Пройдя пролив Джубал, мы взяли курс на маяк рифа Дедал посреди Красного моря. Солнце укладывалось за раскидистыми фиолетовыми горами. Полоса неба, выпиленная зубьями скал, перешла из ярко-оранжевой в пурпур. Обозначилось серо-стальное облако, подсвеченное ореолом расплавленного золота, а громадные снопы света и тени просачивались, чередуясь, сквозь индиго небосвода. Постепенно над горизонтом поднималась дымка, незаметно для глаза сгущавшаяся от сиреневого к фиолетовому, а еще позже на море упала тьма. Звезды сверкали, как в морозную ночь, хотя никакого мороза не было. Дул ласковый теплый ветерок, и судно шло, покачиваясь, по черной воде…

Аравийский берег мы заметили утром, часов около девяти. Параллельно берегу, закрытая легкой кисеей, прослеживалась далекая горная цепь, слегка вырисовывавшаяся на бледном горизонте.

Еще час спустя мы были уже в трехстах метрах от низкого пустынного берега; развернулись, забирая круче к северу, к коралловым рифам. Ихтиологи приготовили сосуды для первых образцов.

Берег был в кабельтове: песок, бесцветные камни, жалкие пучки пепельной травы. Несколько верблюдов, трое бедуинов, возможно следивших за нами уголком глаза, не поворачивая головы.

Я отсиживал вахту в «вороньем гнезде». Рифы, меж которыми мы петляем, очень маленькие. Они не открываются, то есть вода покрывает их целиком. Одни из них легко угадываются по белым барашкам разбиваемой волны, другие можно различить только по изменению окраски моря. Эхолот – плохой помощник в таких местах: стены рифов отвесно обрываются, так что прибор сигнализирует об опасности слишком поздно. Сейчас, когда солнце светит с нужной стороны, распознавать подводные «надолбы» довольно легко.

– Эге! Рифы, десять градусов слева! Три мили! За время плавания мы успели овладеть морскими мерами. Сажень (1,82 м) – это расстояние между кончиками пальцев раскинутых рук человека хорошего роста; кабельтов – 120 саженей, около 200 метров; миля соответствует одной минуте широты, то есть 1852 метрам… Судно идет самым малым против довольно сильного северо-восточного ветра; он бьет в лицо, полощет штанины. А спину буравит солнце.

– Эге! Рифы прямо по правому борту! Чуть дальше остальных!

Первый риф уже явственно виден, похожий на зеленого ската в темно-синей воде. Медленно подходим вплотную. Зеленая линия вытягивается в эллипс, становится изумрудной маленькой прерией, окаймленной белой пеной рассекающихся волн.

Между двумя подводными глыбами обнаруживается проход метров в сто. Машины работают на малых оборотах. Будем бросать якорь здесь? Невдалеке против ветра с трудом движется баркас под треугольным парусом. Он скроется из виду не раньше чем через несколько часов, а мы не можем себе позволить глушить динамитом рыбу на глазах у всех… В бинокль прекрасно видны трое арабов в белых одеяниях и огромных тюрбанах, сидящих на корточках вдоль борта узкого баркаса. Суденышко глубоко зарывается в провалы между волнами, но каждый раз исправно выпрямляется. Они явно наблюдают за нами: что делают здесь эти руми? Слегка увеличиваем скорость, проходим рифы и поднимаемся дальше к северу, где на горизонте полно белыхчерточек новых рифов. Четверть часа спустя из своей корзины вижу зеленый кружок, о который ломаются волны. Темные водоросли колышутся на поверхности. Мы уже совсем близко. По-моему, пора останавливаться, но Кусто медлит… Стоя на мостике, пригнувшись к переговорной трубе, он спокойно отдает команды рулевому:

– Десять направо!

Судно слегка отклоняется вправо. Мы идем, нет, ползем к рифу. Сквозь прозрачную воду отчетливо вижу светлую скалу, ощетинившуюся ракушками. Неужели не остановимся?

