Если вообще возможно установить точное время, то поворот к войне наметился в 1936 г. Органы коллективной безопасности были уничтожены. Германия избавилась от всех ограничений, навязанных Версальским договором, и отказалась от тех, которые добровольно приняла на основе договора, заключенного в Локарно. Не сумев защитить от Муссолини Эфиопию, Лига Наций утратила свое значение. Единственным международным соглашением, которое еще что-то значило, был союз между Англией и Францией. Он действовал неофициально с конца первой мировой войны и оформился более определенно в то время, когда Англия предоставила Франции гарантии во время суматохи, вызванной отказом Гитлера в 1936 г. от Локарнского договора. Гарантии предполагались временные, до нового соглашения с Гитлером. Но соглашение заключено не было, и гарантии стали постоянными. Это были гарантии в принципе; Англия не имела возможности их выполнять. Хотя она теперь увеличивала расходы на вооружение, большая часть денег уходила на военно-морской флот и ВВС, а на армию – совсем малая. И пока в Англии шло перевооружение, развивался британский изоляционизм, придававший особое значение армии с «ограниченной ответственностью».

Существенное перевооружение началось в Германии, Англии, Франции в 1936 г. У противоборствующих сторон оно носило разный характер. Гитлер, который рассчитывал прибегнуть к угрозам или мелким войнам, все подготовил для фронта, но не принял во внимание обеспечение резервов, как военных, так и экономических. Англичане и французы разрабатывали планы перевооружения; даже в случае их выполнения (а французские планы не были выполнены) потребовались бы годы на их разработку. Ситуация в итоге получилась запутанная. Гитлер лучше был подготовлен к такому конфликту, который продлится лишь несколько недель. Англия и даже Франция, если бы выдержали первый удар, могли бы в ходе долгой войны укрепиться. Время было на их стороне, хотя они не сумели этим воспользоваться.

Обе западные державы большее значение придавали своей тогдашней слабости, чем будущей силе. Предвоенные годы в Европе были омрачены тем, что военная мощь Германии постоянно преувеличивалась ее потенциальными противниками. Британская разведка, получая существенную часть информации от немецких генералов, якобы противостоящих Гитлеру, все время оценивала темпы германского перевооружения вдвое выше, чем было на самом деле. В 1938 г., например, британский штаб ВВС докладывал, что германская авиация на переднем крае обороны вдвое превосходит британскую, что в дальнейшем авиационное производство в Германии также вдвое превысит британское. Гражданские власти рассчитывали, что 600 тыс. человек будут убиты за первые два месяца войны. Фактически численность германских самолетов на переднем крае обороны была в 1938 г. лишь на 60 % больше, чем в Англии, а резервы – меньше. В 1939 г. британское производство самолетов превзошло германское. Общее число убитых англичан во время воздушных налетов составило 60 тыс. за всю вторую мировую войну. У немцев не было самолетов и стратегии для самостоятельной бомбежки. Их воздушные силы предназначались только для взаимодействия с наземными. Англичане были напуганы призраком, который сами создали. Королевские военно-воздушные силы, единственные среди европейских ВВС, возлагали надежды на оперативное бомбометание, хотя до 1944 г. оснащение и качество самолетов были для этой цели недостаточными. Поэтому англичане, постоянно ощущая угрозу (которой на самом деле не было) со стороны Германии, уповали на возможность (которой также не было) угрожать ей.

В ноябре 1936 г. Германия и Япония подписали Антикоминтерновский пакт – первое соглашение между потенциальными агрессорами. Это был только жест, означавший признание общности целей, но не более. Это не был действенный союз, хотя бы против Советской России. Обе подписавшие пакт стороны никогда не координировали своих действий – ни тогда, ни позднее, и единственным практическим результатом явилось то, что Германия сократила военную помощь, которую до этого оказывала Китаю. Все же пакт казался жестом угрожающим, тем более когда Муссолини, торопясь присоединиться к стороне, как ему представлялось, более сильной, также в следующем году подписал этот пакт. Здесь к тому же не было координации политики. Гитлер продолжал идти своим путем, не спрашивая советов у Муссолини, но смутно надеясь, что Италия доставит Англии и Франции неприятности в Средиземноморье.

