25 мая 1977 года было в Сан-Франциско серым днем, недолгая свеча весны была задута тем же тихоокеанским туманом, от которого столетием ранее дрожал Марк Твен. «Самой холодной зимой в моей жизни было лето в Сан-Франциско»: никто не знает, действительно ли Твен это сказал, но каждый житель города знает, что это правда.

В местной газете Chronicle новости были так же ужасны, как погода. Накануне ночью в аэропорте Окленда взорвался грузовой самолет, убив двух работников и ранив еще восемь. Террористы в Голландии все еще удерживали 160 детей в заложниках. Индекс Доу-Джонса закрылся на уровне ниже 1000 пунктов – самый низкий показатель за 16 месяцев. Бывший президент Никсон четвертый день подряд давал телеинтервью британцу Дэвиду Фросту.

Читатели бы с радостью уже забыли об Уотергейте. Они бы забыли и о Вьетнаме, но отголоски войны были повсюду, даже в 1977-м. Газета писала, что Пентагон перевозил груз агента «оранж» через всю страну, чтобы захоронить его в Тихом океане (по заявлению представителей власти – абсолютно безопасно). Короткая заметка сообщала о том, что правительство проверило безопасность саркофага для перевозки ядерного горючего, заставив локомотив столкнуться с ним на скорости 132 километра в час. Еще одна новость, о которой, правда, сообщили только через много лет: в этот день начались подземные ядерные испытания в штате Невада.

Ни одна из этих новостей не удостоилась первой полосы. Там говорилось о свадьбах в Лас-Вегасе – очевидно, новой моде. Писалось, что до конца 1977-го в Вегасе поженятся 50 тысяч пар. Не требовалось даже сдавать анализ крови. «Большинство из них получат бесплатную пиццу, – писали в статье, – стопку монет и пачку ароматизированных презервативов».

Атомное топливо. Никсон. Террористы. Химикаты. Свадьбы в казино. Кто захочет читать о таком?

Читатели, которые добрались до 51-й страницы, обнаружили единственные хорошие новости за день. В обзоре с емким названием «Звездные войны: волшебный аттракцион» Джон Вассерман – известный обзорами живых секс-шоу – писал о новой работе местного кинематографиста, которая этим утром выходила в прокат: фильме, который студия считала настолько не заслуживающим внимания, что ему даже не устроили нормальную премьеру.

Обзор Вассермана был переполнен восторгом. «Сегодняшней премьерой «Звездных войн» в «Коронете» автор сценария и режиссер Джордж Лукас триумфально возвращается на экран», – писал он. «Звездные войны» были «самым захватывающим зрелищем этого года – будь то кино, или театр. Это самая визуально потрясающая работа со времен «2001: Космической одиссеи», но при этом поразительно человеческая».

Если этой похвалы недостаточно, то Вассерман пишет, что фильм «понравится детям, подросткам и нам, взрослым зрителям… современный «Звездный путь», стильный «Космос: 1999», который унесет нас на ковре-самолете нашего воображения». Фильм даже несет оптимистичную идею:

«Единственная очевидно продвигаемая Лукасом мысль – и то шепотом – это то, что человек остается человеком, а животные – животными, будь то далекое будущее или прошлое. Бог здесь Сила, чувства побеждают расчет, добро побеждает зло – хоть и не без жертвы, – а любовь держит нас всех вместе. «Звездные войны» – это редчайшее из творений: произведение искусства со вселенской (извините за каламбур) привлекательностью. В каждом из нас живет ребенок, который мечтает о волшебных существах и фантастических приключениях… Если «Звездные войны» не получат как минимум полдюжины номинаций на «Оскар», я съем своего вуки».

Перевернув страницу с обзором Вассермана – думая о странном слове, которое он только что обещал съесть, – читатель наткнулся бы на рекламу этого странного фильма во всю полосу. В стиле Франка Фразетты на ней был изображен молодой парень в распахнутой рубахе с каким-то мечом из света в руках, девушка с пистолетом, а позади них призрачное лицо, напоминавшее одновременно самурая, волка и противогаз.

Значит, это было «самое захватывающее зрелище года». Его эксклюзивно показывал лучший кинотеатр города – хороший способ укрыться от тумана. Первый сеанс был в 10:45 утра. Что вам было терять, кроме трех долларов? Почему бы не попробовать?

