— По фургонам! — крикнул Стив, взмахнув своей широкополой рыжей шляпой.

Обоз переселенцев покидал стоянку на реке Огичи и отправлялся в путь первого апреля 1867 года. За время стоянки никто не усомнился, что Стив — проводник-профессионал, но преступника он пока не обнаружил.

В путь отправились семнадцать фургонов — пятнадцать с семьями и два фургона с зерном. Восемьдесят четыре человека оставили опустошенный войной, разграбленный родной край и пустились в погоню за новым счастьем. Во главе обоза на своем гнедом ехал проводник, Стив Карр. Мужчины и женщины правили своими фургонами, шли пешком или ехали верхом рядом с ними. Старшие дети тоже шли пешком, пока не уставали, а малыши ехали в фургонах. Коровы и лошади, привязанные к фургонам сзади, мычали и ржали, пока не приспосабливали свой шаг к движению мулов, запряженных в фургон; кудахтали куры и орали петухи, раздраженные тряской и шумом. Колыхалась и плескалась вода в закрытых бочонках, укрепленных на широких полках снаружи фургонов, поскрипывали на твердой сухой почве с клоками травы колеса. В дорожном шуме сливались стук копыт, шелест парусиновых занавесок фургона, поскрипывание кожаной упряжи и постукивание деревянных частей фургона.

Старый Юг, родная Джорджия и прежняя жизнь остались позади. Перед путниками лежали новые пути, они уже не могли вернуться в покинутые дома. Они оставили родной край навсегда, как некогда обитавшие там индейцы, вытесненные на Запад в резервации Оклахомы. Ушла в невозвратное прошлое жизнь аристократического Юга, его рыцарство, гостеприимство, культура, очарование, богатство, досуг. «Плантаторское общество», которое прославило Юг, привело его к гибели.

Они ехали по равнине с твердой известковой почвой, покрытой слоем песка, с островками зеленой травы и полевых цветов. Им встречались сосновые и дубовые рощи, иногда — деревца магнолии и падуба. Они проезжали леса, луга, где когда-то пасся скот, поля, где прежде выращивали кукурузу и хлопок, а теперь буйствовали сорные травы.

Джинни шла по дороге около своего фургона и думала об утреннем разговоре с Чарльзом Эвери. Он сказал ей, что в Дороге ее ждут «вызов и приключение», и спросил, готова ли она к ним. Джинни кивнула — да, она готова принять вызов новой жизни… и отвернулась, скрывая охватившие ее душу трепет, радость, сомнения, тоску. Как я хотела бы забыть все свои проблемы, свои обеты, сесть на коня и скакать в Колорадо, думала она. Но там ее тоже ждут тревоги и опасности. Скакать одной по пустынным дорогам Запада? Сколько случайностей грозит одинокой путнице! А ведь она может стать жертвой и не случайного, а обдуманного нападения, если враг ее отца узнает, что она в Колорадо. Еще страшнее думать, что отец, может быть, убит. Нет, это невозможно — он жив, и с каждой милей она приближается к нему. Как хотелось бы Джинни рассказать своим друзьям правду о себе, но тогда им не разрешат остаться в обозе; нет, она не должна подводить мистера Эвери, который был так добр к ней и Джоанне. А если она откроется Стиву, он никогда не будет больше доверять ей. Она не может идти на такой риск. Она не хочет остаться в его памяти обманщицей, предательницей, пусть он помнит ее как Анну Эвери, леди-южанку, как женщину-искусительницу, героиню любовного эпизода, как друга.

Стив… Джинни подумала, что, наверное, усыновленный отцом Джоанны юноша похож на него — они одного возраста, оба родом с Запада. Наверное, мужчины Запада схожи между собой: энергичные, решительные, жесткие и непреклонные. Должно быть, брат Джоанны воевал последние два года. Каким он вернулся с войны, и сохранилась ли та близость между отцом и приемным сыном, о которой с ревностью говорила Джоанна? Сумеет ли она, Джинни, выдав себя за Джоанну, вытеснить этого приемыша из сердца мистера Чепмена? Отец Джоанны отказался от родной дочери и взял в сыновья чужого ребенка, отверг жену и стал жить с любовницей… Сожалел ли он о своих поступках? Есть ли в его сердце любовь к дочери, которая росла вдали от него? Что он за человек, этот мужчина, который предал свою жену, заведя любовницу, имел сразу двух женщин? Джинни почувствовала, что она не сможет ни полюбить, ни уважать мистера Чепмена. Как трудно будет притворяться!

Джинни очнулась от своих дум и посмотрела на проводника, силуэт которого четко рисовался на голубом небе. Вчера он был так мил, а сегодня не обращал на нее внимания. Стив ехал на своем гнедом, пустив его ровным шагом. Зачехленное ружье, седельные мешки с одеждой, скатка с постелью за седлом — все было пригнано ловко, умело. За поясом — два кольта с инициалами «С. К.» и длинный нож за голенищем. Красная рубашка проводника горела ярким пятном, которое было видно всем путникам.

