Когда мы подъезжаем к белой городской вилле на Праймроуз Хилл, на часах уже почти восемь. Джонатан выходит первым, открывает зонт, помогает выйти из лимузина мне. Моросит дождик, прохладно, в летнем платье и тонком плаще я мерзну. Впрочем, возможно, дело вовсе не в погоде, а в волнении.

Джонатан смотрит на меня.

— Готова? — спрашивает он, и я киваю, окидывая его взглядом. Сегодня он снова в черном, однако, кроме рубашки и брюк на нем надет макинтош, тоже черного цвета.

Под зонтом мы вместе направляемся к кованым воротам, которые открываются перед нами и тут же закрываются снова, а затем — по мощеной дорожке ко входу, расположенному сбоку от здания.

За минувшие часы я расспросила его о клубе и теперь кое-что знаю. Членство ограничено, критерии отбора очень строгие. В клубе всегда и очень тщательно соблюдается сохранение приватности. Ничто из происходящего внутри не прорывается наружу, никто из просто любопытствующих не сумеет проникнуть внутрь. Эту эксклюзивность обеспечивает невероятно высокий вступительный взнос. И, по словам Джонатана, в этом все и дело: в анонимности и тайне.

Камера, расположенная над покрытой черным лаком входной дверью, мигает красным, показывая, что нас снимают, а Джонатан тем временем берется за старомодную латунную ручку. Проходит несколько секунд, и нам открывает светловолосая дама в дорогом на вид темно-сером костюме. Волосы ее собраны в строгий узел, она производит впечатление холодного и отстраненного человека.

— Добрый вечер, — здоровается она, пропуская нас внутрь. Дверь за нами негромко закрывается.

Не знаю, чего я ожидала, но наверняка не такой простой элегантности. Фойе ярко освещено, и контраст между стойкой администратора из сверкающего белого материала, за которую усаживается светловолосая женщина, матово-бежевым цветом стен, нарушаемым коричневыми деревянными элементами, достигающими потолка, и темно-коричневым благородным ковровым покрытием позволяет комнате заиграть холодной, но все же довольно гостеприимной сдержанностью. Два светлых, обитых тканью дизайнерских кресла приглашают присесть и кажутся совершенно новыми, словно их только что привезли из магазина.

Похоже, блондинка знает Джонатана, на меня смотрит несколько скептически, впрочем, оставаясь при этом очень вежливой. Она принимает из рук Джонатана пластиковую карточку, проводит ее сквозь считывающее устройство, затем протягивает мне несколько листков, испещренных мелким шрифтом.

— Обязательство о неразглашении, — с улыбкой поясняет Джонатан. — Тебе это уже знакомо.

Я даже не пытаюсь вчитываться, лишь пробегаю взглядом параграфы и сильно удивляюсь. Мне действительно не поздоровится, если я осмелюсь предать гласности хотя бы что-то из того, что увижу или переживу здесь. Да я и не собираюсь, поэтому подписываю и возвращаю бумаги блондинке, которая удовлетворенно кивает.

— Теперь можете войти, — произносит она и протягивает Джонатану два ключа, на которых висят элегантные деревянные брелоки с выгравированными номерами 11 и 12, а также две черные маски. Они узкие, простые, сшиты из блестящей мягкой ткани.

Вообще-то мне хочется спросить, зачем это нужно: ключи, маски, но почему-то здесь принято как можно меньше разговаривать, поэтому я решаю промолчать. Я и без того слишком взволнована, чтобы долго задумываться над чем-либо.

— Прошу, — произносит блондинка, указывая на дверь напротив входной, которая, очевидно, ведет внутрь здания.

Подойдя к ней, я задерживаю дыхание, поскольку не имею ни малейшего понятия о том, что может быть за ней. Похоже, Джонатан чувствует мое напряжение и, открыв дверь, улыбается. Мгновением позже мы оказываемся в следующем зале, из которого на верхний этаж ведет витая лестница.

Комната обставлена совершенно иначе, чем фойе, гораздо более броско. Дверные рамы, обшивка стен и ступеньки лестницы сделаны из темного, почти черного дерева, а на пол и потолок нанесен контрастный черно-белый узор из линий. На полу он выполнен из черного и белого мрамора и кажется более филигранным, в то время как по потолку проходят широкие черные и белые балки. Большая лампа на потолке и перила лестницы, сделанные из латуни, расставляют блестящие золотистые акценты.

