68

— Ого, да вы преобразили кабинет, — улыбнулась Халли.

Перед письменным столом Грейтера стоял стул, а стены выглядели по-новому, чище. Начальник станции посмотрел на наручные часы — других часов в кабинете не было.

— Еще есть время до вашего вылета, — сказал он. — Пока вы здесь, мне необходимо убедиться, что я правильно понял то, что случилось. Во всем этом масса разных аспектов, некоторые из которых мне до сих пор непонятны. Отчет о событиях будет настоящей бомбой.

В субботу окна, благоприятного для полетов, так и не появилось. Но сегодня, в воскресенье, температура поднялась до минус пятидесяти шести и, по предположениям синоптиков, должна была продержаться на этом уровне не менее восьми часов. Халли выспалась, а Грейтер сделал перерыв в своей административной работе, чтобы они могли провести хоть какое-то время вместе. Он подал ей чашку черного кофе, которую наполнил из кофеварки, стоящей на столике, появившемся позади его письменного стола. Девушка, сделав глоток, поморщилась.

— Военно-морской кофе, — усмехнулся Грейтер. — Излечивает все хвори.

— И к тому же расплавляет ложки. Ну а как обстоят дела с врачом? — поинтересовалась Халли.

— Мысль о том, что оставшуюся часть жизни ему предстоит провести среди психопатов в тюрьме строгого режима, где яркий свет горит по двадцать четыре часа семь дней в неделю, повергла его в ужас. Он раскололся и выдал все, что знал, но суть в том, что он, Мерритт, Блейн и Жиётт работали на международную группу, называемую «Триаж». Из того, что мне известно, я могу предположить, что это не была партия каких-то свихнувшихся фанатиков. В ее состав входят настоящие ученые из разных стран мира. Мы, похоже, никогда не доберемся до всех, но нам известна руководящая троица. Один из них — Дэвид Геррин. Вам что-либо говорит это имя?

— Нет.

— Зато я его знаю. Он директор отдела Антарктических программ ННФ — ни больше, ни меньше. Вы говорили, Мерритт рассказывала вам о том, как они планировали вести свои дела.

— Они хотели «спасти планету» — это термин Мерритт, — используя какой-то патогенный микроорганизм, созданный методом генной инженерии, для стерилизации миллионов женщин, даже не информируя их об этом и не получая их согласия, — сказала Халли. — Последняя группа женщин, улетающих с полюса, должна была стать носителем разработанного ими болезнетворного переносчика. Врач заразил их во время заключительной недели их пребывания здесь. До наступления зимы они разлетятся по разным странам, разбросанным по всему миру, и начнут заражать других женщин. Это подобно пандемии простудного заболевания, число инфицированных возрастает лавинообразно. Но эта стрептококковая бактерия была создана для отыскания и модификации овариальных клеток.

— И они смогли это сделать?

— Наверняка. С точки зрения генной инженерии это задача непростая, но вполне выполнимая. Двадцать лет назад гены камбалы были присоединены к генам томатов, для того чтобы предотвратить их замерзание. С тех пор наука далеко продвинулась.

— А Эмили Дьюрант была убита из-за того, что узнала от Блейна о «Триаже»? — спросил Грейтер.

— Да. На видеозаписи она говорит, что спрашивала и Мерритт, и врача, знают ли они что-либо о «Триаже». Блейн понимал, что Эмили практически в курсе их дел. Этого оказалось более чем достаточно. Эта троица и решила ее судьбу.

— Скажите мне еще раз, зачем им понадобилось вытаскивать сюда именно вас?

— Они не могли просто «сгрузить» сюда кого-либо из старых ученых. Это выглядело бы подозрительно, особенно если учесть, что времени у них было немного. Им нужна была женщина из Северной Америки. Тот факт, что я обладаю такой же квалификацией, как Эмили, и быстро могу прибыть сюда, решил дело.

— Фида был убит потому, что они боялись, что Эмили рассказала ему о «Триаже», — задумчиво произнес Грейтер.

— Наверняка.

— Осталось только выяснить, почему умерли Ланеэн, Монталбан и Бейкон.

— Мерритт сказала, что никто не должен был умереть. Я могу поверить в это. Но в любом деле бывают неожиданные последствия. Врач назвал вам двух других из руководящей троицы?

