Опять камерная музыка зычет: с брадой сицаю на полу голом; одале стайка журавлей кличет, но мне захать в зендане полом… Так по новой сел на корточки, и дубаком заперта кичи порта; осе кручу на пальцах чёточки, зеницы метаю на серые борта. Паки в трюм загружен суками, понеже не выходил на лавору: не помаран я душой и руками: восе меня запирают на завору. Фраера на пашне там брушат, а мне в падлу спиной гнуться; свободу свою гады не крушат, раз не хочу за пане согнуться. Потому и травят меня всегда, в карцере сыром часто начат; на ранзе и сложу ветки сегда, чего менты злые давно рачат. Шпилю декохт и хватаю дуба; порой гады дерут меня дором: сице жизнь мою снидает губа, но лапы задеру святым вором. Меня дальше мусора накажут, нехай и завтра наденут бирку; борней лоб зелёнкой намажут, чем возьму лопату или кирку. Не за то поканал стегой волка, чтоб на зоне упирался рогами; нелице суки мне давали голка, но доселе не сломан я догами. Сице до конца понесу я кроче, на коленца никогда не встану; из кичмана коли выйду проче, снова лошню грабить я стану! Опять камерная музыка зычет: с брадой сицаю на полу голом; одале стайка журавлей кличет, но мне захать в зендане полом…