Возможно, Антикоминтерновский пакт поощрил японцев к продвижению в Китае. Представляется более вероятным, что заранее это продвижение не планировалось. На Дальнем Востоке с 1933 г. было тревожное затишье: японцы укрепились в Маньчжурии и Северном Китае до Пекина, Чан Кайши старался создать более сильную армию, а китайские коммунисты подталкивали Чана к сопротивлению. 7 июля 1937 г. произошло столкновение между японскими и китайскими войсками на мосту Марко Поло в Пекине. Японцы нанесли ответный удар, больше, кажется, поддавшись порыву младших офицеров, чем руководствуясь указаниями сверху, и взяли Шанхай после семи недель боев. Столица Чан Кайши Нанкин была захвачена в декабре 1937 г. В 1938 г. пали Ханькоу и Кантон, таким образом, под контроль японцев перешло все китайское побережье. Чан Кайши отступил в отдаленный Чунцин, вблизи тибетской границы. Бои затихли. Они стоили жизни примерно 800 тыс. китайцев и 50 тыс. японцев. Около 50 млн. китайцев были изгнаны из домов. И снова тупик. Напрасно старались японцы создать марионеточное китайское правительство. Чан ждал помощи от американцев – большая часть его армии была уничтожена.

В ноябре 1937 г. державы, чьи интересы затрагивали события на Дальнем Востоке, созвали в Брюсселе конференцию, стремясь прекратить войну. Ничего не вышло. Тем не менее настроение изменилось. Британские предприниматели, до этого сочувствовавшие японцам, теперь считали их бандитами, разрушителями китайской торговли. Британское правительство ждало того дня, когда сможет направить флот на Дальний Восток, – отсюда его стремление покончить с европейскими распрями. Американцы по-прежнему твердо сохраняли нейтралитет, но были уже настроены против японцев. Президент Рузвельт надеялся остановить их продвижение, желательно с помощью экономического нажима. Это соответствовало американской стратегии. Хотя армии у США фактически не было, но имелся большой военно-морской флот, для которого главным полем деятельности был Тихий океан.

В это время на Дальнем Востоке обстановка обострилась. Чтобы укрепиться в Маньчжурии, японцы пытались разбить советские войска по ту сторону границы. В июле 1938 и затем в мае 1939 г. они предприняли нападения, но в обоих случаях были разбиты, во второй раз – в Номон-Хане, где понесли тяжелые потери. После начала войны в Европе японцы решили оставить Россию в покое, да и русские, поглощенные европейскими делами, отвечали тем же. В связи с этим для Японии был единственный путь экспансии – на юг, к Тихому океану; возможности для этого могли представиться всякий раз, когда у англичан и особенно у американцев возникнут затруднения где-нибудь еще. Данное направление экспансии сулило нефть, каучук и олово для экономики Японии.

В 1938 г. в Европе кроме экспертов мало кого беспокоил китайско-японский конфликт. Вес взоры были обращены к Гитлеру. Говорили (в то время и часто потом), что у него была определенная программа завоевания мирового господства. Но видимо, он скорее был оппортунистом, извлекавшим пользу там, где такая возможность представлялась. Конечно, его цель была ясна: превратить Германию в мировую державу, а уж средства – по обстоятельствам. Гитлер самонадеянно, слишком самонадеянно, как оказалось, рассчитывал на бездействие западных держав. В 1938 г. он даже получил поддержку Запада – от Невилла Чемберлена, который сменил на посту премьер-министра Болдуина в мае 1937 г.

