Я думаю, что он ляжет рядом со мной, но он направляется к ночному столику и что-то кладет на него, затем садится на край кровати, берет меня за бедра, притягивает к себе и раздвигает ноги. От удивления у меня захватывает дух, но затем я замечаю, что он что-то держит в руках — тряпку. Он ловко вытирает ей внутреннюю сторону моих бедер, и до меня доходит, почему он это делает и что это означает, только тогда, когда я вижу кровь. Свою кровь. Ее немного, но я все равно пугаюсь, вспоминая о том, что мы сделали.

Он лишил меня девственности.

Краска заливает мои щеки, внезапно я смущаюсь. Я знаю, после того, что между нами только что произошло, это довольно глупо, но то, что он моет меня там, внизу, кажется мне невероятно интимным и неприятным. Несмотря на это, я не сопротивляюсь, жду, не шевелясь, а он снова направляется в ванную. От волнения я едва дышу.

Сожалею ли я о том, что мы сделали? Или, скорее, о том, что он со мной сделал? Нет. Если бы кто-то две недели назад сказал мне, что я потеряю невинность на мраморном кухонном столе Джонатана Хантингтона, я, наверное, сочла бы его безумцем. Но я снова сделала бы это, иначе я не могу. Потому что я однозначно сошла с ума — я без ума от Джонатана.

Вот только что все это означает?

У меня не остается времени на размышления, поскольку он возвращается, садится в ногах кровати, вдалеке от меня, прислоняется спиной к одному из четырех невысоких столбиков. Он слегка улыбается, не сводя с меня этого затуманенного взгляда, который кажется мне таким сексуальным.

«Он так красив», — думаю я и со вздохом снова откидываюсь на подушки. Темные волосы, идеально очерченное лицо и это мужественное тело с рельефными мускулами, которое я еще толком не успела исследовать. Я хочу, чтобы он лег рядом со мной, чтобы я могла пройтись пальцами по широкой линии его плеч. Хочу гладить ладонью его плоский живот, прикасаться к нему везде, целовать, пробовать на вкус, вместо того чтобы беспомощно лежать вот так. Но он остается на своем месте, а я слишком стесняюсь протянуть к нему руки, поэтому я просто смотрю на него и жду, что будет дальше.

— Я хочу, чтобы ты себя потрогала, — говорит он. — Положи руки на грудь.

В его голосе уверенность и твердость, а его взгляды похожи на прикосновения и воспламеняют мою кожу. Я невольно вспоминаю свой сон, и краска на моих щеках становится ярче, заливает шею и грудь: в какой-то миг я начинаю опасаться, что он знает о нем. Что, конечно же, глупость. Но я все равно колеблюсь.

— Сделай это, Грейс, — приказывает он мне, и я повинуюсь, поскольку суровость его голоса вселяет в меня неуверенность. Моя грудь быстро поднимается и опускается, и я чувствую себя беззащитной в разорванной рубашке, возможно, даже больше, чем если бы я была обнажена, как и он.

— Проведи руками по соскам, — требует он, а сделав это, я вижу, как глаза его становятся темнее. Только теперь я замечаю, что он сжал свой пенис рукой и медленно двигает ею назад и вперед.

То, что он видит, ему нравится. Более того, его это заводит. Сознание того, что своими действиями я могу возбуждать, наполняет меня новым ощущением силы и заставляет мою кожу покрываться мурашками. Я совершенно осознанно дергаю себя за сосок и издаю негромкий стон, не спуская с него взгляда.

Да, его это заводит, и меня саму тоже, поскольку я чувствую, как робость оставляет меня. Ему уже не нужно подстегивать меня, я делаю это добровольно, скольжу руками по телу, представляя себе, что это его руки стягивают с меня остатки порванной пижамы. А затем волнующе медленно ложатся на груди. Это его пальцы обводят мои соски, затем опускаются к животу, проникают между ног, ныряют в мою щелку, уже снова влажную и готовую принять его. Мысль о том, что сейчас он еще раз войдет в меня и возьмет снова, как сделал только что, заставляет меня покрыться мурашками, и я со стоном выгибаюсь дугой.

