1

Я волнуюсь настолько сильно, что у меня дрожат руки. И, чтобы никто не заметил этого, я сцепила их на коленях, время от времени задумчиво щелкая застежкой ремня безопасности. Мы уже почти на месте. Осталось совсем чуть-чуть. Наконец-то…

— Мисс, ремень должен быть застегнут. Мы приземляемся.

Появившаяся словно из ниоткуда стюардесса, высокая, светловолосая, загорелая и до невозможности стройная, указывает на табло со светящимися знаками над нашими головами. Я торопливо киваю головой и отправляю металлическую деталь на место. Стюардесса не обращает внимания на мои извинения, мельком улыбается моему соседу, сидящему у окна: тот поднимает голову от газеты и — как всегда, когда стюардесса проходит мимо, — одаряет ее приветливой улыбкой. А затем она удаляется, чтобы продолжить обход.

Мужчина смотрит ей вслед. Заметив, что я наблюдаю за ним, недовольно хмурится и, прежде чем снова приняться за газету, бросает на меня сердитый взгляд, словно это преступление — злить стюардессу. Кажется, с момента нашего вылета из Чикаго он впервые по-настоящему обратил на меня внимание.

Не то чтобы это было плохо, я вовсе не хочу ему понравиться. Но все равно как-то обидно: даже если бы я считала его привлекательным, у меня не было бы ни малейшего шанса рядом с высокой блондинкой, поскольку я представляю собой полную ее противоположность: низенькая и бледная. В принципе, у меня тоже светлые волосы, но светло-рыжие, с ударением на слове «рыжие». Это единственное, что бросается в глаза в моей внешности, но поскольку именно эта рыжина в ответе за то, что на солнце я становлюсь красной как вареный рак и мне никогда не удается по-настоящему загореть, то я бы с удовольствием отказалась от нее.

Моя сестра Хоуп всегда пытается видеть во всем положительные стороны и считает, что я похожа на английскую розу. Вот только, наверное, ей просто хочется меня утешить, поскольку сама она принадлежит к числу золотоволосых загорелых красавиц этого мира, которые оказывают гораздо более заметное воздействие на мужчин вроде моего соседа у окна.

Краем глаза наблюдаю за ним. Кстати, выглядит он довольно неплохо. Темные волосы, ухоженный, костюм хорошо сидит. Пиджак он снял сразу же после старта, и, когда он поднимает руки, за запахом лосьона после бритья чувствуется запах пота. Но, к счастью, выносить это мне осталось недолго, поскольку мы уже подлетаем.

Мои руки опять принимаются машинально играть с пряжкой ремня. О мужчине у окна я уже забыла, глядя на голубую ткань спинки стоящего передо мной кресла, и мое сердце от волнения снова начинается биться быстрее.

Я действительно лечу в Англию! До сих пор не верится. Моя первая поездка за границу, ну, кроме недельного отпуска с семьей в Канаде, когда мне было тринадцать, — но он не в счет. И на этот раз я еду не на пару дней, а на целых три месяца.

Глубоко вздыхаю. Вообще-то я уверена, что будет круто, но тот факт, что я одна, далеко от всего привычного, немного пугает. «Все будет хорошо, Грейс», — успокаиваю я себя. Наверняка будет…

— Милочка, вы ведь слышали, что сказала стюардесса. Пристегнитесь.

Заговорив со мной, сидящая через проход пожилая дама отвлекает меня от размышлений. Приветливо поглаживает меня по руке, пока я снова торопливо защелкиваю пряжку ремня. Вопросительно смотрит.

— Так сильно нервничаете?

Закусываю нижнюю губу и киваю. Очень хочется еще раз рассказать всю историю о своем путешествии и о том, что меня ждет дальше. Вот только я и так не давала ей спать последние несколько часов, поэтому я молчу. Хоть дама и заверяла меня, что все равно не смыкает глаз в самолетах, но, возможно, это лишь британская вежливость, а на самом деле она страшно устала и считает меня невероятно издерганной.

Ее зовут Элизабет Армстронг, и она из Лондона. Она была в гостях у одного из своих сыновей, который живет в Чикаго, однако сейчас очень рада тому, что возвращается домой. Знаю я о ней и еще кое-что — в общем-то, все. Сколько у нее внуков — трое и, на ее взгляд, слишком мало, что она не любит летать — а кто любит? — и что она по-прежнему тоскует по своему мужу, умершему восемь лет назад. Внезапно, от инфаркта. Его звали Эдвард.

Самолеты тесные, а трансатлантические перелеты долгие, и не остается ничего другого, кроме как знакомиться с соседями, — если ты, конечно, человек коммуникабельный, а не помешанный на блондинках чудак, как тот потеющий тип у окна. Поэтому Элизабет Армстронг в ответ узнала все обо мне: что меня зовут Грейс Лоусон, мне двадцать два года, я изучаю экономику в Чикагском университете и отправляюсь в Лондон потому, что мне невероятно, грандиозно, совершенно невообразимо повезло получить столь желанное место практиканта в «Хантингтон венчурс», на которое я так надеялась.

Не помню уже, сколько раз за время долгого перелета я пересказывала своей терпеливой слушательнице подробности о своей фирме, которые уже успела выучить наизусть. Что она существует уже восемь лет и за это время смогла развиться до масштабов одной из самых успешных инвестиционных компаний. О том, что этот успех в первую очередь основан на инновационном и очень впечатляющем плане основателя компании Джонатана Хантингтона, который состоял в том, чтобы предложить патенты и свежие идеи в области техники, промышленности и торговли нужным инвесторам, дабы из этого союза могли возникнуть прибыльные продукты и проекты.

Я с нетерпением ждала встречи с человеком, который за всем этим стоял: Джонатан Максвелл Генри, виконт Хантингтон, принадлежащий к высшему дворянству Великобритании, неугомонный в отношении того, что касается расширения сферы деятельности, и, если верить соответствующим бульварным газетенкам, один из самых желанных холостяков Англии.

Я показала Хоуп его портрет, обнаруженный в газете, и сестра заявила, что он выглядит действительно хорошо, но очень высокомерно. И тут она права. Но, может быть, не стоит удивляться. Если бы я была столь же успешна, то, возможно, выглядела бы так же.

Я еще очень хорошо помню ту фотографию. На ней он был снят с двумя роскошными гламурными женщинами, моделями с великолепными, едва прикрытыми телами: они висели на нем и смотрели на него влюбленными глазами. Но ни одна из них не стала его девушкой, если верить прилагавшейся к фотографии статье, потому что девушки у него нет. И он не женат, что меня несколько удивляет. Потому что со своими темными волосами и яркими голубыми глазами он действительно выглядит невероятно хорошо. Интересно, почему столь привлекательный мужчина до сих пор свободен?

Я снова вздыхаю. «Это не твое дело, Грейс, — напоминаю я себе. — Вероятнее всего, ты с ним даже не встретишься». В конце концов, он возглавляет предприятие и вряд ли найдет время для того, чтобы лично поздороваться с каждой практиканткой, и плевать, какое расстояние она преодолела.

— А вас кто-нибудь будет встречать в аэропорту? — В голосе Элизабет Армстронг слышится искренняя тревога.

Мне требуется мгновение, чтобы вернуться в реальный мир.

— Нет. Я поеду в город на метро или возьму такси.

Последнее, если все же придется на это пойти, оставит ощутимую прореху в моих сбережениях. Кроме того, это всего лишь план «Б», если идея с метро не сработает. Мне остается надеяться на то, что я сумею быстро сориентироваться, сяду на нужную ветку и доберусь до цели. В противном случае остается только такси. Потому что времени очень мало.

Рейс, на котором я остановила свой выбор, был самым удобным для перелета из Чикаго в Лондон, но по расписанию он должен приземлиться в восемь часов, то есть через четверть часа, а в десять часов у меня уже назначена встреча с Энни Френч, сотрудницей компании «Хантингтон венчурс», которая будет ждать меня на проходной, чтобы показать мне все и рассказать, чем я буду заниматься. А фирма расположена в лондонском Сити, в самом центре города. Если предположить, что мне придется подождать, пока выдадут багаж, времени остается чертовски мало, и вся надежда только на то, что лондонские часы пик на самом деле не так страшны, как о них говорят.

* * *

В конце концов в Хитроу мы приземлились с опозданием на двадцать минут, а потом прошла еще почти целая вечность, пока самолет остановился. Я беспокойно барабаню пальцами по подлокотнику, считаю стремительно летящие минуты. Путь до выдачи багажа тоже неблизкий, и, конечно же, когда мы оказываемся там, наших чемоданов еще нет. Ленточный транспортер пока что неподвижен, а над ним мигает сообщение с номером нашего рейса.

И тут меня обжигает осознание того, что время ожидания можно использовать, чтобы освежиться; я сразу же бросаюсь в ближайшую дамскую комнату, где критически оглядываю себя в зеркале. Это я уже неоднократно проделывала во время перелета, и результат по-прежнему тот же самый: пока что все нормально.

Я быстро проскальзываю в одну из кабинок, снимаю джинсы, в которых была в самолете, и надеваю узкую черную юбку и шелковые чулки, которые все это время лежали в сумочке. То же самое происходит и с зеленой тенниской, которую я заменяю черной блузкой. Единственным цветным пятном становится пестрый шелковый платок, подходящий к моим рыжим волосам. Я торопливо запихиваю старую одежду в сумку, настолько большую, что в нее, наверное, вошла бы половина моего гардероба, из-за чего она является моей постоянной спутницей в путешествиях, и возвращаюсь к зеркалу. Идеально. Моя мама сказала бы, что слишком мрачно: ей всегда хочется, чтобы я надела что-то «повеселее», но мне нравится и так. С рыжими волосами я и без того достаточно яркая. И выделяться на общем фоне еще сильнее мне совершенно не хочется.

Кстати, по поводу рыжей копны: мои волосы уже не лежат на плечах такими красивыми волнами, как в начале перелета, но, слегка подправив прическу, я привожу их в порядок: да здравствует пенка для укладки! Мой макияж, и без того неброский, легко освежить — немного пудры, тушь для ресниц и блеск для губ. Готово.

Зеленые глаза устало смотрят на меня из зеркала, ночь была слишком коротка, и постепенно я начинаю это замечать. Ну да ничего, я молода и охотно готова пожертвовать сном ради двухсот долларов, сэкономленных на билетах.

Рядом со мной в зеркале возникает Элизабет Армстронг, сменив стоявшую рядом со мной женщину. Удивленная, но обрадованная, я оборачиваюсь к ней.

— Ну что, милочка, наведем красоту? В отличие от меня, кстати, вам это делать без надобности. — Она подмигивает мне и опускает руки под струю холодной воды.

Я так и знала — она устала, и в этом виновата я, потому что не дала ей поспать. Несмотря на это, она улыбается, пока мы обе моем руки, и я просто не могу не ответить.

Она немного напоминает мне бабушку Роуз, оставшуюся дома, в Лестере, штат Иллинойс, — маленьком городке, где я выросла. Несмотря на то что бабушка выглядит совершенно иначе — всю свою жизнь она работала, и ее не сравнить с хрупкой Элизабет, — она обладает таким же лукавым чувством юмора.

— Я ведь должна выглядеть хорошо, раз уж сразу еду знакомиться, — объясняю я, хоть в этом и нет необходимости.

Моя попутчица наверняка помнит об этом, ведь на протяжении последних часов я добрых тридцать три раза объясняла ей, насколько важна для меня эта практика, к которой я собираюсь немедленно приступить. Она только кивает.

— Может быть, вас все же кто-нибудь встретит, — говорит она и направляется к сушилке, чтобы автомат сдул с ее рук капельки воды.

Он гудел так громко, что я едва не пропустила звонок своего мобильного. Выйдя из самолета, я снова включила его — только для того, чтобы мне могли оставить какие-нибудь важные сообщения из «Хантингтон венчурс». Но, наверное, я переоценила собственную значимость для фирмы, поскольку единственным абонентом, приславшим мне СМС, оказалась моя сестра. И именно она сейчас и хочет поговорить со мной, это видно на экране. Я поспешно вытираю руки о юбку и принимаю вызов.

— Эй, Грейси! Приземлились, все в порядке?

Мне так приятно слышать знакомый голос Хоуп, что я судорожно сглатываю.

— Да, только что. Жду чемодан. Секундочку.

Я прижимаю мобильник к груди и прощаюсь с Элизабет, которая касается моей руки и желает удачи, прежде чем достать из сумки губную помаду и наклониться к зеркалу, чтобы освежить губы. Она снова подмигивает моему отражению в зеркале, а я поднимаю руку, толкаю дверь и, прижав руку с мобильником к уху, выхожу в зал. Как раз начинают появляться чемоданы, и в ожидании своего я рассказываю Хоуп о перелете. Я обожаю разговаривать с ней, она для меня словно порция нормальности, которая так нужна мне в моем теперешнем нервозном состоянии.

— И что теперь? — спрашивает она в тот самый момент, когда я снимаю с ленты черного монстра, позаимствованного у матери: для того, чтобы взять примерно столько же вещей, сколько помещается в него, мне пришлось бы путешествовать с тремя сумками. Когда чемодан оказывается на полу, я поднимаю ручку, благодарю создателя за то, что у чемодана есть колесики, хотя от его веса у меня все равно отрываются руки, и решительно направляюсь к таможне.

— Теперь мне нужно поторопиться, чтобы успеть.

— На тебе черная блузка и черная юбка?

— Да, а что?

Хоуп хихикает.

— Как я и опасалась.

— Это не смотрится? — Меня охватывает ужас. Неужели она не могла сказать об этом раньше?

— Смотрится, но это так на тебя похоже: ты пытаешься спрятаться. А тебе в этом совершенно нет нужды, Грейси. Ты очень хорошенькая, и англичане это заметят, поверь мне. Кроме того, черный совершенно не годится — совсем не весенний цвет.

Как бы мне хотелось ей верить! Правда. Но Хоуп хорошо говорить, с ее-то идеальными пропорциями. Если бы я была спортивной блондинкой ростом метр семьдесят пять, я вообще, наверное, ничего не носила бы — или, по крайней мере, гораздо меньше, чем сейчас. Но в ней проявились скандинавские корни нашей семьи. А я, похоже, унаследовала от какого-то давнего предка все те крохи ирландских генов, которые еще оставались, потому что ни у кого из моих родственников нет рыжих волос, даже у отца — насколько я помню, ведь я не видела его уже целую вечность. А еще только у меня невысокий рост и вьющиеся волосы. Я не толстая, но довольно кругленькая там, где у достойных зависти женщин, вроде моей сестры или стюардессы, все спортивно и подтянуто.

— Черный стройнит, поняла? — Я выуживаю из сумки свои документы, которые мне предстоит предъявить. — Я тебе перезвоню.

Внезапно в голосе Хоуп слышится тревога.

— Будь осторожна, ладно, Грейси? И пообещай мне позвонить сегодня же вечером и все рассказать — в подробностях!

Я обещаю и с иронической улыбкой вешаю трубку. Она моя младшая сестра — а ведет себя как мама. Но, возможно, она права. Во многом Хоуп гораздо опытнее меня. Вздохнув, я прячу телефон. Впрочем, в Англии она еще никогда не была. И это первый раз, когда я ее опережаю.

Мужчина за окошком бросает быстрый взгляд в мой паспорт, и таможенники не обыскивают меня: я ведь уже говорила — если не считать волос, я совершенно неприметный человек, никто не обращает на меня внимания, поэтому вскоре я оказываюсь у выхода, ведущего прочь из аэропорта.

За дверями оказывается неожиданно много людей, поэтому я испуганно останавливаюсь и на меня налетает идущий сзади мужчина. Он озадаченно глядит на меня, а потом бежит дальше. Спасибо. Ничего страшного.

Мимо меня течет поток людей, они спешат к машущим руками родственникам или друзьям. Вверх поднимают таблички с именами, люди находят друг друга, обнимаются, встречаются. Мимо меня пробегает и Элизабет, направляясь к молодому человеку, который совершенно искренне обнимает ее, он рад ее видеть. На меня она уже внимания не обращает.

Не хочется чувствовать себя потерянной, поэтому я решительно поправляю сумку и собираюсь с духом. Время поджимает, нужно спешить. Я резко срываюсь с места в поисках указателя метро — чтобы секундой позже снова замереть, когда взгляд мой останавливается на мужчине, выделяющемся из толпы. Его поза небрежна, глаза неотрывно глядят на выход. На меня.

Мое сердце пропускает удар и тут же снова начинает нестись вскачь, когда я вижу улыбку, играющую на его губах. Он едва заметно кивает мне.

Джонатан Хантингтон.

Нет, этого не может быть. Я моргаю, но он по-прежнему там. Это он, наверняка, хотя в действительности он оказывается еще более привлекательным, чем на фотографии в журнале.

Он опускает скрещенные на груди руки, его поза из небрежной превращается в напряженную. В ней проявляется движение, несмотря на то, что он все еще стоит. Он смотрит на меня. Он… ждет меня.

О. Мой. Бог.

Ноги мои уже двинулись вперед сами собой. Словно во сне, я направляюсь к нему.

 

2

— Здравствуйте, мистер Хантингтон. — Я стою прямо напротив него и протягиваю ему руку. — Я Грейс Лоусон.

Пока я шла к нему, он не спускал с меня взгляда. Эти глаза, синева которых казалась мне притягательной еще на фотографии… Но на самом деле они… другие. Глубокие. Сверкающие. Я смотрю на него, впитываю каждую деталь.

Он высок, гораздо выше, чем я предполагала, и одет во все черное: черные брюки, черная рубашка, черный пиджак. Как я. Только у него, конечно же, нет шарфа. Ха-ха. Волосы у него тоже черные и залихватски длинные, спадают на лоб и слегка на воротник. В отличие от моей, кожа у него загорелая, что еще сильнее подчеркивает контраст с его голубыми глазами. Кроме того, он, очевидно, сегодня не брился, поскольку на щеках его лежит темная тень.

Все это я осознаю в одну секунду, пока моя рука парит между нами в воздухе, а он не подхватывает ее. Мой взгляд украдкой устремляется к его рту. Улыбка, которая только что витала на его губах, исчезла, и пустое выражение на его лице внезапно вселяет в меня чувство неуверенности. Он смотрит на меня, но совершенно не понимает, чего я от него хочу. Я откашливаюсь, не опуская руки.

— Рада познакомиться с вами, сэр. — Может быть, это не соответствует этикету, принятому у аристократов? Как заговаривать с такими людьми? Проклятье. — Я совершенно не знаю, что сказать. То есть я совершенно не ожидала, что вы придете меня встречать. Но я… очень рада. Практике. Очень-очень. Для меня это… действительно… очень… — Последние слова я выдавливаю из себя с трудом, поскольку что-то здесь явно не так.

— Джонатан? — Прямо у меня за спиной раздается низкий голос со странным акцентом, который я не могу определить, а испуганно обернувшись, я вижу мужчину. Японца.

Он не так высок, как Джонатан Хантингтон, но достаточно, чтобы я почувствовала себя между ними карликом. За его спиной стоят другие люди, тоже японцы, но пониже, очевидно, свита первого. И только теперь я замечаю, что за Джонатаном Хантингтоном стоят светловолосый великан и мужчина пониже с каштановыми волосами, готовые в случае чего прийти на помощь. И все смотрят на меня одинаково недоуменно.

Боже мой! Меня бросает в жар, затем окатывает холодом, когда я понимаю, какую неловкость допустила. Джонатан Хантингтон приехал не затем, чтобы встретить практикантку из Чикаго. Он ждал того японского партнера, что за моей спиной, который по жуткому совпадению прилетел одновременно со мной. Я только что страшно опозорилась. Хуже, чем просто страшно. Ужасно, непростительно страшно.

На протяжении нескольких мучительных секунд все молчат, и я внутренне сжимаюсь. От отчаяния зажмуриваю глаза и в тот же миг чувствую, как теплая рука сжимает мою, которую я все еще держу в воздухе.

Когда я снова открываю глаза, Джонатан Хантингтон смотрит на меня. Это его рука сжимает мою. Крепко. Приятно. Успокаивающе. Он улыбается, и я вижу, что на одном из его резцов не хватает уголка. Это придает его улыбке юношеский задор, который стал для меня неожиданностью, отчего у меня подкашиваются ноги. Или, может быть, дело в том, что мне настолько неловко, что мои ноги просто отказываются служить.

— Мисс Лоусон, как мило. — Он по-прежнему понятия не имеет, кто я. Но он спасает меня. Тепло его руки растекается по моему телу.

«Ты должна извиниться и уйти», — громко и отчетливо заявляет мой внутренний голос, но я словно примерзла к асфальту, как загипнотизированная, смотрю на лицо Джонатана Хантингтона и по-прежнему не могу прийти в себя, ошеломленная его привлекательностью.

Затем он выпускает мою руку, и я снова прихожу в себя. Он указывает на высокого японца, возраст которого я затрудняюсь определить.

— Позвольте представить вам Юуто Нагако, моего делового партнера, только что прибывшего из Токио. — Я оборачиваюсь и киваю мужчине, который по-прежнему странно и пристально смотрит на меня.

Джонатан Хантингтон называет также имена четверых сопровождающих, которые молча кивают головами, но я запоминаю лишь то, что высокого блондина зовут Стивен, остальных сразу же забываю. Мой мозг не в состоянии выдать ни одной связной мысли.

— А вы наша новая… практикантка, мисс Лоусон? — продолжает Джонатан Хантингтон.

Он произносит это как-то потешно, и что-то в тоне его голоса вызывает мое сопротивление. Наверняка страшно высокомерен. Так сказала моя сестра, когда мы вдвоем рассматривали его фотографию. Очевидно, она была права.

С другой стороны, тот факт, что он не выставил меня дурочкой из-за моей страшной ошибки, постепенно просачивается в мое сознание, и моя благодарность перекрывает все остальные ощущения. Если таковы английские манеры, то я с удовольствием смирюсь с некоторой высокомерностью.

— Я… да. Из… Чикаго, — лепечу я, как будто это может объяснить мое дурацкое поведение.

Японец начинает проявлять нетерпение, это видно. Ощущения подсказывают мне, что с ним я так дешево не отделалась бы — по крайней мере, на это намекает его по-прежнему пристальный взгляд.

Похоже, мой мозг наконец-то начинает просыпаться. Мне повезло, и, возможно, мне не придется до конца своей жизни стыдиться того, что я до боли наивна. Но если я буду продолжать стоять здесь, то все может измениться.

— Что ж, мне пора двигаться дальше. На метро. У меня ведь скоро встреча. — Я смотрю на Джонатана Хантингтона, и вся ситуация становится настолько абсурдной, что я пожимаю плечами и невольно улыбаюсь. — У вас.

Он удивленно поднимает брови.

— У меня?

— Э, да, то есть нет, я имела в виду, у вас на фирме. Ну, вы понимаете. Практика.

Я снова внутренне сжимаюсь. Боже мой, Грейс, лучше не пытайся шутить. После такого представления он, наверное, порвет сотрудничество с Чикагским университетом, поскольку решит, что с него хватит совершенно невменяемых американских студенток, которых к тому же приходится спасать. Действительно, лучше уйти, пока я все окончательно не испортила.

— Ну, до встречи.

Я сжимаю ручку чемодана и волоку его дальше. Мужчины тут же подходят ближе друг к другу, смыкая ряды, словно только и ждали, когда я наконец уйду, и начинают разговор. Я еще раз оборачиваюсь на миг, но, поймав взгляд японца, разговаривающего с Джонатаном Хантингтоном, тут же отворачиваюсь, от всей души надеясь, что говорят они о каких-то делах, а не обо мне.

На миг закрываю глаза, а тяжесть чемодана, который я качу за собой, отрывает мне руку. Вот и она — моя встреча с Джонатаном Хантингтоном. Отлично справилась, Грейс, просто отлично. Если я еще хоть раз встречусь с ним в офисе, буду надеяться только на то, что он не запомнил моего лица, — или лучше сразу и на все три месяца спрятаться за каким-нибудь шкафом.

Чья-то рука хватает меня за плечо, вынуждая остановиться. Я испуганно оборачиваюсь — и снова встречаюсь взглядом с голубыми глазами Джонатана Хантингтона.

— Вы поедете с нами, мисс Лоусон, — заявляет он, снова тем самым пренебрежительным тоном, не терпящим возражений.

Если бы я была в силах дышать, то могла бы что-нибудь ответить на это. За его спиной стоит Стивен, светловолосый великан, и прежде чем я успеваю осознать, что происходит, он хватает мой чемодан и тащит его прочь, назад к японским партнерам. Джонатан Хантингтон по-прежнему крепко держит меня за плечо. И наконец-то мой мозг включается.

— Эй! — Я высвобождаю руку. — Нет! Нет! — кричу я вслед блондину, который даже остановился. Но Джонатан Хантингтон машет ему рукой. А затем я чувствую на своей спине его руку, решительно толкающую меня вперед.

— Мой ассистент просто хотел помочь вам с багажом, — объявляет он и снова смотрит на меня так, будто я не совсем в своем уме. Но, может быть, он и прав.

— Я не могу ехать с вами, — говорю я и останавливаюсь.

Это ведь логично, он должен понять. У него с этим японцем какие-то невероятно важные переговоры, по крайней мере, я исхожу из этого, в противном случае он не прилетел бы из Токио, и я буду только мешать. Кроме того — не нравится мне этот приказной тон. И я не хочу, чтобы у меня отнимали мой багаж.

— Пожалуйста, вы не могли бы сказать этому мужчине — вы не могли бы сказать своему ассистенту, чтобы он вернул мой чемодан? Мне действительно пора на метро, иначе я опоздаю.

Уголки его губ поднимаются, поскольку все это, очевидно, забавляет его, и я снова замечаю, что у него отколот кусочек зуба. Почему у других это недостаток, а у него — невероятно привлекательная деталь? Дыхание мое снова сбивается.

— Опоздаете на встречу со мной? — переспрашивает он, и его слова звучат по-настоящему насмешливо. Я снова могу дышать. Упрямо выпячиваю подбородок.

— Нет. Опоздаю на встречу у вас в офисе. — Его улыбка внезапно приводит меня в ярость. Мое дыхание снова работает как часы. — Я не думаю, что есть смысл продолжать вам мешать. У вас важный разговор, а я буду чувствовать себя неловко, если после случившегося недоразумения буду надоедать вам. — Тут мне приходит в голову, что вообще-то он поступил очень мило, поддержав меня. — Кстати, спасибо.

— За что спасибо?

О нет! Грейс, черт возьми, подумай хорошенько, прежде чем что-либо говорить.

— Вы же понимаете. Вы могли бы вести себя и не так приветливо.

— И почему же вы отказываетесь, когда я приветливо предлагаю подвезти вас?

— Я… — Может быть, он хочет меня запутать? Если да, то ему это отлично удалось. — Я ведь не хочу опоздать, — почти в отчаянии произношу я.

— Так поедемте со мной. На машине будет быстрее, чем на метро.

Я по-прежнему упираюсь, несмотря на то что не могу по-настоящему противиться его большой теплой ладони, лежащей у меня на спине, и иду дальше.

— Но ваш друг, то есть ваш деловой партнер… Вам ведь есть что обсудить.

— Он ничего не имеет против того, чтобы вы поехали с нами, уж поверьте мне. — То, каким тоном он произносит эту фразу, смущает меня. В его голосе слышится сарказм и какой-то оттенок, от которого у меня по спине бегут мурашки. Но я слишком растеряна, чтобы продолжать размышлять над этим, поскольку к этому моменту мы как раз вернулись к остальным.

— Мисс Лоусон поедет с нами, — объявляет Джонатан Хантингтон, как будто это и без того не очевидно, раз он притащил меня, а его ассистент — мой чемодан. Голос у него довольный. И неудивительно. Наверное, он всегда получает то, что хочет.

Японцы кивают в своей азиатской манере, но несколько отрывисто, в то время как Стивен и темноволосый с любопытством, но без лишней настойчивости разглядывают меня, примерно так, как смотрят на автомобильную аварию, проезжая мимо. Но ведь я и есть непредвиденная авария.

В молчании мы трогаемся с места.

Джонатан и высокий японец идут за мной, и мне кажется, что я спиной чувствую их взгляды. Они негромко разговаривают — по-японски. Может быть, поэтому они берут меня с собой — я ведь все равно ничего не пойму.

На миг я теряюсь. Неужели я совсем спятила, осмелившись попытаться не принять это предложение? Я хочу сказать, что ведь на ближайшие три месяца Джонатан Хантингтон станет моим боссом, а мне не пришло в голову ничего лучшего, кроме как сначала навязаться ему, а затем начать жеманничать, как будто мне что-то от него нужно. «Успокойся, Грейс, — напоминаю я себе. — Ты только что доказала, что ты — скорее везучая, чем умная девушка. Вот и пользуйся этим».

В автомобиле — довольно длинном лимузине с двумя расположенными друг напротив друга кожаными сиденьями в задней части — мои сомнения возвращаются, и я снова решаю, что совершила огромную ошибку, когда не пошла на метро.

Я сижу лицом по ходу движения, на одном сиденье с Джонатаном Хантингтоном и темноволосым мужчиной, в то время как главный японец делит противоположное с одним из своих ассистентов. Второй занял место рядом с высоченным Стивеном, который ведет автомобиль. Японский ассистент, сидящий сзади, держит на коленях свой портфель, а темноволосый разговаривает по телефону и рассылает сообщения со своего мобильного, вполуха прислушиваясь к беседе босса. Джонатан Хантингтон и Юуто Нагако — так его зовут, я вспомнила, — оба сидят, небрежно откинувшись на спинки сидений и разговаривают, все еще по-японски. Я понятия не имею, сколько лет может быть японцу, потому что лицо у него по-азиатски гладкое, но поскольку виски его уже поседели, я решаю, что он по меньшей мере лет на десять старше Джонатана.

Поддерживая беседу, Юуто Нагако по-прежнему глядит на меня своим тревожащим взглядом, от которого мне становится не по себе, и иногда мне даже кажется, что речь идет обо мне. Но это столь же абсурдно, как и вся ситуация.

Не помню, когда я в последний раз чувствовала себя настолько некомфортно. Настолько не на своем месте. Я никогда не сидела в столь дорогом автомобиле, и одного этого было бы довольно — не считая совершенно непривычного для меня левостороннего движения, — чтобы сбить меня с толку. Но я настолько поглощена ощущением собственной незначительности среди этих высоких незнакомых мужчин, что мне даже некогда толком восхититься тем, что меня окружает. Мне знаком только Джонатан Хантингтон, но и то лишь потому, что мы с сестрой провели много времени, рассматривая его фотографию, так что расслабленной я себя не чувствую. Все это уже просто чересчур.

Но хуже всего то, что я сижу рядом с ним, что я могу чувствовать его запах. И, в отличие от мужчины из самолета, он меня не отталкивает. Нет, от него пахнет хорошо, каким-то очень приятным лосьоном после бритья. Я ловлю себя на том, что стараюсь дышать глубоко, чтобы вдохнуть побольше этого аромата. Может быть, это вовсе и не лосьон после бритья. Может быть, он сам так пахнет. Что бы это ни было, оно ударяет мне в голову. Что уж совсем нехорошо, ведь из-за этого я еще сильнее зацикливаюсь на нем и еще хуже справляюсь с собственной нервозностью.

Я неловко вцепляюсь в сиденье, молясь о том, чтобы мы как можно скорее оказались на месте. Потому что каждый раз, когда большой автомобиль делает поворот, меня прижимает к Джонатану Хантингтону. По крайней мере так было бы, если бы я всеми силами не противилась этому. Сиденья очень мягкие, и для двоих людей места должно быть очень много. Но мы устроились на этом сиденье втроем, и из-за широкого углубления в нем и законов притяжения я то и дело оказываюсь в опасной близости к Джонатану. Ничего не могу поделать. Я сижу, сжавшись в комок, и таращусь в окно, надеясь, что никто меня не заметит.

Пока Джонатан Хантингтон вдруг не кладет руку на спинку сиденья за моей спиной. Его широкое плечо освобождает пространство для меня. Но оно в то же время было и стопором, где максимально соприкасались наши тела, когда мне не удавалось удержаться на месте. А теперь там нет ничего, и на следующем повороте вправо, который автомобиль делает через секунду, я скатываюсь к нему. По-настоящему. Полный физический контакт. Мы оказываемся вплотную друг к другу внезапно, и поскольку, падая, я инстинктивно пыталась за что-нибудь уцепиться, моя рука еще и оказывается у него на груди, и я чувствую, что он приобнял меня и сжимает мое плечо. Возможно, просто машинально, чтобы поддержать меня.

На секунду мир застывает. Я чувствую тепло его тела и то, как он замирает под моей рукой. Его взгляд скользит от моего лица к вырезу блузки и обратно. Я опускаю глаза и вижу, что блузка сильно съехала и открывает приличную часть моей груди. Когда я снова поднимаю на него взгляд, он не улыбается и глаза его темнеют. Я забываю, что нужно дышать, и просто смотрю на него. Внезапно везде, где мы соприкасаемся, моя кожа покрывается мурашками, и я чувствую, как краска приливает к моим щекам.

Я поспешно отталкиваюсь — от его груди, но иначе не получается, — и возвращаюсь обратно в угол. Его рука отпускает меня.

— Простите, — бормочу я, не в силах скрыть смущение. Теперь мне точно нужно срочно выбираться отсюда.

Он снимает руку со спинки, и мы снова сидим, как раньше. К счастью, японский ассистент заговаривает с темноволосым, речь идет о каких-то встречах. Только Юуто Нагако не принимает участия в разговоре, пристально смотрит на меня, как и прежде. Он что-то говорит по-японски, обращаясь к Джонатану, который тут же поворачивается ко мне.

— Как долго вы у нас пробудете, мисс Лоусон?

Тот факт, что он внезапно обращается ко мне, заставляет меня нервничать еще сильнее, чем до того. Впрочем, спрашивает он не для того, чтобы поддержать разговор, а как-то деловито и отстраненно. Как будто это важная информация, которая ему зачем-то понадобилась.

— Три месяца, — отвечаю я, облизывая губы. Во рту страшно пересохло.

— И откуда вы приехали?

— Из Чикаго.

— Точно. Вы говорили об этом.

Склонив голову набок, он смотрит на меня взглядом, от которого мне некуда деться. Мы сидим все еще слишком близко друг к другу, хоть теперь наши плечи снова соприкасаются. Я чувствую твердость его плеча под пиджаком и немного отодвигаюсь. Но его тепло я ощущаю по-прежнему, и мне кажется, что оно передается мне.

— Значит, вы учитесь у профессора Уайта?

Я киваю. Постепенно оправляюсь от шока. Похоже, он все же решил немного поддержать беседу. Безобидный разговор — это как раз то, что мне нужно.

— Вы его знаете?

— Не лично, нет. Но мой компаньон, Александр Нортон, с ним дружит. Насколько я знаю, он способствовал налаживанию связей.

Об этом профессор Уайт никогда не говорил, но это объясняет, почему английская фирма предлагает оплачиваемую практику американским студентам-экономистам. Вознаграждение не настолько хорошее, чтобы разбогатеть, но с его помощью я, как бы там ни было, смогу позволить себе снимать квартиру в Лондоне на время своего пребывания.

— Что вас привлекает в экономике, мисс Лоусон?

Другие мужчины закончили разговор, и, когда Джонатан Хантингтон спрашивает меня об этом, в салоне автомобиля стоит тишина. Все смотрят на меня, и внезапно у меня снова возникает желание раствориться в воздухе. Но потом мой мозг отмечает тон голоса, с которым был задан вопрос. Мне снова кажется, что его это забавляет. Как будто эта тема не подходит для людей вроде меня, как будто экономика и я — две совершенно несовместимые вещи. Ладно, может быть, сейчас я вела себя как не особенно умная представительница своего пола, но это не повод смотреть на меня свысока. Я хороша. Иначе не получила бы это место. На него был конкурс — и выбрали меня.

— Мне нравится возиться с числами, — подчеркнуто небрежно заявляю я, улыбаясь легко и по возможности независимо, как будто истинная причина слишком сложна для того, чтобы говорить о ней сейчас.

«То, что можешь ты, могу и я», — проносится у меня в голове, и я полностью удовлетворена произведенным эффектом. Пока он не задает следующий вопрос:

— А что вас привлекает в «Хантингтон венчурс»?

Я судорожно сглатываю. Перед отборочной комиссией в университете я легко и убедительно перечислила около десятка пунктов, однако сейчас я могу только смотреть в голубые глаза основателя фирмы, не в состоянии выдавить из себя ни слова.

К счастью, отвечать уже нет необходимости, поскольку мы приехали. Автомобиль останавливается у входа в современное стеклянное офисное здание. В нем по меньшей мере десять этажей и слегка выгнутый наружу фронтон. Одна сторона ровная, в то время как вторая слегка прогибается внутрь, создавая очень интересную, почти коническую форму.

Я сижу со стороны дороги, где быстро проносятся автомобили, поэтому приходится дождаться, пока мужчины выйдут с другой стороны, прежде чем последовать за ними. Когда я выбираюсь из автомобиля, Джонатан Хантингтон протягивает мне руку, чтобы помочь, и, несмотря на минутное колебание, я принимаю помощь. Было бы глупо игнорировать этот жест, а сегодня я уже и так достаточно опозорилась. Однако моему сердечному ритму прикосновения к нему явно не идут на пользу. Едва встав на тротуар, я выпускаю его руку.

Светловолосый великан вынимает из багажника моего черного монстра, но вместо того чтобы отдать чемодан мне, катит его к стеклянной двери здания.

— После вас. — Джонатан Хантингтон жестом приглашает меня идти вперед, японцы тоже пропускают меня в фойе.

Оно очень большое и элегантное, со стойкой администратора из изысканно обработанного дерева и стекла, перед которой поставил мой чемодан светловолосый шофер. За стойкой стоят две молодые девушки, одна поближе, вторая подальше, и обе смотрят на нас с интересом.

Джонатан Хантингтон здоровается с ними, перекидывается парой слов. Я украдкой бросаю взгляд на часы. Половина одиннадцатого. Проклятье.

Стоявшая у стойки молодая девушка направляется ко мне. Она примерно моего возраста, у нее короткие каштановые волосы, зачесанные нарочито небрежно, но очень стильно. Под светло-зеленый вельветовый костюм она надела очень подходящий топ из батика и простую, но броскую серебряную цепочку. Необычный костюм для бизнес-сферы, но ничего лишнего — и ей очень идет.

— Привет, — произносит она. — Я Энни Френч. Я ждала тебя, Грейс.

Обращение на «ты» удивляет меня, но как раз после такой кошмарной поездки услышать его очень приятно. Наконец-то я оказалась рядом с человеком, который не предъявляет ко мне чрезмерных требований.

— Я опоздала, — грустно говорю я, пожимая протянутую руку.

— Вовсе нет, раз уж приехала с боссом, — отвечает моя собеседница и улыбается. Она мне нравится.

И, прежде чем мы успели продолжить беседу, рядом со мной внезапно снова оказался Джонатан Хантингтон. Остальные мужчины ждут возле лифта и смотрят на нас.

— Желаю успеха на практике, мисс Лоусон, — произносит он. — Надеюсь, вам у нас понравится.

Я проглатываю слюну.

— Спасибо.

— Кстати, черный вам идет. Красивый цвет. — Он быстро оглядывает себя. Его голубые глаза сверкают, когда он снова поднимает взгляд, и на губах его играет легкая улыбка, от которой у меня подкашиваются ноги.

Но прежде чем я успеваю что-либо ответить, он разворачивается и идет к лифту. Я неуверенно смотрю ему вслед и спрашиваю себя, действительно ли мне стоит хотеть встретиться с ним снова.

 

3

Когда двери лифта закрываются за всеми шестью мужчинами, Энни Френч оборачивается ко мне.

— Как это у тебя получилось? — спрашивает она, поднимая бровь.

— Что именно? — Все мои мысли по-прежнему заняты сбивающим меня с толку Джонатаном Хантингтоном, и я почти не слушаю ее.

Энни толкает меня локтем в бок, возвращая назад, к ней, в реальный мир.

— Ну послушай, ты ведь только что приехала с боссом. Давай, рассказывай, как у тебя это получилось.

— Это получилось… случайно. Мы встретились в аэропорту, а потом он предложил мне поехать с ним и его сопровождающими. — Это действительно звучит совершенно невероятно. Но Энни не дает себя обмануть. Склоняет голову к плечу.

— А откуда он узнал, кто ты? Вы знакомы?

Подловила. Я чувствую, как краснеют мои щеки, и отвожу ее в сторону, поскольку мне не хочется, чтобы блондинка-администратор, с интересом разглядывающая нас, услышала то, что я скажу.

— Нет. Я… я заговорила с ним, — негромко признаюсь я. — Я допустила ошибку. Я думала… что он встречает меня.

Энни ошеломленно посмотрела на меня, а потом рассмеялась, как будто это была самая лучшая шутка, которую ей доводилось слышать в жизни.

— Ты думала, что босс лично приехал встретить тебя?

— Да, я знаю, — простонала я, закатывая глаза. — Не сыпь мне соль на рану. Все это и без того достаточно неприятно. Давай сменим тему, пожалуйста.

— С удовольствием. — Энни по-прежнему улыбается во весь рот. — По крайней мере, пока что. — Девушка указывает взглядом на мой чемодан. — Можешь оставить его у Кэролайн, а потом забрать. А теперь я покажу тебе твое новое место работы. — Ее улыбка так заразительна и приветлива, и вся ее обезоруживающая открытость так располагает к себе, что она просто не может не понравиться.

Мы оставляем чемодан в приемной у блондинки Кэролайн, которая прячет монстра за стойку и заверяет меня, что присмотрит за ним как следует, продолжая с интересом разглядывать меня. Затем мы тоже садимся в один из двух лифтов, расположенных рядом. Внутри он зеркальный и, как и все здесь, кажется роскошным и грандиозным. Взгляд на собственное отражение сообщает мне, что я выгляжу неестественно бледно, что, вероятно, является последствием шока, вызванного встречей с самым желанным холостяком Англии.

По пути наверх Энни объясняет мне, что ей двадцать три и что она вот уже год работает младшим ассистентом отдела инвестиций компании «Хантингтон венчурс».

— Это моя первая работа в данной отрасли, — говорит она. — И мне могло повезти гораздо меньше.

Я немного завидую тому, что она, хотя возраст у нас почти одинаковый, продвинулась гораздо дальше, чем я. В принципе, я тоже скоро закончу учебу, но смогу ли я потом найти работу в столь же классной фирме?

Однако завидую я Энни не только из-за места в «Хантингтон венчурс», но и из-за ее самоуверенной приветливости, непринужденности, с которой она подходит ко всему.

— Вот здесь находится отдел, где ты будешь работать, — поясняет она, когда мы выходим на четвертом этаже и идем по длинному холлу. Все кажется светлым и просторным. Стеклянные двери ведут в большие офисы с окнами до пола, где сидят выглядящие занятыми люди. — Здесь подготавливают новые проекты, которыми будет заниматься «Хантингтон венчурс». Мы проводим исследования, проверяем шансы на рынке, ведем все необходимые предварительные переговоры, а руководство доделывает остальное.

Она входит со мной в каждый кабинет и представляет мне сотрудников — однако их слишком много, чтобы запомнить всех сразу. В памяти остаются лишь несколько имен: секретаршу, пожилую и очень милую женщину, зовут Вероника Хетчфилд, руководителя отдела, мужчину лет сорока с редеющими волосами, она представляет мне как Клайва Реншоу, а Шадрах Алани, молодой коллега с явно выраженными пакистанскими корнями, которому, на мой взгляд, около тридцати лет, сидит в одном кабинете с Энни. Есть еще много других, всего около дюжины, с которыми в ближайшее время я наверняка познакомлюсь поближе. Все приветливы, но Энни тем не менее нравится мне больше всех.

— Остальные отделы в этом здании я покажу тебе при случае, если тебе будет интересно. — Пока мы идем по коридору, Энни вкладывает мне в руку папку. — Здесь ты найдешь всю самую необходимую информацию по нашей фирме. — Она протягивает мне ксерокопию со сложным рисунком. — А это органиграмма, чтобы ты получила общее представление.

Я удивляюсь, а взгляд мой тем временем скользит по разветвленной схеме, частям пазла, из которых состоит фирма. Многое мне было известно благодаря собственным исследованиям, но кое-что для меня совершенно ново. И, пролистывая папку, в которой на глянцевой бумаге хорошего качества представлены и другие виды деятельности, я понимаю, что «Хантингтон венчурс» представляет собой нечто большее, чем чисто инвестиционное предприятие. Это империя с международными связями и широкой разветвленной сетью влияния. Они имеют налаженные связи не только с денежными тузами, но почти со всеми отраслями промышленности и торговли, существуют также программы для поддержки культурных проектов. Мое глубокое уважение по отношению к достижениям Джонатана Хантингтона возрастает еще сильнее.

Когда я снова поднимаю взгляд, Энни усмехается:

— Впечатляет, правда?

Я знаю, что она имеет в виду фирму, но я могу думать лишь о человеке, который ее возглавляет, и молча киваю.

Энни идет дальше, открывая дверь в офис в самом конце коридора. У него тоже стеклянная внешняя стена, но он очень маленький. У окна стоит письменный стол, одна стена полностью заставлена шкафами с документацией, поэтому здесь очень тесно.

— Место практиканта, — объявляет Энни, снова улыбаясь мне своей открытой обезоруживающей улыбкой.

Я вздыхаю. А чего я ожидала — красной ковровой дорожки? И вообще, кабинет вовсе не плох, хоть и расположен в дальнем конце коридора, но не слишком далеко от того, где сидит Энни, что меня немного успокаивает. Как бы там ни было, она — пока что — единственная, кого я здесь знаю. Не считая Джонатана Хантингтона, но о нем лучше больше не думать.

— А что именно я буду здесь делать? — спрашиваю я, заходя за письменный стол, чтобы поближе рассмотреть свое будущее рабочее место.

— То, что делают все практиканты — готовить чай и кофе. — Энни указывает на дверь в противоположной стороне кабинета. — Кстати, там кухня — так что ходить недалеко.

На миг я лишаюсь дара речи.

— Ты ведь шутишь, правда? — Я сказала, что она мне нравится? Я ошиблась, все англичане кажутся мне странными.

На миг она с непроницаемым лицом прислоняется к дверному косяку, но потом серьезность оставляет ее, и она смеется.

— Нет, конечно же нет. Там действительно находится кухня, и ты можешь готовить себе чай и кофе, если хочешь, — у нас здесь есть все. В целом, конечно, тебя ждут более ответственные задачи.

Я облегченно вздыхаю и тоже невольно улыбаюсь.

— А с кем именно я буду работать? — интересуюсь я.

Энни усмехается.

— А с кем тебе хотелось бы работать?

По необъяснимой причине в животе все сжимается, потому что единственный, кто приходит мне в голову, это Джонатан Хантингтон. Щеки заливаются краской, и Энни, похоже, догадывается о ходе моих мыслей. Ее улыбка становится еще шире.

— Прости, но боюсь, на этаж начальства тебе так быстро не попасть. Может быть, наш босс и привез тебя сюда, но обычно он не возится с практикантами лично. Так что тебе придется удовольствоваться мной.

— Конечно, мне так даже лучше, — поспешно заверяю я девушку.

— Ты действительно взяла и просто заговорила с ним? — Очевидно, произошедшее все еще не укладывается у Энни в голове.

Я киваю и снова внутренне сжимаюсь, когда она напоминает мне о неловкой ситуации в аэропорту.

— Но взять меня с собой — это была его идея. Я хотела поехать на метро, когда поняла, какую глупую ошибку совершила.

Энни хмурит лоб.

— Он сам предложил подвезти тебя?

— Да, а что? Что в этом такого необычного? Я имею в виду… Возможно, он просто хотел быть вежливым.

Энни фыркает, как будто подобная мысль совершенно абсурдна.

— Джонатан Хантингтон — милый парень, живущий по соседству?

Мне кажется необходимым защитить его. Он ведь мог и проигнорировать меня, оставить в аэропорту без внимания.

— Он показался мне милым, — настаиваю я.

Вот теперь лицо Энни впервые с момента нашего знакомства становится по-настоящему серьезным.

— Дам тебе хороший совет, Грейс. Лучше даже не начинай ничего интерпретировать.

Я в растерянности.

— Что ты имеешь в виду?

Она смотрит на меня с выражением легкого отчаяния на лице.

— Послушай, мы все здесь не слепые. Босс выглядит чертовски классно, и ты не первая, у кого начинают сиять глаза при виде него. Большинство боготворят его издалека, но это бессмысленно, поверь мне. А те, кто работал рядом с ним и кому стало совсем дурно, в какой-то момент ушли. Только в прошлом месяце — женщина из отдела печати, работавшая с ним в связи с одним проектом. Они все добровольно уходят из фирмы, всегда по обыденной причине, ради другой работы или новых проектов, но если хочешь знать мое мнение, то каждая из них ушла потому, что не смогла стать женщиной, достойной быть рядом с Джонатаном Хантингтоном. — Она пристально смотрит на меня. — Запомни это и держись от него подальше. Ты просто зря потратишь время.

Как будто я и так этого не знаю. Но мне любопытно.

— А почему он никогда не встречается с девушками? Он…

— Гомосексуал? — Энни заканчивает фразу за меня. — Нет, это наверняка не так. Но он и не принц, даже если унаследует дворянский титул. Поэтому послушай меня и не назначай его на главную роль в своих личных сказках. Он не для тебя.

Я вздыхаю. В принципе, мне стоило бы обидеться из-за того, что Энни вправляет мне мозги, — мы ведь друг друга едва знаем. Кроме того, мне немного неприятно из-за того, что по мне так отчетливо видно, какое впечатление произвела на меня встреча с Джонатаном Хантингтоном. Но она не со зла, я чувствую это, она действительно хочет предупредить меня и оградить от разочарований. И, возможно, ее искренние строгие слова — именно то, что мне сейчас нужно, поскольку не исключено, что я могу стать очередной жертвой великолепного Джонатана Хантингтона.

— Не беспокойся, я не настолько наивна, — объявляю я, и мне даже удается выдавить из себя кривую улыбочку. Хоть это и неправда, я чертовски наивна, когда речь заходит о мужчинах, но это не то, о чем мне хотелось бы сейчас поговорить со своей новой коллегой. — Кроме того, вероятно, я больше никогда не увижу мистера Хантингтона. Или он заходит сюда?

Какая-то часть меня надеется на это, несмотря на то что я понимаю, насколько это глупо — особенно после предупреждения, которое я только что получила.

Энни качает головой.

— Нет, вообще-то очень редко. Но обычно он и не подвозит практиканток на своей машине. Просто будь начеку, больше я тебе ничего не скажу.

Тон ее голоса невероятно серьезен, и я теряюсь. Неужели она опасается, что Джонатан Хантингтон может мной заинтересоваться? Полный абсурд. А даже если так — то почему я тогда должна быть начеку?

Только я собралась открыть рот и переспросить, что она имела в виду, как Энни решительным жестом указала мне на бумаги, лежащие на письменном столе. Очевидно, для нее тема исчерпана.

— Твое первое задание я уже положила сюда. Это отчеты по проектам, по которым в ближайшее время ожидается принятие решения. Прочти их и составь общее представление, тогда сможешь принимать участие в дальнейших обсуждениях. И не думай, что это пустая формальность, потому что мы спросим тебя, какой из них кажется тебе обещающим наибольший успех и почему.

— Это проверка? — спрашиваю я.

Она снова улыбается во весь рот.

— Да, в некотором роде это так. Тебе это мешает?

— Нет.

— Хорошо, это, кстати, в твоих собственных интересах. Когда мы поймем, насколько ты хороша, сможем подобрать тебе занятие получше. — Она смотрит на часы. — Справишься пока сама?

Я киваю.

— Тогда я тебя покидаю. Если возникнут вопросы, можешь в любое время обращаться ко мне. Ты ведь знаешь, где меня найти.

Она уже почти ушла, но я задерживаю ее.

— Можно мне воспользоваться телефоном? — спрашиваю я и указываю на стоящий на моем столе аппарат. — Я сняла квартиру здесь неподалеку и должна позвонить арендодателю, чтобы узнать, когда и где я могу забрать ключи.

— Конечно, — отвечает Энни. — Мы ведь хотим, чтобы ты как следует устроилась. — Уже почти закрыв за собой двери, она снова заглядывает в комнату. — Кстати, здорово, что ты здесь, — говорит она, и ее голос звучит так искренне, что у меня теплеет на сердце.

С новыми силами я берусь за отчеты, которые предстоит изучить. Я чувствую, что здесь будет здорово. Что может пойти не так?

 

4

Спустя некоторое время я оторвалась от бумаг и заметок, которые делала для себя, и с удивлением обнаружила, что уже почти три часа. Я так углубилась в отчеты, что совершенно забыла о времени.

Устало протираю глаза. Вот теперь я по-настоящему чувствую, что не выспалась, поэтому отправляюсь в кухню, чтобы сделать себе напиток покрепче. Энни не преувеличивала, это действительно современное помещение, обставленное со всей возможной роскошью. Здесь есть автомат для приготовления чая и одна из этих дорогущих кофе-машин, в которой можно свободно выбирать сорт кофе. Задумываюсь на миг, а затем принимаю решение в пользу чая. В конце концов, я ведь в Англии, лучше начинать привыкать.

Держа в руке стаканчик, я иду к окну и гляжу наружу, на лондонский Сити. Здание, в котором расположена компания «Хантингтон венчурс», из новых, но прямо напротив стоит одно из исторических сооружений, которыми так славится центр города. Не могу сказать, что это — биржа или, быть может, Банк Англии, но я это еще выясню. В конце концов, у меня будет достаточно времени, чтобы все спокойно рассмотреть. Сейчас начало мая, и лишь в конце июля я снова полечу в Чикаго — так что у меня есть двенадцать недель на то, чтобы изучить этот волнующий город.

С улыбкой я поднимаю взгляд к небу, которое уже не так затянуто тучами, как утром, когда я прилетела; оно сверкает синевой. Здесь, в офисе, работает кондиционер, но послеполуденное солнце, отражающееся в окнах здания напротив, позволяет предположить, что на улице стоит приятная теплая погода.

Я уже собираюсь вернуться в свой кабинет, когда взгляд мой падает на улицу, где в этот момент как раз останавливается длинный черный автомобиль. Я узнаюґ лимузин, на котором сегодня уже ездила, и мое сердце слегка вздрагивает, когда мгновением позже я вижу, как на тротуар прямо подо мной выходят двое мужчин. Я тут же узнаю Джонатана Хантингтона, даже с такого расстояния, а второй, должно быть, тот японец, Юуто Нагако. Садясь в машину, они продолжают разговор, а мгновением позже лимузин снова трогается с места, ныряет в поток машин, заворачивает за угол и исчезает из моего поля зрения.

«Уехал», — с некоторой тоской думаю я. Джонатан Хантингтон, мужчина, от которого мне лучше держаться подальше. Я негромко фыркаю и качаю головой. Как будто он пожелал бы, чтобы я протянула к нему руки! Мечтай-мечтай, Грейс. А лучше — не мечтай. Очнись.

Я быстро выхожу из кухни и пересекаю пустой коридор. Чуть дальше я вижу две открытые стеклянные двери, но здесь стоит тишина — повсюду кипит работа. Несмотря на то что я справилась с тем, что мне поручали, мешать я никому не хочу, поэтому возвращаюсь обратно в свой кабинет, сажусь за письменный стол и решительно отыскиваю номер хозяина квартиры, которому мне нужно позвонить.

Жилье, маленькая однокомнатная благоустроенная квартирка, находится в Уайтчепел, квартале, расположенном совсем неподалеку от лондонского Сити, практически в центре, недалеко от метро. По крайней мере так было написано в объявлении. Я была страшно рада, когда нашла его в Интернете, и тут же согласилась, потому что цена тоже была подходящей. Я понятия не имела о том, что это за район и насколько далеко он на самом деле находится от моего фактического места работы, но на карте все казалось расположенным относительно близко, фотографии тоже были ничего, комната выглядела чистой и довольно-таки ухоженной. Я должна была заплатить триста фунтов залога в пересчете на доллары, положить заранее на счет владельца, но он заверил меня, что я получу их обратно, когда буду съезжать, если в квартире все будет в целости и сохранности. Мы вели оживленную переписку, и он показался мне довольно милым.

Номер, по которому с ним можно связаться, я записала в свой маленький блокнотик, и действительно — уже после второго гудка трубку сняли. Какая-то женщина.

— Я могу поговорить с мистером Скарлеттом? — вежливо прошу я. На миг в трубке воцаряется тишина.

— Здесь нет никакого мистера Скарлетта. Вы ошиблись номером, — сообщает мне женщина.

— Но… — Этого ведь не может быть. — Послушайте, меня зовут Грейс Лоусон. Я сняла маленькую квартирку на Адлер-стрит, и мистер Скарлетт дал мне этот номер, чтобы я могла с ним связаться, когда приеду. Я сегодня прилетела из Америки, и мне действительно нужно с ним поговорить.

— Солнышко, говорю же вам, нет здесь никакого мистера Скарлетта. Как бы я ни хотела вам помочь — вы ошиблись номером.

Этого точно не может быть.

— Но вы живете на Адлер-стрит в Уайтчепел? — Я пробую зайти с другой стороны.

— Я живу в Спиталфилдс, — уже довольно раздраженно произносит женщина. — А улицы Адлер-стрит не знаю.

Спиталфилдс расположен совсем рядом с Уайтчепел, я видела на карте. Может быть, я перепутала кварталы. Или название улицы.

— А в вашем доме есть небольшие квартиры? — Я цепляюсь за соломинку. Жду, затаив дыхание.

— Да, небольшие квартиры есть, — отвечает собеседница. — Но они все заняты, свободных нет, насколько я знаю.

У меня вышибает дух. Это была моя последняя надежда. Я молчу, слыша, как на том конце провода нервно вздыхает женщина.

— Послушайте, я ничем не могу вам помочь, ладно?

— Но мистер Скарлетт сказал…

— Мне очень жаль, солнышко. Хорошего дня. — Раздается щелчок. Женщина вешает трубку.

Словно зачарованная, я сижу с трубкой в руке. В животе поднимается тошнота, а затем мне становится холодно, когда я осознаю, что все это значит.

Человек, которого я считала хозяином квартиры, очевидно, обычный мошенник, которому нужны были только триста фунтов залога. Квартиры вообще не существует — но откуда мне было знать? В Интернете она казалась вполне настоящей, подъемной по деньгам и расположенной близко к центру.

Я хлопаю себя по лбу. Наверное, в этом и состоял трюк! Именно этим меня объявление и заинтересовало, а из Америки у меня не было ни малейшего шанса проверить это. Я удовлетворилась письменным подтверждением по электронной почте, которое стоит, пожалуй, только бумаги, на которой я его распечатала. Проклятье!

Но это не самая большая проблема. Потому что, если квартиры не существует, я не могу в нее въехать вместе с моим монстром-чемоданом. У меня нет крыши над головой, и я понятия не имею, как быстро раздобыть похожее жилье, которое смогу оплатить. Конечно, мне подойдет отель или пансион, но в долгосрочной перспективе это не выход.

На глаза накатывают слезы. Дело не только в потерянных деньгах и новых поисках, которыми мне теперь придется заниматься, — я чувствую, что меня бросили на произвол судьбы. Лондон. Моя мечта о том, как здесь будет здорово. Не так я все себе представляла.

Вытираю глаза тыльной стороной ладони и быстро направляюсь в кабинет Энни. К счастью, она одна, письменный стол ее коллеги пуст.

— Что стряслось? — взволнованно спрашивает она меня, когда я тяжело плюхаюсь на свободный стул.

Дрожащим голосом я сообщаю о том, что со мной произошло, и в конце рассказа с трудом сдерживаю рвущиеся наружу слезы ярости и отчаяния.

— Это все так несправедливо, — жалуюсь я.

— А как, ты говоришь, зовут того парня, который выдавал себя за хозяина квартиры?

— Уилл Скарлетт, — отвечаю я.

— Но ты ведь знаешь, что это знаменитый персонаж из саги о Робин Гуде, правда?

Я смотрю на нее непонимающим взглядом.

— Нет, — признаюсь я и кажусь себе ужасно глупой. Похоже, нужно привыкать к этому чувству, потому что, судя по всему, мне от него не избавиться. И, чтобы хоть как-то оправдаться, я добавляю: — Я… не очень разбираюсь в литературе.

От этого мне вдруг снова становится неловко. Но ведь я уже говорила об этом Джонатану Хантингтону: я люблю возиться с числами — не с буквами. Если меня что-то и привлекает в искусстве, то это не печатное слово, а произведения искусства. Картины, скульптуры, что-то осязаемое, что-то конкретное.

И даже если бы я оказалась более начитанной, подобное совпадение вряд ли насторожило бы меня. Я просто решила бы, что это случайность. Бывают же у людей забавные имена.

Вздохнув, я покачала головой. Похоже, других не так легко одурачить, как меня. Что, возможно, в очередной раз доказывает мою невероятную наивность. Наивность и глупость. А еще бездомность.

