Странно вот так вот стоять за воротами школы. С тех пор как Шарлотте исполнилось двенадцать, я не забирала ее из школы. И когда я вижу, как Элла выпархивает из дверей, прижимая учебники к груди, а через руку у нее переброшен свитер, – я почти надеюсь увидеть, как рядом с ней идет моя дочка, они сталкиваются локтями и смеются шуткам друг друга.

– Элла? – Я протягиваю руку и дотрагиваюсь до локтя девочки, как только она оказывается рядом со мной. – Можно тебя на пару слов?

Она быстро оглядывается, чтобы понять, как реагируют на происходящее ее одноклассники, но они, кажется, меня и вовсе не заметили, выходят из школьных ворот, смеясь, болтая и строя друг другу гримасы. А если и заметили, то им, похоже, наплевать.

– Элла, прошу тебя, это важно.

– Хорошо, хорошо, – она подает мне знак, что надо отойти от школьных ворот, смотрит через плечо – чтобы проверить что-то, чего я не понимаю, – а потом снова смотрит на меня. – Так о чем пойдет речь?

– О том, зачем вы с Шарлоттой прикрывали друг друга.

Дерзкое выражение лица Эллы медленно спадает.

– Не понимаю, о чем вы.

– А я думаю, Элла, прекрасно понимаешь.

Я могла бы притвориться перед ней, что мне все-все известно, но если она догадается, что я вру, беседа прервется тут же. Но если она поймет, что мне не известно ровным счетом ничего, то и в этом случае ей со мной разговаривать – никакого резона.

– Элла, я прочла вашу переписку в Интернете. Она сохранилась на одном из наших домашних компьютеров.

У Эллы глаза становятся размером с чайное блюдце, она смотрит на меня с удивлением. Пытается понять, попала она в переплет или еще нет. Мне надо продвигаться вперед очень осторожно.

– Кто такой мистер Е, Элла?

Она оглядывается на школу, потом смотрит снова на меня.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, миссис Джексон.

– Тот самый мистер Е. В интернет-переписке Шарлотта написала, что если мистер Е узнает, что вы сделали, то убьет вас обеих.

Элла пожимает плечами.

– Миссис Джексон, я думаю, вы меня перепутали с кем-то другим.

– Эллсбеллс, – говорю я, – с ней переписывалась Шарлотта. И я знаю, что Эллсбеллс – это ты.

Снова пожимает плечами, выдавливает из себя подобие улыбки, надувает губы и разворачивается, чтобы уйти. Она прекрасно понимает, что в нашем разговоре у меня нет абсолютно никаких доказательств и мне не в чем ее обвинить. Но как она может быть такой черствой, когда ее лучшая подруга в коме и может оттуда никогда не выйти?

– Элла, прошу тебя, – кладу ей на плечо руку. – Мне нет дела до того, чем вы с Шарлоттой занимались, и до того, почему вам пришлось сговариваться о совпадении ваших версий. Я не рассержусь и не скажу твоей маме, но, прошу тебя, пожалуйста, скажи мне, кто такой мистер Е?

– Я вам уже сказала. – Она стряхивает мою руку с плеча. – Вы ошиблись, я ничего не знаю.

Она снова разворачивается, чтобы уйти, но я ее хватаю.

– Элла, мистер Е – чей-то отец? Или учитель? Он один из ваших…

Выражение на лице девочки меняется – вместо злости на нем появляется что-то иное.

– Элла, он учитель, я угадала, да?

Не могу скрыть радости, что попала пальцем в небо.

– Как его зовут, Элла?

– Руки свои убрала от меня!

Теперь уже на нас смотрят подростки. Те, что толпой шли мимо, останавливаются, меня со всех сторон окружают любопытствующие лица. Те, которые разговаривали, замолкают, начинают хихикать. «Кто это?» – слышу, как кто-то из них спрашивает другого. «Это мама Шарлотты Джексон?» – «А чего она кричит на Эллу Портер?».

Элла замечает оживление вокруг нас тоже. От шеи к щекам поднимается румянец, но она тут же прикрывает его волосами. Я знаю, что должна убрать руку с ее плеча, но мне так страшно, что Элла ускользнет и я ее больше никогда не увижу.