Когда студия Warner Brothers отобрала у Лукаса контроль над «Галактикой ТНХ 1138», Фред Вайнтрауб – «эксперт» студии по работе с молодыми режиссерами – дал начинающему режиссеру совет. «Если ты сможешь завоевать зрителя в первые десять минут, – сказал он, – они тебе простят что угодно». Эти десять минут, примерно продолжительность первой катушки пленки, чрезвычайно важны для фильма – особенно такого, который заставляет зрителя поверить в себя, – как «ТНХ» и «Звездные войны».

Лукас презирал Вайнтрауба, как и любое вторжение в свою работу со стороны студии, но этому совету он будет следовать до конца карьеры. Вся основа сюжета «Американских граффити» передана в первые десять минут фильма. А за десять минут «Звездных войн» произошло, пожалуй, больше событий, чем в любом фильме, снятом до того момента. За этот короткий промежуток фильм переманил на свою сторону скептически настроенных зрителей по всему миру и заработал себе и своему Создателю место в истории кино.

Первая катушка «Звездных войн» была жизненно важна для фильма. Тем не менее во многом за нее мы должны быть благодарны людям, которых зовут не Джордж Лукас. Это объективный урок того, что кинематограф в первую очередь коллективное творчество, причем члены коллектива иногда бывают разделены десятилетиями. Возьмите первое, что увидели бы зрители в «Коронете» после окончания мультфильма про Дака Доджерса: фанфары студии Fox. Пять секунд барабанов и духовых инструментов в Си-бемоль мажоре. Эти звуки были написаны в 1933 году популярным кинокомпозитором Альфредом Ньюманом, другом Ирвинга Берлина и Джорджа Гершвина, и расширены в 1950-х к запуску Cinemascope – разработанного студией формата широкоэкранного изображения. К 1977-му фанфары не использовались, но Джордж Лукас любил работы Ньюмана и попросил возродить их для «Звездных войн». Если вы считаете, то одно очко Ньюману и одно Лукасу.

Для поколений детей эти фанфары будут означать не 20th Century Fox, а «Звездные войны». Та часть фанфар, что была добавлена в 1950-е, играет на фоне лого Lucasfilm; многие зрители ошибочно считают, что это отдельная музыкальная тема студии Лукаса. Действительно, хотя технически они не являются частью фильма, фанфары настолько ассоциируются с последующими двумя часами, что в 1980-м они были перезаписаны Джоном Уильямсом и включены в начало каждого альбома с саундтреком «Звездных войн».

После того как фанфары замолкают, экран становится черным. На экране появляются пять простых слов холодно-голубого цвета:

Давным-давно, в далекой галактике…

Это слова Лукаса, отредактированные им самим: банальная добавка про «потрясающее путешествие» из четвертого варианта сценария исчезла.

Ни один титр в истории кино не цитировали так часто; не было пяти слов важнее. В кинотеатре в Колорадо поэт Аллен Гинзберг прочитал эти слова и громко сказал приятелю: «Слава богу. Можно не переживать».

Это было революционное заявление – но почему? Отбросим связь со сказкой, готовящую нас слушать историю. Лучше задумайтесь о том, что это именно то, что каждое эпическое фэнтези должно заявить с самого начала: место и время действия, которые говорят, расслабься; не пытайся найти связь между происходящим и своей земной реальностью, потому что ее нет. Это не «Планета обезьян» – статуя Свободы не появится неожиданным финальным поворотом сюжета. Ни один фильм до того момента не заявлял так открыто отсутствие связи с повседневной реальностью; за исключением сиквелов «Звездных войн», ни один фильм после них не сможет это сделать и не казаться вторичным.

ДАВНЫМ-ДАВНО, В ДАЛЕКОЙ ГАЛАКТИКЕ…

Многие не могли оценить до выхода фильма идеальную простоту этих слов. Слова, открывающие новеллизацию Фостера («другая галактика, другое время»), не совсем то – они могут относиться и к будущему, а не только к событиям, безопасно хранящимся в книгах по истории. Студия вообще не поняла смысл фразы, ролик «Звездных войн» открывался словами «где-то в космосе, это может происходить прямо сейчас».

Пять слов находятся на экране ровно пять секунд, достаточно, чтобы средний зритель успел подумать: «Разве это не фантастический фильм? Они же все должны происходить в будущем? Что за…»

Бум. Самый большой логотип, который вы когда-нибудь видели, заполняет экран. Его желтый контур доходит до границы экрана, цвет намеренно контрастен к голубому цвету предшествовавших слов. Его сопровождает яростный всплеск музыки в той же тональности, что и фанфары – Си-бемоль. И то и другое поместил на экран Лукас, но это была работа других. Давайте посмотрим внимательнее.

