В субботу утром Джинни пошла помогать Люси Ивз в последних сборах. Люси показала ей крепкий костыль, который сделал ей Стив, чтобы женщина меньше утруждала больную ногу. И Люси рассказала Джинни, что Стив предлагал освободить ее от походов, но она сама отказалась от этого. Значит, он способен проявлять сочувствие, думала Джинни, и сердце ее было полно раскаяния. Очевидно, он скрывает хорошие черты своего характера и добрые поступки, а она-то обрушилась на него, когда Люси перетрудила больную ногу! Закончив с Люси домашние дела, Джинни решила разыскать Стива, чтобы извиниться перед ним.

— Стив, я так виновата! Простите за то, что я вам сказала вчера на дороге. Теперь я знаю, как вы старались помочь Люси. Простите меня, я была взвинчена бессонницей и вела себя просто ужасно. Больше этого никогда не будет, Стив…

— О чем тут говорить, мисс Эвери? Мой долг — помогать каждому. Миссис Ивз нуждается в помощи, и я ей помогаю.

— Нет, вы неправильно оцениваете свои поступки. Вы были добры к Люси, заботились о ней. Вы считаете себя холодным и бессердечным, но вы сами себя не знаете. Я понимаю, что вы много страдали, но можно забыть о прошлом и начать новую жизнь…

— С вашей помощью, мисс Эвери? Жизнь, осененную вашим милосердием и жертвенностью?

Слезы обиды заблестели в ее светло-карих глазах; она сказала звенящим голосом:

— Я знаю, вам трудно принять слова благодарности, но я говорю их искренне.

— Не обманывайтесь, не воображайте меня благородным героем. Повторяю вам: заботиться о людях, которых я опекаю, — моя обязанность, моя работа. Нежное сердце здесь ни при чем. Вы можете быть мягкосердечной, я — нет. Я объяснил вам, что я за человек, и вы должны мне поверить.

Джинни задумчиво качнула головкой:

— Должно быть, вы считаете, что доброта и сострадание — непростительные слабости, но вы ошибаетесь. И в вашем сердце они есть… иначе вы не пощадили бы меня тогда, в фургоне…

Глядя в ее доверчивые глаза и милое лицо, он не сразу нашелся, как ей солгать:

— Ничего такого нет в моем сердце. Я… пощадил вас, потому что в противном случае мог бы лишиться работы.

— Может быть, вы себя в этом уверили, но я знаю, что это не так.

Он гневно посмотрел на нее:

— Не так! А как же, по-вашему?

— Я думаю, что вы чувствуете то же, что я, но боитесь признать это, — смело ответила Джинни.

Глаза Стива сузились и сердито заблестели, но он не спросил ее, о каких чувствах она говорит, а выпалил:

— По-вашему, я трус? Слабак?

— Только в отношении чувств, — объяснила она. — Вы отважны и не боитесь рисковать своей жизнью, но в сфере чувств вы панически боитесь и избегаете малейшего риска, легчайшей раны. А ведь эти раны исцелимы — их лечит время или новые чувства.

— Бывают неисцелимые раны, Анна.

— Ваши раны не заживают, потому что вы раздираете их, не лечите их и не принимаете помощи тех, кто помог бы излечить их.

Он уже не в силах был продолжать этот бесцельный разговор.

— Вы не прожили такой жизни, которая стала моим уделом, поэтому вы не можете понять меня. Советовать легко. Если бы даже у меня возникли какие-то чувства — что бы вы под этим ни подразумевали, — это ничего бы не изменило. Я — одиночка. И останусь одиночкой.

У Джинни возникло чувство, что она старается напрасно и не добьется своего. Но, может быть, будет еще хуже, если она своего добьется? Если пробудит в нем чувства, которые заставят страдать их обоих.

— Вы — не единственный, кто испытал страдания, — сказала она. — Многие испытали потери.

Что-то в ее голосе и выражении лица задело и тронуло его, но он колко заметил:

— Какие же это страдания могла испытать такая леди, как вы?

Глаза Джинни наполнились слезами.

— Я не могу вам об этом рассказать…

— Вас дразнили девицы-янки в пансионе, и вы скучали вдали от родного дома… Это — не страдания, Анна.

