Первые месяцы Эмма даже не сознавала, что беременна. По утрам ее не тошнило. Одежда по-прежнему сидела на ней безупречно. Она даже начала говорить себе, что, скорее всего, ошиблась. В конце концов, она ведь так и не побывала у врача и даже не сделала тест на беременность. И с каких это пор она обзавелась ученой степенью по акушерству и гинекологии?

Как-то вечером она смотрела по телевизору документальный фильм о вооруженном конфликте в Дарфуре. Камера крупным планом показывала ряды выцветших и потрепанных палаток, плачущих женщин, окровавленные простыни. А затем на экране появилось изображение крошечного брошенного ребенка. Он был страшно худым, как спичка, и явно умирал от голода. Вид изможденного, обтянутого кожей личика малыша внезапно поразил Эмму в самое сердце, расстроил ее до глубины души, вызвав острый приступ скорби. Той ночью, лежа в постели, она неожиданно почувствовала себя очень странно: ее тело как будто падало с обрыва или же, наоборот, поднималось на необозримую высоту, и ей не за что было ухватиться, чтобы остановить это невероятное движение. Пару месяцев спустя она вдруг решительно отказалась от шампуня и кондиционера с гуавой «Бутс», которыми пользовалась очень давно. И тогда она поняла, что ее тело, с виду оставаясь прежним, изменилось. И еще поняла, что больше не может обманывать себя.

Джоанна, похоже, ничего не замечала, и Эмма не стала рассказывать ей о своих подозрениях. Она ни с кем не могла заговорить о своей беременности, потому что пока еще не решила, как поступить. Все ее мысли по-прежнему занимал Оливер, и она не могла принять решение, не обсудив с ним положение, в которое попала. Но и говорить с ним до тех пор, пока не будет ясно, вернется ли он к ней, Эмма тоже не хотела.

— Я просто обязан дать Шармиле еще один шанс попытаться восстановить наши отношения, — заявил он тогда по телефону.

— Но ты в долгу и передо мной! — запальчиво воскликнула Эмма, изо всех сил стараясь, чтобы в голосе не прозвучали слезы. — Неужели мы должны перестать видеться?

— Эмма, я буду с тобой честен. Я тоже этого хочу. Но я знаком с Шармилой уже три года. Ей нужно, чтобы мы были только вдвоем, хотя бы некоторое время.

Когда он перестал отвечать на звонки, Эмма написала письмо, в котором призналась, что очень любит его, и сама опустила его в почтовый ящик Оливера. При этом какая-то часть ее ужаснулась такому поступку. Никогда прежде она не вела себя столь унизительно и заискивающе ни с одним парнем. Но она ничего не могла с собой поделать. Что нашептывал Оливер на ушко Шармиле, оставаясь с ней наедине? Какое выражение появлялось у него на лице, когда он смотрел на нее? Нежное? Заботливое? Или, быть может, это она любила его сильнее? Эмма не знала, что хуже. Оливер, которого домогалась другая женщина, обрел в ее глазах еще большую ценность, одновременно отдаляясь от нее. Она сгорала от желания прикоснуться к нему, убрать волосы с его лба. Увидеть, как он смотрит на ее губы взглядом, от которого у нее замирало сердце и перехватывало дыхание. Она проводила столько времени в мыслях о нем, представляя его, умирая от желания оказаться с ним рядом, что дни пролетали незаметно. Эмме попросту некогда было думать о своей беременности.

А потом, совершенно неожиданно, Эмма вдруг пришла в себя и отчетливо поняла, что следует делать. В одном она была уверена совершенно точно: Шармила и Оливер не смогут долго оставаться вместе. Разве не Оливер говорил, что Эмма очень заботливая, что она отдает себя ему без остатка? И что Шармила, напротив, очень холодная и эгоистичная особа, зацикленная на своей карьере? По собственному опыту Эмма знала, что если мужчина расставался с женщиной, то обратного пути уже не было. В одну реку редко можно было войти дважды. И даже если Шармила ухитрилась вернуть Оливера обратно, то это ненадолго, и очень скоро Оливер поймет, что с Эммой его связывают намного более прочные и нежные отношения. А пока что ей следует отступить, предоставить ему пространство для маневра, дать почувствовать себя свободным. Оливер не принадлежал к числу мужчин, на которых можно безнаказанно оказывать давление. И сейчас явно не лучший момент для того, чтобы рассказать ему о ребенке.

Поэтому Эмма перестала звонить Оливеру и прекратила попытки навязать ему свое общество. Когда он будет готов, то сам вернется к ней.

Но это решение далось ей нелегко. В последние дни она все больше времени проводила в одиночестве. Джоанна была неразлучна с Барри. Если они не веселились на какой-нибудь вечеринке, то сидели в обнимку в гостиной на диване перед телевизором и Барри массировал Джоанне ступни, одним глазом поглядывая на экран. Время от времени он наклонялся к ее уху и нашептывал нечто такое, от чего Джоанна игриво повизгивала, вскрикивала и закатывала глаза, словно говоря Эмме: «Ну что с них, мужчин, взять? Все они одинаковые!»

