С самого начала своей беременности Аманда знала, что, кроме нее, у Томми родственников не будет. Его отец не желал иметь никакого отношения ни к ней, ни к их ребенку.

«Не думай о нем», – уговаривала себя Аманда. Но слишком часто представляла себе приятное лицо Пола Суинвуда, его теплые карие глаза, ямочку на левой щеке.

Аманда любила его. Они были знакомы всего несколько месяцев, но она совершенно потеряла голову.

– Я не могу, Аманда, – сказал он, когда она сообщила, что ждет от него ребенка. – Мне очень жаль, но это совсем не то, чего я хочу.

Вот и вся история! Она сказала ему, что беременна, а через пять минут он покинул ее квартиру. Навсегда, больше она его не видела. Вынашивая ребенка, Аманда неоднократно пыталась дозвониться до него. Когда родился Томми, она снова попыталась позвонить ему, но его телефон не отвечал. А письма возвращались обратно с пометкой: «Вернуть отправителю».

Аманда всегда считала себя проницательной женщиной и полагала, что хорошо разбирается в людях. Она искренне верила, что Пол тоже любит ее.

«Да, но почему же тогда он испарился в ту же минуту, как только ты сказала ему о своей беременности? Почему сменил номер телефона и сбежал из своей квартиры?» – спрашивал ее ехидный внутренний голос.

– Наверное, он просто испугался, – сказала ее лучшая подруга Дженни. – Ничтожество! Трус! Мне наплевать, что вы встречались лишь несколько месяцев. Что из того? Порядочный человек не сбегает в подобной ситуации! Ничтожество!

Дженни продолжала ругать Пола Суинвуда в течение нескольких дней, недель, месяцев. Наконец перед самыми родами Аманда попросила Дженни оставить эту тему. Пол исчез, и с этим ничего нельзя было поделать. Аманде следовало думать о своем будущем и будущем ребенка, а не о достоинствах или их отсутствии у человека, которого она, как оказалось, знала не слишком хорошо.

Таким образом, когда Томас Седжуик появился на свет, его отец не угощал приятелей сигарами по торжественному случаю, а бабушка не вязала пинетки для малыша. Мать Аманды, которую она горячо любила, скончалась несколькими годами ранее, а с отцом и сестрами у Аманды отношения не сложились, они были совершенно чужими людьми. Но Аманде отчаянно хотелось, чтобы у ее сына была настоящая семья, которой никогда не было у нее самой. Именно поэтому она предприняла попытку связаться с родственниками.

Ответ был однозначным. Открытка с поздравлением по случаю рождения ребенка, а внутри чек. На тысячу долларов от Уильяма Седжуика и стодолларовые чеки от Оливии и Айви. Помимо чеков ее отец и сестры также прислали цветы и мягкие игрушки. Плюшевый медвежонок от Уильяма, еще один от Оливии и очаровательный жираф от Айви.

Игрушки очень понравились Томми.

Ни одна из сестер не навестила Аманду в больнице и не попросила разрешения взглянуть на своего племянника. Обе они позвонили в тот же день, поздравили Аманду, и у каждой нашлась веская причина для отсутствия. Оливия, художественный редактор модного женского журнала, отправлялась куда-то на фотосессию с супермоделью. Айви, офицер полиции в Нью-Джерси, была занята на работе.

А ее отец, почтенный Уильям Седжуик, получив второе сообщение, в котором она передала, что очень хотела бы его увидеть и познакомить с внуком, просто прислал еще один чек, на этот раз на две тысячи долларов.

Как ни трудно было отказаться от тысячи долларов, первый чек Аманда отправила обратно. Возможно, отец решил, что своим отказом Аманда дает понять, что тысяча долларов недостаточная сумма. Возможно, второй чек, который она также вернула, был просто «отступными», знаком «оставьте-меня-в-покое».

Уильям Седжуик, состоятельный человек, за которого мать Аманды никогда не выходила замуж и с которым Аманда очень редко встречалась в течение своей жизни, насколько она могла судить, никогда не проявлял интереса ни к Аманде, ни к другим своим дочерям. Если бы он был для нее настоящим отцом, о котором она всегда мечтала, она могла бы оставить первый чек и открыть на имя Томми счет, чтобы накопить денег, на его обучение в колледже. Но принять деньги как отступные Аманда не могла. Хотя, по-видимому, чувство вины было несвойственно Уильяму Седжуику.

Она надеялась, что рождение невинного ребенка подтолкнет сестер к тому, чтобы завязать новые отношения. Но, похоже, ни Оливия, ни Айви не были в этом заинтересованы.

У них были разные матери, только одна из которых побывала замужем за Уильямом, и три сестры Седжуик жили каждая своей обособленной жизнью. Мать Аманды работала у Уильяма секретарем, но беременность и полные любви взгляды стали причиной ее перевода в другой офис. Она также отказалась принимать его отступные деньги и растила Аманду одна в Куинсе. Мать Оливии, прыткая светская львица, была в ярости, когда Уильям, несмотря на ее беременность, отказался жениться на ней. Она лихо вчинила ему миллионный иск на содержание ребенка и получила беззаботную жизнь. Мать Айви, которая раньше часто хвасталась, что ее дочь единственный законный ребенок, развелась с Седжуиком, потому что его бесконечные интрижки на стороне ставили ее в такое унизительное положение, что оставаться его женой было скорее стыдно, чем престижно. Она также была очень хорошо обеспечена и смогла вырастить Айви на достойном, как ей казалось, уровне.