— Нет, совсем другое. Да, по общему мнению, я росла как изнеженная барышня. Но никто ведь не знает… — Джинни опустила ресницы и замолчала. Об этом нельзя говорить. Ей хотелось зарыдать, но она взяла себя в руки и сказала Стиву:

— Не надо об этом. Я пришла поблагодарить вас, а не обременять своими горестями. У вас забот и без меня хватает. Да мы и слишком чужие друг другу, чтобы я могла вам довериться. Увидимся позже, мистер Карр.

Стив понял, что еще раз глубоко ранил ее и попытался снова навести мосты. Не из сочувствия к ней, уверял он себя, а в интересах своей миссии, для проверки подозрений относительно Чарльза Эвери.

— Анна! Хотите что-нибудь передать отцу? Я еду в город за припасами.

— Спасибо, Стив, ничего не надо.

— До свидания, скоро увидимся. — Он приподнял шляпу, кивнул ей и ушел.

В чем дело, Стив Карр, откуда вдруг такая заботливость? Что-то в тоне Става насторожило Анну. Наверное, он хочет посмотреть, в какой обстановке я жила в городе. Все-таки он — человек «себе на уме». Зачем ему нужно попасть в дом, где живет Чарльз Эвери?

Джинни тряхнула головкой — не стоит об этом думать. Увидев Руби Андерсон, она предложила присмотреть за ее детьми, пока та будет готовить и стирать; Руби охотно согласилась.

— Спасибо, Анна, это будет очень кстати. Дети остались одни, Джордж поехал в город вместе со Стивом Карром.

Через час Джинни терла и полоскала в реке свою одежду, выкладывая ее потом на расстеленную на берегу чистую простыню. Гладить в дороге будет невозможно, и Джинни заранее огорчалась, представляя себе, какой вид примут ее одежки.

Услышав отдаленный выстрел, она вздрогнула, но сразу вспомнила, что это мужчины охотятся невдалеке. Слава Богу, за всю стоянку не было ни одного нападения на лагерь. Может быть, и в дороге будет спокойно.

Стив сидел, прислонившись к дереву, на своей стоянке в лагере. Он только что приехал из города и не заметил ничего подозрительного в поведении людей, сопровождавших его, — все они неотлучно следовали за ним. Значит, драгоценности уже были укрыты в чьем-то фургоне либо вблизи лагеря… Либо их привезет Чарльз Эвери, который возвращается в лагерь Последним, может быть, именно с целью доставить бриллианты на место прямо накануне отъезда. В городе Стив зашел к сестре Чарльза Эвери, якобы для того, чтобы сообщить ему время отъезда. Ему открыла дверь приветливая пожилая женщина, которая передала ему для Анны еду и большой теплый платок.

Жилище показалось Стиву чистым и уютным. Убранство дома свидетельствовало о достатке, но не о богатстве. А ведь Чарльз Эвери должен был располагать большими средствами, чтобы отправить Анну в частный пансион на Севере. Впрочем, это же был дом его сестры — собственный дом он продал, чтобы снарядиться в путешествие, и, очевидно, продал со всей мебелью, которая должна была быть богаче, чем скромная обстановка бордингхауса Марты Эвери. Да, если бы Стив мог побывать в проданном Чарльзом доме, он составил бы себе более полное представление об Эвери. И все-таки Чарльз кажется ему наиболее сомнительным лицом из пятерки подозреваемых.

Стив подошел к Анне, когда она развешивала выстиранную одежду. Она встретила его улыбкой:

— Прямо не верится, что мы завтра наконец отправляемся…

— А вы хотите поскорее прибыть на место?

— Да, очень, — задумчиво ответила Джинни поглядела поверх веревки, надеясь увидеть Чарльза Эвери, который уже должен был вернуться из города. — Сгораю от нетерпения.

— Лучше спокойно наслаждайтесь дорогой. По прибытии вас ждет очень тяжелый труд. Ваша тетя прислала вам кое-что — я положил в вашем фургоне.

Она опустила руки с зажатой в них мокрой сорочкой и живо повернулась к нему:

— Вы ее видели?

— Да, я зашел сказать вашему отцу, что мы завтра отправляемся. Его не было, и я попросил вашу тетю передать ему.

