 г. там сконцентрировалось более трети жителей Японии, две трети студентов, половина банковских вкладов, производилось более двух пятых всей промышленной продукции. Результатом такой чрезмерной концентрации стали не только чрезвычайное обострение проблем загрязнения окружающей среды, транспорта, жилья в трех «мегалополисах», но и замедление развития окраинных районов Японии, понижение там уровня жизни, отток населения. Большинство технополисов будет расположено вдали от Токио, Осаки или Нагой. Особенно густо они разместятся на острове Кюсю, а также на побережье Внутреннего моря и Японского моря острова Хонсю — в отстающих районах. Оживление экономической жизни, повышение технологического уровня местной промышленности, увеличение числа рабочих мест в бедствующих префектурах — такова третья цель проекта. Каждый технополис призван стать той «каплей чернил», которая расплывается, образуя вокруг себя большое «пятно» современных заводов, учебных заведений, транспортных артерий, средств связи.

Что касается проблем, которые предстоит решить, то все они в конечном итоге сводятся к поискам капиталовложений. Создание каждого технополиса обойдется в 300–600 млрд иен (1,5–3 млрд долларов). Обремененная колоссальной задолженностью государственная казна не в состоянии целиком оплачивать, как это было, например, с «новыми индустриальными городами» в 60-е годы, подобные дорогостоящие проекты. Мои собеседники из МВТП очень настойчиво повторяли это и добавляли, что основную тяжесть финансирования придется взять на себя местным властям и частным компаниям, которые по замыслу должны быть больше всего заинтересованы в «технополизации».

Получившие разрешение на строительство технополисов префектуры имеют право предоставлять весьма ощутимые финансовые льготы фирмам и научно-исследовательским учреждениям, которые хотят обосноваться на их территории. Среди них — продажа земли по сниженным ценам, освобождение от местных налогов, предоставление низкопроцентных займов и кредитов. Все эти льготы распространяются не только на японских, но и на иностранных вкладчиков капитала. В МВТП особенно надеются привлечь внимание и средства тех иностранных фирм, которые удерживают технологическое первенство в передовых отраслях промышленности, чтобы перенять их опыт.

Весьма ощутимую долю расходов все же придется взять на себя государственной казне. Об этом сотрудники МВТП предпочитали не упоминать. Однако достаточно почитать документы их собственного министерства, поговорить с ответственными за строительство технополисов чиновниками префектуральных управлений, как становится ясно: попытка обеспечить Японии мировое технологическое первенство в XXI в. будет осуществляться в первую очередь за счет государства, а следовательно, за счет налогоплательщиков.

В соответствии с принятым в 1983 г. «Законом о технополисах» государство будет возмещать местным властям средства, которые те потеряют из-за отмены части налогов.

В конечном итоге около половины стоимости программы «технополизации» будет оплачено из государственного бюджета, считают некоторые экономисты. Зачем же тогда повторяется призыв финансировать технополисы за счет местных средств? Наверное, потому, что японский государственно-монополистический капитал не заинтересован в привлечении внимания к очередному крупномасштабному перекачиванию средств налогоплательщиков на повышение конкурентоспособности японской промышленности. А кроме того, соперники Страны восходящего солнца и без того громко сетуют на «нечестность игры» японских предпринимателей, обвиняют их в получении чрезмерной поддержки государственных органов. Рывок Японии вперед в случае успеха программы «технополизации» может вызвать не только возмущение обойденных в очередной раз конкурентов, но и нежелательные санкции, возведение дополнительных протекционистских барьеров.

В отличие от чиновников МВТП, с подозрением относящихся к иностранцам и тем более журналистам, представители местных властей гораздо охотнее и откровеннее рассказывают о реальном положении дел и называют вещи своими именами. Из беседы в 1985 г. с губернатором префектуры Окаяма (юго-запад острова Хонсю) Сиро Нагано и его помощниками, например, удалось узнать, что создаваемый в окрестностях города Окаяма технополис Киби обойдется примерно в 300 млрд иен. Правительство предоставит 55 % средств, власти префектуры и восемь наиболее заинтересованных городов — 15 %, остальную часть предполагается покрыть из частных источников.