— Вот дерьмо! — Слово вырывается у меня прежде, чем я успеваю задуматься над тем, насколько оно будет здесь не к месту. Но иного выражения для создавшейся ситуации просто не существует.

Я упрямо гляжу на Энни. Шокировала ли я ее? Уголки ее губ подрагивают.

— Да, — говорит она, — дерьмовее не бывает.

И почти одновременно мы расхохотались.

— Может быть, этот мнимый хозяин квартиры — действительно современный мститель за бедняков. Тогда можешь по крайней мере утешаться мыслью о том, что твой залог послужит доброму делу.

— Ха-ха. — Я улыбаюсь, но тут же снова становлюсь серьезной. — Как думаешь, имеет смысл идти в полицию?

Энни кивает.

— Это мы сделаем в любом случае, не помешает, — произносит девушка, и я уже люблю ее за это «мы». Значит ли это, что она меня не бросит? — Но ведь это не разрешит твоей жилищной проблемы. — Она смотрит на меня, нахмурив лоб.

— Я могу пока что пожить в пансионе, — говорю я и сама замечаю, как жалобно звучит мой голос. На меня в полной мере накатывает усталость, и перспектива долго искать подходящую комнату удручает меня сильнее, чем я могу выразить. На глаза снова наворачиваются слезы, и я ничего не могу с этим поделать.

— Нет. — Энни выглядит решительно. — У меня есть идея получше. — Широко улыбаясь, она опирается локтями о стол, наклоняясь ко мне. — Первое время поживешь у меня.

— Ты серьезно? — Предложение такое заманчивое, что мне с трудом верится.

Она кивает.

— Я живу в Айлингтоне в квартире из нескольких комнат с двумя милыми парнями. Одна комната у нас сейчас свободна, ты можешь там переночевать хотя бы сегодня. А потом посмотрим. Что скажешь?

Что я скажу? Я скажу, что я самый счастливый человек во всем Лондоне, что мой мир внезапно встал на место, и мне очень хочется обнять Энни Френч.

— Ты самая лучшая, — говорю я, улыбаюсь и, видя ответную улыбку, понимаю, что нашла новую подругу.

— Тогда этот вопрос решен, — с хитрой улыбкой объявляет она. — А теперь вернемся к делам. — Она бросает взгляд на часы. — Совещание отдела начинается через десять минут. Ты прочла отчеты?

Услышав мой утвердительный ответ, Энни довольно кивает. Шадрах Алани, ее коллега, возвращается и берет со своего письменного стола стопку бумаг. Улыбается мне.

— Идете?

Мы вместе выходим из кабинета, и я снова примиряюсь со своей судьбой.

 

5

Мы садимся на Северную линию и через двадцать минут выходим на станции с красивым названием «Энджел».

— Отсюда нужно еще немного пройти пешком, — объявляет мне Энни, и я вздыхаю про себя, потому что чемодан сильно тормозит движение.

Однако, идя по улице, я забываю о весе, который тащу за собой, и восторженно оглядываюсь по сторонам. Айлингтон — по-настоящему красивый квартал. Плотный ряд двухэтажных домов, современных и старых, но красиво отреставрированных, тянется вдоль обрамленной деревьями улицы; здесь полно маленьких магазинчиков и бутиков с роскошными витринами: винтажные шмотки, произведения искусства, мебель, деликатесы и выпечка. Сердце подпрыгивает, когда я понимаю, что непременно хочу завоевать эту часть Лондона.

Энни замечает мой жадный взгляд и смеется.

— Хочешь при случае пройтись по магазинам с жительницей Лондона?

Я восхищенно киваю.

— Обязательно. — Возможно, мне удастся раскрыть секрет стильного облика своей новой соседки.

Мы проходим еще немного, затем Энни сворачивает налево, в улочку, заканчивающуюся тупиком. Здесь почти все дома одинаковые: двухэтажные, из коричневого кирпича, с красивыми белыми сводчатыми окнами. Совсем немного полностью белых, один коричневый трехэтажный. Перед ним Энни останавливается.

— Это здесь, — объявляет она и указывает на дверь на первом этаже.

Встав напротив нее, она несколько раз нажимает на верхний звонок, в то время как я с любопытством оглядываю свой новый дом, стоя на тротуаре. Усталость как рукой сняло. «Вообще-то мне даже повезло, что ничего не получилось с квартирой в Уайтчепел, — думаю я. — Это, наверное, даже намного лучше».

— У тебя нет ключа? — озадаченно спрашиваю я Энни, когда вижу, что она продолжает звонить.

Та усмехается.

— Есть, конечно. Но у меня нет ни малейшего желания волочить эту штуку наверх. — Она кивает на моего чемоданного монстра.

— А на каком этаже вы живете? — с ужасом спрашиваю я, когда до меня начинает доходить, что, вполне возможно, я не сумею втащить свой багаж по лестнице. Нелегко будет.

— На самом верху, но, как я уже говорила, носильщик, скорее всего, уже идет.

И действительно, в тот же миг дверь открывается и на пороге показывается молодой человек. У него светло-каштановые волосы, он производит впечатление спортивного, натренированного парня. Он испуганно глядит на Энни.

— Что случилось? Забыла ключи? — У него однозначно американский акцент, что немедленно делает его еще симпатичнее в моих глазах. Соотечественник, ура!

Энни поднимает вверх большую связку ключей и звенит ими на манер колокольчика.

— Нет, не забыла.

Молодой человек поднимает брови.

— И ты не могла открыть, потому что…

— …в этом не было смысла. Потому что нам нужен ты. Это экстренный случай. — Она оборачивается и указывает на меня повернутой вверх ладонью. — Маркус, разреши представить тебе Грейс Лоусон из Чикаго. Грейс, это Маркус, приехал из Мэна поучиться в нашем славном Лондоне два семестра. Грейс — новая практикантка у нас на фирме и в настоящий момент, к сожалению, оказалась без крыши над головой — это долгая история, расскажем позже, — поэтому сегодня она переночует у нас, в свободной комнате.

Похоже, Маркус лишь сейчас заметил меня и смотрит с таким же любопытством, с каким только что изучала его я. Затем его взгляд падает на стоящий рядом со мной чемодан.

— Понял, Маркус — швейцар, да? — произносит он, улыбаясь при этом. Очевидно, он так же мало может сердиться на Энни, как и я. Он пружинящим шагом спускается по ступенькам и, приблизившись ко мне, протягивает руку.

— Привет, Грейс.

— Здравствуй, Маркус. — Я пожимаю его руку и поражаюсь крепкой хватке.

— Ну что ж, давай поселим тебя. — Он усмехается. — Мы, американцы, должны держаться вместе.

За его спиной Энни закатывает глаза, а он поднимает чемодан и несет его по ступенькам, ведущим в дом, а затем исчезает внутри.

— Очень мило с твоей стороны, — кричу я ему вслед. — Спасибо.

— Считай, что мы оказываем тебе услугу, великан. Тебе ведь нужно тренироваться, — присоединяется ко мне Энни, а заметив мой недоуменный взгляд, поясняет: — Маркус — студент института физкультуры, ему летом предстоит принять участие в нескольких соревнованиях по легкой атлетике.

— И что, таскать тяжести ему полезно? — скептически переспрашиваю я.

— Ему нравится, поверь мне. Он всегда готов помочь, — успокаивает она меня, пока мы поднимаемся по множеству ступеней на верхний этаж.

— Вопрос в том, сколько это продлится, если ты будешь так его эксплуатировать, — отвечаю я, потому что ситуация все же немного неприятна.

Маркус ждет нас у открытой двери в квартиру. Чемодана рядом с ним нет, вероятно, он уже занес его внутрь. Он тяжело дышит, и совесть снова начинает мучить меня. Наверное, он ненавидит меня уже сейчас. Нехорошее начало для ночевки в квартире.

— Спасибо, — еще раз тихо повторяю я. — Это было действительно здорово.

— Не за что.

Он улыбается и впускает нас в квартиру. Коридор, начинающийся за дверью, длинный, с высокими стенами и старыми деревянными дверями, ведущими во все стороны. На стенах висят яркие картины и плакаты, а на узких полках между дверями стоят книги, что добавляет квартире уюта. Над дверной рамой закреплен оранжевый платок; во всей квартире так приятно пахнет смесью азиатских приправ, что у меня тут же просыпается зверский аппетит. Неудивительно, ведь за весь день я ничего толком не съела, всего пару печений, лежавших в вазе на столе, за которым проходило совещание.

— Судя по всему, сегодня все мужчины Лондона любезны с тобой, — шепчет мне Энни, пока мы вешаем куртки на вешалку за дверью, настолько заполненную одеждой, что кажется, будто она вот-вот рухнет.

Она шутливо толкает меня локтем, а осознав, что девушка намекает на наш разговор о Джонатане Хантингтоне, я снова заливаюсь краской. Но прежде чем я успеваю что-либо ответить, она уже убегает к двери в самом конце коридора:

— Посмотрю, не нужна ли Йену помощь в готовке. Покажешь ей комнату, да, Маркус?

В некотором смущении я остаюсь в коридоре с Маркусом. Должно быть, он примерно одного возраста со мной, может, немного старше, на нем белая футболка, под которой играют заметные мускулы, и узкие джинсы. У него милая улыбка, и он привлекателен, этого отрицать нельзя. Но если бы мне было дозволено выбирать, кто из лондонских мужчин должен быть особенно любезным со мной с этого самого момента, мой выбор пал бы на Джонатана Хантингтона…

— О’кей, сюда, — говорит Маркус, отрывая меня от размышлений.

Он проводит меня немного дальше по коридору к двери рядом с той, над которой висит платок, и распахивает ее. Я заглядываю мимо него в довольно просторную комнату с кроватью, письменным столом под окнами, шкафом и несколькими книжными полками, которые, однако, все пусты. Комната кажется очень чистой и, очевидно, нежилой. Мой чемодан одиноко стоит на ковре возле кровати.

— Значит, на сегодня это будет твоя комната, — объявляет он, хотя я, конечно, так и поняла.

Я нерешительно вхожу и оглядываюсь по сторонам. Здесь как-то пусто и не так интересно, как в коридоре с плакатами и книгами, но это и неудивительно.

— А давно эта комната пустует? — спрашиваю я.

— Почти месяц, — отвечает Маркус. — Клэр, которая жила здесь раньше, вернулась обратно в Эдинбург. Она тоже работала в «Хантингтон венчурс», в отделе печати. Работа вообще-то была хорошей, но она нашла себе что-то другое. Довольно неожиданно. За комнату за этот месяц она заплатила, и мы просто еще не успели подыскать себе нового соседа.

Услышав эту новость, я пугаюсь. Значит, та женщина из отдела печати, о которой говорила Энни, была не просто ее коллегой, а еще и подругой? Может быть, поэтому она так настойчиво советовала мне не лезть к Джонатану Хантингтону? Что она знает о нем такое, о чем не хочет говорить мне?

— Что-то не так? — спрашивает Маркус. Он выглядит обеспокоенным, и я поспешно улыбаюсь, делая вид, что все в порядке.

— Нет-нет, — заверяю я его и возвращаюсь обратно в коридор.

Маркус показывает еще три двери, не открывая их и не демонстрируя остальные комнаты.

— Это мое царство, чуть дальше живет Йен, а там — резиденция нашей шефини. — Он говорит это с нежностью, и чувствуется, что они хорошо понимают друг друга. — А здесь, — он открывает дверь рядом с моей комнатой, — ванная.

Она не очень велика, и ей срочно требуется ремонт, но здесь есть все необходимое, да и чисто: ванна с кранами, которые нужно откручивать, выглядящими как предметы антиквариата, довольно потертая занавеска, унитаз и различные шкафчики. Часть из них открыта и демонстрирует приличную коллекцию всяческих женских и мужских туалетных принадлежностей, а также несколько стопок полотенец разных цветов, когда-то принадлежавших, очевидно, разным людям. Пестрое пляжное полотенце, еще влажное, сушится на бортике ванны. На стене напротив ванны висит большая картина с изображением пляжа и моря на закате.

— А теперь мы приближаемся к центру нашего царства, к кухне, — продолжает Маркус и идет дальше, к концу коридора, ведущего к большой светлой комнате с кухонной мебелью.

Это не дизайнерская кухня, здесь нет даже нормальной рабочей поверхности, ее обстановка состоит из нескольких старых шкафов, совсем старой плиты, большого серебристого холодильника, выглядящего очень современно и совершенно не вписывающегося в интерьер, и деревянного стола со стульями и скамейкой у окна.

У плиты стоит Энни с другим молодым человеком. Они обнимаются, и он что-то шепчет ей на ухо, заставляя смеяться. Я смущаюсь. Энни не говорила, что встречается с одним из «ребят», с которыми живет, но по их влюбленным взглядам становится ясно, что это, скорее всего, так.

Увидев нас, они отодвигаются друг от друга, и молодой человек с улыбкой оборачивается ко мне. Я с любопытством рассматриваю его повнимательнее. Он ниже, чем Маркус, но кажется жилистым. У него длинные светлые волосы, завязанные сзади в хвостик. На левом ухе у него красуется несколько колечек пирсинга, кожа рук в тех местах, которые видны из-под футболки, покрыта татуировками, равно как и часть шеи.

— Привет, я Йен, — здоровается он со мной, вытирая руки о полотенце, чтобы затем протянуть мне. Рукопожатие у него крепкое. — Энни сказала мне, что ты переночуешь сегодня у нас. — У него шотландский акцент, который кажется мне забавным. Он вообще классный парень, совершенно неповторимый.

— Пахнет вкусно, — говорю я и указываю на кастрюли, в которых он что-то помешивает.

— Мое фирменное блюдо: карри а ля Йен. Присаживайся, скоро будет готово. Маркус, откроешь вино? Бутылка стоит там.

Маркус принимает поручение и начинает возиться с бутылкой красного вина, стоящей на буфете, а я сажусь рядом с Энни, которая устроилась на скамейке за столом и листает журнал.

— Ну что, нравится тебе комната? — интересуется она.

Я киваю, но снова задумываюсь над вопросом, который не дает мне покоя.

— Энни, почему ты не сказала мне, что та женщина из печатного отдела, о которой ты говорила сегодня утром, была твоей подругой?

Энни откладывает газету в сторону.

— Потому что она ею не была, вот почему. Мы жили вместе, и она была милой, но я ее никогда толком не понимала.

— Потому что она влюбилась в Джонатана Хантингтона?

— Да, в том числе.

— Сколько ей было лет?

— Двадцать семь. Знакомая Йена. Приехала из Эдинбурга, куда и вернулась. У нее была такая классная работа, настоящий шанс сделать карьеру. А она от него отказалась, потому что… — Она не договорила.

— «Потому что» что?

— Потому что не могла получить этого парня. Потому что он… ах, да откуда мне знать! Послушай, она никому не говорила, что именно там произошло, но одно я знаю точно: с Джонатаном Хантингтоном что-то не так. Так что предупреждаю последний раз: даже не думай!

— А я и не думаю, — поспешно оправдываюсь я.

— А почему ты не перестаешь об этом говорить?

Она права. Но эти вопросы просто не дают мне покоя.

— Ты считаешь, это имеет какое-то отношение к тому, что он благородного происхождения?

Теперь смеется Энни.

— Потому что все англичане из высшего света несколько эксцентричны? Грейс, ты смотришь слишком много фильмов. Это здесь совершенно ни при чем. Кроме того, он еще не совсем в высшем свете. Он будет следующим графом Локвудом, когда умрет его отец, который является графом на данный момент и живет в роскоши в поместье Локвуд, в расположенной к югу от города резиденции, на побережье. Все это перейдет по наследству к нашему боссу, даже место в Палате лордов, но по-настоящему частью аристократии он станет, когда старый граф прикажет долго жить. Виконт — лишь вежливый титул, принадлежащий старшему сыну, на самом деле Джонатан Хантингтон пока еще просто обыватель — и, как и ты, принадлежит к числу обычных людей. По крайней мере, пока что.

— Я не знала. — Я с ужасом вспоминаю слово «сэр», с которым я обратилась к нему в аэропорту. Боже мой, как же смешно я себя вела!

Энни усмехается.

— Можешь сразу забыть об этом. Ведь если ты обратишься к нему как к лорду Хантингтону — а ты можешь сделать это, это будет правильно, — в лучшем случае, получишь в ответ сердитый взгляд. Он имеет право так называться, но не ценит это. Но я не хочу больше говорить о Джонатане Хантингтоне, ладно? Наша бывшая соседка была на нем помешана — хоть ты не начинай. — Она толкает меня в бок и улыбается. — Лучше наслаждайся восхитительной кулинарией Йена. У него студия татуажа чуть ниже по улице, и он так занят, что почти не приходит готовить.

Мы обе принимаем из рук Маркуса бокалы вина, и, когда вскоре после этого Йен ставит на стол восхитительно ароматную тарелку, мне действительно на некоторое время удается забыть о человеке, выбившем меня из состояния душевного равновесия. Я наслаждаюсь приятной атмосферой, царящей в кухне. Йен рассказывает веселые истории, случившиеся в его студии татуажа, а Маркус, конечно же, хочет знать точно, откуда я родом. Мне нравится быть не единственной иностранкой среди англичан, я наслаждаюсь его знакомым акцентом. И чем чаще я пересказываю казус со своим арендодателем — остальные никак не могут наслушаться и веселятся снова и снова, — тем больше он смешит меня саму.

В какой-то момент я чувствую, что наелась, немного пьяна и так устала, что едва могу держать глаза открытыми. Я быстро набираю телефон Хоуп, как ей обещала, и рассказываю о своей неудаче и счастливом разрешении ситуации. Затем прощаюсь с остальными, которые еще сидят в кухне, и иду спать. Выйдя из ванной, я обнаруживаю, что Энни застелила мою постель, и я так благодарна ей, что начинаю любить ее еще сильнее, чем прежде. Мне хватает сил только на то, чтобы достать из чемодана ночную сорочку, натянуть ее и нырнуть под одеяло.

Вообще-то я думала, что усну сразу же, но, несмотря на то что мое тело очень устало, голова продолжает работать, пролистывая картинки сегодняшнего дня. И то и дело подсовывает мне одну и ту же картинку. Проклятье! Энни права, я должна наконец перестать постоянно думать о Джонатане Хантингтоне. Я увижу его самое большее еще пару раз, издалека. Он не имеет никакого отношения к моей жизни. Так что забудь о нем, Грейс!

Он будущий граф, с местом в Палате лордов. Выросший в усадьбе. Как будто мало того, что он богат и ему принадлежит фирма. Между нами миры. Поэтому с завтрашнего дня я наконец возьмусь за ум, перестану о нем думать и сосредоточусь на работе. Это была моя последняя мысль, а затем я провалилась в сон.

 

6

— Вы серьезно?

Я смотрю на Энни, когда поезд метро, которое называют здесь «трубой», проносится по стрелке и нас встряхивает. Половина восьмого утра, в вагоне полно людей, и всем им, как и нам, нужно в Сити, чтобы вовремя быть на работе, поэтому нам приходится стоять и крепко держаться за поручни.

— Иначе зачем бы я предлагала, — усмехается Энни. — Когда ты пошла спать, мы с ребятами обсудили это, и все были за. — Девушка подмигивает мне. — Особенно Маркус. Думаю, ты произвела на него особенно неизгладимое впечатление.

— Как мило с вашей стороны. — Я все еще не помню себя от счастья: я могу остаться в этой квартире на весь период практики! Энни только что предложила это, и мне хочется ущипнуть ее от радости и восхищения. Проснувшись сегодня утром, я ужаснулась предстоящим мне поискам пристанища. — Конечно же, я немедленно внесу свою долю квартплаты, — решительно заявляю я.

Энни отмахивается.

— Там видно будет. Тебе ведь нужно для начала пережить потерю трехсот фунтов. Кстати: можем сегодня после работы зайти в полицию и написать заявление, если хочешь. Кто знает, возможно, они поймают того парня.

— Да, давай, — отвечаю я, но втайне я уже совсем не огорчена тем, что у меня не сложилось с квартирой в Уайтчепел. Альтернатива-то намного лучше! Мне не придется сидеть вечерами одной в квартире, я смогу проводить время с тремя по-настоящему милыми людьми. У меня появился настоящий дом в этом чужом городе, и это потрясающее чувство. Все могло сложиться совсем иначе.

От станции метро «Мургейт» мы добегаем до здания компании «Хантингтон» у Лондонской стены. День снова обещает быть чудесным, небо голубое, безоблачное и отражает состояние моей души. Поднимаясь в лифте наверх, Энни рассказывает мне, на каких этажах находятся различные отделы.

— А где административный этаж? — Вопрос вырывается у меня прежде, чем я успеваю подумать.

Она поднимает брови.

— Ты опять начинаешь?

— Просто спросила, — оправдываюсь я, и Энни сдается. Она указывает на верхнюю кнопку на панели.

— На самом верху. Оттуда открывается фантастический вид на Сити.

Лифт останавливается на четвертом этаже, и мы снова оказываемся в холле отдела. Но мы не успели дойти до своих кабинетов: когда мы поравнялись с секретариатом, нас окликнула Вероника Хетчфилд.

— Минутку, мисс Лоусон. Только что звонил босс. Он хочет поговорить с вами.

Я застываю на месте. Босс? Затем я понимаю, что она наверняка имеет в виду начальника отдела.

— Спасибо, — отвечаю я и направляюсь к офису Клайва Реншоу. Но женщина останавливает меня.

— Не туда. Кабинет мистера Хантингтона наверху.

Я так судорожно сглатываю, что мне становится больно.

— Мистера Хантингтона? — хриплым голосом повторяю я. — Вы имеете в виду, что босс — мистер Хантингтон?

Она смотрит на меня, высоко подняв брови.

— Мистер Хантингтон — босс, именно, — повторяет она, и до меня доходит, насколько глупым был мой вопрос.

— То есть именно он хочет со мной поговорить?

— Так он сказал, когда только что звонил. — Она нетерпеливо машет рукой. — Так что вперед, не заставляйте его ждать. Он такого терпеть не может.

Стоящая рядом со мной Энни широко открывает глаза, да и Вероника, похоже, считает необычным, что меня уже на второй день практики вызывают на административный этаж, потому что внимательно приглядывается ко мне. И это нервирует меня еще сильнее.

— Ну, я пошла. — Я отдаю Энни свою сумочку и тонкий летний плащ, затем снова направляюсь к лифту, из которого мы только что вышли. Сердце выскакивает из груди.

— Поезжай на самый верх, там еще одна приемная. Секретарша проведет тебя к нему, — кричит мне вслед Энни, и я киваю, с неуверенной улыбкой оборачиваясь через плечо, прежде чем нажать на кнопку.

Лифт поднимается наверх с пугающей быстротой, а когда двери открываются, я с удивлением вхожу в средоточие власти «Хантингтон венчурс». Ух ты! Холл грандиозен, внешние стены, как и повсюду в здании, представляют собой огромные окна, и отсюда действительно открывается захватывающий вид на город. Здесь тихо, поскольку мягкое ковровое покрытие, кажется, поглощает все звуки. Мои тоже, когда я ступаю на него, проходя мимо двух благородных дизайнерских кресел, предназначенных, очевидно, для ожидающих посетителей, и направляюсь к темному письменному столу, стоящему между четырьмя дверями. Они, впрочем, не стеклянные, как внизу, и не позволяют увидеть, что находится за ними.

Привлекательная черноволосая женщина поднимает голову, когда я подхожу к ней. И приветливо улыбается.

— А, мисс Лоусон, — произносит она, как будто я бывала здесь уже сотню раз, и встает. — Мистер Хантингтон ожидает вас.

Она обходит письменный стол и направляется к двери справа. Ее синий, цвета сапфира, костюм выглядит дорого и элегантно, и я вдруг осознаю, что в плане модной одежды мне за ней не угнаться. Вчерашний черный наряд я сменила на светлую юбку и бледно-зеленую блузку. Стоя сегодня перед еще не распакованным чемоданом, я вспомнила слова Хоуп и подобрала то, что казалось мне наиболее весенним.

Я нервно поправляю узкую юбку, тут же пожалев об этом. Ее зеленый цвет далеко не так ярок, как синий цвет костюма секретарши, наоборот. Теперь он мне кажется очень скучным. Я поспешно оглядываю себя и расстегиваю еще одну пуговицу на блузке. Теперь в вырезе видны кружева сорочки, и я чувствую себя немного привлекательнее.

Женщина открывает дверь и сообщает, что я пришла. Кивнув мне, она приглашает меня войти в комнату, и я нерешительно повинуюсь. Как только я переступаю порог, дверь тут же закрывается снова, и я остаюсь наедине с боссом.

Джонатан Хантингтон сидит за широким элегантным столом из благородной древесины в конце длинной комнаты размером с конференц-зал на нашем этаже, где мы сидели вчера. Нет, она даже больше, с уголком из кожаных диванов коньячного цвета справа от меня и светлыми шкафами вдоль стен, очень гармонирующими с простой, но наверняка весьма дорогой обстановкой. Стена за письменным столом полностью стеклянная, а за ней раскинулась грандиозная панорама лондонского Сити.

«Какой вид», — думаю я, точно не зная, что производит на меня большее впечатление: город или мужчина, вставший из-за стола и направляющийся ко мне.

— Мисс Лоусон. — У него низкий и мягкий голос, и по спине у меня пробегает холодок из-за того, что он кажется мне таким приятным. С бьющимся сердцем я иду ему навстречу по толстому ковру. Я понятия не имею, что ему может быть от меня нужно, и страшно нервничаю.

Чем ближе мы подходим друг к другу, тем лучше я могу разглядеть его черты: угловатый подбородок, высокие скулы, полные губы. Я вижу его голубые глаза, особенно сильно выделяющиеся на загорелом лице, и эту легкую улыбку, которая так смутила меня еще вчера. Он снова во всем черном, и волосы спадают на лоб, однако сегодня он чисто выбрит.

Мы останавливаемся друг напротив друга, и я чувствую запах его лосьона, от которого у меня также подгибаются колени. Он протягивает мне руку, я ему тоже. Его рукопожатие теплое и крепкое, но длится всего секунду, он тут же выпускает мою руку и указывает на место для посетителей — стоящее напротив письменного стола обтянутое кожей кресло, гармонирующее с его собственным, расположенным с другой стороны стола.

— Присаживайтесь же.

Я нерешительно опускаюсь на широкое сиденье, в то время как он обходит стол и тоже садится.

— Сегодня не в черном? — спрашивает он, указывая на мою одежду.

— Э… нет, — отвечаю я, снова злясь из-за того, что послушалась Хоуп. Но откуда мне было знать, что сегодня я еще раз встречусь с человеком, которому понравился мой черный наряд?

Он откидывается на спинку кресла.

— Как прошел первый день у нас, мисс Лоусон? Вы довольны?

Я удивленно гляжу на него. Он хочет узнать, как у меня дела? Это какая-то проверка?

— Я… спасибо, мне все нравится. Коллеги очень милы, особенно Энни… Энни Френч. Она мне очень помогла.

— Да, я об этом слышал. Были какие-то трудности с квартирой?

Вот теперь я растерялась по-настоящему. Он знает об этом? Откуда? Клайву Реншоу я об этом не рассказывала. Но Вероника слышала наш разговор с Энни, когда мы вчера уходили. Может быть, Джонатан Хантингтон спрашивал ее об этом? И почему его вообще это интересует?

— К сожалению, я напоролась на мошенника, — говорю я ему, когда понимаю, что он ждет ответа. — Мнимый арендодатель взял залог за несуществующую квартиру. Но я смогла переночевать у Энни Френч, так что не осталась на улице.

Он склоняется вперед.

— Мы ни в коем случае не хотим, чтобы одна из наших практиканток была вынуждена спать на улице, — говорит он, и мне почти кажется, что его голос ласкает меня. Я с трудом сосредотачиваюсь на его словах. Возьми себя в руки, Грейс!

А он тем временем продолжает:

— Наш правовой отдел позаботится об этом деле. Мы немедленно составим заявление, и, надеюсь, полиции удастся задержать этого парня, чтобы вы смогли получить деньги обратно. Я полагаю, что существуют квитанции о произведенном вами переводе?

— Нет… я имею в виду, что да, документы есть. Но вам действительно нет необходимости что-либо предпринимать. Я и сама могу пойти в полицию.

От одной мысли о том, что он сейчас может спросить, как звали мнимого арендодателя, меня бросает в пот. Я наверняка умру от стыда, если придется признаться Джонатану Хантингтону в том, что я не знаю одну из самых известных английских легенд. Это и без того достаточно неприятно.

— Вы можете воспользоваться такой возможностью. Я на этом настаиваю, — не отступает он. — И решение вашей жилищной проблемы я уже тоже нашел. На время практики вы можете поселиться в одной из принадлежащих фирме квартир неподалеку. Мой шофер Стивен, которого вы уже знаете, отвезет вас туда позже и все покажет.

Меня словно водой облили, я смотрю на него, пытаясь понять, что должна думать о его предложении. Он организовал для меня квартиру. О’кей, это мило. Ух ты! Даже очень мило. Но ведь он мог бы и спросить меня, хочу ли я этого. Или нужно ли мне это. Почему-то меня злит то, что он снова все за меня решает. Как будто люди должны делать только то, что он говорит. Может быть, так и есть, напоминаю я себе. Поэтому он и добился такого успеха. Но даже если в прошлый раз ему удалось убедить меня принять его предложение, теперь мое решение твердо.

Я улыбаюсь.

— Большое спасибо, мистер Хантингтон, но я уже сама решила свою жилищную проблему. В квартире, которую мисс Френч снимает совместно с другими людьми, одна комната свободна, и сегодня утром она предложила мне переехать туда на время практики.

Он хмурит лоб.

— Комната в квартире совместного пользования не сравнится с квартирой, которую я предлагаю. Это пентхаус, который мы обычно предоставляем деловым партнерам, когда они приезжают в город. — Совершенно очевидно, что мое решение для него не имеет значения.

Но как бы круто это ни выглядело и каким бы интересным ни казалось, я вовсе не обязана соглашаться. И ни за что на свете я не откажусь от своей комнаты в Айлингтоне.

— Возможно, все так и есть, и я очень благодарна вам за предложение, — отвечаю я ему, — но в квартире, которую снимает мисс Френч, я чувствую себя очень комфортно, и мне хотелось бы там остаться.

— Ага. — Он с трудом скрывает свое удивление — и раздражение. — Что ж, это ваше решение. — Тон его голоса совершенно однозначно дает понять, что лично он обо всем этом думает, и на миг меня начинают терзать муки совести.

Наверное, он уже считает меня довольно-таки упрямой, раз я не хочу позволить ему помочь мне. Но я действительно не желаю сидеть в одиночестве в пентхаусе, если вместо этого могу развлекаться с Энни и ее друзьями.

Он хмурит лоб, очевидно, все еще озадаченный моим ответом, и, чтобы не видеть его критического взгляда, я опускаю глаза на его грудь. На его довольно широкую грудь. Как и вчера, на нем нет галстука, а воротник облегающей рубашки слегка расстегнут. Мой взгляд, словно завороженный, останавливается на загорелой коже, виднеющейся там, и во рту внезапно становится сухо. Я поспешно поднимаю глаза и встречаюсь с его взглядом.

— Это все? — спрашиваю я, беспокойно ерзая в кресле. Должно быть, это все. А что ему еще может быть от меня нужно?

— Нет, это еще не все, — решительно объявляет он, и я снова застываю в ожидании.

Я понятия не имею, что сейчас будет, но этот визит становится для меня почти мучительным. Почему он наконец не сжалится надо мной и не отпустит? Я имею в виду — ничто ведь не изменилось. Он босс, а я никто, просто девушка, которая может немного набраться опыта в его фирме. Благодаря нелепой случайности мне удалось привлечь к себе его внимание, но это продлится недолго. Пропасть между нами слишком широка. Сейчас все закончится, и, если мне очень повезет, я не опозорюсь в очередной раз.

Он снова откидывается на спинку кресла в этой своей совершенно расслабленной манере, источающей самоуверенность. Волосы падают ему на лоб, и он мимоходом откидывает их рукой. Жест не тщеславный, совершенно неосознанный, и поэтому кажется небрежным. Я снова задумываюсь о том, что его длинные волосы кажутся мне довольно красивыми. Это подходит не всякому, но ему — да. На миг я задаюсь вопросом, какие у него на ощупь волосы, настолько ли мягкие, как кажется, а потом замечаю, что он что-то говорит, и снова сосредотачиваюсь на его словах.

— Клайв доложил мне, что во время первого совещания вы произвели хорошее впечатление. Похоже, вы очень активны и заинтересованны, обладаете хорошим чутьем на проекты, на которых специализируется этот отдел «Хантингтон венчурс», — кстати, это сердце нашего предприятия, которое так дорого мне и моему компаньону.

— Я знаю… в смысле, не то, что я произвела хорошее впечатление, этого я не знала, а то, что вложение инвестиций вам очень небезразлично. Это ведь… философия вашей фирмы.

Что я несу? Говорю же, нужно выбираться отсюда, причем срочно.

Он улыбается, и я снова напрягаюсь. Если бы его зубы были идеальны, то Джонатан Хантингтон по-прежнему оставался бы очень привлекательным. Но этот маленький отколотый уголок придает его улыбке нечто совершенно неповторимое, и я не могу наглядеться на нее. Это делает его каким-то более настоящим и — ранимым. «Интересно, как это случилось?» — спрашиваю я себя.

— Вы хорошо информированы, — произносит он своим низким ласкающим голосом. — И можете радоваться, мисс Лоусон. С настоящего момента вы будете работать на меня.

— Э… я думала, что это уже так и есть, — озадаченно отвечаю я.

Его улыбка становится еще шире.

— Думаю, я неверно выразился. Конечно, наменя вы и так работаете, но с настоящего момента вы будете работать сомной.

Что? У меня замирает сердце.

— С вами? Я не понимаю…

— Я дам вам возможность заглянуть в управление этим предприятием. Вы станете сопровождать меня в качестве ассистентки. Будут и исключения, но вам предстоит присутствовать на большинстве моих переговоров, вы можете спрашивать меня обо всем, что вас интересует. В процессе принятия решений вы, конечно же, не будете принимать участия, но я буду рад выслушать ваше мнение, если у вас найдется что сказать.

Тон его голоса не вопросительный, он не предлагает мне, как будто у меня есть выбор, это распоряжение. Но я все равно колеблюсь.

Какая-то часть меня — тщеславная — ликует. Джек-пот, Грейс. Ты можешь сопровождать Джонатана Хантингтона, заглядывать ему через плечо, пока он управляет этим предприятием. Ты увидишь такое, о чем даже мечтать не смела. Это совершенно потрясающий шанс.

Но есть и другой голос, чуть тише. Который предупреждает меня. Относительно мужчины, рядом с которым мне становится трудно сохранять ясность мышления. И от которого мне стоит держаться подальше, если верить Энни. Действительно ли он всего лишь хочет дать мне шанс — или у этого невероятного предложения есть какая-то иная причина?

— Почему вы мне это предлагаете? — Я задаю вопрос прежде, чем успеваю задуматься. Он просто вырывается у меня.

Он поднимает брови, негромко фыркает и с улыбкой качает головой. Очевидно, он считает меня довольно забавной.

— Вы предпочитаете остаться в отделе инвестиций? — Он снова говорит это тоном, недвусмысленно дающим понять, что у меня не все дома. — Если вы не хотите воспользоваться таким шансом, то…

— Нет, конечно, я хочу. — Моя тщеславная часть поспешно заверяет его в этом прежде, чем другая часть успевает даже задуматься над этим. — Я… просто удивляюсь.

— Чему?

Этот мужчина сведет меня с ума. Я смотрю на него почти в отчаянии, потому что не знаю, осмелюсь ли я задать ему вопрос, который вертится у меня на языке.

— Вы часто так поступаете? — На этот раз вопрос задает та часть меня, которая всегда начеку. Если да, то в этом нет ничего особенного. Но если нет — то почему я?

Он снова смотрит на меня этим отчасти раздраженным, отчасти веселым взглядом и убирает волосы со лба.

— Что, делаю любезные предложения? Нет, не часто. И в дальнейшем могу перестать. Потому что у вас с этим, похоже, настоящая проблема, мисс Лоусон.

— Нет, вы неверно меня поняли, я…

Я глубоко вздыхаю. «А даже если и так?» — думаю я и отметаю все предупреждения Энни и собственные сомнения. Даже если у него другие мотивы, какими бы они ни были, — неужели я действительно хочу отказаться от возможности, которую он мне предоставляет? Я имею в виду… блин! Джонатан Хантингтон хочет быть со мной любезным. Нельзя ведь отказываться.

— Я потрясена. Правда. И с удовольствием возьмусь за это.

На миг он замолкает, не сводя с меня взгляда своих голубых глаз. Испытующего. Как будто ждет, что я вот-вот передумаю.

— Ну что ж, — произносит он наконец и поднимается. — За это нужно выпить.

Он направляется к одному из шкафов, стоящих возле кожаного дивана, и, когда он открывает его, я вижу бар. Удивленно бросаю взгляд на часы. Не собирается же он так рано пить алкоголь?

Тут он оборачивается.

— Идите сюда, — требует он.

В обеих руках он держит два высоких бокала с темно-оранжевой жидкостью. Когда я приближаюсь, он протягивает мне один из них. Я осторожно заглядываю внутрь.

— Что это?

— Фруктовый коктейль. — Один уголок его губ насмешливо приподнимается. Очевидно, он прочел мои мысли. — У меня долгие дни, и некоторое количество витаминов с утра не помешает. Обычно я так рано алкоголь не пью.

— Нет, конечно нет, — отвечаю я, а про себя стенаю, потому что меня так легко увидеть насквозь.

В дверь стучат, и мгновением позже на пороге появляется черноволосая красавица.

— Мистер Хантингтон, можно вас на минутку?

— Секундочку, — говорит он мне и ставит свой бокал на стеклянный столик напротив дивана. — Я сейчас вернусь.

Я в нерешительности застываю с коктейлем в руке, одна в огромном офисе. Я все еще в страшной растерянности, но внезапно начинаю ощущать приятное волнение. До меня по-настоящему доходит, что это все для меня означает. Какой шанс!

Минуту или две я не двигаюсь с места. Но поскольку он, похоже вернется не скоро, я впервые по-настоящему оглядываю комнату — и замечаю дверь в стене, на которую прежде не обращала внимания. Она слегка приоткрыта.

Я с любопытством обхожу диван и приближаюсь к ней, однако щель настолько узка, что в нее ничего не видно. Поэтому я осторожно приоткрываю дверь, а увидев, что находится за ней, распахиваю полностью. За дверью обнаруживается спальня. В ней — широкая кровать с решетчатым изголовьем, накрытая светло-коричневым покрывалом, а также высокие встроенные шкафы у стен. Еще одна дверь, похоже, ведет в умывальную комнату или небольшую ванную. Здесь внешняя стена тоже полностью стеклянная, но есть тканевые жалюзи, которые при желании можно закрыть.

Я с удивлением разглядываю комнату. О том, что он действительно может ночевать в своем офисе, я не думала. Но, может быть, он часто работает допоздна. Или… От мысли о том, чем еще он может здесь заниматься, кровь приливает у меня к щекам.

Внезапно я чувствую движение воздуха и оборачиваюсь. За моей спиной стоит Джонатан Хантингтон и смотрит на меня. В руке он снова держит бокал. Я не слышала, как он вошел.

— О, простите, — лепечу я. — Я не хотела быть излишне любопытной, но…

— Но так получилось, — заканчивает он за меня.

На секунду мне кажется, что я все испортила. Я вторглась в его личную сферу, и сейчас он разозлится и возьмет свое предложение назад. Затаив дыхание, я жду резких слов, которыми он наверняка поставит меня на место.

Но он одаривает меня одной из своих обезоруживающих улыбок.

— Когда оказывается, что уже очень поздно, часто у меня нет ни малейшего желания ехать в Найтсбридж. Тогда я ночую здесь, — поясняет он. — Но, — он поднимает руку, и мне уже кажется, что он собирается меня коснуться, однако он всего лишь опирается на дверную раму за моей спиной, — я никогда не смешиваю работу и личную жизнь. Так что не переживайте.

Я просто смотрю на него, поскольку чувствую, что мой голос не совсем повинуется мне, и спрашиваю себя, что он мог иметь в виду. По поводу чего я должна — или не должна — переживать? Наверняка ведь не о том, о чем я только что подумала. Или о том? Я просто не могу ясно мыслить, когда он стоит прямо напротив меня.

Его рука совсем рядом с моим лицом, и я чувствую тепло, исходящее от его тела. Словно сам по себе, мой взгляд на миг перемещается к его губам, всего на миг, но, прежде чем я успеваю сдержаться, из моей груди вырывается вздох. Его улыбка исчезает, он становится серьезным, смотрит так же, как и тогда, в автомобиле, когда я навалилась на него. Моя грудь вздымается и опускается, пульс несется вскачь, в то время как я тону в его голубых глазах. Целую вечность — или каких-то пару секунд, не знаю, — мы стоим друг напротив друга. Затем он опускает руку.

— Итак, — он поднимает бокал, — за хорошее сотрудничество, Грейс.

Я испуганно выхожу из своего трансового состояния, когда его бокал соприкасается с моим.

— Да. За хорошее сотрудничество, — выдыхаю я, размышляя, значит ли это, что теперь я тоже должна называть его по имени. Однако предпочитаю не пробовать, из опасения снова сделать что-то не так.

Я зачарованно наблюдаю за тем, как движется его кадык, когда он пьет. Потом осознаю, что таращусь на него, и поспешно подношу к губам бокал. Однако я слишком спешу, и, когда сладкий сок наполняет мой рот, захлебываюсь и начинаю кашлять. Я чувствую, как он хлопает меня по спине, а сама тем временем пытаюсь отдышаться. Проклятье, Грейс, ты можешь обойтись без глупостей, когда рядом находится Джонатан Хантингтон?

— Все в порядке?

Поднимая голову, я вижу веселый блеск в его глазах. Я морщусь и киваю.

— Да, уже все прошло.

Он возвращается в комнату и ставит свой бокал на журнальный столик.

— Лучше всего будет, если вы принесете снизу свои вещи и скажете там, что теперь будете работать здесь наверху, у меня. Все остальное обсудим чуть позже, — произносит он и снова направляется к своему письменному столу.

— Хорошо, тогда… до скорого, — говорю я и иду в противоположную сторону, все еще пребывая в некоторой растерянности. В дверях я еще раз оборачиваюсь. — И… спасибо.

Он стоит за своим письменным столом и только кивает. Отсюда я не вижу выражения его глаз.

— Поспешите. Через час у нас первая встреча.

С горячими щеками и гулко бьющимся сердцем я иду обратно к лифту мимо черноволосой секретарши.

 

7

— Он — что? — Энни в недоумении смотрит на меня. — Ты шутишь?

Мы стоим в кухне, потому что я хотела поговорить с ней наедине, и я только что сообщила ей новость.

— Круто, да? — Я произношу это с надеждой, поскольку еще в лифте решила воспринимать случившееся как то, чем оно и является — уникальным шансом, подобного которому у меня наверняка больше не будет. — Очевидно, я прошла проверку, о которой ты говорила вчера.

Энни качает головой.

— Это наше внутреннее дело, босс не имеет к этому отношения.

— О! — Я связала эти два факта потому, что это показалось мне логичным. — Он сказал, что разговаривал с мистером Реншоу, что вчера во время совещания я произвела хорошее впечатление, и я подумала…

Энни хмурит лоб.

— Здесь что-то не так, Грейс.

— Но ты ведь сама говорила, что я не должна ничего интерпретировать, — оправдываюсь я. — А теперь скажи честно: ты отказалась бы от такого предложения?

Энни задумчиво выпячивает губы.

— В том-то и дело. Предложение слишком хорошее, чтобы от него отказываться.

— Вот именно, — упрямо заявляю я. Она смущает меня, и мне это не нравится. Уловив мой кислый тон, подруга смотрит на меня, как бы извиняясь.

— Грейс, он никогда не делал ничего подобного. У нас здесь постоянно бывают практикантки, но ни у одной из них не было прямых контактов с ним, не говоря уже о том, чтобы они получали право работать непосредственно с ним. Это… странно. И кроме того… — Она замолкает.

— «И кроме того» что?

Она смотрит на меня почти умоляюще.

— Это просто нехорошо. То, что ты все равно боготворишь его. И не отрицай, так и есть, я же вижу. Это ведь произошло еще тогда, когда он привез тебя сюда из аэропорта.

Я невольно вспоминаю мгновение в лимузине, когда я была так близко к нему. К счастью, об этом я Энни не рассказывала.

— А даже если и так… — оправдываюсь я.

— Это не может закончиться хорошо, — настаивает Энни, и ее обеспокоенный взгляд внезапно начинает меня злить. Возможно, за этим нет ничего, но если и есть — почему то, что Джонатан Хантингтон заинтересовался мной, обязательно должно завершиться катастрофой?

— Значит, то, что он — неважно, по какой причине, — действительно мог счесть меня милой, совершенно исключено, да?

Энни выдерживает мой разъяренный взгляд.

— Опыт подсказывает, что это так, да.

— Чей опыт? Твой? Почему ты не хочешь мне поведать наконец, чем так чертовски опасен Джонатан Хантингтон, почему с ним всегда нужно быть начеку?

Энни отставляет в сторону свой стакан и берет меня за плечи. Пристально смотрит в глаза.

— Я просто не хочу, чтобы он сделал тебе больно, понимаешь?

— Но ведь он ничего мне не сделал — он просто предоставил мне шанс!

Глубоко вздохнув, Энни отпускает меня.

— Послушай, возможно, я ошибаюсь. Конечно, это просто потрясающее предложение. Но не соглашайся на то, что тебе не понравится. Никогда. — Она поднимает взгляд. — И не влюбись в него. Ни в коем случае. Поняла?

— Ладно, — отвечаю я, хотя и не уверена в том, как этого можно избежать. Сумею ли я не влюбиться, раз не хочу этого? — Если тебя это успокоит.

Наконец-то она снова улыбается и по-дружески толкает меня.

— Ну хоть переехать в пентахус ты отказалась. Значит, вечером мы будем возвращаться домой вместе, и я присмотрю, чтобы ты ничего не натворила.

— Ты говоришь, как моя младшая сестра, — смеясь, произношу я, радуясь тому, что она на меня не злится. — Она постоянно за меня переживает.

— Наверное, у нее есть на то причины, — отвечает Энни. — А теперь тебе пора наверх. Ты ведь слышала, что сказала Вероника: босс не любит ждать.

Я еще раз обнимаю ее.

— Тогда увидимся сегодня вечером.

— Я дождусь, когда ты освободишься там, наверху, — говорит она и указывает пальцем на потолок. — Тогда мы сможем вместе поехать домой. Мы с мальчиками и так уже потеряли одну соседку из-за того, что она слишком много времени проводила на административном этаже. Не хочется, чтобы это повторилось.

Я виновато киваю. Я ведь знаю, что она хочет как лучше, но все равно радуюсь предстоящей работе с Джонатаном Хантингтоном, несмотря на предупреждение Энни. Я просто ничего не могу с собой поделать.

Мы вместе выходим из кухни, и я снова — на этот раз с сумочкой и плащом — направляюсь на самый верх, на административный этаж.

* * *

Когда я выхожу из лифта, брюнетка сидит на своем месте. Я не совсем уверена, могу ли я просто пройти в его офис мимо нее, поэтому замедляю шаг и вопросительно смотрю на секретаршу. Она улыбается.

— Я ведь еще не представилась, — говорит она и встает, чтобы протянуть мне руку. — Я Кэтрин Шепард. Добро пожаловать, мисс Лоусон.

— Очень приятно, — отвечаю я, но не совсем уверена, что ей тоже приятно. Да, она улыбается, но ее улыбка кажется нейтральной и профессиональной. Я не могу понять, что она на самом деле думает обо мне, и это меня нервирует.

— Я могу войти?

— Еще минутку, — просит она и возвращается за свой стол. Берет несколько документов, прикрепленных к папке, и протягивает их мне вместе с ручкой.

— Подпишите это, пожалуйста.

Я проверяю текст. Три страницы мелким шрифтом. Смысл ясен.

— Обязательство о неразглашении информации?

— Верно. Мы должны быть уверены, думаю, вы понимаете. Ничто из того, что вы узнаете здесь за время своего пребывания, не должно просочиться наружу. Если вы нарушите обязательство, наш правовой отдел немедленно предпримет соответствующие шаги. — Теперь ее улыбка становится слащавой, и мне не нравится то, как она произносит слово «мы». Как будто я уж точно не имею к ним никакого отношения.

Не вчитываясь в отдельные параграфы, я беру ручку и подписываю, а затем с улыбкой возвращаю листки ей. Я не собираюсь болтать лишнее, но и не намерена доставлять этой женщине удовольствие, дав почувствовать, что она вселила в меня неуверенность.

— Что-нибудь еще? — подчеркнуто скучающим тоном интересуюсь я.

— Теперь можете войти, — отвечает Кэтрин Шепард. К сожалению, по ней не видно, произвела ли я на нее впечатление. Я широким шагом приближаюсь к двери офиса Джонатана Хантингтона и, постучав, вхожу.

Джонатан стоит у своего письменного стола у окна и разговаривает по мобильному телефону. Увидев меня, он делает мне знак войти. Пока я иду к нему, он заканчивает разговор и возвращается к своему столу, где берет в руки какие-то бумаги.

— Еще что-то подписать? — спрашиваю я и тут же жалею об этом, потому что сознаю: я веду себя как капризный ребенок.

Он поднимает брови. Очевидно, он хорошо понимает, что я имею в виду.

— Это обязательство — необходимая предосторожность. — Он говорит спокойно, но решительно. — У вас с этим какие-то проблемы, Грейс? — Я чувствую, что от моего ответа зависит, останется ли предложение в силе.

— Нет, — заверяю я его. — Я все равно не собиралась рассказывать тайны «Хантингтон венчурс» всему миру.

— Если бы вы это сделали, это обошлось бы вам очень дорого. — Он лишь предупреждает, но говорит с такой самоуверенностью, что я тут же понимаю разницу. Он возглавляет очень успешное предприятие. Если я пойду против него, у меня не будет ни малейшего шанса. Даже призрачного.

И тут до меня доходит, что меня так разозлило. То, что он мне не доверяет. Что, конечно же, сущий бред. Он не знает меня и должен соблюдать осторожность, предоставляя мне доступ к своим делам. Но мне все равно обидно.

— Как я уже упоминала, я даже не собиралась, — повторяю я и уже жалею, что вообще заговорила об этом.

Похоже, Джонатан того же мнения, поскольку он протягивает мне документы.

— Вот, это документы по проекту, по поводу которого у нас сейчас будет совещание. Вы можете сесть там и просмотреть их, чтобы знать, о чем идет речь. — Он указывает на кожаный диван и слегка улыбается, затем садится на свой стул и снова берет телефонную трубку.

Я послушно выполняю указание и присаживаюсь на широкий кожаный диван. Вчитываясь в документы, я вполуха слушаю, что он обсуждает по телефону. Но поскольку слышу я только его, то не понимаю, о чем идет речь. В любом случае, это не личное.

Я украдкой бросаю на него взгляд и прислушиваюсь к его голосу. Он низкий и решительный, и почему-то я уверена, что Джонатан получит то, чего хочет. Он закатал рукава своей рубашки. У него сильные руки, и я вижу проступающие под кожей сухожилия. Я не могу отвести от них взгляд, и у меня тут же снова начинает сосать под ложечкой. Интересно, каково было бы почувствовать, как он обнимает меня этими руками…

Я судорожно сглатываю, потому что во рту у меня внезапно становится совершенно сухо. «Он не обнимет тебя, Грейс, так что успокойся», — напоминаю я себе. Он ведь даже не обращает на меня внимания, как будто меня здесь и нет вовсе. Вот и все на тему опасного Джонатана Хантингтона, которого мне нужно остерегаться. Похоже, не много-то ему от меня нужно.

«А что ему должно быть от тебя нужно?» — спрашивает тихий гложущий голос внутри меня. Я неосознанно вздыхаю, что замечаю только тогда, когда он поднимает голову и вопросительно смотрит на меня. Наши взгляды встречаются на какой-то долгий миг, и меня окатывает волна жара, окрашивая щеки.

— Все в порядке? — спрашивает он.

— Да, да, все хорошо, — поспешно заверяю я его, но мой голос слегка дрожит.

Я поспешно перевожу взгляд на бумаги. Ничего не могу поделать с тем, что у меня перехватывает дыхание, когда я смотрю ему в глаза дольше, чем пару секунд. Это пугает, и с этим срочно нужно что-то делать, если я хочу пережить следующие недели. Вот только что?

Я нахожу его привлекательным. Очень привлекательным. Самым привлекательным из всех, кого я знаю. Из-за этого возникает проблема. Потому что у меня, к сожалению, нет опыта с мужчинами. Вообще нет. По крайней мере такого, который включал бы в себя физическое притяжение. Те немногие ребята, с которыми я встречалась, были милыми, но никто из них не вызывал у меня настолько ошеломляющих чувств.

Да, я знаю. Довольно невероятно в мои двадцать два года. Просто я отстаю в развитии. Или, быть может, чересчур осторожна. В отличие от Хоуп, которая на два года младше меня, я пережила развод родителей в осознанном возрасте. Папа вдруг исчез, а мама была несчастна и много плакала. В какой-то момент, когда я немного подросла, до меня дошло, что не обязательно отношения между мужчиной и женщиной должны заканчиваться именно так. Но, несмотря на это, я была начеку, чувствуя, что должна защищаться. У Хоуп таких проблем нет, она меняет парней и поклонников с завидной регулярностью. А вот я… Меня никогда по-настоящему не интересовали мужчины, или просто никого подходящего рядом не оказывалось. До сих пор…

Покачав головой, я снова пытаюсь сосредоточиться на лежащем у меня на коленях отчете. Это так типично для меня: то, что я наконец готова попробовать именно с тем мужчиной, которого мне не получить никогда, относительно которого меня так настойчиво предупреждали. Попытаться поддаться чувству, которое притягивает меня к нему…

Джонатан заканчивает разговор и набирает другой номер. Проходит несколько секунд, прежде чем я понимаю, что он говорит не по-английски, а по-японски.

Я поднимаю голову почти с испугом — и снова встречаюсь с ним взглядом. Но на этот раз в его взгляде нет вопроса, как раньше. Нет, он смотрит на меня, нахмурив лоб, продолжая говорить, и мне снова кажется, что речь идет обо мне. В груди снова поселяется щекочущее чувство. Это совершенно невозможно, успокаиваю я себя. Зачем ему говорить с Юуто Нагако или кем бы там ни было обо мне?

В какой-то момент он поворачивает голову в сторону, и мое дыхание снова выравнивается. Нет, дальше так не может продолжаться. Я не смогу просидеть на этом диване три месяца и каждый раз вздрагивать от его взгляда. Этого я не выдержу, этого моим нервам не пережить.

— Как… вы себе это представляете? — спрашиваю я, когда он кладет трубку. — Я должна все время работать за журнальным столиком?

Он удивляется, а затем слегка улыбается.

— Вам опять что-то не нравится?

«Он вообще не воспринимает меня всерьез», — думаю я и вдруг прихожу в ярость. Зачем он тогда предложил мне это? Что здесь происходит, какая-то игра?

И, прежде чем я успеваю придумать достойный ответ, он уже продолжает:

— С завтрашнего дня вы сможете работать в соседнем кабинете. Сейчас он пустует. А сегодня вам придется смириться с моим присутствием. Впрочем, нам все равно предстоит немало поездить.

«Наверное, на уровне управления компанией еще одна дама сложила оружие и покинула фирму», — размышляю я.

— Вы готовы? — спрашивает он, отвлекая меня от размышлений. Он уже поднялся со своего места, и совершенно очевидно: если я не готова, ему это безразлично.

Я киваю, несмотря на то что успела лишь просмотреть отчеты. Теперь я примерно понимаю, о чем речь, этого должно хватить.

— Ладно, тогда идемте, — произносит он и проходит к двери мимо меня. Я беру сумочку, зажимаю бумаги под мышкой и следую за ним.

 

8

Все это очень напряженно и никак не желает заканчиваться. Никогда не думала, что дни Джонатана Хантингтона настолько заполнены работой. Я действительно ездила с ним повсюду, сначала на встречу с молодым бизнесменом, только что запатентовавшим новый тип процессора — это было написано в отчете, который я успела только просмотреть. «Хантингтон венчурс» теперь подыскивал для него подходящего инвестора, чтобы воплотить идею в жизнь и заставить ее приносить доход. За ней последовали новые встречи, два заседания на фирме, во время которых некоторые отделы информировали его о ходе развития событий, быстрый обед в роскошном сэндвич-баре неподалеку от собора Святого Павла, куда нас подвез на лимузине шофер Стивен; мне пришлось читать отчеты, пока он разговаривал по мобильному. Затем еще две встречи, на этот раз с инвесторами, и наконец — посещение галереи на Кингс Кросс, где открылась выставка молодого художника, спонсируемого принадлежащим «Хантингтон венчурс» фондом культурного развития.

И чем дольше это все продолжается, тем в большее восхищение я прихожу. Джонатан Хантингтон умеет при необходимости жестко вести переговоры, к этому я была готова, потому что об этом говорят многие. Но он действительно стоит за тем, что делает, он вникает во все проекты, которыми занимается, и именно его решимость часто оказывается определяющим фактором для участия «Хантингтон венчурс».

Кроме того, его участие во всем идет гораздо дальше, чем я предполагала. Он не только бизнесмен, но и меценат, поддерживающий молодые таланты, особенно в области изобразительного искусства и музыки. Он делает это от имени фирмы, однако чувствуется, что он принимает это близко к сердцу.

Повсюду, куда бы мы ни пришли, он представляет меня в качестве своей ассистентки, и никто ни о чем не расспрашивает, хотя я этого опасалась. Напротив. Люди относятся ко мне с уважением и вежливостью, почти с осторожностью, и в какой-то момент я понимаю, что свое отношение к нему они переносят на меня.

После выставки мы заезжаем в Хакни на совещание по поводу одного строительного проекта, в котором «Хантингтон венчурс» принимает участие наряду с несколькими другими кредиторами, и конференция затягивается. Уже идет восьмой час, когда мы наконец снова оказываемся в его офисе, и я замечаю, что по-настоящему устала. Смена часового пояса дает о себе знать. Но день еще не закончился. В восемь часов Джонатан хочет встретиться еще с кем-то за ужином, и я должна его сопровождать. Я вспоминаю об Энни, которая хотела меня дождаться.

— Можно, я позвоню?

Джонатан жестом указывает на стоящий на столе аппарат, и я торопливо набираю номер Энни. Услышав, что ей предстоит ехать домой без меня, она расстраивается.

— Да что ты делаешь там, наверху? — интересуется она, но поскольку Джонатан сидит за своим столом, а я стою рядом, ответить толком я не могу.

— Предстоит еще одна встреча, — заверяю я ее. — К ужину не ждите. Напомни, какая мне нужна линия метро?

— Вам нет необходимости ехать на метро, Стивен потом отвезет вас домой в лимузине, — вмешивается Джонатан Хантингтон.

Я слышу приказной тон в этом замечании, но на этот раз я не огорчаюсь, а испытываю настоящее облегчение. Мне не придется одной искать дорогу в Айлингтон, за что мое тело страшно благодарно.

— Нет, Энни, не объясняй, нет необходимости, я…

— Ничего страшного, я слышала, — говорит она, и я буквально вижу глубокую морщинку между бровями, которая появляется у нее на лбу, когда ей что-то не нравится. — Ты ведь помнишь, о чем мы говорили, да?

— Да, конечно. До скорого.

Я поспешно кладу трубку, чтобы она не успела больше ничего сказать. Затем я беру бумаги, которые хочу прочесть до того, как мы поедем ужинать, и опускаюсь в кресло для посетителей. Путь до дивана кажется мне страшно долгим.

Некоторое время мы молча работаем, однако я замечаю, что уже не могу полностью сосредоточиться. Буквы то и дело расплываются перед глазами.

В какой-то момент я опускаю отчет, который держу в руке, потому что в этом уже нет никакого смысла. Заметив это, Джонатан поднимает голову от бумаг, и, когда наши взгляды встречаются, я спрашиваю у него первое, что мне приходит в голову, чтобы нарушить воцарившееся молчание и подавить тревожное чувство.

— У вас всегда так много встреч?

Я тут же жалею о своем вопросе, потому что кажется, будто для меня все это слишком. Так и есть, по крайней мере в моем теперешнем состоянии, но об этом он ни в коем случае не должен догадываться.

Его голубые глаза смотрят на меня, не отрываясь.

— Нет, не всегда. В данный момент Алекс — мой компаньон Александр Нортон — в командировке, и мне приходится брать на себя часть его работы. Но, в принципе, мне нравится много работать, — добавляет он после небольшой паузы.

— Ага. — Я поспешно задаю следующий вопрос, прежде чем он успевает поинтересоваться, не слишком ли я устала и не отстранить ли меня от этого проекта. — А с кем сейчас будет встреча?

Он отвечает не сразу.

— Юуто Нагако. Вы его знаете. Помните, в аэропорту?

Японец. Я с ужасом вспоминаю наше вчерашнее знакомство и с трудом сохраняю нейтральное выражение лица.