Джинни то шла пешком, то ехала верхом и правила фургоном, и была рада теперь, что ежедневные походы, на необходимости которых настаивал Стив, дали ей закалку. Она расстраивалась каждый раз, как проводник объезжал обоз: мимо ее фургона Стив неизменно проезжал с другой стороны, не бросил ей ни одного взгляда и не подошел к ней во время короткой стоянки для полдника. Правда, успокаивала она себя, у него много разных забот в начале пути.

Переправы через реку Канучи и через несколько ручьев прошли благодаря его надзору без всяких осложнений.

В районах, пограничных саванне, они все время встречали следы опустошительного шермановского «Похода к морю»: сожженные и разграбленные плантации, разрушенные дома и амбары, обвалившиеся навесы, обветшавшие церкви и ютящиеся среди развалин подавленные южане. Некоторые плантации были брошены, в развалинах больших домов поселились бродяга. Здесь и там поднимались новые дома и зеленели поля — это были плантации, захваченные «саквояжниками». На этих полях трудились наемные рабочие — белые и черные, — бывшие рабы, теперь — поденщики. Джинни подумала, как перенесли войну Зеленые Дубы, ее родная усадьба, попавшая в руки мачехи.

«Чего бы я хотела? — спрашивала она себя. — Поехать в Техас, рассказать отцу Джоанны всю правду и уехать в Колорадо со Стивом…»

Разве ты настаивала бы на своей просьбе, Джоанна, обращалась она мысленно к умершей подруге, если б узнала, что я влюбилась и потеряю свою любовь, если сдержу свою клятву отомстить за тебя? Я бы хотела, чтобы ты была рядом со мной — мне не с кем посоветоваться. Что мне делать? Я не могу нарушить клятву, я бы всю жизнь себе этого не простила, твоя память священна для меня, Джоанна, и обет нерушим. И потом, знаешь ли, я должна молчать из-за мистера Эвери, а то я подведу его. Да и Стив, узнав правду, откажется от меня…

…У Джинни не было ни дома, ни денег, ни помощи. У нее был единственный выход — продолжать путь на ранчо Чарльза Эвери, рассчитывая на его великодушие и помощь. И она не могла раскрыть тайну, возникшую в ту памятную ночь, когда умерла ее лучшая подруга.

В вечерних сумерках Стив остановил обоз, выбрав для ночевки опушку густой тенистой рощи. Чарльз развел костер, и Джинни «состряпала» ужин, открыв два плотно закрытых кувшина консервированного супа с ветчиной, приготовленного Мартой. К супу она поджарила кукурузу, а на десерт сварила кофе — этому Джинни уже научилась у Элли. Они выпили по ковшику молока — Чарльз брал его теперь у Стюарта Девиса. После ужина Джинни помыла тарелки водой из бочонка — экономить воду не приходилось, потому что днем ее набирали из встречавшихся по пути рек. Потом Джинни помогла Чарльзу смазать колесные оси и насыпала на ночь зерна мулам — они паслись во время стоянки на траве, но нужно было подкармливать их и зерном, чтобы животные были в хорошем состоянии во время трудного пути.

Джинни подумала, что Стив знает свое дело: зерно везли в двух отдельных фургонах, не перегружая тяжелыми мешками семейные фургоны.

Окончив домашние дела, Джинни пошла поболтать с подругами, а Чарльз направился к фургону Эда Кинга, потом туда подошли Гарри Браун, Дэниэлс и Карл Мэрфи из Джорджии.

Когда они оба вернулись к своему фургону, Джинни спросила Чарльза:

— Вы знаете этого Мэрфи? Он не разоблачит наш обман? — Она опасалась, что переселенец из Джорджии мог быть прежде знаком с Эвери и знает, что его настоящая дочь умерла.

Чарльз погладил руку Джинни и успокоил ее:

— Не волнуйся, девочка. Никто не знает о судьбе моей Анны, и никто не знает, что ты приехала из Англии. Даже если вздумают проверять, мы в безопасности.

Джинни вздохнула с облегчением — она очень боялась, что ее уличат во лжи…

Через двадцать минут все утихло, и лагерь погрузился в сон.

На следующий день они ехали по зеленым равнинам, иногда — по пологим холмам. Только два раза встречались топкие места. Они проезжали через пышные рощи и миновали несколько разрушенных ферм с поваленными изгородями, пересекли реку Огупи, шириной местами до пятидесяти футов, медленно несущую свои темные воды, иногда с быстринами на глубине.