Уильям никогда больше не женился. Блестящий бизнесмен не проявлял интереса к семейной жизни. Он редко встречался со своими дочерьми. В виде исключения свой двухнедельный отпуск в собственном коттедже, расположенном на южном побережье Мэна, Седжуик иногда проводил в обществе одной из дочерей. Матерям не позволялось приезжать в его владения, а поскольку каждая из женщин имела свою собственную причину желать, чтобы ее дочь каждый год получала такое приглашение, им не оставалось ничего иного, как подчиниться этим требованиям.

Несмотря на свое отрицательное отношение к Уильяму, мать Аманды считала важным, чтобы девочка могла поближе познакомиться со своими сестрами. Мать Оливии стремилась, чтобы ее дочь приобщилась к образу жизни отца – жизни «богатых и известных». А мать Айви хотела быть уверенной, что другие, как она их называла, «незаконнорожденные», дочери Седжуика получают не больше, а желательно меньше, чем Айви.

В результате сестры вовсю соперничали друг с другом, стремясь завоевать расположение отца. Это, в свою очередь, не способствовало установлению дружеских взаимоотношений между девочками.

«Насколько же разные у нас жизни», – думала Аманда, в то время как такси проносилось по туннелю Мидтауна в направлении нью-йоркского района Куинс, в котором жила Аманда. Оливия – красивая, стильная и очень обеспеченная – такая же эффектная, как и ее работа. Айви – приведя в смятение свою надменную мамашу – выбрала службу в полиции в маленьком городке штата Нью-Джерси. Она тоже была красива, но в отличие от Оливии несколько иной красотой. Земная и естественная Айви золоту и нежнейшему кашемиру, которые так любила Оливия, предпочитала джинсы и простые свитера.

И была Аманда, которая с трудом сводила концы с концами, но ее сынишка Томми стоил той душевной боли, которую причинил Аманде его отец. Если бы Аманда позволила себе задуматься над этим, то осознание параллели между ее собственным положением и любовной связью матери и Уильяма Седжуика много лет назад могло оказаться весьма мучительным.

Мучительным было и отсутствие интереса семьи, которая, похоже, не хотела поддерживать отношения с Амандой, но ее настолько переполняло чувство материнства, что она ни в коей мере не ощущала себя одинокой.

«У меня есть сын. У меня есть настоящие друзья. У меня есть крыша над головой, – не уставала повторять себе Аманда. – Да, у меня останется крыша над головой, если мне удастся убедить Анну Пилсби не увольнять меня», – поправилась она, когда машину тряхнуло на какой-то выбоине.

Врач осмотрел мальчика, и его оставили на ночь для наблюдения. Томми стало лучше, но все же это была четвертая инфекция за год.

Аманда смотрела на сына, который теперь безмятежно спал в своей кроватке, стоявшей у стены в ее спальне. Томми завозился и подложил крошечный кулачок под щеку. Сердце сжалось у нее в груди.

– Я люблю тебя, мой сладкий, – прошептала она. – Я так сильно тебя люблю.

На полу, на голубом коврике, прислонившись к кроватке, стоял голубой жираф, который прислала Айви, рядом с ним сидел медвежонок – подарок Оливии. Вид этих мягких игрушек заставил Аманду почувствовать себя почти счастливой. Когда она смотрела на жирафа и медвежонка, ей начинало казаться, что Томми все-таки небезразличен ее сестрам, что они хотели познакомиться с ним, хотели относиться к нему как к племяннику.

Аманда склонилась над кроваткой Томми и поцеловала его лобик, который теперь уже стал прохладнее. Он все еще дышал с присвистом, но, по крайней мере, его кашель звучал не так ужасно. Аманда наблюдала, как поднимается и опускается его маленькая грудь в сине-белой пижаме.

Аманда посмотрела на часы. Была почти половина девятого. По пятницам Анна работала до девяти. Возможно, если сейчас она позвонит своей начальнице, и будет умолять – да, именно умолять ее – позволить вернуться на работу, это подействует. В отеле сейчас горячий сезон, и, возможно, Анну больше устроит, чтобы Аманда завтра вышла на работу, это было проще, чем обучать нового сотрудника.

Аманда взяла трубку и набрала номер. Служащая в приемной соединила ее с Анной.

– Отель «Метрополитен», говорит менеджер Анна Пилсби.

Аманда сделала глубокий вдох:

– Анна, это Аманда Седжуик. Я хотела извиниться за то, что произошло вчера. Я понимаю, как важно для тебя знать, что ты можешь положиться на своих подчиненных, и я хочу сказать, что больше подобное не повторится, поверь, я сделаю все возможное.