— А мне имеет смысл ехать с вами? — спрашиваю я. — Вы ведь говорите с ним по-японски.

— Он великолепно владеет английским.

При мысли о взглядах японца у меня по спине бегут мурашки.

— Но я ведь буду только мешать, — предпринимаю я новую попытку.

— До сих пор ведь не мешали. — Он пристально смотрит на меня. — Какие-то проблемы, Грейс?

Я качаю головой. Не могу же я сказать ему, что мне совершенно не хочется видеть этого его делового партнера. Особенно когда от усталости у меня закрываются глаза. Смена часовых поясов и напряженный день дают о себе знать.

— Нет, все в порядке, — говорю я и кладу руку на шею, пытаясь немного размять затекшие мышцы.

Он замечает мое движение.

— Может быть, вы хотите закончить на сегодня и поехать домой?

Я снова решительно качаю головой. Сложить оружие в первый же день — ни в коем случае!

— Нет, нет, все в порядке, правда. Просто немного устала. Физически еще не оправилась от перелета.

Вместо ответа он встает и подходит ко мне. И, прежде чем я понимаю, что он собирается сделать, он оказывается за спинкой моего стула, и я чувствую его руки на своих плечах.

— Мне очень жаль, мне стоило подумать об этом, — произносит он. Его большие пальцы нежно поглаживают мою кожу ниже уровня волос, рисуют круги, а остальные пальцы очень мягко разминают мышцы плеч.

Мои губы раскрываются сами по себе, а я тем временем пытаюсь осознать, что он делает. Внезапно мое дыхание становится поверхностным, по коже головы бегут мурашки. По спине прокатывается теплая волна, и моя голова слегка откидывается назад, а я не могу ничего с этим поделать. Как же приятно чувствовать его прикосновения — у него большие руки с длинными пальцами, он крепко сжимает меня, не причиняя боли.

Внезапно он останавливается, но его руки остаются лежать на моих плечах.

— Я иногда делаю такой массаж сестре, когда она напряжена, — сообщает он и кажется почти смущенным, как будто до него только сейчас дошло: то, что он делает, очень интимно.

— Это очень приятно, — заверяю я его, поскольку мне хочется, чтобы он продолжал, и он нерешительно начинает снова, теперь еще мягче.

Кончики его пальцев касаются моей кожи почти с нежностью, и круги, которые он рисует большими пальцами, становятся больше. Я чувствую, как его пальцы зарываются мне в волосы и гладят кожу головы, покалывание усиливается, опускается ниже.

Вообще-то я хотела спросить его о сестре. Я и не знала, что она у него есть. Но не могу вымолвить ни слова.

Не помню, когда ко мне в последний раз так прикасался мужчина. Вообще-то еще никогда. Мой дедушка время от времени обнимал меня, и еще меня слегка тискали те немногие парни, с которыми я встречалась. Но это — это совершенно другое, ласка, делающая меня абсолютно беспомощной. Во мне поднимается волна жара, обрушивается на щеки, а сердце трепещет в панике и возбуждении. И внезапно мне хочется большего. Я хочу, чтобы он прикоснулся ко мне в других местах, чтобы его рука прошлась по моей коже дальше и…

Внезапно его руки исчезают, и я испуганно возвращаюсь к реальности. Джонатан уже не стоит за моей спиной, он вернулся за свой письменный стол, снова сел в свое кресло. Когда он смотрит на меня, я не могу понять выражение его глаз, но оно кажется мне изменившимся. Более закрытым. Как бы там ни было, теперь там нет насмешки, как обычно.

— Лучше?

Дрожа, я выдыхаю и киваю.

— Спасибо, — хрипло благодарю я.

Я чувствую внутри странную пустоту, мне хочется, чтобы его прикосновения вернулись. Хочется, чтобы он вернулся. По спине бегут мурашки, когда я осознаю, что была в полной его власти. Остановила ли бы я его, если бы он пошел дальше? Сомневаюсь. «Но он ведь не пошел дальше», — думаю я, не зная, должно ли это успокоить меня или огорчить. Это был невинный массаж, такой же, какой он делает своей сестре. Может быть, я ему ее напоминаю. Эта мысль действует отрезвляюще, как холодный душ.

Джонатан отбрасывает волосы со лба и берет мобильный телефон, набирает номер. Я слышу, как он быстро произносит что-то по-японски. Очевидно, он говорит с Юуто. Разговор очень короткий, и, кладя трубку, он выглядит напряженным. Затем он звонит своему шоферу и объясняет, что ему срочно нужна машина.

— Ты отвезешь мисс Лоусон домой, Стивен.

Мозг мой все еще работает замедленно, поэтому я только спустя несколько мгновений понимаю, что это означает. Он больше не хочет, чтобы я его сопровождала.

— В этом нет нужды, правда. Я могу ехать с вами…

— Встреча отменилась, — перебивает он мое бормотание.

— Из-за меня? — Теперь я окончательно запуталась. Даже отправив меня домой, он ведь мог бы пойти на встречу один. Это ведь не зависит от меня. Или зависит?

— Ничего важного не планировалось, — поясняет он. — Завтра с утра продолжим. Выспитесь как следует, Грейс.

«Но я не хочу спать», — думаю я. И не хочу уходить от него. Как будто он своими прикосновениями разбудил во мне то, что может успокоить только он. Поэтому мысль о том, что нам нужно расстаться, для меня настолько болезненна.

«Возьми себя в руки», — напоминаю я себе. Это глупо. Пустые мечты, ничего больше. Я снова вспоминаю о предупреждении Энни. Лучше даже не начинай ничего интерпрет и ровать.«Она права», — вздохнув, думаю я, собирая вещи.

И, несмотря на это, мое сердце бьется, как безумное, когда Джонатан сопровождает меня к лифту. Вскоре мы молча стоим в отделанной зеркалами кабине. Несмотря на то что лифт довольно велик, я чувствую его близость, и меня тянет к нему как магнитом. С другими мужчинами никакое расстояние не было для меня достаточно велико. Наверное, я забилась бы в самый дальний уголок кабины. Но к Джонатану я с удовольствием подошла бы поближе, чтобы лучше чувствовать запах его лосьона после бритья. Мне хочется посмотреть на него, но я не осмеливаюсь, поэтому смотрю в зеркало на стене за его спиной — и вижу, что его идеально скроенный пиджак подчеркивает его широкие плечи и узкие бедра, а темные брюки — длину ног. Если бы он обнял меня, в зеркале меня не было бы видно.

Пугаясь направления, которое в очередной раз принимают мои мысли, я тем не менее поднимаю взгляд к нему и вижу, что он наблюдает за мной. Он делает это целый день, словно это не я смотрю на него, а наоборот. Он изучает меня, отмечает каждую мою реакцию. Я только не знаю, какие выводы он делает из этого. Или почему я его так интересую.

Жар приливает к моим щекам, и я гляжу на нейтральный, не отделанный зеркалами пол. Поездка кажется мне бесконечно долгой, но мы все же наконец оказываемся внизу, в фойе. У дверей нас уже ждет Стивен с лимузином.

Джонатан придерживает для меня двери, но не прощается со мной, как я ожидала, а тоже садится в автомобиль рядом со мной. Нажимает на кнопку переговорного устройства, соединяющего его с шофером.

— В клуб, Стивен.

Я удивленно гляжу на него.

— Я думала, встреча отменилась.

Джонатан вытягивает ноги, и они почти касаются противоположного сиденья. Я снова осознаю, насколько он высок.

— Так и есть, — подтверждает он.

— Но…

— Почему я тогда еду в собственной машине? — Он глядит на меня, и в глазах пляшут веселые искорки. — Потому что Стивен высадит меня, прежде чем отвезти домой вас. Если вы не возражаете, конечно.

Я закусываю нижнюю губу, чувствуя себя несчастной, потому что снова умудрилась задеть его. И почему он ко мне привязался?

— Прошу прощения. Я подумала…

Он отмахивается.

— Ничего страшного. Вы устали. Отдохните как следует.

На какое-то время мы замолкаем, а Стивен ведет длинный автомобиль сквозь вечерний поток машин. Я смотрю в окно, за которым проносятся огни вечернего города, пытаясь сосредоточиться на чем-то другом, кроме человека, сидящего рядом со мной. У меня не получается. Конечно, как же иначе.

В принципе, мой вопрос вполне справедлив. Почему он ко мне привязался? Какой ему прок от того, что он позволил мне стать частью его жизни? Я целый день не задавала этот вопрос, потому что мы ехали с одной встречи на другую, но теперь я откидываюсь на спинку сиденья и начинаю размышлять. Должна быть причина. Я видела его сегодня. Джонатан Хантингтон — человек, работающий целеустремленно и нацеленный на успех. Если он что-то делает, то лишь потому, что ему от этого есть какая-то выгода.

Я судорожно сглатываю. Мне бы очень хотелось спросить у него, какая ему от меня польза. Но слишком боюсь ответа, который, вероятно, будет очень отрезвляющим.

А ведь мне следовало бы радоваться, если он не интересуется мной. В конце концов, мое сердце и без того слишком утомлено ситуацией, и, если он еще раз сделает что-то подобное тому, что было в офисе, не знаю, смогу ли сдержать данное Энни обещание. Не влюбись в него. Какова будет цена, если у меня не получится?

Мысли проносятся у меня в голове, и я перестаю обращать внимание на то, что находится снаружи. И только когда автомобиль останавливается, я удивленно выглядываю в окно.

Мы стоим на улице, слева граничащей с парком, но я понятия не имею, в каком квартале мы оказались. В любом случае, это один из лучших районов города, поскольку здесь находятся только очень красивые большие виллы, прячущиеся в глубине. Дом рядом с нами представляет собой белое двухэтажное здание, окруженное высоким кованым забором.

Я оглядываюсь в поисках таблички или какого-нибудь другого указания на то, на какой улице мы оказались или что находится в этом доме, но ничего нет. Только две белые колонны по бокам арочных ворот.

Я оборачиваюсь к Джонатану.

— Где это мы?

— На Праймроуз Хилл.

Разве он не говорил, что живет в Найтбридже?

— Это ваш дом? — Я указываю на белое здание.

Он качает головой.

— Нет. Это клуб.

Клуб, точно. Он ведь говорил Стивену. Но что это за клуб? Я думала, он имеет в виду бар или что-то вроде этого, но не похоже, чтобы это было так.

Мне хочется расспросить его, но он уже открывает двери, спешит.

— До завтра.

Прежде чем он успевает выйти, я, повинуясь мимолетному порыву, кладу руку ему на плечо, удерживая.

— Спасибо, — говорю я, когда он оборачивается ко мне. — За сегодня. Это было… здорово.

На его губах играет улыбка, и он склоняется ко мне, смотрит прямо в глаза.

— Это было только начало, Грейс, — говорит он, и от звучания его голоса я вздрагиваю всем телом.

Он входит из машины и захлопывает за собой дверь. Лимузин трогается с места, а я наблюдаю за ним в окно, смотрю, как он широкими шагами направляется к железным воротам, которые открываются перед ним и тут же закрываются за его спиной. Вскоре после этого вилла исчезает из моего поля зрения, и, прислушиваясь к стуку своего сердца, я откидываюсь на спинку сиденья. В воздухе все еще витает его запах, и я с улыбкой закрываю глаза.

— До завтра, Джонатан.

 

9

— Об этом клубе я уже слышала, — произносит Энни, когда чуть позже я снова оказываюсь в Айлингтоне, за столом на кухне. — Он часто ходит туда, хотя никто не знает, что это за клуб. — Она хмурит лоб. — Но он не хотел, чтобы ты пошла с ним туда, так ведь?

— Нет.

— Хорошо.

Я смотрю на Энни.

— Что тебе об этом известно?

Подруга выдерживает мой взгляд.

— Абсолютно ничего. Но если хочешь знать мое мнение, там происходит что-то странное. Так что не лезь туда. Тебя ведь не касается, чем этот человек занимается в свободное время.

Если она хотела напугать меня, то добилась прямо противоположного эффекта. Потому что теперь я заинтересовалась по-настоящему. А для нее разговор, похоже, закончен: она встает из-за стола и начинает убирать. Я помогаю ей.

Когда мы вместе моем посуду, в кухню приходит Маркус. Он сердечно здоровается со мной, целуя в щеку, а затем берет полотенце и принимается вытирать тарелки.

— А где Йен-то? — интересуюсь я. Нашего соседа-шотландца я сегодня еще не видела.

— В пути, — поясняет Маркус. — Мы с Энни договорились встретиться с ним чуть позже. Хотели пойти выпить немного. Пойдешь с нами?

Я колеблюсь. Именно из-за этого я так радовалась возможности жить в одной квартире с другими ребятами — потому что я могла бы ходить с ними куда-то, а не сидеть дома в одиночестве. Но сейчас вдруг оказывается, что мне нужно совсем не это: мне нужно время для себя, время подумать. Поэтому я качаю головой.

— Нет, сегодня я устала. День был долгий, а завтра мне нужно быть в форме.

Маркус вздыхает.

— Жаль. Я так надеялся, что ты не бросишь меня одного с этими воркующими голубками.

Энни шутливо ткнула его локтем в бок.

— Обычно тебе это не мешает, когда ты идешь с нами.

— А теперь мешает, — отвечает Маркус, и по его лицу видно, что он расстроен, хотя и пытается делать вид, что все в порядке.

Я глажу его по руке.

— В другой раз, хорошо?

Когда он выходит из кухни, Энни отводит меня в сторону.

— Идем с нами, — негромко говорит она, поглядывая на дверь. Очевидно, она не хочет, чтобы Маркус услышал. — Он так надеялся. — Подруга подмигивает мне. — Думаю, ты ему по-настоящему понравилась.

Я глубоко вздыхаю про себя. Мне Маркус тоже нравится. Но, глядя ему в глаза, я могу спокойно дышать. Никаких проблем. И мне даже немного жаль. Было бы настолько проще, если бы у меня перехватывало дыхание при виде милого американца — вместо слишком богатого и слишком наглого англичанина, которого мне никогда не получить.

— Я совершенно измотана, Энни, честно. А завтра будет наверняка не легче. В следующий раз я с вами, обещаю.

Она улыбается.

— Ладно. Но смотри, если наш босс будет так тебя изматывать каждый день, ты не успеешь вкусить сладкой ночной жизни Лондона. — Она угрожающе поднимает палец. — И тогда мы немедленно заберем тебя обратно в наш отдел!

Чуть позже, когда я провожаю Энни и Маркуса, мне приходится еще раз заверить их в том, что все в порядке и они могут оставить меня одну. Облегченно вздохнув, я закрываю за ними двери, радуясь тому, что осталась в квартире одна.

* * *

Джонатан стоит у моей постели, на которой я раскинулась, обнаженная, и от сознания того, что он рассматривает меня, по всему телу бегут мурашки. Я не могу успокоиться, извиваюсь на постели, тяну руки вверх, запускаю пальцы в волосы.

Его лицо остается в тени, я не вижу его выражения, но это только усиливает мое возбуждение. Между ног становится горячо, и страстное желание, которое я испытываю, усиливается. Я хочу, чтобы он прикоснулся ко мне, я хочу почувствовать на себе его руки.

— Пожалуйста, — шепчу я, но он не прикасается ко мне, остается стоять в тени, высокий и темный.

Сердце бешено стучит, и я чувствую странную свободу, не стыжусь своей наготы. И поскольку жар не спадает, я касаюсь себя сама, провожу рукой от плеч к грудям, крепко сжимаю их. Мои соски затвердели и стоят торчком, и, когда я прикасаюсь к ним, внизу живота словно ударяет молния и с моих губ срывается стон. Я снова и снова дергаю их, наслаждаясь волнами страсти, распространяющимися внутри меня. Напряжение между ногами становится почти невыносимым, и моя рука словно сама собой опускается туда, ложится на мягкий холмик, принимается ласкать самое чувствительное место.

Словно загипнотизированная, я смотрю на темную фигуру, стоящую возле моей кровати. Он может ослабить эти мучения. Но я не знаю, как заставить его сделать это.

Я в отчаянии провожу языком по пересохшим губам, с трудом переводя дух. Я не вижу его лица, только глаза, в ледяных голубых глубинах которых пылает сжигающий меня огонь. Я вздыхаю и выгибаюсь дугой. Дрожь пронизывает мое тело, вся страсть, кажется, собралась у меня между ног, она становится сильнее, становится невероятно интенсивной. А затем эта точка, к которой все тянется, взрывается, разгоняя по всему телу широкие круги облегчения. Меня сотрясает дрожь, я слышу собственный негромкий стон.

Я хочу удержать Джонатана, но он отходит, снова исчезает в тени, пока наконец не становится полностью невидимым для меня. Он ускользает от меня, бросает меня.

Нет…

Я резко просыпаюсь и поднимаю голову, оглядываюсь по сторонам. Я в своей комнате. С улицы падает слабый свет фонарей, я отчетливо вижу очертания мебели. Я лежу в постели. Одна. Моя ночная рубашка задралась, одна рука лежит между ног, вторая сжимает грудь. Глубоко вздохнув, я опускаю их обе на матрас и откидываюсь на подушку.

Это был всего лишь сон.

И, несмотря на это, мне с трудом удается успокоиться. Я все еще часто дышу, но пока восстанавливается дыхание и распространяется во мне чувство удовлетворения, реальность проникает в мое сознание. Я перекатываюсь на бок и, словно для того чтобы защититься, подтягиваю ноги к телу.

Такого яркого эротического сна у меня никогда еще не было, и меня по-настоящему пугает его потрясающая реалистичность и то, как сильно я наслаждалась чувством, которое он во мне пробудил. Очевидно, меня тянут к Джонатану Хантингтону не простые грезы.

Что представляет для меня настоящую проблему.

Потому что я почти слышу голос предупреждающей меня Энни. Он не тот человек, о котором стоит мечтать, я знаю. По крайней мере, вот так.

Но я ничего не могу поделать. Он оказывает на меня роковое влияние, и будет только хуже. Потому что тоска, пробужденная сном, еще осталась, и я сомневаюсь, что она так просто исчезнет снова. Что мне делать, если я не смогу избавиться от этих чувств?

Вспоминаю брошенную им в автомобиле фразу. Это только начало. Начало чего?

Я озадаченно вглядываюсь в темноту, и проходит немало времени, прежде чем мне удается снова уснуть.

* * *

— Хорошо спалось?

Слова Джонатана заставляют меня испуганно поднять глаза. Уже от одного звука его голоса меня пробрала дрожь. Но этот вопрос в буквальном смысле выбивает меня из колеи, потому что перед глазами снова всплывает увиденный прошлой ночью сон.

Он стоит в дверном проеме кабинета, находящегося рядом с его собственным, куда сегодня утром меня провела Кэтрин Шепард: с настоящего момента он станет моим рабочим местом. Кабинет настолько же велик, как и офис Джонатана, и выглядит практически точно так же. Письменный стол, за которым я сижу, похож на тот, который стоит у него.

— Да… спасибо, — бормочу я и чувствую, что краснею, когда наши взгляды встречаются.

Когда я пришла на работу, его еще не было, однако на моем письменном столе уже лежала куча документов, в которую я в буквальном смысле рухнула, чтобы постоянно не думать о том, что мне сейчас предстоит с ним встретиться.

И вот он здесь. Вопреки обыкновению, на нем сегодня нет пиджака, он одет только в рубашку, снова черную, и черные джинсы. Он кажется более свободным, ненапряженным, улыбается мне. Что заставляет мой желудок подскочить к горлу.

— Как все прошло… в клубе? — Мой вопрос звучит гораздо более решительно, чем я себя чувствую.

Но я просто не могу удержаться, потому что с тех пор, как Энни сделала свое странное замечание, мысль о клубе не оставляет меня в покое. Я надеюсь, что он расскажет об этом подробнее, но он просто смотрит на меня. Долго. Так долго, что я погружаюсь в его глаза и с трудом вспоминаю о том, что нужно дышать.

— Интересно, — отвечает он наконец и отталкивается от дверной рамы. Подходит к письменному столу, и на этот раз именно он оказывается на стороне посетителя. Стул меньше, чем тот, что у него в кабинете, и это только подчеркивает его рост. Он с улыбкой разглядывает меня. — Вижу, мы сегодня партнеры.

Тон его голоса, когда он это произносит, звучит настолько интимно, что в животе у меня снова поселяется щекочущее ощущение. Однако я пытаюсь не подавать виду, опуская взгляд на узкую черную блузку, которую надела сегодня. Вырез довольно глубокий, но именно поэтому я ее и выбрала, равно как и короткую черную юбку, которую надела к ней, а также большие серебряные креольские серьги. Вещи скорее классические, но, несмотря на это, довольно броские. Я хочу, чтобы он обратил на меня внимание. И чтобы ему понравилось то, что он видит. Он должен воспринимать меня не как маленькую практикантку, а как женщину.

— Вам это мешает?

Он снова улыбается своей дерзкой и обворожительной улыбкой, и, глядя ему в глаза на этот раз, я замечаю, что они не просто голубые. В них есть несколько темных пятен, вкраплений, которые можно заметить, только если присмотреться внимательнее.

— Нет, напротив. Но вчерашний наряд мне тоже понравился. Вы выглядите хорошо и в том, и в этом, Грейс.

Я настолько растерялась, услышав комплимент, что на миг замешкалась, прежде чем ответить. Затем мой мозг включается в работу и принимается анализировать его слова. Это вообще был комплимент? Или он думает, что я ему подражаю и этого делать не нужно? Может быть, стоит перестать носить черное?

— Что вы имеете в виду?

Теперь недоуменно глядит он. Затем запрокидывает голову и смеется.

— Вы поистине неповторимы, вы знаете об этом? Что я имею в виду? То, что я сказал. Вы выглядите хорошо, что бы ни надели — черное или что-то другое. А что еще я должен был иметь в виду?

«Проклятье, Грейс», — испуганно одергиваю я себя. Почему ты ляпаешь первое, что приходит в голову? Хоть раз подумай, прежде чем говорить!

— Ничего. Я… просто не совсем поняла. — Он действительно сказал, что считает меня неповторимой?

Теперь он уже не улыбается, хмурит лоб. Что точно так же идет ему. Ему идет просто-напросто все.

— Вам обычно не делают комплиментов?

— Почему же, делают, — поколебавшись, отвечаю я. — Иногда.

Мужчины действительно редко высказывают свои мысли по поводу моей внешности. Что, вероятно, объясняется тем, что я редко встречаюсь с ними и у них нет для этого возможности. И когда кто-то говорит мне нечто приятное, я чаще всего просто-напросто не верю.

Он наклоняется вперед.

— Тогда нам нужно срочно подкрутить счетчик. — Его улыбка ранит меня в самое сердце, и вероятность того, что я влюблюсь в Джонаната Хантингтона, резко увеличивается. Если бы только Энни и Хоуп знали…

Он указывает на стопку бумаг, лежащую на моем столе.

— Готовы к новому дню?

Я глубоко вздыхаю и киваю.

Он объясняет мне, для какой встречи предназначены конкретные документы. Во второй половине дня их состоится сразу несколько, но не так много, как вчера, а в первой половине нас действительно ждет одна-единственная встреча — по поводу строительного проекта в Хакни.

— А зачем понадобилось еще одно совещание? — удивленно интересуюсь я.

— Мы еще не закончили, — объясняет Джонатан и поднимается.

Я вспоминаю ход вчерашних переговоров, жаркие дискуссии. Ему пришлось отчаянно защищать весь проект от своих партнеров, поэтому заседание оказалось таким долгим, но в конце концов ситуация осталась довольно напряженной. Очевидно, он не собирается этим удовлетвориться.

— Джонатан!

Он уже возвращается в свой кабинет, но, услышав меня, останавливается и оборачивается.

— Вы говорили, что я могу спрашивать о чем угодно.

Он кивает.

— Вперед.

Я колеблюсь, но мне просто необходимо знать это.

— Почему вам так важен этот проект в Хакни?

Очевидно, такого вопроса он не ожидал, поскольку вдруг хмурится.

— Он очень прибылен, — отвечает Джонатан, но я качаю головой, потому что вчера, пока они спорили, очень внимательно изучила отчеты. И это отнюдь не так.

— Инвестиционные расходы очень высоки, а предложенный бюджет уже исчерпан. Кроме того, место это скорее заброшенное, не хватает надежных арендаторов, — поясняю я.

— Сказала эксперт. — Он произносит это весьма саркастически, но я вижу, что попала в больное место. Он не ожидал, что я сумею проанализировать эту ситуацию.

— Так почему же? — не отступаю я.

— Иногда нужно запастись терпением, успех придет со временем.

Я видела вчера, как он практически с ходу отметал проекты, рентабельность которых была совершенно очевидна. Что-то здесь не сходится.

— Думаю, я знаю, почему вы обязательно хотите в этом участвовать.

Он поднимает брови.

— Ах вот как, и какие же у меня, по-вашему, причины?

— Проект очень важен для этого района, для людей. От этого зависит многое, появятся рабочие места. И вам хотелось бы сделать это возможным.

Он шумно выдыхает и качает головой.

— М-да, иногда вы действительно… — Он не заканчивает фразу, и выражение его лица становится серьезным. — Я не занимаюсь благотворительностью, если вы об этом подумали. Я руковожу предприятием.

— Но ведь ничего нет постыдного в том, чтобы помогать людям, — напротив.

Эта мысль пришла мне в голову еще вчера, когда я наблюдала за ним во время переговоров. И она мне понравилась. Есть причины, по которым люди, заключающие сделки с Джонатаном Хантингтоном, так уважают и ценят его.

Издав негромкое рычание, он возвращается, склоняется над столом и опирается на него руками. Его лицо находится совсем рядом с моим.

— Если вы хотите воспринимать это так, Грейс, я не могу вам помешать. Но не разочаровывайтесь, если в какой-то момент поймете, что я не герой. Будет лучше, если вы не будете считать меня таковым. — Он снова выпрямляется. — Мы выезжаем через четверть часа.

И он оставляет меня одну.

 

10

С бьющимся сердцем смотрю я ему вслед. Почему он так злится? Что я такого сказала?

По пути на встречу мы сидим в лимузине и молчим. Я не знаю, о чем заговорить, и все еще испытываю некоторый испуг из-за его недавней реакции.

Совещание подтверждает мой тезис, поскольку выясняется, что Джонатан созвал его лишь для того, чтобы еще раз подчеркнуть свою позицию. И конечно же, в конце концов ему удается убедить остальных не отказываться от проекта.

— Довольны? — спрашиваю я, когда мы оказываемся в машине. Он снова сидит рядом со мной и поднимает голову, отвлекаясь от мобильного телефона, на котором набирал сообщение.

Глаза его сужаются, он поднимает бровь.

— А вы разве нет? Проект ведь так важен для жителей этого района. — Сарказм сочится из каждого слова. Но, несмотря на это, я верю, что в принципе права относительно причин, по которым он участвует в строительстве этого делового центра.

— И благодаря вам он будет реализован, — произношу я, не обращая внимания на подколку.

— Ну, в таком случае, мы все счастливы. — Он качает головой и снова возвращается к своему телефону. При этом он уже не кажется раздраженным, он скорее удивлен тем, что я все еще не готова изменить свое доброе мнение о нем. Почему он так сопротивляется моему хорошему отношению?

Я смотрю на часы. Почти полдень. Относительно планов на обед он не говорил ничего, но, поскольку вчера мы спонтанно отправились в тот сэндвич-бар, я предполагаю, что на сегодня у него тоже запланирован какой-нибудь быстрый перекус. И тем больше я удивляюсь, когда лимузин, проехав совсем немного, сворачивает на боковую улочку и останавливается напротив дома, напоминающего историческое фабричное здание.

Как оказалось, это старая электростанция, переоборудованная в ресторан с прилегающей к нему галереей под названием «Воппинг проджект». В бывшем цеху стоят современные столы и стулья, на потолке висят детали старой техники. Контраст очень интересный, и мне здесь нравится.

Нас встречает официант, обращается к Джонатану по имени, а затем ведет прямо к столу в глубине зала, за которым нас ожидает какой-то мужчина.

— Хорошо, что ты наконец вернулся, — произносит Джонатан, и мужчины сердечно обнимаются. — Я уже думал, что ты навеки бросил меня одного со всем этим.

Светловолосый мужчина улыбается и указывает на меня подбородком.

— Вижу, ты утешился, — отвечает он и с любопытством оглядывает меня.

Джонатан протягивает руку и подводит меня ближе. Я чувствую его ладонь на своей спине.

— Это Грейс Лоусон, наша новая практикантка из Чикаго, — представляет он меня. — А это Александр Нортон, мой компаньон.

Теперь я его узнаюґ. Его фотографию я тоже видела, но на ней его волосы были короче, и он казался очень задумчивым. А еще — моложе, чем сейчас. Возможно, фотография была сделана несколько лет назад. Впрочем, сейчас, здороваясь со мной, Александр Нортон довольно улыбается.

— Очень рад, Грейс. Значит, вас прислал Джон Уайт? Как поживает старик?

— Думаю, хорошо. — А что я должна сказать? Джону Уайту уже за шестьдесят, он мой профессор, с которым у меня нет личных отношений. Но Александр Нортон уже обернулся к Джонатану.

— Почему ты взял ее с собой? — спрашивает он в то время, как мы садимся, и я слышу сквозящее в его голосе любопытство.

— Она сопровождает меня на совещаниях, — поясняет Джонатан, отодвигая для меня стул, а затем усаживается рядом со мной. Когда Александр удивленно поднимает брови, он добавляет: — Она проявила себя очень хорошо, поэтому мы расширили масштаб ее практики.

— Ты имеешь в виду, ты расширил. Меня ты, насколько я знаю, не спрашивал, — отвечает его компаньон. Заметив мой испуганный взгляд, он улыбается мне: — Необычайная честь, Грейс. Но я ничего не имею против, не переживайте. Совсем напротив. Хантеру не помешает побыть в обществе.

«Хантеру», — повторяю я мысленно. Охотнику. Почему он так называет Джонатана? Может быть, из-за фамилии Хантингтон? Или есть какое-то другое значение? Как бы там ни было, это наверняка прозвище, которое Джонатан слышит достаточно часто, потому что он продолжает разговор, совершенно не обращая на него внимания. Видно, что ему хочется сменить тему.

— Расскажи-ка мне лучше, как продвигаются дела с Нельсонским проектом. Три недели в Азии оправдали себя?

Александр Нортон тут же расцветает.

— Еще как. Прогресс идет семимильными шагами. — И мужчины начинают беседовать о проекте, в то время как я изучаю карту и украдкой поглядываю на них.

Я восхищаюсь их отношениями, свободной манерой общения. Ни с кем другим я не видела Джонатана таким открытым и только сейчас понимаю, насколько велика его обычная дистанция по отношению к партнерам. Эта его сторона мне пока была незнакома — но она мне уже нравится.

— А как поживает Сара? — Вопрос Александра Нортона, адресованный Джонатану, заставляет меня насторожиться. — Ты что-нибудь слышал о ней?

Джонатан смеется.

— Она все еще в восторге от Рима, но, к счастью, через две недели возвращается домой. Наверное, так будет лучше. Потому что, если спросишь меня, то она проводит время не в библиотеке, как должна была, а кружит головы итальянцам. — В его голосе звучит нежность, и я ощущаю весьма болезненный укол. Кто такая Сара?

— Она с кем-нибудь познакомилась? — Александр нервничает, даже, можно сказать, беспокоится. Джонатан только пожимает плечами.

— Моя младшая сестренка рассказывает мне не все, если ты это имеешь в виду.

Сестра Джонатана. Конечно. Та, которой он иногда делает массаж. Я испытываю такое облегчение, что улыбаюсь и тут же спрашиваю себя, почему мысль о том, что в жизни Джонатана кто-то есть — какие-то родственники, о которых он говорит с любовью, — так мне не нравится.

Джонатан хмурит лоб, а затем глядит на Александра с довольно задорной улыбкой.

— Значит, тебя это все еще интересует? — В его голосе слышится насмешка. — Тебе уже не помочь.

Александр явно не обижается, а лишь улыбается в ответ.

— Ты же меня знаешь.

И, прежде чем я успеваю задуматься над этими загадочными намеками, официант приносит наши напитки. Джонатан заказал для нас воду и белое вино, и Александр Нортон поднимает бокал.

— За успех «Хантингтон венчурс» на азиатском рынке, — объявляет он, и мы сдвигаем бокалы. — Твой старик наверняка разозлится, если узнает, что его пророчества не оправдались и фирма скоро будет представлена во всем мире, да?

Джонатан улыбается, но на этот раз одними губами.

— Надеюсь. — В его голосе звучит такая ненависть, что я настораживаюсь. — Если бы все вышло по его воле, я потерпел бы поражение уже с самым первым проектом.

— Ваш отец пророчил, что ваша фирма не будет иметь успеха? — Я задаю вопрос, не успев задуматься над ним, и тут же жалею об этом, поскольку мужчины уставились на меня, а Джонатан буквально сверлит меня взглядом. Когда он отвечает мне, от его голоса веет арктическим холодом.

— Он не просто пророчил мне поражение, он постоянно вставлял мне палки в колеса. К счастью, у него ничего не получилось.

— Просто невероятно.

Почему-то я считала, что за таким успешным человеком, как Джонатан Хантингтон, стоит семья, которая им очень гордится. И кроме того, он наследует графский титул и усадьбу, поэтому я предполагала тесную связь внутри семьи, традиции, которых придерживаются, может быть, даже некоторое высокомерие по отношению к простым смертным. Но никогда — такое отвращение и враждебность.

Джонатан насмешливо кривится, услышав мои слова, которые я, к сожалению, произнесла вслух, и оборачивается к своему компаньону.

— Ты должен знать, Александр, что Грейс верит в человеческую доброту. Она убеждена, что мы занимаемся своими делами из любви к ближним. И наверное, думает, что в этом мире существуют только добрые отцы, потому что ее отец всегда был с ней мил. Я прав? — Он вызывающе смотрит на меня.

— Джонатан, — пытается остановить его Александр.

Я с трудом проглатываю слюну. Его насмешливые слова задели меня, но в его голосе я слышу боль и ожесточение. И отчасти я его прекрасно понимаю.

— Отец бросил мою мать, когда мне было шесть лет, — отвечаю я, смело встречая его холодный взгляд. — С тех пор я видела его лишь пару раз, а за последние тринадцать лет и вовсе ни разу. Так что я не могу судить, был бы он добр по отношению ко мне или нет. Я его, в общем-то, совсем не знаю.

Джонатан опускает голову, затем кивает, как будто утверждаясь в чем-то, а затем снова смотрит на меня.

— Извините. С моей стороны это было… очень невежливо. — Он извиняется сквозь зубы, но я вижу, что он по-настоящему подавлен. Кроме того, в его взгляде появляется неожиданная глубина, как будто он вдруг начал воспринимать меня совсем по-другому.

— Не обращайте внимания, Грейс, — вмешивается Александр Нортон. — Он всегда реагирует так, когда речь заходит о его отце.

Мне бы очень хотелось знать, что в действительности произошло между Джонатаном и старым графом, потому что за этим наверняка должно стоять нечто большее, чем простое недоразумение, если Джонатан так злится на него. Но я не думаю, что стоит спрашивать его об этом. Похоже, Александр Нортон считает так же.

— Давайте сменим тему. — Он поднимает бокал. — Лучше объясните мне еще раз, как так получилось, что наша новая практикантка получила право работать с шефом.

Я тут же перевожу взгляд на Джонатана. Это меня тоже очень интересует. Но его лицо ничего не выражает.

— Это всего лишь эксперимент, — отвечает он, делая большой глоток вина.

Похоже, то, что как раз в этот самый момент официант приносит еду, а его компаньон решает не вдаваться в подробности, ему на руку. Но его ответ не идет у меня из головы. Что он хочет выяснить с помощью этого эксперимента?

Час спустя мы втроем сидим в лимузине, поскольку Александр Нортон едет вместе с нами в офис. Хорошее настроение Джонатана, сопровождавшее его с утра, похоже, улетучилось, он сидит рядом со мной и снова что-то пишет в телефоне. Несмотря на кажущуюся близость, он находится невероятно далеко от меня, и это удручает. Я чувствую себя в какой-то степени виновной в его плохом настроении. Как бы там ни было, за сегодняшний день мне дважды удалось разозлить его своими замечаниями.

Поскольку он, очевидно, не собирается нарушать молчание, я обращаюсь к Александру Нортону:

— А откуда вы знаете профессора Уайта?

Светловолосый мужчина примирительно улыбается.

— Он был приглашенным профессором в колледже Уинчестер, когда мы с Джонатаном там учились, и я поддерживал с ним связь спустя годы. В то время он был кем-то вроде моего наставника.

«Колледж Уинчестер», — думаю я. Я об этом слышала. Интернат для мальчиков — не так известен, как Итон, но считается примерно настолько же элитарным. И дорогим. Поэтому я удивлена.

— Вы вместе учились в школе? — То, что Джонатан, будущий граф Локвуд, ходил туда, меня не удивляет, но Александр Нортон не принадлежит к аристократии, и я читала в Интернете, что он родом из довольно небогатой семьи.

Он пожимает плечами.

— Я получил стипендию, — коротко объясняет он.

Джонатан поднимает голову, и взгляды мужчин встречаются. Молчаливое понимание, но они не улыбаются, как будто это напоминает им о каких-то трудных временах. «Что-то объединяет их», — думаю я. Что-то мрачное, о чем им не очень хочется вспоминать.

— Значит, вы вместе решили основать компанию «Хантингтон венчурс»? — Я говорю очень быстро, чтобы снова не вызвать гнева неподобающим замечанием.

Александр Нортон откидывается на спинку сиденья и качает головой.

— Нет, Джонатан придумал это сам. Меня он пригласил позже.

— И вы взяли на себя руководство инвестиционным отделом, превратив его в сердце фирмы, — вырывается у меня. Увидев его удивленную улыбку, я пожимаю плечами, как бы извиняясь. — Для подготовки к практике мне нужно было ознакомиться с историей и философией вашего предприятия.

— И к какому же выводу вы пришли? — Похоже, его это интересует по-настоящему.

Я оказалась в своей стихии, и, поскольку у Александра Нортона зеленые глаза и они не так нервируют меня, как голубые глаза его компаньона, я вспоминаю то, что рассказывала отборочной комиссии еще в Чикаго.

— Что «Хантингтон венчурс» предложила очень новаторскую идею предприятия, строящегося не только на быстрой оптимизации прибыли, а и на спонсировании патентов и разработок. Вы сводите капитал с идеями и зарабатываете на раскрывающемся потенциале.

— Красиво сказано, — произносит Александр и с веселой улыбкой глядит на Джонатана. — Похоже, вы настоящий фанат нашего предприятия. Постепенно я начинаю понимать, почему Хантеру так нравится, что вы находитесь рядом.

Опять это тревожное прозвище. «Но оно подходит», — думаю я. Джонатан — охотник, четко видящий перед глазами цель и последовательно идущий за ней. Подавив вздох, я задумываюсь, стану ли когда-нибудь одной из этих целей, — и сердце подпрыгивает, когда я перевожу взгляд на него и замечаю, что он смотрит на меня.

— Можете прекращать разговаривать обо мне, — заявляет он, и голос его звучит мрачно, — мы на месте.

И почти в тот же миг автомобиль останавливается. Выглянув в окно, я вижу, что мы действительно стоим напротив входа в здание «Хантингтон венчурс», и я поспешно ретируюсь в уютное фойе. Джонатан и Александр Нортон следуют за мной не сразу, некоторое время разговаривают у машины.

У стойки администратора Александр прощается со мной.

— Приятно было познакомиться с вами, Грейс. Если вы теперь так тесно сотрудничаете с Джонатаном, мы наверняка еще увидимся. — А затем он оборачивается к светловолосой Кэролайн, которая протягивает ему какие-то бумаги.

Джонатан уже направился к лифтам, и я спешу нагнать его. Он молчит, и, когда мы начинаем подниматься наверх, выражение лица у него по-прежнему мрачное.

— Вы на меня злитесь? — спрашиваю я, не в силах выносить молчание. — Я сделала что-то не так?

— Я не злюсь на вас, — коротко отвечает он, и я не знаю, то ли он таким образом обрывает нежелательные разговоры, либо его действительно тревожит что-то другое.

Поднявшись наверх, он бросается в свой кабинет, но когда я пытаюсь последовать за ним, он останавливается и задерживает меня.

— Во время следующего разговора вы присутствовать не можете, — говорит он. Меня словно оттолкнули.

— Почему?

— Я ведь говорил, что могут быть исключения.

Верно. Но я не могу успокоиться, особенно сейчас. Это кажется мне похожим на наказание.

— А с кем вы встречаетесь? — Я знаю, что с моей стороны спрашивать об этом довольно нагло, но я просто-напросто не понимаю, что вдруг произошло.

— С Юуто Нагако, — заявляет Джонатан, уже в дверях в свой кабинет. — Он придет через несколько минут. Посидите пока у себя. — И он оставляет меня одну.

Я нерешительно застываю у стола Кэтрин Шепард, которой сейчас нет на месте. И хорошо, потому что мне было бы очень неприятно, если бы она видела эту сцену. Затем я разворачиваюсь и направляюсь в свой кабинет, закрываю за собой дверь и прислоняюсь к ней.

Еще вчера вечером он хотел, чтобы я обязательно присутствовала при его встрече с Юуто Нагако, а сегодня он меня отослал. Ничего не понимаю.

Спустя некоторое время я слышу звуковой сигнал, возвещающий о прибытии лифта, а затем — мужские голоса в фойе. Один принадлежит Джонатану, и он говорит со своим посетителем по-японски.

Я дожидаюсь, пока закроется дверь другого кабинета, а затем направляюсь вниз. Сейчас я все равно не сумела бы сосредоточиться на каких бы то ни было документах, поэтому решаю заглянуть к Энни.

Когда я прихожу, Шадрах Алани сидит на своем месте, поэтому мы с Энни направляемся на кухню, где можно поговорить наедине.

— Что случилось? — озабоченно спрашивает она.

— Ничего. Просто мне нужно подождать. У него встреча, на которой я не могу присутствовать, и я подумала, что стоит зайти к тебе.

Я принимаю из рук Энни стаканчик с чаем.

— А с кем он встречается? — интересуется она.

— С этим японцем, который был с ним, когда я приехала, — помнишь?

— Юуто Нагако?

Я киваю и хмурю лоб, потому что Энни снова выглядит так, как будто случилось что-то ужасное.

— Что? С ним что-то не так?

— Нет. Просто он не партнер, на самом деле он скорее что-то вроде наставника. Говорят, он поддержал шефа, когда тот основал фирму. — Она придвигается ближе. — И я думаю, что, когда он здесь, он тоже ходит в этот клуб.

Я глубоко вздыхаю.

— Но поскольку мы не знаем, что это за клуб, нас это не должно интересовать.

— Должно быть, это какой-то сексуальный клуб, Грейс.

На миг я теряю дар речи. «Сексуальный клуб», — думаю я и поражаюсь тому, насколько мало это меня шокирует. Я лишь вспоминаю свой сон. И гадаю о том, что может делать в этом клубе Джонатан.

— Ты уверена?

Энни кивает и серьезно смотрит на меня.

— Это всего лишь слух, но он упорно не развеивается. И я просто не хочу, чтобы ты…

Дверь открывается, и мы обе испуганно оборачиваемся. В дверном проеме стоит Джонатан.

— Грейс, поднимитесь, пожалуйста, со мной наверх, — произносит он тем непререкаемым тоном, который я уже успела хорошо изучить. Это не просьба. Это приказ.

У меня слегка дрожат пальцы, когда я ставлю стаканчик на стол. Энни испуганно замирает, переводя взгляд с меня на Джонатана и обратно, не говоря ни слова.

— Увидимся позже, — шепчу я ей и следую за Джонатаном, который уже успел уйти вперед. Широким шагом он проходит по коридору, и мне приходится почти бежать, чтобы нагнать его.

Только в лифте он снова обращается ко мне.

— Что вы забыли там, внизу? — В вопросе отчетливо слышится упрек.

— Хотела провести время до завершения вашего совещания.

— Я велел вам ждать в своем кабинете. — Произнося эту фразу, он почти кричит, и я съеживаюсь. А потом прихожу в ярость, потому что он весь день сбивает меня с толку своими переменами настроения. Или он думает, что со мной можно так обращаться?

— Да, вы велели мне подождать. Но поскольку у меня не было конкретных поручений, я сама могла решить, что и где я буду делать. Может быть, ваша секретарша и ваш шофер всегда делают то, что вы им говорите, но ведь вы им за это платите.

На его лице отражаются недоверчивость и удивление. Очевидно, такого ответа он не ожидал. Его лицо омрачается, и он делает шаг ко мне, что заставляет меня отпрянуть. Впрочем, далеко уйти я не могу, потому что за спиной у меня зеркальная стена.

— Вам я тоже плачэ. — Его голубые глаза сердито сверкают, но я не отвожу взгляда.

— Да, но недостаточно хорошо, чтобы я терпела такое обращение. Я ведь не собачка, которой вы можете приказать где-то лечь и смирно ждать вашего возвращения. Так не пойдет.

Он подходит еще ближе, теперь он останавливается прямо напротив меня. Мне приходится поднять голову, чтобы посмотреть на него, и мое горло оказывается беззащитным перед ложащейся на него рукой. Его пальцы касаются моей кожи. Его лицо так близко к моему, что я отчетливо вижу темные вкрапления в его глазах.

— А как пойдет, Грейс? — хриплым голосом интересуется он. — Что я должен сделать, чтобы ты выполняла мои желания?

 

11

Я могу только смотреть на его губы. Не могу дышать, не могу думать. «Он поцелует меня», — думаю я. Я чувствую его дыхание на своей щеке, его руку на своей шее. И я хочу этого. Я хочу, чтобы он поцеловал меня.

Мои руки словно сами собой тянутся к его воротнику, притягивают его ко мне. А затем его губы касаются моих. От прикосновения меня словно бьет током, я со стоном откидываю голову назад, мне кажется, что я не выдержу. Однако уже слишком поздно что-либо менять.

Зарычав, Джонатан бросается на меня, грубо привлекает к себе, прогибает мою спину, прижимая к ней руку. Я чувствую его тело рядом со своим, его крепкие мускулы под тканью, жар, источаемый им, охватывающий меня с головы до ног. Его вторая рука зарывается мне в волосы, запрокидывает мне голову, и я становлюсь совершенно беспомощной.

А затем он целует меня, жестко и дико, безжалостно. Его язык проникает в мой рот, завоевывая каждый уголок, гладит внутреннюю поверхность губ, язык. Мои колени подгибаются, и мне приходится вцепиться в него, потому что иной опоры у меня нет. Но какой бы безвольной не сделал меня его поцелуй, он пробуждает что-то во мне, и вот уже я отвечаю ему, хочу быть еще ближе к нему, а наши языки тем временем ведут между собой страстную дуэль.

В следующий момент я чувствую спиной стенку лифта, и его руки ложатся на мою грудь, гладят ее сквозь тонкую ткань блузки, касаются заострившихся сосков. От его прикосновений меня бьет током, гораздо интенсивнее, чем во сне, на меня накатывает волна мощных ощущений, а я продолжаю почти отчаянно отвечать на его поцелуй. Он превосходит меня во всем, доминирует надо мной, но именно это невиданным образом возбуждает меня. Я хватаюсь за него, словно утопающий, отдаваясь натиску его губ и рук.

Я чувствую, как одна из его рук опускается вниз, к моим бедрам, задирает юбку. А затем он внезапно прижимает ладонь к моим мокрым трусикам. Испуганная, возбужденная столь интимным прикосновением, я издаю громкий стон — и вдруг все заканчивается.

Он резко отпускает меня, и я стою с дрожью в коленях, чувствую вкус крови во рту, а он отворачивается и проводит рукой по волосам. Только теперь, когда ко мне медленно возвращается способность мыслить, я снова вспоминаю его слова, и в мой мозг постепенно просачивается их значение. Это то, чего он от меня хочет?

Я озадаченно ловлю его взгляд, проваливаюсь в глубину его глаз, в которых, как мне кажется, я вижу что-то до сих пор не знакомое. Боль. Мне инстинктивно хочется поднять руку и погладить его по щеке, но в этот миг лифт, издав звуковой сигнал, останавливается и двери открываются.

Джонатан тут же выходит из кабины и, так же, как и прежде, широким шагом пересекает фойе этажа. Я поспешно поправляю юбку и на негнущихся ногах следую за ним.

Теперь Кэтрин Шепард сидит на своем месте и смотрит на меня этим своим непроницаемым взглядом. Возможно, она замечает, что у меня растрепались волосы, и догадывается, что мы делали в лифте с боссом, но я не обращаю на нее внимания, слишком занятая тем, что произошло.

На этот раз Джонатан не задерживает меня, как до этого, оставляет дверь в свой кабинет широко открытой, как приглашение для меня. Я закрываю ее за собой и прислоняюсь к ней, радуясь тому, что он стоит в другом конце комнаты, у самого окна, и между нами большое расстояние, поскольку у меня все еще дрожат колени. Но мне хочется повторить то, что мы делали в лифте. Причем немедленно.

Я напряженно жду, когда он что-нибудь скажет. Но он, отвернувшись, глядит в окно.

Я отталкиваюсь от двери и направляюсь к столу — осторожно, поскольку еще не совсем доверяю собственным ногам. Дойдя до кресла посетителя, я хватаюсь за спинку.

— Джонатан?

Он оборачивается ко мне. Замкнутое выражение лица. Гнев и страсть, совсем недавно отражавшиеся на нем, исчезли, передо мной снова холодный самоуверенный бизнесмен.

— Забудь о том, что сейчас произошло. — Его голос звучит сдержанно, почти равнодушно.

Я удивленно гляжу на него. Я должна забыть об этом?

— Не могу.

— Тогда я вынужден завершить наше сотрудничество.

— Но… почему?

Он ведь не может сначала поцеловать меня вот так, а потом отослать прочь. Может быть, он поступает так со всеми женщинами? Тогда я понимаю, почему они бегут отсюда одна за другой. Потому что ему каким-то образом удается заставить меня почувствовать себя виноватой. А ведь он тоже этого хотел. Возможно, он хотел этого даже больше, чем я, поскольку, в отличие от меня, он знает, что делает — и чего хочет.

— Зачем ты поцеловал меня?

Он обходит письменный стол, и я оборачиваюсь к нему, держа одну руку на спинке кресла. Он останавливается прямо напротив меня. Он не улыбается, но на его лице нет и этого неприступного выражения. Я вижу, что он так же взволнован, как я.

— Это больше не повторится, — произносит он серьезно, словно убеждая в этом самого себя. По моему телу разливается холодное разочарование. Потому что мне хочется, чтобы это повторилось. Он должен поцеловать меня еще раз. Если это было поцелуем. Мне это показалось больше похожим на землетрясение.

По моему телу пробегает дрожь, когда я осознаю, что ему достаточно протянуть руку, чтобы привлечь меня к себе. Но он не делает этого.

— Итак, забудем об этом, — снова объявляет он, и это сформулировано не как предложение. Это указание, которого я должна придерживаться.

Мне больно и обидно оттого, что то, что оказалось для меня таким потрясением, он воспринимает так, словно ему это было неприятно, словно это докучает ему. Как он себе это представляет? Я не смогу об этом забыть. Ни в коем случае. Но не хочу и того, чтобы моя практика у него закончилась, поэтому пожимаю плечами.

— Люди ведь все равно делают то, что велишь им ты, — говорю я, и это звучит вызывающе, поскольку я не могу скрыть свою ярость.

— Кроме тебя, — спокойно отвечает он, и наши взгляды снова встречаются, замирают. Теперь это не похоже на упрек. Мне кажется, это даже похоже на комплимент. И это придает мне мужества.

— Я сделаю, как ты хочешь.

«Попробуй-ка это», — думаю я, с бьющимся сердцем выдерживая его взгляд. Я вижу: он точно знает, что я собираюсь этим сказать. Но очевидно, он совершенно серьезно хочет забыть об этом, поскольку просто отбрасывает волосы со лба и возвращается за стол, словно прячась за ним. По крайней мере, у меня возникает такое ощущение.

— Это больше не повторится, Грейс, — повторяет он тоном, не терпящим возражений, и указывает на кресло для посетителей. — Теперь мы можем продолжать?

Чувствуя себя несчастной, я киваю и, получив разъяснения относительно того, что делать дальше, возвращаюсь в свой кабинет. «Как нагло с его стороны думать о повестке дня», — размышляю я. Как будто нам не о чем больше говорить. Как будто ничего не случилось.

Но между нами кое-что произошло. В этом нет никаких сомнений. И, еще раз проглядывая документы для следующей встречи, на которой просто никак не могу сосредоточиться, как бы ни старалась, я все отчетливее осознаю, что совершенно не могу игнорировать это. Мне все время приходится думать о своих ощущениях, когда он привлек меня к себе, о том, как его рука сжимала мою промежность. Снова вспоминается сон. Но он просто ничто по сравнению с происшествием в лифте. В его поцелуе не было нежности, была тьма, что-то манящее, не отпускающее меня. И вдруг я не удерживаюсь и все же начинаю интерпретировать.

«Может быть, — произносит негромкий голос внутри меня, — ты все-таки не просто маленькая незначительная практикантка». Должно быть, Джонатан чувствует притяжение ко мне, раз поцеловал меня, хоть и отрицает это. И если это так, существует возможность, что он сделает это еще раз. А может, и больше.

Эта мысль настолько волнующая, что не оставляет меня на протяжении целого дня. Я ловлю себя на том, что приглядываюсь и тщательно анализирую любое движение Джонатана, малейший жест. Это нездорово, я знаю. Но иначе не могу, я просто вынуждена.

Когда наконец около семи Стивен собирается отвезти меня домой, Джонатан снова едет с нами. Он ничего не говорил о предстоящих встречах, однако я почему-то уверена, что он не домой направляется. Может быть, снова решил съездить в клуб?

Теперь меня еще больше занимает вопрос, что это может быть за заведение, и фантазия несется вскачь, представляя себе то, что там происходит. Что он там делает.

Я еще слишком мало знаю Лондон, чтобы на основании маршрута понять, куда мы едем, но, похоже, иначе, чем вчера. И действительно, спустя двадцать минут я узнаю дома на Аппер-стрит в Айлингтоне, по которой мы шли с Энни. Значит, на этот раз обойдемся без заезда в Праймроуз Хилл.

Когда автомобиль останавливается напротив моего дома, я оказываюсь не в силах сдержать любопытство.

— У тебя еще встреча или ты поедешь домой? — спрашиваю я у молчавшего все это время Джонатана. Мы вообще почти не разговаривали после того столкновения в лифте. И он впервые по-настоящему улыбается.

— Я еще не решил, — произносит он.

Значит, наверное, все же в клуб. Энни сказала, что он частенько ездит туда. Я провожу языком по губам и только теперь замечаю, что не отвожу от него взгляда, в то время как он указывает на дверь.

— Мы на месте, Грейс.

Я испуганно вздрагиваю.

— О да, конечно, — бормочу я и открываю дверь. — До завтра.

Вообще-то мне не хочется уходить. Я хочу поехать с ним. Но пугаюсь собственного мужества. Кроме того, он все равно откажется. Или нет?

До двери дома всего несколько шагов, и я твердо уверена, что большой автомобиль сейчас развернется и поедет себе дальше. Однако лимузин не трогается с места. Стекла затемнены, поэтому я не вижу, наблюдает ли за мной Джонатан или у него есть какая-то другая причина ждать.

Я нервно пытаюсь отыскать ключ от дома в сумке — и не нахожу. Черт. Со мной такое иногда бывает. Моя сестра часто веселится, потому что, если я что-нибудь теряю, то именно ключи. Больше ничего. Но с этими маленькими бестиями я почему-то не в ладах, и мне очень неприятно, что это произошло именно теперь, когда за мной наблюдают.

Я все глубже зарываюсь в недра сумки, однако результат все тот же. В отчаянии звоню, надеясь, что Маркус дома. Энни с Йеном как раз пригласили к себе друзья, и сегодня утром она рассказывала мне, что они собирались встретиться в Сити сразу, как только Энни закончит работу, поскольку друзья эти живут в Саусвок, к югу от Темзы. Значит, моя единственная надежда — это Маркус.

А лимузин по-прежнему не двигается с места. И чего ждет Джонатан? Я неуверенно машу рукой темным стеклам. Может быть, он поймет знак, поймет, что может ехать? Но я добиваюсь прямо противоположного эффекта, поскольку дверь открывается и он выходит из автомобиля.

У меня снова едва не останавливается сердце, когда он направляется ко мне, я чувствую, что не могу дышать. Он выглядит так небрежно и хорошо, что я мгновенно вспоминаю о том, каково чувствовать его руки и мускулы, напрягающиеся под рубашкой, на своей груди. А еще потому, что я знаю, какую бурю он может вызвать во мне, если захочет.

— Что случилось? — Он вопросительно смотрит на меня. — Не можешь попасть домой?

Я чувствую, как меня окатывает волной жара, щеки окрашиваются красным, и я молюсь: пусть он подумает, что мне просто стыдно из-за такого невезения. А мне действительно очень неприятно. Почему при виде него я обязательно должна терять какую бы то ни было способность к рассуждению?

— Боюсь, я забыла ключи, — негромко произношу я.

Он стоит рядом со мной, и у меня подгибаются колени. Потому что теперь он на таком же расстоянии от меня, как в лифте.

— И что теперь? — Очевидно, он намерен решить мою проблему прежде, чем уедет.

Я пожимаю плечами.

— Я позвонила. Может быть, кто-нибудь есть дома, и мне откроют. А если нет, то я подожду. — Тут мне приходит в голову мысль, заставляющая мое сердце биться еще быстрее, чем прежде. — Или я поеду с тобой.

Я произношу это очень тихо, потому что сама не совсем уверена в том, что, собственно говоря, предлагаю ему. Он ведь не сообщал мне, куда поедет, однако шанс на то, что он направится именно в тот клуб, кажется мне весьма высоким.

Похоже, он совершенно точно понимает, что я хочу этим сказать. Я вижу это по выражению его глаз, в которых что-то вспыхивает. Но оно исчезает так же быстро, как и появилось, и на лбу у него возникает вертикальная морщинка. Он наклоняется к моему лицу.

— Поосторожнее со своими желаниями, Грейс. Они могут исполниться. И, возможно, иначе, чем ты себе представляешь.

Несмотря на то что я слышу его слова, мой мозг сосредоточен исключительно на чувствах. Еще несколько сантиметров — и его губы коснутся моих, и это все, на чем я могу сконцентрироваться.

— А может быть, и нет, — с трудом переводя дух, шепчу я.

Какое-то мгновение он молчит, а затем снова улыбается этой головокружительно обаятельной улыбкой, заставляющей мое сердце пропускать удары.

— Да, Грейс. Это будет иначе. — Он еще немного наклоняет голову. — Поэтому лучше тебе перестать меня искушать…

Дверь подъезда распахивается, в дверном проеме появляется Маркус. Джонатан тут же отступает на шаг, и это мгновение между нами заканчивается. Черт.

— Грейс? — Маркус недоверчиво переводит взгляд с меня на Джонатана. — Все в порядке?

— Она ключи забыла, — поясняет Джонатан прежде, чем я успеваю что-либо сказать. Какой-то миг он кажется удивленным внезапным появлением Маркуса, а затем глаза его закрываются. Я вижу это. Словно кто-то опустил занавес. — Но теперь-то ты сможешь попасть домой, — говорит он, обращаясь ко мне. Его улыбка кажется холодной. Отстраненной. Чужой. — Тогда до завтра.

Он кивает Маркусу, а затем широким шагом возвращается к автомобилю. Как только он захлопывает за собой дверь, лимузин трогается с места, мягко разворачивается и исчезает за поворотом улицы.

Маркус с такой враждебностью смотрит вслед большому автомобилю, что я едва сдерживаю смех. Я бы и не сдержала, не будь я в тот момент так занята своими чувствами.

— Кто это был? — В тоне его голоса сквозит недовольство.

— Джонатан Хантингтон, — отвечаю я, едва сдерживая вздох. Но успеваю взять себя в руки.

Похоже, это озадачивает его.

— Твой босс собственной персоной? — Это имя ему знакомо по нашим с Энни рассказам, но личная встреча ему, похоже, не доставила удовольствия.

— Именно. — Вообще-то мне не хочется говорить с Маркусом о Джонатане, поэтому я подталкиваю его в подъезд. — Давай войдем, хорошо? Я так рада, что ты оказался дома. Дурацкие ключи. И почему я так ужасно забывчива, когда дело касается их?

Маркус не спешит идти за мной, он снова оборачивается, глядя на улицу, как будто желая удостовериться, что Джонатан действительно уехал, а затем закрывает дверь подъезда.

— Он от тебя чего-то хочет? — Очевидно, от него не укрылось, что мы с Джонатаном стояли слишком близко друг к другу. Ближе, чем предполагается протоколом рабочих отношений.

— Нет, — подавленно отвечаю я. — Он просто подвез меня до дома.