Иногда, когда скука и отчаяние становились невыносимыми, Эмма выходила из дома и садилась в автобус номер пятьдесят пять, маршрут которого пролегал по улице Оливера. Когда они приближались к его квартире, она поднималась на второй этаж автобуса. При этом Эмма старательно отворачивалась, лишь боковым зрением следя за его окнами, — на случай, если Оливер случайно увидит ее. От одного только вида его дома у нее поднималось настроение, как у заядлого курильщика, делающего первую затяжку. По тому, горел ли в окнах свет, она пыталась угадать, чем он занимается. Иногда после работы он ходил в спортзал. Когда его не было дома, Эмма, по крайней мере, утешалась тем, что он не остается один на один с Шармилой. А освещенные окна означали, что они проводят тихий вечер вдвоем, и это было намного хуже.

— Они вместе неофициально, — сообщила ей Джоанна, вернувшись после очередной вечеринки с Барри. — Похоже, Оливер никак не может решить, стоит ли ему возобновлять отношения. Но у меня сложилось впечатление, что от этой Шармз не так-то легко отделаться. По-моему, она давит на Оливера. И еще он интересовался тобой. Полагаю, он по-прежнему неровно дышит к тебе. Так что не суетись и сыграй в равнодушие.

Итак, Эмма принялась ждать дальнейшего развития событий. Но одна неделя проходила за другой, а она не получала от него никаких известий. И все чаще садилась в автобус пятьдесят пятого маршрута.

Однажды апрельским вечером, проезжая мимо дома Оливера, она вдруг заметила, что света в его квартире нет, а занавески на окнах раздвинуты. Было уже довольно поздно, время перевалило за девять часов вечера.

Эмма принялась ломать голову над тем, что бы это значило. Сегодня четверг, а по четвергам Оливер в спортзал не ходит. Правда, иногда по четвергам вечером он отправлялся с коллегами по работе пропустить по стаканчику в баре на Стрэнде. И если его до сих пор нет дома, значит, сейчас он сидит в каком-нибудь заведении с кружкой пива. И когда вернется, одному богу известно. Повинуясь внезапному порыву, она нажала красную кнопку «Остановка по требованию» рядом с сиденьем. Завернув за угол, автобус подъехал к тротуару и остановился.

— Доброй ночи, мадам! — пожелал водитель, когда она выходила.

— Доброй ночи! — ответила удивленная Эмма. Дружески настроенный водитель автобуса, надо же! У нее появилось такое чувство, будто округа, в которой жил Оливер, приняла ее как свою. Она завоевала симпатию водителя его автобуса. Хороший знак.

Преисполнившись счастливых надежд, она зашагала по авеню Чармен. Риск натолкнуться на Оливера, находившегося в нескольких милях отсюда, в центре города, представлялся ей незначительным, но все равно она должна быть осторожной. Одно дело — встретить его в окрестностях Лавендер-Хилл или на главной улице. Она могла отговориться тем, что встречалась с подругой или просто вышла прогуляться. Она жила не так уж далеко, чтобы не бывать в том районе хотя бы изредка. И совсем другое — попасться ему на глаза на его же улице! Дойдя до поворота, Эмма затаила дыхание и осторожно высунула голову из-за угла, чтобы осмотреться. Улица была пуста. Лишь на противоположной стороне дороги плотно, бампер к бамперу, стояли припаркованные машины.

Эмма двинулась вперед по тротуару. Авеню Чармен была приятной и милой улочкой. Впрочем, как и все, связанное с Оливером. Особой. Не похожей на другие. Более роскошной и богатой. Деревьев здесь было намного больше, и листья на них росли гуще. Дома выглядели более ухоженными и импозантными. В начале улицы они стояли довольно тесно, но примерно с середины, оттуда, где находилась квартира Оливера, расстояние между ними резко увеличивалось, да и сами они обретали величественность и внушительные размеры. Эмма шла по противоположной стороне улицы. Дом его был сложен из серого кирпича, а наличники окон и дверей выкрашены белой краской. Под огромным раскидистым деревом находилось большое трехстворчатое подъемное окно в эркере, над которым начиналась крыша. Это окно принадлежало Оливеру. Его квартира была на первом этаже.

Ну и что дальше? Эмма несколько раз прошлась взад-вперед по улице, словно впитывая особую ауру этого места. Тротуары блестели после недавнего дождя. Улица была пуста. Тишину нарушал лишь звук шагов Эммы да случайный скрип камешков, попадавших ей под каблучок. В некоторых домах светились окна. В одной из комнат в окружении людей стояла женщина с ребенком на руках. Увидев эту мирную картину, Эмма погрустнела. Что она делает, расхаживая по чужой улице и заглядывая в окна незнакомых людей? Это совсем на нее не похоже. Нормальные девушки так себя не ведут. В душе поселилось странное и непривычное чувство одиночества, как если бы она вдруг оказалась на обочине жизни и исподтишка, подобно неумелому следопыту, подглядывала за жизнью других людей. И она с ужасом поняла, что именно этим и занимается. Исподтишка подглядывает за Оливером и преследует его. А что, если кто-нибудь заметит ее? Люди решат, что она замыслила что-то недоброе. Они даже могут вызвать полицию. Эта мысль заставила ее остановиться. Все, довольно. С нее хватит. Сейчас она повернет назад и сядет в автобус. И больше никогда не придет сюда.