Чемберлен полагал, что Франция в безопасности за линией Мажино, а Англия – под защитой военно-морского флота, что в случае войны к ним может поступать из США снабжение в неограниченном количестве. Но и Германия была в той же мере защищена от них. С укреплением ее западных границ Англия и Франция ничем не могли помешать росту германского влияния в Восточной Европе. По их мнению, Германия, даже при Гитлере, меньшее зло, чем Советская Россия, а германское господство в Восточной Европе, как бы ни было оно нежелательно, станет прикрытием от коммунизма. Значит, пусть Германия продолжает планомерно действовать. Такое предложение передал Гитлеру близкий единомышленник Чемберлена лорд Галифакс в ноябре 1937 г. Он также сказал Гитлеру, что вопрос о Данциге (Гданьске), Австрии и Чехословакии можно решить в пользу Германии, если не будет беспорядков, чреватых серьезными последствиями.

В течение 1938 г. Гитлер осуществлял свою программу. В марте, после того как австрийское правительство попыталось взять под контроль местных нацистов, он послал свои вооруженные силы в Австрию. Боев не было. Многие австрийцы (в то время большинство) приветствовали свое превращение в германских граждан. Способ оккупации Австрии был характерен для Гитлера: он вступил в крепость, когда стены ее уже рухнули. Тем не менее его вступление явилось в определенном смысле началом второй мировой войны в Европе. Впервые с конца первой мировой войны армия великой державы перешла европейскую границу и силой произвела территориальные изменения.

Для следующего шага Гитлеру не надо было сверяться с расписанием, даже если бы оно у него имелось. Очередной целью стала Чехословакия – демократическое государство, тесно связанное с Францией и не так близко – с Советской Россией, почти окруженное теперь германской территорией и имевшее свыше 3 млн. немецкоязычных граждан. Невилл Чемберлен решил действовать первым и заранее удовлетворить требования Гитлера. Это была политика умиротворения, достигшая своего апогея к лету 1938 г. Все лето Чемберлен и его сподвижники старались добиться согласия правительства Чехословакии уступить требованиям Гитлера и согласия французов покинуть союзника – Чехословакию. Чемберлену это удалось, правда с большим трудом. 29 сентября 1938 г. на конференции в Мюнхене районы Чехословакии с немецкоязычным населением были переданы Германии. Формально было заключено соглашение между четырьмя европейскими великими державами – Францией, Германией, Англией и Италией, а Советскую Россию благополучно отстранили от европейских дел. Соглашение заключили отнюдь не на добровольной основе. Чехословакия и Франция лишь уступили, опасаясь войны, а Чемберлен с трудом убедил английский народ, что не руководствовался теми же мотивами. Гитлер со своей стороны убедился, что с помощью угроз он и дальше сможет добиваться своего.

Чемберлен обещал целую эпоху мира. Но мир продолжался только шесть месяцев. Чемберлен надеялся, что умиротворение достигло цели, Гитлер ждал новой возможности, чтобы заявить о себе. 15 марта 1939 г. случай представился. Чехословакия, возникшая в октябре 1918 г., распалась. Номинально Словакия стала независимым государством, а Богемия, или Чехия, – германским протекторатом. Гитлер посетил Прагу, и опять казалось, что он действует по заранее подготовленному плану, а он, видимо, просто использовал стечение обстоятельств. Но вопрос этот представляет чисто академический интерес, А вот действительное значение имела реакция британского общественного мнения: было заявлено, что Гитлер разоблачен как агрессор и в следующий раз ему будет оказано сопротивление. Следующий раз не заставил себя долго ждать – встал вопрос о Польше, которая почти наверняка не входила в намерения Гитлера. Как написано в книге «Майн кампф», его первой целью была ликвидация французской гегемонии в Европе. Он сначала полагал, что Англия и Италия сохранят нейтралитет или даже поддержат его. Затем, в период чехословацкого кризиса (или после него), мнение Гитлера изменилось. Теперь он считал, что и Англия может оказать противодействие, но не видел в этом серьезной опасности. Так как у англичан не было сильной армии, Гитлер рассчитывал, что они пойдут на уступки, как только Франция потерпит поражение. Будучи уверен в этом, Гитлер к войне против Англии не особенно готовился, небрежно отнесся к укреплению германского военно-морского флота и даже к строительству подводных лодок. Гросс-адмирал Редер ему докладывал, что для войны с Англией нужно 300 подводных лодок, но когда началась эта война, у Германии было всего 23 лодки, пригодные для Атлантики.