Внезапно он оказывается рядом, склоняется надо мной.

— А ты прилежная ученица, Грейс, — произносит он, и, несмотря на улыбку, я вижу горящий в его глазах огонь. Я протягиваю к нему руки, хочу коснуться его, но он ловит мои запястья, грубо поднимает их вверх.

— Только секс, Грейс. Не забывай об этом, — бормочет он, прежде чем снова поцеловать меня, теперь спокойнее, основательнее.

Он медленно изучает каждый уголок моего рта. И я отдаюсь его власти. Это так волнующе — быть в его власти; и вскоре я забываю себя в поцелуе, я хочу прикоснуться к нему — но он отпускает мои губы и руки только тогда, когда мы оба уже еле дышим.

Он почти небрежно тянется к пакетику, который положил на ночной столик, становится на колени рядом со мной. Это упаковка с презервативом. Он разрывает ее пластиковую обертку, швыряет возле кровати, достает скатанный презерватив и привычным движением натягивает его на свой пенис. Я с восхищением наблюдаю за ним, а затем, подняв голову, я вижу в его взгляде решимость, от которой у меня захватывает дух.

— Повернись, — приказывает он мне, но когда я собираюсь повиноваться, он останавливает меня. — Нет, подожди. — Он снова притягивает меня к себе. — Я хочу смотреть тебе в глаза, когда буду кончать в тебя.

Он поднимает меня, раздвинув ноги, сажает себе на бедра. Мои губы округляются во вдохе, когда я чувствую, как он снова входит в меня, растягивает меня, наполняет меня целиком. Я изранена и чувствительна после прошлого раза, но ощущение приятное, теперь оно гораздо интенсивнее, потому что в этом положении я раскрыта гораздо сильнее, могу тереться об него. И я наконец-то могу обхватить его руками, зарыться пальцами в его волосы, такие же шелковистые на ощупь, как и на вид.

Но он почти не оставляет мне времени на то, чтобы насладиться им, потому что снова крепко целует меня, начиная двигаться во мне. Я хочу повторять за ним, но не могу поймать ритм, сама замечаю, какую проявляю неловкость, и издаю почти отчаянный стон.

Джонатан прерывает поцелуй, кладет руки на мой зад, сжимает его, заставляет меня прекратить и замереть.

— Не двигайся, Грейс, — сдавленным голосом произносит он. — Предоставь это мне.

Когда я, дрожа, выдыхаю и киваю, он складывает руки в замок за моей спиной, позволяя мне слегка откинуться назад. Затем опускает голову, берет в рот один из моих сосков, проводит языком круги, сосет и грызет заострившийся кончик. Тысячи стрел вонзаются в низ живота, мои внутренние мышцы судорожно сжимаются вокруг него.

— Так хорошо, Грейс, — бормочет он, не отрываясь от моей груди, и я резко втягиваю воздух, когда он начинает двигаться.

Он слегка выпрямился, держа меня на весу. Чувство просто невероятное. Я инстинктивно обхватываю ногами его бедра, постанывая каждый раз, когда он входит в меня, сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее. Я выгибаюсь ему навстречу, вонзаю пятки в его зад.

— Джонатан. — Я шепчу его имя, когда чувствую, как во мне опять зарождается это ощущение, и на меня снова катится следующая неудержимая волна. Но внезапно это перестает пугать.

Когда он поднимает голову, мой взгляд жадно скользит по его телу. Весь его торс покрыт путом. Под моей рукой, лежащей у него на плече, я чувствую напряженные мускулы, на его руках отчетливо выступают сухожилия, свидетельствуя о напряжении, нужном ему, чтобы удержать меня. Мышцы его живота дрожат при каждом толчке, с которым он входит в меня, равно как и мои груди, соски на которых заострились и тянутся к нему, моля о внимании.