«Но между нами что-то есть», — думаю я, поднимаясь вместе с Маркусом по лестнице. Джонатан Хантингтон, этот невероятно привлекательный мужчина, не может устоять передо мной. Лучше тебе перестать меня искушать. Так он сказал. Значит, я могу искушать его. Он размышлял над этим так же, как и я. И если бы не появился Маркус…

Что тогда, Грейс? Что случилось бы, если бы он действительно взял тебя с собой? К себе или в клуб? К сожалению, я понятия не имею и проклинаю свою неопытность.

— Заварить чай? — спрашивает Маркус, когда мы оказываемся наверху. Я уже хотела отказаться, однако, спохватившись, что это было бы невежливо, киваю.

— Да, с удовольствием. И мне нужно что-нибудь съесть. Я умираю от голода.

— Я только что готовил себе омлет. Хочешь, тебе тоже сделаю?

— С удовольствием, — отвечаю я, но останавливаюсь у двери в свою комнату, в то время как он направляется на кухню. — Я сейчас приду, хорошо?

Негромко вздохнув, я вешаю куртку на вешалку, отношу сумку в свою комнату и сажусь на кровать. Мой взгляд падает на ночной столик, я вижу, что ключ лежит на нем, и невольно улыбаюсь.

«Какой день!» — думаю я, предчувствуя, что ночью мне вряд ли удастся толком поспать. Поскольку Джонатан Хантингтон просто-напросто не отпускает меня. И поскольку я с практически сомнамбулической уверенностью понимаю, что возврата для меня больше нет, мне непременно хочется выяснить, что случится, если я введу его в искушение. Обязательно. И плевать, что все пытаются меня от этого отговорить. Что он сам против. Может забыть о том, чтобы забыть.

И я с мрачной улыбкой на губах поднимаюсь и направляюсь на кухню к Маркусу.

 

12

Я выпила слишком много. Слишком быстро и слишком много. Особенно игристого вина. Нет, шампанского. Это очень шикарный ресторан, и мы сидим здесь уже два часа — в каком-то храме гурманов в Ковент-гарден, фешенебельном и, наверное, страшно дорогом. Бизнес-ланч, вообще-то, ничего особенного. Мне следовало бы уже привыкнуть. Но постепенно я теряю выдержку.

Джонатан сидит рядом со мной и разговаривает с графом Дейвенпортом, мужчиной лет шестидесяти, который еще в самом начале встречи, когда мы только пришли, великодушно предложил мне называть его Ричардом. У него красное лицо со множеством лопнувших прожилок, что заставляет заподозрить его в обильном употреблении алкоголя, но в своем сшитом на заказ костюме он выглядит скорее надутым. Зато его спутница, миловидная блондинка в коротком дизайнерском платье, которую зовут Тиффани Хастингс, примерно моего возраста, самое большее лет двадцати пяти, — она стройна, красива и, к сожалению, довольно ограниченна, что отнюдь не упрощает ситуацию. Потому что оба мужчины почему-то ждут от меня, что я буду поддерживать с ней беседу. Но я не хочу. Ведь я ужасно расстроена.

Сейчас вечер пятницы, а значит, заканчивается моя вторая неделя практики в Лондоне. Девять дней из двенадцати, которые я нахожусь здесь, я провела рядом с Джонатаном, ездила по Лондону, принимала участие в заседаниях, деловых обедах, переговорах и других встречах. Но зря я надеялась, что после того потрясающего поцелуя в лифте, который снится мне чуть ли не каждую ночь, и почти поцелуя у двери моего дома между нами что-то изменится, что мы станем ближе друг другу: все это, к сожалению, оказалось иллюзией. Потому что, хоть он часто ездит с нами, когда по вечерам Стивен везет меня домой, с того дня он ни разу не проводил меня до двери. Он ждет в машине — или выходит еще раньше у того пресловутого клуба, о смысле и цели времяпровождения в котором я не осмеливаюсь спросить.

Я по-настоящему пыталась флиртовать с ним. К сожалению, в этих вопросах я не то чтобы профи. Скорее, новичок. И мои усилия не увенчались успехом, что довольно-таки сильно терзает меня. Потому что мое состояние в том, что касается Джонатана, скорее ухудшилось.

Поначалу — не считая того факта, что он принадлежит к числу самых привлекательных мужчин на этой планете, — меня восхищали его успешность и ум. Его умение превращать в золото все, к чему он прикоснется. И на этом бы все и закончилось, если бы он не подпустил меня к себе так близко. Тогда я наверняка была бы сейчас одной из тех многих женщин, относительно судьбы которых меня с самого начала предупреждала Энни: те, кто смотрят на него издалека сверкающими глазами и задаются вопросом, как завоевать этого привлекательного, потрясающего мужчину. Эту стадию я давно переросла. Мне гораздо хуже, поскольку я подошла к нему ближе, чем большинство остальных, и увидела в нем сторону, которую он обычно не проявляет. Темную сторону. Он что-то скрывает от глаз других, тайну, настолько же покрытую мраком, как и он сам. И именно эта загадка меня и привлекает, волшебным образом притягивает к себе.

Должна быть причина тому, что он окружает себя такой толстой стеной и никого за нее не пускает. Почему он сначала так безумно страстно поцеловал меня, а теперь не хочет и слышать об этом? Почему он, как кажется, боится любых отношений, не считая дружбы с Александром Нортоном и загадочным Юуто Нагако, и этой странной договоренности со мной, смысла которой я до сих пор не понимаю?

Энни по-прежнему удивляется тому, что Джонатан забрал меня к себе. Она все еще уверена в том, что у него какая-то задняя мысль, и продолжает меня предостерегать. Кроме того, она постоянно расспрашивает меня, чем мы занимались, как будто боится, что Джонатан съест меня с потрохами, если я не буду настороже. Я еще не рассказывала ей о том, что произошло у нас на второй день в лифте, но она уже на следующее утро за завтраком почувствовала, как что-то пошло иначе, и я с трудом выдержала перекрестный допрос.

А вот своей сестре я рассказала. Хоуп далеко и относится ко всему не настолько критически.

— Джонатан Хантингтон поцеловал тебя, правда? Как волнительно! — От восхищения она едва не попискивала. — Рассказывай, Грейси, я хочу знать все, каждую деталь.

Думаю, она была в таком восторге, поскольку давно уже оставила надежду на то, что хоть кто-нибудь из мужчин заставит меня вспыхнуть. При этом она, похоже, смирилась с тем, что обсуждаемый человек слишком англичанин и слишком высокомерен. Кроме того, она понимает, почему мне так плохо удается ему противостоять, ведь на той фотографии в журнале он тоже показался ей привлекательным. Вот только она, к сожалению, не может дать мне совет, как заставить его перестать мне сопротивляться.

Может быть, я просто себя переоцениваю. Эта мысль пришла мне в голову еще несколько дней назад и постепенно распространяется по моему телу, словно яд. Может быть, наш поцелуй показался ему не таким классным, как мне. Может быть, он сразу понял, насколько я неопытна, и теперь у него просто нет желания повторять это.

Я поспешно делаю еще один большой глоток шампанского. Джонатан замечает это и прерывает свой разговор с Ричардом, надутым графом… как его там, только что ведь помнила! — и наклоняется ко мне.

— Грейс, тебе не следует столько пить, — негромко произносит он тоном моей бабушки, каким она выражалась, когда ей казалось, что мы с Хоуп сворачиваем со стези добродетели. Но ведь именно этого я и хочу. Причем очень. Если бы он только позволил мне…

— Я уже большая, — объявляю я ему, и мне уже довольно трудно произносить слова отчетливо. Но вроде получилось. — Хотя ты, похоже, не хочешь это осознавать.

Я упрямо продолжаю пить, осушаю бокал до дна. Когда рядом со мной тут же появляется очень спокойный официант, чтобы спросить, не налить ли еще, я киваю и вызывающе смотрю на Джонатана, провоцируя его на запрет. Но он, конечно же, не делает этого, в конце концов, мы не одни. Его британская вежливость мешает ему, и я этим пользуюсь.

Кстати, это я тоже заметила. Он может быть невероятно надменным, но он очень ценит протокол. Публичные ссоры ему, как, очевидно, и многим британцам, противны до глубины души, поэтому я практически уверена в том, что он не станет распекать меня в присутствии покрытого сетью красноватых прожилок графа и его глупенькой Тиффани. Точно так же, как не сделал этого в аэропорту.

При этом мне почти хочется, чтобы он сделал это. Чтобы он сорвался и обругал меня. Или утащил прочь. Все, что угодно, только не эта холодная сдержанность. Я хочу назад того Джонатана, который набросился на меня в лифте. Тогда из него вырвалось что-то, заставившее треснуть этот фасад.

Мы по-прежнему глядим друг на друга, и я вижу, что мое поведение действительно не оставляет его равнодушным. В глубине его голубых глаз вспыхивает ярость. Хорошо. Я поспешно делаю еще один глоток и улыбаюсь Тиффани, произнесшей ничего не значащую фразу. Кажется, речь идет о кольце, которое она носит, полученном в подарок от невероятно щедрого Ричарда.

Я наклоняюсь к Джонатану и притягиваю его к себе, поскольку хочу сказать ему нечто такое, что не должны слышать остальные. Он поступил точно так же, однако блеск в его глазах подсказывает мне: он считает, что мне с ним так обращаться не полагается. Ну и пусть. Ударивший в голову алкоголь подстегивает мое мужество. Мне тепло, и я чувствую, как горят мои щеки, а когда я прикасаюсь к нему, они вспыхивают еще сильнее.

— Зачем мы здесь вообще? — негромко спрашиваю я у него. По крайней мере мне кажется, что я говорю тихо. По-настоящему я свой голос контролировать не могу. — Ты ведь не заключаешь никаких сделок с этим графом… — Я снова забываю имя, но мне все равно. — Или заключаешь?

Я действительно не понимаю, зачем Джонатан встречается с этим отвратительным типом. Хоть это и деловой ужин, но в разговоре, насколько я могла судить, пока была в состоянии слушать, речь не шла о совместном проекте. И у меня даже не получается представить себе, чтобы двум этим людям удалось договориться о сотрудничестве. Поскольку между ними стоит какое-то подспудное напряжение. Нарочито вежливые фразы, которыми они обменивались на протяжении всего вечера, наводили меня на ассоциации с настороженностью двух охотников. Но, может быть, я уже просто слишком пьяна, чтобы верно оценивать ситуацию.

Похоже, Джонатану не понравился мой вопрос, потому что, прежде чем ответить мне, он поджал губы.

— Ричард — друг моего отца. Они вместе ходят на охоту, — сдавленным голосом произносит он и кладет руку мне на плечо, не сводя при этом взгляда с Ричарда, откинувшегося на спинку стула и заинтересованно наблюдающего за нами.

Рука Джонатана вцепляется в мое плечо, что совершенно очевидно является предостережением. Значит, я все же говорила недостаточно тихо. Но я наслаждаюсь прикосновением и невинно улыбаюсь, из-за чего выражение его лица делается еще более мрачным.

Он сильно наклоняется ко мне, я чувствую его дыхание у своего уха, и по спине у меня пробегают мурашки.

— Возьми себя в руки, Грейс, — снова шепчет он, но на этот раз его голос звучит настолько резко, что проникает в мой затуманенный рассудок. — Ты пьяна.

Его слова подобны холодному душу. Действие которого, впрочем, оказывается весьма кратковременным. Я не просто слегка навеселе, все гораздо хуже. Меня по-настоящему развезло. Голова словно обложена ватой, все вокруг я воспринимаю с некоторым запозданием, мне требуется время, чтобы сфокусировать взгляд.

— Возможно, — признаю я и замечаю, насколько сильно растягиваю слова. — Но совсем чуть-чуть.

Похоже, Джонатан не верит мне, поскольку руку не убирает, а вместо этого лишь крепче сжимает мое плечо. И хорошо, потому что внезапно мне начинает казаться, что без него я не сумею удержаться на стуле. Вздохнув, я склоняю голову ему на плечо, внезапно почувствовав слабость и радуясь тому, что он здесь. Будь я трезва, этого наверняка бы не случилось. «Но, к счастью, я отнюдь не трезва», — думаю я с довольной беззаботной улыбкой, глубоко вдыхая его знакомый аромат. Больше всего на свете мне хочется зарыться носом в его рубашку.

— Грейс, — шипит он, обращаясь ко мне, но я не могу подняться, сесть ровно и отцепиться от него.

Я хочу остаться здесь. А потом я вдруг чувствую, как он под столом кладет руку мне на бедро. Поскольку погода сегодня теплая и на мне платье до колен, а еще я без чулок, я чувствую его руку на своей обнаженной коже. Это не нежное прикосновение, а очередное предупреждение о том, что я должна взять себя в руки. И оно работает. Однако не так, как он предполагал.

Потому что теперь я уж точно не могу думать ни о чем, кроме него, и меня окатывает волна жара — не из-за алкоголя. Я поднимаю свои внезапно отяжелевшие веки и гляжу на него. Но он снова смотрит на Ричарда и Тиффани.

— Грейс сегодня весь день чувствовала себя нехорошо, — произносит он, а моя голова в это время лежит у него на плече, я слышу, как от его низкого голоса вибрирует грудная клетка. Я себя нехорошо чувствовала? Да мне никогда в жизни не было лучше! — Похоже, она не переносит алкоголь. Думаю, мне лучше отвезти ее домой, — поясняет он.

«Домой», — думаю я, толком не понимая, что он говорит. У меня снова закрываются глаза, и я слышу, как смеется сидящий по ту сторону стола Ричард. Смех звучит несколько язвительно, но, возможно, мне это только кажется.

— А я думал, она твоя ассистентка.

Я качаю головой, не открывая глаз.

— Я не его ассистентка, — со вздохом бормочу я и прижимаюсь еще ближе к Джонатану. — Я никто. Не имею никакого значения.

А мне так хотелось бы иметь значение. По крайней мере хоть в этот украденный миг я могу позволить себе взять то, чего хочу в последнее время. Я ведь пьяна. Он сам так сказал.

— Твой отец будет в восторге, Джонатан. Артур так долго этого ждал.

Я снова открываю глаза, потому что перестаю понимать, о чем речь.

— Чего? — спрашиваю я и гляжу на Джонатана, моля о помощи. Теперь мне вдруг хочется, чтобы мой мозг работал не так ужасающе медленно, ведь мне кажется, что речь идет обо мне, и очень важно понять, о чем они говорят.

Ричард самодовольно улыбается.

— Чтобы Джонатан наконец женился и произвел на свет наследника, — заявляет он и улыбается Тиффани, которая кивает, тоже улыбаясь. Но она всегда так поступает, когда он что-то говорит.

— Не дождется, — рычит Джонатан, негромко, но с неприкрытой яростью в голосе. Если Ричард действительно рассчитывал его спровоцировать, то, очевидно, ему это удалось.

— Вы такая красивая пара, — щебечет Тиффани, и ее слова окончательно выводят меня из транса. Пара? Я почти с испугом смотрю через стол на этих двоих. И наконец понимаю, что они видят и о чем идет речь. Джонатан обнимает меня за плечи. И поэтому они решили, что мы вместе.

Сначала мне хочется испуганно возразить, а потом я чувствую, что слишком слаба для этого. И не желаю отказываться от близости к Джонатану, которой мне так хотелось. Пусть думают, что им угодно. Ведь было бы здорово. Действительно хорошая идея.

Но Джонатан перестает обнимать меня. По крайней мере, на время.

— Нам пора, — произносит он и отпускает меня только для того, чтобы тут же подхватить под руку и помочь подняться.

Теперь весь масштаб последствий потребления алкоголя становится очевидным, поскольку я действительно весьма нетвердо стою на ногах и не падаю только потому, что он кладет руку мне на плечо и поддерживает меня. Тиффани тоже встает, берет мою сумочку, лежавшую на стуле рядом со мной, и протягивает ее, но не мне, а Джонатану. Он кивает ей:

— Извините нас. Вопрос со счетом я улажу с официантом.

— Нет нужды, — великодушно объявляет Ричард. — Я позабочусь об этом. А ты позаботься лучше о своей… ассистентке.

— Ричард, Тиффани. — Джонатан прощается с обоими. В его голосе слышится напряжение. — Еще увидимся. — И я чувствую, что на самом деле ему этого не хочется.

— Увидимся в усадьбе Локвуд, — отвечает Ричард.

Джонатан резко разворачивается и ведет меня между столиками к дверям. Мы шагаем, он крепко сжимает мои плечи, и это действует лучше, чем ожидалось, поскольку я предоставляю ему возможность вести.

— Он обязательно сделает это! — кричу я, оборачиваясь через плечо, когда мы находимся уже почти у самого выхода, поскольку до моих извилин только дошло замечание Ричарда, и я чувствую необходимость защитить Джонатана. — Он очень хорошо обо мне заботится. Он даже…

«…вернул мне залог, на что я и не надеялась!» — хочу крикнуть я. Потому что именно так и случилось, после заявления от Джонатана мнимого Уилла Скарлетта поймали очень быстро, и мне действительно вернули деньги. Для меня это всего лишь один из многих его героических поступков, которые приходят на ум и о которых обязательно должен узнать злорадствующий Ричард. Но у меня больше нет возможности что-либо сказать, потому что Джонатан буквально проносит меня последние метры, и мы оказываемся за дверью. Очевидно, ему не терпится убраться из заведения, неоновые рекламы которого отражаются в луже на тротуаре. Должно быть, пока мы ужинали, прошел дождь, и сейчас на улице значительно прохладнее. Внезапно я начинаю мерзнуть, несмотря на свое тонкое вязаное болеро.

— Где Стивен? — спрашиваю я, оглядываясь в поисках лимузина, но его нигде не видно. Обычно большой автомобиль всегда стоит у дверей, когда мы выходим откуда-нибудь, и я почти привыкла к тому, что могу сразу сесть в машину.

Джонатан снимает пиджак и набрасывает мне на плечи. Он слишком велик, однако мне становится тепло и уютно в его аромате. Затем он снова кладет руку мне на плечо. К сожалению, не потому, что ему так хочется, а потому, что в противном случае я бы упала.

— Сейчас приедет. Он должен быть здесь только в десять часов. Но ведь нам пришлось уйти раньше, — ворчит он, и я слышу упрек в его голосе, однако у меня слишком сильно кружится голова, чтобы размышлять об этом.

Холодный ночной воздух слегка развеивает туман, окружающий мой рассудок, впрочем, недостаточно, чтобы полностью прояснить мне голову. Да мне и не хочется приходить в себя. Потому что тогда я останусь одна, ведь Джонатану больше не придется поддерживать меня. Я обхватываю его руками и крепче прижимаюсь к нему, и он не возражает, однако продолжает лишь сжимать мое плечо.

— Намного дольше этого идиота и его дебильную подружку я все равно бы не выдержала, — бормочу я ему в воротник.

Джонатан удивленно глядит на меня сверху вниз, а затем негромко смеется, я слышу рокот в его груди. Мышцы его грудной клетки немного поддаются, и только теперь до меня доходит, насколько они были напряжены.

— Ты невозможная, Грейс. Мне следовало бы тебя уволить. — Он улыбается, и я не могу отвести взгляда от отломившегося уголка зуба, он кажется мне невероятно сексуальным.

— Но не сегодня, — говорю я и поднимаю к нему лицо. — Завтра. Сегодня ты меня лучше еще раз поцелуй.

Он снова становится серьезным, глядит на меня в упор. Его глаза темнеют, и по его лицу пробегает какая-то тень. Однако она улетучивается слишком быстро, чтобы я успела ее истолковать, и я снова вижу то самое неприступное выражение, которое уже научилась ненавидеть.

— Стивен приехал. — Он разворачивает меня в сторону улицы, и мне приходится настроить резкость. У тротуара действительно останавливается лимузин.

Я с трудом проделываю несколько шагов до двери, позволяю Джонатану помочь мне устроиться. Когда он садится рядом, я автоматически придвигаюсь к нему. Сначала он не реагирует, а затем со вздохом кладет руку мне на плечо и позволяет мне использовать его грудь в качестве подушки.

— Грейс, это действительно плохая идея.

— Почему же? — сонно спрашиваю я и закрываю глаза. Моя рука лежит на его груди, я чувствую, как бьется его сердце. — Почему ты так мне сопротивляешься?

Я знаю, что не должна с ним разговаривать подобным образом, но в данный момент мне все равно. Мне просто нужно знать.

— Потому что ты никогда не сможешь играть по моим правилам, — слышу я его голос у самого своего уха.

— А ты попробуй, — шепчу я, не поднимая головы.

Он не отвечает, между нами повисает бесконечное молчание, а автомобиль продолжает ехать сквозь ночь. Легкое покачивание и тепло Джонатана убаюкивают меня, я забываю, о чем спрашивала, постепенно начиная засыпать.

— Где твои ключи, Грейс? — Его голос заставляет меня снова открыть глаза, но лишь на миг, потому что передо мной почему-то все кружится.

— Понятия не имею, — бормочу я.

Разве они не в сумочке? Джонатан отодвигается от меня, и я опускаюсь на сиденье, заворачиваюсь в его пиджак, слышу, как Джонатан разговаривает со Стивеном, а меня снова уносит прочь. На слова я внимания не обращаю.

В какой-то момент открывается дверь, внезапно становится холодно. Я недовольно морщу лоб, когда кто-то хватает меня за руку. Я сопротивляюсь, не хочу просыпаться, но меня держат крепко.

— Идем, Грейс, — слышу я голос Джонатана у самого своего уха и позволяю ему вытащить себя из машины.

Потом у меня под ногами не оказывается земли, потому что он поднимает меня и куда-то несет. Я на миг приоткрываю глаза и вижу ярко освещенный, очень элегантный дом с дверью из благородно поблескивающего темного дерева. Но свет ослепляет меня, все вокруг слишком сильно качается, и поэтому я тут же закрываю их снова. Я понятия не имею, где мы, но мне не страшно, ведь со мной Джонатан. Я спокойно проваливаюсь обратно в сон, который просто-напросто не желает меня отпускать, и погружаюсь в приятную тьму.

 

13

Первое, что я вижу, проснувшись, — это белое окно с поперечными перекладинами, на которое я гляжу с недоумением, поскольку не узнаю его. В него смотрит солнце, значит, уже утро. Где я?

Слегка оглушенная, я оглядываюсь по сторонам и замечаю, что лежу на широкой, очень мягкой кровати в большой спальне, оклеенной белыми обоями. Массивный деревянный шкаф и стоящий у стены комод сделаны из темного дерева, блестящий паркетный пол — тоже. На нем лежат несколько толстых белых шерстяных ковриков, похожих на островки, не дающие ногам замерзнуть. Единственное цветное пятно в комнате — угловатое красное кресло, на котором лежит платье. Оно зеленое с нежными белыми капельками и кажется мне знакомым. Такое у меня тоже есть. Кроме того, там лежит белое вязаное болеро, и я замечаю чашечки бюстгальтера, белого, с кружевами. Такой у меня тоже есть…

И внезапно мои пальцы вцепляются в мягкое одеяло, под которым я лежу, меня пронизывает ледяной шок, когда я понимаю, что это моивещи разбросаны там, на кресле. Все это вчера было на мне.

Я тут же перевожу взгляд на себя, но я не обнажена, на мне рубашка в клеточку, которая мне слишком велика. От нее веет приятным знакомым запахом — Джонатан!

Застонав, я переворачиваюсь на спину и хватаюсь за голову, когда вспоминаю минувший вечер. Ужин с графом Дейвенпортом. Вино и шампанское, поездка на лимузине… Боже мой.

Я в отчаянии закрываю глаза, желая избавиться от воспоминаний. Но воздействие алкоголя улетучилось, реальность омерзительно и неприятно скалится мне в лицо, не давая прогнать себя прочь.

Я напилась. Страшно напилась. Настолько, что Джонатану пришлось поддерживать меня, когда мы уходили из ресторана, а потом и вовсе нести. Я еще помню прикосновение его рук, обнимавших меня. Но куда он меня притащил?

Это его спальня? Судя по обстановке, очень даже может быть, все выглядит благородно, дорого, масштабно. Нечто подобное можно позволить себе в Лондоне, только если иметь деньги. Но если это его спальня, то почему я здесь? Почему он не отвез меня домой?

«Где твои ключи, Грейс?»— внезапно слышу я его голос в своей голове. Он спрашивал меня об этом в машине, это я помню. Но я не знала, и мне было все равно. Может быть, он искал их и не нашел? Позвонил в квартиру, и никто не открыл? Или он сразу отвез меня сюда?

Я сажусь, подтягиваю одеяло к подбородку, внезапно чувствуя себя совершенно незащищенной. Я понятия не имею, что случилось прошлой ночью. Ясно одно: очевидно, Джонатан раздел меня, а затем натянул на меня рубашку от своей пижамы. И это означает, что он видел меня голой. Мою грудь захлестывает волна жара, которая поднимается по шее к щекам, потому что мысль об этом шокирует и в то же время возбуждает меня.

А каким это все показалось ему? Или его все это страшно нервировало? В конце концов, я ведь жутко опозорилась. Что, впрочем, неудивительно — похоже на то, что, ступив на английскую землю, я обзавелась новой привычкой. Вот только на этот раз я навредила не только себе, но и Джонатану.

Перед моим внутренним взором всплывает коварное лицо этого отвратительного Ричарда, который утверждал, что мы с Джонатаном вместе. Что страшно разозлило Джонатана. Он даже сказал, что хочет уволить меня, — а я ответила, что пусть лучше меня поцелует.

Я со стоном закрываю лицо руками и жалею, что не могу взять свои слова назад. Я наверняка все испортила, и он отнесется к этому серьезно — он вышвырнет меня, как только я снова попадусь ему на глаза.

Больше всего на свете мне хочется снова лечь, закрыть глаза и надеяться, что удастся заснуть — и что, когда я снова проснусь, все это окажется кошмарным сном. Но, к сожалению, шансы на это очень малы, что я понимаю слишком хорошо.

Учись отвечать за свои ошибки, Грейс. Так любит говорить моя бабушка Роуз, и я буквально вижу, как она смотрит на меня строгим, неумолимым взглядом. Она всегда настаивала на том, чтобы мы с Хоуп отвечали за то, что делаем и принимали последствия, даже если они неприятны.

Криво улыбнувшись, я оглядываю себя. Хорошо, что сейчас она меня не видит. Думаю, она бы пришла в ужас, если бы узнала, что я сижу полуголая в постели одного из самых богатых холостяков Англии и не помню, что было прошлой ночью.

Что ж, по крайней мере ей удалось достаточно закалить мой характер, чтобы я встала и приготовилась встретиться со своей судьбой лицом к лицу.

И только когда я решительно спускаю ноги на пол и встаю, до меня доходит, что я чувствую себя поразительно хорошо. После вчерашнего опьянения мне должно быть очень плохо, у меня должна гудеть голова. Нет, в принципе, я чувствую себя несколько вялой, во рту сухо, на ногах я стою не очень уверенно. Несмотря на это, я удивлена, потому что все могло быть гораздо хуже.

Рубашка от пижамы, которая надета на мне, почти закрывает мои колени и напоминает ночную сорочку. Трусики еще на мне, значит, их Джонатан не снял.

Я поспешно направляюсь в прилегающую к спальне ванную — сначала нужно посмотреть в зеркало, прежде чем осмелиться выйти из комнаты, — и поражаюсь, увидев, насколько роскошно она обставлена: вся в черных тонах, с огромной застекленной душевой кабиной и ванной, в которой можно лежать вдвоем. Однако удивление сменяется ужасом, когда я вижу себя в зеркале над причудливой дизайнерской раковиной: волосы страшно спутались, тушь для ресниц растеклась, под глазами черно, ресницы склеились. Я быстро и тщательно умываюсь, кое-как привожу в порядок волосы. Решаю выпить немного воды из крана, потому что мне вдруг страшно захотелось пить, промываю рот. И только после этого возвращаюсь в комнату.

Но, вместо того чтобы направиться к двери, я подхожу к окну, чтобы выглянуть на улицу и сориентироваться. Как бы там ни было, это один из самых аристократических кварталов города, значит, я, наверное, действительно в Найтсбридже. Прямо напротив дома располагается небольшой парк со старыми деревьями и высокой изгородью. Фронтоны домов, окружающих его со всех сторон, очень ухожены и выглядят богато. На балконах и площадках перед дверями домов, большей частью окруженных выкрашенными в черный цвет железными решетками, стоят кадки с деревьями, кустами и даже пальмами.

Дом, в котором я нахожусь, единственный на этой стороне имеет белоснежный фасад, слегка выпуклый, с гипсовыми украшениями, поэтому он очень выделяется на фоне остальных. Круглые буковые деревья в терракотовых горшках, расставленных перед входом, выгодно отличают его, превращая в нечто особенное. Если это действительно дом Джонатана, то он ему очень подходит.

Я еще раз набираю в легкие воздуха и чувствую, что в груди появляется какая-то болезненная пустота. А затем я оборачиваюсь к двери, готовая к тому, что может меня ожидать за ней.

Сначала это оказывается всего лишь широкий коридор, на полу которого лежит такой же темный деревянный паркет, как и в спальне. По обе его стороны расположены другие комнаты, но я направляюсь к лестнице с современными металлическими перилами, ведущей вниз. Этажом ниже я оказываюсь в богатой жилой части дома, больше похожей на анфиладу, поскольку к той комнате, в которой я нахожусь, примыкает еще одна, большая, а за прозрачной белой занавеской я различаю металлическую балконную решетку. Обе комнаты обставлены современно и со вкусом, с диванами и креслами в гармонирующих друг с другом светло-коричневых тонах, стильными комодами и книжными шкафами и минималистской, очень дорогой на вид телесистемой, рядом с которой не видно никаких кабелей и которая совершенно идеально вписывается в общий интерьер. Благородные ковры покрывают пол, все кажется цельным, как будто здесь поработал дизайнер, хорошо разбирающийся в своем деле.

Но по-настоящему впечатляют картины и произведения искусства. На всех стенах висят современные выразительные полотна, выполненные в сочных цветах, тут же притягивающие к себе взгляд. Кроме того, повсюду расставлены скульптуры из интересных материалов, большие и маленькие, они стоят в шкафах и на полу.

Я в восхищении провожу пальцами по ближайшей скульптуре высотой в человеческий рост, сделанной из филигранных, скованных в форме веера железных частей. Значит, Джонатан не только поддерживает искусство, он им еще и владеет.

«И все равно странно», — думаю я. Может быть, я, как и упрекала меня Энни, действительно видела слишком много фильмов, действие которых происходит в аристократических английских резиденциях: я ожидала, что будущий граф окажется собственником предметов старины. И в большом количестве. Доставшихся по наследству от родственников. Но ничего такого, похоже, нет нигде, если не считать старинного пианино из тщательно отполированного коричневого дерева с откидными латунными подсвечниками, стоящего в соседней комнате и кажущегося там анахронизмом.

Внезапно я слышу громкий стук и вздрагиваю. Кто-то ругается, и я узнаю голос Джонатана. Он доносится с нижнего этажа вместе с весьма аппетитным ароматом жареного сала. Поэтому я спускаюсь еще на этаж ниже, где снова останавливаюсь, пораженная, и с удивлением принимаюсь разглядывать столовую, в которой оказалась, — в ней стоит длинный массивный каменный стол с украшениями по углам. На стульях с высокими спинками за ним могут поместиться до десяти человек. Произведения искусства, которыми я восхищалась этажом выше, украшают стены и углы и здесь.

Мои босые ноги бесшумно ступают по паркетному полу, когда я прохожу мимо стола к узкому проходу, который, похоже, ведет на кухню. Она тоже прохладная и большая, совсем не похожая на ту, что в нашей с Энни квартире. Серые фасады кухонных шкафов в высшей степени современные, блестящие; вместе с рабочей поверхностью из светлого мрамора они составляют очень минималистскую, элегантную картину. На нишах для бытовых приборов, сделанных из высококачественной стали, нет видимых кнопок, поэтому они кажутся очень чистыми и простыми. И полную противоположность им представляет узкий каменный стол, напоминающий остров среди стен, начиненных кухонным хай-теком. Он похож на тот, что расположен в столовой, только гораздо меньше. Вокруг него сгруппированы четыре стула, своими изогнутыми высокими спинками напоминающие миниатюрные кресла. Они обиты серым бархатом и придают в остальном холодной комнате некоторую теплоту.

Остановившись в проходе, я наблюдаю за Джонатаном, стоящим у плиты спиной ко мне. На нем пижамные штаны в клеточку, наверняка сшитые по эскизу какого-нибудь дизайнера, и довольно линялая футболка, совершенно не подходящая к штанам и именно поэтому придающая ему весьма небрежный вид. Кроме того, в этой насквозь стилизованной комнате он выглядит каким-то инородным телом.

Но это его дом, что видно по его уверенным движениям, по тому, как он возится у плиты, что-то хватает тряпкой, а затем прицельным ударом бросает ее в расположенную неподалеку раковину, другой рукой что-то помешивая на сковороде, где шипит сало, и тут же бросаясь к яичнице-болтунье, жарящейся на другой сковороде.

«Он умеет готовить», — думаю я и тут же понимаю, что этого я никак не ожидала. Мы много раз обедали в разных местах на протяжении последних двух недель, и я пришла к выводу, что он питается исключительно таким образом. И у него дома есть персонал, заботящийся обо всех его потребностях. Ведь, в конце концов, он не только богат, но и принадлежит к высшему обществу, а значит, к дворецким и кухаркам привык с детства. Однако, похоже, в доме мы одни.

«Вот как можно ошибаться», — думаю я.

Затем я вспоминаю, что в его движениях, несмотря на их привычность, есть какая-то рассеянность, как будто он не совсем сосредоточен на том, что делает. Кроме того, с ним, очевидно, случилась неприятность, поскольку, когда он слегка поворачивается в сторону, я вижу на футболке брызги жира. Похоже, он сам недавно заметил их, поскольку, когда взгляд его падает на них, он замирает.

Затем он оборачивается, задирает футболку и нетерпеливо стягивает ее с себя. Когда она закрывает только его плечи и он уже собирается снять ее полностью, он замечает меня, замирает на полпути, смотрит на меня так, что меня бросает сначала в жар, затем в холод. Мне уже кажется, что он сейчас снова натянет футболку, но он не делает этого, а все же стягивает ее со своих рук. Затем вешает на спинку одного из кухонных стульев.

— Доброе утро. — Он произносит это нейтральным тоном, совершенно без злости, которой я ожидала, но лицо его остается спокойным. Ни следа улыбки.

Во рту у меня так пересохло, что я не могу ответить, поскольку взгляд мой теперь направлен не на его лицо, а на обнаженный торс. Его широкая грудь — чисто выбритая и мускулистая, но не настолько, как у тех ребят, что занимаются бодибилдингом. Ровно настолько, чтобы каждая группа мышц выделялась под кожей, бицепсы были слегка закруглены, а широкие плоские грудные мышцы и рельефные мышцы живота, виднеющиеся чуть выше пижамных штанов, притягивали взгляд. Кожа не такая светлая, как моя, у нее оливковый оттенок, какой бывает у темноволосых людей, и теперь, когда я могу хорошо ее рассмотреть, еще больше бросается в глаза ее резкий контраст с светлыми, сияющими голубыми глазами, которые по-прежнему не отрываются от моего лица.

— Доброе утро, — с трудом выдавливаю из себя я, замечая, что он все еще ждет ответа.

Громкое шипение на сковородке развеивает возникшее между нами напряжение, Джонатан отводит взгляд, снова оборачивается к свиному салу.

— Ты голодна? — спрашивает он через плечо.

Я киваю, хотя это не так, и опускаюсь на один из стульев. В данный момент я, наверное, не сумела бы съесть ничего, но не хочется разочаровывать хозяина дома.

Вскоре передо мной уже стоит тарелка с ароматным английским завтраком. Пахнет вкусно. Но у меня действительно абсолютно нет аппетита.

Джонатан присоединяется ко мне за столом. Он тоже просто смотрит на свою тарелку и даже не берет в руку лежащий рядом прибор. Затем снова поднимает взгляд на меня.

— Как твоя голова?

Я касаюсь пальцами висков и улыбаюсь немного криво.

— На удивление хорошо. Я… я думала, что… буду чувствовать себя хуже. — Мне неприятно говорить о своем вчерашнем состоянии. — Но ничего.

— Значит, таблетка от головной боли все же подействовала.

— Таблетка? — Я удивленно гляжу на него. Этого я не помню. — Ты давал мне таблетку?

Он кривит губы в какой-то непонятной улыбке.

— Ну, более-менее. Я растворил ее в воде и влил в тебя. В целях профилактики. Я тоже принимаю их, когда слишком много выпью. — Он произносит эти слова совершенно спокойно, и я не могу понять, неприятна ему эта ситуация или нет. — Ты что, не помнишь?

Я смущенно качаю головой, и мы продолжаем смотреть друг на друга, не обращая внимания на еду.

— Почему ты не отвез меня домой? — наконец спрашиваю я, только чтобы нарушить молчание.

— Я хотел. Но у тебя не было ключей.

— Ты мог позвонить.

— Во всем доме было темно.

— Но, возможно, кто-то из ребят все же открыл бы.

Он поднимает брови.

— Мне что, теперь следует извиниться за то, что я не бросил тебя у двери в твоем состоянии?

— Нет, конечно же нет, — тихо отвечаю я. — Я… просто не хотела быть тебе в тягость.

Он резко поднимается и возвращается к плите, как будто ему необходимо увеличить расстояние между нами. Прислоняется к ней боком, скрещивает руки на обнаженной груди, которая по-прежнему ужасно нервирует меня. Я поспешно опускаю взгляд, и до меня только теперь доходит, что узор на моей рубашке соответствует узору на его штанах. На мне подходящий к его пижамным штанам верх!

Он замечает мой взгляд и все понимает правильно.

— Нужно же было тебя во что-нибудь одеть. Пижама была свежевыстиранной, лежала в шкафу. И чтобы не ломать голову… — Он указывает на свои штаны.

— Значит, ты меня… раздел? — Я знаю, что это был он, ведь в конце концов в доме, кроме нас двоих, похоже, нет никого, но мне нужно убедиться.

Он кивает, и я судорожно сглатываю при мысли о его руках, стаскивающих с меня платье через голову, расстегивающих замочек бюстгальтера. И почему я ничего не помню?

— А где спал ты? — Вставая, я заметила, что с другой стороны постель была смята, как будто там кто-то спал. Но, может быть, я просто сильно ворочалась ночью.

Джонатан убирает волосы со лба.

— В доме есть три спальни, — поясняет он.

Я опускаю взгляд. Конечно, в таком большом доме не одна спальня. И зачем Джонатану Хантингтону спать рядом со своей пьяной ассистенткой?

— Часть ночи, впрочем, я провел рядом с тобой, — добавляет он, и голова моя снова резко поднимается.

— Что? — Во мне все еще звучат его слова. — Зачем?

— Тебе было плохо.

Теперь я действительно припоминаю, как лежу на широкой кровати, стенаю, а вокруг меня все кружится. И то, насколько плохо мне было. Внезапно во всем появляется смысл.

— Вот почему ты дал мне таблетку. — Это утверждение, и он только кивает.

— Я что… меня тошнило? — Я неуверенно гляжу на него. Если ответ будет утвердительным, от стыда мне, наверное, придется провалиться сквозь землю. Но он лишь слегка улыбается.

— Нет.

— Хорошо. — Я облегченно вздыхаю.

Улыбка снова исчезает с его лица, и висящее в воздухе напряжение становится почти невыносимым, мое сердце начинает отчаянно биться.

— Ты меня теперь вышвырнешь? — неуверенно спрашиваю я.

К моему огромному облегчению, он качает головой.

— С Ричардом у меня исключительно личные отношения, не профессиональные. Поэтому твое поведение, хоть и было весьма неприятным, делу не повредило.

На миг я удивляюсь, зачем он вообще взял меня с собой на ужин, если это была частная, а не деловая встреча, однако затем до меня доходит, что проблема вовсе не в самом ужине и не в том, как я себя во время него вела.

— А что насчет того, что было потом?

Я знаю, что он знает, о чем я говорю. Я вижу это по его взгляду. Желудок судорожно сжимается, дыхание прерывается, а я все жду, когда он ответит.

Проходит много времени, прежде чем он произносит хоть что-то, и голос его звучит при этом очень сдержанно.

— Не случилось ничего такого, за что тебя стоило бы вышвырнуть.

Я выдыхаю.

— Нет, — говорю я, не прибавив слова «к сожалению», которые вертятся у меня в голове. Вздоха, впрочем, мне сдержать не удается, в то время как я мечтательно разглядываю чудесные мускулы на его руках, которые по-прежнему скрещены на груди.

— Проклятье, Грейс!

Джонатан так быстро оказывается рядом со мной, что я испуганно вздрагиваю. Он хватает меня за запястья, поднимает меня с опрокидывающегося стула, с грохотом падающего на пол, толкает назад, пока я не упираюсь спиной в стальной фасад большого холодильника. Мои руки в плену, выше моей головы, его пальцы сжимают их. Он совсем близко, однако наши тела не соприкасаются.

— Ты хоть капельку представляешь себе, насколько соблазнительна — со своими рыжими волосами, фарфоровой кожей и этими огромными зелеными глазами, способными смотреть так невинно, что хочется схватить тебя и немедленно тащить в ближайшую спальню? Неудивительно, что…

Он не договаривает, выпускает мои руки, отступает на шаг.

— Что? — неуверенно переспрашиваю я, потирая запястья. Шепотом.

Джонатан недовольно качает головой.

— Ничего.

Он отворачивается, но стоит по-прежнему настолько близко, что я могу коснуться его. Я осторожно протягиваю руку и кладу ему на спину, глажу его кожу. Я просто не могу иначе.

— Джонатан?

Когда он оборачивается, на его лице такое выражение, какого мне не доводилось видеть еще никогда и от которого у меня захватывает дух. Он хочет меня, я вижу это, несмотря на то что в таких вопросах я совершенно неопытна. Но он почему-то борется с этим.

— Я не смешиваю личную жизнь с профессиональной, Грейс, — заявляет он, однако его взгляд не отпускает меня.

— Нет, смешиваешь, — возражаю я и подхожу ближе на шаг. Его взгляд темнеет, становится опаснее, и я не знаю, откуда у меня берется мужество продолжать злить его. Но я не могу иначе. Почти с мольбой смотрю на него и шепчу: — Я хочу, чтобы ты сделал это.

 

14

Секундой позже я снова прислоняюсь к холодильнику, а он целует меня с такой силой, что я чувствую себя полностью в его власти. Как и в лифте, это такой напор, которому мне нечего противопоставить — но я этого уже и не хочу. Мое сердце ликует, я с удовольствием отдаюсь его языку, исследующему мой рот, бросающему мне вызов, заводящему, манящему, пока я не обхватываю руками его шею и не включаюсь в его игру, не уступая ему в страсти.

Он издает низкий гортанный стон, когда я отвечаю на его поцелуй, его руки забираются под мою рубашку, ложатся на мои ягодицы. Я чувствую, что он поднимает меня и куда-то несет. Мгновение спустя я уже сижу на мраморе рабочей поверхности.

Джонатан расцепляет мои руки, обхватывающие его шею, дергает за воротник пижамной кофты, да так, что кнопки разлетаются по всей кухне. Я испуганно опираюсь руками на столешницу. Чувствую холодный воздух на своих обнаженных грудях, прерывисто дышу, когда он обхватывает их и взвешивает в руке.

— Такие тяжелые и упругие, — слышу я его бормотание.

Большим пальцем он гладит заострившиеся соски, дразнит их, пока я не начинаю стонать. Затем, без какого бы то ни было предупреждения, наклоняется вперед и хватает губами один из сосков. Теплые губы обхватывают его, он принимается крепко сосать. Ощущение настолько интенсивное, что я начинаю кричать и выгибаться.

Это уже почти слишком — холодный мрамор подо мной, за который я отчаянно цепляюсь руками, в то время как его горячие губы смыкаются вокруг моего соска, он водит по нему зубами. Каждое его движение тут же отдается внизу живота, между ног у меня становится влажно и горячо, я чувствую, как там все сильнее и сильнее начинает тянуть и пульсировать. Джонатан поднимает голову и смотрит на меня подернутым какой-то пеленой взглядом, а затем продолжает целовать. Правой рукой он проводит по внутренней стороне моего бедра, и я инстинктивно придвигаюсь ближе к краю, ему навстречу. Я уже сама не своя, я теряюсь в этих новых ощущениях страсти, совершенно ослабляющих меня.

Он слегка дотрагивается кончиками пальцев до влажной ткани, когда добирается до моих трусиков, но уже мгновением позже отодвигает их в сторону, его палец касается моих половых губ, на миг ныряет во влажное пространство между ними. Меня впервые касается там мужчина, и это ощущение настолько новое и волнующее, что я снова начинаю судорожно стонать.

— Сколько же мужчин ты заполучила своим сладким невинным видом, Грейс? — хриплым голосом спрашивает он, мягко кусая меня в шею, затем крепче — за мочку уха. Проводит языком по ушной раковине, и по спине у меня бегут мурашки.

Моя голова запрокидывается назад, я тяжело дышу, ожидая, что он вот-вот введет палец глубже внутрь меня. Когда он делает это, а к первому пальцу тут же присоединяется второй, я так резко дергаюсь вперед, что приходится вцепиться в край столешницы, чтобы не потерять равновесие. Я смотрю на себя, и вид сброшенной рубашки, обнаженных грудей, торчащих сосков и его смуглой мужской руки между моими белыми ногами кажется мне невероятно возбуждающим.

— Пока ни одного, — шепчу я, двигаясь на его пальцах, наслаждаясь поглаживанием его большого пальца, трущего самое чувствительное место. Откуда он так хорошо знает, что может быть приятно? — Ты… первый.

Джонатан, тоже опустивший взгляд вниз, замирает, его голова поднимается вверх. Наши взгляды встречаются, какое-то мгновение он смотрит на меня. В его глазах вспыхивает искорка собственника.

— Ты действительно еще девственница, — произносит он, обращаясь скорее к самому себе.

Я настолько сосредоточена на ощущении, вызванном его пальцами внутри меня, что удивленно втягиваю ртом воздух, когда он внезапно выходит из меня. Он стаскивает меня со столешницы, переворачивает, прижимает лицом вниз. Мои обнаженные груди касаются холодного мрамора, и у меня на миг захватывает дух. Я чувствую, как он запускает руки мне в трусики, тянет их, стаскивает с ног. Он стоит у меня за спиной, склоняется надо мной, его горячая кожа опаляет мою спину, усиливая контраст с холодным камнем. Я едва дышу. Все мои чувства обострены, тянущее ощущение между ног становится сильнее. Никогда в жизни не была я так возбуждена, как сейчас.

— Ты непременно хочешь этого, да? — хрипло произносит он, задирая мою пижамную кофту, прижимаясь тазом к моим обнаженным ягодицам. Сквозь тонкую ткань его штанов я чувствую его эрекцию, его длинный и толстый член. А затем ткань вдруг исчезает, о мою кожу трется что-то горячее, твердое и бархатистое. — Ты хочешь, чтобы я вставил тебе и показал, что такое наслаждение?

Он отодвигает меня чуть-чуть назад, так что мои затвердевшие сосочки трутся о холодный мрамор, и у меня вырывается стон. Между ногами собирается еще больше влаги, когда я чувствую его дыхание на моей шее, а затем его губы у своего уха.

— Скажи мне, Грейс. Ты хочешь этого?

— Да. — Я с трудом произношу это, охваченная чувством жгучего желания и страха перед тем, что меня ждет. У меня дрожат ноги. Если я когда-либо и представляла себе, каким будет мой первый раз, то наверняка не так. Но возврата больше нет. Я умру на месте, если он перестанет.

Он накрывает ладонями мои руки, вытянутые на столешнице, стискивает одну. Вторую заводит назад и кладет на свой пенис, сжимает своей рукой, чтобы я не могла отнять пальцы. На миг у меня захватывает дух от того, насколько он толстый и твердый, и в мысли о том, что в меня вставят его, есть что-то пугающее. Но Джонатан не оставляет мне времени на размышления, ведет мою руку дальше и вместе со своим членом опускает ее вниз, пока не касается меня между ног. Затем снова убирает мою руку вперед, склоняется надо мной.

— Но это будет только секс, Грейс, не более. — Голос его звучит низко и уверенно. — Мы будем играть по моим правилам. — Одно движение — и его член входит в меня на всю длину, оказывается в моей щелке, твердый и горячий. Я чувствую, как моя влага распределяется по нему, всхлипываю. Я хочу большего, но точно не знаю чего, и хочу шевельнуться, но не могу, потому что он меня держит. — Поняла?

Я облизываю губы.

— Да, — шепчу я.

— Хорошо.

Джонатан выпрямляется, отодвигает меня назад, опускает мое тело немного вниз, одновременно разводя мне ноги. Угол изменяется, и теперь я чувствую не всю длину, а только толстый наконечник его инструмента, раздвигающего мои половые губы и медленно входящего в меня. Он входит так легко, потому что внутри у меня очень влажно, и он вошел совсем чуть-чуть, однако достаточно, чтобы заставить меня хватать воздух ртом.

Джонатан стонет.

— Ты знаешь, как меня заводит то, что я первый, кто возьмет тебя, Грейс?

Я вздрагиваю, когда он входит еще немного глубже, чувствуя, как он растягивает меня. «Этого не может быть», — думаю я. Но молчу, потому что это невероятное ощущение, чужое, новое и волнующее.

И Джонатан распаляет меня сильнее. Мелкими толчками он входит в меня и снова отстраняется, иногда выходит полностью, начинает сначала, медленно пробирается все дальше и дальше, и вскоре мне кажется, что я больше не выдержу. Положив щеку на холодную столешницу, я закрываю глаза, дышу слабо, рывками, находясь в плену между прохладой мрамора подо мной и теплыми руками Джонатана, которые держат меня, в то время как его горячий и твердый пенис овладевает мной. Я инстинктивно двигаюсь, иду ему навстречу, мое дыхание ускоряется, превращается в дрожащее всхлипывание, когда мне уже с трудом удается сдерживать растущее во мне напряжение.

— Джонатан, — стенаю я, и это просьба, почти мольба, хотя я на самом деле не знаю, чего от него хочу.

Внезапно Джонатан останавливается. Теперь он тоже дышит тяжело. Затем убирает руки с моей спины, обхватывает меня за бедра и одним мощным движением входит в меня полностью. Боль, пронизывающая меня, настолько сильна и неожиданна, что я вскрикиваю, на глаза наворачиваются слезы. Мне кажется, что он вот-вот разорвет меня, настолько сильно он наполняет меня собой.

— Ш-ш-ш, сейчас все пройдет, — шепчет он мне на ухо. И он прав, боль действительно почти сразу же стихает. Но ощущение того, что он для меня слишком велик, остается.

— Нет. — Я инстинктивно пытаюсь защититься, начинаю двигаться, извиваться под ним.

Он подхватывает мои движения и снова начинает свои толчки, и внезапно я чувствую, как между ног у меня все снова наполняется влагой, как мои мышцы уступают его вторжению, которое только что казалось невыносимым. По спине у меня пробегает холодок, неприятное чувство уступает место полному расслаблению.

— Ты такая тугая и горячая, — говорит Джонатан. — Ты так себе это представляла, Грейс? Что это именно так, когда мой член в тебе и я по-настоящему трахаю тебя?

Его грубые слова шокируют и одновременно возбуждают; из моего горла рвется наружу громкий голодный стон, я снова полностью отдаюсь его руководству, позволяю ему входить в меня более равномерно и сильно.

— Да, — рычит он, и в его голосе слышится ликование. — Тебе это нравится. — Теперь его руки лежат на моих ягодицах, он в медленном ритме притягивает меня к себе.

С каждым движением я чувствую его невероятно глубоко внутри себя, каждый раз издаю громкий стон, когда он полностью входит в меня, наслаждаюсь волнами страсти, вскипающими внутри, которые становятся все интенсивнее.

Пока он вдруг не останавливается.

— Ты принимаешь таблетки?

Я не совсем осознаю его слова, поэтому проходит некоторое время, прежде чем его вопрос пробирается сквозь туман страсти, замедляющий мое мышление.

— Нет. — Я в отчаянии оборачиваюсь к нему и качаю головой. Конечно же, я не принимаю таблеток. Я ведь не собиралась. Не здесь. Не с ним.

Он смотрит на меня со смесью удивления и раздражения, но не направляет его на меня. Очевидно, он злится на самого себя.

Его руки все еще лежат на моих ягодицах, но он не двигается, выражение лица у него мрачное. Все его мышцы напряжены. Его вид так возбуждает, что у меня захватывает дух. И внезапно я забываю, в чем проблема.

— Продолжай. — Мой голос звучит глухо и умоляюще, он совсем не похож на обычный. Я инстинктивно прижимаюсь к нему. — Пожалуйста. Не останавливайся.

Он смеется, но все еще мрачен.

— Не переживай, не остановлюсь. Но я не могу кончить в тебя, пока на мне нет презерватива. А они наверху. — Он выдыхает, и выдох его похож на вздох.

— Пожалуйста, — снова дрожащим голосом прошу я его. — Это так… — Мне просто-напросто не хватает слов, чтобы описать то, что он со мной делает. — Так…

Он обхватывает меня, поднимает вверх, крепко сжимает, и наконец я прислоняюсь к его груди. Он все еще во мне, и я всхлипываю, когда он кладет руки на мои груди и начинает дергать меня за торчащие соски.

— Как тебе, Грейс? Скажи мне.

— Совсем иначе, — выдавливаю я из себя.

Он снова двигается во мне, и мне кажется, что легкие толчки расходятся во мне кругами. Все во мне кажется чувствительным, напряженным, готовым вот-вот взорваться.

— Иначе, чем ты думала?

Я закусываю нижнюю губу и киваю головой, дышу тяжело, потому что теперь он берет мои соски, зажимает между пальцами и начинает катать их. Боль сладка, невыносимо прекрасна. Мне хочется, чтобы он перестал, мне хочется, чтобы он продолжал. И мне так хочется тоже коснуться его, я завожу руки назад.

Обхватив меня левой рукой, он медленно идет спиной вперед к каменному столу, садится на краешек, все еще находясь внутри меня.

Его правая рука опускается мне между ног, начиная дразнить самое чувствительное место, его губы ложатся на мою шею. Я опускаю голову ему на плечо, когда его язык, теплый и влажный, скользит по моей коже, мое тело пронизывает дрожь.

— Лучше, чем ты думала?

— Да. — У меня вырывается стон, и я закрываю глаза. Я не могу быть неподвижной, я двигаюсь на нем. Ничто, даже мои самые смелые фантазии, не готовили меня к этому. — Не останавливайся. — Больше всего я боюсь именно этого.

Он смеется, весело и невообразимо сексуально, и я чувствую вибрацию в его грудной клетке у самой моей спины. Она опускается ниже и ниже, я ощущаю ее глубоко внутри себя.

— Я не могу кончить в тебя, Грейс, но ты кончишь за меня, — говорит он, продолжая трогать большим пальцем маленькую жемчужину, центр моего наслаждения. Я беспомощно хватаю ртом воздух, выгибаю спину, с трудом сдерживаясь. Все во мне напрягается, сжимается.

Это слишком много, слишком интенсивно. Я отчаянно мотаю головой из стороны в сторону, хочу увернуться от катящейся на меня волны. Но у меня не получается, он чересчур крепко держит меня.

— Я… не… могу…

— Нет, можешь, — произносит он у меня над ухом, в то время как его пальцы продолжают безостановочно дразнить меня. — Кончи за меня, Грейс.

Его слова срывают последние плотины во мне, и я вскрикиваю, когда волна накатывает на меня и уносит за собой. Мои внутренние мышцы все еще сжимаются вокруг непривычного гостя внутри, который вошел в меня и дарит невероятное наслаждение, словно желая удержать его. Я вздрагиваю, стенаю, хриплю, всхлипываю, чувствуя, как сотрясающий меня оргазм растекается в каждый уголок моего тела, и проходит много времени, прежде чем я снова успокаиваюсь.

Все это время Джонатан держит меня, ждет, пока я, тяжело дыша и все еще вздрагивая, не прислоняюсь к нему. И только потом выскальзывает из меня, позволяя мне медленно сползти с его колен.

У меня настолько размякли ноги, что, когда я встаю, они подкашиваются, но это не страшно, потому что он почти сразу же подхватывает меня на руки и выходит из кухни.

— Куда ты меня несешь? — озадаченно спрашиваю я, но он не отвечает.

Мой вес, похоже, совершенно не мешает ему, потому что он дышит так же ровно, поднявшись на самый верхний этаж и целеустремленно направляясь к комнате, в которой я сегодня ночевала. Он кладет меня на постель и почти сразу же отворачивается, исчезает в ванной.

Порванная пижамная кофта, которая все еще на мне, сползает, когда я опираюсь на локоть, чтобы лучше видеть, что он делает. Я слышу шум воды, слышу как хлопает дверца шкафчика, затем Джонатан возвращается обратно в комнату.

Только теперь я осознаю, что на нем больше нет пижамных штанов, и я закусываю губу, когда мой взгляд падает на его торчащий и слегка покачивающийся пенис, в то время как Джонатан направляется ко мне. По нему проходят толстые вены, гордая головка сине-красного цвета и блестит. У меня нет возможности сравнивать, но выглядит он впечатляюще. Если бы я увидела его пару минут назад, то, наверное, испугалась бы. Но теперь я знаю, каково это, когда он во мне, и чувствую, как внутри у меня все выжидающе сжимается. Затем я поднимаю взгляд, смотрю в лицо Джонатану, облизываю вдруг пересохшие губы.

В его глазах сверкают искорки, от которых у меня на мгновение захватывает дух.

— Мы еще не закончили, Грейс.

 

15

Я думаю, что он ляжет рядом со мной, но он направляется к ночному столику и что-то кладет на него, затем садится на край кровати, берет меня за бедра, притягивает к себе и раздвигает ноги. От удивления у меня захватывает дух, но затем я замечаю, что он что-то держит в руках — тряпку. Он ловко вытирает ей внутреннюю сторону моих бедер, и до меня доходит, почему он это делает и что это означает, только тогда, когда я вижу кровь. Свою кровь. Ее немного, но я все равно пугаюсь, вспоминая о том, что мы сделали.

Он лишил меня девственности.

Краска заливает мои щеки, внезапно я смущаюсь. Я знаю, после того, что между нами только что произошло, это довольно глупо, но то, что он моет меня там, внизу, кажется мне невероятно интимным и неприятным. Несмотря на это, я не сопротивляюсь, жду, не шевелясь, а он снова направляется в ванную. От волнения я едва дышу.

Сожалею ли я о том, что мы сделали? Или, скорее, о том, что он со мной сделал? Нет. Если бы кто-то две недели назад сказал мне, что я потеряю невинность на мраморном кухонном столе Джонатана Хантингтона, я, наверное, сочла бы его безумцем. Но я снова сделала бы это, иначе я не могу. Потому что я однозначно сошла с ума — я без ума от Джонатана.

Вот только что все это означает?

У меня не остается времени на размышления, поскольку он возвращается, садится в ногах кровати, вдалеке от меня, прислоняется спиной к одному из четырех невысоких столбиков. Он слегка улыбается, не сводя с меня этого затуманенного взгляда, который кажется мне таким сексуальным.

«Он так красив», — думаю я и со вздохом снова откидываюсь на подушки. Темные волосы, идеально очерченное лицо и это мужественное тело с рельефными мускулами, которое я еще толком не успела исследовать. Я хочу, чтобы он лег рядом со мной, чтобы я могла пройтись пальцами по широкой линии его плеч. Хочу гладить ладонью его плоский живот, прикасаться к нему везде, целовать, пробовать на вкус, вместо того чтобы беспомощно лежать вот так. Но он остается на своем месте, а я слишком стесняюсь протянуть к нему руки, поэтому я просто смотрю на него и жду, что будет дальше.

— Я хочу, чтобы ты себя потрогала, — говорит он. — Положи руки на грудь.

В его голосе уверенность и твердость, а его взгляды похожи на прикосновения и воспламеняют мою кожу. Я невольно вспоминаю свой сон, и краска на моих щеках становится ярче, заливает шею и грудь: в какой-то миг я начинаю опасаться, что он знает о нем. Что, конечно же, глупость. Но я все равно колеблюсь.

— Сделай это, Грейс, — приказывает он мне, и я повинуюсь, поскольку суровость его голоса вселяет в меня неуверенность. Моя грудь быстро поднимается и опускается, и я чувствую себя беззащитной в разорванной рубашке, возможно, даже больше, чем если бы я была обнажена, как и он.

— Проведи руками по соскам, — требует он, а сделав это, я вижу, как глаза его становятся темнее. Только теперь я замечаю, что он сжал свой пенис рукой и медленно двигает ею назад и вперед.

То, что он видит, ему нравится. Более того, его это заводит. Сознание того, что своими действиями я могу возбуждать, наполняет меня новым ощущением силы и заставляет мою кожу покрываться мурашками. Я совершенно осознанно дергаю себя за сосок и издаю негромкий стон, не спуская с него взгляда.