— Йэн Кендалл, англичанин. Сейчас на пенсии, но работал с Криком, а тот занимается исследованиями ДНК. Жан-Клод Бельво, врач, работающий в Нью-Дели.

— Невероятно, — ужаснулась Халли. — Нет-нет, вам я верю. Но как такие люди могут заниматься подобными делами? Этого я понять не могу.

— Вы, как и я, наверняка видите, что все катится в преисподнюю. Я не имею в виду только полюс.

— Все на свете?

— Да. Чертовской уйме народа во всем мире уже до тошноты надоело, что их правительства или лажают все время или вообще ничего не делают.

— С этим не поспоришь.

— Поэтому некоторые способные люди берутся сами решать проблемы — честно говоря, меня это не сильно удивляет. Готов держать пари, тут крутятся серьезные деньги.

— А меня буквально трясет, когда я думаю, насколько близко они подошли к своей цели.

Грейтер взял свою кружку, собрался поднести ее к губам, но затем поставил на место и посмотрел на Халли.

— Послушайте, что я вам скажу. Если бы вы не занимались так настойчиво поисками причин смерти Дьюрант, эти инфицированные женщины наверняка уже сегодня отбыли бы отсюда на самолете.

— Вы бы и сами разобрались во всем и остановили их отбытие.

— Возможно. Мне бы тоже хотелось так думать, но, честно говоря, я не уверен, что мне это удалось бы.

Халли не стала ни возражать, ни убеждать — пройдет время, и он сам все увидит. Пусть разберется во всем сам — так будет лучше. Но упоминание об этих женщинах навело ее еще на одну мысль.

— Насколько я поняла, стандартные скоростные тесты обнаруживают этот штамм, так что теперь мы знаем, кто из женщин инфицирован. Но я была занята, пакуясь к отъезду, и не следила за информацией. Как обстоят дела на данную минуту?

— Эти женщины останутся на полюсе до тех пор, пока остаются заразными. Карантин занимает минимум месяц. А это значит, что они останутся здесь до конца зимовки. Дело, я вам скажу, нелегкое, но другого выхода нет.

— Выходит, все эти женщины станут стерильными?

— Нет. Плохая новость, что все они заболели, — сказал он. — А хорошая новость, что для теста на ген Краусса вам необходим только ротовой мазок. Семь женщин из тридцати шести являются носителями этого гена. И, как вам известно, вы в это число не входите.

— Мне просто повезло, — с грустной улыбкой ответила Халли. — Но я была на волосок.

— Кстати, раз уж вы упомянули о чуде. Вам удалось выяснить, как они повредили ваш сухой костюм?

— Это не они. Наколенники сухого костюма были усилены накладками из композита с угольно-волоконным наполнителем. Я думаю, экстремофил метаболизировал их. — После короткой паузы она добавила: — Если подумать, Эмили чертовски повезло, что она погружалась не в таком костюме.

— А почему он не начал метаболизировать вас? Как Блейна?

— Как известно, ничто не может выжить в атмосфере чистого аргона.

— Так, значит, землю этот микроб не спасет.

— Боюсь, что нет. — Халли отпила глоток кофе. — А что произошло с картиной, которая висела у вас на стене?

— Она проживала в моей голове без арендной платы. Я выставил ее вон.

— Ну и как вы себя после этого чувствуете?

— Так, словно только что напился прохладной воды в пустыне.

— А что с ними? — спросила Халли, имея в виду фотографию молодых матросов, рамка с которой недавно стояла на столе Грейтера.

Он улыбнулся. Улыбка его была печальной, но тем не менее это была улыбка.

— Я отправил их на отдых.

— Они будут счастливы, — сказала Халли. — За вас.

— Вы так думаете?

— Уверена. — Упоминание о погибших молодых матросах напомнило Халли об Эмили. Почувствовав, что к глазам подступают слезы, она отвернулась, затем снова повернулась и посмотрела на Грейтера. — Я хочу внести ясность в дело Эмили. Она достойна уважения. Надо быть отчаянно смелой, чтобы четыре раза погружаться в эту адскую дыру. Я бы не смогла этого сделать. — Халли покачала головой. — Не говоря уже обо всем прочем.