В четверг обоз пересек равнину, поросшую дубами и цветущими сливовыми деревцами. Местами почва была неровной. Все цвело и зеленело; в этом краю было много и вечнозеленых деревьев. Иногда они встречали старые церкви с кладбищами при них. Они были обрадованы тем, что деревянный мост через широкую быструю реку Окони сохранился в целости, хотя и обветшал. Переправились не вереницей, а по одному фургону. Это был единственный мост, который они встретили за четыре дня пути, хотя пересекли уже немало потоков и ручьев.

На стоянке в четверг Джинни подумала, что уже четвертый день Стив избегает ее. Все эти дни на стоянках он ел вместе с возчиками зерновых фургонов, хотя многие семьи приглашали его обедать и ужинать с ними. Днем, объезжая обоз, он заговаривал с мужчинами и женщинами, но к ее фургону подъезжал только для того, чтобы обменяться несколькими фразами с Чарльзом, в то время как Джинни правила. Она вела фургон уверенно, без затруднений — уроки Стива прошли недаром.

Почему, твердила себе Джинни, он снова отстраняется? Ведь он признался Чарльзу, что увлечен ею, и вот за четыре дня — ни слова, ни ласки, ни поцелуя! А она жаждала всего… или одного из трех… Ведь и ей самой он предложил дружбу, танцуя с ней в воскресенье, а теперь снова ведет себя как чужой…

Тем не менее Джинни каждую ночь, усталая от дороги, крепко спала в фургоне. Чарльз Эвери расстилал свою постель на траве или на дощатом настиле под фургоном. Со дня отправления с берега Огичи не было стоянок у реки, поэтому приходилось ограничиваться умыванием. Благодаря Мартиным консервированным супам и овощам Джинни легко справлялась с готовкой и уже привыкала к походной жизни, которую путникам предстояло вести еще много недель.

В пятницу они ехали то по равнине, то по плавным пологим холмам, которые крепкие мулы легко одолевали, лишь слегка замедляя шаг.

Они остановились недалеко от берега реки Окмульджи, поросшего густым кустарником, среди могучих сосен, усыпавших землю ковром сухих игл, и были настигнуты облаком цветочной пыльцы, оседлавшей на спинах разгоряченных мулов и на лицах людей, окрашивая их в солнечно-желтый цвет. Некоторые начали чихать и тереть слезящиеся глаза. Все закрыли входы в фургон парусиной, чтобы пыльца не проникла внутрь.

Чарльз Эвери одолжил лошадь у Девиса и выехал с Джинни на равнину обучать ее верховой езде. Она давно хотела научиться ездить верхом по-ковбойски, опасаясь, что ее английская дамская посадка вызовет насмешки, и была очень рада, что без труда освоила урок Чарльза. Через полчаса они заметили скачущего к ним Стива Карра. Джинни удивилась и обрадовалась, хотя он подъехал не к ней, а к Чарльзу.

— Развлекаетесь? — спросил он.

— Немножко? — улыбнулся Чарльз, а Джинни коротко кивнула, Не буду с ним заговаривать, пусть помучается, как я мучилась эти четыре дня, подумала она.

Но он наклонился к ней с седла и непринужденно сказал:

— Ну, я видел, что мои уроки оправдали себя в дороге, мисс Эвери! Вы неплохо справляетесь!

— Да, благодарю вас, — ответила Джинни сухо, — ваши уроки себя оправдали.

Проводник перекинулся несколькими фразами с Чарльзом Эвери, но тот вскоре притворно зевнул и сказал:

— Старые кости отдыха просят — пойду спать. Стив, вы побудете с Анной и проводите ее в лагерь?

— Нет, — торопливо возразила Анна, — я вернусь с вами, отец! Я тоже устала и домашние дела еще не кончила.

— Да мне нетрудно вас проводить, Анна, — сказал проводник. — Ведь еще рано.

Но она не хотела, чтобы он решил, что она поддерживает уловку Чарльза и хочет остаться с ним наедине.

— Нет, мистер Карр, спасибо, не надо! — Анна натянула поводья и поскакала к лагерю.

Двое мужчин обменялись взглядами.

— Да, сынок, она на тебя обиделась, — заметил Чарльз. — Женщины не любят, когда им не уделяют внимания.

Стив сделал вид, что удивлен:

— Вам кажется, что она дуется на меня?

— Да, и не без основания. Если она тянется к тебе, нехорошо ее отталкивать. Жаль, если вы не станете друзьями.

— Что вы хотите сказать, сэр?

— Анна сейчас нуждается в друзьях, я говорил вам, какое у нее горе. А за время обучения она привыкла уважать вас, опираться на вашу поддержку, восхищаться вашей силой и сноровкой. Если она лишится опоры, которую чувствует в вас, да еще, не дай Бог, со мной что-нибудь случится, не знаю, что с нею станется. Анна умная и смелая, но она до сих пор не жила самостоятельной жизнью. Ее опекали учителя и воспитатели. Мне кажется, она еще не умеет разбираться в людях и справляться с ситуациями, с которыми столкнет ее жизнь. Она уехала из Джорджии, когда на Юге царили мир и благоденствие, а вернувшись, нашла родной край униженным и разоренным. Мы с ней любим друг друга, но после шести лет разлуки как будто едва знакомы: она уехала девочкой, приехала молодой женщиной, я тоже изменился. Из-за войны между нами не было даже переписки. В школе у Анны была близкая подруга, они стали словно сестры; ее смерть Анна переживает очень тяжело. Она еще так мало знает о людях и жизни. Вы могли бы помочь ей, если б захотели… Ну, увидимся в лагере, сынок! Не хотите ли поужинать с нами завтра вечером?