Изначально предполагалось, что логотип принадлежит знаменитому дизайнеру логотипов Дэну Перри. Именно ему принадлежит наклонный вариант названия, с буквами, наполненными звездами, на постерах и в рекламах. Но логотип, с которого начинается фильм, появился более сложным способом. В конце 1976-го студии нужна была брошюра для отправки по почте владельцам кинотеатров. За дизайном брошюры студия обратилась в агентство Seiniger Advertising, известное работой над постерами. Задание получила двадцатидвухлетняя Сюзи Райс, только что перешедшая на работу в компанию из журнала Rolling Stone.

Райс привезли в ILM и показали модели космических кораблей. Она встретилась с Лукасом. Первое, о чем он сказал Райс, это то, что работу надо было сделать очень быстро. Во-вторых, он хотел логотип, который будет давить на зрителя. Что-то, что сможет посоперничать с АТ&Т. Его последним указанием было, что он хочет, чтобы логотип выглядел «очень по-фашистски», слова, которые доставили Райс много головной боли. В то время она как раз читала книгу о немецком дизайне шрифтов. Она думала о концепции единообразия. Она выбрала модифицированный шрифт Helvetica Black, несколько уплотнив буквы, изобразив их белым контуром на черном фоне.

На второй встрече с молодым дизайнером Лукас сказал, что результат выглядел как «Tar War». Поэтому Райс соединила пары букв: S с Т, а R – с S. После третьей встречи ее логотип был одобрен Лукасом. На четвертой встрече – прошедшей в то время, когда Лукас снимал сцену в кантине, дверь ей открыл зеленый инопланетянин Гридо, курящий сигарету через соломинку, – брошюра была одобрена.

Пару дней спустя Кертц позвонил Райс, чтобы сообщить ей, что они используют ее логотип и в самом фильме, только уплотнят букву W (в ее варианте у буквы были острые концы). Они попробовали вариант Перри в начальных титрах. А потом они попробовали ее вариант и, по словам Кертца, «Вау».

Очередь перед кинотеатром «Коронет» в Сан-Франциско с залом на 1350 мест в первый уик-энд после премьеры «Звездных войн» 28 мая 1977 года. Понадобилось три дня после премьеры, чтобы газеты начали фотографировать очереди перед кинотеатрами по всей Америке.

ФОТО: Корбис/«San Francisco Chronicle»

Действительно, вау. Результат смотрится как логотип самой крутой рок-группы на свете, словно «Звездные войны» – это новый Led Zeppelin, а не космическое фэнтези. Вместо того чтобы логотип уплывал вверх вместе со следующим за ним текстом – как предполагалось сделать с версией Пери, – версия Райс удаляется от нас в центр экрана, в звезды, как бы приглашая следовать за ним. Райс, как и многие люди, лишь отчасти коснувшиеся легенды «Звездных войн», проведет остаток карьеры, пытаясь повторить этот успех. «Многие люди ожидали, что я смогу сотворить чудо для их проекта», – говорит она. Она десятилетиями видела свой дизайн повсюду: на футболках, шапках, коробках для завтрака и других товарах по «Звездным войнам». Райс все еще любит франшизу и видела все фильмы. Она спокойно относится к тому, что логотип ей не принадлежит, а как нанятый со стороны работник она даже не упоминается в титрах. Ей нравится то, что логотип обозначает, а не сама работа, говорит она.

Автор музыки, в отличие от логотипа, известен всем. Марш «Звездные войны» Джона Уильямса (не путать с Имперским маршем, который дебютирует в 1980-м) часто занимает первое место в списках величайших мелодий в истории кино. Уильямса Лукасу представил Спилберг в 1975-м, до выхода «Челюстей», зловещая тема из того фильма убедила Лукаса в правильности выбора композитора. Лукас знал, что хочет получить для своего космического эпоса что-то громкое и яркое, в стиле старого Голливуда – как «Флэш Гордон», в котором использовалась романтическая музыка в стиле 1930-х. Во временном саундтреке, составленном Лукасом, на начальных титрах звучал фрагмент «Марса, вестника войны» английского композитора Густава Холста. Единственным указанием Лукаса к заглавной теме фильма было, что она должна содержать «барабаны войны, эхом отдающиеся в небесах». Уильямс дал режиссеру то, что он просил, и намного больше.