Эмма так бы и поступила, если бы ей в голову не пришла очередная идея. Не будет ничего плохого в том, что она потихоньку заглянет в окно в задней части дома, чтобы посмотреть, как сейчас выглядит гостиная Оливера. Чтобы узнать, изменилось ли в ней что-нибудь за четыре месяца, прошедшие с момента их последней встречи. И приложила ли к ней руку Шармила. Эмма и так зашла слишком далеко, другой возможности ей может и не представиться. Она должна увидеть все собственными глазами.

Квартира на втором этаже, над Оливером, была погружена в темноту. Очевидно, супружеской пары, которая жила там, не было дома. Значит, никто не сможет увидеть Эмму в саду. Она лишь бросит один быстрый взгляд в окно и уйдет. Оглянувшись по сторонам, чтобы убедиться в том, что поблизости никого нет, Эмма зашагала по боковой аллее, идущей в обход дома. Садик на заднем дворе был небольшим, с дорожками, вымощенными плитами, и каменными клумбами, засаженными цветами. Как-то вечером Эмма с Оливером пили здесь шампанское, слушая мелодии Руфуса Уэйнрайта, доносившиеся из раскрытых окон гостиной.

Эмма подкралась к окну и, прижавшись к стеклу, заглянула внутрь. Насколько она могла рассмотреть в полумраке, в комнате ничего не изменилось. Огромный куб телевизора в углу, тканый ковер на темном деревянном полу, выкрашенные в белый цвет полки, забитые книгами, две изогнутые металлические статуэтки, которые так нравились Оливеру.

Она пристально вглядывалась в одну из полок, пытаясь рассмотреть лица на фотографии, когда внезапно комнату залил яркий свет. Насмерть перепуганная и растерянная, Эмма отпрянула. Она успела заметить какую-то фигуру — мужчина? женщина? — которая приблизилась к окну до того, как она успела спрятаться.

Черт возьми! Эмма, дрожа всем телом, прижалась к углу дома. Почему она вела себя так неосмотрительно и неосторожно? Она даже не слышала, как отворилась передняя дверь. Благодарение богу, на улице уже темно. Кто бы ни находился в комнате, рассмотреть ее он не мог. Во всяком случае она на это надеялась. Затаив дыхание, Эмма прислушалась, боясь уловить звуки шагов, голоса или крики со стороны входной двери. Ничего. Значит, ее никто не видел. Она выждет еще пару минут, а потом выберется на улицу и уйдет. Господи… Она сдула со лба прилипшую прядку волос. Больше ни за что на свете она не отважится на что-нибудь подобное. Никогда!

Эмма тихонько считала про себя. Дойдя до двадцати пяти, она решила, что путь свободен, и начала пробираться по боковой дорожке, внимательно глядя под ноги. Еще не хватало наступить на кошку или наткнуться на мусорную корзину. Но когда она почти добралась до конца садика, свет, падавший с улицы, загородила чья-то высокая, темная фигура.

— Эй! — раздался громкий голос. — Какого черта вы заглядываете в мои окна?

Оливер! Эмма едва не умерла со страху. Может, стоит развернуться и бежать в другую сторону, в надежде перелезть через забор? Она уже поворачивалась, когда гравий заскрипел под чьими-то быстрыми шагами и сильная рука схватила ее за плечо.

— Какого черта… — начал было Оливер. Он судорожно, со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы и выпустил ее руку, словно она была прокаженной. Поспешно отступив на шаг, он растерянно произнес: — Эмма?

Господи, он ничуть не изменился! Разве что волосы были подстрижены чуточку короче. На нем была белая рубашка, расстегнутая у ворота. Через плечо небрежно переброшен темный пиджак. Оливер в изумлении глядел на нее. Эмма тоже не сводила с него глаз, испуганная и растерянная. Все мысли вылетели из головы, и она решительно не знала, что сказать.

У входа на лужайку появился стройный силуэт.

— Ол? — серебристым колокольчиком прозвенел женский голос. — С тобой все в порядке?

Оливер кивнул.

— Да. Все нормально, спасибо, Шарм. Я сейчас вернусь. — Он снова перевел взгляд на Эмму. — Что ты здесь делаешь?

Эмма наконец-то обрела дар речи.

— Мне нужно поговорить с тобой, — заявила она.

Оливер выглядел озадаченным.

