Встала заря над густым урманом, веет прохладой в глуши лесной; напитаны лагеря сизым туманом, край острожный дышит весной… Солнца светом тайга заливается, на поляне слегонца дует зефир; с пеленой дым костра сливается: на траве узники шавают чефир. Лабает вор на гитаре цыганской: людей окутывает тоска по воле; шанты поёт о витаре жиганской: бродяги тумакают о лихой доле. Вмале по кругу передают косяки: тают снега в хладных шаронках; в кумаре дотемна витают босяки, летают зека в родных сторонках… Там на деляне вкалывают зором, под ливером лохня пилит сосны; гам собачий те подымают хором, но в кельдыме шпана видит сны… Выйти ворам неклява на пашню, да упираться рогами не по масти: менты не склонят вегана башню, неске мазы его с апайками пасти. Не сломили кумовья тех захарей, урки правые не согнули коленца: на отшибе от ветошных пахарей, только в костры кладут поленца… Сучьи войны давеча прокатили: паханы спасли масть воровскую: от верных понятий не откатили, не засели под власть гановскую. Шканать не стали ходом задним — ворам идейным пути иного нет; уркам зона стала домом родным — по этапам раскидано много лет. Но охота из галеры лапы задать — тайга весною манит всех зверей; в делянке до воли рукой подать — и за спиною край седых лагерей…