В том, что технополис Киби не относится к категории «воздушных замков», удалось убедиться во время поездки в этот «город технологии», расположенный километрах в 25 севернее префектуральной столицы. Поросшие соснами невысокие горы, аккуратные поленницы дров на обочине только что заасфальтированного неширокого шоссе, залитые водой поля с торчащими пучками прошлогодней рисовой соломы, крестьянские дома под коричневыми и синими черепичными крышами. Ничто не говорит о том, что ты находишься в центре «города технологии». «Не удивляйтесь, — объясняет сопровождающий из префектурального управления. — Природа оставлена в неприкосновенности совершенно сознательно. Даже если вы побываете здесь через 5-10 лет, то, как надеемся, эта картина не очень изменится». Одно из преимуществ технополисов как раз и состоит в том, что предприятия и научно-исследовательские центры передовых отраслей не требуют колоссальных производственных площадей, не вызывают изменения окружающей среды. Что и говорить, «чистые» производства дают шанс на выживание пока еще не принесенным в жертву красотам Окаямы, ее девственным лесам красных сосен, прозрачным рекам и водопадам, полям особого сорта риса, из зерен которого получается известная марка сакэ, а из соломы — прочные и приятно пахнущие циновки — «татами». Построенный еще в 1980 г. электротехнический завод компании «Мацусита» почти не заметен за сохранившимися и подсаженными деревьями. На заводе, выпускающем детали и блоки видеоаппаратуры, работают главным образом люди с физическими и психическими недостатками. Их использование крайне выгодно хозяевам предприятия с разных точек зрения. Хотя производительность труда на этом предприятии несколько ниже, чем на обычных заводах гигантского концерна «Мацусита», зато качество работы выше. И главное — зарплата работников ниже. Кроме того, предприятие получает особые субсидии от министерства труда, а включение технополиса Киби в число одобренных правительством открывает возможности дополнительных субсидий, кредитов и прочих льгот.

Неудивительно, что рядом возводятся здания еще нескольких заводов, где будет использоваться труд инвалидов, центра профессионального обучения калек, а также людей, травмированных и частично утративших работоспособность. Расставленные на склонах гор фанерные щиты сообщают, где расположатся здания университета и научно-исследовательского института биотехнологии, центра традиционных ремесел, экспериментальной сельскохозяйственной станции и заводов.

Особенно большие надежды возлагаются на предприятия биотехнической промышленности. Расположенные в городе Окаяма лаборатории и опытные производства крупной фармацевтической фирмы «Хаясибара» прославились на всю Японию разработкой особо чистого интерферона, которому приписываются чудодейственные медицинские свойства. «Продолжая исследования интерферона и наладив его выпуск, фирма вместе с тем ускоряет разработки других новых лекарств, биологически активных веществ и добавок к продуктам питания, — сообщил президент фирмы Кэн Хаясибара. — В технополисе Киби для скорейшего внедрения открытий в жизнь будет построен большой завод биотехнической продукции».

Помимо завода «Хаясибара», как ожидается, в Киби разместятся и другие предприятия биотехнической, фармацевтической и медицинской промышленности, фабрики по производству сложной медикоэлектронной аппаратуры, лекарств, искусственных органов, лечебно-физкультурного оборудования. Преимущественно меди-цинско-биотехническая специализация технополиса Киби не только выделяет его среди остальных «городов технологии», большинство которых ориентируется на электронику, компьютеры, «новую керамику». Учет местных возможностей, тесная связь будущих предприятий с уже имеющимися исследовательскими центрами, как представляется, увеличивают шансы на успех.

Весьма показательно, что помимо программы строительства технополисов в разных частях Японии составлены и претворяются в жизнь другие проекты регионального развития, стимулирования науки, техники и современной промышленности. В районе Осаки создается «город науки» Кэйханна. Префектуры Миэ, Гифу и Айти, расположенные около Нагоя,_намерены создать целый «технопояс», который будет состоять из предприятий передовых отраслей.

Задуманная поначалу как эксперимент незначительного масштаба идея создания технополисов затем получила широкую поддержку «большого бизнеса», увидавшего в ней возможность привлечь средства центральных и местных властей на модернизацию экономики, исправление возникших диспропорций, ускоренное развитие передовых отраслей промышленности. Несмотря на финансовые и иные трудности, программа «технополиза-ции» имеет неплохие шансы на успех, может помочь Японии в очередной раз преподнести миру сюрприз и одновременно пример для подражания.

История не раз избирала Японию местом проведения интереснейших экспериментов. VI–IX вв. — беспримерно широкое заимствование материальной и духовной культуры другого (китайского) народа. XVII–XIX вв. — развитие самобытной культуры в условиях длившейся более 200 лет изоляции от внешнего мира. Тот же период — единственная до наших дней успешная попытка приостановить развитие военной техники, запрет на огнестрельное оружие и воцарение в стране двухвекового мира. Вторая половина XX в. — широчайшее вторжение предметов материальной культуры, норм морали, ценностных ориентации Америки, одной из самых молодых стран мира, в Японию, одну из старейших. А с 60-х годов мир заговорил о «японском экономическом чуде», небывалых темпах промышленного роста, резком улучшении качества товаров, несомненных успехах науки и техники Страны восходящего солнца.