Да, его это заводит, и меня саму тоже, поскольку я чувствую, как робость оставляет меня. Ему уже не нужно подстегивать меня, я делаю это добровольно, скольжу руками по телу, представляя себе, что это его руки стягивают с меня остатки порванной пижамы. А затем волнующе медленно ложатся на груди. Это его пальцы обводят мои соски, затем опускаются к животу, проникают между ног, ныряют в мою щелку, уже снова влажную и готовую принять его. Мысль о том, что сейчас он еще раз войдет в меня и возьмет снова, как сделал только что, заставляет меня покрыться мурашками, и я со стоном выгибаюсь дугой.

Внезапно он оказывается рядом, склоняется надо мной.

— А ты прилежная ученица, Грейс, — произносит он, и, несмотря на улыбку, я вижу горящий в его глазах огонь. Я протягиваю к нему руки, хочу коснуться его, но он ловит мои запястья, грубо поднимает их вверх.

— Только секс, Грейс. Не забывай об этом, — бормочет он, прежде чем снова поцеловать меня, теперь спокойнее, основательнее.

Он медленно изучает каждый уголок моего рта. И я отдаюсь его власти. Это так волнующе — быть в его власти; и вскоре я забываю себя в поцелуе, я хочу прикоснуться к нему — но он отпускает мои губы и руки только тогда, когда мы оба уже еле дышим.

Он почти небрежно тянется к пакетику, который положил на ночной столик, становится на колени рядом со мной. Это упаковка с презервативом. Он разрывает ее пластиковую обертку, швыряет возле кровати, достает скатанный презерватив и привычным движением натягивает его на свой пенис. Я с восхищением наблюдаю за ним, а затем, подняв голову, я вижу в его взгляде решимость, от которой у меня захватывает дух.

— Повернись, — приказывает он мне, но когда я собираюсь повиноваться, он останавливает меня. — Нет, подожди. — Он снова притягивает меня к себе. — Я хочу смотреть тебе в глаза, когда буду кончать в тебя.

Он поднимает меня, раздвинув ноги, сажает себе на бедра. Мои губы округляются во вдохе, когда я чувствую, как он снова входит в меня, растягивает меня, наполняет меня целиком. Я изранена и чувствительна после прошлого раза, но ощущение приятное, теперь оно гораздо интенсивнее, потому что в этом положении я раскрыта гораздо сильнее, могу тереться об него. И я наконец-то могу обхватить его руками, зарыться пальцами в его волосы, такие же шелковистые на ощупь, как и на вид.

Но он почти не оставляет мне времени на то, чтобы насладиться им, потому что снова крепко целует меня, начиная двигаться во мне. Я хочу повторять за ним, но не могу поймать ритм, сама замечаю, какую проявляю неловкость, и издаю почти отчаянный стон.

Джонатан прерывает поцелуй, кладет руки на мой зад, сжимает его, заставляет меня прекратить и замереть.

— Не двигайся, Грейс, — сдавленным голосом произносит он. — Предоставь это мне.

Когда я, дрожа, выдыхаю и киваю, он складывает руки в замок за моей спиной, позволяя мне слегка откинуться назад. Затем опускает голову, берет в рот один из моих сосков, проводит языком круги, сосет и грызет заострившийся кончик. Тысячи стрел вонзаются в низ живота, мои внутренние мышцы судорожно сжимаются вокруг него.

— Так хорошо, Грейс, — бормочет он, не отрываясь от моей груди, и я резко втягиваю воздух, когда он начинает двигаться.

Он слегка выпрямился, держа меня на весу. Чувство просто невероятное. Я инстинктивно обхватываю ногами его бедра, постанывая каждый раз, когда он входит в меня, сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее. Я выгибаюсь ему навстречу, вонзаю пятки в его зад.

— Джонатан. — Я шепчу его имя, когда чувствую, как во мне опять зарождается это ощущение, и на меня снова катится следующая неудержимая волна. Но внезапно это перестает пугать.

Когда он поднимает голову, мой взгляд жадно скользит по его телу. Весь его торс покрыт путом. Под моей рукой, лежащей у него на плече, я чувствую напряженные мускулы, на его руках отчетливо выступают сухожилия, свидетельствуя о напряжении, нужном ему, чтобы удержать меня. Мышцы его живота дрожат при каждом толчке, с которым он входит в меня, равно как и мои груди, соски на которых заострились и тянутся к нему, моля о внимании.

Я задерживаю дыхание, не в силах отвести взгляд от того места, где соединяются наши тела. Контраст между его загорелой и моей молочно-белой кожей невероятно заводит меня, я в возбуждении закусываю нижнюю губу, издаю громкий стон, когда он снова слегка приподнимает мое тело, позволяя почувствовать, как наполняет меня собой.

Внезапно я снова оказываюсь на матрасе, а надо мной он, опирается на руки, берет меня в более быстром, жестком ритме. Мы оба тяжело дышим.

Затем он останавливается и, прежде чем продолжить, подкладывает подушку мне под ягодицы, изменяя тем самым угол, под которым он входит в меня. Теперь я чувствую его еще глубже внутри себя, его член каждый раз трется о самое чувствительное место у меня между ног. Беспомощно вцепившись в его запястья и окончательно теряя контроль, я кричу.

Я чувствую, как мои внутренние мышцы сжимаются вокруг него, как я снова достигаю вершины и ощущения волнами расходятся внутри меня. Это настолько потрясающе, что я всхлипываю, запрокидываю голову и выгибаюсь дугой.

— Посмотри на меня, Грейс, — хриплым голосом приказывает мне Джонатан, и я повинуюсь, тонэ в его голубых глазах, а он продолжает двигаться внутри меня, не позволяя наслаждению завершиться.

Затем он вдруг издает стон, и я, затаив дыхание, наблюдаю за тем, как освобождение, медленно стихающее во мне, отражается на его лице. С каждым сильным толчком, который он делает, я чувствую, как его пенис вздрагивает, как он кончает во мне. Это волнующее чувство, я обхватываю его руками и ногами, крепко держу его, когда он вздрагивает последний раз, а затем падает на меня. Он тяжелый, но его вес не мешает мне.

«Значит, вот оно как — спать с мужчиной», — думаю я и ни капельки не сожалею. Напротив. «Мне хочется повторить это снова», — с этой мыслью я вздыхаю.

Когда Джонатан слышит это, его тело вдруг снова напрягается, он поднимает голову.

— Грейс, — произносит он, и я вижу удивление в его взгляде, словно он на миг забыл, где находится.

Я улыбаюсь ему, надеясь, что он еще раз поцелует меня, но Джонатан лишь продолжает смотреть. Его взгляд постепенно проясняется, между бровями образуется морщинка. Затем он почти рывком выходит из меня, вырывается из моих объятий и плавно встает с постели, обходит ее и исчезает в ванной.

Все происходит настолько быстро, что у меня не укладывается в голове. Без его тепла я вдруг начинаю чувствовать себя обнаженной и беззащитной; оставив меня одну, уйдя без улыбки, даже не оглянувшись, он оставил после себя пустое, пресное чувство.

Я слышу, как включается душ, и, вдруг растерявшись, не зная, что делать, ныряю обратно под одеяло и жду, когда он наконец выйдет из ванной с мокрыми волосами и полотенцем, обернутым вокруг бедер.

— Можешь принять душ, — объявляет он, не глядя на меня, и направляется к двери. И только стоя в дверном проеме, он снова оборачивается и бросает на меня взгляд. На его лице по-прежнему нет улыбки. — Я буду ждать тебя внизу, на кухне, — и с этими словами он закрывает за собой дверь.

Секунду я лежу, чувствуя лишь шок, затем встаю, нетвердым шагом направляюсь в ванную, забираюсь в застекленную душевую кабину, включаю воду, чувствуя, как она теплыми струйками сбегает по мне.

Я еще чувствую между ног Джонатана, и, прикасаясь к себе там, ощущаю, что мои половые губы распухли и стали очень чувствительными. Только теперь я по-настоящему понимаю, что теперь все не так, как прежде, — и я не знаю, что будет дальше.

Не знаю, чего я ожидала от Джонатана, но не того, что он просто повернется и уйдет. Из-за этого все, что прежде казалось совершенно правильным, вдруг становится фальшивым. И это вселяет в меня неуверенность. Мне вдруг становится жаль, что у меня нет возможности сравнивать. Нормально ли то, что после секса люди не остаются лежать рядом? Тогда почему так происходит в фильмах?

Расстроенная и неуверенная, я выключаю воду и выхожу из душа, вытираюсь одним из больших пушистых полотенец, лежащих на полке, беру лежащую на тумбочке расческу, чтобы распутать мокрые волосы. Затем я возвращаюсь обратно в комнату, снова надеваю бюстгальтер и платье. Мои трусики, должно быть, остались внизу, на кухне, туфель и сумочки я тоже нигде не вижу.

Спустившись вниз, в столовую, я слышу, как на кухне возится Джонатан. Трусики лежат на длинном столе в столовой, очевидно, он положил их туда, чтобы я обязательно их нашла. Я торопливо натягиваю их, прежде чем направиться в кухню.

Джонатан снова стоит у плиты, как и прежде. Он тоже одет, на нем джинсы и черная футболка, но он по-прежнему не обут. Футболка не настолько линялая, как та, первая, но слишком небрежная, чтобы носить ее в офисе.

Заметив меня, он на миг замирает, затем указывает на стулья, которые снова стоят на своих местах, даже тот, который он опрокинул тогда. Ничто не указывает на то, что не более часа назад на этом столе я впервые достигла пика наслаждения с мужчиной.

— Присаживайся.

Я осторожно опускаюсь на стул, на котором сидела и в прошлый раз, снова испытываю это непривычное ощущение между ногами, не позволяющее забыть о том, что кое-что стало совершенно иначе, чем прежде. О том, что со мной произошло нечто такое, что нельзя повернуть вспять. Я прислушиваюсь к себе. Сожаление? Нет. Мне по-прежнему приятно. Вот только я чувствую неуверенность из-за того, что Джонатан так странно ведет себя.

Не знаю, что он сделал с яйцами и ветчиной, но их и след простыл. Вместо этого на сковородке жарится омлет, второй уже лежит готовый на тарелке, которую Джонатан ставит на стол передо мной.

— Спасибо, — говорю я, только сейчас замечая, что по-настоящему проголодалась.

Молча беру в руки прибор, лежащий рядом с тарелкой, и принимаюсь за еду, а он стоит ко мне спиной, помешивая что-то на сковороде. Когда второй омлет тоже готов, он садится напротив меня, точно так же, как и тогда. Мы сидим не там, где сделали это, но картинка все равно стоит у меня перед глазами.

Почти в отчаянии я жду, что он мне что-нибудь скажет, нарушит повисшее в воздухе молчание, но он избегает моего взгляда, кажется еще более закрытым и серьезным, чем раньше, когда выходил из спальни.

— Я позвонил Стивену, — произносит он, отрезая кусок омлета. — Сейчас он отвезет тебя домой.

Я в недоумении смотрю на него, а он спокойно продолжает есть, уставившись в тарелку. Неужели больше нечего сказать о том, что произошло между нами?

— Значит, я должна уйти? — Мой голос слегка дрожит. Он тут же поднимает голову, глаза у него похожи на узкие щелочки.

— У меня дела, — отстраненно произносит он.

— Ага. — Я опускаю нож и вилку, потому что у меня вдруг пропадает аппетит, я чувствую, как из глаз катятся слезы, которые я пытаюсь смахнуть. — И на этом все, да? Спасибо, до следующего раза?

— Нет, Грейс, не до следующего, — тут же возражает он. — Это было исключение. Абсолютное исключение. Я строго разделяю профессиональную и личную сферы. Я тебе говорил.

— И часто ты делаешь подобные исключения? — Не знаю, почему я вдруг так разозлилась на него. Но то, что он ведет себя столь холодно и отстраненно после того, как мы только что переспали, обескураживает меня. Я чувствую себя дешевой. И использованной.

— Нет! — рычит он. — Обычно я не делаю исключений.

— И я должна в это поверить?

— Можешь верить, во что хочешь.

На этот раз мне не удается сдержать слезы, снова нахлынувшие мне на глаза после его обидных слов. Похоже, это не ускользает от внимания Джонатана.

— Ты этого хотела, Грейс, — напоминает он мне, и это звучит как предостережение.

— Но я тебя не заставляла. Ты тоже хотел этого. — Я смотрю на него, пытаясь сосредоточиться на собственной ярости. — Скажи уже, какое я по счету исключение? Скольких женщин ты любил в этой кухне?

Он рывком отодвигает стул, встает, принимается ходить взад-вперед по кухне.

— Ни одной, черт побери! — набрасывается он на меня. — И мы не любили друг друга, у нас был секс. Есть разница.

В его глазах сверкает ярость. Хорошо. Все лучше, чем это холодное равнодушие.

— Значит, у нас только что был секс, — упрямо повторяю я. — Все равно, это не повод обращаться со мной настолько мерзко.

Он резко останавливается и совершенно непонимающе смотрит на меня. Почти обескуражено.

— И насколько же мерзко я с тобой обращаюсь?

— Ты заставляешь меня почувствовать себя дешевой шлюхой. Я имею в виду… — Я беспомощно взмахиваю руками. — Я только что пережила довольно важный для меня опыт. А ты сидишь и заявляешь мне, что я должна уйти, потому что у тебя дела. Как будто ничего не было.

— Я знал, — произносит он, снова прохаживаясь по кухне, мимолетным жестом проводит рукой по волосам. — Я знал, что ты не сможешь.

— Не смогу что?

Он вздыхает, голос его звучит нервно.

— Я тебе сказал, что мы будем играть по моим правилам. А правила мои таковы: секс — да, но ничего больше. Без каких бы то ни было отношений. Именно в этом причина того, что до сих пор я никогда сотрудников не… — Он не заканчивает фразу. Какое-то мгновение мы молча смотрим друг на друга.

— А зачем же ты сделал это, раз уж было так ужасно? — интересуюсь я.

Он пожимает плечами.

— Я не сказал, что это было ужасно, — отвечает он и впервые улыбается, легко, и у меня сжимается сердце. — Только то, что это было исключение. И нам не следует его повторять.

Раздается звонок в дверь, мы оба вздрагиваем.

— Наверное, это Стивен, — говорит Джонатан и идет назад к лестнице, спускается вниз. Я нерешительно следую за ним и снова оказываюсь в просторном холле.

Мои «лодочки» стоят рядом с гардеробом, я обуваюсь. Затем беру сумочку, лежащую на столе у стены, и направляюсь к Джонатану, который стоит у открытой двери.

Внезапно мне становится страшно, что сейчас все закончится. Он босс. Если я ему надоела, он может завершить мою практику в любое время. И я больше не увижу его никогда. Мысль об этом сжимает горло, я уже не могу сдерживать с трудом контролируемую ярость.

Я должна сказать что-то еще, что-нибудь, чтобы отчетливо дать ему понять, какое это имело для меня значение. Потому что, как бы он к этому ни относился, — я этого утра никогда не забуду.

— Мне очень понравилось, — тихо говорю я и поднимаю на него взгляд. — Хоть это и было исключение.

Он снова улыбается, пусть слегка, а затем качает головой, словно о чем-то вспомнив. О чем-то серьезном.

— Ты одно сплошное исключение, Грейс, — бормочет он настолько тихо, что я уже не уверена в том, правильно ли расслышала его слова, и подталкивает меня к выходу. — Стивен ждет.

— Тогда до понедельника? — спрашиваю я через плечо и вижу, как он кивает. Дверь с мягким щелчком закрывается, и я, озадаченная, одинокая, направляюсь к большому черному автомобилю.

 

16

По пути домой я сажусь назад, откидываюсь на мягкое кожаное сиденье лимузина и гляжу на пролетающий мимо город, не замечая его.

Темное стекло, отделяющее кабину водителя от пассажирской части, поднято и прячет меня от Стивена, который, как обычно, уверенно ведет лимузин сквозь лондонский транспортный поток. Он ни словом, ни жестом не дал понять, какое мнение он имеет о том, что вчера вечером я напилась и ночевала у босса. Догадывается ли он, что я с ним спала? Заметно ли это по мне?

Надеюсь, нет, поскольку не имею понятия, что скажет Энни, когда узнает. Она так часто предупреждала меня. Однако, наверное, это с самого начала не имело смысла.

Все это настолько невообразимо и ново для меня, что просто не укладывается в голове. Если вдуматься, Энни следовало предостерегать меня скорее относительно меня самой, чем относительно Джонатана. В принципе, он ничего не сделал. Ладно, сделал — по спине у меня пробегает сладкая дрожь при воспоминании о том, что именно, — но только потому, что я слишком сильно настаивала.

Снова вспоминаются его слова. Ты этого хотела, Грейс. О да, я хотела этого. И, несмотря на все, не могу сожалеть.

Я всегда почему-то боялась первого раза — что, возможно, было одной из причин того, что я была так сдержана в этом отношении. Наверное, даже хорошо, что это произошло с мужчиной, у которого, очевидно, есть опыт.

Я глубоко вздыхаю. Кого и в чем ты хочешь убедить, Грейс? Ты переспала с Джонатаном не потому, что у него есть опыт. Это ты могла сделать и гораздо раньше, были другие подходящие кандидаты. Ты переспала с ним потому, что он — самый возбуждающий мужчина, с которым ты когда-либо встречалась. Потому что он восхищает тебя, и ты не можешь думать практически ни о чем, кроме него. Теперь уж точно не сможешь.

И именно в этом-то и проблема. Потому что, будь по-моему, это как раз не стало бы исключением. Я хочу пережить это снова, я хочу, чтобы мы с Джонатаном снова были близки. И очевидно, именно этого Джонатан не желает допускать. Без каких бы то ни было отношений.

Но как это все сходится, если он утверждает, что именно по этой причине никогда не спал с другими женщинами, работающими в фирме? Почему он сделал для меня исключение, и, самое главное, что теперь будет дальше?

Мысль о том, каково после сегодняшнего утра будет снова встретиться с ним на работе, вызывает во мне какое-то смутное чувство, я испытываю нечто среднее между предвкушением и паникой.

Быстрее, чем предполагалось, мы оказываемся в Айлингтоне, и, когда большой автомобиль останавливается напротив нашего дома, я жду, пока Стивен выйдет, обойдет изгородь и откроет мне дверь. Поначалу я выходила сама, когда оказывалась в машине одна, но по лицу Стивена видела, насколько это ужасает его. Очевидно, в его обязанности входит помочь мне выйти из автомобиля, а мне не хочется его смущать. Кроме того, в этом что-то есть, в этом старинном жесте. В принципе, мне уже даже нравится.

— Мне подождать, мисс Лоусон? — спрашивает Стивен, когда я с его помощью и без проблем оказываюсь на тротуаре.

Бросаю на него озадаченный взгляд.

— Зачем?

— Просто я подумал… У вас ведь ключа нет.

Только теперь я вспоминаю, почему мы вообще здесь оказались, и смущенно опускаю взгляд.

— Нет, не нужно. Сейчас уже наверняка дома есть кто-то из моих соседей, и мне откроют.

И точно, в этот момент распахивается входная дверь, в проеме показывается Энни.

— Грейс, слава Богу, ты вернулась! Мы уже начали беспокоиться!

Я прощаюсь со Стивеном, еще раз улыбаюсь ему — он был действительно очень мил, хоть и весьма редко что-либо говорил мне, — и бросаюсь к Энни, которая тут же затаскивает меня в дом.

— Где ты была? — с упреком вопрошает она, указывая на улицу, на черный автомобиль, который как раз отъезжает. — Ты что… ночевала у Джонатана Хантингтона?

Кивая, я вижу, как девушка приходит в ужас.

— Грейс!

— Это был несчастный случай… ну, в некотором роде, — поспешно оправдываюсь я. — Вчера вечером за ужином я выпила многовато. — Я морщусь. — Ладно, чуть больше, чем многовато. Довольно много. Очень много.

— Ты была пьяна?

Я киваю с несчастным видом.

— А потом?

Я вздыхаю.

— А потом еще оказалось, что я забыла ключи, а вас никого не было, поэтому Джонатан забрал меня к себе. — Я развожу руками, извиняясь. — Я ничего не помню, честно. Я полностью вырубилась.

Энни тоже морщится, и я не знаю, что ее тревожит больше: какое влияние оказала потеря контроля на мое поведение — она ведь британка, — или же ей не нравится тот факт, что я оказалась в лапах у льва в бессознательном состоянии. Наверное, и то и другое.

— А больше ничего не произошло?

Мне не хочется врать ей, но я не могу сказать и правду. Как бы там ни было, я сделала то, от чего она недвусмысленно предостерегала меня. Поэтому я решаюсь на компромисс.

— Я напилась и вела себя очень некрасиво, а на обратном пути уснула в машине, меня было не добудиться. Разве этого недостаточно?

— А что было сегодня утром? — не отступает Энни.

Я вздыхаю, опускаю эпизод с омлетом, чтобы Энни по глазам не угадала, что я о чем-то умалчиваю.

— Он приготовил мне завтрак, а потом вызвал Стивена, чтобы тот отвез меня домой.

— Он не злился?

Я снова вспоминаю, что он не так сильно разозлился на меня из-за моей алкогольной выходки, как я ожидала, и качаю головой.

— Совсем чуть-чуть.

— Хм. — Энни хмурит лоб. — Я и не думала, что наш босс может быть таким заботливым, — произносит она. — Но в твоем случае у него, похоже, сработал инстинкт защитника.

«Если бы ты только знала», — думаю я и начинаю торопливо подниматься по лестнице, прежде чем она успевает спросить о чем-то еще.

— Сейчас мне нужен крепкий чай, чтобы пережить это происшествие, — объявляю я. И это правда.

Поднявшись наверх, мы видим стоящего в дверях Маркуса. Он выглядит бледнее обычного.

— Где же ты была, Грейс? — спрашивает он, и я внезапно чувствую по-настоящему острый укол совести. «Нужно было утром послать им СМС», — думаю я и заливаюсь краской, вспомнив, почему у меня не было для этого времени.

Я торопливо выдаю ему сокращенную версию своих приключений, вешая пальто и сумку в гардероб, а затем направляюсь на кухню вслед за Энни. Маркус идет за нами, и мне это немного неприятно. Вообще-то я предпочла бы остаться с Энни наедине.

— И этот парень просто забрал тебя к себе? — продолжает расспрашивать он, когда мы рассаживаемся за столом над дымящимися кружками. Похоже, ему это совершенно не понравилось, и в его голосе слышится раздражающий меня упрек.

— Это не парень, а босс… наш босс, — добавляю я, бросая взгляд на Энни. — И с его стороны это было довольно мило. Он мог просто бросить меня под дверью, особенно после того, что я устроила.

— Пусть бы так и сделал, — говорит Маркус. — Вчера я был здесь уже около одиннадцати. Тебе не пришлось бы долго ждать. А потом я о тебе позаботился бы.

На миг я теряюсь, не зная, что сказать. В его словах скользит неприкрытая ревность, и мне становится по-настоящему неприятно.

— Не то чтобы у меня был выбор, — отвечаю я. — Как я уже говорила, я была пьяна и немного не в себе.

Маркус глядит прямо перед собой, его все еще занимает Джонатан.

— Он ведь мог нам сообщить. Позвонить по твоему мобильнику. Наши номера там сохранены. — Он встает. — Или ты могла бы послать СМС. Хотя бы сегодня утром. Почему ты не сделала этого? — обвиняющим тоном вопрошает он, и я чувствую, что краснею.

— Маркус, — останавливает его Энни, — Грейс не ребенок, который обязан отчитываться перед нами.

— Ты ведь тоже беспокоилась, — оправдывается тот.

— Верно, — отвечает она. — Но ты ведь слышал, как все получилось. Оставь ее в покое.

Маркус не говорит больше ни слова, но я все равно чувствую, что его реакция — это слишком сильно для меня. Я и без того запуталась, мне не хочется ссориться.

— Он прав, Энни, — с несчастным видом объявляю я. — Я должна была позвонить. Я просто была так… расстроена.

— Ты не должна извиняться, — отвечает та, бросая на Маркуса сердитый взгляд. Затем смотрит на меня и улыбается. — Но на будущее, наверное, нам стоит повесить тебе ключик на цепочке на шею. Береженого бог бережет.

Я делаю покаянное лицо, а затем отвечаю на ее улыбку. Она так мила, и мне по-настоящему жаль, что я не могу ей довериться. Может быть, позже, когда у меня у самой будет время на то, чтобы все проработать.

Теперь подавленным выглядит Маркус. Очевидно, ему неприятна собственная реакция.

— Хочешь еще чаю, Грейс? — спрашивает он гораздо приветливее, чем раньше, и поднимает чайник. Но я накрываю чашку ладонью и встаю из-за стола.

— Нет, спасибо. Пойду, наверное, прилягу, — говорю я, ставя кружку в раковину. Я действительно очень устала, все тело болит, но это приятная боль.

Энни кивает.

— Может быть, пойдем потом по магазинам? — спрашивает она, и я радостно соглашаюсь. Я хочу сделать это с самого приезда. Да и немного разнообразия не помешает, потому что в противном случае я буду размышлять до понедельника только о Джонатане.

К сожалению, я все равно думаю о нем, не только на протяжении тех двух часов, что я пыталась поспать, но и днем, когда мы вместе с Энни обошли все маленькие магазинчики в Айлингтоне, где она покупает те потрясающие модные вещи, которыми я так восхищалась. Потому что, в какой бы магазин мы ни пошли, я смотрю на вещи только с той точки зрения, понравятся ли они Джонатану.

В одном чудесном магазинчике секонд-хенда, который к тому же еще и называется «У Энни» — еще одна причина того, что он входит в число самых любимых местечек моей соседки, — мне очень понравилось черное платье с глубоким вырезом.

Энни с любопытством заглядывает мне через плечо.

— Не слишком ли сексуально для офиса?

— Ты так думаешь? — Мне приходится приложить усилия, чтобы сохранить нейтральное выражение лица, потому что ее замечание четко облекает в слова то, что пронеслось у меня в голове. Вот только мне это платье нравится именно потому, что оно таксексуально, и я представляю себе выражение лица Джонатана, когда он увидит меня в нем.

— А как насчет этого? — Энни держит в руке винтажное платье и пару сапог, и то и другое коричневого цвета, идеально сочетающегося с оттенком моих рыжих волос. — Думаю, тебе подойдет.

— Я примерю, — говорю я, но, отправляясь в маленькую примерочную кабинку, беру с собой и черное платье. Я просто не могу иначе.

Обе вещи — коричневый комплект, но и черное платье тоже — очень идут мне, и Энни восхищенно подтверждает мою мысль. Они недешевы, но цена вполне доступна, поэтому я покупаю себе все. В конце концов, сегодня особенный день.

— Давай-ка зайдем еще сюда, — предлагает Энни, когда чуть позже мы проходим мимо небольшого парикмахерского салона. — Можешь считать, что побывала в Лондоне, если ты здесь подстрижешься. Эндрю — настоящий бог волос, а я его постоянный клиент.

Мысль о том, что я буду выглядеть так же стильно, как Энни, кажется мне очень удачной. Кроме того, мне вдруг хочется перемен, поэтому я направляюсь за ней в маленький, очень необычно обставленный салон, который со своими выкрашенными неоновой краской стенами кажется мне несколько пугающим. Я доверяю себя Эндрю, чья голова покрыта оплетенными бисером косичками, — он совсем не похож на человека, ценящего уход за волосами. Но бросив взгляд в зеркало полтора часа спустя, я чувствую приятное удивление.

Мои рыжеватые волосы стали немного короче, но, самое главное, их подстригли каскадом, создавая визуально больший объем, и теперь они спадают мне на плечи огненным дождем. Я испытующе оглядываю себя со всех сторон и спрашиваю себя, действительно ли только новая прическа заставляет меня выглядеть иначе. Я чувствую себя иначе. Может быть, все дело в этом.

Когда на обратном пути мы с Энни заходим еще в «Оттоленьи», ресторан, одновременно являющийся кафе, с самым огромным выбором роскошных пирогов и выпечки, какой мне только доводилось видеть, чтобы насладиться капкейками, меня все еще занимают собственные запутанные чувства по отношению к Джонатану Хантингтону.

— Энни, у Джонатана действительно никогда не было отношений с теми женщинами, о которых ты мне рассказывала?

Та поднимает глаза от своего кекса. Совершенно очевидно, что вопрос застал ее врасплох.

— Нет, насколько я знаю, не было. По крайней мере, именно в этом заключалась самая большая проблема Клэр: у нее не было с ним ни малейшего шанса. А почему ты спрашиваешь? Собираешься закрутить с ним роман?

Я улыбаюсь несколько нервной улыбкой.

— Как будто у меня могло бы получиться. — Однократный секс ведь не считается отношениями, да?

— Кто знает, — задумчиво произносит Энни. — У тебя, очевидно, получается то, что не получается у других.

— Что ты имеешь в виду? — Я испуганно смотрю на нее, на миг пугаясь, что все же себя выдала. Но она продолжает говорить как ни в чем не бывало.

— Поначалу я действительно переживала за тебя, поскольку видела, насколько быстро ты поставила на чувства к Джонатану Хантингтону, — произносит она. — А я вспоминала о том, как расстроена была Клэр, потому что у нее ничего с ним не получилось. Он действительно сделал ей больно, Грейс, очень больно, — она пристально смотрит на меня, — и я хотела уберечь тебя от чего-то подобного. Но уже нельзя отрицать, что он на тебе слегка помешался.

— Да?

Девушка глубоко вздыхает.

— Хотелось бы мне, чтобы ты не произносила это с такой надеждой, но — да. Это довольно однозначно. Тебе позволено работать с ним, его шофер возит тебя через весь Лондон, он спускает тебе с рук то, что ты напиваешься во время делового ужина. Любой другой давно был бы уволен, сто процентов. Драгоценный мистер Хантингтон может быть каким угодно, только не сочувствующим, когда речь идет о непрофессиональном поведении. И он даже позволил тебе ночевать у него дома. Что я имею в виду? — Она разводит руками. — До недавнего времени я полагала, что этот человек существует только на фирме: о его личной жизни неизвестно практически ничего. А теперь ты даже увидела, каково у него дома.

«Я и еще кое-что знаю», — думаю я, чувствуя, что краснею.

— Очевидно, для тебя не действуют обычные правила. — Энни помешивает чай. — Но у меня по-прежнему какое-то нехорошее чувство относительно всего этого, Грейс.

Я шумно выдыхаю. Как же я устала слушать ее предостережения! Неужели она не может сказать о Джонатане ни единого доброго слова? Это не укрылось от моей соседки. Она смотрит на меня с несчастным видом.

— Мне очень жаль, я сама себе кажусь похожей на мою мать с ее вечно поднятым указательным пальцем. — Она наклоняется ко мне. — Но ты знаешь, что его называют Охотником? Он настолько успешен, что берет все, чего ему хочется. Так же он поступит при случае и с тобой, Грейс. Вопрос только в том, что будет потом. Потому что, если я правильно оцениваю тебя, ты не создана для случайных интрижек. Если мужчина интересует тебя, то это серьезно, и, если твой выбор падет именно на Джонатана Хантингтона, я действительно не представляю себе, как это возможно. Спроси, кого хочешь, — тебе всякий скажет, что у него никогда еще не было серьезных отношений и что он разбил уже чертовски много женских сердец. И я никогда не поверю, что он может вот так, вдруг, измениться.

Слова Энни крутятся у меня в голове, когда я снова оказываюсь в своей комнате, приводя меня в замешательство. Потому что она права. Таким я тоже знаю Джонатана: человеком, точно знающим, чего он хочет. Он не создан для компромиссов.

Так как же все это вписывается в картинку? Почему он забрал меня к себе, если на самом деле я ему не нужна, — потому что я не нужна, это точно, я для него балласт, помощи от меня толком нет, и тут нельзя обманываться.

Сделал ли он это потому, что считает меня привлекательной? Но почему тогда с самого начала подчеркивал, что строго разделяет сферы работы и личной жизни? Почему еще раньше не попытался соблазнить меня?

Во всем этом нет смысла, и я по-настоящему растеряна. Поэтому решаю позвонить сестре, ведь ей я могу рассказать о том, что случилось. Мне просто нужно избавиться от этого, хоть мне и сложновато признаться в том, насколько необычно прошел мой первый раз. Романтики в нем не было ни на грош.

Но Хоуп не пришла в ужас, а по-настоящему восхитилась.

— Ты правда сделала это? С Джонатаном Хантингтоном? — кричит она в телефон. — Ух ты, Грейс, я от тебя и не ожидала. Ну и как?

Я не удерживаюсь от смеха, ее реакция удивляет меня. На такое я не рассчитывала.

— Не так, как я думала, — с глубоким вздохом отвечаю я. — Но… довольно хорошо. — Преуменьшение года.

Конечно же, она хочет знать все в подробностях, и я, слегка запинаясь, пересказываю ей все, и то, что я действительно делала все эти шокирующие вещи, кажется мне почти смешным. Но Хоуп все это, похоже, приводит в восторг.

— На кухне? Серьезно? — Она хихикает. — А ведь ты обычно обходишь десятой дорогой все, что имеет отношение к приготовлению пищи. — Моя семья всегда смеется над тем, как неловко я веду себя, когда готовлю. — Получается, ты впервые получила удовлетворение неподалеку от плиты.

Она фыркает, я тоже уже не могу сохранять серьезность. Мы смеемся, пока на глазах у меня не выступают слезы.

— Немедленно отнесись к этому серьезно, — возмущаюсь я, когда снова обретаю способность говорить.

— Мне очень жаль. — Хоуп откашливается, пытается взять себя в руки, и у нее наконец получается. — Знаешь, кстати, мама только вчера интересовалась, есть ли у тебя кто-нибудь, — сообщает она. — Должно быть, сработало шестое материнское чувство.

Я невольно качаю головой.

— Невообразимо.

Я люблю свою маму, но стараюсь держать ее на расстоянии, потому что до конца не простила ей того, как она вела себя после ухода отца. Она была настолько захвачена собственным несчастьем, что практически не находила времени на беды своей шестилетней дочери, которой пришлось справляться с потерей отца самостоятельно. И с годами в этом ничто не изменилось. Я предпочитаю все делать сама. А если у меня случается что-то, я иду к Хоуп или бабушке Роуз, но не к маме.

— Нет, она сказала, мол, надеется, что ты скоро влюбишься, ведь ей кажется, что уже пора. — На миг Хоуп умолкает. — Ты уже, Грейс? — Теперь ее голос посерьезнел. — Ты в него влюблена?

Я судорожно сглатываю слюну, поскольку вопрос очень неожиданный, и внезапно сердце едва не выпрыгивает у меня из груди.

— Да, — бесцветным голосом сообщаю я, делая одновременно это потрясающее признание самой себе. Все верно. Я влюблена в Джонатана Хантингтона, наверное, с того самого момента, когда встретилась с ним в аэропорту. Причем довольно безнадежно. А это совсем плохо.

— А он? Думаешь, он тоже влюблен в тебя?

— Не знаю, — отвечаю я, жалея, что так мало знаю о мужчинах. Так мало о Джонатане.

Хоуп вздыхает, но я слышу улыбку в ее голосе, когда она заговаривает снова:

— Грейс, это так типично для тебя. Сначала ты годами ни на кого не смотришь, а потом влюбляешься в очень богатого англичанина, у которого ты лишь в гостях. Тебе обязательно нужно было что-то из ряда вон выходящее.

При мысли о том, что времени у меня не бесконечное количество и Джонатан в любой момент может отправить меня восвояси, у меня появляется слабость в коленях, и я радуюсь тому, что сижу.

— И что мне теперь делать, Хоуп?

Я слышу смех сестры.

— Боюсь, ты ничего не можешь сделать. Если влюбилась, то уж влюбилась. Просто пусть все идет своим чередом, я всегда так поступаю.

Я выдавливаю из себя слабую улыбку. Да, Хоуп всегда так поступает, и для нее это хорошее решение. Она подходит к отношениям с легкостью, совсем не так, как я: сегодня влюбляется в одного, а завтра утешается с другим, если с тем не вышло. Но для меня все это в новинку. Я еще никогда не была влюблена. Так — нет. И я не знаю, сумею ли быстро оправиться от этого, если Джонатан разобьет мне сердце.

— Ты уже рассказала Энни? — интересуется Хоуп, и я отвечаю отрицательно. — Ты сделаешь это, да, Грейси? Как бы там ни было, она знает этого Джонатана, и ты сказала, она тебе вроде подруги. Она наверняка сможет дать тебе совет относительно того, что тебе делать.

Я морщусь, потому что уже знаю, как будет выглядеть этот совет. Как это безнадежно — влюбиться именно в Джонатана Хантингтона, Энни может мне даже не объяснять.

— Пообещай мне, что поговоришь с ней, да, Грейси? А то я буду волноваться. Тебе сейчас срочно нужна подруга.

— Жаль, что тебя здесь нет, — говорю я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Внезапно я чувствую себя страшно одинокой.

— Мне тоже, — вздыхает Хоуп. — Но я скажу тебе одно: если этот парень будет жесток с тобой, я немедленно приеду и вытащу тебя оттуда. — Она произносит это с такой торжественностью, что я не могу удержаться от смеха, представив себе, как моя младшая сестренка вламывается в кабинет Джонатана Хантингтона.

Закончив разговор, я ложусь на постель, смотрю в потолок и пытаюсь понять, что все это для меня означает.

У меня случился первый в жизни секс, и это было шокирующе здорово. Головокружительно. Равно как и мужчина, с которым он у меня был и который пугающим образом занимает все мои мысли и чувства на протяжении вот уже многих дней. В которого я влюбилась, несмотря на обещание не делать этого. Потому что он для меня совершенно недосягаем. Слишком опытен, слишком богат, слишком англичанин, слишком… все.

Я глубоко вздыхаю.

Судя по всему, у меня действительно проблемы.

 

17

— Сейчас вам туда нельзя, — приветствует меня Кэтрин Шепард в понедельник утром, когда я выхожу из лифта и направляюсь к кабинету Джонатана. — У мистера Хантингтона совещание.

Я резко останавливаюсь, тугой комок в животе распутывается, сменившись холодком страха: такого я не ожидала. Неужели Джонатан решил все-таки закончить мою практику и вышвырнуть меня вон?

— А с кем же у него совещание? — интересуюсь я, пытаясь не подать виду, как сильно меня беспокоит тот факт, что холодная черноволосая дама не пускает меня к нему.

Кэтрин Шепард разглядывает меня со смесью недоумения и презрения, как будто я вдруг стала человеком, к которому нужно приглядеться повнимательнее, но которого она не особенно ценит. Ее взгляд заставляет меня нервничать еще сильнее, чем прежде.

— С мистером Нагако, — коротко объявляет она.

Опять этот непонятный японец. Я впервые задумываюсь над тем, какие же отношения связывают их с Джонатаном и как так вышло, что Джонатан бегло говорит по-японски, несмотря на то что у фирмы — как я теперь знаю — почти нет связей в Японии, лишь с «Нагако энтерпрайзис». Что в очередной раз демонстрирует мне, сколь мало я знаю о Джонатане и его прошлом.

Поскольку мне не остается ничего иного, кроме как просто сидеть и ждать, я снова делаю шаг, хочу войти в кабинет рядом с кабинетом Джонатана, где сижу обычно. Но Кэтрин Шепард снова останавливает меня.

— Туда вам сегодня нельзя.

Я озадаченно сжимаю руки в кулаки. Она хочет разозлить меня?

— Почему нельзя?

Эти расспросы, похоже, тоже не нравятся насквозь стильной Кэтрин Шепард. Но она все равно отвечает:

— Сегодня мистер Нортон проводит собеседование, и ему требуется помещение, поскольку кандидаты должны выполнить письменное задание. Проще всего посадить их в кабинете. — Она сладко улыбается. — Лучше всего вам будет подождать вон там.

Она указывает мне на черные кресла для посетителей, стоящие у стеклянной стены рядом с лифтом. Лучше она не могла дать мне понять, что я совершенно лишняя на административном этаже, и, несмотря на все мое нежелание признать это, мне неприятно. Конечно, я могу в любой момент освободить свой кабинет, если он нужен для других целей. Я ведь ничего важного не делаю. Меня легко заменить. Легко ранить.

С окаменевшим лицом я направляюсь к креслам и опускаюсь в то, из которого могу видеть дверь Джонатана. Кэтрин Шепард снова поворачивается к своему компьютеру — узкому, ультрасовременной модели, идеально вписывающемуся в интерьер фойе и подходящему ей.

Внезапно мне становится холодно, и я неуверенно одергиваю свое черное платье. Я просто должна была надеть его, но уже слегка сожалею об этом, потому что Энни права — вообще-то оно чересчур сексуально, и Джонатан сразу поймет, почему оно на мне, как только увидит меня.

Но как он отреагирует?

Может быть, эти собеседования — только для отвода глаз? Может быть, Джонатан приказал мне ждать здесь, чтобы я ничего себе не выдумывала. Может быть, он сейчас все же покончит с моей практикой и отошлет меня домой. Неужели, переспав с ним, я все испортила?

Мой живот судорожно сжимается, а я неподвижно сижу и жду. Дверь Джонатана по-прежнему закрыта, но дверь с другой стороны распахивается, и из кабинета выходит Александр Нортон. Он передает Кэтрин Шепард какие-то документы, затем замечает в кресле меня и тут же направляется ко мне. Он улыбается, но мне почему-то кажется, что он тоже смотрит на меня иначе, чем на прошлой неделе. С новым интересом.

Я снова вспоминаю о том, какие у них отношения с Джонатаном. Может быть, Джонатан рассказал ему о случившемся?

— Грейс, надеюсь, вы не злитесь на меня за то, что сегодня в порядке исключения я занял ваш кабинет, — произносит он. — Это всего на несколько часов, и, как только я закончу, вы, конечно же, сразу сможете вернуться к себе.

Я улыбаюсь.

— Конечно. Без проблем, — отвечаю я, испытывая облегчение от того, что эта история, похоже, совершенно правдива.

Александр собирается сказать что-то еще, но в этот миг дверь в кабинет Джонатана открывается и оттуда выходит Юуто Нагако, сразу за ним следует Джонатан. У меня сердце тут же едва не выпрыгивает из груди. Но Джонатан совершенно не замечает меня, он занят Юуто. Оба мужчины выглядят мрачно, по ним заметно, что они спорили.

Юуто что-то произносит по-японски, Джонатан отвечает короткой фразой, которую я тоже не понимаю. Оба они выглядят очень сдержанно, не кричат друг на друга, но в воздухе витает весьма ощутимое напряжение. Затем они почти одновременно замечают Александра и меня, сидящую в кресле, и смотрят так, как будто причиной их спора была я.

Юуто говорит еще что-то, обращаясь к Джонатану, затем резко отворачивается и направляется к лифту, двери которого открыты и спустя пару секунд захлопываются за его спиной. Я ловлю еще один его взгляд, поразительно жгучий, несмотря на то, что лицо его ничего не выражает, а затем он исчезает из виду.

— Что это было-то? — интересуется у Джонатана Александр. — Все в порядке?

Джонатан недовольно отмахивается. Он явно не хочет обсуждать случившееся, и заметивший это Александр меняет тему.

— Сегодня утром я говорил с Сарой, — заявляет он, и на лице его появляется улыбка. — Она говорит, что все же прилетит более ранним рейсом.

«О, похоже, сестра Джонатана возвращается из Рима», — думаю я.

— Но я сейчас не могу поехать в аэропорт, — озадаченно произносит Джонатан. Совершенно очевидно, что изменения в планах его удивляют. — У меня сегодня встречи в первой половине дня. Да и нам с тобой нужно было кое-что обсудить.

— Она сказала, тебе нет нужды ее встречать. Этим займется твой отец, — отвечает Александр.

Джонатан морщится. Похоже, это совершенно не входит в его планы.

— Но ведь я хотел сам.

Александр пожимает плечами.

— Я тоже. Но она сказала, что позвонит позже, а затем встретится с нами.

— С нами? — Джонатан улыбается, впервые с тех пор, как вышел из кабинета, и вдруг расслабляется. — С каких это пор я приглашаю тебя на встречи со своей младшей сестрой? И почему она не сказала мне всего этого сама?

Александр усмехается.

— Я звонил ей, а она торопилась, хотела успеть на рейс, поэтому попросила передать тебе информацию. И я пойду на эту встречу, хочешь ты того или нет, — объявляет он и направляется обратно в свой офис, еще раз приветливо улыбнувшись мне.

— Ты безнадежен, — кричит ему вдогонку Джонатан, затем снова оборачивается.

Когда его взгляд падает на меня, улыбка исчезает с его лица. Он говорит что-то, обращаясь к Кэтрин Шепард, но мое сердце стучит так громко, что я ничего не слышу. Однако, похоже, это какое-то указание, поскольку она встает и направляется к лифту, не упустив возможности бросить на меня пренебрежительный взгляд.

Но у меня нет времени на размышления, потому что теперь все внимание Джонатана принадлежит мне.

— Грейс? — Это требование в духе Джонатана, не просьба, а, как обычно, приказ подойти к нему, который я выполняю на негнущихся ногах.

Он все еще стоит в дверном проеме, внимательно наблюдая за тем, как я приближаюсь к нему. Я вижу, что его взгляд задерживается на моих недавно подстриженных волосах, затем перемещается дальше, к вырезу моего платья, на миг задерживается у меня на груди. У меня замирает дыхание, соски заостряются, упираясь в тонкую ткань платья. Когда он снова поднимает голову и смотрит мне в глаза, я чувствую, как краска приливает к шее и щекам, вызванная отнюдь не смущением.

Когда я наконец оказываюсь перед ним, у меня дрожат руки, и я сжимаю их в кулаки, впиваюсь ногтями в ладони, чтобы не подвергать себя искушению прикоснуться к нему. А мне так хотелось бы сделать это. Просто он на меня так действует.

Джонатан отходит в сторону, пропуская меня в свой кабинет, затем закрывает дверь. Но не проходит сразу к своему столу, как я ожидала, нет, он остается на месте, скрестив на груди руки, смотрит на меня так, что мне становится еще жарче.

Под тканью темно-серой рубашки, которую он сегодня надел, видны его мускулы, а волосы, спадающие ему на лоб, кажутся еще чернее, чем обычно, по контрасту с непривычным серым цветом. Но мой взгляд словно магнитом притягивают его глаза, в них вспыхивает что-то, что у меня теперь получается определить: жажда.

«Дыши, Грейс», — думаю я и смотрю на него, потому что просто не могу иначе. Похоже, мой мозг только и ждал этого момента, чтобы еще раз продемонстрировать мне воспоминания о нашем совместном утре у него дома: на кухне и в его постели. Витающее между нами в воздухе напряжение чувствуется совершенно отчетливо, и на миг я теряюсь, не зная, что делать.

— У тебя изменились волосы. — В его голосе сквозит удивление.

Я неуверенно касаюсь их кончиков.

— Да. Я… была у парикмахера.

— Тебе идет, — произносит он, и я чувствую такое облегчение, что улыбаюсь ему.

Как говорила Хоуп? Просто пусть все идет своим чередом. Жаль, что я не могу вести себя так же беззаботно, как она. Но что поделаешь, я слишком сильно увязла. Я никогда прежде не испытывала ничего подобного по отношению к мужчине. И никогда в жизни я не чувствовала себя настолько неуверенно по поводу того, как себя вести. Мне хочется броситься ему на шею, поцеловать его, но я точно знаю, что лучше этого не делать. Однако ничего другого мне в голову не приходит.

Одно я знаю наверняка: если он все же решит меня прогнать, мне потребуется целая вечность для того, чтобы оправиться.

Потому что мне вдруг становится по-настоящему страшно: а вдруг он хочет сказать мне именно это — что он передумал и действительно намерен завершить мою практику. Я отчаянно подыскиваю то, что могло бы наполнить повисшую между нами тишину… и пользуюсь тем, что отложилось у меня в памяти последним.

— Значит… твоя сестра возвращается из Рима?

Похоже, вопрос удивляет его. Он кивает.

— Именно поэтому я не планировал встреч на вторую половину дня. Только для того, чтобы сейчас узнать: Сара, оказывается, прилетает раньше, и ее встретит мой отец. — Его раздражение становится совершенно очевидным.

— Вы ведь можете встретить ее вместе, — говорю я, чтобы тут же пожалеть об этом, наткнувшись на злобный взгляд.

Очевидно, так не бывает. Я вспоминаю слова Александра о том, что Джонатан всегда реагирует очень враждебно, когда речь заходит о его отце. В очередной раз спрашиваю себя, почему это так и смогу ли я когда-либо узнать причину.

Он вздрагивает, словно ему необходимо заставить себя совершить движение. Широким шагом пересекает комнату, доходит до своего стола. Я следую за ним, попутно ставя свою сумочку на столик перед диваном, исходя из того, что сегодня мое рабочее место будет здесь. Однако, добравшись до стола, он не садится, а указывает рукой на свой стул. Очевидно, я должна сесть на его место.

Когда я нерешительно опускаюсь на него, он кладет руку на стопку бумаги.

— Это документы по проекту в Хакни, — поясняет он мне. — Я хотел бы, чтобы ты сделала новую смету, чтобы мы могли сравнить, в каких рамках находится перерасход бюджета. К тому же мне нужна диаграмма и, кроме того, прогноз дальнейшего развития. — Он останавливается и поднимает брови. — Как думаешь, справишься?

Я киваю, на миг лишившись дара речи. До сих пор я должна была только сопровождать его на встречи, никоим образом не принимая участия в разговорах. Время от времени вела протокол, и, конечно же, после, когда мы оставались одни, мы обсуждали проекты. Но по-настоящему мне никогда не позволялось проявлять активность, а значит, это задание — следующий логичный шаг, шанс, которого я все это время ждала. Вот только сейчас я точно не знаю, как относиться к этому. Дозволено ли мне это потому, что мы стали ближе и он вдруг стал мне доверять? Или он хочет занять меня, не зная, как теперь со мной обращаться?

Неважно, какова причина, — я ни в коем случае не собираюсь упускать возможность доказать ему, что от меня есть профессиональный прок, поэтому киваю.

— Конечно, справлюсь, — заявляю я.

— Хорошо. Тогда введешь данные сюда. — Он склоняется надо мной, чтобы нажать на своем ноутбуке на иконку программы для составления таблиц. Я чувствую запах его лосьона после бритья, и сердце мое начинает биться заметно быстрее. Но он почти сразу отодвигается, направляется к двери. — Мне нужно переговорить с Алексом. Скоро вернусь.

Я смотрю ему вслед, а затем начинаю заниматься числами, и, поскольку строительный проект в Хакни знаком мне уже очень хорошо, проходит совсем немного времени, прежде чем я нахожу актуальные данные. Начинаю разрабатывать диаграммы, но по-настоящему сосредоточиться не могу, и у меня уходит на это больше времени, чем планировалось. Однако разговор Джонатана тоже, похоже, затягивается, поэтому, несмотря ни на что, я успеваю закончить, когда он возвращается через час с лишним.

Он опять склоняется над моим стулом, разглядывая результат на экране монитора. У меня снова громко бьется сердце, потому что он так близко от меня.

— Хорошая работа, — произносит он. — Именно так я себе это и представлял.

— Спасибо.

Наши взгляды встречаются, и на миг мир замирает. Я тону в этих восхитительных голубых глазах, вижу в них темные вкрапления, которые можно разглядеть, только когда он подходит так близко, и спрашиваю себя, почему все обязательно должно быть настолько сложно. Если бы все шло по-моему, было бы очень просто.

— Не смотри на меня так, Грейс, — говорит Джонатан, и голос его звучит глухо. Угрожающе. — И лучше не хоти того, чего сейчас хочешь.

— Откуда ты можешь знать, чего я сейчас хочу? — удивленно спрашиваю я.

Уголок его губ приподнимается, обнажая этот привлекательный зуб с отколотым краешком.

— Потому что по тебе видно. Но я тебе уже говорил. Это было исключение, и мы не должны это повторять.

— Ладно. — Я делаю глубокий вдох и продолжаю смотреть на него, не зная, что сказать. Я не хочу умолять его, потому что в этом нет смысла. Но не могу и отрицать того, в чем он меня подозревает. Потому что я действительно ничего не хочу сильнее, чем того, чтобы он еще раз сделал для меня исключение. Хотя бы еще один раз. — А если я, несмотря на это, буду продолжать хотеть?

— Грейс, ты… — Он отталкивается от стола, обходит его, словно ему срочно понадобилось создать между нами как можно большее расстояние, долго смотрит на меня с той стороны. В его взгляде — ярость и беспомощность, удивляющая и трогающая меня. Потому что впервые самоуверенный Джонатан Хантингтон выглядит неуверенно.

А потом он испускает вздох, больше похожий на стон, и качает головой.

— Все планировалось совсем не так, — произносит он, скорее обращаясь к себе, и я настораживаюсь.

— Планировалось? — О чем он говорит?

Сжав руки в кулаки, он молчит так долго, что мне уже кажется — он не станет отвечать. Но когда он все же решает ответить, в его глазах таится новая жесткость.

— Я сделал для тебя уже больше чем одно исключение, Грейс, и поступать так я был не должен. С самого начала. Это была… ошибка. Но я просто не учел, какое влияние ты на меня оказываешь.

Мое сердце начинает биться быстрее от волнения и возбуждения.

— Я тоже, — говорю я. — Я хочу сказать, я тоже не думала, что ты… так на меня повлияешь.

Он смеется, но в его смехе нет радости.

— Грейс, тебе бы не говорить мне, как я на тебя влияю, тебе бы воспользоваться шансом и уйти. — Он выглядит так, словно ему приходится стискивать зубы. — Возвращайся в отдел инвестиций, к Энни Френч, пройди там практику, как и планировалось с самого начала, и вспоминай о нашей фирме добрым словом, когда вернешься обратно в Чикаго.

Его слова задевают меня. Он ведь говорит не всерьез, правда? Я испуганно гляжу на него.

— Потому что, если ты останешься и будешь продолжать на меня так смотреть, — говорит он, и во взгляде его что-то вспыхивает, он становится жгучим, — ты получишь то, чего хочешь. Но ты должна по-настоящему понимать, на что соглашаешься.

Я выдерживаю его взгляд, а сердце, снова обретшее надежду, выпрыгивает из груди.

— На что же я соглашаюсь?

— На тот факт, что это всего лишь интрижка, ничего больше. И даже это — уже признание. Я не принадлежу тебе и не жду от тебя того, что ты будешь принадлежать мне. У нас будет только секс. Много секса. Пока нам обоим будет нравиться. — Он пристально смотрит на меня. — Я не принц из сказки, Грейс, и на «они жили долго и счастливо до конца своих дней» можешь не надеяться. Если ты ждешь от меня чего-то подобного, тебе будет неприятно, а мне — все равно.

— А почему ты думаешь, что я этого жду?

Он возвращается обратно, склоняется над столом, упирается в него ладонями. Наши лица совсем рядом.

— Потому что ты юна и неопытна, вот почему. Потому что ты смотришь на меня своими большими глазами и просто полагаешься на то, что все идет так, как тебе того хотелось бы. — Он улыбается кривоватой улыбкой, шумно выдыхает воздух. Теперь это действительно похоже на вздох. — Возможно, именно в этом и заключается причина того, что мне так трудно противостоять тебе.

Я вдыхаю его такой мужественный, такой привычный аромат и чувствую себя словно в опьянении оттого, что я, невзрачная Грейс Лоусон, внезапно обрела такую власть над привлекательным Джонатаном Хантингтоном, что он готов нарушить ради меня свои правила. Нарушить еще раз. Возможно, даже не раз. При мысли об этом внизу живота появляется предвкушение.

«И он совершенно прав», — думаю я, не отводя взгляда. Я юна и неопытна — и влюблена в него по уши. И хочу от него однозначно большего, чем просто секса. Я хочу его — хочу узнать его, хочу знать о нем все. Хочу выяснить, почему этот великолепный, харизматичный, иногда безумно высокомерный, но всегда невероятно привлекательный мужчина не подпускает к себе никого. И чего я не хочу, так это никогда не получить такой возможности.

Поэтому я смотрю на него, сияя от счастья, хотя мое сердце бьется взволнованно и немного испуганно.

— Так не делай этого, — говорю я. — Не нужно мне сопротивляться.

Он пристально смотрит на меня, кажется, ищет что-то в моих глазах. Потом вздыхает, и я не знаю, звучит ли в этом вздохе мука или облегчение.

— Что ж, ладно. В таком случае с сегодняшнего дня мы слегка расширим сферу твоей практики, — произносит он, и по спине у меня бегут мурашки предвкушения, когда он нажимает на кнопку переговорного устройства.

— Кэтрин, отмените встречу с руководителями отделов. И последующий разговор. У меня еще есть дела.

Произнося эти слова, он не сводит с меня глаз, и я едва дышу, когда понимаю, что он совершенно серьезен. У нас будет секс, еще раз. Причем сейчас.

Прежде чем я успеваю что-либо сказать, Джонатан обходит свой стол и берет мои руки в свои. Он поднимает меня, ведет спиной вперед, пока я не начинаю чувствовать холодное стекло за спиной, прижимает меня к нему с поднятыми руками, пока я не перестаю сопротивляться. Затем он скользит руками по моему телу.

— У меня еще просто куча дел, — шепчет он, и в глазах у него вспыхивают многообещающие искорки.

 

18

— Джонатан…

Я с трудом перевожу дух, когда он наклоняется ко мне, и чувствую его губы на своей шее, а затем кончик его языка, оставляющий горячий след и спускающийся к самой ключице, в то время как его руки ложатся на мои груди.

— Мы ведь не будем здесь этим заниматься? В любой момент может войти твоя секретарша.

— Ты хочешь этого или нет, Грейс? — спрашивает он, продолжая целовать мою шею, массируя мои груди. Все это настолько приятно и возбуждающе, что я остаюсь у стекла с поднятыми руками, перестав сопротивляться.

— Я хочу этого, — выдыхаю я. — Но разве обязательно делать это здесь? Разве это не… необычно?

Он поднимает голову, смеется.

— Не более необычно, чем мой кухонный стол или рабочая поверхность. — Его голос стал более низким, в нем слышится желание, на слух он подобен ласке. — Кроме того, я сразу представил себе это, как только увидел тебя в этом платье. И раньше размышлял над этим время от времени.

— Правда? Когда? — Я закрываю глаза, когда его руки начинают спускаться ниже по моему телу, проникают под подол моего платья, пальцы оттягивают трусики. Стоять здесь такой беззащитной настолько волнующе, что я чувствую, как начинаю увлажняться.

— Когда ты отвлекала меня от работы, пытаясь флиртовать.

Он стягивает трусики, приседает передо мной, снимает их совсем, помогает мне выбраться из туфель на высоких каблуках и отбрасывает их в сторону. Я могу только наблюдать, затаив дыхание и чувствуя, как меня охватывает сладострастная дрожь. Он это серьезно. Он сделает это. Здесь.

— Я не отвлекала тебя от работы, — дрожащим голосом возражаю я. — Ты вообще не обращал на меня внимания.

— Если бы обратил, ты оказалась бы здесь гораздо раньше. — Его руки скользят вверх по моим ногам, он снова встает, и я хватаю ртом воздух, внезапно ощутив его палец на моем обнаженном холме Венеры, позволяю ему продвинуться дальше, коснуться моей влажной щелки.

— Ты уже готова принять меня, — произносит он, довольно урча. — Хорошо.

Как же страшно и волнительно одновременно: то, что мы стоим здесь вот так. В мой первый день в этом кабинете Кэтрин Шепард вошла, предварительно постучавшись, поэтому мне хотелось бы перенести действо в другое место. В соседнюю спальню, к примеру. Но если быть до конца честной, в опасности есть и что-то привлекательное, и мысль о том, что нас застукают во время секса, довольно сильно возбуждает.

Кроме того, я все равно не могу сделать ничего, чтобы удержать Джонатана, в его руках я таю, словно воск. Он входит глубоко внутрь меня двумя пальцами, закрывает мне рот требовательным поцелуем. Его большой палец уверенно нащупывает мой чувствительный бутончик, начинает медленно поглаживать его. От его прикосновений у меня подкашиваются ноги, мне приходится ухватиться за него, чтобы не упасть. Услышав мой стон, он отпускает мои губы.

— Ты вошла во вкус, да, Грейс? — смеется он. — Тебе нравится то, что я трахаю тебя у окна?

У меня захватывает дух, когда он начинает вводить в меня пальцы равномерными толчками.

— У меня есть два варианта, как обслужить тебя, — хриплым голосом произносит он. — Я мог бы поднять тебя и насадить на свой член. Ты обхватишь меня ногами, и я буду входить в тебя, все быстрее и быстрее, пока ты не закричишь, кончая. — Он пальцами демонстрирует мне, что будет проделывать его пенис, и я издаю стон. — Или я поверну тебя…

Он убирает руку и делает это, а я испуганно вздыхаю, опираясь руками о стекло и чувствуя, что вот-вот упаду. Меня удерживает только стекло — и рука Джонатана, лежащая у меня на бедре, в то время как другой рукой он задирает мне платье и снова проникает внутрь, продолжая равномерно двигать пальцами. Ощущение безумное. Все тело покрывается мурашками, я чувствую первые волны внутренней дрожи, это сокращение мышц, которое я не могу контролировать.