— Боже мой, неужели он узнал в городе, что дочь Чарльза Эвери умерла и что я — самозванка? Нет, если бы он узнал, то вел бы себя с ней по-иному.

— Благодарю вас, мистер Карр, вы очень любезны, — спокойно сказала Джинни, продолжая развешивать постиранные вещи.

Стив заметил, как она встревожилась, когда он сказал, что заходил в дом Эвери. Почему бы это? Может быть, она стеснялась скромной обстановки бордингхауса Марты, ведь в лагере все сочли ее за богатую барышню, и не хотела, чтобы узнали о действительном положении дел Эвери? Правда, Стив не был уверен, что Чарльз Эвери разорился во время войны…

— Что это, мистер Карр? — спросил один из сынишек Элли Девис, протягивая ему нож. Мальчик вытащил его из-за голенища сапога задумавшегося Стива.

Стив мгновенным движением выхватил нож у ребенка:

— Нельзя, это опасная штука! Никогда не трогай ни ножей, ни ружей, малыш.

— Не буду, мистер Карр!

Мальчик убежал играть с остальными детьми, а Джинни, поглядев на Стива, сжимающего в руке нож, заметила, что он порезал ладонь.

— У вас кровь идет. Дайте, я посмотрю, — сказала она.

— А, пустяки… — ответил Стив. — Не беспокойтесь.

— Я перевяжу, мне это совсем нетрудно.

— Я привык обходиться без чужой помощи.

— А почему не разрешить, чтобы вам помогли? Люди помогают друг другу и нуждаются в помощи и заботе. А вы тоже человек — вот, кровь течет. Не думайте, что можно всегда быть сильным и неуязвимым. Разве чужая помощь — это обидно или унизительно? Вовсе нет!

Она взяла его за запястье и заставила войти в фургон.

— Сядьте, и я перевяжу вам руку. Сейчас достану свою аптечку.

Стив сел на снятую дверную створку фургона, скрестив ноги, и смотрел, как она достает из ящичка бинт и наливает воды в тазик.

Она осторожно смыла кровь, выступившую из пореза, но кровь продолжала течь тонкой струйкой.

— Ничего, порез неглубокий, сейчас промою джином и завяжу. — Он не вздрогнул, когда она залила порез жгучей жидкостью. Она забинтовала ладонь, укрепила повязку и сказала: — Все. Завтра посмотрим, как заживет, и я сменю повязку.

— Спасибо, доктор Эвери! — сказал он с улыбкой.

Джинни тоже улыбнулась и заметила:

— Вот видите, для разнообразия можно и принять чужую помощь. Ведь вы же все время помогаете другим!

— Пожалуй, что так, — медленно сказал Стив. Она еще не отпустила его руки, и его раненая кисть лежала в ее нежной ладони, сложенной чашечкой. Это было так приятно… Он встал и показал Джинни на сверток: — Вот, я положил здесь посылку от вашей тети.

Оставшись одна, Джинни вылила порозовевшую воду из тазика и положила на место аптечку. Как странно, он послушался ее, несмотря на то, что она говорила тоном приказа. Позволил взять себя за руку. Она чувствовала, что с каждым часом, проведенным рядом с ним, все больше желает, чтобы он навсегда вошел в ее жизнь…

Серебряный серпик месяца слабо освещал лагерь, здесь и там светились и дымились костры. Легкий ветерок шевелил ветви деревьев и травинки на земле, еще не высохшей после двухдневного дождя. Квакали лягушки, тихо стрекотали цикады, изредка раздавался крик ночной птицы. Из освещенных фонарями фургонов и от костров доносились смех и голоса — все позволили себе немного расслабиться и передохнуть перед сборами в дорогу.

Джинни выскользнула из фургона и вступила в тень под деревьями. Мгновенно перед ней возник Стив.

— О, — сказала она удивленно, — вы здесь! Не беспокойтесь, босс, я не собиралась отходить от лагеря. Хочу только постоять здесь… Я люблю ночь, ее звуки и ее тишину.

— На Западе вы не будете в безопасности Даже вблизи от лагеря и часовых. Бандит может подкрасться совершенно бесшумно, похитить или убить вас. Вы и вскрикнуть не успеете.

— Тогда хорошо, что вы здесь. Расскажите мне… вы воевали с индейцами?

— И да, и нет.