Но Польша все же имела для Гитлера важное значение. Под влиянием неприятных воспоминаний о первой мировой войне он решил избежать войны на два фронта с помощью договора о ненападении, заключенного с Польшей в 1934 г. Гитлер думал, что Польша, в страхе перед Советской Россией, охотно станет сателлитом Германии, Венгрия и Румыния – тоже. Однако имелось одно препятствие: в сознании немцев жило недовольство, гораздо более глубокое, чем то, которое было связано с независимой Австрией или немецкоязычным населением Чехословакии. По Версальскому договору населенный немцами Данциг стал вольным городом и так называемый польский коридор отделял Восточную Пруссию от рейха. Гитлер должен был снять это недовольство, чтобы поддержать свой престиж, особенно перед немецкими генералами. Он рассчитывал, что поляки добровольно пойдут на уступки в надежде получить впоследствии Украину. Он весьма заблуждался: руководители Польши, считая свою страну великой державой, желали сохранить независимость и от Советской России, и от Германии и не уступать никому. Когда Польша стала проявлять упорство, Гитлер попытался повлиять на переговоры обычным путем – с помощью неясной угрозы предпринять военные действия.

Это привело в замешательство британское правительство. Зимой 1938/39 г. оно подозревало, что Германия что-то предпримет на западе – против Голландии, Франции или, может быть, даже против Англии.

Британским руководителям пришлось нехотя признать, что Франции необходимо укрепиться. 22 февраля 1939 г. они согласились на проведение англо-французских штабных переговоров, хотя больших целей при этом не ставили. Теперь Польша приобрела большое значение и для Англии. Еще в 1938 г. союзники соглашались с тем, что Польша станет германским сателлитом. Польша нужна была Франции, перед которой стояла задача укрепить свои позиции в целях открытия второго фронта. Поражение Польши серьезно ослабило бы Францию, во всяком случае произвело бы такое впечатление. И, что еще хуже, французы сами могли бы попытаться создать альтернативный фронт против Гитлера, реализовав свой договор с Советской Россией. Британские начальники штабов сообщали, что Польше ничем нельзя помочь. Они также считали, что Советская Россия – более ценный союзник. Чемберлен их мнением пренебрег. 30 марта он собственноручно написал гарантийные обязательства, а польский министр иностранных дел полковник Юзеф Бек моментально их принял, «не успев даже выкурить папиросу», как он потом говорил.

Британские гарантии, данные Польше, прямиком вели к началу войны в Европе. Гитлер отнюдь не был испуган – он пришел в бешенство и в конце апреля аннулировал и договор с Польшей о ненападении, и англо-германское военно-морское соглашение 1935 г. Он приказал германским генералам подготовить к 1 сентября кампанию против Польши. Возможно, это была хитрость: сразу несколько генералов сообщили новость послам Англии и Франции. Без сомнения, Гитлер знал, что они это сделают. Он также укрепил свои международные позиции. Германский министр иностранных дел Риббентроп уже в течение некоторого времени пытался преобразовать Антикоминтерновский пакт в эффективный союз. Но японцы вели себя уклончиво. Они не получали от Германии помощи во время пограничных инцидентов с Советской Россией, а теперь широко пользовались на Дальнем Востоке любыми трудностями, которые Гитлер создавал в Европе для западных держав. Риббентроп добился заключения «Стального пакта» с Италией, который был подписан 22 мая 1939 г. Гитлер хотел таким образом напугать западные державы. У Муссолини было противоположное намерение: использовать пакт для отсрочки войны года на три-четыре. Он считал, что Италия за это время лучше подготовится к войне.

После этого со стороны Гитлера последовало зловещее молчание. Он больше не предъявлял требований насчет Польши, не произносил речей перед публикой. Он спокойно ожидал, что две западные державы поступят с Польшей так же, как в предыдущем году с Чехословакией, – заставят ее пойти на уступки.