— Конечно, — ответил он. — Здесь? — И прежде чем она успела что-то сказать, отрицательно покачал головой. — Нет. На улице прохладно. Пойдем в дом.

И он указал в сторону входной двери, приглашая Эмму идти вперед. Шармила возглавила процессию. Высокие каблучки ее туфель звонко цокали по вымощенной плитами дорожке. На ней было что-то черное, короткое и облегающее. Ее тяжелые волосы были уложены в высокую прическу.

В коридоре Оливера стоял прежний, знакомый запах. Лосьон после бритья, или стиральный порошок, или мастика для полов, или чем он там еще пользовался. От привычного аромата у Эммы вдруг стало тесно в груди. Сквозь цветное витражное стекло пробивался слабый свет уличных фонарей, окрашивая коридор в призрачные красно-зеленые тона. Прежде чем кто-то из них успел произнести хотя бы слово, Шармила негромко сказала:

— Я оставлю вас одних.

Не удостоив Эмму и беглого взгляда, она ободряюще сжала руку Оливера, проскользнула мимо них в гостиную и закрыла за собой выкрашенную в белый цвет дверь.

Эмма чувствовала себя еще хуже, чем прежде. Ладно, положим, она не хотела, чтобы Шармила присутствовала при их разговоре. Но она предпочла бы, чтобы это Оливер попросил свою подружку удалиться. Безупречные манеры девушки — или полное отсутствие любопытства — заставляли Эмму чувствовать себя неуклюжей, грубой, невероятно навязчивой особой.

— Пойдем в кухню, — предложил Оливер.

Он повернул выключатель. Повсюду были разбросаны принадлежности женского туалета. На спинке стула висел небрежно брошенный золотистый кардиган. На столе примостилась лаковая сумочка. Дверца холодильника была увешана новыми фотографиями, в основном снимками темноволосой девушки со сверкающими белыми зубами и большими блестящими серьгами. Она весело улыбалась в объектив. На подоконнике выстроились цветы в горшках, их темные листья свешивались через край. Раньше у Оливера не было комнатных растений. Он отшучивался, говоря, что непременно забудет полить их.

— Могу я предложить тебе что-нибудь? — поинтересовался Оливер. — Может быть, хочешь выпить?

— Нет, спасибо, — отказалась Эмма. Видя его сейчас, при ярком свете, она вдруг поняла, что любит его в десять, в сто раз сильнее прежнего. И будет любить всегда. Вид его причинял почти физическую боль. Его выразительные и одновременно сонные глаза. Его выбеленные солнцем волосы. Его запах.

— Я беременна, — выпалила она.

И затаила дыхание.

Разумеется — а она вовсе не была дурой, — Эмма не рассчитывала, что Оливер от радости начнет скакать по кухне. Он будет шокирован, как и любой на его месте. Может быть, даже взбешен. И разве может она винить его? В своих мечтах о том, что они помирятся, Эмма всегда представляла, как она, стройная и свободная, лежит рядом с Оливером на его застеленной белыми простынями кровати. И рядом никогда не было ни ребенка, ни огромного живота.

Так что она была готова к тому, что он испуганно охнет, сделает шаг назад, неприятно удивится. Ждала этого. Но Оливер лишь метнул быстрый взгляд в сторону гостиной, где скрылась Шармила. Этого она никак не ожидала, и сердце у нее упало. А потом случилось еще кое-что, столь мимолетное и почти незаметное, что Эмма наверняка бы этого не заметила, не наблюдай она за ним столь внимательно.

У него легонько дрогнули и скривились в презрительной гримасе губы.

Отвращение.

Но уже через долю секунды он овладел собой.

— Пожалуй, мне не стоит задавать очевидный вопрос о том, как такое могло случиться. — Оливер попытался пошутить.

У Эммы земля ушла из-под ног. У нее кружилась голова, и она жадно хватала воздух широко открытым ртом, как рыба, выброшенная на лед. Она мельком увидела свое отражение в оконном стекле. Одетая в спортивные штаны и кроссовки, с несвежими прилизанными волосами и расплывшейся талией. Именно так должна выглядеть женщина, которую застали за постыдным занятием, — подглядывающей в чужие окна в чужом саду. Шпионящей за мужчиной, который бросил ее ради другой. Эмма поневоле сравнивала себя с элегантной, стройной девушкой, которая тактично удалилась в другую комнату, и от стыда ей хотелось провалиться сквозь землю. Ты знала, что так все и будет. Ты знала, как он отреагирует. Так что уходи отсюда немедленно. Убирайся прочь. Не задерживайся!

— Можешь не беспокоиться, — сказала она. — Я ничего от тебя не требую. Я просто хотела, чтобы ты знал.

— Мне очень неловко, право же, Эмма. — Оливер обеими руками откинул со лба волосы. — Фу-у… Наверное, я должен спросить, не нуждаешься ли ты в деньгах?

— Мне ничего не нужно. — Она повернулась и направилась в коридор.

— Может, тебя подвезти?