– Элла, – я стараюсь говорить как можно мягче, – нет смысла устраивать сцену. Просто скажи мне, как зовут мистера Е, и я обещаю, что больше ни разу тебя не побеспокою.

Девочка улыбается, и на секунду я начинаю думать, что вот он – ужасный момент, скорее бы он закончился, скажи уже имя, скажи… но вот ее улыбка исчезает, Элла некрасиво выпячивает нижнюю губу.

– Помогите! – кричит она и мотает головой. – Кто-нибудь, на помощь!

Я ее тут же отпускаю, но уже слишком поздно. Из толпы кто-то протиснулся к нам и встал между мной и Эллой.

– Миссис Джексон?

На лице у незнакомой женщины удивленное выражение, она стоит прямо передо мной. А, это же Клара Купер, учительница английского.

– Эта женщина причинила мне боль. Она чуть не оторвала мне руку!

Мисс Купер поворачивается к Элле. Вокруг той уже столпились девочки, заслонили ее собой и что-то шепчут, вероятно, успокаивают. У девочек вздернуты брови.

– Миссис Джексон причинила тебе боль?

– Да, мисс. Я шла к школьному автобусу, когда она подскочила и схватила меня и так держала, не отпуская.

– Да, она правду говорит! – вступилась девочка из толпы. – Так и было.

– Я решила, что миссис Джексон сейчас начнет меня бить.

На лице у Эллы выражение самой невинности.

– Мне стало так страшно.

Мисс Купер поворачивается ко мне и поднимает брови. Мне становится жарко, я слабею, во рту пересыхает. Просто хочется пойти домой, и все. Лечь в постель, уснуть, проснуться и понять, что все это – несчастный случай с Шарлоттой, подарки от Джеймса, ссора с Брайаном и этот инцидент у школы, – просто кошмарный сон.

– Я потрогала ее за плечо, – говорю я, – вот и все. Просто хотела с ней поговорить.

Мисс Купер изучающе смотрит на меня, потом поворачивается к толпе зевак.

– Вы там, давайте расходитесь по домам. Шоу закончилось. Элла, пойди встань у ворот. Я с тобой поговорю.

Элла гримасничает.

– Но мисс…

– Иди, я сказала.

Элла надувает губы, сжимает кулаки, словно собирается возражать, потом принимает решение, что лучше успокоиться, и идет через толпу. Народ постепенно рассасывается, вздыхая с недовольством, спектакль закончился.

Мисс Купер дожидается, пока дети разойдутся – по крайней мере, когда ни одного не останется на расстоянии взгляда, – и оборачивается ко мне. Она уже не хмурится, как до того, теперь у нас нет зрителей.

– Как вы себя чувствуете, миссис Джексон?

На языке вертится слово «отлично», но что-то в тоне ее голоса, в том мягком и приятельственном тоне, в заботливой интонации заставляет меня ответить, что я устала.

– Ничего удивительного, – мисс Купер аккуратно дотрагивается до моей руки, а потом отпускает. – Как дела у Шарлотты? Ее нам всем очень не хватает.

– Шарлотта без перемен, – говорю я, – но спасибо вам, что интересуетесь.

Мисс Купер грустно улыбается, потом смотрит через плечо. Элла трется у школьных ворот. Одна ее нога – на земле, второй она пинает решетку.

Бамс-бамс-бамс.

– Элла!

Как только учительница окликает ее по имени, Элла перестает пинать ворота и быстро смотрит на меня. И Клара тоже смотрит на меня – они обе.

– Миссис Джексон, а что, собственно, тут произошло? У вас с Эллой?

Я вкратце рассказываю историю с прочитанной мною перепиской и говорю Кларе, что беспокоюсь, как бы этот таинственный мистер Е не оказался большой угрозой для девочек.

– И вы считаете, что он может оказаться родителем кого-то из детей или учителем?

Я рассказываю о том, как отреагировала Элла, когда я предположила, что мистер Е может оказаться учителем, – мисс Купер задумалась.

– Есть у нас мистер Егхарт, – говорит она. – Преподаватель физики.

Я отрицательно качаю головой: ни одна из девочек не учит физику.

– Слушайте, а вы уверены, что это – мистер? Ну, не миссис? Может, это миссис Эверетт, мисс Эвшэм или мисс Ист?

– Нет, девочки точно переписывались о каком-то мистере Е. Одна из них назвала его ничтожеством.