На этот раз его ожидания оказались напрасными. Западные державы были достаточно решительны: они не только стремились умиротворить Гитлера, но и фактически признали справедливость его притязаний. Тем не менее поляки ни дюйма не желали уступить. Из чешского кризиса они извлекли урок: есть один способ не уступить слишком много – не уступать ничего. Несомненно, Польша переоценивала свои силы. Более простительной ошибкой было ее преувеличенное мнение о силах западных союзников. Польская верхушка не могла понять, что Англия и Франция не те торжествующие победители, какими они были в 1918 г. Конечно, поляки думали, что западные державы будут соблюдать свои обязательства, а это обеспечит победу.

Англия и Франция поддерживали эту иллюзию. В моменты отрезвления они признавали, что не смогут помочь Польше. Ее упорство их смущало. Но они не могли отказаться от своих обязательств, не утратив полностью свой престиж великих держав. Более того, если бы они покинули Польшу, она либо уступила требованиям Гитлера без борьбы, либо после короткого конфликта потерпела поражение. Следовательно, британские и французские политики сознательно обрекали Польшу на катастрофу или, возможно, думали, что на Гитлера произведет впечатление обман, в который они сами не верили.

Был и другой путь: союз западных держав с Советской Россией. Переговоры шли без особого энтузиазма все лето 1939 г. Опять помехой явились британские обязательства перед Польшей. В 1921 г. в результате советско-польской войны поляки получили территорию на востоке, населенную главным образом украинцами и белорусами. Поляки справедливо полагали, что, если только советские войска вступят на эту территорию, они оттуда никогда не уйдут. Поэтому от советской помощи они отказались, а давить на них англичане просто не могли. И опять был пущен в ход обман, чтобы остановить Гитлера и не тревожить поляков.

Англичане предложили, чтобы Россия приняла участие в войне «по просьбе» или поляков, или одного из небольших прибалтийских государств, или западных держав – кого угодно, кроме них. Такое предложение было унизительно, неприемлемо для великой державы. В ответ русские предложили простое трехстороннее соглашение с Англией и Францией, при котором каждое из этих государств обязуется принять меры, если одно из них по какой-либо причине окажется вовлеченным в войну. Англичане в ужасе отшатнулись от этого предложения: немыслима была война, в которой они участвовали бы на стороне Советской России против Германии. Большая часть английского общества отнеслась бы к этому отрицательно, особенно сторонники коалиционного правительства. Это оскорбило бы Франко, папу. Таким образом, переговоры зашли в тупик.

Затем попробовали вести военные переговоры, пытаясь обойти политические трудности, но это ни к чему не привело. Впоследствии Сталин говорил Черчиллю, что русским надо было против Гитлера послать 300 дивизий, англичанам же – только 4. Но это было связано не с политикой, а с географией. Сталину в этом пришлось убедиться, когда Россия в конце концов оказалась вовлеченной в войну. В 1939 г. препятствием являлась по-прежнему Польша. Русские просили разрешения вступить на польскую территорию, но поляки не позволили. И русским ничего другого не оставалось, кроме как сохранять нейтралитет.

Гитлер это оценил. В начале лета 1939 г. он говорил о нападении на Польшу даже в том случае, если ей будет помогать Россия. Срыв англо-франко-советских переговоров облегчил ему задачу. 23 августа Риббентроп вылетел в Москву и в тот же день достиг соглашения со Сталиным. Германо-советский пакт не был союзом, это был взаимный обмен обещаниями о ненападении и нейтралитете. Секретный протокол определил сферы интересов, впоследствии Сталин одобрил эту форму соглашения и с другими государствами. Финляндия, Эстония и Латвия входили в советскую сферу интересов, Литва – в германскую. Если, как было эвфемистически сформулировано, в Польше произойдут перемены, раздел сфер интересов должен примерно соответствовать этническому делению, которое принято у русских. На Западе поднялась шумиха по поводу преступления Советской России, заключившей соглашение с ведущей фашистской державой. Трудно было понять упреки британских и французских политиков, которые активно способствовали разделу Чехословакии и даже стремились к новому соглашению с Германией за счет Польши.