— Нет, благодарю.

Эмма размеренно шагала к входной двери. Из гостиной долетала негромкая музыка. Дверь была плотно закрыта. О, Шармила проявила себя во всем блеске. И поступила очень умно, не став подслушивать.

Оливер вышел вслед за Эммой и проводил ее до калитки.

— Что ты собираешься делать? — шепотом спросил он, но на воздухе звуки разносились далеко. — С беременностью, я имею в виду.

— Еще не решила.

Эмма вдруг остановилась. Она стояла на садовой дорожке, крепко обхватив себя руками. Потом она перевела напряженный взгляд на Оливера и сказала:

— Наверное, будет лучше прервать ее.

Эти слова должны были потрясти его, вывести из оцепенения. Заставить заговорить с ней, вернуться к ней. Естественно, известие о том, что она ждет ребенка, могло и не привести его в восторг, но и вот так, походя, принимать решение об аборте было нельзя. Что бы там ни думал Оливер, он просто обязан был сказать «Подожди. Я должен подумать. Не стоит делать поспешных выводов. Я позвоню тебе, и мы поговорим».

А что касается аборта… в общем, это будет конец. Конец всему. Уже ничего нельзя будет исправить. И у Оливера не будет причины когда-нибудь вернуться к ней или хотя бы позвонить.

— Ты права, — пробормотал он, не глядя на нее. — Пожалуй, это и в самом деле лучший выход из положения.

Эмма ничего не чувствовала. Душа ее оцепенела и замерзла. Вот, значит, как. Все. Конец. Она отвернулась.

— Мне и впрямь очень жаль, Эмма, что так получилось. — Голос Оливера звучал расстроенно. — Дело в том, что мы с Шармилой… как бы это сказать… В общем, мне бы не хотелось так расставаться с тобой. В конце концов, нам было хорошо вдвоем.

— Да, — согласилась Эмма. — Хорошо.

Она распахнула калитку, которая, открываясь, заскрежетала по галечнику.

Оливер неловко промямлил:

— Я надеюсь, у тебя все будет в порядке… ты понимаешь…

— У меня все будет прекрасно, — заверила она его. — Что же, прощай.

Эмма оставила его, бледного и потерянного, у калитки под уличным фонарем и решительно зашагала прочь.

* * *

Она не помнила, как добралась домой. Должно быть, мимо проезжал автобус и она села на него. Но воспоминаний об этом у нее не сохранилось.

Позже Эмма без сна лежала в постели и ждала, когда же на нее обрушится боль потери.

— Все кончено, — говорила она себе. — Навсегда.

Странно, но после того как прошел первоначальный шок, она не чувствовала особой боли. Она тщательно обследовала закоулки своей души и рассудка на предмет повреждений, подобно тому, как атлет ощупывает свое тело после неудачного падения. Но пока везде ощущались лишь оцепенение и пустота. Эмма знала, что боль придет позже, что ей придется пройти через все круги ада. Ей предстояло принять нелегкое решение. Она была уже на пятом месяце беременности.

— И что теперь? — спросила она себя, уткнувшись лицом в прохладную подушку. — Что мне делать? — Но никто ей не ответил.

Самым очевидным представлялось сделать то, о чем она говорила Оливеру, и прервать беременность. Ради всего святого, разве может она позволить себе родить ребенка? Она не имела ни малейшего представления о том, как ухаживать за детьми, а тем более — их воспитывать. Откровенно говоря, до сих пор ей даже не приходилось сталкиваться с ними. Денег у нее не было. Помощи ждать тоже было не от кого. Сама мысль о том, что она может стать матерью, казалась Эмме нелепой. Но дни проходили за днями, и, поднимая трубку, чтобы записаться на прием к врачу, она всякий раз клала ее обратно.

Это ведь не просто ее ребенок. Это ребенок Оливера. Все, что у нее осталось от него. А вся проблема заключалась в том, что она до сих пор любила его. Нельзя так просто взять и вычеркнуть из своей жизни человека только потому, что этого захотелось.

И еще одно соображение останавливало ее. Это был внук ее матери. Единственный след, которая она оставила после себя на земле.

Эмма стала очень раздражительной и вспыльчивой. Она даже не могла поговорить с Джоанной, потому что Барри вечно вертелся поблизости, прилепившись к ней, как пиявка. Как-то вечером Эмма пришла домой с работы страшно уставшая. Спина просто разламывалась после долгой поездки в битком набитом вагоне метро. Войдя в гостиную, она застала там Барри. В гордом одиночестве он валялся на диване с расстегнутой ширинкой. Рядом на полу стояли пустая коробка из-под пиццы и две жестянки от пива. По телевизору показывали футбол, и звук был включен на полную громкость, так что в квартире дребезжали стекла.

— А где Джоанна? — поинтересовалась Эмма.

— Она сегодня работает допоздна.

Барри не отрывал глаз от голубого экрана. Судя по надписи в левом углу, «Арсенал» играл с «Уиганом».