— Я думаю, вы сможете это сделать. Я имею в виду, внести ясность в ее дело.

Они помолчали некоторое время. Но вдруг Халли сказала:

— Я полагаю, вы остаетесь на полюсе?

— Должен. До конца этой зимы. А там… — Грейтер пожал плечами, — будет видно. — Он опять посмотрел на часы, потом перевел взгляд на Халли. — Я немногим говорю такое. Вы особенный человек, и я рад, что мы встретились.

— Я тоже, — ответила Халли. — Боже, видите, я плачу. — Она вытерла глаза.

— Не забывайте, в час тридцать они взлетают. Вам надо спешить. Они в такую погоду могут только коснуться земли и сразу взлететь.

Встав из-за стола, Грейтер подошел к девушке и протянул руку. Халли, положив руки ему на плечи, поцеловала его в щеку и обняла:

— Берегите себя, Зак.

Она пожала ему руку и повернулась к двери.

— Когда я вернусь, то приглашу вас с вашим другом на хороший ужин.

— С удовольствием приду. И он тоже.

Идя к двери, Халли заметила новую картину на стене возле дверного косяка. На ней была всплывающая на поверхность подводная лодка; ее смотрящий в небо черный нос был окружен белым жабо из пены.

 

69

Жена Йэна Кендалла умерла двенадцать лет назад. Не имея ни детей, ни близких родственников, он жил в своем доме в Чизике, зеленом пригороде Лондона, заполненном пабами. Двухэтажный дом Кендалла был построен из темно-коричневого кирпича; углы и ближние к крыше ряды кладки выложены из красного кирпича; окна в доме были высокие, а перед главным фасадом росли тисовые деревья, кора которых почти не отличалась по цвету от стен дома.

Возведенный в период перестроечного бума, наступившего после Второй мировой войны, этот дом и сейчас еще можно было считать хорошим, если бы не трещина, образовавшаяся в стене заднего фасада пять или шесть лет назад. Эта трещина тянулась от фундамента почти до самого свеса крыши. С каждым годом она понемногу расширялась, и хотя угрозы устойчивости и целостности строения она — пока — не представляла, но сразу бросалась в глаза.

Некоторое время назад Кендалл пригласил человека установить обрешетку стены и посадить перед ней английский плющ, который вырастает каждый год на восемь футов. И вот теперь трещина была полностью закрыта вьющимися лозами и гладкими, словно отполированными, листьями.

Вскоре после смерти жены Кендалл для того, чтобы ухаживать за домом, нанял крупную женщину с Ямайки с педантичным характером по имени Гардения. По средам она на метро приезжала из города, чтобы убрать, постирать, поменять постельное белье и «прихорошить» жилище. Когда Йэну случалось уезжать, он всегда сообщал ей об этом, так чтобы она при желании могла найти себе другую работу.

Поэтому Гардения очень удивилась, когда в назначенный день Кендалл не ответил на ее стук в дверь. Этот воспитанный, вежливый человек занимался какой-то серьезной научной работой, но, несмотря на это, всегда относился к ней по-дружески в отличие от многих высокомерных и заносчивых людей, у которых она убиралась, никогда не заставлял стоять на пороге и ждать, когда он откроет входную дверь. Гардения постучала во второй раз, уже громче, постучала в третий раз, но к двери никто не подошел.

Кендалл как-то показал ей место, где прятал запасной ключ, которым пользовался, если забывал свой ключ в доме или где-то терял, — и то, и другое случалось с ним довольно часто. Гардения и представить себе не могла, что он может уехать, не предупредив ее, а потому достала запасной ключ из-под горшка с цветами и открыла дверь.

— Доктор Кендалл, вы здесь, сэр? — закричала она, войдя в дом и сделав два шага. — Доктор Кендалл?

Гардения положила ключ на столешницу в кухне и стала думать, что делать дальше. Старые люди, ведущие одинокую жизнь, обычно умирают в одиночестве. Когда их тела начинают сильно пахнуть, их обнаруживают домовладельцы или хозяева съемных квартир, где они живут, либо домработницы. Сделав глубокий вдох, женщина медленно выдохнула, стараясь успокоить себя. Доктор Кендалл, у которого она работала больше десяти лет, относился к ней хорошо. Он заслуживал большего, чем быть обнаруженным каким-то незнакомцем.