Далеко внизу я вижу на улице перед зданием людей и машины; конечно же, в окружающих офисных башнях кто-то работает; впрочем, среди них нет ни одной настолько же высокой, как «Хантингтон венчурс». Мысль о том, что кто-то все же может увидеть нас в этой однозначной позиции, усиливает мое желание, и по руке Джонатана течет мой сок.

— Тогда я вставлю тебе сзади, и люди снаружи увидят, как твоя грудь при каждом толчке прижимается к стеклу, как ты морщишься от страсти, как тебя охватывает оргазм и ты чувствуешь, как я следую за тобой и кончаю в тебя.

Его слова подобны наркотику, распространяющемуся по моему телу, затуманивающему мой рассудок. Я не выдерживаю, издаю стон, двигаюсь навстречу его пальцам, продолжающим дразнить меня.

— Тебе это нравится, Грейс? — спрашивает он, сильно надавливая на мою жемчужину, отчего меня сотрясает новая сладостная волна.

— Да, — шепчу я, уносясь вдаль, и не сразу замечаю, что в дверь стучат. А Джонатан реагирует мгновенно.

Он вынимает из меня пальцы, поправляет на мне платье, поворачивает меня, и я, одурманенная, удивленная, стою рядом с ним. На большее времени не хватает, поскольку Кэтрин Шепард уже открыла дверь и вошла в кабинет.

— Прошу прощения, — произносит женщина; она кажется испуганной.

Нужно быть слепым, чтобы не заметить: мы с Джонатаном секунду назад занимались тем, что не имеет никакого отношения к балансам и деловым отчетам. Ведь несмотря на то, что он больше не прикасается ко мне в самых интимных местах — его рефлексы просто поразительны, — мы все еще стоим слишком близко друг к другу и слишком далеко от стола и всех важных бумаг. Кроме того, мои туфли и трусики лежат на полу перед нами, чего Кэтрин Шепард, к счастью, не видит, потому что между нею и нами стоит письменный стол. Но что она заметит наверняка — так это мои красные от стыда и близкого оргазма щеки.

Впрочем, растерянность на ее лице почти стоит этой щекотливой ситуации.

— Я не хотела мешать. — В ее голосе слышится смущение, даже некоторый шок. Как будто она ожидала чего угодно, только не того, что застанет меня и Джонатана в двусмысленной ситуации. — Это только что принесли. — В руках она держит конверт.

Джонатан оглядывается через плечо с каменным выражением лица.

— Я посмотрю позже, — произносит он, и по тону его голоса становится ясно, что вторжение Кэтрин Шепард он расценивает как нечто совершенно излишнее. Он так умеет. Умеет поставить на место одним только голосом.

И его секретарша знает его достаточно хорошо, чтобы тут же все понять.

— Конечно, — отвечает она и уходит, крепко закрыв за собой дверь.

На миг мы замираем в неподвижности, но затем я вдруг начинаю хихикать, чувствуя абсурдность ситуации.

— Вот видишь, я же говорила тебе, что она может войти, — решаю я поддразнить его. — Это было на грани.

Джонатан снова поворачивается ко мне, рассматривает, сдвинув брови, затем наклоняется, поднимает мои трусики и туфли. Очевидно, ему это совершенно не кажется смешным.

Он почти с грубостью хватает меня за руку и тащит за собой через весь кабинет в примыкающую к нему спальню. Закрывает дверь и поворачивает ключ в замке, бросает мои вещи на пол, подталкивает меня к кровати, так что я падаю на нее спиной вперед, сам остается стоять рядом. Решительное выражение лица, с которым он меня разглядывает, вообще-то должно бы насторожить меня. Вместо этого оно меня возбуждает. Я приподнимаюсь на локтях, осознавая, что в таком положении низкий вырез моего платья открывает бульшую часть груди, но меня это не пугает. Совсем наоборот.

— Разве мы не сделаем это у окна? — с сожалением в голосе интересуюсь я.

— Сделаем, — отвечает он. — Мы сделаем это везде, где захотим. И у окна тоже. Но тогда, когда нам не смогут помешать.

— Я думала, ты этого и хотел.

Он поднимает брови.

— Чего? Чтобы меня застукала собственная секретарша? Нет. Я просто… не до конца продумал.

Все пошло не так, как того хотел Джонатан Хантингтон, и это совершенно не в его духе. Что заставляет меня усмехнуться. Возможно, возбуждение и тот факт, что я лежу на его кровати без трусиков, ударило мне в голову.

— Что, нечто подобное уже было? — с любопытством интересуюсь я.

— Грейс, ты что, не слушала меня? Я обычно не занимаюсь сексом с женщинами, с которыми работаю, ни в офисе, ни дома. Потому что знаю, чем это закончится — слезами и требованиями, которые я не хочу выполнять. Которые я не стану выполнять и в твоем случае, не забывай об этом. — Он серьезно смотрит на меня, но сейчас я не желаю об этом думать. Лучше о том, где и с кем он этим занимается, если не со своими сотрудницами.

— Но ведь ты занимаешься сексом, да? — Похоже, вопрос этот лишний и забавляет его, потому что он улыбается.

— Да.

— А где?

Улыбка сползает с его губ, становится менее открытой.

— Например, здесь, — отвечает он. — С тобой. В порядке исключения.

Я сглатываю слюну, отчетливо чувствуя, что он уходит от ответа. Может быть, у него действительно был секс здесь, или он просто не хочет рассказывать мне о клубе, о котором я так много размышляла?

Теперь, когда Джонатан готов быть со мной, мысль об этом волнует и пугает одновременно. Я так мало о нем знаю. Что это может быть: то, что он ищет там и, очевидно, находит? И с кем?

Джонатан выглядит так, как будто в голову ему пришла какая-то мысль. Он разворачивается и исчезает в ванной. Вернувшись, кладет на прикроватный столик пачку презервативов. А затем начинает расстегивать рубашку.

— Раздевайся, — приказывает он и добавляет: — Медленно.

По спине пробегает горячая волна дрожи, когда я поднимаюсь и становлюсь на колени на кровати. На миг замираю, затем глубоко вздыхаю, развязываю пояс на платье, сбрасываю его с себя. Не считая черного бюстгальтера с кружевами, который остался на мне, я абсолютно голая, потому что трусики с меня Джонатан уже снял.

Довольно странно раздеваться перед ним, но у него дома я уже делала и другие вещи. Кроме того, в этом есть что-то запретное, что сильно заводит меня, заставляя проявляться такие стороны, о существовании которых я раньше даже не подозревала. Словно в замедленной съемке, я сдвигаю платье с плеча, позволяя ему повиснуть на локте, затем повторяю это с другой стороны, стягиваю с себя платье полностью и бросаю его на пол рядом с кроватью.

— Так хорошо? — спрашиваю я; мне нужно его одобрение, чтобы осмелиться действовать дальше.

Джонатан кивает.

— Продолжай.

Он расстегнул рубашку, но теперь стоит неподвижно, только смотрит на меня, а в глазах его вспыхивают опасные искорки. На меня волной накатывает возбуждение, я закусываю губу, заводя руки за спину и раскрывая застежку на бюстгальтере, который я тоже медленно снимаю.

Мои соски настолько затвердели и заострились, что мне почти больно, меня охватывает дрожь. Ведь я понятия не имею, что он собирается со мной делать, и это еще больше усиливает мое желание.

Он делает шаг к кровати.

— А теперь раздень меня, Грейс, — хриплым голосом произносит он.

Я жадно бросаюсь к нему, кладу руки на ремень его черных джинсов, дрожащими пальцами расстегиваю его, расстегиваю ширинку. Его пенис полностью эрегирован, гордо дергается мне навстречу, такой же внушительный, как и в прошлый раз, я восхищенно обхватываю его, чувствуя стальную твердость под шелковой кожей. Затем он вдруг вздрагивает, и я поднимаю глаза на Джонатана, который смотрит на меня сверху вниз горящими глазами.

— Возьми его в рот.

Когда я слышу это требование, мое сердце начинает биться быстрее. Все это внове для меня и немного даже слишком. Но я давно уже переступила границы стыда. Я хочу попробовать его на вкус, и это ужасно возбуждает меня: то, что я делаю ему нечто настолько интимное. Поэтому я открываю рот и сжимаю губами кончик пениса, осторожно ощупываю его языком. Я чувствую его настоящий запах, земляной, мужской и волнующий, пробую на вкус его суть, осторожно начиная сосать.

Он издает стон, подается бедрами вперед, входя немного глубже, а потом еще глубже. Теперь он полностью наполняет мой рот, растягивает мои щеки, и при мысли о том, что сейчас он сделает то же самое с моим влагалищем, мышцы внутри меня судорожно сжимаются. На меня накатывает новая волна жара, я начинаю жадно сосать, гораздо увереннее трогая его языком.

— Да, так хорошо, Грейс.

Джонатан тяжело дышит. Он кладет руки мне на затылок, мелкими толчками входит в мой рот. Сначала я замираю, захваченная врасплох этим новым опытом. Но когда он делает слишком резкое движение и входит дальше в мой рот, я чувствую рвотный позыв. На глазах выступают слезы, я резко подаю голову назад, выпускаю его из своего рта.

— Мне очень жаль, — произношу я, опасаясь разочаровать его, но он уже стягивает с себя штаны. Затем садится на постель рядом со мной, смотрит в глаза.

— Ты не должна делать того, чего не хочешь, — говорит он. — Это тоже одно из моих правил.

«Теоретически успокаивает», — думаю я. Но поскольку я довольно-таки уверена в том, что нет почти ничего такого, что не готов делать Джонатан, безопасность довольно обманчивая. Он намного опытнее меня, в нем есть эта темная сторона, которую я не знаю и которая меня немного пугает. Если я позволю ему руководить, он выведет меня за границы моих представлений о приемлемом, а я понятия не имею, что меня там ждет.

Похоже, он чувствует, что я напрягаюсь, поскольку укладывает меня на постель, ложится рядом. На нем по-прежнему расстегнутая рубашка, и я стаскиваю ее с него.

— С каких это пор ты носишь серое? — спрашиваю я, с наслаждением касаясь рукой его красивых рук и мускулистой спины. — У тебя закончились черные рубашки? — Я улыбаюсь, когда в голову приходит одна забавная мысль. — Или сегодня — день исключений?

Его лицо расплывается в ленивой улыбке.

— Хочешь узнать, что будет, если я надену белую рубашку?

Я хихикаю.

— А у тебя такая есть? Я думала, ты носишь только темное.

— Если у вас так много времени для размышлений, мисс Лоусон, — произносит он, поглаживая рукой мою грудь, потирая торчащие соски, — возможно, настало время вам немножко потрудиться.

— Да, это наверняка хорошая идея, милорд, — подчеркнуто невинно отвечаю я, плотнее прижимаясь к нему, слыша рокот в его груди, когда он смеется.

Его близость опьяняет, я наслаждаюсь ощущением его горячей кожи рядом со своей, его сильных и крепких мышц, которые чувствую под ней. У меня еще не было возможности прикоснуться к нему, исследовать его тело, поэтому я пользуюсь шансом. Мои руки безостановочно гладят его, я целую каждый сантиметр его тела, до которого могу дотянуться, его плечи, его шею, наконец, губы.

Сначала он просто лежит, позволяя мне делать все, что я хочу. А затем вдруг отвечает на мой поцелуй с такой поразительной страстью, притягивает меня к себе, обнимает крепко, как будто собрался никогда не отпускать, только для того, чтобы мгновение спустя снова отодвинуться. Мои руки по-прежнему лежат у него на груди, поэтому я чувствую, как он тяжело дышит, как быстро бьется его сердце. Как же это пьянит — видеть желание в глазах этого потрясающего мужчины, который однозначно хочет меня!

Но то, что он делает потом, снова удивляет меня, потому что он выдвигает ящик ночного столика и достает оттуда кусок длинной белой ткани. Шелковый шарфик.

«Ух ты!» — думаю я, снова разрываясь между восхищением и страхом.

— Что ты собираешься делать? — с трудом переводя дух, спрашиваю я, но позволяю ему обмотать мое левое запястье шелковым шарфом, а затем продеть его сквозь решетку в изголовье кровати и вытащить с другой стороны.

— Тебе понравится, — отвечает он.

Я нервно закусываю губу, наблюдя за тем, как он теперь привязывает мое правое запястье. Во рту внезапно становится сухо.

— Ты меня потом отпустишь?

Он улыбается, сдвигает меня немного ниже, чтобы натянулась шелковая ткань; мои руки теперь вытянуты вверх, связаны шарфиком. У меня есть немного пространства, я могу повернуться, но не больше.

— Только скажи. Но я думаю, время для этого у тебя найдется немного позже, — с улыбкой отвечает он.

Я машинально дергаюсь в путах, пытаясь высвободиться, но шелковый шарфик только туже обхватывает мои запястья. Я резко втягиваю носом воздух, когда до меня доходит, что теперь я полностью в его власти. И я больше не могу к нему прикоснуться, что весьма печально.

Затаив дыхание, я наблюдаю за тем, как Джонатан жгучим взглядом окидывает мое тело. Он стоит на коленях у меня между ног, раздвигая их. Его палец ласкает мою влажную щелку, трогает маленькую жемчужину, и я вздыхаю, подаюсь вниз, к его руке.

Но, к моему разочарованию, он снова отступает. Я испускаю разочарованный стон, а он смеется. Затем наклоняется вперед, опускает голову у меня между ног, и секундой позже я уже чувствую его дыхание на своем холме Венеры. Его руки еще сильнее разводят мои ноги в стороны, поднимают их вверх, а язык раздвигает мои половые губы, тепло вторгается в меня, лижет невероятно чувствительное место.

— О боже! — Это настолько потрясающее чувство, что я дергаюсь в путах. Я хочу положить руки ему на голову, чтобы хоть немного контролировать то, что со мной происходит. Но именно это он мне и запретил.

Его язык неумолим, он время от времени теребит мою жемчужину, врывается в меня в ритме, не оставляющем ни малейшего шанса подстроиться к нему и найти избавление.

— Джонатан, — всхлипываю я, выгибаясь, не в силах выдерживать больше. — Пожалуйста.

— Что, Грейс? — Его низкий голос вибрирует у моей самой чувствительной точки — он так близко, но этого слишком мало, чтобы позволить мне кончить. Я пытаюсь давить на его губы, но он отодвигается, слегка обдувая самую чувствительную часть моего тела. — Что я должен сделать?

Меня сотрясает дрожь, я издаю беспомощный стон, не в силах подобрать правильные слова.

— Ты знаешь, что невероятно приятна на вкус? — произносит он, когда я не отвечаю ему, и его дыхание дразнит мой возбужденный, болезненно пульсирующий клитор. — Мне продолжать?

Я отчаянно киваю.

Он обязательно должен продолжить, чтобы прекратилась пульсация у меня между ног. Я хочу чувствовать его: его язык, его пальцы, его член — все, что он может мне дать, я хочу получить все. Но я не могу сказать ему этого. Он не дает мне возможности, потому что касается губами моей жемчужины, мягко обволакивает ее ими и принимается сосать.

Под веками, которые я непредусмотрительно опустила, у меня взрываются тысячи красок, и я кричу, когда без предупреждения достигаю наивысшей точки. Моя беспомощность только усиливает все ощущения, я всхлипываю и вздрагиваю, не в силах контролировать накатывающие на меня волны избавления.

Мой оргазм медленно утихает, а Джонатан поднимается выше, оказывается надо мной. Тянется к презервативам, разрывает упаковку, натягивает один на свой член, затем поднимает мне ноги так, что они оказываются у него на плечах, рывком входит в меня. Я хватаю ртом воздух, поскольку в этой позиции чувствую его особенно глубоко, от его величины снова захватывает дух. Мои все еще дрожащие мышцы смыкаются вокруг него, им снова приходится привыкать к нему, но он почти не оставляет мне на это времени. Потому что он начинает двигаться во мне в быстром, безжалостном ритме; во мне опять нарастает невыносимое напряжение, заставляя мчаться к наивысшей точке.

— А-ах, Грейс, ты такая тугая, — стонет Джонатан.

Он кладет руку на мою жемчужину, поглаживает ее большим пальцем, и у меня нет шансов, я снова вздрагиваю под ним, снова рассыпаюсь на тысячу осколков, еще сильнее, чем прежде. Но Джонатан не следует за мной, он выходит из меня, переворачивает меня на живот, приподнимает, ставит на колени. Мягкий шелковый шарф, обмотанный вокруг моих запястий, позволяет это сделать. Но я так устала, так измотана, что у меня не остается сил стоять, и я ложусь грудью на матрас.

Я чувствую, как Джонатан обхватывает мои бедра и снова входит в меня сзади. Я изранена, я больше не могу, но он продолжает движение, медленно увеличивая темп.

— Кончи еще раз, ради меня, Грейс, — произносит он, и его голос напоминает рычание.

Я совершенно уверена, что у меня не получится, но его ритму невозможно противостоять, он вызывает во мне новую дрожь, которая становится все сильнее и сильнее, пока все мое тело не сжимается, разрывая меня новым, еще более интенсивным чувством, заставляя меня сотрясаться.

— Да, — стонет Джонатан, и я чувствую, что он тоже кончает, ощущаю, как подрагивает его член, каждый раз швыряя меня все глубже и глубже в пропасть, не позволяя закончиться сладкой муке, держащей меня в плену.

После этого я чувствую себя настолько слабой и обессилевшей, что откидываюсь набок. Он повторяет мое движение, выходит из меня, и мы лежим рядом, тяжело дыша, а наши тела постепенно успокаиваются.

Проходит некоторое время, прежде чем ко мне снова возвращается способность мыслить ясно. До меня доходит, в каком положении я нахожусь, и освободиться самостоятельно я не могу.

— Джонатан?

Он приподнимается на локте, оказывается надо мной.

— Развяжи меня, — требую я, с напускной суровостью глядя на спутывающий мои запястья шарф, из-за которого я по-прежнему вынуждена лежать на кровати с вытянутыми вверх руками.

— Как пожелаете, мадам.

Он усмехается, тут же принимаясь развязывать узлы. Я вздыхаю про себя, потому что противостоять этой обаятельной юношеской улыбке совершенно невозможно. По крайней мере я не могу. Ни малейшего шанса.

— Ты часто такое проделываешь? — Оказавшись на свободе я, слегка морщась, потираю запястья. Они немного побаливают — я ведь дергалась в путах.

— Тебе не понравилось? — вопросом на вопрос отвечает он, и его улыбка теперь совершенно расслабленная, в ней видна уверенность победителя.

— Почему же, понравилось, — признаюсь я. — Просто это было… неожиданно.

«Но только не для него», — думаю я, наблюдая за тем, как он встает, направляется в маленькую ванную, откуда вскоре доносится шум воды. Должно быть, он делает это часто, раз хранит шелковый шарфик в ящике ночного столика. Не для меня же он его сюда привез. И это заставляет меня вспомнить его слова, сказанные раньше. Я не принадлежу тебе, Грейс, и не предполагаю, что ты будешь принадлежать мне. Только теперь до меня по-настоящему доходит, что это означает и скольким я рискую, ввязываясь в эту опасную игру, которую он предложил. Сумею ли я? С трудом проглотив слюну, я неуверенно улыбаюсь, когда возвращается Джонатан.

Он садится на постель, рассматривает меня с непонятным выражением лица. Нагота его, похоже, совершенно не смущает, потому что он кажется абсолютно расслабленным — в отличие от меня. Поэтому мне хотелось бы, чтобы он снова лег рядом со мной, обнял меня. Почему-то мне казалось, что это тоже часть секса, но, судя по всему, не для Джонатана.

К сожалению, мне совершенно не с чем сравнивать, но мне кажется очень необычным то, что он избегает нежности. Секс с ним невероятно хорош, он дикий, страстный, всепоглощающий. Дает полное удовлетворение. Но он не гладит меня потом и не целует, и мне не разрешается полежать в его объятиях. А когда я собралась исследовать его тело, он связал мне руки.

Мне вспоминаются и другие ситуации, во время которых я находилась близко к нему. Во время поездки из аэропорта или после посещения ресторана, когда я так напилась. Каждый раз, когда я прислонялась к нему, он напрягался. Вообще-то он лишь однажды прикоснулся ко мне с нежностью: когда массировал мне плечи в самый первый день в его кабинете. И похоже, он сделал это только потому, что я напомнила ему сестру.

— Сколько лет твоей сестре? — вдруг спрашиваю я.

Джонатан оборачивается ко мне.

— Двадцать четыре. — «Значит, на шесть лет младше его», — думаю я. И на два года старше меня.

— А что она делает в Риме?

Он снова отворачивается к окну, на его лице витает улыбка, и мне хочется, чтобы такая же появлялась тогда, когда он говорит обо мне.

— Сара изучала историю искусств и сейчас готовится к защите диссертации по каким-то древним шедеврам. Не спрашивай меня о подробностях — меня интересует только современное искусство. Но Сара может болтать часами, рассказывая об этих картинах. А в Риме их предостаточно.

— И сколько же она там пробыла?

— Три месяца, — отвечает он.

«Столько же я пробуду здесь», — думаю я, чувствуя болезненный укол, когда до меня доходит, что мое время в Лондоне не бесконечно.

— Слишком долго, — добавляет он, и в его голосе мне слышится вздох.

— Ты ее любишь, правда?

— Она моя сестра.

— Но твой отец — это твой отец, а его ты, похоже, не очень-то любишь.

Он пристально смотрит на меня, на его лице появляется мрачное выражение, как, похоже, и всегда, когда речь заходит о графе Локвуде.

— На то есть причины.

— А какие?

— Грейс, что это такое? Допрос?

— Мне просто интересно, почему у тебя с ним настолько плохие отношения, — настаиваю я. — Я хочу сказать, можно ведь предположить, что вы должны быть особенно близки, раз он остался один с тобой и Сарой.

С тех пор как я поняла, насколько Джонатан плохого мнения о собственном отце, я провела кучу времени в Интернете, исследуя историю его семьи. При этом я наткнулась на фотографии графа и его жены, очень красивой ирландки по имени Орла, от которой Джонатан унаследовал свои темные волосы и сияющие голубые глаза. Она погибла в результате несчастного случая в своем поместье более двадцати лет назад, и, поскольку Джонатан и его сестра были тогда еще очень малы, а граф так и не женился снова, можно было предположить, что семья очень сплотится. Однако, похоже, этого не произошло.

Джонатан рассмеялся, но смех его прозвучал резко.

— Один — это точно, — произносит он.

— Что ты имеешь в виду?

Он хватает меня, переворачивает так, что я оказываюсь под ним.

— Давай поговорим о чем-нибудь другом. — Выражение его лица становится по-настоящему мрачным.

«Ух ты!» — думаю я, закусив губу и чувствуя ногой его эрекцию. Он уже снова может?

— Можно мне пойти с тобой на встречу с сестрой?

Джонатан морщит лоб.

— Зачем?

— Мне хотелось бы с ней познакомиться. Если можно.

Похоже, ему пришлось долго размышлять над тем, стоит ли позволить мне это, но наконец он кивает.

— Да. Думаю, вы поладите, — произносит он и улыбается почти так, как мне хотелось. — Сара такая же… решительная, как ты.

Я? Решительная? С чего он взял? Я подобна воску в его руках, он может делать со мной все, что хочет. И у него, очевидно, уже есть планы, потому что он начинает меня целовать.

— Но теперь мы попробуем у окна, — шепчет он у самых моих губ, и по моему телу бегут мурашки.

Внезапно раздается громкий стук в дверь, мы оба вздрагиваем.

— Джонатан! — За дверью раздается голос Александра, и я осознаю, что мы все еще находимся в офисе. Я хочу сесть, но Джонатан крепко держит меня, прижимает к постели.

— Что? — недовольно кричит он.

— Я должен поговорить с тобой. Это срочно.

— Не можешь подождать?

— Нет, не могу, — настаивает его компаньон, приглушенный голос которого доносится из-за двери. Джонатан отпускает меня, встает, хватает штаны.

— Минутку, — кричит он, и в его голосе отчетливо слышится раздражение. — Он мне за это заплатит, — негромко добавляет он, затем бросает взгляд на меня. — Одевайся.

Мог бы и не говорить, потому что я давно уже вскочила, бросилась в маленькую ванную, в рекордные сроки привела в порядок растрепанные волосы, слегка облилась водой. Но смысла нет: со своими опухшими губами, покрасневшими щеками и блестящими глазами я выгляжу как женщина, у которой только что был безумный, невероятно классный секс. Я с ужасом думаю о том, что Александр тут же поймет, что мы делали с Джонатаном. Но он, наверное, и так все понял, потому что сейчас середина дня, и мы вместе не в кабинете, а в спальне. Краска на моих щеках становится еще гуще, а я снова бросаюсь в спальню, быстро надеваю свои вещи и туфли. Джонатан уже готов, он стоит у двери и открывает ее, как только видит, что я полностью одета. И я вслед за ним снова вхожу в просторный кабинет.

Александр стоит, опираясь на спинку дивана, у самой двери, и с ухмылкой глядит на нас.

— Кэтрин не осмелилась помешать тебе. Очевидно, у нее возникло ощущение, что, если она войдет в кабинет, это может стоить ей работы. Поэтому мне пришлось сделать это самому, когда надоело ждать, что ты наконец-то выйдешь сам, — произносит он, с любопытством разглядывая меня, отчего я начинаю чувствовать себя ужасно. Если бы я и без того не была красной как помидор, наверняка все стало бы еще хуже.

— И что такого важного случилось? — раздраженно интересуется Джонатан.

— Сара звонила. — Улыбка Александра становится мягче. — Они с твоим отцом были уже на пути в город. И она спрашивала, сможет ли встретиться с нами за обедом в час.

Джонатан хотел что-то ответить, но в этот момент подал сигнал его мобильник, лежащий на письменном столе. Он подходит, а я остаюсь на месте, ежиться под взглядами Александра. Он молчит, но почему-то мне кажется, что скоро он начнет интересоваться, почему Джонатан не хотел, чтобы его беспокоили, находясь при этом в спальне.

— Что? — Взволнованный голос Джонатана отвлекает меня от размышлений. — Когда? Где? — Он слушает звонящего, лицо его внезапно каменеет. — Как она?

Снова напряженно прислушивается и кладет трубку, бросив короткое «Мы уже едем», смотрит на нас.

— Что случилось? — взволнованно спрашивает Александр.

Губы Джонатана сжаты, на лице — пугающая бледность.

— Это был мой отец. Произошел несчастный случай, — отвечает он. — Нам нужно срочно ехать в больницу.

 

19

Александр тоже перестал улыбаться, побледнел.

— Что с Сарой? Она ранена?

Джонатан кивает, набирает номер в мобильнике.

— Ее как раз оперируют, — заявляет он и подносит телефон к уху.

— Тяжелая операция? — сразу же интересуется Александр.

— Он не сказал, — отвечает Джонатан, и я вижу, как напряжены мышцы его лица.

Александр настолько шокирован, что некоторое время смотрит прямо перед собой.

— А как это случилось? — спрашивает он вдруг.

— Шофер потерял контроль над автомобилем. На обратном пути из аэропорта его подрезала обгонявшая их машина, он въехал в ограждение. Сара и Хастингс получили травмы. Ее… — Джонатан поднимает руку, начинает говорить в телефон. — Стивен, мне немедленно нужен лимузин. Да, сейчас, — подтверждает он, намереваясь тут же закончить разговор. Но, очевидно, Стивену есть что сказать ему, поскольку он замирает, снова прижимает телефон к уху, прислушивается. Напряженно морщит лоб, вдруг смотрит на меня, затем быстро благодарит и повторяет, что Стивену нужно срочно приехать, а затем кладет трубку. — Их обоих отвезли в больницу имени короля Эдуарда VII, — заканчивает он фразу, начатую до разговора по телефону.

— А твой отец? — спрашиваю я. — Он тоже ранен?

Джонатан останавливается, смотрит на меня.

— С ним все в порядке, по крайней мере он смог позвонить мне, — отвечает он, и в его голосе отчетливо слышится гнев. — Значит, скорее всего, он не ранен. — Кажется, будто он готов упрекнуть в этом своего отца.

— Хантер, это не его вина. — Александр смотрит на Джонатана странным пристальным взглядом. — Он ничего не мог сделать.

Джонатан только фыркает, широким шагом направляется к двери. Александр идет за ним, я тоже рефлекторно хватаю сумочку, все еще стоящую на диване, и собираюсь догнать мужчин. Однако вдруг замираю в нерешительности. Джонатан сказал, что я могу пойти с ним к Саре, и я хочу быть с ним, именно сейчас — но произошла непредвиденная, нестандартная ситуация, и я боюсь помешать или оказаться лишней.

Джонатан замечает, что я остановилась, и оборачивается. Кажется, он на миг задумывается, затем требовательно протягивает руку, машет мне.

— Идем. Быстро.

Он дожидается, пока я догоню их, подталкивает меня к двери.

Кэтрин Шепард, сидящая на своем месте, смотрит на меня со странной смесью враждебности и любопытства, и ее взгляд напоминает мне о случившемся в кабинете. Мне тяжело переварить перемену чувств, от горячего секса с Джонатаном до несчастья с его сестрой, и я вдруг спрашиваю себя, догадывается ли она на самом деле, что происходит между мной и Джонатаном и насколько все плохо. Но у меня совершенно нет времени думать об этом, поскольку Джонатан торопит. По крайней мере ясно одно: он действительно хочет, чтобы я пошла с ним.

В лифте я вижу по лицам обоих, насколько они нервничают.

— Твой отец ничего не говорил по поводу ранения твоей сестры? — спрашиваю я.

Джонатан делает глубокий вздох, как будто ему требуется время, чтобы собраться с мыслями для ответа.

— Он сказал, ей придавило ногу, у нее было сильное кровотечение. Но она была в сознании.

— Похоже, угрозы для жизни нет, — говорю я, пытаясь успокоить его, но вижу по его лицу, что у меня получилось плохо.

— У больницы имени короля Эдуарда VII отличная репутация, — произносит Александр, кажущийся таким же напряженным, как и Джонатан, но, в отличие от своего компаньона, он предпочитает снимать стресс разговорами.

Он объясняет мне, что это частная клиника в Мэрилебоне, одна из лучших в Лондоне, где уже лечился принц Филипп.

— Они сделают для Сары все, что возможно, — говорит он, и это звучит как заклинание.

Как только открываются двери лифта, мужчины бросаются в фойе, и я с трудом поспеваю за ними. На улице нас ждет лимузин, и вскоре мы уже мчимся по городу. Джонатан пытается еще раз дозвониться до отца, но попадает только на голосовую почту, что, очевидно, раздражает его еще сильнее. Затем он пытается позвонить в клинику, после долгих переговоров с регистратором узнает только то, что Сара Хантингтон была принята и сейчас находится на лечении, больше ничего.

— Проклятье! — Положив трубку, Джонатан ругается вслух, и это яснее всего остального свидетельствует о том, насколько он взволнован.

— Все наверняка не так плохо, — говорю я, но, встретившись взглядом с Джонатаном, понимаю, что для него все плохо. Очень плохо. В его глазах я впервые вижу неприкрытый страх.

При виде этого у меня сжимается сердце, мне так хочется прикоснуться к нему, утешить, но я не осмеливаюсь, потому что напротив нас сидит Александр. Хоть он и погружен в мысли, часто смотрит в окно, но время от времени поглядывает на меня и Джонатана с задумчивым выражением лица.

Кроме того, я не уверена, нужно ли Джонатану вообще мое утешение, потому что он кажется очень отстраненным, смотрит прямо перед собой.

Мы молчим до самой клиники, расположенной на Бомонт-стрит, большого многоэтажного здания с белым цоколем и множеством окон в красной кирпичной стене, идеально вписывающейся в улицу. Оно даже немного напоминает отель с мачтой для флага над обсаженным буками входом.

Войдя внутрь, я чувствую себя не совсем так, как обычно при посещении больниц, поскольку все здесь вызывает ассоциации с аристократическим загородным поместьем. За стойкой регистратора в стене виден большой старый камин, которым, однако, больше не пользуются, а пестрые витражи над ним тут же напоминают мне внутреннее убранство церкви. Нас проводят не в холодный покой ожидания, а в «библиотеку», довольно солидно обставленную комнату с уютными красными диванами и шкафами из полированного дерева. Нам не приходится долго ждать, почти сразу появляется врач с каштановыми волосами, уже пронизанными несколькими седыми прядями. На табличке с именем, висящей на ее халате, написано «доктор Мэри Джонкас»; на мой взгляд, ей около пятидесяти пяти лет.

— Как моя сестра? — без экивоков спрашивает Джонатан, едва доктор успевает поздороваться с нами.

— У нее перелом ноги и несколько ушибов, кроме того, из-за пореза она потеряла много крови, — сообщает врач. — Однако нам удалось быстро стабилизировать ее, к счастью, потребовалась лишь небольшая операция, чтобы выправить ногу. Сейчас она находится под наблюдением в отделении интенсивной терапии.

— В интенсивной терапии? — Джонатан тут же бледнеет снова.

— Да, но это просто для профилактики. С учетом обстоятельств, она чувствует себя довольно хорошо.

Джонатан проводит рукой по волосам, шумно выдыхает. Судя по виду Александра, у него тоже камень с души свалился, и на миг я завидую неизвестной мне Саре Хантингтон из-за того, что о ней беспокоятся два таких потрясающих человека.

— А что с Хастингсом? Я имею в виду, с мистером Хастингсом? Шофером моего отца? — интересуется Джонатан.

— У него ушиб плеча из-за рывка ремня безопасности и подозрение на сотрясение мозга. Ему тоже нужно остаться на ночь для наблюдения, но в целом у него все в порядке.

— А лорд Локвуд?

Доктор Джонкас слегка теряется, потому что вопрос задает не Джонатан, а Александр, но отвечает так же профессионально и спокойно, как прежде.

— Он пережил легкий шок, в остальном повреждений нет, — говорит она. — Он в отделении интенсивной терапии с леди Сарой. Я пошлю за сестрой, чтобы она отвела вас наверх, к ней.

— Да, спасибо, — произносит Александр, и врач, попрощавшись, удаляется.

Джонатан нетерпеливо смотрит ей вслед.

— Почему мы не можем пойти к ней сразу?

— Терпение, Хантер, на то наверняка есть причины, — успокаивает его Александр.

— Мистер Хантингтон? — В дверном проеме внезапно возникает светловолосый Стивен. В руке он держит свернутый в трубочку журнал.

Похоже, Джонатан понимает, чего от него хочет Стивен.

— Прошу прощения, я на минутку, — говорит он, обращаясь к нам, и вместе со Стивеном направляется в коридор рядом с регистратором. Мы с Александром остаемся одни в изысканной комнате ожидания.

Поскольку я стою у самой двери, мне видно, как Стивен показывает своему начальнику журнал, но я не вижу, что это за журнал, так как Джонатан стоит спиной ко мне. Они разговаривают, я вижу, как кивает шофер. Внезапно я чувствую руку на своем плече и испуганно вздрагиваю.

Александр стоит рядом и глядит на меня с легкой улыбкой на лице. Я тут же понимаю, что сейчас речь пойдет о том, о чем я предпочла бы с ним не говорить.

— Я знаю, что меня, в общем-то, это не касается, Грейс, но что это за эксперимент, который Джонатан проводит с вами?

Я краснею.

— Не знаю, что вы имеете в виду. — Я пытаюсь увильнуть от ответа.

— А мне думается, что знаете. И прежде чем вы обидитесь, скажу: я был бы рад, если бы это оказалось тем, чем кажется.

— И чем же это кажется? — спрашиваю я, терзаемая любопытством и смущением.

— Тем, что в жизни моего друга наконец-то появилась женщина. — Он смотрит в коридор, где Джонатан все еще беседует с шофером с несколько скептическим выражением лица. — Хотя верится в это с трудом.

Услышав это, я вздыхаю.

— И теперь, я полагаю, вы намерены меня предостеречь?

Александр в недоумении глядит на меня, затем улыбается.

— Нет, вообще-то даже не собирался. — Лицо его снова становится серьезным. — Но предостережение, думаю, все же лишним не будет. Джонатан непрост, Грейс. И никогда таким не был. К нему очень сложно подобраться, и, хотя я знаю его уже очень долго, существуют вещи, о которых он не говорит даже со мной. — Он задумчиво трет лоб. — И женщина рядом с ним — такого, можно сказать, не было никогда.

Я озадаченно смотрю на него.

— Но я ведь не первая женщина, которая с ним… — Я не в силах закончить фразу, и краска на моих щеках становится гуще. — Или…

Александр смеется, по-видимому, его все это забавляет.

— Нет. Боюсь, такихженщин в его жизни много, Грейс. Но не было ни одной, с которой он проводил бы дни. Которую он брал бы с собой везде, даже сюда.

Мое сердце начинает биться быстрее.

— И что это значит? — с надеждой спрашиваю я, но Александр не успевает мне ответить, поскольку в этот миг в комнату возвращается Джонатан.

Он переводит взгляд с меня на своего компаньона, хмурит лоб.

— И чего же хотел Стивен? — интересуется Александр.

— Спрашивал насчет Сары. И нам нужно было… еще кое-что обсудить.

Я уже успела узнать Джонатана достаточно хорошо, чтобы заметить: об этом он говорить не хочет. И он не ответит, даже если кто-то из нас станет его расспрашивать. Кроме того, в этот момент пришла сестра, чтобы отвести нас наверх, в отделение интенсивной терапии.

Во всех коридорах, по которым мы идем, спокойно и тихо, обстановка кажется весьма торжественной, совсем не такой, как в знакомых мне американских общественных больницах. На входе в отделение сестра раздает нам всем зеленые халаты с длинными рукавами и завязками на спине, похожие на смирительные рубашки, которые нам приходится надеть, чтобы иметь право войти в эту палату. Джонатан и Александр сразу надевают их и, спросив у медсестры, где лежит Сара, торопливо бросаются к комнате, на которую та указывает. Но я медлю.

— Я лучше здесь подожду, — объясняю я приветливой женщине, на табличке у которой написано «Кэрол Морган». — А то у мисс Хантингтон окажется слишком много посетителей.

Это объяснение я придумала минуту назад, потому что мне вдруг стало не по себе при мысли о том, что придется предстать перед сестрой Джонатана — и его отцом. В конце концов, они оба со мной не знакомы, будут спрашивать себя, что я здесь делаю. А я и сама не знаю ответа на этот вопрос.

Сестра забирает у меня халат, но, вместо того чтобы унести его, требовательно протягивает его мне, помогая надеть, затягивая сзади завязки.

— Можете спокойно идти, никаких проблем, — заверяет она меня.

— Но я думала… Разве можно пускать сразу столько людей в интенсивную терапию? — удивленно спрашиваю я. Ведь и граф уже должен быть возле Сары, а значит, вместе со мной рядом с ней находилось бы целых четыре посетителя.

Сестра улыбается.

— Все зависит от ситуации. Если пациенты находятся в критическом состоянии, то нет. Но у леди Сары другая ситуация. — Она наклоняется ко мне, видя, что я продолжаю смотреть на нее скептически. — Кроме того, регулярные пожертвования лорда Локвуда способствовали недавнему расширению больницы. Поэтому несколько посетителей одновременно больше не представляют проблемы, — добавляет она с многозначительным видом, и я понимаю.

В принципе, так обычно не поступают. Но для графа и его семьи они делают исключение, поскольку он оказывает клинике финансовую поддержку. Значит, он тоже всегда получает то, чего хочет, и ему даже не приходится просить — как и его сыну.

— Леди Сара лежит там, впереди, — поясняет сестра Кэрол и указывает на комнату, в которой уже скрылись Джонатан и Александр. Я медлю, но затем мое любопытство побеждает робость, я открываю дверь и осторожно вхожу.

Это современно обставленная, очевидно, действительно недавно отремонтированная комната, небольшая, но и не узкая. Джонатан сидит на широкой и высокой кровати, единственной в комнате, и держит за руку молодую девушку, лежащую на ней. На ее руках и груди закреплены трубочки и измерительные зонды, ведущие к стене с мониторами за кроватью, издающей пугающие сигналы.

Сара Хантингтон — несомненно, сестра Джонатана. Она мельче, чем он, и намного ниже, но тоже очень красива. Ее глаза сверкают такой же синевой, как и его собственные, ее короткие темные волосы имеют похожий оттенок. Они обрамляют ее бледное лицо, глубоко утонувшее в подушке, на нем отпечатались боль и тяготы пережитой аварии. Но, несмотря на это, она улыбается Джонатану и Александру, стоящему у кровати с другой стороны. Однако, кроме этих троих, в комнате нет никого, отца Джонатана не видно нигде.

— Тебе больно? — Джонатан сидит спиной ко мне, поэтому я не вижу его лица, но слышу, насколько мягко звучит его голос. Он все время поглаживает руку сестры большим пальцем.

Сара качает головой.

— Нет. Просто чувствую себя несколько… скованно, — отвечает она, указывая на гипсовую повязку на своей левой ноге. — Боюсь, быстро мне от нее не избавиться. Врач считает, что пройдет несколько недель, прежде чем я отсюда выйду.

— Мы позаботимся о том, чтобы тебе не было скучно, — заверяет ее Александр, и Сара улыбается ему. Затем ее взгляд падает на меня.

— Привет, — удивленно произносит она, но в голосе ее нет неприязни, и я смущенно отвечаю на ее приветствие. Я понятия не имею, что говорить или как представиться. Но Джонатан, обернувшись ко мне, берет инициативу в свои руки.

— Сара, это Грейс, — объявляет он. — Она… работает на меня.

Я замечаю его напряжение, чувствую, как во мне нарастает разочарование. А чего я ожидала? Что он представит меня в качестве своей новой девушки? Он ведь говорил, что о подобных отношениях не может быть и речи. Тем не менее к горлу у меня подступает комок, когда я вхожу в комнату и закрываю за собой дверь. Смущенно подхожу ближе к кровати, останавливаюсь в ногах.

В глазах Сары, так похожих на глаза Джонатана, вспыхивает искорка веселья, когда она переводит взгляд с Джонатана на меня и обратно.

— Очень приятно, Грейс, — отвечает она, и, пожимая плечами, указывает на свою загипсованную ногу. — Жаль только, что мы знакомимся в подобных обстоятельствах.

Ее слова звучат так, как будто она знает, кто я, но ведь этого не может быть. Или Джонатан рассказывал ей обо мне? Но затем Сара и Александр переглядываются, и я понимаю, благодаря кому информация о моем появлении в мире «Хантингтон венчурс» дошла до нее.

Хоть эти двое, очевидно, и не вместе, но совершенно ясно, что они очень близки. Мне вспоминаются насмешливые замечания Джонатана, которые он отпускает всегда, когда Александр заговаривает о Саре. Очевидно, он исходит из того, что сестру совершенно не интересует его компаньон, но мне кажется, что он ошибается.

— Как это могло случиться? — спрашивает Джонатан, которого, похоже, все еще занимает тот факт, что его сестра получила травму и лежит в отделении интенсивной терапии. Видно, что он подавлен, как будто уверен, что должен был этому помешать. — Нужно было мне ехать тебя встречать, как было запланировано изначально.

Сара кладет ладонь на его руку, сжимает ее, пристально смотрит ему в глаза.

— Никто ведь не мог предположить, Джон. У Хастингса действительно не было ни малейшего шанса. Подрезавший нас автомобиль выскочил словно из ниоткуда. Хастингс здорово среагировал, иначе случилось бы кое-что посерьезнее. Надеюсь, с ним все в порядке. Папа как раз пошел к нему.

Джонатан качает головой.

— Почему ты попросила отца встретить тебя? Я мог бы отменить встречи. Я мог бы…

— Он предложил сам, и мне показалось, что для него это очень важно, — перебивает она. — Ты ведь знаешь, как плохо он себя чувствует в это время года.

Джонатан, который, очевидно, считает иначе, презрительно фыркает.

— Он все еще очень тоскует по маме, Джон. Даже спустя столько лет.

— Нет, не тоскует, — резко обрывает ее Джонатан. — Он не страдает, Сара. Этим занимаются другие. — Он кивает, указывая на гипс. — Почему не он лежит здесь, почему больно не ему? Он заслужил это. — Его последние слова очень похожи на плевок.

— Прекрати. — Лицо Сары становится серьезным, она перестает улыбаться. — Это совершенно несправедливо. Он не виноват в аварии, и ты хорошо это знаешь.

Джонатан снова качает головой, но не соглашается, что, похоже, приводит Сару в еще большее волнение.

— И почему ты так упрям, когда речь заходит о нем? — с упреком в голосе произносит она, отнимая у Джонатана руку. — Как бы мне хотелось, чтобы вы…

В этот момент дверь открывается и в комнату входит мужчина. Увидев здесь так много людей, он резко останавливается.

Он довольно пожилой, на вид ему около шестидесяти, он высок и для своего возраста держится необычайно хорошо. Из-под зеленого халата, который пришлось надеть и ему, виднеются только коричневые брюки и туфли, но брюки совершенно однозначно сшиты из отличной ткани, кожа туфель отполирована. В остальном он тоже имеет ухоженный вид. Его волосы с седыми прядями, раньше, видимо, бывшие очень светлыми, строго зачесаны, он гладко выбрит. И только его лицо, похоже, не вписывается в общую картину. Оно испещрено поразительным количеством морщин, из-за чего он выглядит старше, а губы, напоминающие губы Джонатана, горестно искривлены.

— Папа! — произносит Сара, но я и так поняла, что в комнату вошел Артур Роберт Чарльз Хьюго, граф Локвуд. Его фотографию я видела в Интернете, хотя в жизни — как и его сын — он производит большее впечатление.

Он кивает Джонатану и Александру, затем его взгляд надолго задерживается на мне, его серые глаза строго изучают меня, и мне становится неприятно. Из-за его присутствия атмосфера в комнате мгновенно меняется, становится прохладнее, напряженнее.

— Как там Хастингс? — интересуется Сара, которая, похоже, тоже почувствовала это, но решила не обращать внимания.

— Вроде неплохо, — коротко отвечает граф. У него приятный голос, но выражение его глаз не дает успокоиться, когда он снова останавливает взгляд на мне. — Позвольте поинтересоваться, кто вы такая?

Он произносит это настолько строго, что я автоматически судорожно сглатываю и вытягиваюсь по струнке.

— Я Грейс Лоусон, — представляюсь я, едва удержавшись, чтобы не добавить «милорд». У меня такое чувство, что Джонатану это не понравилось бы.

Джонатан поднимается.

— Она работает на меня, — добавляет он.

Очевидно, граф не считает нужным ответить на любезность и сообщить мне, кто он такой, и Джонатан тоже мне его не представляет. Вероятно, оба исходят из того, что я знаю, кто стоит передо мной. Или они просто забыли. Приглядевшись к Джонатану, я склоняюсь к последнему, потому что мышцы его шеи напряжены, он смотрит на своего отца так, словно в любой момент готов к нападению.

— Ага. — Граф снова глядит на меня, затем оборачивается к сыну. — Можно с тобой поговорить?

Это не вопрос, он произносит это приказным тоном, знакомым мне по общению с Джонатаном. Но, похоже, то, что им командуют, ему так же неприятно, как и мне, потому что он отвечает на взгляд своего отца холодным сверканием голубых глаз.

— Я пришел повидаться с Сарой. Можем поговорить здесь, если это так необходимо.

— Как пожелаешь, — рычит в ответ его отец, очевидно, взбешенный поведением сына. — Вчера у меня был Ричард и рассказал мне, что ужинал с тобой. Ты был в сопровождении молодой дамы, бывшей весьма навеселе и, очевидно, сильно к тебе привязанной.

Граф смотрит на меня так, что я забываю, как нужно дышать.

— И что? — невозмутимо интересуется Джонатан.

— Я ушам своим не поверил. Но затем я увидел сегодня в аэропорту твою фотографию в отвратительном бульварном журнале: рука об руку с молодой женщиной, подходящей под описание Ричарда. А теперь ты приводишь именно эту женщину к своей заболевшей сестре.

Я чувствую, как кровь, только что прилившая к моим щекам, внезапно отхлынула от лица. Что он имеет в виду, говоря о фото? У кого-то есть наша фотография?

Граф, не отрываясь, смотрит на Джонатана.

— Может быть, ты хочешь мне это объяснить?

 

20

Какой-то бесконечный миг мужчины смотрят друг на друга.

— Нет, я ничего не хочу тебе объяснять, — произносит затем Джонатан. Выражение его лица мрачное, в голосе опасное спокойствие. — Тебя это не касается.

— Что за фотография? — интересуется Сара, но отец и брат не обращают на нее внимания, они полностью сосредоточены друг на друге.

— Если в твоей жизни вдруг появляется женщина, меня это очень даже касается. Ричард сказал, ты вел себя с мисс Лоусон как добрый знакомый.

Джонатан на секунду оборачивается ко мне, затем снова глядит на отца, и в тот краткий миг, когда наши взгляды встречаются, меня бросает в пот, потому что я не знаю, кому адресован гнев в его глазах: мне или отцу.

То, что речь зашла обо мне, вдруг становится для меня невыносимым. Мне хочется защититься, но в голову не приходит ничего, что я могла бы сказать. Меня снова начинает мучить совесть из-за дурацкого поведения в ресторане. Неужели действительно существует фотография, появившаяся в какой-то газете? Если это так, я даже думать не хочу о том, какие последствия это может иметь для меня.

— Я не обязан отчитываться ни перед тобой, ни перед Ричардом, — заявляет Джонатан.

— О нет, обязан, — тут же возражает ему отец. — Ты мой наследник, Джонатан, следующий граф Локвуд. Ты знаешь, какое значение имеет женитьба.

— Да, знаю, поверь мне. — Джонатан подходит еще ближе к отцу. — Но мне все равно, вымрет род Локвудов или нет. Мне все равно, пусть ты будешь его последним истинным представителем. Это было бы очень кстати.

Губы графа белеют.

— Джонатан! — пытается остановить его Александр, который стоит теперь у самой постели Сары, словно защищая ее. Но Джонатан и его отец не обращают на него внимания, они заняты друг другом.

— Настанет день, когда ты поймешь, что в жизни есть обязательства, которые нужно выполнять, сын мой, — произносит граф, и в его голосе сквозит усталость. — У нас не всегда есть выбор.

— Да, я знаю, — соглашается с ним Джонатан. Ярость искажает черты его лица. — Например, у матери его не было.

При словах Джонатана граф вздрагивает, видно, что они задели его. Его лицо становится жестким.

— Я должен был знать, что с тобой не о чем говорить.

— Тогда тебе не стоило поднимать эту тему, — набрасывается на него Джонатан. — Я сам решаю, какие обязательства выполнять, отец. — Последнее слово он произносит с отчетливым пренебрежением.

— А что тогда здесь делает мисс Лоусон? — спрашивает граф и указывает на меня. — Зачем ты привел с собой эту девушку, если она не имеет для тебя значения? Я ведь могу задуматься, раз ты…

— Прекратите! — кричит Сара. — Неужели вы, встретившись, не можете не ссориться? — Она побледнела еще сильнее, чем прежде, с несчастным видом переводит взгляд с отца на брата и обратно. Одна из цифр на мониторе над ее головой начинает мигать.

— Да, черт возьми, — яростно соглашается с ней Александр. — Неужели вы не видите, что беспокоите ее?

Оба испуганно оборачиваются к Саре. Джонатан выглядит виноватым, как будто он на миг забыл, что находится в палате своей сестры, граф же, напротив, все еще кажется взволнованным, и ему с трудом удается взять себя в руки.

В палату с серьезным выражением лица входит сестра Кэрол, решительно оттесняет мужчин от кровати, проверяет измерительные зонды и цифры на мониторах.

— Сейчас пациентке нужен покой. Возможно, вам лучше уйти, — приветливо, но решительно произносит она и тут же добавляет: — Вы можете прийти, когда леди Сару переведут в обычную палату. — Тот факт, что любых других посетителей сестра уже давно вышвырнула бы прочь, свидетельствует о том, что Саре, по всей видимости, действительно нехорошо. Но, когда мы собираемся уходить, Сара начинает протестовать.

— Нет, пусть останутся, — просит она сестру Кэрол, однако та непреклонна.

— Сейчас вам нужно поспать, леди Сара. Потеря крови ослабила вас, — говорит она, и Джонатан соглашается с ней.

— Отдохни, Сара. Мы придем позже.

По его лицу видно, сколь мало его прельщает перспектива снова встретиться с отцом, но ради сестры он улыбается.

Все вчетвером мы направляемся к двери, но Сара снова окликает нас, останавливает.

— Пусть хотя бы Александр останется. — Она смотрит на него. — Можно?

Джонатан и его друг переглянулись, очевидно, оба удивленные этим желанием. Но Александр тут же кивает.

— Конечно. Если ты этого хочешь.

Лицо Сары озаряет ослепительная улыбка, и он возвращается к постели, садится на то место, где раньше сидел Джонатан, а мы тем временем покидаем палату. Выходя, я оглядываюсь и вижу, как Александр берет Сару за руку, а та закрывает глаза. Затем дверь за мной захлопывается, и я вместе с Джонатаном и графом оказываюсь в коридоре.

Сестра Кэрол помогает нам выбраться из зеленых халатов, забирает их, а мы в молчании выходим из отделения интенсивной терапии и направляемся к выходу из больницы.

Джонатан и его отец, похоже, решили не продолжать разговор, по крайней мере, пока мы еще находимся в помещении больницы. А вот мне с трудом удается сдерживать любопытство.

Дойдя до приемного покоя, граф останавливается и заговаривает с регистратором, а я, воспользовавшись возможностью, увожу Джонатана дальше, на улицу, на тротуар.

— Что за фотография? — требовательно спрашиваю я. — О чем говорил твой отец?

Уголки губ Джонатана слегка опускаются вниз, что довольно отчетливо показывает его недовольство сложившейся ситуацией.

— Должно быть, папарацци сфотографировал нас, когда в пятницу вечером мы выходили из ресторана. Фотография появилась сегодня на титульной странице «Хэллоу!» с соответствующим комментарием, вроде того, что, похоже, я обрел новую любовь и тому подобное. Как обычно. — Он вздыхает. — Думаю, «ОК!» завтра тоже напечатает ее, да и по Интернету она уже наверняка ходит вовсю.

Мне становится совсем дурно.

— Что? Но это же… И давно ты об этом узнал?

Джонатан шумно выдыхает, проводит рукой по волосам.

— Стивен сказал мне, когда я звонил ему, чтобы потребовать лимузин. Очевидно, кто-то из сотрудников обнаружил фотографию и сообщил ему. Он купил мне один экземпляр, когда высадил нас здесь.

Значит, вот чего хотел шофер, вызывая Джонатана в холл: показать ему журнал.

— А почему ты не сказал мне сразу?

Джонатан пожимает плечами.

— Хотел подождать, пока мы останемся наедине.

Медленно, очень медленно мой мозг перерабатывает эту опасную информацию.

— Наша фотография на заглавной странице бульварного журнала? — Я в недоумении таращусь на него. Как он может оставаться таким спокойным? — И что теперь?

Он не успевает ответить: дверь клиники открывается, и на улицу выходит граф.

У меня появляется возможность внимательнее рассмотреть отца Джонатана. Он выглядит совсем по-английски в своих коричневых брюках и вязаной безрукавке с V-образным вырезом поверх клетчатой рубашки. Поверх этого он носит коричневый твидовый пиджак, и для солнечного майского дня — над Лондоном вот уже две недели крепко держится антициклон, обеспечивающий чудесную весеннюю погоду, — на мой взгляд, он одет слишком тепло.

Похоже, он тоже замечает это, потому что запускает палец в воротничок рубашки, слегка оттягивает его. Однако мне трудно понять, действительно ли ему жарко или же он просто неуютно чувствует себя под критическим взглядом своего сына. Граф откашливается.

— Я попросил, чтобы мне вызвали такси, — произносит он, и я замечаю, что для него пользоваться подобным транспортом — исключительно вынужденная мера.

Вот только что ему остается, когда автомобиль разбит, а шофер лежит в больнице с сотрясением мозга? Попросить Джонатана подвезти его ему, очевидно, в голову не приходит, и Джонатан тоже не предлагает ему этого, принимая слова отца как повод достать мобильник и вызвать к клинике Стивена с лимузином. Я снова спрашиваю себя, почему у них настолько враждебные отношения.

Когда Джонатан отходит на несколько шагов, чтобы поговорить по телефону, граф решает воспользоваться возможностью и обращается ко мне.

— Откуда вы, мисс Лоусон? — Теперь он уже не выглядит настолько враждебным, как наверху, в палате, мне даже кажется, что он рассматривает меня с интересом.

— Из Чикаго, — отвечаю я, стараясь быть начеку, и бросаю взгляд на Джонатана, который, продолжая разговаривать по телефону, внимательно смотрит на меня своими голубыми глазами. Мое сердце тут же начинает биться быстрее, в животе порхают бабочки.

Граф задумчиво кивает.

— Американка, — говорит он, обращаясь скорее к себе, и непонятно, нравится ему это или нет. — И вы работаете на моего сына?

— Я прохожу трехмесячную практику в «Хантингтон венчурс», — поясняю я.

Похоже, эта информация удивляет графа.

— Только три месяца? Не дольше? А чем вы вообще занимаетесь?

— Изучаю экономику. Но скоро уже закончу.

Джонатан завершает разговор и возвращается к нам. Становится между мной и графом, как будто желая оградить меня от своего отца, и это не укрывается от пожилого джентльмена. Однако это, к моему огромному удивлению, скорее радует, чем огорчает его.

— Студентка. Ага, — произносит он, переводя взгляд на сына. — А можно спросить, сколько вам лет?

Я судорожно сглатываю слюну.

— Двадцать два.

Постепенно вопросы начинают приводить меня в ужас. Если он задает их для того, чтобы проверить, гожусь ли я в жены его сыну, то, наверное, я только что провалила экзамен. Я и сама осознаю, насколько мало подхожу Джонатану. Во всех смыслах. Меня удивляет только то, что, похоже, это действительно ничуть не мешает графу, поскольку он рассматривает меня с тем же интересом, что и раньше. Может быть, он не желает этого видеть? Может быть, ему подходит любая женщина — пока Джонатан с ней?

Ему очень хочется спросить еще о чем-то, я вижу, но тут на улице появляется черный лимузин и останавливается напротив нас.

— Увидимся, отец, — коротко бросает Джонатан, открывая передо мной дверь.

— До встречи, — успеваю попрощаться я, прежде чем сесть в машину, граф тоже прощается со мной. Затем Джонатан садится рядом со мной и захлопывает за собой дверь.

Лимузин тут же трогается с места. Вскоре после этого темное стекло, отделяющее водителя от салона, с негромким жужжанием опускается, Стивен бросает взгляд через плечо.

— Куда, сэр? — интересуется он.

Джонатан отмахивается.

— Просто немного покатайте нас. Нам с Грейс нужно кое-что обсудить.

Высокий светловолосый мужчина кивает, снова закрывает окошко. Я еще раз оборачиваюсь назад, гляжу сквозь затемненное стекло. Граф стоит на краю тротуара, но теперь он кажется согбенным, как будто у него вдруг поникли плечи. «Он выглядит потерянным», — думаю я, но предпочитаю оставить свои мысли при себе, подозревая, что Джонатан не станет слушать подобные рассуждения.

— Вот. — Что-то падает мне на колени, я испуганно оборачиваюсь, беру лежащий передо мной журнал.

Проходит некоторое время, прежде чем мне удается сосредоточиться на титульной странице, а потом, рассмотрев фотографию, я с трудом перевожу дух. Она не огромна, поставлена в ряд с другими, поменьше, ближе к нижнему краю, однако по-прежнему кажется достаточно пугающей. Качество ужасное, снимок зернистый, значит, снимали с большого расстояния. Но на ней можно отчетливо рассмотреть Джонатана. И меня.

Мы стоим перед рестораном, где ужинали с тем кошмарным Ричардом, я крепко прижимаюсь к Джонатану, обхватив его руками и закрыв глаза. Его рука лежит на моем плече, голова наклонена. Мы производим довольно интимное впечатление, как любовная парочка, что и подтверждает заголовок рядом. Там написано: «Охотник влюблен?» — и, прочитав это, я чувствую, как мое сердце начинает биться быстрее, в животе разливается жар.

Я поспешно перелистываю журнал, пока не обнаруживаю соответствующую статью. Она оказалась недлинной, рядом снова размещена фотография с обложки и маленький портрет Джонатана. Текст гласит, что с ним видели неизвестную красотку, а фото свидетельствует о том, что его дни в качестве «самого желанного в Англии, и не только Англии, холостяка» сочтены. Ничего конкретного, только что-то о нежелании Джонатана фотографироваться, никаких имен.

Сначала я вздохнула с облегчением, но затем осознала, что пройдет совсем немного времени, прежде чем все наши знакомые поймут, что на фотографии — я. Ведь, несмотря на то что моего лица на фотографии почти не видно, меня выдают рыжие волосы. Кэтрин Шепард сразу поймет, как и многие другие в офисе. Равно как и… Энни.

Я закрываю рот ладонью, испуганно поднимаю голову и встречаюсь с пристальным взглядом Джонатана. Он изучает меня, следя за моей реакцией на фотографию.

Только теперь до меня доходит то, что он знал об этой статье еще до того, как мы выехали в больницу. «Должно быть, именно поэтому он и решил взять меня с собой, а вовсе не потому, что ему хотелось, чтобы я обязательно была рядом», — думаю я, чувствуя, как в груди поднимается разочарование.