— Как ты попал сюда?

— Что?

Брови у Барри удивленно поползли вверх, но матч по-прежнему поглощал все его внимание. И вдруг он подпрыгнул и замахал руками, как мельница.

— Ну давай же! — заревел он. — Обводи его! Там столько места, что хватит для чертова автобуса.

— Я спросила, — Эмма повысила голос, — как ты попал сюда!

Ее голос, резкий и напряженный, вывел Барри из футбольного транса. Он посмотрел на Эмму так, словно впервые заметил, что в комнате кроме него находится еще кто-то.

— У меня есть ключ, — ответил он.

Ключ! У него есть ключ! Черт возьми, что он о себе возомнил?

— Ты не мог бы для разнообразия посмотреть футбол в собственной квартире? — раздраженно бросила ему Эмма. — Ты торчишь здесь каждый вечер. Неужели я прошу слишком многого, если после работы хочу прийти к себе домой и отдохнуть в тишине?

Эта вспышка недовольства явно привела Барри в замешательство. Не сказав ни слова, он встал с дивана и вышел из гостиной. Из коридора до Эммы донеслись его шаги, он направился в спальню Джоанны. Дверь с грохотом захлопнулась.

Когда поздно вечером Джоанна вернулась домой, то, не заходя в гостиную, прямиком направилась к себе. За стеной раздались неразборчивые голоса. Эмме показалось, будто она расслышала свое имя. До самого утра никто из них и носа из комнаты не высунул.

И не успела Эмма оглянуться, как срок ее беременности составил пять месяцев. Джинсы уже не сходились на талии. Казалось, она не вылезает из туалета. А однажды, стоя на кухне в ожидании, пока закипит чайник, она вдруг ощутила резкий толчок под ребрами. Удивленная и встревоженная, она выронила пакетик с чаем и отступила от плиты. И тут снова почувствовала удар. Резкую, тупую боль.

Как толчок ногой.

Ее толкнули изнутри.

Эмма опустила на стол кружку. Медленно положила руку на живот. И снова ощутила толчок. Теперь под ее пальцами чувствовались ритмичные удары.

Сможет ли она теперь сделать аборт? Ведь существует же какой-то закон, устанавливающий крайние сроки.

По мере того как вечер переходил в ночь, Эмма постепенно успокаивалась. Ну что же, хорошо. Ничего не поделаешь. Она родит ребенка. Принятое решение, как ни странно, позволило ей встряхнуться. С нее словно спала пелена оцепенения. Еще четыре месяца ожидания. И тут выяснилось, что времени осталось слишком мало, чтобы успеть сделать тысячу самых разных вещей. Деньги… Работа… Как разобраться со всем этим, она не имела ни малейшего представления. Но как-то же следовало поступить? Впрочем, все эти проблемы носили практический характер. Для их решения необходимо сделать что-то реальное, а уж кем-кем, но непрактичной Эмму назвать было нельзя.

Поэтому первое, что она сделала на следующее утро, — это записалась на прием к врачу общей практики в Клэпхеме. Наверное, ей следует начать с того, что задать несколько вопросов в поликлинике.

Входя в кабинет, Эмма чувствовала, что ее нервы натянуты как струна. Последний раз она была на приеме у врача много лет назад, еще в Бате. Доктора и больницы всегда заставляли ее нервничать. Эмма надеялась, что врач не станет бранить ее за то, что она не обратилась за помощью раньше. Сидя в приемной, она листала журнал и наткнулась на статью под заголовком «Мои роды, превратившиеся в ад, который длился 45 часов». В ней речь шла о роженице, которой исполнилось двадцать девять лет. С фотографии, сопровождавшей статью, на Эмму смотрела усталая блондинка в забрызганном кровью больничном халате и с застывшей улыбкой. На вид ей было лет пятьдесят, никак не меньше. Эмма в страхе всматривалась в снимок. А ведь ей тоже предстоит пройти через это. Определенно, она просто спятила, когда решила оставить ребенка! Может, еще не поздно все переиграть? Она перевернула страницу. Новая статья. «Как удержать своего мужчину». Пожилая женщина бросила взгляд на живот Эммы и улыбнулась. Ответная гримаса, которую сумела выдавить Эмма, лишь с трудом могла сойти за бледное подобие улыбки.

— Эмма Тернер, — объявила регистраторша.

Медсестра проводила ее в кабинет. Доктор Ригби оказалась невысокой и хрупкой женщиной с огненно-рыжими волосами, выглядевшей так молодо, что казалось, будто она еще учится в средней школе. Она склонилась над своим столом, записывая что-то в карточку, и жестом предложила Эмме садиться. В кабинете пахло лимоном. На одной из полок над весами выстроились в ряд телепузики.

Доктор Ригби закончила писать, отложила ручку и повернулась к Эмме. Ей не понадобилось много времени, чтобы понять, почему она пришла сюда.

— Вы беременны! — воскликнула доктор Ригби. И тепло улыбнулась. — Мои поздравления, — сказала она.