Внизу его не было. Гардения поднялась на второй этаж и осмотрела там все, оставив напоследок спальню. Дверь в нее была закрыта. Она постучала, подождала ответа. Постучала снова. Сглотнув слюну и боясь того, что она может увидеть внутри, женщина все-таки открыла дверь.

Кровать аккуратно застелена, все в порядке. Воздух в комнате был спертый, отдавал плесенью, ее следовало хорошенько проветрить. Но это не запах смерти.

Спустившись вниз, после недолгого раздумья Гардения решила, что на этот раз мистер Кендалл попросту забыл предупредить ее об отъезде. Если разобраться, то ничего удивительного в этом нет. Ведь ему же почти восемьдесят. Когда он вернется, она напомнит ему об этом и он возместит ей расходы на поездку в метро. А может, даже предложит ей плату за полный рабочий день. А сюда Гардения не приедет до тех пор, пока он ей не позвонит. От Брикстона до Чизика путь неблизкий.

 

70

Вскоре после визита Гардении в дом Йэна Кендалла газета «Таймс оф Индиа» сообщила о преступлении, совершенном в Жор Баг, южном районе Дели. Пресс-атташе полиции Дели сообщил, что в одной из аллей было обнаружено тело жертвы. Убитый умер вследствие многочисленных колотых ран. Аллея, где обнаружили тело, находилась недалеко от бесплатной медицинской клиники, в которой работал убитый. Его сотовый телефон и бумажник были похищены. Наручные часы, обручальное кольцо, одежду и тяжелый серебряный нательный крест преступники не тронули. Полиция считает, что убийц кто-то спугнул.

Эта краткая заметка была помещена в нижней части третьей страницы. Дели считался криминальной столицей Индии и был таковой в течение девяти лет. Убийство человека не выглядело чем-то особенным, к тому же убитый, имени которого не сообщалось до получения известий от ближайших родственников, даже и не был индийцем.

 

71

Дэвид Геррин, держа в руках два пластиковых ведра с водой, шел к своему новому жилищу в Караиле, представлявшему собой жалкую хибару, сооруженную из фанеры, картонных ящиков и ржавого железа. Он, как и дюжина семейств, пользовался примитивным туалетом — доска с отверстием, положенная поверх ямы, — рядом с которым лежал так и не распечатанный мешок с известью. Ближайшая и, как Дэвид считал, наименее вредная для здоровья вода находилась примерно в четверти мили от его лачуги, и он, даже в феврале, мог отправиться в путь за ней только после захода солнца.

Вся его жизнь сейчас состояла из одних трудностей, но лучше некоторое время пожить такой жизнью, чем жить — или умереть — в американской тюрьме. Геррин мог вести подобную жизнь месяцами, он мог продержаться и год, взамен на анонимность в этом обширном, битком набитом и постоянно разрастающемся районе трущоб. Несомненно, он устроит себе возвращение в прежний мир; будет трудиться медленно, терпеливо, постепенно, слой за слоем удаляя с себя налет, которым покрыла его нынешняя жизнь, и наконец полностью освободившись от него, как это делает змея, сбрасывающая с себя кожу, станет тем, кем был раньше.

Геррин был уверен, что мысль искать его здесь, в Караиле, может прийти в голову властям лишь в самую последнюю очередь. К тому же полиция Дакки совершенно пассивна. Его попытка позвать полицейских на помощь к умирающей женщине доказала это. И Дэвид знал, что так и будет. Этой женщине уже никогда не доведется растить и вскармливать кого-то, поэтому он и решил, что стоит хотя бы попробовать. Донельзя коррумпированные и редко показывающиеся даже в центральных районах города, даккские полисмены уже много лет назад стерли Караил с карты своей деятельности. Это был мир, живший по своим законам, примитивным и суровым, но Дэвид еще не забыл их и, значит, мог выжить в нем. Это нелегко и совсем не радостно, но возможно.