К нам почти сразу же подходит мужчина в ливрее, принимает наши плащи, которые мы еще не успели снять, и мою сумочку. Кроме того, Джонатан протягивает ему два ключа, которые дала блондинка. Наверху лестницы на миг появляется второй мужчина в похожей униформе, но почти сразу же исчезает.

— Кто это? — спрашиваю я Джонатана, когда мы снова остаемся одни.

— Они сделают так, чтобы наше пребывание здесь было как можно более приятным, принесут поесть и попить, если мы захотим. И если, — он смотрит на меня, — ты захочешь что-нибудь снять, они позаботятся о том, чтобы позже ты нашла это в двенадцатой кабинке в комнате для переодевания. — Он указывает на дверь под лестницей. — Тебе не о чем беспокоиться.

— А если мне не захочется быть обнаженной, а они уже уберут мою одежду? — спрашиваю я.

— Тогда возьмешь халат, который они тебе предложат, — поясняет мой спутник.

— Крутой сервис, — произношу я, пожимая плечами. — Но и достаточно дорогой, я полагаю.

Джонатан смеется. Лучше мне не спрашивать, сколько именно стоит право находиться здесь. Скорее всего, сумма меня напугает. Что ж, по крайней мере я понимаю, почему у Клэр не было ни малейшего шанса проникнуть за покрытую черным лаком дверь. Скорее всего, она потерпела поражение уже у ворот.

Я глубоко вздыхаю.

— И что теперь?

— Идем со мной. — Мы подходим ко второй двери справа, но, прежде чем открыть ее, он замирает. — Ты не хочешь надеть это? — спрашивает он, протягивая мне одну из масок.

— А ты надеваешь? — интересуюсь я.

— Да, каждый раз. Носить не обязательно, но можно. Многие так поступают, в принципе, все. Это усиливает возбуждение.

«Возможно, это неплохо», — думаю я, поскольку за ней можно в какой-то степени спрятаться, и надеваю маску. Ткань очень приятная, сидит удобно, вообще не давит. Когда я вижу, что Джонатан тоже надевает маску, до меня впервые доходит, что он имел в виду, и по спине впервые пробегает холодок возбуждения. Потому что он выглядит просто невероятно со своими голубыми глазами, сверкающими за черной маской. Внезапно мысль о том, что меня не узнбют и все, что я буду здесь делать, останется анонимным, становится волнующей.

Джонатан открывает дверь, и мы вместе входим в нее. В длинном коридоре, расположенном за ней, свет более приглушенный, чем в зале. Мраморный пол здесь продолжается, равно как и деревянные панели на стенах. В разные стороны ведут различные двери, но все они закрыты, нигде не видно никого, кроме слуги в ливрее. Похоже, Джонатан знает, куда хочет попасть, поскольку уверенно проводит меня к комнате в конце коридора и открывает дверь.

Я испытываю невероятное удивление, поскольку, чего бы я ни ожидала, за дверью оказывается обычным образом обставленная комната — библиотека. Ладно, не совсем обычная, потому что все сделано по высшему разряду. Комната невероятно велика, высокие стены почти повсюду до самого потолка закрыты книжными полками из светлого, искусно украшенного дерева. Но больше всего бросается в глаза огромная черная, пронизанная белыми линиями мраморная плита в центре стены слева от нас, в дальнем конце которой находится камин. Над камином висит современная картина, которая изображает обнимающуюся пару, — она словно бы ставит цветной акцент; справа и слева рядом с мраморной плитой книжные полки не достигают пола, оставляя место для двух ниш, в которых поставлены мягкие уголки. Справа вдоль стены проходит галерея, к ней ведет винтовая лестница с изящными латунными поручнями, напоминающая ту, что была в первом зале. Несмотря на то что два высоких окна пропускают свет, я вижу, что стекла здесь непрозрачные, молочного цвета.