— Как это?

— Я воевал с индейцами, и у меня были друзья среди индейцев.

— Друзья? — удивленно повторила она.

— Да, Анна. Хотя я нечасто завожу друзей.

— Вы все время меня удивляете и ставите в тупик, Стив Карр. Кто же они были?

— Да никто особенно, вряд ли вам будет интересно, если я буду рассказывать о них… — Стив поспешил отвлечь внимание Анны, опасаясь, что может о чем-нибудь проговориться и повредить своей миссии. Но она продолжала расспросы.

— Откуда вы? Где вы живете?

— Я — с Запада, поэтому странник по характеру. Еду куда захочу и не живу подолгу в одном месте.

— У вас нет дома? Вы все время путешествуете?

— Да, я предпочитаю такой образ жизни.

— Ходили ли вы в школу?

— Что?

— Мне кажется, что вы получили образование…

— Вас это удивляет? Ведь я для вас ковбой, бродяга?

— Ничто в вас меня не удивит. Я поняла, что вы — человек-загадка.

— Моя мать.

Она все-таки не могла скрыть изумления.

— Что?

— Моя мать меня учила и воспитывала. Научила меня и правилам приличия.

— Что-то не верится. Вы бываете так резки с людьми, должно быть, оттого что жизнь была резка с вами.

— Напрасно вы так думаете, Анна, мне моя жизнь нравится. Я справляюсь со своим делом и доволен этим.

— Работали ли вы проводником у частных лиц?

Он насторожился. Какой-то намек на разгадку?

— Зачем вам это знать?

— Ответьте на вопрос, разве он такой уж странный?

— Ну, работал и соглашусь снова работать, если предложат, за хорошие деньги, конечно.

Джинни, получив ответ, переменила тему:

— Вы мне говорили, мистер Карр, что не хотите сближаться с людьми, держите их на расстоянии, чтобы они не уязвили вас чем-нибудь и не причинили вам ущерба. Какой ущерб могу причинить вам я?

— Сами знаете, Анна.

— Я догадываюсь, но не уверена. Волную ли я вас так же, как вы волнуете меня? Почему вы меня отталкиваете — потому что я вам не нравлюсь или из-за Кэтти? — Имя невольно соскользнуло с ее губ.

— Миссис Кинг? Ах да, все, конечно, заметили, и это мне неприятно, но я с ней разобрался. Вчера она подстерегла меня в лесу и, надеюсь, запомнит мою отповедь. Я рад, что эта кошечка не смогла запустит в меня свои коготки. Не люблю хищниц.

— Наверное, многие женщины гонялись за вами в дороге?

— Были такие.

— И вы их всех оттолкнули?

— Ну и любопытный же у вас нос, Анна Эвери! А если я спрошу о ваших любовных делах?

— У меня их нет и не было.

— Как тут поверит — вы такая красивая девушка!

— Да, за мной ухаживали. Но до сих пор я не встречала человека, которого хотела бы узнать ближе.

— До сих пор? — повторил он, ставя ей ловушку, но в то же время боясь развивать опасную тему.

Джинни посмотрела на Стива своим самым прямым и честным взглядом:

— До сих пор, пока не встретила вас.

— Вот как, меня вы хотели бы узнать поближе? Почему?

— Потому что вы интересный, сложный, привлекательный. Потому что вы мне нравитесь. Потому что мы могли бы стать добрыми друзьями. Я говорю слишком смело для леди?

— Да, с такой прямотой леди не говорят.

— Вы боитесь меня, потому что я — леди?

— Леди доставляют мужчинам затруднения и неприятности.

— Как это?

— Вы сами назвали причины, когда обругали меня вчера. А главное, леди желают от меня того, что я не мшу им дать.

— Почему не можете? Разве дружба — такая ужасная вещь?

Стив сжал ее лицо в своих ладонях, заглянул ей в глаза и спросил:

— Вы уверены, что хотите только дружбы, Анна Эвери?

— Я сама не знаю… Честно говоря, не знаю, Стив.

— Зато я знаю, Анна. Мы оба хотим большего, но это невозможно.

— Почему?

— Я не гожусь в мужья. Найдете подходящего парня в Техасе.