Уильямс написал всю музыку к фильму за два месяц – январь и февраль 1977-го. Саундтрек был записан с Лондонским симфоническим оркестром за несколько дней в марте. Это была, как сказал потом Лукас, единственная часть фильма, которая превзошла его ожидания. Счастливый Лукас по телефону проиграл около получаса записи Спилбергу, который был весьма огорчен – Уильямсу еще предстояло написать для него музыку к «Близким контактам третьей степени», но похоже было, что Лукасу досталось лучшее сочинение композитора. В чем-то он прав. Музыка Уильямса часто почитается фанатами как «кислород» саги, как сказал коллега Маккуорри Пол Бейтман.

Как Уильямс так быстро смог создать столь потрясающую музыку? Ответ, похоже, таков: наполовину гений, наполовину имитация. Уильямс часто говорил, что многим обязан композиторам, сочинявшим музыку для кино 1930-х и 1940-х; в том числе он указывал заглавную тему фильма «Кингс Роу», драмы 1942-го, с которой началась карьера Рональда Рейгана.

Мало кто из нас сегодня способен услышать это влияние. Невозможно отделить тему «Звездных войн» – или остаток саундтрека, если на то пошло, – от визуального ряда «Звездных войн»; найдите фрагмент любой рекламы товара, связанного с франшизой, в любой точке мира, и вы получите образы (световые мечи, корабли, дроиды, штурмовики) под музыку марша Уильямса. Абсолютно уверенная, возносящаяся ввысь мелодия передает чувство оптимизма и зов приключений так же точно, как тема «Бенни Хилла» делает любое видео смешным. Решение заменить минорную угрозу Холста мажорным изобилием могло прийти в голову только Уильямсу (поднимите руку те, кто сейчас не слышит в голове его музыку).

После этого зрители в «Коронете» увидели начальные титры. В 1977-м текст сразу следовал за логотипом «Звездные войны», без промежуточного названия. Надпись «Эпизод IV: «Новая надежда» не появится до перевыпуска фильма в кино в 1981-м.

Хаос в названиях эпизодов «Звездных войн» и порядке выхода фильмов часто путает зрителей – и фанаты до сих пор спорят, отражает ли нумерация, начатая в 1980 году с «Эпизода V», истинное намерение Создателя в 1977-м. В последние годы Джордж Лукас утверждал, что действительно хотел начать с четвертого эпизода, но то ли «испугался», то ли «Fox не позволила». Документы указывают на обратное: сценарий, использовавшийся на съемках, называется «Эпизод первый приключений Люка Скайуокера». Первый вариант сценария фильма «Империя наносит ответный удар» называет фильм «Звездные войны II».

Гари Кертц подтверждает слова Лукаса, но говорит, что идея была не настолько оформившаяся, как сейчас утверждает Создатель. «Мы игрались с идеей назвать фильм эпизодом 3, 4 или 5 – что-то в середине, – вспоминает он. – Нам все хотелось сделать фильм как можно больше похожим на «Флэша Гордона», – проще говоря, они с Лукасом хотели придать фильму «ощущение» встречи с киносериалом с середины, но так и не выбрали конкретный номер эпизода. «Студия ненавидела эту идею, – подтверждает Кертц, – и, на самом деле, они правы. Мы думали, что это будет очень-очень умно, но ничего умного в этом не было. Если вы пойдете на фильм, рекламируемый как что-то новое, и вдруг вы видите надпись «Эпизод III», вы скажете: «Что за хрень?»

Оставив числа в стороне, стоит заметить, что Лукас, много раз переписывая сценарий, сделал очень правильно. «Звездные войны» остаются одним из лучших примеров правила, что, рассказывая историю, лучше начинать с середины. (Как выяснилось – в самом буквальном смысле: сага Лукаса в шести эпизодах – первая в истории, начавшаяся ровно с середины.) И он настаивал, чтобы титры остались, несмотря на мнение руководства Fox, твердившего, что дети не будут читать двигающийся текст в начале фильма. Пора бы им уже начать, ответил Лукас.

Сами слова, плывущие по экрану после логотипа «Звездные войны», лишь отчасти являются заслугой Лукаса; в остальном эта заслуга неожиданного дуэта Брайана де Пальмы и Джея Кокса, в то время – кинокритика, а позднее и сценариста. Лукас показал им, а заодно и полному дому друзей незаконченный вариант фильма весной 1977-го. За ужином после просмотра, пока Спилберг заявлял, что фильм будет большим хитом, едкий от природы де Пальма – который присутствовал на большей части кастингов для «Звездных войн», ища в то же время актеров для своего фильма «Кэрри», – открыто насмехался над Лукасом: «Что это за хрень такая – Сила? Где кровь, когда людей убивают?» Возможно, после уговоров Марсии, которая знала, что Джордж глубоко уважает де Пальму, Брайан позднее сделал жест примирения: он предложил переписать начальные титры.