В центре комнаты стоит огромный каменный стол, гораздо массивнее того, что есть дома у Джонатана, его форма очень необычная, уникальная, ножки напоминают геометрические фигуры, стульев всего четыре, хотя за стол могло бы сесть гораздо больше людей, а между окнами стоит очень элегантный кожаный диван темно-коричневого цвета.

Здесь мы уже не одни. Прислонившись к столу, страстно и самозабвенно целуется какая-то пара. На мужчине из одежды только брюки, больше ничего. Он блондин, у него светлая, почти белая кожа и не такие выраженные мускулы, как у Джонатана, однако он вполне может демонстрировать себя, а на женщине, которой я даю, как и мужчине, лет тридцать, очень дорогое красное эротическое белье. У нее длинные каштановые волосы, кожа гораздо более загорелая, чем у него. У нее очень спортивная фигура, но изгибы на месте, грудь тоже немаленькая. На обоих маски, как и на нас. Поначалу они не обращают на нас внимания, однако затем женщина открывает глаза и смотрит на нас, продолжая, впрочем, целовать своего партнера, как будто наше присутствие ей нисколько не мешает.

Я настолько поглощена разглядыванием их, что не замечаю, как моя рука вцепляется в рубашку Джонатана, и осознаю это только тогда, когда он разжимает мои пальцы и подводит меня к одной из двух ниш рядом с мраморным камином. На широком подоконнике лежит мягкая подстилка и подушка, и он очень низкий, поэтому я снимаю свои туфли — на самом высоком каблуке, который у меня есть, их я надела специально, чтобы подбодрить себя перед началом эксперимента, — и поджимаю ноги. Отсюда отлично видно пару на каменном столе.

— Эти двое хотят, чтобы за ними наблюдали? — негромко спрашиваю я у Джонатана.

— Именно поэтому они здесь — это возбуждает, — отвечает он, указывая на стоящее в углу кресло, на которое я до сих пор не обратила внимания. В нем сидит светловолосая женщина в кимоно. Она одна, на ней тоже маска, но она смотрит не на парочку на столе, а на нас с Джонатаном, что в первый миг пугает меня. Но тут темноволосая издает стон, и я снова отвлекаюсь на пару.

Теперь они уже не у стола, они перешли к дивану, на который легла женщина. Она опирается на локти, наблюдая за тем, как ее партнер, стоящий над ней на коленях, высвобождает ее грудь из бюстгальтера. Когда он берет ее сосок в рот, она запрокидывает голову, очевидно, наслаждаясь процессом.

«Ух ты! — думаю я. — Это возбуждает гораздо сильнее, чем я думала». Их вид так заводит меня, что я чувствую, как начинаю увлажняться, и моя рука снова тянется к рубашке Джонатана. Я хочу чувствовать его, так же, как та женщина чувствует мужчину, он должен сделать со мной то же самое, поэтому я начинаю расстегивать его рубашку и наконец снимаю ее совсем.

— Тебе нравится смотреть на них? — спрашивает Джонатан. Он наклоняется ко мне, целует мою шею, проводит кончиком языка по коже, к самому уху, что заставляет меня оторваться от созерцания пары, тоже запрокинуть голову и вздохнуть — настолько приятно это ощущение. — И они смотрят на нас, — произносит он. — Тебя это возбуждает, Грейс?

Сквозь тонкую ткань платья его руки мягко поглаживают мою грудь, соски твердеют и тычутся ему в руки. Я смотрю на него, и при виде его улыбки сердце пропускает удар, потому что он выглядит невероятно хорошо и в то же время непривычно таинственно в этой маске. И потому что я так сильно желаю его. Я хочу его, здесь и сейчас.

— Раздень меня, — шепчу я, и Джонатан с улыбкой задирает подол моего платья, тянет его наверх и снимает с меня через голову.

На мне черный кружевной бюстгальтер и подходящие трусики, самые лучшие, которые я смогла найти; взгляд Джонатана подтверждает, что я выгляжу хорошо, и это придает мне уверенности в себе. Я чувствую его руки на своем теле, хочу большего, забираюсь ему на колени, чтобы стать ближе, однако продолжаю наблюдать за парочкой на диване.

Женщина все еще лежит на спине. Она раздвинула ноги, мужчина держит ее за бедра, голова его покоится у нее между ног. Она тяжело дышит, и по выражению ее лица видно, что она вот-вот испытает оргазм.