Она не стала упрекать Эмму за то, что та не пришла к ней раньше. Вместо этого она попросила ее лечь на стол, накрытый хлопчатобумажной простыней, и поднялась, чтобы осмотреть ее. Маленькие серебряные сережки медленно покачивались у нее в ушах, пока она осторожно пальпировала живот Эммы. Затем она приложила к пупку Эммы черную трубочку, похожую на горн, и внимательно выслушала ее.

— Я слышу, как бьется сердце вашего малыша, — сообщила она.

Глаза Эммы наполнились слезами.

Вернувшись за свой письменный стол, доктор Ригби поинтересовалась:

— А как насчет отца?

— Я не хочу вмешивать его в это, — коротко ответила Эмма.

— Вот как… — Доктор Ригби сочувственно взглянула на нее. — Что вы намерены делать после родов? Каковы ваши планы?

— Очевидно, мне придется на какое-то время оставить работу, — неуверенно протянула Эмма. — У меня есть некоторые сбережения, но… В общем-то я собиралась спросить об этом у вас…

— Начнем с того, что вам полагается декретный отпуск, — сказала доктор Ригби. — И еженедельное пособие на ребенка На первых порах оно станет для вас существенным подспорьем. — Она что-то записала в свой блокнот. — Я направлю к вам работницу социальной службы. Возможно, вы имеете право на получение дополнительного пособия, но об этом скажет она. Вам есть где жить?

Эмма до сих пор ничего не сказала Джоанне о ребенке. Беременная соседка… И вопящий во все горло младенец… Эмма в отчаянии закусила губу. Слишком много она собиралась просить у Джоанны. Но другого выхода не было. Куда еще она могла пойти? Так что ей придется остаться в их нынешней квартире. По крайней мере до тех пор, пока не родится малыш.

Джоанна наверняка поможет ей, она была уверена в этом. Им столько довелось пережить вместе! Ухажеры, экзамены, каникулы… Словом, обычный набор жизненных сложностей и неурядиц. Вот только для них обеих они значили намного больше. Джоанна, как и Эмма, никогда не была особенно близка со своей семьей. Она не вдавалась в подробности, но по некоторым ее намекам и обмолвкам Эмма поняла, что у отца Джоанны проблемы с алкоголем. И еще Эмма знала, что только дружба с ней и Карен позволила Джоанне закончить университет. В Австралии, когда Карен объявила, что остается здесь, Джоанна, расчувствовавшись после пары бокалов «бакарди бризерз», схватила Эмму за руку и взяла с нее торжественную клятву, что они, что бы ни случилось, никогда не бросят друг друга в беде.

— Да, — ответила Эмма доктору Ригби. — Я снимаю квартиру вдвоем с подругой.

— Ну вот, это уже кое-что, — с улыбкой заявила доктор Ригби.

Спускаясь по ступенькам медицинского центра в солнечное золотистое утро, Эмма, пожалуй, впервые с того момента, как поняла, что беременна, ощутила себя спокойной и почти счастливой. Она приложила руки к животу. Доктор Ригби оказалась очень милой женщиной, и Эмма была рада, что именно она будет домашним врачом ее ребенка. От известия, что ей полагаются деньги, пусть небольшие, и что ей не грозит перспектива умереть с голоду, с плеч у нее свалилась неимоверная тяжесть. Эмма чувствовала, как пояс джинсов впивается ей в живот. Последние пару недель она скалывала брюки заколкой, поскольку застегнуть их на пуговицы было уже невозможно. Решено: на эти выходные она отправится по магазинам и приобретет более подходящую одежду.

А сегодня вечером, в присутствии Барри или без него, но она сообщит новости Джоанне.

Вернувшись с работы, она обнаружила Барри и Джоанну, сидящих рядышком на диване в гостиной в окружении картонных упаковок для готовых блюд на вынос из ресторанчика «Звезда Востока».

— Привет, Эмс! — приветствовала ее Джоанна. — Давненько мы с тобой не болтали по душам.

— Верно. — Эмма постаралась, чтобы голос ее звучал весело и жизнерадостно. — В последнее время я почти не вижу тебя.

Барри, не поднимая головы, уткнулся носом в блюдо из бириани.

— Какие у тебя новости на личном фронте? — полюбопытствовала Джоанна. — Давно собираюсь спросить об этом. Нам с тобой нужно отложить все дела и как-нибудь устроить вечер девичьих секретов.

Похоже, она пребывала в прекрасном настроении.

— Хочешь вина? — предложила она, взяв в руки бутылку.

— Нет, спасибо.

— Это так непохоже на тебя — отказываться от выпивки, — заметила Джоанна.

— В общем, да, — начала Эмма. — Я давно хотела поговорить с тобой о…

— Послушай, Эмс! — перебила ее Джоанна. — У меня есть для тебя новости. Ты помнишь, что через месяц у нас заканчивается договор об аренде квартиры?

