Вот и столыпин одале спешит:
в майдан зеков пихнула вохра;
старый вор на шконаре лежит,
в ботале его вспыхнула махра…
Снова на майдане он катается,
этапом вора гонят на остроги;
снова по северам он мотается:
ласты на гранде связали доги…
Снова колеса прут по рельсам,
и дремота под стуки слегонца;
снова поезда канают по лесам,
и за решетом вьюги без конца…
Волчий рык заходит в тишину,
свора цепных на зеков злится;
синий дым всходит в вышину,
край этапных дорог не зрится…
Снова крытые вагоны —
на север этапом опять;
На север этапом опять;
снова золотые погоны —
мусорья кругом, блядь!
Мусорья кругом, блядь!
Снова стальные сетки —
мы под конвоем опять;
Мы под конвоем опять;
снова за спиной ветки —
урки закованы, блядь!
Урки закованы, блядь!
Снова дороги дальние —
мы на жестянке опять;
Мы на жестянке опять;
снова нары спальные —
мы на майдане, блядь!
Мы на майдане, блядь!
Снова пурги да метели —
северный ветер опять;
Северный ветер опять;
снова сучьи канители —
собачий шухер, блядь!
Собачий шухер, блядь!
Сопит в угле седой грабитель,
кимает на гамаке среди моры;
терпит урка холод и канитель,
ломают его тело всякие доры.
Вору не снятся вино и шмары,
и кентари ему вакола не льют;
походу снятся одни кошмары,
и ментари кровь сполна пьют…
От жизни года зоны отнимали:
парился за крепкими дверями;
с миром всегда его разнимали:
породнился с дикими зверями.
По драге северной он поканал,
на пути том не оставил гнезда;
за праги лагерные вор заканал,
и на груди ныне светит звезда…
Снова крытые вагоны —
на север этапом опять;
На север этапом опять;
снова золотые погоны —
мусорья кругом, блядь!
Мусорья кругом, блядь!
Снова стальные сетки —
мы под конвоем опять;
Мы под конвоем опять;
снова за спиной ветки —
урки закованы, блядь!
Урки закованы, блядь!
Снова дороги дальние —
мы на жестянке опять;
Мы на жестянке опять;
снова нары спальные —
мы на майдане, блядь!
Мы на майдане, блядь!
Снова пурги да метели —
северный ветер опять;
Северный ветер опять;
снова сучьи канители —
собачий шухер, блядь!
Собачий шухер, блядь!
Видимо до лагерей не докатит,
там больше не отмотает срока:
дубаря на той дороге и хватит,
раз дальше не повидает прока.
Коней двинет на этапе долгом
и загнётся с прикидом зечным:
сице разложит хвора с голком,
и заснёт блатарь сном вечным…
На шконке вот стынет бродяга,
опускает ниц он бледные веки:
во столыпине сгинет доходяга,
простятся с ним соседние зеки.
Гопаря на дикой ланде оставят,
в глуши тайги во землю зароют,
номер на могиле гады поставят,
и лишь волки на гибель завоют…