— А Анна хочет этого?

— Я уверен, что она обрадуется. И я тоже буду рад. Значит, до завтра!

Он пришпорил лошадь и присоединился к Анне. Стив был удивлен приглашением Чарльза Эвери: казалось, тот подталкивает его к своей дочери. Но ведь Эвери — джентльмен, а он, Стив, — «бродяга в седле». Наверное, Чарльзу что-то от него нужно. Помощь на ферме в Техасе? Или дочь поведала отцу о своей влюбленности и одолела просьбами воздействовать на Стива? Или старик действительно боится, что, если с ним что-нибудь случится в дороге, Анна останется одна, и хочет обеспечить ей защитника и покровителя. Надо поскорее выяснить, почему Чарльз Эвери хочет сблизить его с Анной…

Джинни спросила Чарльза, о чем он говорил со Стивом.

— О ночном дозоре — он меня назначил на пост. И просто болтали — мне было неловко, что ты так резко с ним обошлась.

Джинни объяснила, что не хочет быть любезной с человеком, который подчеркнуто ее избегает. Чарльз признал, что она поступает правильно, но он надеялся, что его разговор со Стивом поможет наладить отношения между молодыми людьми… и это пойдет на пользу им обоим, и ему самому.

На следующий день обоз остановился в пять часов вечера: мужчины решили поохотиться, чтобы поесть в дороге свежего мяса. Эвери ушел с ним, сказав Анне, что настреляет ей кроликов на жаркое.

На темно-голубом небе засиял месяц, вечер обещал быть теплым и безветренным. Джинни только начала готовить ужин на костре, который Чарльз Эвери развел перед уходом, когда к их фургону подошел Стив. Джинни жарила ветчину, присматривала за бисквитами, которые пеклись в немецкой печке, и молола кофе. Оторвавшись от готовки, она поздоровалась со Стивом и спросила вежливым, но сдержанным тоном:

— Вам что-нибудь нужно, мистер Карр?

— Мистер Эвери пригласил меня к ужину, — отозвался проводник.

Ош вздрогнула и удивленно посмотрела на него:

— Разве?

— Должно быть, он забыл вам сказать…

Джинни быстро оправилась и любезно сказала:

— О, я очень рада, но у нас самый простой ужин: отец велел приготовить ветчину с подливкой, яичницу, бисквиты и кофе. — Теперь она понимала, почему Чарльз назвал простые блюда, которые она умела приготовить вкусно и быстро. Но он должен был предупредить меня, сердито подумала она.

— Пахнет очень вкусно, и я охотно присоединюсь к вам, если хватит на меня, — сказал Стив.

— О! — воскликнула она, заметив, что ветчина начинает пригорать. — Только не браните меня, пожалуйста.

— За что, Анна? — удивленно спросил он.

— За то, что я опять отвлеклась и, кажется, испортила ужин.

— Но ведь вы отвлеклись из-за меня, как же я могу бранить вас? — возразил он и добавил: — Анна, вы, кажется, сердитесь на меня… но я хочу объяснить свое, как вы его называете, «противоречивое» поведение.

— Вовсе этого не надо. Я не нуждаюсь в извинениях.

Стив отметил про себя, что она сказала не «объяснения», а «извинения».

— Нет, это нужно, Анна, — возразил он.

— Зачем? — Она быстро взглянула не него. — Вы сказали — «постепенно». Так оно и идет.

— Но я не сказал, что мы не должны общаться, а сам избегал общения.

— Но я не намерена гоняться за вами, Стив. Это неприлично.

— Я повторяю, что виноват.

Джинни сняла с огня готовое блюдо и прикрыла крышкой. Потом она притушила огонь в немецкой печке — бисквиты уже испеклись — и поставила на огонь кофейник.

— Осталось только сделать соус и яичницу, когда придет отец, — сказала она Стиву, — так что мы можем поговорить о наших отношениях. Все эти дни мы не встречались друг с другом: сначала вы меня избегали, потом я вас. Я растеряна, Стив. Вы недовольны мною, когда я слишком смела, но недовольны и тогда, когда я веду себя сдержанно. Как найти золотую середину? Пока мне это не удается. Когда вы перестали подходить ко мне, я решила, что не буду тревожить вас и настаивать на встречах. Вы сказали, что вам трудно завязывать дружбу. Очевидно, вправду вам это так трудно, что лучше оставить вас в покое. Как прикажете мне вести себя с вами? Чего вы от меня ждете? Я согласна подчиниться правилам вашей игры, но вы темните и не называете их.