— Что же нам теперь делать? — слабым голосом спрашиваю я.

Джонатан пожимает плечами.

— С фотографией мы ничего не можем поделать, — отвечает он. — Но это все очень сильно усложняет.

— Насколько?

— Ты представляешь себе, что будет дальше?

Его пристальные взгляды смущают меня.

— Нет, — упрямо заявляю я. Да и откуда мне знать? — Мне еще никогда не приходилось появляться на обложке журнала.

Джонатан не обращает внимания на мой раздраженный голос.

— Эти газетчики подобны навозным мухам, Грейс. Они летают вокруг тебя, нервируют, это можно выносить, только пока их не слишком много. Но стоит им почуять кровь, как они набрасываются целыми стаями, и от них не отделаться.

— И теперь ты опасаешься, что они сделают это?

Он качает головой, видно, что он несколько расстроен.

— Я не опасаюсь этого, я знаю. Это ведь происходит уже не впервые. Достаточно какой-нибудь модели взять меня под руку на каком-нибудь мероприятии, и газеты уже кричат, что я помолвлен. И это привело к тому, что я стараюсь держаться от женщин как можно дальше.

Я застонала про себя. А я-то, дура, обнимала его прямо посреди улицы, где нас мог видеть кто угодно. Отличная идея, Грейс! Здорово придумала, просто потрясающе!

— Но ведь я не модель, — отвечаю я, размышляя, неприятно ли ему то, что его «застукали» именно со мной. Я с ужасом вспоминаю двух эльфоподобных красавиц, который были на той фотографии, которую мы рассматривали вместе с Хоуп. По сравнению с ними я довольно невзрачная. Но, наверное, у этого есть свои плюсы. — Поэтому я не могу быть такой интересной.

Он смотрит на меня веселым, немного усталым взглядом.

— Напротив, — заявил он. — Именно в этом и проблема.

Ком в горле стал еще больше.

— Что?

— Ты даже очень интересна. Неизвестная молодая американка, которая к тому же работает на меня и с которой у меня действительно что-то есть. Разве ты не понимаешь: обычно у меня ничего не было с женщинами, интрижки с которыми мне приписывали. Но с тобой… — Он не договаривает. — Это же настоящая пожива для них. И, к сожалению, для моего отца. — Он поднял руки. — И я уже не знаю, что хуже.

Вот теперь я точно ничего не понимаю.

— Но ведь папарацци не знают, кто я такая.

Джонатан фыркнул.

— Они покане знают, Грейс. Но как ты думаешь, сколько времени пройдет, прежде чем кто-нибудь на фирме решит заговорить? Они выяснят твое имя быстрее, чем тебе того хочется. И тогда нам останется только надеяться, что их интерес отвлекут другие истории, потому что иначе тебя будет преследовать не один папарацци. Самое позднее завтра эта история обойдет всю фирму, можешь быть уверена.

Я чувствую, как мне снова становится дурно, я оборачиваюсь к окну. «Джонатан знает, о чем говорит», — подавленно думаю я. Значит, то, что он предрекает, весьма вероятно, несмотря на то, что я с трудом могу себе это представить.

По всему телу разливается чувство бессилия и обреченности. Вот что, наверное, имела в виду Энни, предостерегая меня относительно Джонатана.

И что мне теперь делать? Первая мысль — бежать. Я могу сесть в первый же самолет, летящий домой, залечь там на дно и надеяться, что британская пресса забудет обо мне. Однако тут же понимаю, что так не пойдет. Моя гордость этого не перенесет. Я ведь не просто так получила это место, я заслужила его. Если я сейчас уйду, это будет равносильно признанию своей вины, как будто я созналась бы в том, что сделала что-то плохое. А я ничего не делала. Ладно, я влюбилась в своего босса. Но разве можно меня в этом упрекать? На глазах выступают слезы отчаяния из-за того, что все вдруг стало таким сложным и начало пугать меня.

— Грейс?

Ладонь Джонатана ложится на мою, я оборачиваюсь к нему. Увидев, как я расстроена, он обнимает меня и прижимает к себе. Комок в горле стал уже настолько большим, что я едва могу проглотить слюну.

— Как жаль, что нельзя сделать так, чтобы этой фотографии не было, — бормочу я, уткнувшись носом ему в плечо.

Я ни в коем случае не хочу быть темой номер один для разговоров в офисе. Или чтобы по пути на работу меня преследовали папарацци. И при мысли о том, какое лицо будет у Энни — и Маркуса, — по спине пробегает дрожь. Как я могла во все это вляпаться?

— Мне бы тоже этого хотелось, — произносит он, и, чувствуя его губы на щеке, я с трудом перевожу дух. — Но я кое-что придумал.

Его близость утешает, как и его слова, и на миг я отдаюсь иллюзии, что все опять будет хорошо. Я хочу забыть, что ждет меня там, снаружи, потеряться в чувстве, которое снова захватывает, когда он начинает меня целовать.

Как только его губы касаются моих, внутри у меня происходит взрыв. Это так приятно, так знакомо, мое тело вспоминает, каково было отдаваться ему полностью, хочет еще больше страсти, которую он может мне дать. И внезапно все остальное перестает иметь значение. Меня так сильно охватывает волнение, что я дрожу, зарываюсь руками в его волосы, притягиваю его к себе, — я не хочу, чтобы меня что-либо от него отделяло.

Джонатан чувствует, что я реагирую, и углубляет поцелуй, что вызывает цепную реакцию, от которой у меня совершенно захватывает дух. Мы реагируем друг на друга, как нефть и огонь: чем больше я его пробую, чем больше касаюсь, тем сильнее во мне разгорается желание быть еще ближе к нему, и он, очевидно, чувствует то же самое. Его губы поглощают меня, его руки повсюду на моем теле. Как утопающий, я хватаюсь за него, страдая без его прикосновений.

Его руки проникают мне под платье, мнут мои ягодицы, поглаживают бедра. Я чувствую между ногами его эрекцию, придвигаюсь к нему, дразня его, пока он не отпускает мои губы и не издает страстный стон.

Он обхватывает мои груди, тяжело ложащиеся ему в руки, опускает голову, целует то, что видно в вырезе моего платья. Его крохотные щетинки дразнят мою чувствительную кожу, и я с нетерпением жду, когда он отодвинет ткань в сторону, вздыхаю, чувствуя это: он обеими руками вынимает мои груди из чашечек бюстгальтера, чтобы свободно гладить их.

— У тебя такая красивая грудь, — бормочет он, ложась лицом в ложбинку между двумя бледными холмами, а его пальцы тем временем дразнят заострившиеся соски. Почувствовав, что я вздрагиваю, он поднимает голову и улыбается. — И такая чувствительная, — добавляет он, прежде чем наклониться и позволить губам сомкнуться вокруг твердых сосков.

Он сосет их, и я чувствую настолько сильное желание внизу живота, что меня словно обжигает огнем. Я издаю громкий самозабвенный стон, запрокидываю голову, зарываюсь руками в его волосы, прижимаюсь к нему, хочу, чтобы это длилось вечно. И у него, по-видимому, такие же планы, поскольку он обводит соски языком, жадно посасывает их, и каждый раз меня словно ударяет молния между ног, желание растет.

Чувствуя, как его рука движется по внутренней стороне моего бедра наверх, я инстинктивно приподнимаю зад, чтобы он мог достичь того места, где собирается моя страсть. Не прекращая ласкать мою грудь, он просовывает пальцы мимо ткани моих трусиков, входя одновременно двумя в мою влажную щелку. Вздохнув, я опускаюсь на его руку, чувствую, как он движется во мне, и начинаю покачиваться у него на коленях, тереться об него.

Ощущение просто безумное, и, несмотря на то что Джонатан не прикасается к моей жемчужине, я чувствую, как во мне нарастает напряжение. То, что он беспрестанно ласкает мои соски, невероятно стимулирует меня, он делает это в том же самом медленном, тяжелом ритме, в котором движутся во мне его пальцы и под который я просто машинально подстраиваюсь.

Я держусь за его плечи, двигаясь на нем все быстрее и быстрее, чувствуя, как все сильнее становятся пронизывающие меня молнии, когда Джонатан еще больше увеличивает темп. Мои соски настолько раздражены, что становится больно, и я боюсь, что не выдержу; с трудом переводя дух, говорю ему об этом. Но Джонатан не реагирует, неумолимо гонит меня дальше, выше, даже начинает покусывать мои соски.

— Джонатан, — беспомощно стенаю я. Он поднимает голову и улыбается, и я тону в его прекрасных голубых глазах.

— Тебе ведь нравится, правда? — спрашивает он, продолжая вводить в меня пальцы, и я слышу в его голосе желание. — А мне нравится твой огонь, Грейс. — Он целует меня в шею, за ухом. — Гори для меня, сладкая.

Он снова опускает голову, снова начинает сосать мои чувствительные соски, одновременно прижимает большим пальцем мою жемчужину, массируя ее. Напряжение резко перерастает в мощный оргазм, охватывающий весь низ живота и совершенно ошеломляющий меня своей силой. Я дрожу, не в силах сдерживать себя, а мои внутренние мышцы сжимаются вокруг пальцев Джонатана, я жалко всхлипываю, пока на меня накатывают долгие горячие волны освобождения. В конце я настолько слабею, что падаю, прислоняясь лбом к его плечу.

Получив возможность дышать спокойно, я чувствую, как он вынимает из меня пальцы, инстинктивно тянусь к ремню на его брюках. Он не дал мне ни малейшего шанса отплатить ему, а мне так хочется. Но он удерживает мою руку.

— Нет, Грейс, — произносит он. — Потом.

Он снимает меня с колен, сажает рядом с собой. Все еще оглушенная, я наблюдаю за тем, как он вынимает белую бумажную салфетку из ящичка на двери, вытирает руку, проворно поправляет мой бюстгальтер и платье, возвращая все по местам.

— Почему мы не продолжаем? — озадаченно спрашиваю я.

Джонатан откидывается на сиденье.

— Потому что в этой чертовой машине у меня нет презервативов, — отвечает он. — Кроме того, думаю, нам не стоит выходить из машины в растрепанном состоянии, когда мы опасаемся поджидающих нас папарацци.

«Конечно», — смущенно думаю я, моргаю и тут же возвращаюсь в реальность.

Джонатан нажимает на кнопку переговорного устройства, соединяющего его с кабиной.

— Домой, Стивен, — коротко произносит он и тут же отпускает кнопку.

— Домой? — Мое сердце все еще бьется, но в мир моей мечты уже ворвалась реальность, грубо швырнув меня на пол.

Джонатан кивает.

— Будет лучше, если ты поедешь ко мне, пока мы не поймем, насколько далеко расползлась сплетня. Потом посмотрим.

Он кажется спокойным и сдержанным, совсем не таким, как недавно, в больничной палате, когда ссорился с отцом, или вот только что, когда так страстно целовал меня. Меня обдает волной холода, и я слегка отодвигаюсь от него.

— Что же мы можем сделать?

Джонатан пожимает плечами.

— Немногое. Ждать, пока все не закончится.

С трудом сглатываю слюну. Пока все не закончится. Вот именно. Потому что однажды это все закончится. Возможно, уже совсем скоро.

То, что мне так успешно удавалось отгонять от себя, накатывает на меня с новой силой, в душе зарождается страх, когда я осознаю, насколько бесперспективно на самом деле мое отношение к Джонатану.

Ничего не изменилось — хоть мне так хотелось в это поверить. Я не что иное, как интермеццо, которое закончится для него так же быстро, как и знакомство с этими моделями, с которыми он появлялся на приемах и вечеринках. Одна встреча из многих, которая останется без последствий для него — но не для меня.

Потому что женщин преследуют эти слухи, не его. Он может позволить себе одну-другую историю в прессе, потому что с него как с гуся вода. Он богат, независим, ему не нужны отношения, значит, его это в худшем случае будет слегка нервировать. А вот я рискую потерять все, не только свое сердце. Только теперь до меня доходит весь масштаб последствий этой газетной истории: мое место практикантки под угрозой, моя репутация в этой области — тоже. Что, если профессора в университете узнают об этой интрижке? Будут ли воспринимать меня всерьез? Хоть кто-то еще воспринимает меня всерьез — или на мне уже поставили клеймо подстилки?

И я даже не могу упрекать Джонатана, он ведь не скрывал, что меня ждет, если я свяжусь с ним. Но цена, которую мне теперь придется платить, вдруг кажется мне все же слишком высокой.

Исполнившись новой решимости, я качаю головой. Мне нужно время, чтобы подумать. И то, что мы сейчас делали, доказывает, что я на это неспособна, пока рядом находится Джонатан.

— Нет, — твердым голосом заявляю я. — Я хочу вернуться в свою квартиру, к ребятам.

Джонатан озадаченно глядит на меня.

— Не будь дурой, Грейс. Это плохая идея. Может быть, тебя там уже ждут фотографы. Я улажу это дело, и ты пока что останешься у меня.

«Ага, — думаю я. — Не мы уладим это дело, а он». Возможно, так, чтобы он вышел сухим из воды. В самом деле, кого интересует, что случится с этой практиканткой?

— А мне какая польза от того, что ты это уладишь? — Я чувствую, как во мне вздымается ярость. — Или все это в любом случае будет списано на мой счет?

Его взгляд становится жестче, какое-то мгновение он молча смотрит на меня. Похоже, мое выступление совершенно ему не понравилось.

— Я тебя не понимаю, Грейс. Чего ты от меня ждала, собственно?

«Ничего», — с грустью думаю я. Я ведь не имею права ничего ожидать. Ведь решение в стиле «принц из сказки» совершенно исключено.

— Мне тоже неприятна эта ситуация, — произносит он, заметив, что я не реагирую.

— Но не так, как мне. — На глаза наворачиваются слезы, которые мне с трудом удается сдержать.

Он не хочет или не может понять? Внезапно я начинаю казаться себе глупой и наивной. Ему всегда удается заставить меня почувствовать себя таким образом.

— Я жалею, что ты предложил мне работать на тебя, — произношу я и нажимаю на кнопку переговорного устройства. — Стивен, вы можете остановиться на минутку?

Лимузин тут же замедляет ход, мгновением позже останавливается у тротуара.

— Что ты творишь? — резко спрашивает Джонатан, когда я открываю дверь.

— Я выхожу здесь, — объявляю я.

— Грейс, да будь же разумной. Ты не сможешь убежать от этой ситуации.

— Я и не собираюсь. Но думаю, будет лучше, если нас для начала не будут видеть вместе. — Я набираю в легкие побольше воздуха. — Поэтому с завтрашнего дня я вернусь обратно в инвестиционный отдел.

— Это ничего не изменит, Грейс, — предупреждает меня Джонатан. — Слишком поздно.

Мы молча смотрим друг на друга. «Он прав», — думаю я. Уже давно слишком поздно. Мне нужно было нажать на стоп-кран гораздо раньше.

Прежде чем он успевает мне помешать, я выхожу из машины. Оглянувшись на автомобиль, по выражению лица Джонатана, по его узким губам я вижу, что он совершенно не согласен с моей реакцией.

— Ты можешь очень сильно пожалеть, если уйдешь сейчас, — произносит он этим своим опасно спокойным тоном, который приводит меня в еще бульшую ярость.

— Я уже жалею, — шиплю я в ответ и хлопаю дверью.

Мгновение спустя черный лимузин снова приходит в движение, а я остаюсь: дрожащая, расстроенная и гораздо более несчастная, чем смею себе признаться.

 

21

После комфортабельной безопасности лимузина, к которой я уже успела привыкнуть, город вокруг кажется чужим и ужасно душным. Но, возможно, все дело лишь в том, что я так сильно расстроена.

Я понятия не имею, где нахожусь, и проходит некоторое время, прежде чем мне удается сориентироваться. К счастью, лондонцы уже привыкли к тому, что с ними постоянно заговаривают заблудившиеся туристы, и помогают мне разобраться. Как выяснилось, я оказалась совсем рядом с набережной Виктории и мостом Блекфрайерс, неподалеку от Лондонской стены, где расположено здание компании «Хантингтон венчурс». Но для начала я решаю зайти в обнаруженное неподалеку кафе — филиал «Старбакса», такого знакомого и родного, где покупаю себе большой капуччино со льдом. Стаканчик приятно холодит руку, я с благодарностью прижимаю его к горящим щекам, размышляя, что делать дальше.

Смотрю на часы. На самом деле еще нет двух часов, но из-за насыщенности событиями мне кажется, что день длится уже гораздо дольше. Теоретически я должна вернуться обратно на фирму, а поскольку Джонатана там не будет — думаю, он поедет в больницу, к сестре, — я могу зайти прямо в инвестиционный отдел, как и обещала ему. Но почему-то я чувствую себя слишком разбитой, мне нужно время, чтобы собраться. Поэтому я принимаю решение ехать обратно домой.

Для начала приходится сориентироваться на станции метро, чтобы найти нужную ветку, но, к счастью, ехать недалеко. Уже через полчаса я открываю дверь нашей квартиры в Айлингтоне, предварительно успев целую вечность покопаться в собственной сумке в поисках ключа. Но — о чудо! — он был там.

Прежде чем войти, я несколько нервно оглядываюсь по сторонам, однако на улице все спокойно, никаких фотографов за углами домов, никто не осаждает входную дверь. «Вот настолько я им и интересна», — криво улыбнувшись, думаю я, но все равно испытываю облегчение.

Наверху, в квартире, тоже все спокойно, я одна. Йен в своей студии татуажа, а Энни, конечно же, все еще в офисе, вот только Маркус мог быть дома. Однако, очевидно, он тоже куда-то уехал, и это меня радует. Сейчас мне нужно немного спокойствия.

Первым делом я направляюсь в ванную. С удовольствием приняла бы душ, но душем в старой ванной толком не воспользуешься, вода едва капает, трудно отрегулировать температуру. Поэтому я набираю ванну, щедро наливаю в нее принадлежащую Энни пену в надежде, что она простит меня. Как бы там ни было, это крайний случай.

Вода просто потрясающая, так приятно опускаться в ароматную пену! Я чувствую, как расслабляются мышцы, на миг закрываю глаза, погружаюсь в воду, наслаждаюсь миром и спокойствием. К сожалению, это состояние длится недолго, поскольку стоит мне случайно коснуться рукой сосков, как я замечаю, что они все еще сохранили чувствительность после ласк Джонатана в машине. Я тут же вспоминаю, что мы сделали — что он со мной сделал, — и его образ воцаряется у меня в голове, прогоняя прочь все остальное.

Мои мысли блуждают по кругу, не находя выхода из на первый взгляд неразрешимой ситуации. Или все-таки разрешимой? Вот только решение мне не нравится. Потому что, если я хочу выбраться из этой истории с прессой целой и невредимой, сохранить свои шансы в этой отрасли, мне нужно держаться подальше от Джонатана, а я этого не хочу. Я уже скучаю по нему, снова хочу быть рядом с ним. Потому что он — самый потрясающий мужчина из всех, кого я когда-либо встречала, и я могу пристраститься к его присутствию. Может быть, это уже произошло, если подумать, как мало нужно для того, чтобы у нас с ним случился секс в самых невообразимых местах, — и одного воспоминания о том, что он со мной делает, достаточно для того, чтобы возбудить меня.

Вот только для меня это не просто секс, и если он действительно не видит для нас будущего, если он вообще не умеет любить или просто не любит меня — то, возможно, будет лучше, если я уйду сейчас, пока он не причинил мне настоящей боли.

Поскольку я слишком взволнована, чтобы наслаждаться ванной, я быстренько мою голову и вылезаю из нее. Набрасываю полотенце на мокрые волосы, вытираюсь. Помня о том, что я в квартире одна, собираюсь проскочить в комнату голышом, чтобы одеться, но, положив руку на ручку двери, я слышу, как открывается входная дверь и кто-то входит в квартиру. Наверное, Маркус.

Вздохнув, я закутываюсь в большое банное полотенце, закрепляю его выше груди, еще раз поправляю тюрбан на голове. Но, выйдя в коридор, я вижу не Маркуса, а Энни. При виде меня она кажется такой же удивленной, как и я.

— Что ты здесь делаешь? — Я рада ее видеть, но не могу понять, почему она пришла так рано.

— То же самое я могла бы спросить и у тебя, — слабо улыбнувшись, ответила моя соседка. Только теперь я замечаю у нее в руке свернутый в трубочку журнал «Хэллоу» и нервно сглатываю слюну. Поймав мой взгляд, Энни смотрит на меня с таким выражением в глазах, в котором читается «об этом мы еще поговорим», и направляется на кухню. Я неуверенно плетусь за ней.

— Я почувствовала себя нехорошо и ушла домой, — поясняет она, набирая воду в чайник, а затем ставя его на плиту. — Похоже, я заболеваю.

Теперь я вспоминаю, что еще утром, за завтраком, она жаловалась на головную боль.

Она оборачивается, смотрит через плечо.

— Хочешь чаю?

Я киваю, достаю из шкафа две чашки.

— Я приготовлю, — заявляю я, и Энни с благодарностью предоставляет возиться с чаем мне.

Растворив таблетку от головной боли в стакане воды, она садится за стол. Когда я подхожу к ней, держа в руках две горячие чашки, она берет в руки журнал, лежавший на скамье рядом с ней, кладет его в центр стола. Обвинительно тычет пальцем в нашу с Джонатаном фотографию.

— Грейс, мне кажется, ты о чем-то умолчала, я права?

Да, я знала, что это произойдет, но, несмотря на это, краснею со скорбным лицом.

— Я хотела тебе сказать, честно. Но не знала, как это сделать. Все так… сложно. И ты всегда предостерегала меня относительно него.

— Но это не помогло, верно? — поднимает брови Энни. — Ты все равно влюбилась в него.

Я киваю с несчастным видом, потому что отрицать уже не имеет смысла. Но Энни не ругается, наоборот. Она смотрит на меня с пониманием, как будто это для нее никакая не новость.

— Ладно, теперь я хочу знать, что произошло. С самого начала, — заявляет она, и я с готовностью рассказываю ей обо всем, с самого первого мгновения в аэропорту до нашей ссоры в лимузине.

Начав, я уже не могу остановиться, хоть и предпочитаю опускать детали. И чем дольше я говорю, тем яснее понимаю, что Энни с самого начала была права со своими предостережениями. Джонатан опасен для моего душевного равновесия. Потому что, возможно, я первая сотрудница, с которой у него действительно был секс, но он не готов к чувствам и какой бы то ни было форме близости, со мной в том числе.

— И что мне теперь делать? — договорив, растерянно спрашиваю я.

Энни задумчиво помешивает чай.

— Очень запутанная ситуация, — отвечает она и, судя по всему, явно преуменьшает. Моя собеседница поднимает голову, надувает губы. — Жаль, что ты не стала меня слушать.

Глубоко вздохнув, я откидываюсь на спинку стула.

— Мне тоже жаль, поверь мне. Но ничего уже не изменишь.

— Нет, Грейс, это еще очень даже можно изменить. Тебе достаточно только захотеть. Просто держись подальше от Джонатана Хантингтона. Он не для тебя. — Энни говорит это с такой страстью, что я по-настоящему пугаюсь.

— Он не монстр, Энни. — Я пытаюсь защитить шефа.

— Да, я знаю. — Она слабо улыбается. — Он классный босс и все такое, это правда, — но он может быть совершенно беспринципным, когда речь идет об отношениях с женщинами.

— Что ты имеешь в виду?

Энни смотрит на меня.

— Я ведь рассказывала тебе об этом клубе?

Я озадаченно киваю. То, что Джонатан ходит туда, то, что, возможно, он поехал прямо туда, когда я вышла из лимузина, — эту мысль я пока что предпочитаю игнорировать.

— А что с ним?

Энни колеблется, не решаясь продолжать.

— Эта история с Клэр… Я не все тебе рассказала, — говорит она. — Клэр действительно была сильно влюблена в него, и я думаю, что он об этом знал. Это было совершенно невозможно не заметить, но он не обращал на нее внимания. Обнаружив, что он часто ходит в этот клуб, она попыталась туда проникнуть. Она была по-настоящему одержима мыслью о том, что это единственная возможность познакомиться с ним поближе. Но простым смертным туда не попасть, это что-то эксклюзивное. Она устроила настоящий спектакль, но это не помогло. На следующий день Джонатан вызвал ее к себе, и, выйдя от него, она была белее мела, не хотела говорить о том, что произошло между ними. После этого она уволилась и сломя голову бросилась обратно в Эдинбург. — Энни смотрит на меня почти с мольбой. — Грейс, ты понимаешь? Внешне он — классный парень, без вопросов, но я думаю, вы все просто не хотите замечать того, что у него есть отнюдь не милые стороны. Поэтому тот факт, что он так тобой заинтересовался, скорее настораживает меня, чем радует. Может быть, тебе лучше не знать, что он за человек на самом деле. — Девушка вздыхает. — Наверное, лучше всего тебе отказаться от места практикантки.

— Отказаться? Но я не провела здесь и трех недель! — возмущаюсь я.

— Вся фирма говорит о тебе. — Последние слова Энни произнесла очень тихо, как будто ей было очень тяжело признаваться мне в этом. Мелкие волоски на моем затылке встают дыбом, сердце екает, когда подтверждается то, что предсказывал Джонатан.

— Из-за истории в бульварной газетке?

Энни качает головой, и вид у нее несчастный.

— Это стало, так сказать, венцом. А говорили о тебе еще раньше.

Это повергает меня в шок.

— Почему же ты мне ничего не сказала? — с упреком спрашиваю я.

— Я не хотела тебя расстраивать, — отвечает Энни, накрывая мою ладонь рукой. — Ты мне нравишься, Грейс. Со мной они уже перестали об этом болтать, зная, что я на твоей стороне. — Девушка вздыхает. — Но я тебе с самого начала говорила: никогда еще Джонатан Хантингтон не забирал практикантку к себе на этаж. Конечно, люди сплетничали об этом, просто потому, что это необычно. И ведь на фирме достаточно женщин, которые без ума от босса, но смирились с тем, что он недосягаем. Они страшно разозлились из-за того, что у него к тебе такое особое отношение. А теперь на обложке «Хэллоу» все увидели, что тебе, судя по всему, удалось то, что считалось невозможным: заарканить его. Это был настоящий шок, поверь мне.

— Но я его вовсе не арканила, — оправдываюсь я.

— Подробности совершенно не играют роли, им довольно и того, что ты подобралась к нему настолько близко, — вздыхает Энни. — Ты помнишь Кэролайн, администратора из фойе? Я не знала, что она тоже принадлежит к числу фанатов Джонатана Хантингтона, но даже она заинтересовалась тем, что происходит между вами. А сегодня просто разверзся ад. Радуйся, что тебя там не было.

По спине ползет липкий холодок, когда до меня доходит, насколько я была наивной. Я была так занята Джонатаном и своими чувствами к нему, что совершенно не смотрела по сторонам, а Энни не хотела причинять мне боль, поэтому, хоть и предупреждала меня относительно Джонатана, но не относительно того, что творится на фирме.

А ведь я замечала полные ненависти взгляды, которые часто бросала на меня Кэтрин Шепард. И то, что некоторые коллеги смотрят мне вслед, когда я иду по коридору. Не думала, что стану настолько интересной, чтобы заставить говорить о себе. Похоже, ситуация вот-вот полностью выйдет из-под контроля.

— Но ведь если я уйду, это будет выглядеть так, как будто я поджала хвост. — Я качаю головой, словно еще раз подтверждая, что я ни в коем случае не стану этого делать. — Практика для меня — потрясающий шанс, Энни. Я не могу так просто отказаться от него.

— Наверное, об этом стоило подумать раньше, до того, как ты связалась с Джонатаном Хантингтоном, — заявила мне подруга в своей обычной прямолинейной манере.

— Одно не имеет никакого отношения к другому, — всхлипнула я.

— Боюсь, этим людям все равно, — заявила Энни. — Теперь они видят только то, что хотят видеть. По крайней мере, большинство. — Я ловлю ее сочувственный взгляд. — Так что, если ты действительно не собираешься уходить, тебе понадобятся крепкие нервы.

«Она права», — в отчаянии думаю я, чувствуя, как глаза обжигают непрошеные слезы. Вот так быстро и зарабатывают репутацию шлюхи.

— Но ведь я с тобой, — утешает меня Энни, замечая, до какой степени я в отчаянии. — Я прослежу, чтобы тебя оставили в покое.

Я с благодарностью улыбаюсь ей, но тут мы обе испуганно оборачиваемся, услышав, как поворачивается ключ в замке. Кто-то тяжелым шагом входит в квартиру, и вскоре в дверях показывается Маркус. На нем спортивный костюм, он весь потный — судя по всему, бегал.

— Привет, Маркус! — здоровается Энни, он озадаченно отвечает и, нахмурившись, оглядывает нас. Очевидно, он не ожидал застать нас дома. И тут его взгляд падает на лежащий на столе журнал «Хэллоу».

Я с трудом подавляю порыв накрыть ладонью нашу с Джонатаном фотографию, хотя нужды в этом, в принципе, нет. Журнал лежит так, что он — теоретически — ничего не может увидеть. Впрочем, судя по всему, он знает, что можно разглядеть на обложке, поскольку мрачнеет еще больше. Вид у него и прежде был несчастный, я замечаю это только сейчас.

— Значит, Джонатан Хантингтон просто подвозил тебя, да? — спрашивает он, и в его голосе звенит сталь.

Я вспоминаю тот вечер, почти две недели назад, когда я забыла ключи, а Маркус вышел, и на крыльце стояли мы с Джонатаном. Я чувствую, что краснею, хотя вообще-то не обязана перед ним отчитываться, — и не могу ответить.

— Что ж, наверное, ты знаешь, что делаешь, — презрительно бросает он, отворачивается и без дальнейших разговоров исчезает в ванной. Вскоре мы уже слышим журчание воды.

— Ой, — произносит Энни, ободряюще улыбаясь мне, наверное потому, что видит, как сильно меня задела реакция Маркуса. — Похоже, кто-то очень ревнует.

Я с несчастным видом пожимаю плечами.

— Но ведь я не виновата, Энни. Я совершенно не хотела влюбляться в Джонатана.

— Я знаю, — вздыхает она. — Это не в нашей власти. Теперь нам нужно проследить за тем, чтобы ты выбралась из этой ситуации целой и невредимой.

Я вспоминаю ее слова, когда уже позже оказываюсь в постели и смотрю в потолок. Если я надеялась, что в отсутствие Джонатана мне станет легче и я буду более четко видеть сложившуюся ситуацию, — я однозначно ошиблась. Если это вообще возможно, я чувствую себя еще более запутавшейся, чем раньше. Кроме того, я скучаю по нему, хоть и страшно не хочется в этом себе признаваться. Мне не хватает его, причем очень сильно. Стоит закрыть глаза, как я вижу перед собой его образ, его голубые глаза, в которых так легко потеряться, чувствую на своей коже его пальцы, которым так чертовски быстро удается меня воспламенить, слышу его низкий голос, который иногда напоминает поглаживание. Честное слово, не знаю, как быть дальше.

Одно я знаю наверняка: я не стану убегать. «Настолько плохо все быть не может», — утешаю я себя, прежде чем наконец провалиться в беспокойный сон.

* * *

Но на следующий день все оказывается еще хуже, чем я ожидала. Энни проснулась с температурой и сильной болью в горле, не встает с постели, поэтому не может, как изначально планировалось, пойти со мной в офис. И Маркус все еще не успокоился. Он почти не выходит из своей комнаты, а когда мы на миг пересекаемся в коридоре, он отвечает на мое приветствие с каменным лицом, прежде чем скрыться в ванной. Даже у Йена не нашлось времени для ненавязчивого разговора за завтраком, поскольку у него полно хлопот с Энни: он заваривает ей чай, приносит лекарства, прежде чем уйти на работу. Поэтому я остаюсь наедине со своими страхами.

Стоя перед зеркалом, я долго размышляю над тем, что надеть сегодня, и наконец выбираю коричневое винтажное платье, которое подобрала мне Энни. В сочетании с роскошными сапожками оно выглядит очень хорошо, не скучно, но и не так рискованно, как то черное, что было на мне вчера. Я чувствую себя в нем комфортно, и это хорошо, однако нервничаю я ничуть не меньше.

— Я буду держать за тебя кулачки, — хрипит Энни, когда я захожу к ней, чтобы попрощаться, и улыбается.

Ее глаза лихорадочно блестят. Она едва может разговаривать, поэтому я мысленно прошу у нее прощения за то, что мне хотелось послать ее к черту, когда она сказала, что не пойдет со мной в офис. Совершенно очевидно, что чувствует она себя ужасно, и в ее состоянии действительно лучше не ходить на работу.

Оказавшись внизу, я осторожно проверяю, нет ли где затаившихся фотографов, но все спокойно. «Может быть, — с надеждой думаю я, — Джонатан все же преувеличивал». Может быть, пресса считает меня все-таки не настолько интересной, как он думал.

В метро по пути на работу все идет, как обычно, но когда я наконец оказываюсь перед зданием «Хантингтон венчурс», перед входом действительно толпится множество фотографов. Заметив меня, они зашевелились, и, прежде чем я успела войти в фойе, окружили меня. Мне приходится закрывать руками лицо — настолько близко подобрались они ко мне, вспышки ослепляют меня.

— Мисс Лоусон, когда вы выходите замуж за лорда Хантингтона? — кричит один.

— Вы очень сильно любите его?

— Каково это — иметь отношения с одним из самых желанных холостяков Европы?

Вопросы сыплются на меня, щелкают фотоаппараты. Я дергаю дверь, пытаясь открыть ее, но она поддается не сразу. А затем ее вдруг открывают, кто-то хватает меня за руку и втаскивает в фойе, где сразу же становится спокойнее. Очевидно, стеклянная дверь представляет собой естественную границу, поскольку внутрь здания свора за мной не следует, вместо этого продолжая снимать снаружи.

Схвативший меня за руку мужчина, здоровенный парень в синей униформе, напоминающей униформу американской полиции, подталкивает меня дальше по фойе, в то время как его коллега, одетый так же, как и он, остается стоять у двери, мешая фотографам ворваться в здание.

— Все в порядке, мисс? — спрашивает мужчина, вставший так, чтобы его широкая спина защищала меня от взглядов вездесущих репортеров.

Я подавленно киваю головой.

— Да, спасибо большое.

— Не за что, — отвечает он, — внутрь им не войти. Нам поручено не впускать в здание фотографов.

Я с благодарностью киваю, пытаясь снова взять себя в руки. Джонатан не преувеличивал, скорее, все даже намного хуже. Так как я понятия не имею, что теперь делать, я оборачиваюсь к стойке администратора — и встречаюсь взглядом со светловолосой Кэролайн, которая холодно оглядывает меня с головы до ног.

— Такой суматохи у нас еще не было, — говорит она, и в ее голосе отчетливо слышится упрек. — К счастью, похоже, мистер Хантингтон предвидел это и известил службу безопасности. Иначе мы, наверное, не смогли бы работать. Вот только они все равно мешают, — с огорчением извещает она меня.

— Мне очень жаль, — бормочу я.

А что я должна сказать? Я не заказывала фотографов. Но понимаю, что оправдываться бесполезно, поэтому быстро направляюсь к лифту. Вместо четвертого этажа, как я вообще-то намеревалась, я машинально нажимаю на самую верхнюю кнопку, поскольку внезапно испытываю насущную потребность поговорить с Джонатаном.

Однако, оказавшись на административном этаже, я встречаюсь с Кэтрин Шепард, улыбающейся такой же кисловато-презрительной улыбкой, как и светловолосая Кэролайн.

— Мистера Хантингтона нет, — с довольным выражением лица объявляет она, застав меня врасплох. Мне и в голову не пришло, что Джонатана может вообще не быть в офисе. «Ну конечно, — думаю я, — наверное, он у Сары».

— Вы не знаете, когда он придет?

— Он сказал, что сегодня его не будет, — отвечает та, совершенно не пытаясь скрывать от меня свою враждебность. — Кроме того, он упомянул о том, что с сегодняшнего дня вы будете продолжать практику в отделе инвестиций.

Я судорожно сглатываю, потому что кажусь себе страшно глупой из-за того, что вообще поднялась наверх. Я ведь сама решила вернуться к Энни и ее коллегам. Просто я почему-то не ожидала, что Джонатан примет это с такой готовностью. Это кажется проявлением равнодушия с его стороны, как будто он решил покончить с этим делом. Со мной.

— Верно, — отвечаю я. — Я просто… хотела попрощаться. — Жалкая отговорка, и прекрасная Кэтрин понимает это, поскольку лишь многозначительно поднимает брови.

— До свидания, мисс Лоусон, — произносит она, улыбаясь весьма холодной улыбкой.

Ничего не ответив, я разворачиваюсь и направляюсь обратно к лифту, с опущенными плечами еду обратно на четвертый этаж.

Улыбка, с которой приветствует меня Вероника Хетчфилд, когда я вхожу в ее кабинет, гораздо приветливее улыбки Кэтрин Шепард, но в ней сквозит некоторое сочувствие. Объявление, что отныне я буду работать в отделе инвестиций, похоже, не удивляет ее.

— Ах, милочка, не обращайте внимания, — говорит она, потрепав меня по плечу. Я с ужасом понимаю, что она считает, будто Джонатан вышвырнул меня из своего офиса, отослал обратно.

— Я вернулась по своей воле, — поспешно заверяю я ее, но вижу по ее взгляду, что она мне не верит.

И все продолжается в том же духе. Это сущее мучение, еще хуже, чем я себе представляла. Все ведут себя подчеркнуто непринужденно и приветливо, но я чувствую взгляды, слышу перешептывания. Только профессионализму Клайва Реншоу, который, судя по всему, намерен игнорировать все сплетни относительно меня и своего начальника, я обязана тем, что кое-как пережила совещание в первой половине дня, потому что он активно включал меня в процесс, изо всех сил стараясь делать вид, что все в полном порядке. Но и там я нахожусь под постоянным наблюдением, и, наконец оказавшись в маленьком кабинете в конце коридора, я настолько морально измотана, что у меня дрожат руки.

Без поддержки Энни, которая наверняка хоть как-то оградила бы меня от происходящего, я чувствую себя ужасно одинокой. Глупая была идея — отказываться от помощи Джонатана. Он был совершенно прав. Уже не важно, что я делаю, — люди все равно болтают, с ним я или нет. В принципе, я только навредила себе, поскольку, очевидно, мои недоброжелатели среди сотрудников уже судачат о том, что нашей интрижке пришел конец. «Да так оно и есть», — подавленно думаю я. Потому что я была упряма и не послушала Джонатана.

Я снова вспоминаю его разъяренный вид, слова, которые я швырнула ему в лицо, выходя из лимузина. Весьма маловероятно, что он захочет увидеть меня еще раз. Скорее всего, я все испортила — и сама же страдаю.

Я знаю, что должна держаться в седле, если действительно хочу остаться. Может быть, однажды все устаканится, если я просто выдержу все это и буду делать вид, что все в порядке. «А может быть, и нет», — вздохнув, думаю я и вздрагиваю, когда дверь вдруг открывается.

В кабинет заглядывает сотрудница этого отдела, с которой мне до сих пор не приходилось иметь дела, — кажется, ее зовут Эмма.

— Извини. Мне нужно посмотреть кое-какие документы.

Я вежливо указываю рукой на шкафы.

— Прошу.

Она входит, открывает какой-то ящик, судорожно роется в папках, которые в нем лежат, но, судя по всему, мысленно находится где-то далеко. Она то и дело оглядывается на меня, и я замечаю это, хоть и делаю вид, что читаю бумаги, лежащие на моем письменном столе. Совершенно очевидно, что она просто искала повод посмотреть на меня поближе.

Я беспомощно гляжу на документы, изо всех сил желая, чтобы она поскорее ушла. Но, конечно же, она не делает этого. Однако, к счастью, вскоре звонит мой телефон и отвлекает меня. Сначала я надеюсь, что это Хоуп, затем на краткий отчаянный миг желаю, чтобы это был Джонатан, сообщающий мне, что забирает меня отсюда.

Но это оказывается не Хоуп и не Джонатан. Это Сара Хантингтон.

 

22

— Привет, Грейс. Надеюсь, я не помешала, — говорит она.

— Э-э… нет, — удивленно лепечу я, не отводя взгляда от Эммы, которая перестала притворяться, будто роется в папках, и разглядывает меня с неприкрытым любопытством.

Зачем мне звонит сестра Джонатана? Об этом я узнаю секунду спустя, потому что она сразу же переходит к делу.

— Скажи-ка, может быть, у тебя найдется время навестить меня в больнице? — спрашивает она и с надеждой добавляет: — Прямо сейчас?

— Прямо сейчас? — Я совершенно ошеломлена. — Да, я…. Конечно. С удовольствием. Но… — Тут я вспоминаю о фотографах. Что, если они пойдут за мной, как только я выйду из здания? Разве я не приведу их тогда напрямую к Саре? Или они и без того уже знают о случившемся? — Думаю, ничего не получится. Дело в том, что… — Вот теперь мне по-настоящему хочется, чтобы любопытная Эмма убралась подальше, — сейчас я никак не могу уйти.

— Знаю, я уже слышала об осаде. К этому привыкаешь, но пока это действительно напрягает, да, Грейс?

Ее искреннее сочувствие — как бальзам на душу, у меня начинают дрожать губы, но из-за Эммы приходится срочно брать себя в руки.

— Да. Но ты ведь понимаешь, почему это так тяжело, — отвечаю я.

Сара хохочет.

— Это мы уладим, — заявляет она. — Спасение близко. Буду рада тебя видеть! — И с радостным «До скорого!» она кладет трубку, а я перестаю глазеть на Эмму, переведя взгляд на свой телефон. Спасение близко?

Кто-то откашливается, и, подняв голову, я вижу прислонившегося к дверному косяку Александра.

— Грейс, можно тебя на минуточку? Ты нужна в другом месте, — подмигивая мне, произносит он. Когда до меня доходит, что он — тот самый спаситель, о котором говорила Сара, я улыбаюсь в ответ, испытывая громадное облегчение.

— Конечно.

Я поспешно хватаю сумочку, коротко прощаюсь с Эммой, разочарованно глядящей нам вслед, и иду за ним к лифту, через весь коридор. Но едем мы не наверх, а вниз. В самый низ, в подземный гараж.

— Лучше нам не появляться у главного выхода, — с улыбкой говорит он и, когда двери лифта открываются, проводит меня через парковку к серому «ягуару». В автомобиле он велит мне стараться быть как можно менее заметной, чтобы меня было не очень видно снаружи, затем заводит машину, и мы выезжаем из гаража.

Выезд располагается сбоку от здания, и, когда мы выбираемся на поверхность, оказывается, что здесь нас никто не ждет. Александр выезжает к Лондонской стене, и, когда мы проезжаем мимо главного выхода из здания компании, я осторожно выглядываю в окно. Фотографы, как и прежде, ждут у дверей, но внимания на «ягуар» Александра, к счастью, не обращают. Когда мы скрываемся из их поля зрения, я, облегченно вздохнув, сажусь ровно.

Александр смотрит на меня.

— Все в порядке?

Я киваю, хоть и не уверена, правда ли это.

— Я знаю, попасть в руки этой своры — не сахар, — произносит он. — Но интерес скоро угасает, если, конечно, ты не из королевской семьи. На следующей неделе все наверняка будет по-другому, у них появятся новые герои. На Гарри, кстати, всегда можно положиться.

— Да, я надеюсь, — совершенно искренне отвечаю я. Выдерживать такое каждый день я точно не смогу.

Во время поездки в Мэрилебон мы почти не разговариваем, скорее всего, потому, что Александр видит, насколько я подавлена. Припарковав автомобиль на боковой улочке, он провожает меня в больницу, к палате в обычном отделении, куда уже успели перевести Сару. Комната светлая и чистая, но вместе с тем обставлена с любовью к деталям, которая — как и повсюду в этой эксклюзивной частной клинике — создает такое ощущение, будто ты находишься в отеле, а не в больнице.

Сара лежит на кровати и, увидев нас, улыбается. Лицо ее порозовело, видно, что ей уже гораздо лучше, несмотря на то что повязка на ее ноге выглядит по-прежнему устрашающе.

— Привет! — радостно восклицает она. Александр проходит к кровати, целует ее в щеку.

— Задание выполнено, — с улыбкой провозглашает он.

Сара гладит его по руке.

— Большое спасибо. Это было очень мило с твоей стороны.

— Да, — присоединяюсь я. — Большое спасибо.

Я была настолько занята собой, что совершенно забыла поблагодарить его за то, что он вытащил меня из офиса. Эти двое действительно спасли меня, потому что внезапно я оказываюсь не в силах представить себе, как бы я выдержала в «Хантингтон венчурс» еще хоть немного при таких обстоятельствах.

Александр кивает нам обоим, затем направляется обратно к двери.

— Мне нужно сделать несколько звонков, а это получится только на улице, — произносит он и машет своим мобильником, однако мне кажется, что он просто не хочет мешать женскому разговору.

Когда за ним закрывается дверь, Сара хлопает ладонью по постели.

— Садись ко мне, — просит она, и я подчиняюсь.

Некоторое время мы с улыбкой рассматриваем друг друга. Мы почти одного возраста, и я чувствую с ней странную связь, как будто между нами натянут какой-то провод, по которому мы без проблем передаем информацию. Если бы она не была сестрой Джонатана и мы бы встретились где-то в другом месте, мы наверняка поладили бы.

— Как твои дела? — одновременно произносим мы обе и тут же хохочем, мне становится хорошо, просто потому, что со вчерашнего дня у меня было мало поводов для смеха.

— Я чувствую себя очень неплохо, — говорит она, — не считая того, что я терпеть не могу валяться без дела. Но гораздо важнее то, что с тобой сегодня случилось. Как, очень тяжело?

Я расстроенно киваю.

— Гораздо хуже, чем я предполагала.

Она сочувственно смотрит на меня.

— Могу себе представить. Будучи дочерью графа Локвуда, время от времени я имею удовольствие общаться с прессой. А когда речь заходит о Джонатане, они иногда как с цепи срываются.

Я судорожно сглатываю.

— Знаю. Он мне говорил.

Взгляд ее становится серьезным.

— Тогда почему ты не осталась у него, как он тебе предлагал?

Я испуганно смотрю на нее широко открытыми глазами.

— Он тебе сказал?

Девушка кивает.

— Он был здесь сегодня утром. Так почему же?

— Потому что… — Как же ей объяснить? Я ведь не могу сказать ей, что по уши влюбилась в ее брата, которого, к сожалению, интересует только секс, и поэтому у меня нет ощущения того, что я могу ему довериться. — Я думала, что справлюсь с этим сама. Я ведь не знала, что все действительно пойдет так, как он говорил. — Я неуверенно смотрю на нее. — Думала, все будет только хуже, если я останусь рядом с ним.

— Разве ты с ним? — осторожно спрашивает Сара. Я с несчастным видом качаю головой. — Но у вас… действительно что-то было? Как утверждает пресса? — На этот раз я киваю.

— Я не совсем уверена, можно ли это так называть, и думаю, что все уже закончилось, но… да.

Она на миг замолкает, задумчиво смотрит на меня.

— Вот почему он был так напряжен, — произносит девушка. — Ты знаешь, что это совершенно новое явление? Мой брат еще никогда, — она подчеркивает это слово, — не приводил женщину и не представлял ее своей семье.

Моя улыбка выглядит жалко.

— Это не имеет значения — по крайней мере того, которое предположил твой отец. Просто незадолго до этого Джонатан узнал о фотографии в журнале и хотел поговорить со мной об этом.

Сара пожимает плечами.

— Или защитить тебя от прессы и любопытных взглядов. — Она смотрит на меня. — Он тебе небезразличен, Грейс?

Я лихорадочно пытаюсь сообразить, что должна теперь сказать, но затем решаю кивнуть. Нет смысла отрицать.

— Да. И даже очень, — признаюсь я.

— Тогда мне следует тебя предупредить.

Я закатываю глаза.

— Только не ты.

Она смеется, но тут же снова становится серьезной.

— Я люблю Джонатана, он самый лучший брат, которого только можно пожелать, любящий и внимательный, он всегда так беспокоится обо мне, что иногда это раздражает. И он твердо стоит на ногах, создал эту необыкновенную фирму, она принесла ему успех.

Я киваю с улыбкой, потому что она описывает Джонатана, в которого я сразу же влюбилась.

— Все это могло бы быть очень здорово, если бы он не закрывался полностью, как только речь заходит об отношениях, — вздыхает она.

— А почему это так? — спрашиваю я.

Сара качает головой.

— Я тоже толком не могу объяснить. Вообще-то он был таким всегда, но ситуация ухудшилась с тех пор, как в возрасте лет двадцати он провел некоторое время в Японии и познакомился там с этим Юуто. Иногда мне кажется, что японец передал ему свою холодную, сдержанную манеру общения. С тех пор к нему толком не подобраться. Он просто и слышать ничего не хочет о любви, о женитьбе и уж подавно о детях — ты ведь его вчера видела.

— Да, — соглашаюсь я. — Он по-настоящему ненавидит вашего отца.

Сара снова вздыхает, на этот раз глубже.

— Потому что Джонатан упрекает его в смерти нашей матери. А это был несчастный случай, — поясняет мне она. — Кроме того, эти двое уже целую вечность спорят на тему женитьбы, а потом папа проявил сомнения, когда Джонатан основал свою фирму. Что в целом привело к тому, что у них не самые лучшие отношения — мягко выражаясь.

Она пристально смотрит на меня.

— Иногда я по-настоящему опасаюсь, что Джонатан никогда не преодолеет эмоциональную дистанцию между собой и другими людьми. И поэтому я не могу советовать тебе связывать с ним свои надежды. Он разбил уже много женских сердец. — На ее губах появляется улыбка. — Но таким, как с тобой, я его еще не видела. Думаю, ты действительно можешь достучаться до него, Грейс. Вполне может быть, что ты — его последний шанс все же пройти этот этап.

Я печально гляжу на нее.

— Не думаю, что он захочет меня видеть после нашей вчерашней ссоры.

Сара усмехнулась.

— Он злится на тебя, да. Но когда сегодня утром он был здесь, можно было заметить, что он по-настоящему беспокоится. Он специально организовал вызов службы безопасности, чтобы свора фотографов не съела тебя с потрохами, когда ты придешь на работу.

— А где он сейчас? — интересуюсь я.

— Раз он сегодня не захотел ехать в офис, то, полагаю, дома.

— Он знает, что я здесь?

Сара качает головой.

— Я хотела сначала поговорить с тобой.

В комнату вошла медсестра — не та, что вчера, — и принесла поднос с едой. Главное блюдо накрыто серебряной крышкой с золотистой ручкой, десерт сервирован, как в роскошном ресторане. Ух ты! «Все лучше и лучше», — думаю я и решаю, что, если заболею, непременно лягу в эту больницу.

— Хочешь чего-нибудь? — спрашивает Сара, но я качаю головой. Вся эта история с Джонатаном сказалась на моем аппетите, мне совершенно не хочется есть.

Пока она обедает, мы переходим с разговора о Джонатане на тему ее пребывания в Риме. Она с упоением рассказывает мне о картинах, которые ей особенно нравятся, и оказывается фанатом Микеланджело, Рафаэля и Себастьяно дель Пьомбо.

— Джонатан терпеть не может, когда я заговариваю об их работах. Он в них ничего не понимает, — с улыбкой поясняет мне девушка.

— Да, я знаю, он мне говорил.

— Видишь, — с ликующим видом объявляет моя собеседница, — он рассказывает тебе такое, о чем большинство не узнает никогда.

— Кстати, о чем ты пишешь диссертацию? — решаю поинтересоваться я, потому что мне хочется еще поговорить о Джонатане и моем к нему отношении.

Она улыбается.

— О цветах любви. — При виде моего непонимающего лица она радостно хихикает. — Мой профессор посмотрел на меня точно так же, когда я представила ему свою тему. Но это действительно очень интересно. Я исследую то, как отражается отношение художника к его модели в красках на картине. Цвета имеют значение, и художники применяют их, иногда осознанно, иногда нет, чтобы выразить определенные чувства. Мне это кажется…

Она не договаривает, потому что в этот момент в дверь стучат и в палату входит Александр.

— Я закончил, мне нужно возвращаться обратно в офис, — говорит он. — Забрать тебя, Грейс?

Они с Сарой смотрят на меня, но в их взглядах я читаю, что это будет не очень хорошей идеей. И я не могу с ними не согласиться, поэтому качаю головой.

— Нет. Если… можно? — Я неуверенно гляжу на Александра. Он кивает, испытывая заметное облегчение.

— Можно, конечно, — с улыбкой отвечает он. — Я даю тебе официальное разрешение взять отгул на остаток дня.

На прощание он целует Сару в лоб, желает мне всего хорошего и снова оставляет нас наедине.

Я усмехаюсь.

— И какого же цвета твое отношение к Александру? — интересуюсь я.

— Красного, — тут же, смеясь, отвечает она. — Но скорее, к сожалению, светло-красного. Я знаю, что нравлюсь ему, но меня нервирует его отстраненность. Поэтому мне еще предстоит поработать над новым оттенком, особенно теперь, когда я снова в Лондоне. Я надеюсь, что цвет получится гораздо более интенсивным.

Она улыбается, и мне снова вспоминается характеристика Джонатана. Похоже, она действительно решительная девушка. Но мне нравится ее прямота и активность.

— Что ты теперь будешь делать? — спрашивает Сара, когда я уже собираюсь уходить.

Я неуверенно пожимаю плечами.

— Не знаю. — В офис возвращаться нельзя однозначно, а другие идеи мне тоже не нравятся. — Думаю, для начала вернусь обратно в Айлингтон.

Сара выдвинула ящик своей прикроватной тумбочки, достала оттуда кошелек и протянула мне несколько десятифунтовых бумажек.

— Тогда возьми такси. Пожалуйста, — тут же добавляет она, видя, что я не хочу принимать деньги. — Бедняков это не коснется, правда. — Улыбка у нее получилась довольно кривой. — И кроме того, это я вызвала тебя сюда, так что мне следует позаботиться о том, чтобы ты добралась домой — или куда ты там собираешься — в целости и сохранности. — Ее голубые глаза, напоминающие мне о Джонатане, смотрят серьезно. — Ты подумаешь о том, что я тебе сказала?

Я киваю. Поскольку я уже несколько дней не могу думать ни о чем, кроме Джонатана, это будет нетрудно.

— Удачи, — снова говорит она на прощание.

Садясь в такси, которое вызвала для меня регистратор, и направляясь в Айлингтон, я еще раз прокручиваю в голове этот суматошный день. Внезапно до меня доходит, что нужно принять решение. Никто ничего не говорил мне, но это все равно витало в воздухе, невысказанное. Как бы тяжело ни было признаться — я уже не могу продолжать практику, как задумывалось изначально, при таких обстоятельствах это совершенно невозможно. Я должна либо прервать ее и вернуться домой, либо вернуться к Джонатану и посмотреть, что будет дальше.

Если я улечу домой, существует призрачный шанс того, что наша интрижка постепенно забудется. Глупость, вполне простительная с учетом моей юности; со временем все порастет травой. Вот что нужно сделать. Это единственный разумный вариант.

Но мысль о том, что я уйду и никогда больше не увижу Джонатана, настолько болезненна, что кажется практически невыносимой. Я прокручиваю в голове слова Сары. Неужели это правда и я действительно значу для него больше, чем он готов признать?

Я видела, каким нежным он может быть, потому что с Сарой он нежен. Он вступается за людей, с которыми работает, ему они небезразличны, о чем недвусмысленно свидетельствует проект в Хакни. Так почему же он отказывается от отношений? Почему никому, кроме его сестры и Александра, не дозволяется подходить близко? Для этого должна быть причина, но, очевидно, он скрывает ее даже от тех, кого любит.

Если я вернусь к нему, для меня все станет еще хуже, чем было, и я это знаю. Ведь я понятия не имею, что он сделает, на сколько он разрешит мне остаться и разрешит ли вообще. Даже его собственная сестра не может с чистой совестью мне этого посоветовать. Все предостерегают меня, и он сам делал это неоднократно.

Я глубоко вздыхаю.

Значит, от Джонатана действительно лучше держаться подальше. Вычеркнуть его из своей жизни, поступить так же, как поступает он со мной и, очевидно, многими другими, кто оказывается к нему слишком близко. Но я просто не знаю как.

Черное такси останавливается на светофоре.

— Я передумала, — говорю я водителю, который глядит на меня с удивлением. — Я хочу поехать в другое место.

— И куда же мы направляемся, солнышко? — спрашивает он с сильным британским акцентом.

Глубоко вздохнуть.

— В Найтсбридж.

 

23

Найтсбридж расположен неподалеку от Мэрилебона, и мы не успели уехать далеко от госпиталя имени короля Эдварда VII, поэтому уже через четверть часа мы оказываемся на улице, в конце которой стоит городская вилла Джонатана. Я узнаю ее уже издалека — и фотографов, которые толпятся на тротуаре перед кованым забором. Их не так много, как перед зданием «Хантингтон венчурс», всего четыре или пять, но они все равно меня пугают.

— Остановите, пожалуйста!

Водитель останавливается и вопросительно смотрит на меня.

— И что теперь, мисс?

Мысли путаются, потому что внезапно до меня доходит: мое решение, если я приму его, как намеревалась, будет бесповоротным. Моя фотография перед зданием компании значит немного. Она не подтверждает мою интрижку с Джонатаном, я ведь там работаю. Но если меня сейчас сфотографируют у его дома, возврата больше не будет. Тогда слухи подтвердятся — и не важно, как отреагирует Джонатан. Как мне быть, если он не впустит меня или просто отошлет прочь?

Я в отчаянии закрываю глаза. «Зачем ты это делаешь, Грейс?» — спрашиваю я себя. Зачем я даю ему такую власть над собой?

Но это так. Я не могу оставить свои чувства к нему и уйти. Для этого он слишком много значит для меня, для этого уже слишком много всего произошло. Я должна выяснить, насколько близко подпустит меня к себе такой мужчина, как Джонатан, — и смогу ли я с этим жить. А это возможно, только если я сейчас выйду.

Сердце едва не выпрыгивает из груди, когда я прошу водителя подъехать к дому Джонатана. Я расплачиваюсь, а фотографы уже щелкают — папарацци обнаружили меня. Водитель смотрит на меня.

— Вы уверены, что мне не стоит ехать дальше? — спрашивает он.

Я качаю головой. «Теперь уже слишком поздно», — думаю я и выхожу. На этот раз меня ни о чем не спрашивают, очевидно, достаточно того факта, что я направляюсь к дому Джонатана. Или, возможно, я выгляжу настолько мрачно, что они не осмеливаются заговорить со мной.

Сделав несколько шагов, я оказываюсь у ворот, и фотографы и на этот раз не входят вслед за мной. Однако, направляясь к двери дома и нажимая на звонок, я слышу щелчки фотоаппаратов.

«Пожалуйста, будь дома», — мысленно умоляю я; ощущение того, что меня выставили на всеобщее обозрение, ужасно неприятно. Я даже не хочу представлять себе, что напишут в газетах завтра, если сейчас я уйду, несолоно хлебавши.

Но дома кто-то есть, я слышу приближающиеся к двери шаги. Я жду, волнуясь, и пугаюсь, когда вскоре дверь открывается и на пороге появляется женщина средних лет. На ней халат, в руке тряпка.

— Что вы хотели? — спрашивает она, и я вижу, как она бросает недоверчивый взгляд в сторону фотографов.

Я настолько растеряна, что поначалу не могу выдавить из себя ни слова. «Значит, у него все же есть домработница», — думаю я.

— Могу я видеть Джонатана… я имею в виду, мистера Хантингтона?

По лицу женщины пробегает тень узнавания, очевидно, она понимает, с кем разговаривает.

— Прошу, — отвечает она и отступает на шаг. — Входите.

Когда дверь закрывается и фотоаппараты остаются за ней, я перевожу дух и следую за домработницей на второй этаж, где находится кухня, которую я так хорошо помню. На каменном столе стоит ведро с водой, к рабочей поверхности прислонена швабра.

Женщина ведет меня еще выше, провожает через две просторные гостиные. У одной из дверей останавливается и стучит.

— Да? — Я слышу голос Джонатана, и по спине пробегают мурашки.

— К вам гости, — объявляет женщина, еще раз оглядывая меня с головы до ног.

Секундой позже дверь открывается, в дверном проеме показывается Джонатан. Очевидно, он не ожидал увидеть меня, на его лице явно отражается удивление.

— Грейс.

Я могу только смотреть на него и надеяться, что у меня не подкосятся ноги, — настолько огромное влияние оказывает на меня его вид. А ведь я не видела его всего лишь один день.

Воротник его черной рубашки расстегнут сильнее, чем обычно, небрежные джинсы подчеркивают мускулистые ноги. Волосы растрепаны, как будто он не один раз провел по ним рукой, на лице темная тень: сегодня он еще не брился. Он кажется усталым.

— Можно… можно поговорить с тобой? — неуверенно спрашиваю я.

Какой-то долгий миг он молчит, и я не решаюсь вздохнуть, но затем кивает.