Я задерживаю дыхание, не в силах отвести взгляд от того места, где соединяются наши тела. Контраст между его загорелой и моей молочно-белой кожей невероятно заводит меня, я в возбуждении закусываю нижнюю губу, издаю громкий стон, когда он снова слегка приподнимает мое тело, позволяя почувствовать, как наполняет меня собой.

Внезапно я снова оказываюсь на матрасе, а надо мной он, опирается на руки, берет меня в более быстром, жестком ритме. Мы оба тяжело дышим.

Затем он останавливается и, прежде чем продолжить, подкладывает подушку мне под ягодицы, изменяя тем самым угол, под которым он входит в меня. Теперь я чувствую его еще глубже внутри себя, его член каждый раз трется о самое чувствительное место у меня между ног. Беспомощно вцепившись в его запястья и окончательно теряя контроль, я кричу.

Я чувствую, как мои внутренние мышцы сжимаются вокруг него, как я снова достигаю вершины и ощущения волнами расходятся внутри меня. Это настолько потрясающе, что я всхлипываю, запрокидываю голову и выгибаюсь дугой.

— Посмотри на меня, Грейс, — хриплым голосом приказывает мне Джонатан, и я повинуюсь, тонэ в его голубых глазах, а он продолжает двигаться внутри меня, не позволяя наслаждению завершиться.

Затем он вдруг издает стон, и я, затаив дыхание, наблюдаю за тем, как освобождение, медленно стихающее во мне, отражается на его лице. С каждым сильным толчком, который он делает, я чувствую, как его пенис вздрагивает, как он кончает во мне. Это волнующее чувство, я обхватываю его руками и ногами, крепко держу его, когда он вздрагивает последний раз, а затем падает на меня. Он тяжелый, но его вес не мешает мне.

«Значит, вот оно как — спать с мужчиной», — думаю я и ни капельки не сожалею. Напротив. «Мне хочется повторить это снова», — с этой мыслью я вздыхаю.

Когда Джонатан слышит это, его тело вдруг снова напрягается, он поднимает голову.

— Грейс, — произносит он, и я вижу удивление в его взгляде, словно он на миг забыл, где находится.

Я улыбаюсь ему, надеясь, что он еще раз поцелует меня, но Джонатан лишь продолжает смотреть. Его взгляд постепенно проясняется, между бровями образуется морщинка. Затем он почти рывком выходит из меня, вырывается из моих объятий и плавно встает с постели, обходит ее и исчезает в ванной.

Все происходит настолько быстро, что у меня не укладывается в голове. Без его тепла я вдруг начинаю чувствовать себя обнаженной и беззащитной; оставив меня одну, уйдя без улыбки, даже не оглянувшись, он оставил после себя пустое, пресное чувство.

Я слышу, как включается душ, и, вдруг растерявшись, не зная, что делать, ныряю обратно под одеяло и жду, когда он наконец выйдет из ванной с мокрыми волосами и полотенцем, обернутым вокруг бедер.

— Можешь принять душ, — объявляет он, не глядя на меня, и направляется к двери. И только стоя в дверном проеме, он снова оборачивается и бросает на меня взгляд. На его лице по-прежнему нет улыбки. — Я буду ждать тебя внизу, на кухне, — и с этими словами он закрывает за собой дверь.

Секунду я лежу, чувствуя лишь шок, затем встаю, нетвердым шагом направляюсь в ванную, забираюсь в застекленную душевую кабину, включаю воду, чувствуя, как она теплыми струйками сбегает по мне.

Я еще чувствую между ног Джонатана, и, прикасаясь к себе там, ощущаю, что мои половые губы распухли и стали очень чувствительными. Только теперь я по-настоящему понимаю, что теперь все не так, как прежде, — и я не знаю, что будет дальше.