Стив сел, скрестив ноги.

— Мне очень жаль, Анна, но я никогда не дружил с женщинами, и поэтому могу вести себя неправильно. После того как мы танцевали той ночью и говорили о дружбе, я подумал, что все заметили мой интерес к вам и это повредит моей работе. Сближение с девушкой в лагере — самый удобный предлог, чтобы уволить проводника.

— Вы хотите сказать, — удивилась она, — что избегали меня, чтобы не потерять работу?

— В общем, да. Что же тут смешного, и разве это пустяковый повод?

— Я и не смеюсь, и не спорю с вами.

— В ваших глазах насмешка и недоверие! А я говорю серьезно — я могу потерять работу!

— А не кажется ли другим еще более подозрительным, что вы избегаете меня, словно холеру? — с досадой возразила Джинни.

— Может быть, вы и правы, — признал он. — Если я буду посещать вас с разрешения вашего отца и по его приглашению, то, пожалуй, это не покажется подозрительным. — Он нагнулся к ней и прошептал: — Люди любят придираться, а вы, Анна, возбуждаете зависть в некоторых женщинах своей красотой и обхождением. В лагере есть люди, которым я пришелся не по нраву, есть женщина, которая приревнует вас. Я не могу навлечь их недовольство особым отношением к вам. — Но главной причины я не могу вам открыть, подумал он.

Стив знал, что в интересах своего расследования должен не обострять отношений с кем бы то ни было в лагере.

Джинни обдумала его слова и признала справедливость его доводов. Кэтти в душе рвет и мечет после того, как он оттолкнул ее; Луиза и Мэтти недовольны его строгостью во время обучения. Может быть, недовольные есть и среди мужчин, и не исключено, что они решат обойтись без проводника, если это недовольство усилится. Поэтому Стив так осторожен и боится раздражать недовольных. Ведь его действительно могут уволить. Нет, Джинни не хочет навлечь на него такую неприятность.

— Вы просили у отца разрешения встретиться со мной?

— Нет, но он догадался, что я этого хочу, и предоставил мне такую возможность.

— Вы ему нравитесь, и он уважает вас. Он не видит ничего плохого в том, что мы можем стать друзьями.

— Может быть, он зря мне так доверяет, — пробормотал он.

Джинни казалось, что она поняла эти слова.

— Вы имеете дурные намерения и собираетесь сбить меня с пути? — спросила она. Он нахмурился, и она поспешила его уверить: — О, я просто пошутила. Вы ведь не можете этого сделать без моего согласия и доброй воли, а отец доверяет мне. Успокойтесь же. А теперь я соберу яйца, — сказала она, направляясь к корзинам с курами.

Стив встал, взял у нее из рук корзину и сказал:

— Давайте я это сделаю за вас. Мне надо отвлечься после нашего разговора. — И он обошел корзины с несушками, выбирая яйца и переворачивая солому, под которой мог быть спрятан мешочек с драгоценностями. Когда Стив передал Анне корзину с яйцами, она сказала легким тоном, чтобы снять у Стива напряжение после серьезного разговора:

— Спасибо, что помогли мне, а то одна несушка очень клюется, когда я собираю яйца. Наверное, она меня ненавидит.

Стив усмехнулся.

— Навряд ли. Она просто мать-наседка, защищающая своих неродившихся малышей.

— Да, материнское предназначение — защищать своих детей, — согласилась Джинни.

Что это она так заботится о моем спокойствии, с досадой подумал Стив.

Джинни посмотрела на него и неуверенно спросила:

— А как зовут вашу маму, Стив, и какая она?

Он ответил, не глядя на девушку:

— Ее зовут Роза. Она очень красивая, нежная, удивительно добрая и до нелепости бескорыстная. Она живет в Аризоне. А ваша мать умерла?

— Да, когда мне было одиннадцать лет. Я могу сказать о ней то же, что вы о своей: она была красивая и добрая. Мне все еще недостает ее. Наверное, никто не в состоянии полностью примириться с потерей матери или отца.

— Да нет, приходится примириться, — сорвалось у него.

— А ваш… ваш… вы знали вашего…

— Отца? — докончил он за нее. В тоне его прозвучала горечь.

— О, простите мою назойливость, Стив, — извинилась она. — Я затронула больное место.

— Да, мисс Эвери, это больное место. Теперь, — почему-то прибавил он.

— Я могу только повторить то, что уже говорила вам: для меня это не имеет никакого значения. Хотите кофе? — спросила она с виноватой улыбкой.

— Вы молодчина, Анна Эвери, — улыбнулся он в ответ.