— Можете идти, миссис Метьюс, — говорит он, обращаясь к женщине. — Вы мне больше не нужны.

— Как скажете, мистер Хантингтон, — отвечает она и, уходя, бросает на меня взгляд, в котором сквозит любопытство. Вскоре она исчезает на лестнице, и мы остаемся одни.

— Кто это был? — спрашиваю я, чтобы заполнить тишину между нами. Рядом с ним я вдруг начинаю страшно нервничать.

— Моя экономка, — отвечает он.

— Я и не знала, что она у тебя есть.

Он поднимает брови.

— Ты многого обо мне не знаешь. — Его лицо по-прежнему серьезно, ни следа улыбки, но глаза сверкают.

Я нервничаю, поэтому заглядываю в комнату за его спиной. Это просторный кабинет с книжными шкафами у стен, множеством современных картин и большим массивным письменным столом, на котором грудой лежат бумаги. Очевидно, Джонатан и дома много работает.

— Зачем ты здесь, Грейс? — Его голос звучит требовательно, по спине у меня пробегает холодок.

— Я… должна была тебя увидеть.

— Думаешь, это хорошая идея? А фотографов снаружи ты видела? Если ты не хотела, чтобы тебя связывали со мной, то добилась прямо противоположного эффекта. Потому что эти фотографии завтра окажутся где-нибудь еще, подводя отличный фундамент под нашу «интрижку».

Я киваю и выдерживаю его взгляд.

— Знаю. Но мне все равно, потому что… я передумала. — Делаю глубокий выдох. — Я хочу эту «интрижку», Джонатан. Я хочу остаться с тобой.

Он какое-то время молча смотрит на меня. Только теперь в его глазах горит огонь, от которого мне становится тепло.

— А вот я не знаю, хочу ли этого, Грейс. У меня еще никогда не было ничего с сотрудницами, — произносит он, и я замечаю, что он действительно испытывает неуверенность. Значит, это ему тоже чего-то стоит. Хорошо.

— А у меня не было секса до встречи с тобой. — Я делаю шаг к нему, кладу руки ему на грудь. — Все когда-нибудь бывает впервые.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — снова повторяет он, и это звучит как последнее предупреждение, последняя попытка остановить то, что мы оба остановить не в состоянии.

— Так дай мне шанс узнать, — отвечаю я, поглаживая его крепкие грудные мускулы.

В следующий миг губы Джонатана уже целуют мои. Его поцелуй жесткий, почти грубый, как будто он хочет наказать меня, но сердце мое поет, и я поддаюсь, когда его язык требует, чтобы его впустили в мой рот, завоевывает его, не давая мне шанса вздохнуть. Я чувствую его руки на себе, они мнут мою грудь, он не осторожен, он зол. Затем он поднимает руки выше, запускает пальцы мне в волосы, запрокидывает мою голову назад. С трудом переводя дух, я смотрю в его прекрасные голубые глаза, вижу в них темные вкрапления.

— Это будет только игра, Грейс, помни об этом, — хриплым голосом произносит он, целуя мою шею. — А правила ты знаешь.

— Нет, — возражаю я. — Но я выучу. Ты должен мне только показать.

Его близость опьяняет, совершенно новое чувство счастья захлестывает меня. Потому что, по крайней мере, мне удалось добиться маленькой, но победы. Он не отослал меня прочь. Я могу остаться.

Внезапно становится недостаточно просто стоять и наслаждаться его поцелуями и прикосновениями. Я тоже хочу действовать, хочу чувствовать его кожу, его волнующее тело рядом. Я вытаскиваю рубашку из-за пояса, расстегиваю ее, стаскиваю с его плеч, чтобы коснуться губами его кожи, попробовать его на вкус.

Но Джонатан прижимает меня к дверному косяку, снова целует в губы, задирает платье.

— В первую очередь ты должна запомнить, что я тебе не принадлежу, Грейс. Я могу научить тебя тому, насколько прекрасен секс. Но правило гласит: никаких чувств, только наслаждение.

— Ты получаешь наслаждение со мной? — спрашиваю я, потому что в данный момент для меня это единственное, что имеет значение. Обо всем остальном я подумаю позже.

— О да, — отвечает он, запуская пальцы в мои трусики, разрывая тонкую ткань, освобождая меня от них, отбрасывая в сторону. Опускается на колени, кладет руки мне на бедра. — Подними ногу и положи ее мне на плечо.

Дрожа, я поднимаю подол, крепко держу его, чтобы свободно двигаться. Затем подчиняюсь, и это кажется мне невероятно развратным. Сапожки все еще на мне, и меня страшно заводит то, что мы оба еще одеты, но он видит меня обнаженной. Его губы приближаются к моему холму Венеры, и, чувствуя его дыхание там, я прислоняюсь головой к дверной раме, потому что у меня подкашиваются ноги.

— Что, если твоя экономка еще не ушла? — возбужденно спрашиваю я, поскольку до меня доходит, что мы стоим на виду, у двери в его кабинет. Если она сейчас поднимется по лестнице, то сразу увидит нас. А слышать она точно слышит, если не ушла далеко.

Джонатан не отвечает, входя языком в мою разгоряченную щелку, и я лишаюсь способности думать, когда он касается моего самого чувствительного места.

— О-о-ох…

Я кладу руки на его голову, не в силах контролировать желание, тут же охватывающее низ моего живота и наполняющее меня влагой. Его язык и пальцы невероятно искусны, меня заводит то, что я стою здесь, и проходит совсем немного времени, прежде чем я оказываюсь на грани оргазма.

Но на этот раз, кончая, я хочу чувствовать его в себе, поэтому я опускаю ногу, притягиваю его к себе, целую в губы, блестящие от моей влаги. Чувствую собственный вкус на губах, не отодвигаясь, расстегиваю его ремень, затем ширинку, опускаю его штаны, высвобождаю пенис, жарко тычущийся мне в живот, когда Джонатан притягивает меня к себе.

— Я хочу тебя. — Мой стон вырывается у самых его губ. — Возьми меня. Здесь. — Я чувствую, что совершенно потеряла стыд — и освободилась. Стала мужественной.

Он смотрит на меня затуманенным взглядом.

— Боюсь, здесь не получится. Презервативы наверху.

Он вздыхает, пытается снова застегнуть штаны, чтобы пойти со мной наверх, но я снова притягиваю его к себе, к дверному косяку, провожу руками по его груди, целую его теплую кожу, медленно опускаясь на колени.

— Грейс, — удивленно произносит он, когда я беру его пенис в руку и целую роскошную головку.

— Я тебе кое-что должна. — Я смотрю на него, вижу желание в его глазах, которое, похоже, продолжается во мне. На этот раз я подарю ему наслаждение и толкну на грань безумия.

Приоткрыв губы, я медленно касаюсь его члена, втягиваю его в себя, чувствую вкус капельки его жидкости на языке. Осторожно обвожу его языком, привыкая к ощущениям. Затем обхватываю основание члена и начинаю двигаться в медленном ритме.

— Проклятье, — стонет Джонатан, и я чувствую его руки на затылке, придерживающие мою голову. — Как хорошо, Грейс…

Я становлюсь все увереннее, принимаю его в себя еще глубже, увеличиваю темп. Подняв голову, я вижу, что он не отводит от меня взгляда своих голубых глаз. Их выражение возбуждает. В них восхищение. Упоение. Жажда. Но внезапно он отстраняется.

— Сними платье, — произносит он. — Я хочу видеть тебя всю.

Я поспешно сбрасываю платье и оказываюсь перед ним на коленях, в одном кружевном бюстгальтере и сапожках.

Это невероятно заводит его, я вижу это и наслаждаюсь полученной властью, снова беру его член в рот, продолжаю, наращивая темп.

Джонатан быстрыми движениями входит в мой рот.

— Грейс, я сейчас кончу. — Это предупреждение, но я кладу руку на его зад, подталкиваю его, еще глубже принимая его в себя. Я наслаждаюсь зрелищем его возбуждения, вижу, что он вот-вот потеряет контроль над собой, и я хочу попробовать это, хочу узнать, каково это — удовлетворять его ртом.

Он начинает дышать тяжелее. Сильно входит в мой рот, но на этот раз я выдерживаю. А затем я слышу громкий стон, его пенис подрагивает, наполняя меня своим солоноватым семенем. Я глотаю, сколько получается, и другого варианта у меня нет, потому что он крепко держит мою голову, не давая мне отодвинуться. Количество удивляет меня, кажется, будто этому не будет конца, но это не так неприятно, как я думала, и меня страшно возбуждает выражение его лица, удивление, которое вознаграждает меня за все. Толчки слабеют, и, вздрогнув последний раз, он высвобождается из моей железной хватки, я выпускаю его из своего рта.

Грудь его покрыта потом, он тяжело дышит, но тут же поднимает меня, прислоняет к дверной раме, поднимает мне ногу и входит пальцами в мою разгоряченную щелку.

— Тебе не обязательно было делать это, — хриплым голосом произносит он.

— Я хотела этого, — с трудом переводя дух, отвечаю я, чувствуя, как его большой палец касается моей жемчужины. Я настолько возбуждена, что мои внутренние мускулы сжимаются вокруг него, предвещая новый сильный оргазм.

— Ты такая горячая, Грейс, — шепчет он мне на ухо, усиливая темп своих движений, — тебе так тяжело противостоять.

— А тебе и не нужно делать этого, — шепчу я, едва дыша, целую его, позволяя ему почувствовать собственный вкус. — Я хочу тебя. Я хочу все, что ты можешь мне дать.

По его глазам я вижу, что он еще сомневается, но порывистость, с которой он отвечает на мой поцелуй и безжалостно гонит меня навстречу следующему взрыву, говорит мне, что я победила. Он слишком сильно хочет меня, чтобы отказаться. По крайней мере, пока что, и на первое время этого хватит, чтобы сделать меня счастливой. Потому что я зависима от него. И пусть он не принадлежит мне, и никогда не будет принадлежать, я принадлежу ему с ног до головы.

Всхлипнув, я отстраняюсь от его губ, запрокидываю голову, издаю стон, вздрагиваю и кончаю, отдаюсь на волю волн освобождения, которые намного сильнее меня, позволяя им унести себя прочь.

— Ты серьезно? — спрашивает Джонатан, когда мое дыхание постепенно успокаивается. Он вынимает из меня пальцы, но все еще сжимает меня, и это хорошо, потому что ноги по-прежнему отказываются меня держать.

— Что?

Он скептически смотрит на меня.

— Ты хочешь все?

Я жадно киваю головой, чувствуя под ладонью его сердцебиение.

— И ты сделаешь все?

Я судорожно сглатываю, но снова киваю. Что бы это ни было, я намерена попытаться. Это мой единственный шанс по-настоящему узнать его. Единственный шанс выяснить, есть ли у меня какое бы то ни было будущее с Джонатаном.

— Об этом мы еще поговорим. — Он снова одевается, я натягиваю платье.

Джонатан берет меня за руку и ведет наверх, в спальню.

 

24

На протяжении последующих дней я словно поселилась в пузыре. Будущим и тем, что произойдет, если мое пребывание в Англии закончится, я еще не занималась, и Джонатан на эту тему тоже не говорил. Я просто наслаждалась возможностью находиться рядом с ним, несмотря на то, что в принципе, не изменилось ничего, кроме того, что о нашей интрижке стало известно.

Впрочем, газетчики отвязались от нас на удивление быстро. Известие о свадьбе представителей европейской элиты вскоре стало важнее, чем моя фотография перед домом Джонатана. Несмотря на то, что ее все-таки напечатали, она имела не такой успех, как первая, и новость довольно быстро сменили другие истории. Александр был прав — пока ты не принадлежишь к королевской семье, интерес журналистов и папарацци довольно переменчив, — и это хорошо, поскольку благодаря этому давление на нас с Джонатаном снизилось. Казалось даже, что настала обычная повседневная жизнь. Только не такая, как раньше.

Мы работаем вместе, я сопровождаю его на встречи — но у нас невероятно много секса. Большую часть времени я теперь провожу с Джонатаном, днем — в офисе, вечером у него дома в Найтсбридже. Очевидно, он решил, что если уж пошел на интрижку, то следует получить от нее максимум. Несмотря на это, я не стала отказываться от своей комнаты в квартире, а Энни заверила меня, что в этом нет необходимости. Для меня это страховочная сетка, мое двойное дно, потому что я не знаю, куда это все меня приведет.

На фирме, конечно же, как и прежде, идут пересуды, но я решила их игнорировать. Все равно Энни — единственная, с которой я веду долгие разговоры, не считая Александра и, конечно же, Сары, которую я регулярно навещаю в больнице. Всех остальных я стараюсь избегать, и у меня почти не остается времени для этого, потому что теперь Джонатан владеет моими чувствами и помыслами.

При этом его отношение не изменилось. Он не допускает никаких проявлений любви, никакой нежности. Он даже не обнимает меня после секса, не целует просто так, не берет за руку.

До сих пор он больше не заговаривал о том, что он имел в виду, когда спросил, готова ли я на все, но этот вопрос не дает мне покоя.

— Джонатан, — обратилась я к нему, когда ближе к вечеру мы лежали в спальне рядом с его кабинетом, тяжело дыша, медленно отходя от кульминации, которую только что пережили вместе.

Такое у нас бывает часто. Как только между двумя встречами появляется немного времени, достаточно одного его взгляда, и вот уже забыты все отчеты, над которыми мы только что сидели. Я оказываюсь в расположенной рядом спальне — или в каком-нибудь другом месте, где можно заняться сексом. В этом плане Джонатан весьма изобретателен. Даже на обратном пути мы часто не можем дотерпеть до дома и занимаемся этим прямо в лимузине.

— Хммм, — мычит он, переворачивается на бок, встает и исчезает в ванной.

— А когда ты собираешься взять меня с собой в клуб? — спрашиваю я после того, как вода выключилась и стало достаточно тихо, чтобы он мог услышать мой вопрос. Затаив дыхание, я жду ответа.

Он возвращается в комнату, садится на кровать. В его глазах весьма странное выражение, которое я не совсем понимаю. Но, похоже, мой вопрос его не очень удивил, видимо, он был к нему готов.

— Ты знаешь, что это за клуб, Грейс?

— Секс-клуб? — осторожно интересуюсь я, вдруг испугавшись, что ошиблась в своих предположениях.

— Но это не какой-то там грязный клуб для свингеров, — отвечает он. — Там встречаются мужчины и женщины, которые хотят получить секс без эмоций, тайно и анонимно, без каких бы то ни было обязательств, любого вида. Которым нравится быть свободными.

Он не отводит взгляда, и я сглатываю, видя в его глазах невысказанный вопрос. Но если я действительно хочу понять его, я должна попробовать. Значит, я хочу попробовать.

— Ладно, — говорю я. — И когда мы идем?

Он улыбается, встает, снова надевает рубашку, застегивает манжеты.

— Это не так просто. Туда можно не всякому.

— Что это значит? — удивленно спрашиваю я. — Это только для аристократов?

Он усмехается.

— В некотором смысле. В любом случае, он очень эксклюзивен. Туда пропускают только тех, кто может пройти различные проверки службы безопасности. И членство в клубе тоже весьма… разорительно.

— Ага. — Эта информация оказывается совершенно неожиданной и вселяет в меня чувство неуверенности. — Значит ли это, что мне туда нельзя?

— Можно, — отвечает он. — Я уже подал заявку на твое вступление, и, поскольку я за тебя поручусь, все должно быть в порядке.

Я озадаченно гляжу на него. Значит, все это время он хотел, чтобы я пошла туда?

— Тебе стоило спросить меня.

Он улыбается, и мое сердце пропускает удар — как всегда, когда он делает это.

— Я бы спросил. — Он смотрит на меня. — Если хочешь, пойдем сегодня вечером.

Я киваю, ощущая, что меня охватывает странное чувство, смесь возбуждения и страха перед тем, что меня ожидает. Но я все равно нахожусь в этом состоянии постоянно, когда оказываюсь рядом с Джонатаном. Я не знаю, могу ли я ему доверять, я не знаю, насколько далеко готов он зайти. Но выяснить это можно, только если попытаться.

Когда немного позже я, одевшись, возвращаюсь в кабинет, Джонатана там не оказывается. Я знаю, что у него сейчас встреча с японцем, Юуто Нагако, поэтому предполагаю, что он вернется через пару минут. Вероятно, разговаривает с Александром.

В задумчивости подхожу к большому окну за столом, окидываю взглядом город. Небо серое, затянуто тучами, почти целый день идет дождь. Очевидно, после роскошного весеннего солнца последних недель Лондон решил показать мне, какой еще может быть британская погода.

— Мисс Лоусон?

Внезапно за спиной раздается низкий голос, заставляя меня обернуться.

Посреди комнаты стоит Юуто Нагако, прямо напротив письменного стола. Я не слышала, как он вошел, очевидно, Кэтрин Шепард просто впустила его, позволив ему подождать Джонатана здесь, а я слишком глубоко задумалась и не слышала его.

На нем очень элегантный серый костюм, его черные волосы со слегка поседевшими висками зачесаны назад и уложены гелем. В принципе, он выглядит совершенно нормально, как ухоженный бизнесмен. Только его странный застывший взгляд пугает, и недоброе предчувствие, посещающее меня каждый раз, когда он оказывается поблизости, тут же возвращается.

— Здравствуйте, мистер Нагако, — торопливо отвечаю я на его приветствие. — Джонатан должен вот-вот вернуться. — Я захожу за стол и указываю на стоящее с другой стороны кресло для посетителей. — Присаживайтесь, прошу.

— Я лучше постою, — отвечает он, и я расцениваю это как требование тоже постоять.

Какой-то миг мы молча глядим друг на друга. С того дня в аэропорту мы впервые оказываемся настолько близко друг к другу. До сих пор во время его визитов Джонатан отсылал меня, или я видела его только мельком, как тогда, когда они с Джонатаном спорили, свидетелями чего оказались мы с Александром.

— Вы надолго в Лондон? — спрашиваю я, когда повисшая в комнате тишина начинает становиться для меня невыносимой.

— На пару дней. — Почему-то он кажется раздраженным, но поскольку на его лице почти не отражаются эмоции, сказать наверняка трудно.

— Джонатан рассказывал мне, что ему очень понравилось пребывание в Японии, — произношу я, чтобы тут же пожалеть об этом. Это правда, но фраза все равно глупая. Похоже, он тоже так считает, поскольку не реагирует, продолжая глазеть на меня.

Мне в голову не приходит больше ничего, и я отворачиваюсь, тереблю свою бежевую блузку, под которую надела черную юбку — он видел меня в ней тогда, в аэропорту.

— Как я слышал, сейчас вы больше чем просто ассистентка Джонатана, — произносит он совершенно без акцента, на очень правильном английском; значит, он действительно хорошо владеет нашим языком.

Я теряюсь, не зная, что сказать, поэтому предпочитаю промолчать. Это совершенно не касается японца.

— А он уже спрашивал вас? — не отстает он.

Я удивленно гляжу на него.

— Э… не понимаю, кто и о чем должен был меня спросить?

— Джонатан уже спрашивал вас, пойдете ли вы в клуб?

Я судорожно сглатываю. Только сейчас я вспоминаю, что Энни говорила как-то о том, что во время своих наездов в Лондон Юуто Нагако тоже ходит туда. И только теперь до меня начинает доходить, во что я ввязалась. То, что казалось мне таким волнующим, в некотором смысле приключением, начинает приобретать пошлый привкус.

Почему-то я предполагала, что мы с Джонатаном пойдем в этот клуб и там произойдет нечто, что касается только нас двоих. О том, что там у нас, возможно, действительно будет секс с другими людьми — что у него там бывает секс с другими людьми, — я не задумывалась.

Японец по-прежнему ждет ответа, и я смущенно киваю.

— Да, спрашивал.

— Время пришло, — выдает он. — И как, вы пойдете?

Его голос звучит требовательно, тон почти приказной, но я не могу ответить ему, потому что мысли у меня в голове путаются. Время пришло?Сколько же он уже ждет, чтобы Джонатан задал мне этот вопрос? И когда они это обсуждали? Насколько я знаю, Джонатан виделся с японцем во время последнего спора в офисе. А тогда я официально была еще не с ним, как сейчас.

Если только…

Я чувствую, как кровь приливает к моим щекам, когда я вспоминаю поездку из аэропорта к зданию «Хантингтон венчурс» сразу по прибытии в Лондон. Странные взгляды, которые бросал на меня японец, вопросы Джонатана — его замечание относительно того, что Юуто Нагако ничего не имеет против того, чтобы я тоже поехала.

Неужели они уже тогда говорили о том, что было бы здорово взять меня с собой в клуб? Может быть, в этом причина того, что Джонатан спросил меня, не хочу ли я работать с ним? Потому что он хотел выяснить, можно ли заполучить меня для сексуальных развлечений?

Я как раз собираюсь ответить, когда дверь открывается и в кабинет входит Джонатан. Пересекает комнату широкими шагами.

— Извините, меня задержали, — произносит он. — У Алекса проблема с… — Он не договаривает.

Джонатан направлялся ко мне, вероятно, чтобы сесть за свой письменный стол и предложить место в кресле Юуто, однако, похоже, от него не укрылось напряжение, повисшее между мной и его другом, потому что он останавливается и переводит вопросительный взгляд с Юуто Нагако на меня.

— Что здесь происходит?

Японец молчит, но я не выдерживаю, я должна знать.

— Когда ты решил, что возьмешь меня с собой в клуб? — спрашиваю я, не удерживаясь от резкости в голосе. Но хотя бы не срываюсь на крик. — Или этого хотелось твоему другу?

Джонатан бросает на японца разъяренный взгляд. Очевидно, между ними есть еще какие-то разногласия, и мне тут же становится плохо при мысли о том, что, возможно, речь все это время шла обо мне. Он оборачивается к нему, что-то говорит по-японски, всего несколько слов, которые звучат очень жестко.

Юуто кивает в своей резкой манере, отвешивает короткий поклон в мою сторону — на губах пренебрежительная улыбка, — затем разворачивается и уходит. Я перестаю обращать на него внимание, смотрю на Джонатана.

На его щеке дергается мускул, взгляд его становится жестким.

— Еще в аэропорту ты привлекла интерес Юуто, поэтому я искал возможность познакомиться с тобой поближе, это так, — говорит он, и мне приходится ухватиться за спинку кресла, когда мои подозрения подтверждаются. — Ты очень сексуальна, Грейс, хотя, похоже, не понимаешь этого. В любом случае, мне ты понравилась сразу. Даже очень. Но я быстро удостоверился, что ты слишком юна и неопытна.

К горлу подступает отчаянная ярость, я сжимаю руки в кулаки — так мне хочется ударить его.

— А потом ты позаботился о том, чтобы я наверстала упущенное? Это была такая тренировка перед клубом, в котором вы хотите меня поиметь?

— Нет, — решительно возражает он. — Это было то, чем казалось, Грейс. Хороший секс. Которым ты, если я ничего не путаю, тоже очень наслаждалась. Которого ты хотела так же, как и я. — Он пристально смотрит на меня. — И дело было не в том, чтобы принудить тебя к чему бы то ни было. Это была только возможность, вопрос — на который я уже, кстати, ответил «нет». Я думал, что все это не для тебя, я был совершенно уверен в том, что одна мысль об этом клубе приведет тебя в ужас. Но ты была настроена так решительно, Грейс… одно сплошное искушение. Ты постоянно повторяла, что можешь играть по моим правилам.

— И эти правила включают то, что я должна спать и с твоими друзьями?

Он качает головой.

— Ты ничего не должна. Но я думал, ты понимаешь, что происходит там, в клубе. Ты сама спросила меня, можно ли тебе пойти со мной.

Я смотрю на него. Волосы упали на лоб, он отбрасывает их ладонью, глядя на меня своими голубыми глазами, которым мне так тяжело противостоять.

«Он прав», — думаю я. Он никогда не скрывал своего отношения. Он даже предупреждал меня. Неоднократно. Он дал мне шанс уйти. Это я захотела, чтобы он сделал исключение. Я непременно хотела остаться — на его условиях.

— А если я не пойду в клуб? — тихо спрашиваю я. — Что, если я передумала?

Он пожимает плечами, я вижу, как вдруг вспыхивают его глаза. Но вспышка исчезает слишком быстро, чтобы истолковать ее.

— Тогда, думаю, нет особого смысла нам и дальше быть вместе.

Похоже, это его не радует, но он исполнен решимости. Он расстанется со мной.

Я судорожно сглатываю, когда до меня доходит: тем самым предполагается, что решение буду принимать я. И что, скорее всего, он говорит серьезно. Он не только для меня, он говорил об этом с самого начала, и я должна жить с этим — или уйти. Я не могу разрешить это противоречие. Мысль о том, что я больше не буду с ним, просто невыносима. Но смогу ли я вынести то, что, возможно, он не будет принадлежать мне полностью никогда?

— Грейс, — произносит он и, когда я не отвечаю, подходит ближе ко мне. Он стоит настолько близко, что может коснуться меня, если протянет руку, но он не делает этого. Зато он улыбается, я вижу отколотый уголок зуба, который кажется мне невероятно милым. — Ты ведь сказала, что хочешь все и сделаешь все, — напоминает он. — Пойдем. Попробуй.

В его глазах уже нет того сурового выражения, как прежде, и на миг мне кажется, что в них действительно мелькает что-то вроде тревоги. Он хочет, чтобы я пошла с ним. Он не хочет, чтобы я выбрала другой вариант и оставила его.

Мне вспоминаются слова Сары. О том, что Джонатан сделал несчастной уже не одну женщину. Но, возможно, есть крошечная вероятность того, что мне удастся достучаться до него. Что я значу для него больше, чем он готов себе признаться.

Я знала, что у него есть стороны, которые мне не понять. Что связываться с ним рискованно, что, вполне возможно, он разобьет мне сердце. Но именно мое сердце и готово пойти на риск, оно хочет продолжать верить в то, что между нами есть нечто большее. Мое сердце просто еще не готово сдаться.

Неуверенно, с нехорошим чувством в животе я отвечаю на его улыбку:

— Ну ладно. Пойдем сегодня вечером в клуб.

 

25

Когда мы подъезжаем к белой городской вилле на Праймроуз Хилл, на часах уже почти восемь. Джонатан выходит первым, открывает зонт, помогает выйти из лимузина мне. Моросит дождик, прохладно, в летнем платье и тонком плаще я мерзну. Впрочем, возможно, дело вовсе не в погоде, а в волнении.

Джонатан смотрит на меня.

— Готова? — спрашивает он, и я киваю, окидывая его взглядом. Сегодня он снова в черном, однако, кроме рубашки и брюк на нем надет макинтош, тоже черного цвета.

Под зонтом мы вместе направляемся к кованым воротам, которые открываются перед нами и тут же закрываются снова, а затем — по мощеной дорожке ко входу, расположенному сбоку от здания.

За минувшие часы я расспросила его о клубе и теперь кое-что знаю. Членство ограничено, критерии отбора очень строгие. В клубе всегда и очень тщательно соблюдается сохранение приватности. Ничто из происходящего внутри не прорывается наружу, никто из просто любопытствующих не сумеет проникнуть внутрь. Эту эксклюзивность обеспечивает невероятно высокий вступительный взнос. И, по словам Джонатана, в этом все и дело: в анонимности и тайне.

Камера, расположенная над покрытой черным лаком входной дверью, мигает красным, показывая, что нас снимают, а Джонатан тем временем берется за старомодную латунную ручку. Проходит несколько секунд, и нам открывает светловолосая дама в дорогом на вид темно-сером костюме. Волосы ее собраны в строгий узел, она производит впечатление холодного и отстраненного человека.

— Добрый вечер, — здоровается она, пропуская нас внутрь. Дверь за нами негромко закрывается.

Не знаю, чего я ожидала, но наверняка не такой простой элегантности. Фойе ярко освещено, и контраст между стойкой администратора из сверкающего белого материала, за которую усаживается светловолосая женщина, матово-бежевым цветом стен, нарушаемым коричневыми деревянными элементами, достигающими потолка, и темно-коричневым благородным ковровым покрытием позволяет комнате заиграть холодной, но все же довольно гостеприимной сдержанностью. Два светлых, обитых тканью дизайнерских кресла приглашают присесть и кажутся совершенно новыми, словно их только что привезли из магазина.

Похоже, блондинка знает Джонатана, на меня смотрит несколько скептически, впрочем, оставаясь при этом очень вежливой. Она принимает из рук Джонатана пластиковую карточку, проводит ее сквозь считывающее устройство, затем протягивает мне несколько листков, испещренных мелким шрифтом.

— Обязательство о неразглашении, — с улыбкой поясняет Джонатан. — Тебе это уже знакомо.

Я даже не пытаюсь вчитываться, лишь пробегаю взглядом параграфы и сильно удивляюсь. Мне действительно не поздоровится, если я осмелюсь предать гласности хотя бы что-то из того, что увижу или переживу здесь. Да я и не собираюсь, поэтому подписываю и возвращаю бумаги блондинке, которая удовлетворенно кивает.

— Теперь можете войти, — произносит она и протягивает Джонатану два ключа, на которых висят элегантные деревянные брелоки с выгравированными номерами 11 и 12, а также две черные маски. Они узкие, простые, сшиты из блестящей мягкой ткани.

Вообще-то мне хочется спросить, зачем это нужно: ключи, маски, но почему-то здесь принято как можно меньше разговаривать, поэтому я решаю промолчать. Я и без того слишком взволнована, чтобы долго задумываться над чем-либо.

— Прошу, — произносит блондинка, указывая на дверь напротив входной, которая, очевидно, ведет внутрь здания.

Подойдя к ней, я задерживаю дыхание, поскольку не имею ни малейшего понятия о том, что может быть за ней. Похоже, Джонатан чувствует мое напряжение и, открыв дверь, улыбается. Мгновением позже мы оказываемся в следующем зале, из которого на верхний этаж ведет витая лестница.

Комната обставлена совершенно иначе, чем фойе, гораздо более броско. Дверные рамы, обшивка стен и ступеньки лестницы сделаны из темного, почти черного дерева, а на пол и потолок нанесен контрастный черно-белый узор из линий. На полу он выполнен из черного и белого мрамора и кажется более филигранным, в то время как по потолку проходят широкие черные и белые балки. Большая лампа на потолке и перила лестницы, сделанные из латуни, расставляют блестящие золотистые акценты.

К нам почти сразу же подходит мужчина в ливрее, принимает наши плащи, которые мы еще не успели снять, и мою сумочку. Кроме того, Джонатан протягивает ему два ключа, которые дала блондинка. Наверху лестницы на миг появляется второй мужчина в похожей униформе, но почти сразу же исчезает.

— Кто это? — спрашиваю я Джонатана, когда мы снова остаемся одни.

— Они сделают так, чтобы наше пребывание здесь было как можно более приятным, принесут поесть и попить, если мы захотим. И если, — он смотрит на меня, — ты захочешь что-нибудь снять, они позаботятся о том, чтобы позже ты нашла это в двенадцатой кабинке в комнате для переодевания. — Он указывает на дверь под лестницей. — Тебе не о чем беспокоиться.

— А если мне не захочется быть обнаженной, а они уже уберут мою одежду? — спрашиваю я.

— Тогда возьмешь халат, который они тебе предложат, — поясняет мой спутник.

— Крутой сервис, — произношу я, пожимая плечами. — Но и достаточно дорогой, я полагаю.

Джонатан смеется. Лучше мне не спрашивать, сколько именно стоит право находиться здесь. Скорее всего, сумма меня напугает. Что ж, по крайней мере я понимаю, почему у Клэр не было ни малейшего шанса проникнуть за покрытую черным лаком дверь. Скорее всего, она потерпела поражение уже у ворот.

Я глубоко вздыхаю.

— И что теперь?

— Идем со мной. — Мы подходим ко второй двери справа, но, прежде чем открыть ее, он замирает. — Ты не хочешь надеть это? — спрашивает он, протягивая мне одну из масок.

— А ты надеваешь? — интересуюсь я.

— Да, каждый раз. Носить не обязательно, но можно. Многие так поступают, в принципе, все. Это усиливает возбуждение.

«Возможно, это неплохо», — думаю я, поскольку за ней можно в какой-то степени спрятаться, и надеваю маску. Ткань очень приятная, сидит удобно, вообще не давит. Когда я вижу, что Джонатан тоже надевает маску, до меня впервые доходит, что он имел в виду, и по спине впервые пробегает холодок возбуждения. Потому что он выглядит просто невероятно со своими голубыми глазами, сверкающими за черной маской. Внезапно мысль о том, что меня не узнбют и все, что я буду здесь делать, останется анонимным, становится волнующей.

Джонатан открывает дверь, и мы вместе входим в нее. В длинном коридоре, расположенном за ней, свет более приглушенный, чем в зале. Мраморный пол здесь продолжается, равно как и деревянные панели на стенах. В разные стороны ведут различные двери, но все они закрыты, нигде не видно никого, кроме слуги в ливрее. Похоже, Джонатан знает, куда хочет попасть, поскольку уверенно проводит меня к комнате в конце коридора и открывает дверь.

Я испытываю невероятное удивление, поскольку, чего бы я ни ожидала, за дверью оказывается обычным образом обставленная комната — библиотека. Ладно, не совсем обычная, потому что все сделано по высшему разряду. Комната невероятно велика, высокие стены почти повсюду до самого потолка закрыты книжными полками из светлого, искусно украшенного дерева. Но больше всего бросается в глаза огромная черная, пронизанная белыми линиями мраморная плита в центре стены слева от нас, в дальнем конце которой находится камин. Над камином висит современная картина, которая изображает обнимающуюся пару, — она словно бы ставит цветной акцент; справа и слева рядом с мраморной плитой книжные полки не достигают пола, оставляя место для двух ниш, в которых поставлены мягкие уголки. Справа вдоль стены проходит галерея, к ней ведет винтовая лестница с изящными латунными поручнями, напоминающая ту, что была в первом зале. Несмотря на то что два высоких окна пропускают свет, я вижу, что стекла здесь непрозрачные, молочного цвета.

В центре комнаты стоит огромный каменный стол, гораздо массивнее того, что есть дома у Джонатана, его форма очень необычная, уникальная, ножки напоминают геометрические фигуры, стульев всего четыре, хотя за стол могло бы сесть гораздо больше людей, а между окнами стоит очень элегантный кожаный диван темно-коричневого цвета.

Здесь мы уже не одни. Прислонившись к столу, страстно и самозабвенно целуется какая-то пара. На мужчине из одежды только брюки, больше ничего. Он блондин, у него светлая, почти белая кожа и не такие выраженные мускулы, как у Джонатана, однако он вполне может демонстрировать себя, а на женщине, которой я даю, как и мужчине, лет тридцать, очень дорогое красное эротическое белье. У нее длинные каштановые волосы, кожа гораздо более загорелая, чем у него. У нее очень спортивная фигура, но изгибы на месте, грудь тоже немаленькая. На обоих маски, как и на нас. Поначалу они не обращают на нас внимания, однако затем женщина открывает глаза и смотрит на нас, продолжая, впрочем, целовать своего партнера, как будто наше присутствие ей нисколько не мешает.

Я настолько поглощена разглядыванием их, что не замечаю, как моя рука вцепляется в рубашку Джонатана, и осознаю это только тогда, когда он разжимает мои пальцы и подводит меня к одной из двух ниш рядом с мраморным камином. На широком подоконнике лежит мягкая подстилка и подушка, и он очень низкий, поэтому я снимаю свои туфли — на самом высоком каблуке, который у меня есть, их я надела специально, чтобы подбодрить себя перед началом эксперимента, — и поджимаю ноги. Отсюда отлично видно пару на каменном столе.

— Эти двое хотят, чтобы за ними наблюдали? — негромко спрашиваю я у Джонатана.

— Именно поэтому они здесь — это возбуждает, — отвечает он, указывая на стоящее в углу кресло, на которое я до сих пор не обратила внимания. В нем сидит светловолосая женщина в кимоно. Она одна, на ней тоже маска, но она смотрит не на парочку на столе, а на нас с Джонатаном, что в первый миг пугает меня. Но тут темноволосая издает стон, и я снова отвлекаюсь на пару.

Теперь они уже не у стола, они перешли к дивану, на который легла женщина. Она опирается на локти, наблюдая за тем, как ее партнер, стоящий над ней на коленях, высвобождает ее грудь из бюстгальтера. Когда он берет ее сосок в рот, она запрокидывает голову, очевидно, наслаждаясь процессом.

«Ух ты! — думаю я. — Это возбуждает гораздо сильнее, чем я думала». Их вид так заводит меня, что я чувствую, как начинаю увлажняться, и моя рука снова тянется к рубашке Джонатана. Я хочу чувствовать его, так же, как та женщина чувствует мужчину, он должен сделать со мной то же самое, поэтому я начинаю расстегивать его рубашку и наконец снимаю ее совсем.

— Тебе нравится смотреть на них? — спрашивает Джонатан. Он наклоняется ко мне, целует мою шею, проводит кончиком языка по коже, к самому уху, что заставляет меня оторваться от созерцания пары, тоже запрокинуть голову и вздохнуть — настолько приятно это ощущение. — И они смотрят на нас, — произносит он. — Тебя это возбуждает, Грейс?

Сквозь тонкую ткань платья его руки мягко поглаживают мою грудь, соски твердеют и тычутся ему в руки. Я смотрю на него, и при виде его улыбки сердце пропускает удар, потому что он выглядит невероятно хорошо и в то же время непривычно таинственно в этой маске. И потому что я так сильно желаю его. Я хочу его, здесь и сейчас.

— Раздень меня, — шепчу я, и Джонатан с улыбкой задирает подол моего платья, тянет его наверх и снимает с меня через голову.

На мне черный кружевной бюстгальтер и подходящие трусики, самые лучшие, которые я смогла найти; взгляд Джонатана подтверждает, что я выгляжу хорошо, и это придает мне уверенности в себе. Я чувствую его руки на своем теле, хочу большего, забираюсь ему на колени, чтобы стать ближе, однако продолжаю наблюдать за парочкой на диване.

Женщина все еще лежит на спине. Она раздвинула ноги, мужчина держит ее за бедра, голова его покоится у нее между ног. Она тяжело дышит, и по выражению ее лица видно, что она вот-вот испытает оргазм.

Когда она издает громкий стон и, подергивая ногами, начинает извиваться на диване, по моему телу пробегают сладкие мурашки, я снова оборачиваюсь к Джонатану, начинаю страстно и глубоко целовать его. Он жадно и грубо отвечает на мой поцелуй, и на миг я теряюсь в нем, забывая, где мы, полностью сосредотачиваясь на нем.

Затем он отодвигается от меня, встает. Снимает брюки, опускается на колени, стягивает с меня трусики. Пока он занимается этим, мой взгляд падает на светловолосую женщину на другой стороне комнаты, которая все еще сидит в кресле и смотрит на нас с непроницаемым выражением на лице. Я понимаю, что она наблюдает за нами, а не за второй парочкой, возможно, все это время, и мысль об этом пугает и возбуждает одновременно. Я снова притягиваю Джонатана к себе, потому что мне нужна его близость, отвожу взгляд от женщины, опять начинаю смотреть на диван.

Тем временем мужчина перевернул женщину и поставил ее на четвереньки. Он стоит боком к дивану, распечатывает презерватив, натягивает его на себя.

— Откуда он у него? — удивленно спрашиваю я.

Джонатан протягивает руку, открывает маленький ящичек сбоку в нише. В нем лежит целая пачка презервативов.

— Они здесь повсюду. Это обязательно, — улыбается он. — Раз мы уже об этом заговорили… — произносит он и протягивает мне упаковку.

Он показывал мне, как это делается, и у меня уже неплохо получается, поэтому мне удается натянуть тонкую пластиковую оболочку на его роскошный член, тычущийся мне в руку, который я так сильно хочу ощутить внутри себя.

— О-о-о, — стонет женщина на другой стороне комнаты, и, переведя на нее взгляд, я вижу, что светловолосый мужчина как раз вошел в нее сзади и двигается настолько интенсивно, что у нее колышется грудь. Положив руки ей на бедра, он то и дело притягивает ее к себе, берет ее грубо, что, похоже, ей очень нравится.

Но как ни возбуждало меня наблюдение за ними, вид Джонатана заводит меня гораздо сильнее. Я снова забираюсь ему на колени, хватаю его член, ввожу в свое отверстие, медленно опускаюсь на него, принимаю его глубоко внутрь себя, чувствуя, как он полностью наполняет меня. Я испытываю невероятное ощущение, счастливо вздыхаю, улыбаюсь ему. Он целует меня, высвобождает мою грудь из чашечек бюстгальтера, не снимая его с меня. Затем наклоняет голову, обхватывает губами один из моих твердых сосков, принимается посасывать его. Я не могу насытиться дрожью, распространяющейся от этого по низу живота, обхватываю руками его голову, начинаю медленно, с наслаждением двигаться на нем. Он выпускает мою грудь, смотрит на меня с требовательным выражением в глазах, начинает несильными толчками двигаться мне навстречу.

Стоны второй пары становятся громче, но я практически не осознаю их, слишком сильно поглощенная собственным возбуждением. Взгляд сверкающих глаз Джонатана тоже направлен только на меня, и внезапно для меня становится крайне важно, чтобы в этот миг он был со мной и ни с кем другим. Я двигаюсь все интенсивнее, чувствуя, как мои мышцы сокращаются, вижу, как он реагирует на это, вижу выражение его глаз, которое говорит мне, что он хочет меня. Может быть, я никогда не получу от него большего, может быть, он не может дать мне большего, но я хочу насладиться хотя бы этим.

Он опускает руку мне на затылок, притягивает меня к себе, грубо целует в губы, продолжая входить в меня снова и снова. У меня уже нет проблем с тем, чтобы подстроиться под любой ритм, и вскоре мы оба тяжело дышим.

— Ты так чертовски горяча, Грейс, — произносит он, кусая мою нижнюю губу, еще больше увеличивая темп, чтобы потом вдруг перестать.

Я словно в трансе, мне требуется мгновение, чтобы вернуться к реальности. Джонатан выходит из меня, снимает меня с колен, поднимает, прислоняет спиной к мраморной стене у самого камина, справа от ниши, в которой мы сидели. Прикосновение холодного камня к моей разгоряченной коже заставляет меня вскрикнуть, но Джонатан безжалостен. Он кладет руки мне на ягодицы, поднимает меня, снова вводит в меня свой твердый член, крепко держит меня. Я обхватываю его руками за шею, а ногами за бедра, всхлипывая, потому что ощущения выводят меня на грань. Холодный мрамор за спиной, горячее тело передо мной, и те двое, которые, издавая громкие стоны, любят друг друга на диване; взгляды светловолосой женщины, по-прежнему смотрящей на меня.

Она продолжает сидеть в этом кресле и наблюдать за нами. Джонатан поворачивается к ней спиной, и она может видеть только меня. Лишь теперь до меня по-настоящему доходит, что во время секса за нами наблюдают, — и меня снова охватывает волна жара.

Пара на диване вот-вот достигнет кульминации. Мужчина схватил женщину за волосы, запрокинул ей голову, продолжая входить в нее сзади, теперь быстрее. Они оба вскрикивают, затем он, глядя в потолок, кончает, так же, как и женщина.

Джонатан слегка приподнимает меня и снова опускает на свой член, который я чувствую теперь настолько глубоко внутри себя, что хватаю ртом воздух, снова обращая все свое внимание на него.

— Теперь наша очередь, — произносит он и целует меня.

Входит в меня, сначала медленно, затем все сильнее и быстрее. Когда он отпускает мои губы и я получаю возможность посмотреть на него, на лице его я вижу безумное выражение. Он словно пьян, не контролирует себя, резко входит в меня и стонет при каждом движении. Мне больно, но боль сладка, я наслаждаюсь тем, что он настолько несдержан, поддаюсь на каждое движение, насаживаясь все сильнее и сильнее.

— Трахни меня, — шепчу я ему на ухо, поскольку знаю, что во время секса ему нравится слышать грубые слова, и гортанное рычание вознаграждает меня.

Я знаю, что зрелище должно быть безумное: как Джонатан берет меня здесь, у мраморной стены, но я не смотрю на женщину, сосредотачиваясь на трепетании внутри себя, которое становится все сильнее и сильнее, и уже нет сил сдерживать его.

А потом Джонатан еще раз входит в меня, и я чувствую, как он вздрагивает и вскрикивает, освобождаясь. Его член вздрагивает внутри меня, я чувствую, как он кончает, и это подталкивает меня саму к настолько мощному оргазму, что кажется, будто я вот-вот упаду в обморок. Мои мышцы сжимаются вокруг него, словно я не хочу выпускать его, а он продолжает входить в меня тяжелыми толчками, изливаясь в мое лоно.

— Грейс, — с трудом переводит он дух, снова и снова вздрагивая, и, так как я чувствую интенсивность его кульминации, дрожь внутри меня тоже не спадает, окатывая меня все новыми и новыми волнами наслаждения.

Проходит немало времени, прежде чем мы успокаиваемся, но даже и после этого остаемся стоять у стены, прижимаясь друг к другу.

В какой-то момент Джонатан поднимает голову, смотрит на меня затуманенным взглядом. Похоже, ему тоже довольно трудно вернуться обратно в реальность, но глаза его сверкают.

— Это, — произносит он запыхавшимся голосом, — было очень развратно.

Он снова целует меня, и мое сердце трепещет, ведь он так редко делает это после секса. Он медленно выходит из меня, позволяя мне скользнуть вниз и встать на пол.

Ноги у меня словно резиновые, я устало опускаюсь на мягкий уголок, откидываюсь на подушки, удовлетворенно закрываю глаза и открываю снова, только почувствовав прикосновение чего-то теплого.

Джонатан сидит рядом со мной, вытирает меня теплым полотенцем. Я в растерянности, не понимаю, откуда оно взялось, но затем замечаю слугу в ливре, который как раз выходит из комнаты, что-то неся в руках. «Должно быть, это он принес», — думаю я, снова поражаясь незаметному и очень ненавязчивому сервису. «Интересно, каково работать в подобном месте?» — спрашиваю я себя, снова поправляя бюстгальтер, радуясь тому, что на мне маска. В ней довольно просто находиться здесь.

— Тебе нравится? — спрашивает Джонатан, и я не совсем понимаю, имеет ли он в виду полотенце или весь клуб в целом. Я киваю с улыбкой, забираю у него полотенце, сажусь ровно.

— Теперь моя очередь, — объявляю я, с наслаждением проводя теплым полотенцем по его спине, груди, а затем и животу, и на этот раз он не сопротивляется.

Он не отводит от меня взгляда, мы настолько заняты друг другом, что замечаем светловолосую женщину в кимоно только тогда, когда она оказывается напротив нашей ниши. Пара, которая еще недавно была на диване, исчезла, мы в комнате одни.

— Можно присесть к вам?

У нее очень приятный голос, она кажется очень ухоженной, вопрос ее звучит тихо и ненавязчиво, она присаживается, не дожидаясь ответа, на краешек уголка. С улыбкой кладет руку на грудь Джонатана, с восхищением проводит по ней.

Совершенно очевидно, что ее интересует только он, не я, поскольку она жадно скользит взглядом по его телу; убрав руку с его груди, она развязывает поясок кимоно. Под ним она оказывается совершенно обнаженной. Джонатан разглядывает ее, но не отвечает на ее прикосновения. Пока что.

— Мы хотели бы побыть одни.

Я произношу эти слова, не задумываясь, и, когда они оба оборачиваются ко мне, женщина выглядит удивленной, а у Джонатана в глазах непонятное выражение, я придвигаюсь немного ближе к нему, обнимаю рукой за плечи.

Только что, когда она сидела на противоположном конце комнаты, присутствие этой женщины возбуждало меня, теперь же она подошла слишком близко. Кроме того, мне не нравится то, что она прикасается к Джонатану. Даже очень. Поскольку ее желание совершенно очевидно. Он должен сделать с ней то, что делал со мной, я читаю по ее глазам, и мне невыносима даже мысль о том, что он действительно сделает это, а мне придется наблюдать.

Глаза женщины расширяются, очевидно, она не ожидала отказа, но молчит, смотрит только на Джонатана. На миг я опасаюсь, что он возразит мне, но он только пожимает плечами и молчит. Женщина разочарована, впрочем, уважает мое желание, поднимается и уходит.

Когда мы остаемся одни, Джонатан смотрит на меня, нахмурив лоб, затем наклоняется, поднимает свои штаны, протягивает мне трусики.

— Она тебе не понравилась?

Я качаю головой, радуясь, что он больше ничего не спрашивает о причинах, быстро натягиваю трусики, в то время как он медленно надевает штаны.

Я жалею, что эта женщина подошла. Мы были так близки, когда она нарушила очарование, и теперь оно улетучилось. Я чувствую, что Джонатан снова прячется за стену, которую я просто не могу пробить. Которую, возможно, мне не удастся пробить никогда, с грустью признаюсь я себе, и понимаю, что у меня есть проблема.

Сама женщина, в принципе, мне совершенно безразлична. Выглядела мило, не была отвратительной, дело не в этом. Я отослала бы прочь любую женщину, не только ее. Потому что в глубине души я не хочу делить Джонатана. Ни с кем.

Он встает, я наблюдаю, как он застегивает штаны. Что с ним такое? Почему он настаивает на том, что при сексе не должно быть никаких чувств? Неужели он действительно испытывает одинаковые ощущения, с кем бы ни спал — со мной ли или с этой женщиной? Неужели ему безразлично?

Джонатан замечает мой взгляд и улыбается, снова заставляя меня забыть о том, что нужно дышать. «Если бы только я не была так страшно влюблена в него», — вздохнув, думаю я, позволяя ему поднять себя с диванчика. На мне теперь только белье, мое платье забрал слуга в ливрее.

— Хочешь кимоно? — спрашивает Джонатан, я киваю, и он тянет за ленточку рядом с одной из полок, которую я замечаю только теперь. Практически сразу открывается дверь, и, словно слуга знал, что нам нужно, он приносит шелковый халат, выглядящий точно так же, как тот, что был на блондинке.

Джонатан берет его, помогает мне одеться.

— Идем, — говорит он, и я вздыхаю про себя, поскольку предпочла бы побыть с ним наедине. Однако делать нечего, иду за ним.

 

26

Я с любопытством оглядываю двери в по-прежнему пустом коридоре.

— А все комнаты обставлены так же, как библиотека?

Джонатан смотрит на меня непонимающим взглядом.

— Я имею в виду, обставлены так же, как в обычном доме? Этого… этого я почему-то не ожидала, — признаюсь я.

Мой спутник улыбается.

— Здесь есть все, если ты имеешь в виду это. Ты можешь исполнить любую сексуальную прихоть, какую хочешь, — все это есть на втором этаже, — поясняет он. — Хочешь попробовать что-нибудь?

— Не знаю, — неуверенно поднимаю на него взгляд. Это он научил меня всему, что я знаю о сексе. Но мысли о кожаных костюмах и плетках мне кажутся не особенно эротичными, а о других играх я знаю еще меньше. — Может быть, в другой раз?

Он кивает, и я испытываю облегчение, но тут он останавливается перед дверью, открывает ее. На этот раз она ведет в элегантный салон. Он отделан полностью в серых тонах, с темно-серой плиткой на полу, на которой лежат толстые ковры более светлого оттенка. Тяжелые шторы на окнах задернуты, но несколько ламп с белыми абажурами и серебряными ножками на низеньких столиках и маленьких комодах распространяют приятный приглушенный свет. Три широких серых кожаных дивана расставлены вокруг камина из такого же черного мрамора, как и в библиотеке. Только в центре стоит не журнальный столик, а нечто вроде широкого прямоугольного табурета размером со стол, впрочем, тоже обтянутого кожей. Подходящие аксессуары вроде одеял и подушек лишают комнату холодности, которую она источает, и картины на стенах с абстрактными мотивами создают стильную атмосферу.

Но не обстановка привлекает мое внимание, а находящиеся в комнате люди. Их больше, чем было до этого в библиотеке, по меньшей мере восемь. Они стоят у камина, сидят на диванах. На некоторых кимоно, как и на мне, другие полуодеты, как Джонатан, но некоторые совсем обнажены и, похоже, совершенно не стесняются своей наготы. Однако маски — на всех, и, когда они с любопытством разглядывают нас, внезапно это множество глаз, глядящих на меня из-за черной ткани, начинает казаться мне жутковатым.

Я глубоко вздыхаю, радуясь тому, что Джонатан со мной. Остальные довольно быстро привыкают к нашему присутствию и продолжают заниматься своими делами.

Пара, которая чуть раньше была с нами в библиотеке, сидит на диване вместе с другим мужчиной, и женщина как раз страстно целует его, в то время как он трогает ее груди. Светловолосого мужчину, с которым она только что занималась сексом в библиотеке это, похоже, заводит, поскольку он расстегнул штаны, обхватил свой пенис рукой, наблюдает за процессом, явно возбужденный, и при этом удовлетворяет себя. У камина между двумя мужчинами стоит женщина с короткими темными волосами. Кимоно ее лежит на полу, она стонет, поскольку оба гладят ее обнаженное тело. Светловолосая женщина, которая недавно была с нами, теперь сидит с темнокожим, коротко стриженным мужчиной. Его голова лежит на ее груди, очевидно, он ласкает ее соски, и я вижу, как движется его рука между ее бедер.

— Пойдем к ним? — спрашивает Джонатан.

Но, несмотря на то что это зрелище действительно очень возбуждает, очень эстетично и совсем не отталкивает, я качаю головой и замираю в неподвижности.

Потому что сейчас я могу думать лишь о том, что, возможно, эти люди захотят секса со мной. И с Джонатаном. Та блондинка, которая подходила к нам в библиотеке, уже сейчас смотрит на нас жадным взглядом, и я знаю, что рано или поздно она попытается снова подступиться к нему. И теперь, когда здесь так много людей, он не станет обращать внимание на мою чувствительность. Меня едва не разрывает от ревности, но я изо всех сил пытаюсь подавить ее. Здесь ей нет места, я это знаю. Но избавиться от нее не в силах.

— Грейс, да что такое? — спрашивает Джонатан. Очевидно, он чувствует, как я напряглась.

— Ничего, — заверяю я его, но не делаю ни единого шага по направлению к парам. Просто не могу.

В этот миг дверь снова открывается, и в комнату входят еще три человека: две женщины и мужчина.

На женщинах, одна из которых — с длинными светлыми волосами, другая — с длинными черными, сексапильное белье голубого и сиреневого цветов, в то время как мужчина еще полностью одет. Он высок, черноволос, со слегка поседевшими висками, и я узнаю его сразу же, несмотря на маску.

Юуто Нагако.

На миг мое сердце замирает, и, когда наши взгляды встречаются, я чувствую, будто меня ударили ледяным кулаком. Да, я знала, что существует вероятность встретиться с ним здесь, но до настоящего момента я не придавала этому значения, и именно поэтому мне так тяжело видеть его здесь.

Он тоже сразу узнает меня, и на его губах появляется улыбка. Это омерзительная, страшная улыбка победителя, не оставляющая сомнений в том, о чем он сейчас думает. Он хочет меня и думает, что может меня получить.

Чувствуя ком в горле, я поднимаю взгляд на Джонатана, смотрю в его голубые глаза, которые так люблю, и отчаянно спрашиваю себя, случайно ли это, или же он сам вызвал сюда Юуто. Неужели он поступил бы так?

Похоже, он замечает панику на моем лице, наклоняется ко мне.

— Ты не должна делать ничего такого, чего тебе не хочется, — шепчет он мне на ухо, но его слова меня не успокаивают. Вместо этого на глаза внезапно наворачиваются слезы.

Может быть, я и не должна, но могу сделать, если захочу. Ему будет все равно. Может быть, ему даже понравится наблюдать?

Мне с трудом удается заставить себя дышать, поскольку от боли в груди у меня едва не останавливается дыхание, боль врезается глубоко в мое тело.

Все, что до сих пор казалось мне таким волнующим, внезапно отталкивает меня: эта взаимозаменяемость, это отсутствие постоянства, эта холодность. Холодность Джонатана.

Я не такая, и я не могу быть такой. Может быть, мне действительно стоило прийти сюда, чтобы наверняка увериться в том, что мне не все равно, с кем заниматься сексом. Я хочу заниматься им с Джонатаном, хочу преодолеть с ним свои границы, открыть для себя что-то новое. Да, я этого хочу. Но только с ним. Не с каким-то другим мужчиной из этого клуба. Не с Юуто Нагако. И в этом заключается проблема.

Потому что, если я останусь с Джонатаном, всегда будут новые Юуто, с которыми я буду сталкиваться — с мужчинами, которые думают, будто имеют на меня право, потому что Джонатан не предъявляет на меня прав. И всегда будут новые женщины, которые хотят Джонатана и с которыми мне придется его делить.

Дрожа, я делаю глубокий вдох и окончательно осознаю, что мне этого мало. Я хочу невозможного: хочу, чтобы он принадлежал мне. Не наполовину, не чуть-чуть — полностью. И тот факт, что ничего подобного не случится, разрывает мне сердце.

— Я не могу, — произношу я, и мне кажется невероятно трудным оторвать взгляд от его голубых глаз, которые смотрят на меня так умоляюще. Но мне нужно выйти отсюда, немедленно, поэтому я протискиваюсь мимо японца и обеих женщин, выхожу в коридор.

Я всхлипываю, подношу руку к губам, плача, бегу обратно в фойе, потому что уже не могу сдерживать слезы. Один из слуг в ливреях с беспокойством глядит на меня, но выражение его лица тут же снова становится безучастным.

— К комнатам для переодевания туда, — объявляет он мне, указывая на дверь под лестницей, которую показывал мне и Джонатан.

Там действительно оказывается целый ряд кабинок, и в кабинке под номером двенадцать, внутри которой торчит ключик, данный мне администратором на входе, я обнаруживаю свое платье, плащ, туфли на каблуках и сумочку. Я поспешно натягиваю все на себя, и взгляд в большое зеркало за дверью показывает мне то, чего я опасалась: у меня покраснели глаза, тушь для ресниц растеклась. Беру косметический платочек из коробочки на столе и пытаюсь вытереть глаза, но слезы текут по щекам, и я наконец сдаюсь.

Вернувшись обратно в холл, я останавливаюсь. У двери к кабинкам для переодевания стоит Джонатан, он ждет меня.

Его руки сжаты в кулаки, и у него такой вид, будто он не может решить, удивлен он или рассержен.

— Ты действительно хочешь уйти?

Я вытираю слезы и киваю.

— Мне очень жаль, — тихо говорю я, смотрю на него, впитывая каждую деталь. Его черные волосы, его прекрасные голубые глаза, его полные губы, которые так здорово умеют целовать, сильные руки, в объятиях которых мне так нравилось находиться… Он так красив, так мрачен, так соблазнителен. И чертовски недосягаем.

«Цвета любви», — с бесконечной тоской думаю я. Если они есть, то любовь Джонатана черная-пречерная. Слишком темная для меня.

Поскольку это, возможно, мой последний шанс и поскольку я просто не могу иначе, я подхожу к нему, целую в щеку. Прощальный поцелуй.

А потом разворачиваюсь и направляюсь к выходу, и чем дальше я удаляюсь от него, тем быстрее становятся мои шаги, поскольку опасность развернуться и броситься к нему слишком велика.

Мое сердце несется вскачь, и на какой-то миг я испытываю надежду на то, что он остановит меня. Но уже мгновением позже я оказываюсь в фойе, дверь за мной закрывается. Звук кажется таким бесповоротным, что я вздрагиваю.

— Вы уже хотите покинуть нас? — нарушает тишину сидящая за стойкой администратора блондинка, отрывая меня от размышлений. Должно быть, она заметила, как я расстроена, но решает не комментировать. — За вами приедут?

Об этом я не думала совершенно, но киваю. Джонатан сказал, что Стивен будет ждать нас, но если нет или если он будет не готов отвезти меня, тогда я возьму такси. Найду.

Блондинка открывает мне дверь, выпускает меня, не прощаясь, и вот я уже на улице, бегу к кованым железным воротам, открывающимся передо мной. Меня окружает холодный дождь, смывая следы слез с моих щек. Внутри себя я чувствую абсолютную пустоту.

Все кончено. Нужно вернуться в Америку и забыть о том, что произошло здесь, в Англии. Я должна забыть Джонатана. Потому что для него я всего лишь одна из многих, вполне заменимая. Потому что его интерес ко мне неглубок, хоть мне так хотелось верить в обратное. И часть меня все еще хочет в это верить. Потому что у нас с ним просто-напросто нет будущего.

На улице действительно ждет черный лимузин, и я медленным шагом направляюсь к нему, уже почти дошла.

— Грейс!

За моей спиной внезапно раздается голос Джонатана, и я оборачиваюсь.

Он идет ко мне по дорожке. Босиком. Брюки липнут к ногам, по груди стекают струи дождя. Не дойдя до меня, он останавливается.

Дождь припускает еще сильнее, я моргаю, пытаясь стряхнуть капли с ресниц, смотрю в голубые глаза, в глубину которых так тяжело проникнуть.

Я знаю, что должна развернуться и уйти.

Потому что он не для меня.

Потому что я могу потеряться в окружающей его тьме.

Но я лишь вздрагиваю и вздыхаю.

Я жду.