– Я стараюсь, правда, стараюсь припомнить еще каких-то учителей, фамилии которых начинались бы на Е или Э. – Мисс Купер крутит в ухе сережку, волнуется. Смотрит на тротуар, хмурясь от напряжения. – У Дженни Бест из администрации есть полный список фамилий учителей. Наверное, лучше спросить ее… о! – Мысль озаряет лицо мисс Купер. – Только что пришло в голову. Есть учитель по деловым коммуникациям, заменяет миссис Харт, пока она в декретном отпуске. Его фамилия начинается с Э. Как же его… а! Эггерс? Нет. Этан? Нет. Очень простое такое слово… сейчас вспомню. Знаю! – Она триумфально улыбается. – Эванс! Мистер Эванс.

– Эванс? – Повторяю я фамилию, чувствуя, как меня наполняет странное спокойствие. Словно я покинула свое тело и наблюдаю нашу с мисс Кларой беседу свысока. – А как его имя? Не припомните?

Когда Клара готовилась произнести его имя, я уже знаю, что она скажет, – до того, как скажет.

– Джеймс, – говорит она. – Точно так же зовут моего приятеля.

Ощущение парения прекращается столь же быстро, сколь быстро возникло, и я снова возвращаюсь в свое тело, жестоко возвращаюсь, мне нужно на что-то опереться, чтобы не упасть.

– Джеймс Эванс?

– Да, – Клара все еще улыбается, довольная, что ей удалось вспомнить. – А что? Вы же не думаете, что он как-то причастен к…

– А как он выглядит? Выше шести футов ростом? Блондин? Хорошо говорит на публике?

– Ну да, он такой, – Клара, кажется, смущена. – Да, очень подходит под это описание.

– Погодите! – кричит мне Клара, когда я бегу по направлению к Элле, а потом – выбегаю через школьные ворота. – Миссис Джексон, прошу вас, остановитесь!

* * *

Воскресенье, 1 апреля 1991

Вчера я столкнулась с Хеллс на Оксфорд-стрит. Первой моей реакцией было – когда я увидела ее, такую красивую, в черно-зеленом платье, с изумительной прической из рыжих волос, – восхищение. Но потом я вспомнила, что мы больше друзьями не считаемся, и я тут же свернула в «HMV», чтобы с ней не дай бог не столкнуться. Должно быть, она меня тоже заметила, потому что тут же взяла меня за руку.

– Сью? Это ведь ты?

Она выглядела довольной, так радовалась тому, что мы встретились, что мне хотелось тут же расплакаться. Я не могла допустить, чтобы она увидела, какой жалкой я стала без нее. Чтобы не расплакаться, я завела короткий, почти деловой разговор о том, какие теперь шью костюмы для пьесы «В ожидании Годо», о том, как маме вроде бы стало лучше, хотя ее болезнь по-прежнему прогрессирует. Хеллс в ответ рассказала, что ее повысили на работе и что они с Рупертом только что вернулись домой после недели во Флоренции, где они отпраздновали помолвку. Я ее обняла, не могла удержаться, и только когда она слегка отпрянула от меня, она смогла тоже как следует рассмотреть мое кольцо на левой руке, – я вспомнила, что тоже помолвлена.

– О, да ты темная лошадка! – сказала она, но вместо улыбки на ее лице появилось печальное выражение. – Поздравляю, Сьюзан. Видимо, ты действительно счастлива.

Вот тут-то меня прорвало, и я заплакала – прямо посередине зала в «HMV», окруженная людьми, выбирающими модные CD с музыкой.

Хеллс выглядела такой напуганной, что я хотела сбежать. Хватало уже того, что я разрыдалась на публике, так еще и моя бывшая лучшая подруга смотрела на меня, словно я… ну, скажем, баскетбольная корзина. Она догнала меня и взяла за руку.

– Прошу тебя, Сьюзан. Давай пойдем пропустим по стаканчику? Расскажи, что у тебя стряслось. Я так по тебе соскучилась.