Он затаился; одевался так, чтобы не выделяться из своего окружения, не брился и не мылся, хотя когда-то ему придется помыться в грязном озере Гульшан, по берегу которого проходила линия границы Караила. Сейчас Геррин прошел половину пути от колодца до своего дома; эти походы, уводившие его от бурлящего центра трущобного района, он не любил. Он увидел впереди на тротуаре мальчика, который стоял над упавшей женщиной и старался вырвать у нее из руки матерчатую сумку. На вид мальчишке не больше двенадцати лет. Его рубашка и штаны представляли собой грязные лохмотья, а ноги были босыми. Его бедра были почти такими же, как лодыжки.

Женщина выглядела слишком старой для того, чтобы иметь потомство, поэтому Геррин, поставив на землю свои ведра и подойдя к ним, оттолкнул от нее мальчишку.

— Прекрати, — сказал он мальчишке по-бенгальски и, обратившись к женщине, добавил: — А ты уходи.

Она поднялась и заковыляла прочь. Повернувшись к мальчику, Геррин учуял знакомое зловоние — запах грязи и отбросов, которым он и сам был когда-то пропитан. Мальчишка был одним из обитателей трущоб, осмелившимся в вечернее время отойти от своего жилища, чтобы поохотиться на таких обитателей трущоб, как эта старуха с сумкой гнилых лимонов. Геррин и сам не так давно занимался этим.

Освещение более чем скудное — пара еще не разбитых лампочек на два перенаселенных квартала. Но даже в таком сумраке Геррин видел, как светятся глаза мальчишки, огромные, темные, горящие от голода; но в их взгляде можно было разглядеть и еще что-то: неукротимую решимость, пристальное внимание, способность запоминать увиденное. Геррину показалось, что он видит что-то знакомое в лице этого мальчика, в этих глазах. Интеллект и умственные способности выдают себя.

— Скажи-ка мне, почему ты грабил эту женщину? — спросил Геррин, будучи уверенным, что ответ, который даст мальчишка, ему уже известен.

— Я очень сожалею, сэр. — Голос мальчика был таким же тонким, как и все его тело вместе с конечностями, но говорил он четко, глядя Геррину в глаза. — Я вам расскажу, только не бейте меня, пожалуйста. Мои сестры умирают от голода, да и я сам тоже. — Мальчик опустил голову, отвел руки за спину и, стоя перед Геррином в позе подчинения, произнес: — Прошу вас, сэр.

Он знал, что этот человек будет его бить. Его били настолько часто, что он мог почти сразу определить, грозят ему побои или нет. Этот человек не из тех, кто будет его бить. У него есть сердце. Этот ребенок уже усвоил немало ценных сведений, касающихся человеческого сердца.

Геррин заметил в руке мальчика, появившейся из-за спины, ржавый нож. Отступив на шаг назад, он обратился к мальчишке:

— Я не представляю для тебя угрозы, и у меня нечего воровать.

— Всегда найдется что-нибудь, что можно украсть.

Мальчишка пошел на Геррина, подняв нож и нацелившись нанести удар в левую половину груди. Раздался шипящий звук, и его рука, поднятая вверх для удара, застыла на пути к грудной клетке Геррина. Маленькое красное пятнышко появилось на рубашке над его сердцем. Геррин смотрел, как кровь струится ручейком по телу мальчика. Мальчик тоже смотрел на кровь, рот его раскрылся, нож выпал из руки, сама рука опустилась, и он свалился на тротуар, словно куча не связанных между собой частей.

Из тени вышли двое мужчин. У одного в руке был пистолет с коротким глушителем, повернутый дулом вниз. Оба были бангладешцами, темнокожими, с коротко стриженными волосами, одетые на совершенно немыслимый манер — наутюженные серые слаксы, черные кожаные туфли, рубашки с короткими рукавами из ткани, расписанной тропическими цветами и птицами. Их можно было бы принять за заблудившихся туристов. Но какой турист будет ходить с пистолетом под полой рубашки?

— Доктор Геррин, вам придется пройти с нами. — Голос, произнесший эти слова, нельзя было назвать ни вежливым, ни оскорбительным; тон был спокойным и обыденным — таким говорят, например, с официантом.

— Кто вы такие?

— Идти совсем недалеко. Там вы сможете вымыться и переодеться в чистую одежду. Должно быть, такому человеку, как вы, трудно пребывать в подобном виде.