Не знаю, чего я ожидала от Джонатана, но не того, что он просто повернется и уйдет. Из-за этого все, что прежде казалось совершенно правильным, вдруг становится фальшивым. И это вселяет в меня неуверенность. Мне вдруг становится жаль, что у меня нет возможности сравнивать. Нормально ли то, что после секса люди не остаются лежать рядом? Тогда почему так происходит в фильмах?

Расстроенная и неуверенная, я выключаю воду и выхожу из душа, вытираюсь одним из больших пушистых полотенец, лежащих на полке, беру лежащую на тумбочке расческу, чтобы распутать мокрые волосы. Затем я возвращаюсь обратно в комнату, снова надеваю бюстгальтер и платье. Мои трусики, должно быть, остались внизу, на кухне, туфель и сумочки я тоже нигде не вижу.

Спустившись вниз, в столовую, я слышу, как на кухне возится Джонатан. Трусики лежат на длинном столе в столовой, очевидно, он положил их туда, чтобы я обязательно их нашла. Я торопливо натягиваю их, прежде чем направиться в кухню.

Джонатан снова стоит у плиты, как и прежде. Он тоже одет, на нем джинсы и черная футболка, но он по-прежнему не обут. Футболка не настолько линялая, как та, первая, но слишком небрежная, чтобы носить ее в офисе.

Заметив меня, он на миг замирает, затем указывает на стулья, которые снова стоят на своих местах, даже тот, который он опрокинул тогда. Ничто не указывает на то, что не более часа назад на этом столе я впервые достигла пика наслаждения с мужчиной.

— Присаживайся.

Я осторожно опускаюсь на стул, на котором сидела и в прошлый раз, снова испытываю это непривычное ощущение между ногами, не позволяющее забыть о том, что кое-что стало совершенно иначе, чем прежде. О том, что со мной произошло нечто такое, что нельзя повернуть вспять. Я прислушиваюсь к себе. Сожаление? Нет. Мне по-прежнему приятно. Вот только я чувствую неуверенность из-за того, что Джонатан так странно ведет себя.

Не знаю, что он сделал с яйцами и ветчиной, но их и след простыл. Вместо этого на сковородке жарится омлет, второй уже лежит готовый на тарелке, которую Джонатан ставит на стол передо мной.

— Спасибо, — говорю я, только сейчас замечая, что по-настоящему проголодалась.

Молча беру в руки прибор, лежащий рядом с тарелкой, и принимаюсь за еду, а он стоит ко мне спиной, помешивая что-то на сковороде. Когда второй омлет тоже готов, он садится напротив меня, точно так же, как и тогда. Мы сидим не там, где сделали это, но картинка все равно стоит у меня перед глазами.

Почти в отчаянии я жду, что он мне что-нибудь скажет, нарушит повисшее в воздухе молчание, но он избегает моего взгляда, кажется еще более закрытым и серьезным, чем раньше, когда выходил из спальни.

— Я позвонил Стивену, — произносит он, отрезая кусок омлета. — Сейчас он отвезет тебя домой.

Я в недоумении смотрю на него, а он спокойно продолжает есть, уставившись в тарелку. Неужели больше нечего сказать о том, что произошло между нами?

— Значит, я должна уйти? — Мой голос слегка дрожит. Он тут же поднимает голову, глаза у него похожи на узкие щелочки.

— У меня дела, — отстраненно произносит он.

— Ага. — Я опускаю нож и вилку, потому что у меня вдруг пропадает аппетит, я чувствую, как из глаз катятся слезы, которые я пытаюсь смахнуть. — И на этом все, да? Спасибо, до следующего раза?

— Нет, Грейс, не до следующего, — тут же возражает он. — Это было исключение. Абсолютное исключение. Я строго разделяю профессиональную и личную сферы. Я тебе говорил.

— И часто ты делаешь подобные исключения? — Не знаю, почему я вдруг так разозлилась на него. Но то, что он ведет себя столь холодно и отстраненно после того, как мы только что переспали, обескураживает меня. Я чувствую себя дешевой. И использованной.