— Ну, как тут вы? — Они не заметили, как Чарльз подошел к костру. — Надеюсь, не съели весь ужин, оставили немножко для меня?

— Да нет, отец, мы не ужинали, просто болтали. А ты вернулся без добычи? — спросила Джинни.

— Да, мне не повезло. Но другие настреляли дичи, даже олень попался. Поедим свежатины на этой неделе. Я пойду умоюсь.

Джинни начала готовить мясной соус, заправив его виски, и разбила яйца для яичницы.

— Ваш отец не переодевается в домашнюю одежду? — спросил ее Стив. — Он словно сросся со своим костюмом.

Джинни засмеялась и согласилась со Стивом:

— Пожалуй, так и есть. Для него костюм — словно вторая кожа. Наверное, он привык к такому строгому стилю, потому что был бизнесменом, а они соблюдают официальность в одежде. В самом деле, он не переодевается в домашнее платье. Он настолько привык к этому, что и не замечает, как вы не замечаете, что ваши два револьвера и нож всегда ври вас.

— Да, это верно подмечено, — усмехнулся он.

— Значит ли это, что вы охотно пользуетесь оружием?

— Нет. Я стараюсь пореже им пользоваться.

Все трое поужинали с аппетитом, выпили кофе и болтали, пока Джинни мыла в тазике тарелки.

— Где расположено ваше ранчо, сэр? — спросил Стив, допивая из кружки ароматный кофе.

В его обращении и манере речи сразу угадывается образованный человек, подумал Чарльз. Хоть он и служит проводником, но в детстве и юности, несомненно, учился в школе. Да, убеждал себя Эвери, он подходит Анне. Чарльз тоже допил кофе и отставил кружку.

— Около Вако, — ответил он. — Это удачная покупка. Сто акров земли, скот — быки и волы, коровы, лошади, пара свиней. Хороший дом, хозяйственные постройки. Рабочие и надсмотрщик прежнего владельца остаются у меня, чтобы ухаживать за скотом — я буду выращивать бычков для продажи.

— Я рад буду видеть вас на ранчо, Стив.

— Может быть, я и навещу вас — посмотреть, как идут деда в Техасе. Вам на Западе понравится. Мой край война едва затронула, не то что Джорджию.

— Слава Богу. Ужасно было бы увидеть и в Техасе страшные шрамы войны. А как вы насчет работы на ранчо, Стив? Вы работали надсмотрщиком или ковбоем?

— Да, я всякую работу испробовал, сэр. Не знаю, чем я займусь, когда доведу этот обоз до места назначения. Работа на ранчо мне нравится, но я бродяга, не очень-то люблю задерживаться на одном месте. Скорее всего, я снова наймусь сопровождать обоз.

— А где твои родители, сынок?

Стив посмотрел на Джинни и по ее взгляду понял, что она не выдаст его постыдной тайны.

— Умерли, сэр, с шестнадцати лет я живу самостоятельно… — Стив не раз мысленно бранил себя, что, не имея ни дома, ни земли, он пошел сражаться за Юг в армию конфедератов. Но он сражался за своих друзей и свою мать…

Чарльз был удивлен и заинтересован.

— Но если вы в шестнадцать лет были предоставлены самому себе, то как же вы получили воспитание? У вас хорошие манеры, и видно, что вы — образованный человек.

Стив сделал вид, что он польщен и смущен:

— Спасибо, вы очень добры, сэр. Восемь лет я все-таки проучился в школе, а потом много читал и старался научиться всему полезному… друзья мне помогали.

— Друзья даже танцам вас научили? — лукаво подмигнул Чарльз.

— Да. Жена майора в военном городке, куда я сопровождал обозы, научила меня. Она сказала, что молодому человеку это необходимо. Она заводила музыкальную шкатулку, сначала я танцевал, как лошадь со спутанными ногами, но постепенно научился. Странно сказать, но простой возчик фургона научил меня чинить свою одежду и держать ее в порядке.

Джинни чувствовала досаду и недоумение: те, кого он встречал в жизни, помогали ему, заботились о нем, какое же право он имеет сторониться людей и жить одиночкой, отгородив себя стеной ото всех? Какой он сложный человек, человек-загадка. Ей хотелось больше знать о нем, узнать все. Но она не смеет быть назойливой — он может совсем замкнуться. Может быть, со временем он откроет ей свои тайны. Да у нее и своих предостаточно! И она не может их раскрыть, пока он не станет доверять ей. И вполне возможно, что он покинет ее, когда кончится их совместное путешествие, что бы за это время ни произошло между ними.

Когда Стив ушел, Джинни и Чарльз пошли в рощу, чтобы во время прогулки поговорить наедине.

— Зачем эти рассказы о ранчо? — спросила она. — Ведь ты купил не ранчо, а магазин и склад в городе. Что, если обнаружатся оба обмана — и о нашем родстве, и о ранчо?

