Встала заря над густым урманом,
веет прохладой в глуши лесной;
напитаны лагеря сизым туманом,
край острожный дышит весной…
Солнца светом тайга заливается,
на поляне слегонца дует зефир;
с пеленой дым костра сливается:
на траве узники шавают чефир.
Лабает вор на гитаре цыганской:
людей окутывает тоска по воле;
шанты поёт о витаре жиганской:
бродяги тумакают о лихой доле.
Вмале по кругу передают косяки:
тают снега в хладных шаронках;
в кумаре дотемна витают босяки,
летают зека в родных сторонках…
Там на деляне вкалывают зором,
под ливером лохня пилит сосны;
гам собачий те подымают хором,
но в кельдыме шпана видит сны…
Выйти ворам неклява на пашню,
да упираться рогами не по масти:
менты не склонят вегана башню,
неске мазы его с апайками пасти.
Не сломили кумовья тех захарей,
урки правые не согнули коленца:
на отшибе от ветошных пахарей,
только в костры кладут поленца…
Сучьи войны давеча прокатили:
паханы спасли масть воровскую:
от верных понятий не откатили,
не засели под власть гановскую.
Шканать не стали ходом задним —
ворам идейным пути иного нет;
уркам зона стала домом родным —
по этапам раскидано много лет.
Но охота из галеры лапы задать —
тайга весною манит всех зверей;
в делянке до воли рукой подать —
и за спиною край седых лагерей…