Это было правдой, сейчас Аманда была готова поступиться чем угодно. Летти, ее соседка, которая сидела с Томми, страшно переживала, что Аманду уволили.

– Я чувствую себя ужасно виноватой, – сказала Летти. – Мне нужно было просто отвезти Томми в больницу и не беспокоить тебя. По сути, от твоего приезда ничего не зависело.

Зависело, еще как зависело. Увидев мать, Томми перестал плакать и затих в ее объятиях. Если бы у него была простуда или небольшой жар, Аманда осталась бы на работе, но температура под сорок и обезвоживание ставили его жизнь под угрозу. И, кроме того, у самой Летти дети школьного возраста, и было бы совсем плохо, если бы Летти принесла домой инфекцию.

Аманда заверила подругу, что постарается договориться с начальницей или, в крайнем случае, найдет работу с более гибким графиком, которая даст возможность оплачивать квартиру. Хотя найти такую будет очень непросто.

«Пожалуйста, постарайся меня понять, – мысленно молила Аманда в телефонную трубку. – Мне нужно страховое пособие, мне нужна положенная мне неделя отпуска».

– Мне жаль, Аманда, – ответила Анна голосом, не выражающим абсолютно никаких эмоций. – Но я уже взяла человека на твое место. Пожалуйста, освободи шкафчик в течение недели, или твои вещи выбросят. Можешь получить свой последний чек, в итоговую сумму включены отпускные, за вычетом тех дней, когда ты брала отгулы. В отделе кадров тебе скажут, как продлить медицинскую страховку. Всего хорошего.

Аманда услышала щелчок, затем гудок и только через некоторое время положила трубку. Она уставилась в потолок, в уме прикидывая, сколько у нее вычтут за те четыре дня, когда она отпрашивалась с работы. Оставался только один день из положенной ей недели отпуска. Ну что ж, даже причитающихся денег хватит на оплату счета за электроэнергию и на несколько небольших рождественских подарков.

«Я справлюсь. Я смогу выкрутиться. Если я смогла ухаживать за мамой, которая была на последней стадии рака, то все остальное я преодолею».

Это было трудно. И все же тогда ее мать была жива, и ее теплая рука могла держать руку Аманды. Мать болела больше двух лет, и Аманде пришлось, отучившись только три семестра, бросить Городской колледж, чтобы заботиться о матери и работать полный рабочий день. Оставаться подолгу на одном месте у нее никак не получалось, потому что ей постоянно приходилось подстраиваться под меняющийся график лечения матери. Когда-то она хотела стать медсестрой, но предъявляемые на тот момент требования Аманде не подходили. Потом мать проиграла свою битву, а чуть позже Аманда забеременела. Живя абсолютно самостоятельно, она не могла себе позволить вернуться в колледж, чтобы получить какую-либо профессию.

Зазвонил телефон. Аманда поспешно вскочила и схватила трубку, надеясь, что звонит Анна. Может быть, она все-таки не хочет прослыть новой миссис Скрудж?

– Аманда Седжуик? – спросил незнакомый мужской голос.

– Да, это я.

– Меня зовут Джордж Харрис. Я поверенный фирмы «Харрис, Пинкер и Свифт».

Неужели Анна подала на нее в суд за то, что Аманда плохо выполняла свои обязанности?

– Мы представляем вашего отца, Уильяма Седжуика, – продолжал мужчина. – Примите соболезнования в связи со смертью вашего отца и простите за беспокойство в столь неподходящий момент, мисс Седжуик, но мне необходимо сообщить вам, что чтение завещания назначено на...

Аманда вздохнула.

– Извините, – прервала она, – о каком завещании вы говорите?

– Речь идет о завещании вашего отца, – пояснил мистер Харрис.

– О завещании моего отца? Ничего не понимаю, – ответила Аманда.

В трубке повисло тяжелое молчание.

– Мисс Седжуик, – продолжил мужчина. – Мне очень жаль. Я думал, вызнаете, что Уильям... ваш отец... скончался.

Аманда сжала телефонную трубку: – Мой отец мертв?

– К несчастью, это так, – ответил мистер Харрис. – Он умер прошлой ночью. Несколько месяцев назад у него обнаружили последнюю стадию рака... Он не хотел, чтобы кто-либо знал об этом. Мне очень жаль.

Аманда выронила телефонную трубку.

– Мисс Седжуик?

Она подняла трубку и приложила ее к уху, но слышала лишь биение собственного сердца. Отец мертв. Отец скончался.

Томми никогда не сможет с ним познакомиться. У нее на глазах выступили слезы.

– Я слушаю.

– Мисс Седжуик, у вас есть под рукой бумага и ручка? Запишите, пожалуйста, наш адрес, дату и время чтения завещания.

Аманда взяла блокнот и ручку с тумбочки и записала все, что сказал ей юрист. Он еще раз выразил свои соболезнования, и в телефонной трубке вновь послышались короткие гудки.

Она посмотрела на запись – восточная часть Мидтауна на Манхэттене. Пожалуй, не стоило, и записывать этот адрес.

Она ни за что не пойдет на чтение завещания.