— Не страшно, к тому времени ты уже будешь в безопасности на ранчо Чепмена. Чтобы нам нанять Стива, он должен считать меня богатым человеком, поэтому я и описываю ему большое ранчо. Кроме того, на Западе больше уважают владельцев ранчо, чем торговцев.

— Не покажется ли ему странным, что я отправляюсь в Колорадо без отца?

— А мы скажем ему, что ты отправляешься навестить брата, а я остаюсь все налаживать на ранчо. Когда вы прибудете в Колорадо, можешь рассказать ему правду, Анна. Но до этого не открывайся ему. Если ты признаешься, что в чем-то обманывала его, он уже не поверит тебе ни в чем. Он гордый, самолюбивый, он откажется от тебя. Развязывать узлы надо крайне осторожно.

— Вы правы, я буду осторожна. Но…

— Слушай меня, Анна: человек нередко кажется хорошим, но это может быть притворство, и ты станешь жертвой коварного негодяя. Не спорю, Стив Карр производит хорошее впечатление, но не исключено, что с ним что-то не так. Ты можешь столкнуться с обманом и предательством. Правда, пока что он не вызывает у меня никаких подозрений, и ты можешь доверять ему.

— Спасибо, сэр, я последую вашему совету. Вот только одно может показаться сомнительным: мы до сих пор не упоминали Стиву о моем брате. Надо объяснить ему, что между вами, отцом и сыном, произошло столкновение, и вы перестали общаться.

— Какое же столкновение? — спросил Чарльз.

— Ну, мы скажем, что брат перешел на сторону янки. Так случалось во многих семьях. Теперь, когда война кончилась, расхождения стали менее острыми, и я решила поехать к брату и попросить его примириться с отцом.

— Это правдоподобная история, ты умница, Анна.

— Да, что-то я удачно практикуюсь в обмане. Но ничего не поделаешь, хотя друзей обманывать тяжело.

Чарльз пожал ее руку.

— Да, здесь уж ничем не поможешь, Анна. Ты должна выполнить свой обет. Но все же я думаю, что вы сойдетесь — вы с ним так похожи, родственные души. Ты молодчина, Анна, и заслуживаешь счастья.

Анна почувствовала, что Чарльз Эвери впал в меланхолическое раздумье — так нередко случалось, когда он говорил с ней и вспоминал о своей дочери. Чарльз добрый и умный человек, но он как-то не понимает, сколько сложностей связано с задуманным им хитросплетением обманов. Если Стив узнает, что она — не Анна, что никакого ранчо нет, он, конечно, не согласится быть ее проводником. А он узнает об этом, если захочет посетить несуществующее ранчо. Она не могла понять, почему надо хранить в тайне, что Чарльз купил не ранчо, а торговый склад и магазин, но раз он счел это нужным, приходилось молчать.

В воскресенье в дороге не встретилось трудностей — река Окмульджи была широкой, но мелкой, и переправа через нее нетрудной. После короткой религиозной службы все переделали свои домашние дела и расположились на отдых, навещая соседей и принимая гостей.

Джинни отправилась на прогулку. Когда она отошла от лагеря, к ней присоединился Стив.

— Сожалею, что мне пришлось солгать о себе вашему отцу, — сказал он Джинни. — Если б я сказал правду, он и на пятьдесят футов не подпустил бы меня к вам.

— Я понимаю вас. Мне кажется, мы уже стали понимать друг друга, и я чувствую, когда вы правы. Это не его дело и вообще никого не касается, и вы имеете право не говорить об этом.

— Но вас-то не заботит, что я…

— Нет и нет. Это не ваша вина и даже, я думаю, не вина вашей матери.

— Она решилась на это по доброй воле. Зная всю правду об этом человеке, она отдалась ему… и захотела иметь ребенка.

Джинни уловила в его тоне печаль, но не горечь. Будет ли он испытывать те же чувства по отношению к ней, если она уступит ему и попадет в беду? Женится ли он на ней в таком положении? Захочет ли он принять на себя обязательства, которых упорно избегал всю жизнь?

— Наверное, она его очень любила, — задумчиво сказала Джинни о матери Стива.

— Да, и я ее за это не виню, — отозвался он.

— Вы вините… отца… — Она остановилась и сказала виновато: — Извините, Стив, я ведь обещала не говорить об этом…

Он возразил раздраженно:

— Я сам виноват, что начал этот разговор…

Джинни мягким убеждающим тоном объяснила ему:

— Вы столько времени скрывали это и мучились этим, что ничего удивительного нет в том, что вам захотелось с кем-нибудь поделиться, облегчить свою душу.

— Может быть… Но я еще не готов к этому. Я не привык доверяться.

— Настанет время, когда вы захотите довериться, — убежденно сказала Анна. На его лице выразилось сомнение. Она продолжала: — Может быть, ваши прежние беды дали вам силу и независимость. Помогли вам стать неуязвимым. Если жизнь идет гладко, то человек не приобретает закалки, не набирается силы и мужества, не развивает ум. А после тяжелых испытаний приходят, как чудесная награда, хорошие времена.