Лукас согласился, хоть и без особой радости: начальные титры в каждом из четырех вариантов сценария были слишком многословными, и он уже не знал, что делать. Его подражание многословным вступлениям из «Флэша Гордона» явно не находило отклика у зрителей. Де Пальма взялся за дело на следующий день, с Коксом в роли стенографиста. Результат можно использовать как наглядный пример силы редактуры. Вот как редактор – подобный мне – отнесся бы к версии текста, написанной Лукасом:

«В галактике идут гражданские войны. (Повтор: нам уже сказали, что мы в далекой-далекой галактике. К тому же: гражданские войны во множественном числе? В остальном тексте упоминается только одна война.) Отважный альянс партизан-повстанцев бросил вызов тирании и диктатуре крутой ГАЛАКТИЧЕСКОЙ ИМПЕРИИ (Слишком много эпитетов. Это что, пропаганда? Мы сами решим, к какой стороне присоединиться. К тому же слово «круто» начинает принимать новую положительную окраску – в связи с чем лучше его избегать в данном контексте.)

Нанося удары из крепости, скрытой среди миллиарда звезд галактики (снова повтор; мы уже знаем, что галактики большие. К тому же – важно ли нам, что это крепость, или это умная аллюзия к «Трем негодяям в скрытой крепости»?), корабли повстанцев одержали первую победу над могучим звездным флотом Империи. (Разве не очевидно, что Империя могущественнее повстанцев, по определению?) ИМПЕРИЯ боится, что еще одно поражение приведет еще тысячу звездных систем на сторону восстания и контроль Империи над галактикой будет утрачен навеки (Почему это всесильная Империя вдруг испугалась? Почему так важна тысяча систем в галактике, где их миллиард? Почему вы заставляете меня заниматься математикой во время фильма?)

Чтобы уничтожить восстание раз и навсегда (уничтоженные вещи обычно остаются уничтоженными), ИМПЕРИЯ строит зловещую новую боевую станцию. (Может, стоит привести здесь ее название?) Достаточно мощную, чтобы уничтожить целую планету. Завершение строительства станции обещает верную смерть защитникам свободы (Мы еще не знаем этих защитников; может, стоит назвать одного из них? Как насчет принцессы Леи, которую 3РО упомянет в первых минутах фильма? Кроме того, фильм начинается с корабля, укравшего чертежи этой станции, на которых держится весь сюжет. Если это тут объяснить, это поможет втянуть зрителя в события)».

Версия де Пальмы и Кокса – это текст, дошедший до нас. Короткие и простые четыре предложения, дающие вам то, что нужно знать, без единого лишнего слова:

«Идет гражданская война. Космические корабли мятежников, нанося удары со своей тайной базы, одержали первую победу над зловещей Галактической Империей.

Во время сражения шпионам повстанцев удалось выкрасть секретные чертежи мощнейшего оружия империи, которое называется ЗВЕЗДА СМЕРТИ, эта бронированная космическая станция способна уничтожить целую планету.

Преследуемая злобными агентами империи, принцесса Лея торопится домой на борту своего звездолета, она владеет чертежами, которые могут спасти ее народ и восстановить свободу в галактике…»

Новое окончание текста настраивает зрителя на ожидание в кадре космического корабля – но даже при такой перспективе зрители уже могут начать скучать к моменту, как закончат чтение. Даже у укороченной версии текста уходят драгоценные минута и двадцать секунд на то, чтобы подняться и раствориться в космосе. Осталось всего восемь минут, чтобы поразить нас.

Чтобы наверстать упущенное время, Лукас делает необычное – обходится без начальных титров. Это было крайне неожиданное решение для того времени, позже оно заработает Лукасу проблемы от Гильдии режиссеров и Гильдии писателей. Вы не узнаете, кто был режиссером фильма, разве что дедуктивным методом вы вычислите это из Lucasfilm Ltd. Но Лукас намеревался избежать всего, что вырвет зрителей из сказочного настроя.