Гитлер, кажется, поверил, что теперь сопротивление двух западных держав захвату Польши прекратится, что они потеряли всякую надежду на советскую помощь. Ободренный достигнутым успехом, он установил дату нападения на Польшу – 26 августа, несмотря даже на то что Германия не могла завершить военные приготовления к этому сроку. 25 августа он отложил начало боевых действий. Возможно, его остановил объявленный Муссолини нейтралитет, может быть, официальное подписание соглашения о союзе между Англией и Польшей. Но скорее всего он просто понимал, что армия не была еще готова к войне. Последовали 6 дней энергичных переговоров, англичане пытались добиться от Польши уступок, поляки отказывались уступить. Ждать больше Гитлер не мог. Как только армия будет готова, ей надлежит немедленно перейти в наступление, иначе угаснет порыв. 31 августа Гитлер приказал на рассвете следующего дня начать наступление.

1 сентября 1939 г. рассвет в Восточной Европе наступил в 4 часа 45 минут утра. В этот момент германские войска перешли польскую границу, а через час их самолеты бомбили Варшаву и уничтожили на аэродромах больше половины польских самолетов. Ни ультиматума, ни объявления войны. В 10 часов утра Гитлер обратился к рейхстагу, и, как обычно, в роли пострадавшего. Он стремился к мирному урегулированию путем переговоров с поляками, но они, мол, его предложения игнорировали: немцев убивали в Польше. В прошлую ночь регулярные части польской армии обстреляли германскую территорию. Никаких данных, подтверждавших эти обвинения, ни тогда, ни после не приводилось, но рассказывали один эпизод: эсэсовцы (террористическая полиция «чернорубашечников») организовали нападение осужденных уголовников, одетых в польскую форму, на немецкую радиостанцию. Тела преступников остались лежать на земле. Но в рейхстаге национал-социалистов и не нужно было убеждать. Они аплодировали. А на улицах Берлина и других городов царило безмолвие: все это было далеко от энтузиазма в начале первой мировой войны.

Польша немедленно обратилась к союзникам. Но они ответили сухо. Обе западные державы направили в Берлин обиженное послание – свой протест. Нет, не надо его рассматривать как ультиматум, настаивали они и с надеждой глядели на Муссолини, и, оказалось, не зря. Муссолини решил предложить созыв конференции по поводу раздела Польши; так же была в предыдущем году разделена Чехословакия. Боннэ, французский министр иностранных дел, охотно принял предложение и привел новые доводы в пользу отсрочки выступления: французские генералы хотят провести мобилизацию, нужно, чтобы воздушные налеты немцев этому не помешали (в любом случае налетов быть не могло: большая часть немецких ВВС была занята в Польше). Французская армия приступила к мобилизации; полагали, что на ее завершение потребуется 3 недели. В Англии эвакуировали почти 2 млн. женщин и детей из районов, которым якобы угрожали воздушные налеты.

Открытого, широкого выражения народных чувств почти не было, не шагали по Уайтхоллу толпы с возгласами: «Защитим Польшу!» Год назад они призывали: «Защитим Чехословакию!» Но палата общин была сильно обеспокоена, ее члены, во всяком случае большинство из них, безусловно признавали обязательства Англии перед Польшей. Они не думали, что эти обязательства – пустой дипломатический жест, не понимали, что нет возможности ей помочь. Знали только, что для Англии это вопрос чести. К вечеру 2 сентября стало ясно, что, если не объявить войну, правительство падет на следующий день. Генри Шеннон, один из немногих оставшихся сторонников умиротворения, пытался вести полемику с руководителем парламентской фракции консерваторов, но ему возразили: «Надо идти в драку, ребята, другого выхода нет». Члены кабинета были солидарны с палатой общин. Позже, вечером, они организовали сидячую забастовку, отказываясь разойтись, пока не будет принято решение. Чемберлен тихо сказал: «Да, джентльмены, это война». Галифакс недовольно отметил в дневнике: «Во всем этом, по-моему, проявились худшие стороны демократии». Чтобы остаться у власти, правительство Чемберлена уступило воле парламента и, вероятно, всей страны.