— Вы сами мне говорили: «Советы легко давать, трудно выполнить». Я не собираюсь искать мужа в Техасе, и вас не завлекаю в мужья.

— Но вы же не того сорта, чтобы завести с вами легкую интрижку…

— Я… — пробормотала она, обрадованная его словами и тем, как он с запинкой их выговорил.

Но прежде, чем она докончила фразу, он порывисто привлек ее к себе и поцеловал, проникая языком в ее рот. Он прижимал ее все крепче, она чувствовала сухой жар его крепкого тела. Он почувствовал, что она дрожит в его объятиях и отвечает на его поцелуй. Она такая горячая и нежная, так льнула к нему. Он мог взять ее до конца, научить любви… но что дальше? Она уступит ему, привяжется и будет отвлекать его от трудной миссии. Она может стать требовательной и капризной… А может быть, она уступит ему, чтобы отвлечь его внимание от преступных дел отца…

Поцелуи Стива воспламенили Джинни, в ее теле заструились удивительные могучие токи, и она знала, что имя им — Желание и Страсть. Она хотела отдаться им… Но, может быть, они опасны, враждебны, и, уступив им, она окажется в плену, в рабстве. Она отвечала на поцелуи и ласки, но рассудок контролировал страсть… когда желание овладело ею с такой силой, что отозвалось в ее теле острой болью, она прервала наваждение, оттолкнув от себя Стива.

— Стив… Я не могу…

— Я знаю, Анна… Что и требовалось доказать. Я вас убедил?

Джинни смотрела в его лицо и не хотела верить. Значит, он провел урок соблазна… чтобы доказать ей, что поддаваться соблазну они оба не должны? Но он так же пылал страстью, как и она, Джинни это чувствовала! Значит, он лжет.

— Я не могу здесь… сейчас… Но я хочу вас, Стив!

— Желать чего-нибудь — это одно, а совершить опрометчивый поступок — совсем иное. Запомните это, Анна Эвери, и больше не имейте дела с такими мужчинами, как я.

Анна знача, что он мог бы настоять на своем и лишить ее невинности. Но он и не думал похваляться этим перед ней. Нет, он действительно удивительный человек.

— Я неопытна, Стив, потому и опрометчива. Вам легче владеть собою.

— Нет, потому что вы — великий соблазн, Анна. Не очень-то полагайтесь на меня, я опасен и могу обмануть вашу доверчивость. — Стив чувствовал, что страстно желает ее и в то же время хочет найти в себе силы отпустить ее.

Джинни не могла понять, что значат слова Стива: открытый вызов или честное предупреждение.

— Разве мы не можем стать друзьями и сближаться постепенно?

— Нет, Анна, не хочу обманывать вас — не можем. Я пытался, но безуспешно.

— Значит, я должна последовать за вами на свой собственный риск, этого вы хотите?

— Нет, я не хочу этого, Анна. Поймите, что вы могли бы завладеть мною на время, но только на время. В этом я уверен. Вы женщина, которая хочет от мужчины большего, и вы будете страдать, если пойдете за мной.

— Значит, вы отталкиваете меня, чтобы оберечь мои чувства?

— Может быть. Но я знаю, что безумие — вскочить на коня, которого ты не сможешь укротить.

— Я думаю, что вы укротите любого коня. А скажите, мужчина может бросить хорошего коня, которого он укротил и на котором поставил свое клеймо?

— Да, он отпускает его на волю.

— И он не сожалеет о том, кто носит его клеймо?

— До сих пор я не сожалел…

— Но, может быть, со мной будет иначе?

— Может быть…

— Но принять на себя обязательство вы не хотите?

Стив смотрел в ее лицо горящим взглядом. Может быть, она умнее, смелее и прямодушнее других женщин, и он должен поверить ей? Или она хитра и завлекает его, чтобы помочь своему отцу, если тот преступник и член клана? Если Анна — его пособница, то она и сама верит в дело клана, как многие южане, что потерпели ущерб от янки, ненавидят и ищут путей к отмщению… В таком случае она и ее отец хотят завлечь его и сделать своим сообщником. Тогда единственный выход — сделать вид, что Анна добилась своего, уступить соблазну… и посмотреть, что будет дальше. Если он ошибся, и Анна будет страдать от его уловки… Что ж, тогда он и подумает, что делать. А пока выход один. Он должен припугнуть ее и убедить в том, что не поддастся ни на какие уловки, и она отступит.