До 1977 года количество фильмов без начальных титров можно было пересчитать на пальцах одной руки. Первым таким фильмом была «Фантазия» (1940) Уолта Диснея, затем «Гражданин Кейн» (1941) и «Вестсайдская история» (1961). В 1970-е общепринятой практикой было пустить титры во время первой сцены. В своем неторопливом классическом фильме «Однажды на Диком Западе» (1969) Серджио Леоне затянул титры на рекордные пятнадцать минут. Очко Лукасу за то, что ушел от этого тренда.

Итак, уходящие вдаль буквы сделали свое дело, по крайней мере для читающей части зрителей. (Для остальных, пораженных музыкой, надпись могла бы быть «КРУТО КРУТО КРУТО».) Мы ожидаем появления корабля с принцессой Леей и украденными планами на борту. Но сначала Лукас опускает камеру вниз, и мы видим луну, затем еще одну и, наконец, планету под ними (очко за прекрасные картины Маккуорри). И на них наши глаза отдыхают целые двадцать секунд – очень, очень длинная пауза в сравнении с последующим действием. Во время этого панорамного кадра Лондонский симфонический оркестр взял куда более короткую паузу, быстротечный момент пианиссимо, чтобы признать красоту космоса. Затем, когда глаза зрителей устремлены на пустынную планету, музыка мрачнеет, остаток двадцати секунд предрекает опасность, которая где-то за кадром.

«ЗВЕЗДНЫЕ ВОЙНЫ» ОСТАЮТСЯ ОДНИМ ИЗ ЛУЧШИХ ПРИМЕРОВ ПРАВИЛА, ЧТО РАССКАЗЫВАЯ ИСТОРИЮ, ЛУЧШЕ НАЧИНАТЬ С СЕРЕДИНЫ.

Наконец, вот оно, первый спецэффект фильма и, возможно, самый революционный момент в истории спецэффектов: маленький корабль «Тантив IV», преследуемый массивным Имперским звездным разрушителем и обменивающийся с ним лазерным огнем. Мы видим снизу корпус разрушителя, который, как говорят все, кто его видел, кажется, тянется, тянется и тянется, пока мы не добираемся до его двигателей.

На самом деле кадр пролета звездного разрушителя длится всего тринадцать секунд – меньше половины длины телевизионного рекламного ролика. Но к концу этих тринадцати секунд фильм наглядно показал, насколько сильна Империя и насколько ее возможности превосходят возможности повстанцев (лучшая визуальная шутка пародийной серии «Гриффинов» «Голубой урожай» представила разрушитель в виде космического внедорожника с гигантской наклейкой «Буш/Чейни» сзади).

Сотрудники ILM понимали, что это был самый важный кадр фильма и главный тест для их камеры Dykstraflex. Если кадр не получится, если разрушитель будет хотя бы слегка качаться, иллюзия окажется разрушена, возможно, до конца фильма. Как и со многими другими моментами «Звездных войн», спецэффекты могли сделать авторов признанными гениями или посмешищем. «У нас было семь или восемь гипотез, которые должны были подтвердиться, чтобы камера заработала», – говорил позже Дайкстра. Это одна из причин, почему этот спецэффект был единственным, сделанным до визита Лукаса, после которого тот едва не свалился с сердечным приступом: молодая компания тратила все время и деньги на исследование и разработку, изучая, как программировать моторы, нажимая правильные последовательности кнопок.

«Тантив IV» был последней моделью, законченной ILM, и это значит, что он смотрелся наиболее профессионально. В реальности модель была длиной 1,8 метра – в два раза больше предположительно гигантского звездного разрушителя, его преследовавшего. Лукас хотел соорудить разрушитель сопоставимого размера. Авторы спецэффектов убедили его, что это не нужно – о нем позаботятся оптика и Dykstraflex. Но они провели пару недель, добавляя детали к разрушителю, чтобы удовлетворить Создателя.

Главный оператор ILM Ричард Эдлунд признался, что спать не мог от страха, что кто-то из зрителей встанет и крикнет: «Модель!» – но вместо этого зрители в «Коронете» аплодировали. И эта сцена повторялась по всему миру, что было абсолютно беспрецедентно: зрители аплодировали тринадцатисекундному спецэффекту. В городе Шампейн, штат Иллинойс, студент-физик Тимоти Зан благодаря этому кадру стал фанатом «Звездных войн» на всю жизнь – а позднее самым известным писателем романов в их вселенной. В Лос-Анджелесе двадцатидвухлетний водитель грузовика, который придумывал как раз такую модель корабля, будет так разозлен фильмом и так поглощен вопросом, как Лукас смог это сделать, – что он бросит работу и займется кино. Его звали Джеймс Кэмерон, и он снял два фильма, наполненных спецэффектами, – «Титаник» и «Аватар».