3 сентября в 9 часов утра британский посол в Берлине предъявил ультиматум, требовавший ответа в течение двух часов. Ответа не последовало. Автоматически наступило состояние войны, о чем Чемберлен мрачно сообщил в своем выступлении по радио. А когда он закончил речь, звуки сирен возвестили о воздушном налете. Жители Лондона толпились в убежищах, послушно надев противогазы. Но это была ложная тревога. Французов вовлекли в войну их британские союзники. В полдень был предъявлен французский ультиматум, в 17 часов срок его истекал, но ответа также не было.

Вступление Англии и Франции в войну было связано с той частью мирного урегулирования, которую, с их точки зрения, труднее всего отстаивать. Не видно было признаков общественного подъема. Люди приняли войну как некую формальную необходимость. В Англии они говорили: «Давайте с этим покончим», а во Франции: «Надо с этим покончить».

Объявление войны было дипломатическим жестом, которых много было и прежде. Но Польше ничем не помогли. Английские военные самолеты напали было на германские в Вильгельмсхафене, но понесли тяжелые потери и фактически не причинили ущерба противнику. Новых попыток они не предпринимали. Французы неторопливо укрепляли линию Мажино. Теоретически у них было подавляющее превосходство. У немцев – всего 33 дивизии на западе, главным образом составленные из ветеранов первой мировой войны, танков не было, орудий – 300. У французов – 110 дивизий, 3286 танков и 1600 орудий, но из них 10 дивизий было на итальянской границе, 15—в Северной Африке, 40 – на бельгийской границе. На линии Мажино оставалось лишь 45 дивизий, притом танки не были подготовлены для самостоятельных действий. Некоторые французские части продвинулись в район Саара, откуда немцы ушли. Единственным препятствием на пути французов оказались мины-ловушки. Когда после поражения Польши 17 сентября немецкие силы двинулись на запад, французы отступили. Даладье, французский премьер-министр, хвалился тем, что мало пролито французской крови.

Таким образом поляков оставили сражаться одних. На бумаге соотношение польских и немецких дивизий было следующим: 40 польских дивизий против 52 немецких. Но затяжка мобилизации в угоду западным державам привела к тому, что свыше половины польских дивизий так и не были укомплектованы. Кроме того, у немцев было 6 бронетанковых дивизий, а у поляков – мало танков и большая часть самолетов потеряна. Поляки расположили свои армии на передовых позициях – отчасти для защиты своих промышленных районов, расположенных в основном на западе, отчасти питая фантастическую надежду вторгнуться в Германию. Две немецкие армии, одна из Восточной Пруссии, а другая из Силезии, вклинились в тылы польских позиций и нарушили коммуникации. Немецкие бронетанковые дивизии устремились вперед, больше рассчитывая на свою скорость, чем на огневую мощь. Пехота лишь закрепила достигнутое. В польских армиях возник хаос.

Был один просвет во мраке. 8 сентября отступавшие к востоку польские войска натолкнулись возле реки Бзура на германский фланг. Шесть дней продолжалось тяжелое сражение, самое крупное в Европе за все время до нападения немцев на Советскую Россию в 1941 г. Немецкое командование было сильно встревожено: это показатель того, как может провалиться танковая атака, если потерян темп наступления. 14 сентября изможденные, но оставшиеся в живых поляки ушли в осажденную Варшаву; разбитые остатки польских армий отступили далеко на юго-восток, причем их командиры по-прежнему надеялись получить новые запасы через Румынию или даже помощь в виде наступления союзников на западе. Вместо этого с востока в Польшу вступили советские войска. И тогда прекратились все боевые действия. Польское правительство бежало в Румынию и было там интернировано. В Париже было создано правительство в изгнании. Спаслось также около 70 тыс. польских военнослужащих, 3 эсминца и 2 подводные лодки. Варшава продержалась до 28 сентября, 5 октября сдалась последняя польская крепость.