— Ну что же, я буду говорить откровенно, без оговорок. Пусть это будет вам ясно как день! Проклятье, я люблю вас, и вы будете моя! Двойное проклятье, я хочу вас и возьму вас! Возьму при первом удобном случае, черт побери, и буду брать столько раз, сколько захочу! И я брошу вас, когда захочу! Запомните это, Анна Эвери, так и будет, не сомневайтесь!

Джинни с приоткрытым от изумления ртом смотрела вслед Стиву, Он признался, что любит ее и желает ее! Но он оставит ее… Сможет ли она изменить его? Изменить, заставить забыть прошлое, которое ожесточило его… Если она сможет это сделать, то она добьется своего. Он примет ее любовь, она завоюет его, выйдет за него замуж, у них будут дети… и они будут жить с ее отцом в Колорадо…

После завтрака и уборки Джинни под надзором Элли доила корову — она уже почти освоила эту работу.

Потом все собрались под деревьями для воскресной службы: читали Библию и пели псалом «Господен День» в ознаменование завтрашнего дня отправления в путь.

Потом женщины отправились в свой четырехмильный поход. За детьми в это время присматривали мужчины.

После них мужчины тоже прошли свои четыре мили, чтобы быть в хорошей форме для дороги. Оставшаяся часть дня предоставлялась для сборов и отдыха.

В лагерь прибыли два фургона с зерном; Стив встретил их возчиков, Холлистера и Брента, и поговорил с ними.

После полдника Джинни и другие женщины пошли на реку искупаться и вымыть волосы перед долгой пыльной дорогой. Джинни распускала косу, думая о встрече со Стивом прошлой ночью. Сегодня он держался с ней отстраненно, и это беспокоило ее. Она не могла решить, кого же он охраняет от беды: ее, себя или их обоих? Поймет ли она его? Добьется ли она его? Пусть бы он хоть не избегал встреч, не сторонился…

Не торопись, Джинни, одернула она себя. Ты только об этом и думаешь, а ведь у тебя много серьезных проблем. Ты его мало знаешь и не можешь открыть ему свои тайны или позволить, чтобы он сам о чем-то догадался… Если он узнает о твоем обмане, он еще меньше будет доверять людям. Он сочтет тебя такой же, как все, или хуже других…

Чарльз Эвери приехал из города, когда Джинни была на реке. Стив подошел к нему, когда тот прикреплял к фургону клетки с цыплятами.

— Рад видеть вас, — сказал он.

Чарльз ответил с улыбкой:

— Сестра передала мне, что вы заходили, спасибо; хотя я и так собирался сегодня приехать. Я жил в городе, чтобы Анна во время обучения была одна, а то привыкла к отцовской помощи и заботе. Как она справилась, все в порядке?

Стив отметил неувязку в словах Чарльза Эвери: как могла Анна привыкнуть к отцовской помощи и заботе, если она до недавних дней шесть лет жила в пансионе?

— Никаких проблем, — ответил он. — Обучение трудно дается всем женщинам, но мисс Эвери держалась молодцом. Вы можете гордиться ею.

Эвери обрадованно подхватил:

— Да, она умница, и ловкая: всему может научиться, если захочет. В пансионе у нее были прекрасные отметки. Там даже считали, что она может стать учительницей, но Анна предпочла вернуться ко мне. Она не боится трудностей, ей все по плечу.

— Вот как? — заметил проводник, поощряя разговорчивость Чарльза Эвери и надеясь, что тот случайно проговорится о чем-нибудь важном для Стива.

Чарльз продолжал нахваливать Джинни, которой искренне желал добра; кроме того, если она сойдется с молодым человеком, его можно будет использовать: Чарльзу понадобится его покровительство и помощь.

— Да, — возразил Стив, — она неглупа и ловка, но временами на нее нападает рассеянность.

— Она мне говорила, что вы бранили ее.