И вот теперь «технополизация». Удастся ли благодаря ей изменить «двухэтажность» японской экономики, позволяющей крупным корпорациям процветать за счет массы средних и мелких компаний? Сократится ли разрыв между процветающими «мегалополисами» Токио, Осаки, Нагоя и переживающими многолетний застой обширными районами «глубинки»? Остановит ли «технополизация» расползание промышленных центров с их неизбежными дымом, шумом, ядовитыми отходами, нездоровой жизнью людей? Будут ли созданы новые, безвредные производства, которые удастся равномерно рассредоточить по всей стране? Удастся ли вдохнуть новую жизнь в деревню, стерев резкие границы между достатком, образом жизни крестьян и горожан? Станет ли эксперимент с созданием технополисов эффективным средством перестройки экономики Японии, ее «билетом в XXI век»?

Ответы на все эти вопросы будут даны уже в ближайшие годы. Похоже, что новый эксперимент удивительной страны Японии будет иметь значение для всего человечества. И само собой разумеется, несомненные достоинства и возможные недостатки «технополизации» полезно изучать нам, взявшим курс на перестройку и обновление.

Важен и интересен для нас и опыт «экономического чуда» 50-70-х годов, когда при жизни одного поколения японцы смогли добиться перемен, в реальность которых мало кто мог поверить в начале реформ. От карточной системы к изобилию любых видов собственных и заморских продуктов. От нехватки элементарных потребительских товаров и господства черного рынка к созданию широчайшего диапазона высококачественных и общедоступных товаров и услуг. От строжайшей экономии валюты и запрета вплоть до 1965 г. туристических поездок за рубеж к превращению иены в одну из самых желанных в мире валют и ежегодному выезду в турпоездки за границу миллионов японцев…

Думается, что самого пристального внимания заслуживает и японское «политическое чудо», без которого вряд ли состоялось бы и описанное миллионами слов «чудо» экономическое. В чем же оно видится? Прежде всего в том, что лишь за несколько послевоенных лет в духовной, социальной и политической жизни Японии произошли глубочайшие изменения: от «закона об опасных мыслях» и нетерпимых к малейшему инакомыслию «ассоциаций поддержки трона» к соблюдению законности и к свободной деятельности партий «всех цветов и оттенков». От всевластия военщины, жандармерии «кэмпэйтай» и иных спецслужб к ликвидации воинской повинности, строгому контролю парламента над финансированием и деятельностью административных органов. От въедающегося в кровь, в кости, в гены чувства бесправного муравья до осознания значимости каждой личности как части нации.

Стоит вспомнить, что Япония, как и Россия, не прошла к началу XX в. достаточно длительного периода «классического» развития капитализма с присущими ему понятиями и институтами буржуазной демократии. Зато в обеих странах слишком долго господствовал феодализм, строгое сословное деление. Свою роль сыграла и длившаяся более двух веков самоизоляция Японии — из страны запрещалось выезжать под страхом смерти. Японский император Мэйдзи, которого сравнивают с нашим Петром Великим и которому приписывают заслугу «прорубания окон», пришел к власти лишь в 1867 г. Его восшествие на «хризантемовый трон» сопровождалось недолгой гражданской войной, в ходе которой японцы-реформаторы с воодушевлением истребляли японцев-консерваторов, взрывали их замки и дома, ссылали целые самурайские кланы на остров Хоккайдо. Правда, разрушений и кровопролитий «эпохального масштаба» удалось избежать. Многих пленных помиловали, а впоследствии наиболее способных из числа сторонников старого режима даже включили в правительство. Сейчас в честь мужественно сражавшихся «контрреволюционеров» проводят богослужения, народные праздники и костюмированные процессии. Чего, мол, не случится иногда в семье…

Победившие реформаторы стали широко заимствовать иностранный опыт — наряду с вилками, кофе, Железными дорогами и броненосцами они импортировали и зачатки западной демократии: было отменено сословное деление, введено обязательное начальное образование, учрежден парламент. При всей своей ограниченности эти и некоторые другие эксперименты с демократией в рамках конституционной монархии позволили японской нации разбудить дремавшие веками силы, добиться самоусиления и избежать участи Китая, который не провел политических реформ, пошел по пути ввозе одних только броненосцев и арсеналов, а потому не смог подняться всенародно на защиту от империалистических держав.