Когда она издает громкий стон и, подергивая ногами, начинает извиваться на диване, по моему телу пробегают сладкие мурашки, я снова оборачиваюсь к Джонатану, начинаю страстно и глубоко целовать его. Он жадно и грубо отвечает на мой поцелуй, и на миг я теряюсь в нем, забывая, где мы, полностью сосредотачиваясь на нем.

Затем он отодвигается от меня, встает. Снимает брюки, опускается на колени, стягивает с меня трусики. Пока он занимается этим, мой взгляд падает на светловолосую женщину на другой стороне комнаты, которая все еще сидит в кресле и смотрит на нас с непроницаемым выражением на лице. Я понимаю, что она наблюдает за нами, а не за второй парочкой, возможно, все это время, и мысль об этом пугает и возбуждает одновременно. Я снова притягиваю Джонатана к себе, потому что мне нужна его близость, отвожу взгляд от женщины, опять начинаю смотреть на диван.

Тем временем мужчина перевернул женщину и поставил ее на четвереньки. Он стоит боком к дивану, распечатывает презерватив, натягивает его на себя.

— Откуда он у него? — удивленно спрашиваю я.

Джонатан протягивает руку, открывает маленький ящичек сбоку в нише. В нем лежит целая пачка презервативов.

— Они здесь повсюду. Это обязательно, — улыбается он. — Раз мы уже об этом заговорили… — произносит он и протягивает мне упаковку.

Он показывал мне, как это делается, и у меня уже неплохо получается, поэтому мне удается натянуть тонкую пластиковую оболочку на его роскошный член, тычущийся мне в руку, который я так сильно хочу ощутить внутри себя.

— О-о-о, — стонет женщина на другой стороне комнаты, и, переведя на нее взгляд, я вижу, что светловолосый мужчина как раз вошел в нее сзади и двигается настолько интенсивно, что у нее колышется грудь. Положив руки ей на бедра, он то и дело притягивает ее к себе, берет ее грубо, что, похоже, ей очень нравится.

Но как ни возбуждало меня наблюдение за ними, вид Джонатана заводит меня гораздо сильнее. Я снова забираюсь ему на колени, хватаю его член, ввожу в свое отверстие, медленно опускаюсь на него, принимаю его глубоко внутрь себя, чувствуя, как он полностью наполняет меня. Я испытываю невероятное ощущение, счастливо вздыхаю, улыбаюсь ему. Он целует меня, высвобождает мою грудь из чашечек бюстгальтера, не снимая его с меня. Затем наклоняет голову, обхватывает губами один из моих твердых сосков, принимается посасывать его. Я не могу насытиться дрожью, распространяющейся от этого по низу живота, обхватываю руками его голову, начинаю медленно, с наслаждением двигаться на нем. Он выпускает мою грудь, смотрит на меня с требовательным выражением в глазах, начинает несильными толчками двигаться мне навстречу.

Стоны второй пары становятся громче, но я практически не осознаю их, слишком сильно поглощенная собственным возбуждением. Взгляд сверкающих глаз Джонатана тоже направлен только на меня, и внезапно для меня становится крайне важно, чтобы в этот миг он был со мной и ни с кем другим. Я двигаюсь все интенсивнее, чувствуя, как мои мышцы сокращаются, вижу, как он реагирует на это, вижу выражение его глаз, которое говорит мне, что он хочет меня. Может быть, я никогда не получу от него большего, может быть, он не может дать мне большего, но я хочу насладиться хотя бы этим.

Он опускает руку мне на затылок, притягивает меня к себе, грубо целует в губы, продолжая входить в меня снова и снова. У меня уже нет проблем с тем, чтобы подстроиться под любой ритм, и вскоре мы оба тяжело дышим.

— Ты так чертовски горяча, Грейс, — произносит он, кусая мою нижнюю губу, еще больше увеличивая темп, чтобы потом вдруг перестать.