— Да, и что?

— Как это что? Ты не думала, что собираешься делать? Потому что сосед Барри уезжает, и ему нужен кто-нибудь, кто помог бы выплатить закладную.

У Эммы задрожали колени. Джоанна подвинулась на диване и взяла Барри за руку.

— Словом, — она просияла, — не будет большой беды, если мы скажем тебе об этом прямо сейчас. Мы с Барри собираемся жить вместе.

Обессилев, Эмма опустилась на ручку дивана.

— Я еще не думала, что буду делать, — сказала она. Ладони у нее внезапно стали скользкими и влажными от пота. — Я считала, что мы продлим договор аренды. До его окончания остался всего месяц, Джоанна.

— Да, и мне очень грустно расставаться, — беззаботно откликнулась подруга. — Но ведь ты легко найдешь себе другую соседку, правда?

Вряд ли, подумала Эмма, пытаясь не обращать внимания на жжение в животе.

— Сколько комнат в квартире Барри? — спросила она.

Барри поднял голову от своей бириани. Джоанна метнула на него предупреждающий взгляд, который ясно говорил: «Не вмешивайся. Я сама разберусь с этим».

— Кажется, — ответила она, — три, если не ошибаюсь. Но дело в том, что квартира все-таки достаточно маленькая. Кроме того, мы пока не знаем, как распорядимся комнатами, правда, Бар? Нам наверняка понадобятся кабинет и кладовая. Честно говоря, Эмма, дорогая, на твоем месте я бы строила другие планы.

Барри, чувствуя, что ситуация накаляется, высвободил руку из ладони Джоанны и пробормотал что-то насчет того, что ему срочно нужно в туалет. Вот он, единственный шанс для Эммы. Как только Барри вышел из комнаты, она сказала:

— Я беременна.

Джоанна, опешив, молча уставилась на нее. Кусочек картофеля, обжаренного в остром грибном соусе, сорвался у нее с вилки и упал на тарелку. Рот у Джоанны некрасиво приоткрылся, и она дернула головой, как марионетка на ниточке.

— От Оливера, — добавила Эмма, отвечая на невысказанный вопрос.

— Однако… — смогла наконец хоть что-то пробормотать Джоанна. При этом у нее был такой вид, словно кусок креветки попал ей не в то горло. — Наверное… это… это… здорово.

— Еще бы.

— И когда ты должна рожать? — выдавила Джоанна.

— В августе. Я уже на пятом месяце.

— Понятно.

— Вот так обстоят дела, — заключила Эмма. — Сейчас явно не лучший момент для того, чтобы искать новую соседку по квартире. Мне нужно продержаться до того времени, пока родится ребенок. А потом я смогу найти себе что-нибудь подходящее. Тогда я уже буду в состоянии упаковывать вещи и поднимать коробки. Я уеду до того, как тебе успеют надоесть пеленки.

Она расслышала умоляющие нотки в своем голосе. Джоанна тоже их уловила и заерзала на диване. Она отодвинула в сторону картонную упаковку с жареной картошкой.

— Послушай, Эмма, — сказала она. — Мне жаль, если я создаю тебе неудобства… Но мы с Барри уже давно обсудили этот вопрос, и нам не хотелось бы менять свои планы.

Эмма опустила взгляд на свой живот. Носки туфлей она видеть уже не могла.

— Ладно, — сказала она. — Все нормально.

— Ты могла бы рассказать мне обо всем раньше. Прошло целых пять месяцев, Эмма!

— Я знаю.

— У нас с Барри все серьезно! — чуть не плакала Джоанна. — А вы с ним так и не нашли общего языка, верно? Например, совсем недавно ты на ровном месте наорала на него, причем из-за сущего пустяка, так что он даже не понял, в чем перед тобой провинился. Эмма, ты сама прекрасно знаешь, что тебе нужен покой. И я на сто процентов уверена, что у нас ничего не получится, если ты поселишься с нами. А если я не перееду к нему, он найдет другого соседа, и может пройти несколько лет, прежде чем мы снова заговорим о совместной жизни. Это мой единственный шанс, Эмма. Ты и представить себе не можешь, как я его люблю! Я так долго ждала этого!

— Все нормально, — повторила Эмма. — Честно, я все понимаю.

Воцарилось неловкое молчание. Потом Джоанна встала с дивана, подошла к Эмме и обняла ее.

— Ты хорошая подруга, Эмс, — всхлипнула она. — И я рада, что у тебя будет ребенок, в самом деле рада. Это действительно здорово. А то, что я уезжаю, это ерунда. На наши отношения это не повлияет. Если тебе понадобится помощь, ну, посидеть с ребенком или еще что-нибудь в этом духе, звони, не стесняйся.

Эмма улыбнулась. В груди у нее образовалась пугающая пустота. Она позволила обнять себя, но мысли ее были далеко. Через плечо Джоанны она невидящими глазами смотрела в стену.

Ради всего святого, что же ей теперь делать?