Высокая отдача первой попытки демократизации Японии и особенно создание мощного промышленного потенциала, военные победы стали причиной «головокружения от успехов», привели к росту национализма. Но 30-е годы оказались роковыми и для Страны восходящего солнца. Серия военных переворотов привела к тому, что тонкая оболочка из атрибутики буржуазной демократии была плотно начинена диктатом военной верхушки. Начатая еще в конце 20-х годов серия военных вылазок на земли соседних государств разрослась в полноценные войны, разметавшие японские полки по просторам азиатско-тихоокеанского региона и стоившие самой Японии более 3 млн жизней, а ее противникам — десятки миллионов жертв.

Первое в истории Японии катастрофическое поражение и начавшаяся в 1945 г. оккупация страны дали возможность для одного интересного эксперимента — насаждения буржуазной демократии «сверху» на почву, почти безнадежно лишенную демократических ростков. Думается, что американские оккупационные власти, делая это, в первую очередь, конечно, были тогда заняты устранением условий возрождения японского милитаризма, а не восстановлением и развитием демократических институтов. Однако предпринятые ими меры так или иначе расчистили путь к японскому «политическому чуду» и почти неизбежно последовавшему за ним «чуду» экономическому. Ликвидация крупного помещичьего землевладения — одной из опор японского милитаризма и наделение крестьян собственной землей позволили уже вскоре после войны накормить изголодавшийся за годы некомпетентного правления народ. Ограничение власти министерств и существенное, хотя так и не доведенное до конца разделение военно-промышленных монополий «дзайбацу» на множество самостоятельных компаний, запрет на выпуск военной продукции восстановили циркуляцию потребительских товаров. Освобождение политзаключенных, провозглашение свободы слова, печати, собраний и организаций, введение всеобщего избирательного права, права на создание профсоюзов и на забастовки удивительно быстро избавили людей от страха и ощущения полного бесправия. В конце концов дело дошло до того, что американские оккупационные власти, столкнувшись с подъемом демократического движения и массовыми забастовками, попытались притормозить начатый ими же процесс.

Но добиться этого не удалось, как не удалось и убедить японский «истеблишмент» в целесообразности ускоренного перевооружения и участия в корейской войне 1950–1953 гг. Осознав бесперспективность растрачивания ресурсов и людской энергии на военные цели, реалистично мыслящие политические деятели взяли курс на мирное развитие Японии, делая лишь отдельные уступки нажиму американцев и оперировавших старыми категориями японских деятелей. Группировку «реалистов» возглавил весьма консервативный политик С. Йосида. Являясь главой правительства Японии между 1946 и 1954 гг., Йосида успешно парировал атаки своих бывших единомышленников, группировавшихся вокруг другого влиятельного политика — Н. Киси.

Не приходится сомневаться, что экономия ресурсов и средств, направляемых другими странами на военные нужды, стала дополнительным ускорителем японского «экономического чуда», а предотвращение ремилитаризации уберегло «чудо» политическое. Соперничество последователей Йосиды и Киси продолжается и по сей день. Его проявления видны, с одной стороны, в призывах изменить конституцию, в росте военных расходов и боевой мощи японских вооруженных сил. С другой стороны, ученики Йосиды не допускают отмены миролюбивых положений японского Основного закона, введения воинской повинности и приведения военного потенциала Японии в полное соответствие с потенциалом экономическим. На стороне «школы Йосиды» не только большинство избирателей. Сегодняшние успехи Японии убедили преобладающую часть политикоформирующей элиты в эффективности пацифистско-плюралистической модели развития. Пусть эта модель поначалу была навязана иностранцами. Наименее пригодные в японских условиях ее составные части постепенно заменяются, а приемлемые, напротив, улучшаются. В Японии многие не отбросили пацифистские идеалы. А вот англосаксонская двухпартийная система не привилась. Вместо нее действует «полуторапартийная система». У власти вот уже больше трех десятилетий бессменно остается либерально-демократическая партия. Правда, в последнее время ее популярность стала резко падать. Появилась возможность прихода к власти коалиции нескольких оппозиционных партий или ЛДП с той или иной партией оппозиции.

У многогранного и многообещающего опыта Японии есть немало сторон, которые могут иметь для нас самый непосредственный интерес, могут помочь в решении и наших проблем. Ведь на глазах растет число областей экономики, техники и т. д., где соседняя страна стала или становится первопроходцем.