Я словно в трансе, мне требуется мгновение, чтобы вернуться к реальности. Джонатан выходит из меня, снимает меня с колен, поднимает, прислоняет спиной к мраморной стене у самого камина, справа от ниши, в которой мы сидели. Прикосновение холодного камня к моей разгоряченной коже заставляет меня вскрикнуть, но Джонатан безжалостен. Он кладет руки мне на ягодицы, поднимает меня, снова вводит в меня свой твердый член, крепко держит меня. Я обхватываю его руками за шею, а ногами за бедра, всхлипывая, потому что ощущения выводят меня на грань. Холодный мрамор за спиной, горячее тело передо мной, и те двое, которые, издавая громкие стоны, любят друг друга на диване; взгляды светловолосой женщины, по-прежнему смотрящей на меня.

Она продолжает сидеть в этом кресле и наблюдать за нами. Джонатан поворачивается к ней спиной, и она может видеть только меня. Лишь теперь до меня по-настоящему доходит, что во время секса за нами наблюдают, — и меня снова охватывает волна жара.

Пара на диване вот-вот достигнет кульминации. Мужчина схватил женщину за волосы, запрокинул ей голову, продолжая входить в нее сзади, теперь быстрее. Они оба вскрикивают, затем он, глядя в потолок, кончает, так же, как и женщина.

Джонатан слегка приподнимает меня и снова опускает на свой член, который я чувствую теперь настолько глубоко внутри себя, что хватаю ртом воздух, снова обращая все свое внимание на него.

— Теперь наша очередь, — произносит он и целует меня.

Входит в меня, сначала медленно, затем все сильнее и быстрее. Когда он отпускает мои губы и я получаю возможность посмотреть на него, на лице его я вижу безумное выражение. Он словно пьян, не контролирует себя, резко входит в меня и стонет при каждом движении. Мне больно, но боль сладка, я наслаждаюсь тем, что он настолько несдержан, поддаюсь на каждое движение, насаживаясь все сильнее и сильнее.

— Трахни меня, — шепчу я ему на ухо, поскольку знаю, что во время секса ему нравится слышать грубые слова, и гортанное рычание вознаграждает меня.

Я знаю, что зрелище должно быть безумное: как Джонатан берет меня здесь, у мраморной стены, но я не смотрю на женщину, сосредотачиваясь на трепетании внутри себя, которое становится все сильнее и сильнее, и уже нет сил сдерживать его.

А потом Джонатан еще раз входит в меня, и я чувствую, как он вздрагивает и вскрикивает, освобождаясь. Его член вздрагивает внутри меня, я чувствую, как он кончает, и это подталкивает меня саму к настолько мощному оргазму, что кажется, будто я вот-вот упаду в обморок. Мои мышцы сжимаются вокруг него, словно я не хочу выпускать его, а он продолжает входить в меня тяжелыми толчками, изливаясь в мое лоно.

— Грейс, — с трудом переводит он дух, снова и снова вздрагивая, и, так как я чувствую интенсивность его кульминации, дрожь внутри меня тоже не спадает, окатывая меня все новыми и новыми волнами наслаждения.

Проходит немало времени, прежде чем мы успокаиваемся, но даже и после этого остаемся стоять у стены, прижимаясь друг к другу.

В какой-то момент Джонатан поднимает голову, смотрит на меня затуманенным взглядом. Похоже, ему тоже довольно трудно вернуться обратно в реальность, но глаза его сверкают.

— Это, — произносит он запыхавшимся голосом, — было очень развратно.

Он снова целует меня, и мое сердце трепещет, ведь он так редко делает это после секса. Он медленно выходит из меня, позволяя мне скользнуть вниз и встать на пол.

Ноги у меня словно резиновые, я устало опускаюсь на мягкий уголок, откидываюсь на подушки, удовлетворенно закрываю глаза и открываю снова, только почувствовав прикосновение чего-то теплого.

Джонатан сидит рядом со мной, вытирает меня теплым полотенцем. Я в растерянности, не понимаю, откуда оно взялось, но затем замечаю слугу в ливре, который как раз выходит из комнаты, что-то неся в руках. «Должно быть, это он принес», — думаю я, снова поражаясь незаметному и очень ненавязчивому сервису. «Интересно, каково работать в подобном месте?» — спрашиваю я себя, снова поправляя бюстгальтер, радуясь тому, что на мне маска. В ней довольно просто находиться здесь.