Быстрый кадр звездного разрушителя спереди, быстрый кадр взрыва на «Тантиве IV», и мы видим C-3РО и R2-D2, идущих по коридору. Их дизайн – заслуга Маккуорри, черпавшего вдохновение в фильмах «Метрополис» и «Молчаливое бегство». Но за голос 3РО очко Энтони Дэниелсу. Его видение дроида как чопорного английского дворецкого не совпадало с тем, как представлял персонажа Лукас. Режиссер перебрал полдюжины актеров озвучания по возвращении в Штаты, ища голос вульгарного торговца подержанными машинами, который он представлял для этого персонажа. Но ни один из них не подходил под дерганые движения Дэниелса так же хорошо, как сам Дэниелс, которого в итоге и пригласили повторить свои слова при озвучке. Пиканье R2 получилось благодаря дизайнеру звука Бену Бёртту, который, чтобы получить его болтовню, пропустил собственный голос через синтезатор.

В сцену роботов вмонтирован кадр, показывающий как «Тантив IV» всасывает внутрь Имперского корабля, пока повстанцы готовятся отражать нападение через конкретную дверь в конце коридора. Никто из них не говорит ни слова, но мы видим крупным планом их напряженные лица, глядящие вверх и реагирующие на звуковые эффекты. Момент, на который редко обращают внимание: среди крупных планов нет молодых лиц. Это, очевидно, опытные космические солдаты, но даже они боятся того, что приближается. Без слова от них мы уже начинаем додумывать предысторию фильма у себя в голове.

Это продолжается около минуты, без единого слова, эффективно повышая напряжение. Это была одна из сцен, снятых Лукасом в последние дни работы в Лондоне. Съемочная группа была разделена на три части, что дало ему несколько минут, снятых под тремя разными углами, чтобы было с чем поиграть при монтаже.

К этому моменту то, что мы видим на экране, уже представляет все ресурсы Создателя, едва поддерживающие иллюзию, – как и будет следующие два часа. То, что кадры так незаметно сменяют один другой, несомненное чудо – и за это мы должны дать очки команде монтажеров Лукаса.

Ричарду Чу, Полу Хиршу и, конечно, Марсии Лукас пришлось использовать каждый монтажный трюк на свете при работе над «Звездными войнами». Увидев однажды одно из найденных ими решений, вы не можете его развидеть. Например, когда Люка атакует таскенский рейдер, актер только раз поднял оружие над головой, прежде чем Лукас сказал «Снято!». При монтаже Чу крутил изображение вперед и назад, пока не возникла видимость, что таскен угрожающе трясет оружием, а Бёртт помог скрыть монтаж боевым криком таскенов: ревом осла, помогавшего перевозить аппаратуру в Тунисе.

Марсия была единственным Лукасом, когда-либо получавшим «Оскар» за фильм из серии «Звездные войны»; Джордж не получал «Оскаров» конкретно за какой-нибудь из фильмов, а Марсия и другие монтажеры получили премию за лучший монтаж на церемонии в 1978 году. Марсия также отвечает за то, что убедила Джорджа оставить в фильме две любимые многими сцены, которые он намеревался вырезать: Лея, целующая Люка «на счастье», прежде чем они прыгают через каньон на Звезде Смерти, и маленький робот-«мышка», убегающий в ужасе от ревущего Чубакки. Хотя после развода с Лукасом Lucasfilm пытался приуменьшить ее роль, несомненно, что из трех монтажеров основную работу сделала именно она – включая атаку Звезды Смерти повстанцами, на монтаж которой у нее ушло восемь недель.

Тем временем на «Тантиве IV» из двери в конце коридора брызгают искры, и она взрывается. Появляются штурмовики в их фашистских костюмах, происхождение которых путано, но поставим сразу очко Маккуорри за дизайн и по половине очка Нику Пембертону и Эндрю Эйнсворту за трехмерное воплощение. Начинается бой, по экрану летают лазерные разряды, повстанцы-каскадеры падают в бескровной смерти. Фильм идет три минуты, и мы уже видели войну между космическими кораблями и на человеческом уровне. Мы теперь знаем, как ведутся бои в этой далекой галактике: с яркими вспышками лазерного огня (звуковой эффект, это Бёртт, царапающий оттяжку радиобашни в Палмдейле своим обручальным кольцом), крутыми взрывами, обездвиженными, но не поврежденными кораблями и солдатами, драматически умирающими, как в старых фильмах – как дети во время игры на площадке. Смерть показана так, как ее показывали до появления Сэма Пекинпы и Фрэнсиса Копполы. Крови не будет.