Они пошли, и Геррин, как важная персона, шагал между ними.

— Вы, конечно, не из городской полиции, — сказал Дэвид.

Сопровождающие его мужчины переглянулись и рассмеялись.

— Нет, мы, слава богу, не оттуда.

— Так, может быть, вы все-таки представитесь? — Геррин пытался придать своему голосу важность, хотя в его положении это было вряд ли возможно.

Он понимал, что это наверняка связано с «Триажем» и что они каким-то образом выследили его, хотя он был твердо убежден, что это невозможно. Скрыться от таких парней, как эти, нечего и думать. Лучшее, на что он мог сейчас надеяться, — предстать перед Международным уголовным судом в Гааге.

А худшее… Дэвид почувствовал слабость в коленях, но она не была вызвана голодом. Но потом он вспомнил, что Международный уголовный суд не приговаривает к смертной казни. Геррин, возможно, вынужден будет провести двадцать или двадцать пять лет в сравнительно комфортабельной тюрьме. Когда его освободят, он будет уже старым, однако ему еще представится возможность прожить на свободе еще несколько лет. Он использует это время максимально плодотворно. Может быть, даже напишет книгу, находясь в заключении. Наверняка найдутся издатели, готовые выложить деньги за правдивую историю скандально прославившегося заговора «Триаж».

Первая вспышка ужаса прошла, и Геррин с удивлением обнаружил, что чувствует что-то вроде облегчения. То, что он так долго носил в себе тайну «Триажа», разъело что-то в его сознании, и он понимал это. Жизнь в Караиле, хотя она и продолжалась недолго, была более чем ужасной и пробудила в нем такое множество неописуемых словами воспоминаний, что временами ему казалось, что в голове все перемешалось. Нет, чистая, хорошо освещенная камера будет не самым худшим местом на земле. Он просто отойдет от всего этого.

Дойдя до конца квартала, они повернули вправо. Было так темно, что Геррин увидел черный «Мерседес» только тогда, когда третий человек открыл дверь машины и зажглась лампочка потолочного светильника. Водитель коснулся клавиши на панели управления, и крышка багажника поднялась. Оба парня, сопровождающих Геррина, подхватили его — с этим без труда мог бы справиться и один, — сунули в багажник и захлопнули крышку. От такого обращения все у Дэвида внутри буквально закипело, однако ему нетрудно было понять, почему они не хотели везти его в салоне такой машины. Во всяком случае, он надеялся, что правильно понял почему. В багажнике было жарко, но «Мерседес» есть «Мерседес» — и внутренности багажника были обтянуты бархатистым плюшем. Кроме своего собственного запаха, Дэвид вдыхал еще и запах, совсем не плохой для багажника, в котором перемешались запахи свежей резины запасного колеса, чистой декоративной ткани, резкий, сладковатый запах бензина.

Дэвид думал над тем, куда его везут. В какую-то тайную квартиру с гулкими коридорами, где большинство комнат пусты. Курьеры — а те, кого за ним послали, даже с учетом этого шикарного авто, были именно курьерами — доставят его к важному чиновнику секретного ведомства, одетому в черный, фабричного пошива костюм, белую рубашку с воротником, слишком широким для его шеи, и нелепым галстуком. Возможно, ему даже предложат сесть, а может быть, и не предложат, учитывая, в каком он виде. Ему объявят о причине задержания и огласят права, которыми он обладает, а они, поскольку дело происходит в Бангладеш, будут наверняка минимальными.

Эти двое упоминали душ и чистую одежду. Вероятно, они имели в виду тюремную униформу. Геррина, вероятнее всего, продержат в заключении, пока оформляются все формальности экстрадиции. Он мог представить себе лишь два варианта развития его дела: Международный уголовный суд или Соединенные Штаты. В течение многих лет Геррин не молился — сказать по правде, он даже и не помнил, когда молился в последний раз, — но сейчас он молился, однако молитвы его были краткими. Он хотел во что бы то ни стало избежать второго предполагаемого места назначения.

Через короткое время, что немало его удивило, «Мерседес» остановился. Геррин услышал звук открываемых дверей, мягкий топот подошв по тротуару. Багажник открылся.

— Можете выйти.