– Стоп правый!

«Калипсо» почти разворачивается на месте. – Стоп все моторы!

Вахтенный уже пять минут ждет следующего приказа. Кусто выпрямляется и бросает:

– Отдать якорь!

Бельтран обеими руками отпускает тормоз. Цепь, увлекаемая тяжелым якорем, грохочет в клюзах.

Нельзя не залюбоваться в кристально чистой воде густыми коралловыми деревцами, живыми полипами, нежно окрашенными в лиловое и белое.

Довольно трудно вообразить себе, что эти кораллы – живые существа. Они принадлежат к классу беспозвоночных животных типа кишечнополостных, куда входят и медузы; так же как и они, коралловые полипы желеобразны, мягки, прозрачны. Но в отличие от медуз они наделены твердым известковым скелетом и не плавают, а живут, как правило, в одном месте мощными колониями из тысяч и тысяч слепившихся особей. Для этих хрупких существ требуются хорошие условия: температура от 18 до 34 градусов, высокая прозрачность воды с соленостью от 27 до 40 °/00. Вот почему колонии полипов – строителей рифов встречаются лишь в полосе между тропиками Рака и Козерога и вдали от устьев рек.

Отдельные разновидности способны жить почти на стометровой глубине, но наилучшего развития достигают колонии, существующие не глубже 40 и даже 25 метров. Это обусловлено чистотой воды, насыщенностью кислородом и наличием пищи – микроскопического планктона. Аэрация и обновление зависят от приливов и течений, поэтому наиболее активный рост кораллов происходит на внешних краях рифа.

Сами рифы образованы тысячелетним нагромождением известковых скелетов миллиардов полипов, к которым добавляются раковины моллюсков; масса скрепляется известковыми останками водорослей. Сооружение может достигать колоссальных размеров как в глубину (при бурении на атолле Фунафути в Тихом океане щуп не достиг скального основания, пройдя триста метров ископаемых кораллов), так и на поверхности (некоторые колонии занимают до ста морских миль в диаметре).

Следует различать несколько типов рифов. Бахромчатые или окаймляющие рифы – это коралловые образования, тянущиеся вдоль побережья континента или острова. Если же риф отделен от берега более или менее широкой и глубокой полосой воды, его называют барьерным; самый знаменитый из них – Большой барьер у северо-восточного побережья Австралии. Наконец, существуют атоллы – кругообразные сооружения, диаметр которых колеблется от нескольких десятков саженей до двухсот километров. Почти все они разбросаны в Тихом океане; Красное море насчитывает едва три-четыре атолла. Структура их весьма любопытна: пояс звездчатых едва выступающих из воды кораллов-мадрепор, на которых трепещут по ветру кокосовые пальмы, а внутри пояса – лагуна обычно глубиной порядка 25–50 саженей. Ровное дно лагуны покрыто коралловым илом и щетинится тысячью коралловых отростков. Зато в сторону моря рифовый пояс обрывается иногда почти вертикально на абиссальную глубину.

Своим происхождением атоллы обязаны вулканическим опусканиям. Об этом говорит и кругообразная их форма, и обилие вулканов в Тихом океане, где нет скалистых островов другого происхождения. Но поскольку колонии полипов не могут развиваться ниже 60 – 100 метров, между тем как толща мертвых кораллов уходит на куда большую глубину, образование рифов, по всей видимости, началось в то время, когда вулканы еще выступали над поверхностью моря. По мере того как вулканы опускались под воду, рост продолжался. Здесь друг другу противостоят две теории: согласно одной, вулканические острова медленно погружались в пучину океана; согласно другой, поднимается океаническое дно. Последнее объяснение мне представляется более доказательным. В Индийском океане и Красном море (являющемся по существу его заливом) кроме бахромчатых рифов встречается довольно значительное количество очень маленьких круглых рифов – столбов с отвесными стенами, уходящими на головокружительную глубину. Там рост кораллов противостоял подъему воды, и вместо вулканического цоколя, вполне вероятно, колонии полипов начали развиваться на верхушках холмов, когда море в древности начало заливать долину.