Мы отправились в «Собаку и утку» в Сохо, нашли темный уголок, где можно было поболтать без того, чтобы незнакомые люди пялились на мое заплаканное лицо. Я рассказала Хеллс все, без остатка. Поведала о том, как познакомилась с мамой Джеймса, о путешествии в Прагу, о том, как Джеймс отказывался спать в моей кровати, и том, как выбросил игрушечного кролика в окно. Хеллс слушала внимательно, не перебивая, иногда вставляя по ходу моего рассказа «угу» или «хмм». Но когда я рассказала про нашу с Джеймсом поездку в Ирландию и то, как разрешила ему заняться со мной анальным сексом, чтобы доказать, как сильно его люблю, Хеллс вздохнула с огорчением.

Я подняла руку, предупреждая ее возражения.

– Хеллс, это не самое худшее.

Я рассказала ей, как примерно месяц спустя Джеймс стал настаивать на том, что хочет экспериментировать в постели с бандажем, напирая на то, что с Натаном я позволяла себе больше, чем с ним, – потому что Натану я разрешала такие вещи, а ему, выходит, нет.

– И ты разрешила? – Хеллс смотрела на меня, в ее огромных зеленых глазах была настоящая забота.

– Не сразу. Я держалась, держалась, потому что знала, что это будет ужасно, страшно, но вынести приставания Джеймса не было сил. Он требовал, просил, умолял и снова требовал такой близости. В каждом разговоре он переходил на эту тему, даже если у нас была самая невинная беседа, – и я никак не могла расслабиться, потому что все время ждала, что он опять начнет про это. Я подумала, что прекратить это можно только одним способом, – сдаться.

– И?

– С Джеймсом было не так, как с Натаном. Не было шелковых шнуров и масок, не было взбитых сливок и клубники. Эта ночь была одной из самых омерзительных за всю мою жизнь, Хеллс.

Хеллс слушала меня, прижимая руки ко рту, пока я рассказывала, как Джеймс хватал меня за волосы так жестко, что просто выдирал некоторые пряди с корнем, как порол меня так сильно, что у меня оставались красные рубцы, и как насиловал меня вибратором так безжалостно, что у меня начинала идти кровь.

Хеллс молчала, когда я наконец закончила свой невеселый рассказ. Она посмотрела на меня и взяла мои руки в свои.

– Сью, уходи от него. И уходи немедленно.

Я пыталась спорить, говорила, что Джеймс пострадал, когда был ребенком, что жизнь с матерью его подавила, что в душе он романтик, что до двадцати четырех лет не расставался с девственностью, что, наконец, он по-настоящему меня любит, просто он борется, как может, со своим разочарованием и ревностью. Но Хеллс отрицательно качала головой.

– Сью, это не любовь. Вещи, о которых он говорит, то, как к тебе относится, это не любовь. Он тебя презирает, а не любит. Самоутверждается за твой счет.

– Но… – я старалась объяснить, что все в общем-то не так уж плохо, что между нами все же есть некая магия, что у нас с Джеймсом много общего, что я никогда не чувствовала себя такой живой, что каждый день становится приключением, если, конечно, у Джеймса хорошее настроение.

– Вот именно, когда у Джеймса хорошее настроение. Потому что мы обе знаем, что творится, когда у него нехорошее настроение. Стоит оно того, Сью? Стоит терпеть весь этот кошмар ради нескольких приятных мгновений? Словно по углям ходить, каждый раз гадая, когда снова случится очередной приступ насилия.

– Но он же не бьет меня. Ни разу себе этого не позволил.

– Ну да, – Хеллс покачала головой, – если Джеймс на тебя не поднимает руку, это еще не значит, что он тебя не унижает, Сьюзан. Тебе надо вырваться из этих отношений, и вырваться нужно немедленно.

Больше Хеллс не нужно было ничего говорить, потому что все, что она сказала, я знала и сама, сотню раза повторяла себе. Но слышать свои мысли из уст другого человека – совсем иное. Хеллс, кажется, была шокирована моим рассказом, в ее глазах я прочла заботу. И, как ни странно, ее реакция убедила меня в том, что я не схожу с ума, что не обманываю себя. Я начала более четко осознавать, что Джеймс относится ко мне не так, как я того заслуживаю, и что одной мне может быть даже лучше, чем вдвоем с ним.

И я сделаю это. Я уйду от Джеймса. Уйду в пятницу, в тот день, когда мы с ним договорились пойти выпить куда-нибудь. Только надеюсь, что не буду дрожать так сильно, как дрожу сейчас.