Стив посмотрел на нее долгим пристальным взглядом:

— Вы такая молодая и неопытная женщина — и такая умница, Анна Эвери.

— О, — засмеялась она, — лучшего комплимента я в жизни не получала! Спасибо!

— Никакого преувеличения, это — чистая правда.

Сиял полный месяц, дул прохладный ветерок, трава и деревья дышали ночной свежестью. Они были одни. Стив прислушался — никого поблизости не было. Тогда он обнял Джинни, и она доверчиво прильнула к нему. Они поцеловались нежно, радостно, но сразу же его рот стал жадным и требовательным. Он покрыл поцелуями все ее лицо и впился в губы.

Возбуждение росло, и он на миг опомнился, отстранил ее лицо и прижал ее к себе, упираясь подбородком в ее макушку. Ее головка лежала теперь на его широкой груди. Он почувствовал дрожь желания, он хотел оказаться с ней вдали отсюда и любить ее. Но это будет горький опыт — познать ее и сразу потерять, а он знал, что удержать ее не сможет, Он не мог сейчас ничего ей дать, не мог и позже, а может быть, никогда. Для этого он должен был измениться, а измениться он не может, да и не хочет. Взять ее — значит мучиться и терзаться потом им обоим.

Анна слышала неистовый стук его сердца, чувствовала дрожь желания в его теле. Ей было хорошо, надежно, уютно в его объятиях. Ей мало было поцелуев и нежных касаний, ее тело жаждало большего. Если они станут близки, он простит ее ложь, ведь он сам солгал ее отцу, чтобы уберечь их любовь…

— Когда путешествие кончится, Стив, вы поедете со мной?

— Куда?

— Ну… на ранчо, или еще куда-нибудь…

Ее слова отрезвили Стива — ему почудился зловещий намек. Неужели Клан планирует использовать для доставки драгоценностей женщину, считая, что она не возбудит подозрений? Такая красавица с невинным взглядом — кто ее заподозрит? Может быть, она проговорится о чем-нибудь…

— Нет, Анна, — сказал он, — у меня есть поручение, которое я должен выполнить, как только доведу до места обоз.

— А если я попрошу вас изменить свои планы?

Не опорочь себя передо мной, женщина, я не хочу поверить, что ты предаешь меня, тоскливо подумал он и твердо сказал:

— Нет, я обещал, и дело важное. Я навещу вас с отцом позже.

Мне нужно другое, подумала Джинни, но он все-таки обещает приехать ко мне…

— А сколько времени займет у вас это поручение? — спросила она.

— Может быть, недели, а может быть, месяцы — сам не знаю…

— Что, если… — начала она и мысленно закончила: я нуждаюсь в вас, заплачу вам, постараюсь вас убедить…

— Что же?

— Что, если у отца не пойдут дела на ранчо, он вынужден будет его продать и мы вернемся в Джорджию? Как вы меня тогда найдете?

— Вы оставите мне записку у шерифа Вако.

Она посмотрела на него, широко раскрыв глаза: он знает шерифа, у которого Чарльз Эвери должен был бы оформить свою мнимую сделку?

— Вы знаете шерифа Вако?

— Кончено, нет, но ведь в каждом городке есть шериф… Дайте ему доллар, и он сохранит для меня ваше письмо.

Но Стив почувствовал, как Анна отстранилась от него, встревоженная, и решил: надо дать телеграмму в Вако, когда мы доедем до Колумбуса.

— Если мы захотим вернуться в Джорджию или направиться в другое место, нам понадобится проводник.

— Будьте уверены, вы меня найдете… я буду рад вас сопровождать…

— А сейчас как вы нашли новое место?

— Через газету, — сказал он, играя ее длинными локонами.

— Через газету?!

— Да, кампания по перевозкам на Юг и Запад печатает там объявления, и я у них на примете как хороший проводник. Они ко мне часто обращаются. Я водил обозы в Миссури, Санта-Фе, Мормон. Сейчас мне предстоит легкий маршрут — ни прерий, ни гор, ни индейцев по пути. Кампания удачно выбрала места стоянок и все обеспечила заранее.

— А вы хорошо знаете Средний Запад?

Стив снова насторожился. Его предупредили, что драгоценности должны быть доставлены в Миссури, и Анна спрашивает именно о Среднем Западе.

— Да, много раз его пересекал, — ответил он.

У Джинни щемило сердце, но она чувствовала, что пора расстаться, их могли заметить.

— Надо возвращаться в лагерь, — сказала она и поцеловала его.

Стив лежал на расстеленном на земле одеяле и думал, стиснув зубы: «Не пришлось бы нам расстаться раньше, чем ты думаешь, Анна. Ты становишься слишком любопытной».