694 тыс. польских солдат попали в плен к немцам, а 217 тыс. – к русским. Немцы потеряли убитыми 8400 человек. Их запасы истощились к концу боев. Если бы французы предприняли наступление, у немцев не было бы возможности сопротивляться. Это ясно показывало, хотя об этом, конечно, не знали на Западе, что Гитлер, отнюдь не готовясь к большой войне, действовал на узком участке и рассчитывал на быструю, достигнутую недорогой ценой победу.

Победы немцев застали русских врасплох. Молотов, народный комиссар иностранных дел, жаловался 10 сентября германскому послу: «Красная Армия рассчитывала на семь недель, а они сократились до нескольких дней». К тому же Молотову нужен был предлог, чтобы оправдать действия советских властей в глазах мировой общественности. Он хотел заявить, что Красная Армия пошла в наступление, чтобы стать на защиту украинцев и белорусов, которым Германия «угрожала». В конце концов, учитывая возражения немцев, он пошел на компромисс: было публично заявлено, что Советский Союз счел себя обязанным вмешаться, чтобы защитить украинских и белорусских братьев. Советское наступление 17 сентября почти не встретило сопротивления, ведь многие поляки думали, что русские идут спасать их. Только 737 советских солдат было убито.

28 сентября Риббентроп снова отправился в Москву. Первоначальные расхождения были улажены. В сферу влияния России переходила Литва, Германии досталась вся этнически однородная территория Польши; во многом это соответствовало границам, намеченным еще императрицей Екатериной полтора столетия назад. Первоначально Гитлер, видимо, намеревался превратить Польшу в своего рода сателлита Германии, но Сталин на это не согласился. Обе стороны договорились «не допускать на своей территории какой-либо агитации за Польшу». Это имело серьезные последствия. Гитлер утратил право предъявить даже незначительное требование уступок со стороны Польши, таким образом заранее было обречено его так называемое мирное наступление на западные державы. Еще ужаснее то, что, оказавшись под властью немцев, хозяйничавших в анонимном «генерал-губернаторстве», поляки и особенно евреи стали первыми жертвами нацистской политики расового уничтожения. Советский режим был жестоким, немецкий – отличался массовыми убийствами. За два года советские власти арестовали около 1/5 всех поляков на присоединенных к СССР территориях. За пять лет немцы убили столько же поляков, живших на территории Германии.

Возмущенно и беспомощно следило британское правительство за советской интервенцией. Генеральный штаб утверждал, что Англия должна объявить войну Советской России, что «стратегическая обстановка будет опасной, но не безнадежной». Министерство иностранных дел Англии вносило свои коррективы, заявляя, что англо-польский союз действителен лишь в случае германской агрессии. Более того, министерство иностранных дел указывало, что британское правительство, намечая в 1920 г. линию Керзона, считало по праву принадлежащей русским ту территорию, которую теперь заняли советские войска. Но, не сумев защитить Польшу, англичане не могли дать санкцию на ее расчленение. В дальнейшем не было удобного случая признать законность наступления, предпринятого Советской Россией, и до конца второй мировой войны вопрос этот постоянно осложнял отношения между Советской Россией и западными державами.

Черчилль, в прошлом главный поборник военной интервенции против большевиков, теперь стал инициатором более реалистической политики. Он писал 25 сентября 1939 г.: «В период страшной войны чувства отступают перед необходимостью разгромить врага». 1 октября он сказал, выступая по радио: «Лучше, если бы русские армии стояли на своих нынешних рубежах как друзья и союзники Польши, а не как захватчики… Но как бы то ни было, рубеж там, и возник Восточный фронт, который нацистская Германия не смеет атаковать». Здесь Черчилль впервые провозгласил политику, которую ему пришлось проводить с 22 июня 1941 г. до конца войны. Гитлер напал на Польшу, чтобы устранить угрозу Восточного фронта. Но уничтожение Польши привело к возникновению этого фронта, который в конечном итоге должен был уничтожить самого Гитлера.