— Нет! — рычит он. — Обычно я не делаю исключений.

— И я должна в это поверить?

— Можешь верить, во что хочешь.

На этот раз мне не удается сдержать слезы, снова нахлынувшие мне на глаза после его обидных слов. Похоже, это не ускользает от внимания Джонатана.

— Ты этого хотела, Грейс, — напоминает он мне, и это звучит как предостережение.

— Но я тебя не заставляла. Ты тоже хотел этого. — Я смотрю на него, пытаясь сосредоточиться на собственной ярости. — Скажи уже, какое я по счету исключение? Скольких женщин ты любил в этой кухне?

Он рывком отодвигает стул, встает, принимается ходить взад-вперед по кухне.

— Ни одной, черт побери! — набрасывается он на меня. — И мы не любили друг друга, у нас был секс. Есть разница.

В его глазах сверкает ярость. Хорошо. Все лучше, чем это холодное равнодушие.

— Значит, у нас только что был секс, — упрямо повторяю я. — Все равно, это не повод обращаться со мной настолько мерзко.

Он резко останавливается и совершенно непонимающе смотрит на меня. Почти обескуражено.

— И насколько же мерзко я с тобой обращаюсь?

— Ты заставляешь меня почувствовать себя дешевой шлюхой. Я имею в виду… — Я беспомощно взмахиваю руками. — Я только что пережила довольно важный для меня опыт. А ты сидишь и заявляешь мне, что я должна уйти, потому что у тебя дела. Как будто ничего не было.

— Я знал, — произносит он, снова прохаживаясь по кухне, мимолетным жестом проводит рукой по волосам. — Я знал, что ты не сможешь.

— Не смогу что?

Он вздыхает, голос его звучит нервно.

— Я тебе сказал, что мы будем играть по моим правилам. А правила мои таковы: секс — да, но ничего больше. Без каких бы то ни было отношений. Именно в этом причина того, что до сих пор я никогда сотрудников не… — Он не заканчивает фразу. Какое-то мгновение мы молча смотрим друг на друга.

— А зачем же ты сделал это, раз уж было так ужасно? — интересуюсь я.

Он пожимает плечами.

— Я не сказал, что это было ужасно, — отвечает он и впервые улыбается, легко, и у меня сжимается сердце. — Только то, что это было исключение. И нам не следует его повторять.

Раздается звонок в дверь, мы оба вздрагиваем.

— Наверное, это Стивен, — говорит Джонатан и идет назад к лестнице, спускается вниз. Я нерешительно следую за ним и снова оказываюсь в просторном холле.

Мои «лодочки» стоят рядом с гардеробом, я обуваюсь. Затем беру сумочку, лежащую на столе у стены, и направляюсь к Джонатану, который стоит у открытой двери.

Внезапно мне становится страшно, что сейчас все закончится. Он босс. Если я ему надоела, он может завершить мою практику в любое время. И я больше не увижу его никогда. Мысль об этом сжимает горло, я уже не могу сдерживать с трудом контролируемую ярость.

Я должна сказать что-то еще, что-нибудь, чтобы отчетливо дать ему понять, какое это имело для меня значение. Потому что, как бы он к этому ни относился, — я этого утра никогда не забуду.

— Мне очень понравилось, — тихо говорю я и поднимаю на него взгляд. — Хоть это и было исключение.

Он снова улыбается, пусть слегка, а затем качает головой, словно о чем-то вспомнив. О чем-то серьезном.

— Ты одно сплошное исключение, Грейс, — бормочет он настолько тихо, что я уже не уверена в том, правильно ли расслышала его слова, и подталкивает меня к выходу. — Стивен ждет.

— Тогда до понедельника? — спрашиваю я через плечо и вижу, как он кивает. Дверь с мягким щелчком закрывается, и я, озадаченная, одинокая, направляюсь к большому черному автомобилю.