Стив промолчал и не извинился перед Эвери за то, что бранил его дочь, но тот продолжил разговор об Анне:

— Я говорил ей, что вы правы, и она дала слово быть внимательной, а она держит свое слово. — Чарльз помолчал, потом сказал доверительно: — Ее можно понять: расскажу вам по секрету, что в ее жизни только что случилось большое горе — она потеряла лучшую подругу. Та скончалась на ее руках. Поэтому я не сразу взял Анну в лагерь — решил, что, живя уединенно, с моей сестрой, она скорее оправится от потери. Только, пожалуйста, не давайте ей понять, что я вам рассказал об этом. Она гордая девушка. Мы были в разлуке шесть лет, и за эти годы она потеряла дом, любимые вещи, война разрушила все, что она помнила и любила. На Западе она придет в себя — поможет перемена жизни, новая обстановка, но пока ей трудно. Теперь вы понимаете?

Помогая Чарльзу устанавливать клетки с цыплятами, Стив медленно кивнул. Да, он мог это понять — он сам испытал потерю лучшего друга и родного дома, испытал и еще многое. Теперь он понимал, почему Анна плакала ночью в фургоне, понимал и печальную задумчивость, которая внезапно охватывала ее. Он сожалел о своих подозрениях, о резкости в обращении с Анной, такой ранимой. Удивительно, что она не возненавидела его. Если бы она ему доверилась, рассказала о себе! Теперь он вспомнил, что она пыталась, но это был смутный намек, и он ее не понял.

Потеряла лучшую подругу. Но подруга умерла, а его лучший друг был убит, а потом… Не надо вспоминать — он отомстил за все, хладнокровный убийца наказан. Теперь он не должен отвлекаться на воспоминания, пока не выполнит свою задачу. Он…

— Спасибо, Стив, мы с вами хорошо укрепили эти корзины, — сказал Чарльз Эвери. — Вы обещаете мне не говорить Анне, что я вам рассказал о ней?

— Слово чести, сэр!

— Это самое ценное, что человек имеет и может дать другому.

— Да, но мы, южане, и это потеряли. Мы клялись сохранить свои дома, семьи, друзей, имущество — и не могли сдержать свои клятвы.

— Да, важнее всего сохранить свою гордость. Янки не позволили нам этого — они унизили нас, растоптали в нас чувство собственного достоинства.

Стив слушал внимательно, не упуская ни слова.

— Но я не вижу, сэр, что можно сделать, пока они не будут вести себя иначе.

— Боюсь, что вы правы, Стив, но это чувство унижения у меня словно кость в горле!

— Я тоже так чувствую, сэр, но вы согласились, что сделать-то мы ничего не можем. Правда, некоторые думают иначе.

— Кого вы имеете в виду? — встревоженно спросил Чарльз.

Стив продолжал нарочито небрежным тоном:

— О, тут вчера болтали у костра о Клане, о том, что они делают. Иные думают, что они вправе применять насилие.

— А вы сами как думаете?

Стив сделал вид, что обдумывает ответ, пожал плечами и сказал:

— Я еще не знаю, что думать о Клане, сэр. Нельзя доверять всему, что слышишь или читаешь, и я не уверен, правда ли все то, в чем Клан обвиняют.

— А вы бы присоединились к тем, кто хочет покарать людей, причинивших нам страдания и продолжающих унижать нас?

Стив снова притворился, что раздумывает над вопросом Эвери, потом сказал нерешительно:

— Честно говоря, не могу ответить ни да, ни нет. Ведь я никогда не общался с членами Клана и правды о них не знаю.

— Правда — то, что они хорошие, честные люди, которые защищают своих друзей и семьи и то немногое, что у них осталось после войны.

— Ну а линчевания, поджоги и грабежи, в которых их обвиняют?

— Я не считаю, что они поступают хуже, чем эти мародеры из армии Шермана, которые выжгли, как лесной огонь, нашу Джорджию.

— Но разве Клан не нападает на невинных людей?

— Я читал и слышал, что они нападают на саквояжников, скалавагов, отставных офицеров, членов Лояльной Лиги и мятежных негров, а это вовсе не невинные люди, — убежденно сказал Чарльз.

— И все-таки, имеют ли они право мстить так жестоко? Они могут ошибиться и убить невинного, могут действовать необузданно.

— Как можно сказать, что справедливо, а что нет, когда речь идет о войне, ненависти, отмщении, правосудии? Если бы в стране воцарилось право и суды не защищали бы только янки, то и нужды не было бы в таких тайных обществах, как…

Они увидели Джинни, подходившую к фургону, и разговор прервался.