Двое ученых подтаскивают ялик к краю планшира и мощным усилием сбрасывают его за борт. Кусто и его верный собрат по погружениям Дюма спускаются вниз, и посудина отваливает.

Первая разведка, перед тем как приступить к основной цели экспедиции – изучению подводной части коралловых рифов.

Надев маску и взяв в рот загубник, Кусто уходит в воду, ялик следует за ним. Через короткое время они с Дюма торопливо карабкаются на борт. Кусто весь сияет:

– Неописуемо! Не-о-пи-су-е-мо! Потрясающе! Все, что мы видели в Средиземном море и даже в Гвинейском заливе, – дребедень!

Из темной фотолаборатории появляется Эрто:

– Ну, что там, Жак, действительно красиво? Только не говорите, что это не-о-пи-су-е-мо…

Уж он-то хорошо изучил своего друга Кусто!

– Именно так, старина! Не-о-пи-су-е-мо!

– Что конкретно?

– Все! Безумные краски всех оттенков… Коралловые цветы немыслимой формы. Представьте: лепесток два метра в диаметре, толщина – едва сантиметр, лежит на черешке, а под ним, в тени – сонм дивных рыб! Неописуемо…

Ялик снова отваливает. На веслах сидит Дюма, загорелый до черноты мощный торс делает его похожим на бербера. На корме с большим достоинством восседает Шербонье, вооруженный сачками, на носу изготовился с гранатой Дюма. Под обрывом, там, где риф круто уходит вниз, Кусто засек наиболее сильное скопление. Свесившись через борт, Дюма всматривается в прозрачную воду. Ялик подходит еще ближе, и Дюма бросает свою бомбу. Тупой удар взрыва чувствуется сквозь корпус судна, вверх взлетает фонтан… Ялик подскакивает на волнах, расходящихся вокруг рифа. Несколько секунд ожидания, и вот брюхом вверх всплывают первые рыбы.

Мы с палубы «Калипсо» дружным хором даем указание ялику:

– Вон, вон! Да нет, сзади! Левее… Еще! О, потрясающе!

Конечно, подобная ловля далека от спортивной охоты и не оставляет рыбе ни единого шанса на спасение, но в данном случае цель оправдывает средства. Нам нужно добыть малоизвестные экземпляры здешней фауны. Красное море очень глубокое и почти закрытое: оно соединено с Индийским океаном узким Баб-эль-Мандебским проливом, через который циркулируют лишь поверхностные слои. Вода в море ультрапрозрачна: оно окаймлено с обеих сторон песчаными пустынями, и ни одна река не загрязняет его своими наносами. Температура более высокая, чем в остальных морях: оно лежит в одном из самых горячих районов земного шара.

Ялик возвращается и вываливает на палубу «Калипсо» богатейший урожай. Тут и обычные рыбы – серые, голубоватые, серебристые, но гораздо больше рыб необычных – плоских, каплеобразных, вытянутых, дискообразных, необычайно ярко разукрашенных в карминные, синие, оранжевые, охряные, бархатисто-черные, хромовые, малахитовые цвета, одетых в киноварь и пурпур… На теле – мелкие точки и крупные пятна, зебревидные полосы. Вот маленькая зеленая рыбка, покрытая черными, голубыми и красными полосами, с полуоранжевым-полужелтым хвостом…

При виде этого зрелища Дюма теряет свою обычную флегматичность, а наш инженер Жан де Вутер забывает о своей уже ставшей на борту легендарной сдержанности. Весь экипаж столпился на палубе и ахает от восторга. Единственно, кто не реагирует на красоты диковинного улова, – это наши деловитые биологи Шербонье и Мерсье-Леви. Они сосредоточенно выуживают образцы, методично раскладывают их, фотографируют, после чего заключают в склянки или опускают в большой молочный бидон со спиртом…