— Тебе нравится? — спрашивает Джонатан, и я не совсем понимаю, имеет ли он в виду полотенце или весь клуб в целом. Я киваю с улыбкой, забираю у него полотенце, сажусь ровно.

— Теперь моя очередь, — объявляю я, с наслаждением проводя теплым полотенцем по его спине, груди, а затем и животу, и на этот раз он не сопротивляется.

Он не отводит от меня взгляда, мы настолько заняты друг другом, что замечаем светловолосую женщину в кимоно только тогда, когда она оказывается напротив нашей ниши. Пара, которая еще недавно была на диване, исчезла, мы в комнате одни.

— Можно присесть к вам?

У нее очень приятный голос, она кажется очень ухоженной, вопрос ее звучит тихо и ненавязчиво, она присаживается, не дожидаясь ответа, на краешек уголка. С улыбкой кладет руку на грудь Джонатана, с восхищением проводит по ней.

Совершенно очевидно, что ее интересует только он, не я, поскольку она жадно скользит взглядом по его телу; убрав руку с его груди, она развязывает поясок кимоно. Под ним она оказывается совершенно обнаженной. Джонатан разглядывает ее, но не отвечает на ее прикосновения. Пока что.

— Мы хотели бы побыть одни.

Я произношу эти слова, не задумываясь, и, когда они оба оборачиваются ко мне, женщина выглядит удивленной, а у Джонатана в глазах непонятное выражение, я придвигаюсь немного ближе к нему, обнимаю рукой за плечи.

Только что, когда она сидела на противоположном конце комнаты, присутствие этой женщины возбуждало меня, теперь же она подошла слишком близко. Кроме того, мне не нравится то, что она прикасается к Джонатану. Даже очень. Поскольку ее желание совершенно очевидно. Он должен сделать с ней то, что делал со мной, я читаю по ее глазам, и мне невыносима даже мысль о том, что он действительно сделает это, а мне придется наблюдать.

Глаза женщины расширяются, очевидно, она не ожидала отказа, но молчит, смотрит только на Джонатана. На миг я опасаюсь, что он возразит мне, но он только пожимает плечами и молчит. Женщина разочарована, впрочем, уважает мое желание, поднимается и уходит.

Когда мы остаемся одни, Джонатан смотрит на меня, нахмурив лоб, затем наклоняется, поднимает свои штаны, протягивает мне трусики.

— Она тебе не понравилась?

Я качаю головой, радуясь, что он больше ничего не спрашивает о причинах, быстро натягиваю трусики, в то время как он медленно надевает штаны.

Я жалею, что эта женщина подошла. Мы были так близки, когда она нарушила очарование, и теперь оно улетучилось. Я чувствую, что Джонатан снова прячется за стену, которую я просто не могу пробить. Которую, возможно, мне не удастся пробить никогда, с грустью признаюсь я себе, и понимаю, что у меня есть проблема.

Сама женщина, в принципе, мне совершенно безразлична. Выглядела мило, не была отвратительной, дело не в этом. Я отослала бы прочь любую женщину, не только ее. Потому что в глубине души я не хочу делить Джонатана. Ни с кем.

Он встает, я наблюдаю, как он застегивает штаны. Что с ним такое? Почему он настаивает на том, что при сексе не должно быть никаких чувств? Неужели он действительно испытывает одинаковые ощущения, с кем бы ни спал — со мной ли или с этой женщиной? Неужели ему безразлично?

Джонатан замечает мой взгляд и улыбается, снова заставляя меня забыть о том, что нужно дышать. «Если бы только я не была так страшно влюблена в него», — вздохнув, думаю я, позволяя ему поднять себя с диванчика. На мне теперь только белье, мое платье забрал слуга в ливрее.

— Хочешь кимоно? — спрашивает Джонатан, я киваю, и он тянет за ленточку рядом с одной из полок, которую я замечаю только теперь. Практически сразу открывается дверь, и, словно слуга знал, что нам нужно, он приносит шелковый халат, выглядящий точно так же, как тот, что был на блондинке.

Джонатан берет его, помогает мне одеться.

— Идем, — говорит он, и я вздыхаю про себя, поскольку предпочла бы побыть с ним наедине. Однако делать нечего, иду за ним.