Джинни посмотрела на седеющего высокого человека, обняла его и ласково сказала:

— Отец…

— Хорошо, что мы снова вместе, дочка… Стив мне тут рассказывал про твою учебу… А я в пути погляжу, каких ты достигла успехов… — Он положил руку ей на плечо.

— Трудно было, отец, но мы все одолели.

— Ну, я оставлю вас, — сказал Стив, — до свидания.

Когда он отошел, Чарльз сказал Анне:

— Ты этому парню нравишься, дочка…

— Как, он сказал тебе? — вскинулась Джинни.

— Не напрямик, но он явно улещал отца, чтобы приблизиться к дочери.

— А все-таки, что он обо мне сказал?

— Да немного, что ты хорошо работала эту неделю.

— Что-то не верится, его комплименты всегда с подвохом.

Чарльз улыбнулся.

— Знаешь, влюбленные парни — пугливый народ, опасаются не с того бока подойти к девушке. Боятся, что ухаживают не так, как надо, вот и грубят иногда.

— Ухаживать? — засмеялась Джинни. — Воображаю, как такой грубиян и убежденный мужчина-одиночка, как Стив Карр, явится ко мне вечером с букетом и пригласит на прогулку при лунном свете!

— А может, к твоему удивлению, он так и сделает!

— К моему удивлению? Да я собственным глазам не поверю! Решу, что я во сне это вижу!

Джинни помогла Люси Ивз готовить и накрыть на стол, и они с Чарльзом Эвери пообедали с семьей Ивзов. Джинни очень сдружилась с Люси, и обстановка была самая сердечная: муж Люси Джеф оживленно беседовал с Чарльзом Эвери.

После ужина почти все семьи собрались вокруг костра посреди лагеря — пели, болтали, танцевали, кроме тех семей, которые считали за грех веселиться в воскресенье.

Джордж Андерсон играл на скрипке, другой музыкант — на гармонике. Пары кружились вокруг костра, ребятишки с завистью смотрели на танцующих. Чарльз Эвери заговорил с Эдом Кингом, а Джинни подошла к своим подругам.

— Пригласи его танцевать, — шепнула ей веселая Руби.

— Не могу. Может быть, он не умеет, и ему будет неприятно. А если он умеет, то лучше пусть он пригласит меня, — возразила Джинни, понимая, что Руби имеет в виду Стива. Но она знала, что с удовольствием сделала бы это, если бы, конечно, осмелилась.

Стив думал, что надо бы осмотреть корзины с курами, которые привез Чарльз Эвери, но они закудахчут. А помогая Эвери прикрепить корзины к фургону, он не смог сделать это как следует. Он почувствовал на себе пристальный взгляд и увидел, что Кэтти Кинг смотрит на него и хочет подойти и пригласить его на танец. Он тотчас же отвернулся от нее и пригласил на танец Анну Эвери. Она посмотрела на него удивленно и обрадованно. Он взял ее за руку и ввел в круг танцующих пар. Когда они закружились вокруг костра, Стив наклонился к Анне и с улыбкой прошептал:

— Видишь, женщина, танцевать я умею и не оттопчу тебе ноги. — А потом серьезно добавил: — Ну что ж, если ваше предложение остается в силе, Анна, давайте станем друзьями — постепенно, помаленьку.

Джинни не решалась поднять глаза на его красивое лицо. Она чувствовала, что танцует он замечательно, и была польщена, что Стив пригласил ее первую, открыто проявив к ней интерес. Она решила не разыгрывать скромницу и прошептала:

— Ну что ж, постепенно, помаленьку, сэр.

Стив был счастлив, что обнимает ее, прижимает к себе, чувствует благоухание теплой девичьей кожи и прикосновение к его щеке пушистых волос.

— Отправляемся завтра в семь. Надеюсь, вы будете готовы, а то мне придется нарушить наш мирный договор и выбранить вас.

Джинни была словно одурманена близостью и прикосновениями Става. Она чувствовала, что преграда между ними сломана. Подняв на Стива сияющие глаза, она сказала:

— Завтра… я буду готова на все!

— На все, Анна? — переспросил он с проказливым видом.

— Да, Стив, на все.