Геррин огляделся. Здесь было еще темнее, чем там, откуда они выехали. Он не увидел ни здания, похожего на правительственное, ни конспиративной квартиры. Не было вообще никакого здания. За спинами двух парней лежала пустая полоска земли, на которой был только мусор, а за ней виднелось ограждение — цепь, прикрепленная к столбикам, — за которым зияла черная пустота.

— Я в порядке. Здесь вполне удобно.

Дэвид понимал, насколько смехотворно звучат его слова, но он не мог самостоятельно выбраться из багажника.

Двое парней извлекли его оттуда с такой же легкостью, с какой засунули туда. Он потянул ноги, попробовал согнуть их; его колени, колени бывшего бегуна, болели.

— Что дальше?

— Вы ведь уже не молодой человек. Мы не можем подвергать вас опасности сердечного приступа или чего-то подобного до того, как доставим вас.

Оба парня переглянулись, и их лица расплылись в улыбках.

— Мы немножко пройдемся.

«Доставить меня?» — подумал Геррин, а вслух произнес:

— Я чувствую себя совершенно нормально.

Незнакомцы снова поставили его в середину и пошли по направлению к цепному ограждению. Земля была покрыта мусором, бутылками, принесенной ветром бумагой. Дэвид видел, как кто-то разомкнул цепь и отвел в стороны оба конца, образовав проход. Вокруг не было ничего, кроме темноты, какая бывает в зеве пещеры. Или в аду.

Парень, который говорил с ним, потянулся к кобуре, и Геррин непроизвольно издал звук — он захныкал и одновременно застонал. Парень достал из кармана тонкую блестящую металлическую коробочку прямоугольной формы. Открыв ее, он предложил сигарету без фильтра своему напарнику и вынул одну для себя. Второй парень, чиркнув зажигалкой, зажег обе сигареты, и они, остановившись, с огромным удовольствием закурили.

— Вы н-н-е угостите и меня? — спросил Геррин, чувствуя, что его рот плохо ему подчиняется.

— Вы же не курите.

— Последнюю сигарету. У меня есть право на последнюю сигарету. Так обычно поступают.

Этой пустопорожней болтовней он позорил себя, но уже не мог удерживать слова во рту.

Парни рассмеялись и покачали головами. Покурив, они бросили окурки в сторону. Напарник с наслаждением помочился, и парни снова запихали Геррина в багажник.

По его прикидкам, они ехали около часа. Затем он ощутил несколько остановок и возобновлений движения, слышал обрывки беседы, из которых не мог ничего понять. Когда его достали из багажника, Дэвид несколько раз потопал по земле, восстанавливая кровообращение в ногах, потянул руки и плечи.

Когда он, закончив потягивания, открыл глаза, двух парней и водителя уже не было. Перед ним стоял мужчина огромного роста и могучего телосложения, с волосами цвета соломы и щеками, заросшими щетиной; вокруг его шеи был обмотан красный в клеточку шемаг. На нем были пропыленные джинсы, рубашка цвета хаки, к наплечной портупее был прикреплен невообразимого вида пистолет в кожаной кобуре. Геррин узнал его. Этот гигант приходил к нему вместе Барнардом.

Позади этого мужчины стояли еще двое одетых подобным образом. У обоих были пистолеты в кобуре и какое-то более тяжелое вооружение, но не «М-16», не «АК-47», а нечто иное, чего ему не доводилось видеть. Этих людей нельзя было принять ни за кого, кроме как за американцев. Высокие, плотные, мускулистые, хорошо откормленные и, главное, с глазами, похожими на дула пистолетов.

— Доктор Геррин, — обратился к нему огромный мужчина, и Геррин содрогнулся. Услышать такой голос бывает дано лишь раз в жизни. У него были глаза настоящего хищника — такого, который отлично знает, как и где удобнее всего валить наземь добычу.

— Почему бы вам просто не убить меня здесь и не избавить нас всех от з-з-затруднений? — Страх снова овладел Геррином, и слова забулькали у него во рту. Ему не терпелось узнать, что его ждет, поэтому он и не мог остановить словесный поток.

— Что?

— Да просто сделайте это. Кончайте скорей. Эти двое должны были сделать это, но не справились со своими нервами. Ну давайте же.

