Завтра…

Церковь была полна людей. На алтаре и между рядами висели венки из белых роз. Проход, где проследуют молодожены, был драпирован белыми атласными лентами. Красная ковровая дорожка была усыпана лепестками роз. Звучала музыка — причем играли не на органе, а на рояле, — и эти звуки, смешиваясь с дивными ароматами, создавали непередаваемое настроение праздничного ожидания. По обе стороны алтаря, как чуткие часовые, стояли канделябры. В каждом — по семь шелковистых на вид свечей. Аромат ванили и мускуса плыл вверх, чтобы соединиться с запахом роз.

На всем лежала тень какого-то чувственного восторга. Элегантно одетая публика прекрасно вписывалась в интерьер, где на заднем плане доминировали алые бархатные портьеры с роскошным золотым окаймлением — подарок церкви от родителей жениха. Для самой церкви, которая, по-видимому, гордилась своим простым убранством — стены, обшитые белыми досками, и голые, хотя и добротно отполированные вишневые скамьи, — эта толика экстравагантности казалась чем-то вроде сахарной глазури на пирожном. Это уж Мэрилин Тэлбот постаралась. Любви к викторианской сдержанности она никогда не испытывала, поэтому любой шанс показать свое богатство она приветствовала всем сердцем.

На Эйприл было бледно-голубое платье. Этот цвет все приглашенные сочли очень идущим к ее серо-голубым глазам. Она шла перед матерью, и на ее губах играла мягкая улыбка. Как будто она знала какой-то милый секрет. Впрочем, так ведь оно на самом деле и было. Сегодня день ее рождения. Она настояла, чтобы свадьба, эта последняя точка, поставленная в истории любви ее родителей, состоялась именно в этот день.

Она шла и улыбалась, и все улыбались ей в ответ. Мэрилин Тэлбот, которой еще предстояло узнать, что Эйприл ее внучка, от торжественности происходящего, кажется, лишилась дара речи. Ее подбородок слегка дрожал. Достав из сумочки носовой платок, она промокнула глаза. Ее супруг скользнул по ней взглядом, но на этот раз не было в этом взгляде ни высокомерности, ни снисходительности. И он сделал то, что, по-видимому, не делал очень и очень давно, а может быть, и вообще никогда. Филипп Тэлбот-старший взял жену за руку. Они с тихой радостью наблюдали, как Эйприл поднимается по ступеням к алтарю и поворачивается, чтобы встретить Джейка и Кейт.

Джейк был в черном смокинге и белоснежной рубашке. Рядом стоял его брат Филипп. Тот выглядел сейчас ненамного старше, правда, заметно круглее. В последнее время он стал очень сдержан и вел себя на редкость скромно, чего никогда за ним прежде не замечалось. О том, что Эйприл — дочка Джейка, он знал. Причем сказала ему об этом сама Эйприл. И он вдруг почувствовал себя неразрывно связанным с ними семейными узами — с Джейком, Кейт и Эйприл. Глядя на свою невестку, Филипп думал, что пришла пора и ему завести семью. Главное — найти женщину, ту самую, единственную. И сейчас ему казалось, что он обязательно ее найдет. Ему очень хотелось полюбить.

Кейт двигалась как во сне. Церковь была та же самая. И погода стояла примерно такая же: холодно и ветрено, и все время угрожал пойти дождь. Сверкала молния, и гремел гром. И платье на ней было то же самое. Кейт вытащила его из шкафа, где оно провисело все эти годы. Его, конечно, подправили, и вот теперь в танцующем, подрагивающем свете свечей жемчужинки посверкивали, как и восемнадцать лет назад.

Но самое главное, что и мужчина рядом был тот же самый. Джекоб Тэлбот. Ее возлюбленный, который сейчас станет ее мужем.

В горле запершило. Кейт моргнула, чтобы смахнуть непрошеные слезы. Хорошо хоть под белой вуалью не видно. Когда она приблизилась к алтарю, Джейк взял ее за руку.

Их приветствовал молодой священник. Кейт чувствовала, как внутри нее перекатывается маленькая мягкая волна. Это там, в ее чреве, начинал свои движения малыш.

— Я люблю тебя, — произнесла Кейт одними губами, обращаясь к человеку, стоящему рядом.

Он широко улыбнулся. Своей фирменной улыбкой.

— А я люблю тебя еще больше, — ответил он тоже одними губами.

Пламя свечей трепетало и подрагивало. Кейт показалось, что это те же самые свечи, что они до сих пор помнят их первое «венчание» и вот сейчас, наконец дождавшись главного, радостно кивают им со всех сторон.