— Нет, так мы не работаем, — сказал его собеседник и посмотрел из-за плеча в сторону.

Геррин, посмотрев туда же, увидел ангар, внутри которого, припав к земле, стоял черный, странного вида вертолет.

— Так что все-таки вы со мной сделаете?

— То, что полагается.

 

72

Халли, выйдя из самолета по телескопическому трапу в Далласе, почти сразу же столкнулась с Бауманом. Она не спрашивала, как он смог без билета проникнуть в закрытую зону аэропорта, а, бросив на пол ручной багаж, крепко обняла его и долго не размыкала объятий; они стояли на середине прохода, и пассажирам приходилось обходить их.

— Давай отойдем куда-нибудь.

Держа ее багаж, да и ее саму, измотанную и ослабевшую после четырех дней и четырех ночей обратной дороги и не отошедшей еще от полюсного времени, Уил двинулся из заполненного прилетевшими пассажирами отсека. Перейдя в соседний безлюдный отсек, они стояли и смотрели друг на друга.

— Ты получил мои электронные письма? — спросила Халли.

— Нет, — ответил Бауман, глядя на ее удивленное лицо. — А ты получила мои?

— Нет, — ответила она, и его лицо тоже сразу стало удивленным. — Я подумала, ты разозлился на меня, Уил.

— И не думал. Мне показалось, что это ты разозлилась, — сказал он.

— Нет, даже и не думала, — успокоила его Халли.

Они почти сразу поняли, в чем было дело.

— Когда мы расставались, ты сказал, что тебе надо мне кое-что сообщить, — напомнила Халли.

— Так и ты сказала мне то же самое.

— И что же ты хотел мне сказать? — спросила она.

Уил рассказал ей все, что писал в электронных письмах.

На мгновение почувствовав неловкость от того, что она так неправильно о нем думала, Халли рассказала ему о том, что писала в своих.

Маленький мальчик шел рядом с матерью, державшей его за руку. С гордо поднятой головой он шагал по главному залу аэропорта в кроссовках, на задниках которых при каждом шаге мелькали разноцветные огоньки. Женщина с ребенком вошли в обширный зал, где располагались накопители и не было никого, кроме высокой белокурой женщины и мужчины огромного роста. Они крепко сжимали друг друга в объятиях, словно боясь, что какая-то сила их растащит. «Ну, например, ужасный шторм», — подумал мальчик. Ураганный ветер. Похожий на воронку. Что бывает при таком ветре, он видел, а вот как такой ветер называется, забыл.

— Мама, а как называется то, что подняло Дороти и ее дом на воздух?

— Торнадо, — ответила женщина. — А почему ты вдруг вспомнил об этом?

— А вот посмотри на этих людей, — сказал ребенок. — У них что-то не так?

Женщина метнула быстрый взгляд на обнявшуюся пару.

— Не показывай пальцем. У них все в порядке. Просто они счастливы от того, что видят друг друга.

— А почему тетя плачет, если они так счастливы?

— Бывает, что счастье вызывает слезы, — ответила мать, а мальчик подумал, что смешнее этого ничего в своей жизни не слышал. Но все равно он не мог не смотреть на них: они были какими-то — ну как бы это сказать? — не похожими на других.

И вдруг женщина-блондинка посмотрела прямо на мальчика. И мужчина посмотрел туда, куда был направлен ее взгляд. Под их прямыми взглядами мальчик словно застыл.

— Я ведь велела тебе не смотреть. — Мать нахмурилась и сжала руку сына.

А женщина-блондинка не отводила взгляда от ребенка. Через несколько секунд она посмотрела на мужчину и кивком головы указала на сверкающие огоньками кроссовки. Они оба улыбнулись. Женщина помахала мальчику рукой. Он тоже помахал ей в ответ и пошел дальше, а эти двое остались стоять, обнимая друг друга.

— Видишь, она не сердится, — объявил мальчик матери, отпустившей его руку и велевшей идти рядом.

Торнадо… Это такой шторм, который все срывает с мест. Рвет все на части. Все смешивает в одну кучу: дома, амбары, коров. И людей. Но, оглянувшись и посмотрев в последний раз на обнявшуюся пару, мальчик подумал, что оторвать этих двоих друг от друга не сможет даже торнадо.