ЧТОБЫ НАВЕРСТАТЬ УПУЩЕННОЕ ВРЕМЯ, ЛУКАС ДЕЛАЕТ НЕОБЫЧНОЕ – ОБХОДИТСЯ БЕЗ НАЧАЛЬНЫХ ТИТРОВ.

Затем следует ключевой момент: роботы ускользают от сражения, пересекая коридор, полный лазерного огня, и не получая ни царапины. Этот невероятный результат говорит нам, что они – наши крестьяне Куросавы, шекспировские шуты: они, очевидно, мало понимают из происходящего вокруг, и им ничто не грозит. Если вы принимаете эту сцену или добродушно над ней смеетесь, то вы уже совершили прыжок веры, который требуют «Звездные войны».

От наивного к возвышенному: битва выиграна, штурмовики выстраиваются по стойке смирно, и из дыма выходит высокая фигура в черном: плащ развевается за ним, а блестящий шлем скрывает его лицо. Он осматривает мертвых солдат. Музыка Уильямса замолкает впервые с начала фильма, и мы слышим гротескное дыхание этого персонажа.

Звук Дарта Вейдера, втягивающего воздух через свой респиратор, – ужасный, вызывающий клаустрофобию, словно он подключен к аппарату искусственного дыхания. На самом деле это снова Бен Бёртт, дышащий через водолазную маску. Он записал свое дыхание на трех скоростях, и эти записи использовались на протяжении всех фильмов, в зависимости от настроения Вейдера. Вейдер больше, чем кто-либо из персонажей, – результат творчества многих людей, заслугу за которого следует разделить между Лукасом, Маккуорри, Молло, Бёрттом, скульптором Брайаном Мьюром, а также актерами Дэвидом Проузом и Джеймсом Эрлом Джонсом. А еще надо упомянуть Фреда Рооса, гения кастинга, отчаянно дравшегося за то, чтобы именно Джонс озвучивал Вейдера. Лукас был против того, чтобы единственный черный актер в фильме был голосом злодея. Но Роос настаивал на том, что дело не в расовой политике: у Джонса просто был лучший баритон из всех актеров на свете.

Важность столь раннего появления Вейдера в фильме нельзя переоценить. Для тех немногих зрителей, которые еще не поддались фильму, это был решающий момент. При первом появлении Вейдер не говорит ни слова, просто выходит из кадра – этого достаточно, чтобы зрители стали гадать: кто это, что у него под маской, и как много мы увидим его в оставшемся фильме.

Вейдер, возможно, больше, чем что-либо еще, справляется с задачей привлечения зрителей – особенно детей. Вот, например, история новозеландского программиста Филипа Фаерлингера, которому жарким летом 1977-го было семь лет, когда его отец отвел его в кино. Филип ужасно хотел посмотреть «Херби, фольксваген-жук», но отец повел его на «Звездные войны», потому что в зале, где они шли, был кондиционер. Длинные улетающие предложения навеяли на него скуку, а космическое сражение запутало. «Кто хорошие, а кто плохие?» – допытывался он у отца, который не мог оторвать глаз от экрана, чтобы ответить. «Затем появился Дарт Вейдер, – вспоминает Фаерлингер тридцать пять лет и дюжину просмотров «Звездных войн» спустя, – я одновременно обосрался, и у меня встал».

Возможно, это некоторое преувеличение, но оно показательно про общую реакцию на Вейдера: он затрагивает что-то первобытное внутри нас. Вы хотите либо убить его, либо бежать от него, либо маршировать строем (как 501-й) за его потрясающим злодейством. Тодд Эванс, молодой зритель на первом показе в городе Пьемонт в Окленде, вспоминает: «Когда Вейдер появился на экране, весь зал вдруг зашипел на него. Какая-то часть нашего мозга инстинктивно знала, что надо шипеть на злодея. Эта сцена повторялась по всей стране, звук, который в кино не слышали с… мы не знаем точно, когда прошла мода на шипение на злодеев в кино, но, вероятно, это было где-то в эру немых мелодрам, которые Лукас обожал. Тот факт, что музыка в этот момент прерывается, делал шипение проще. Кертц предполагает: «Это было предложение зашипеть».

Вновь мы возвращаемся к нашим дроидам, которые за кадром ненадолго разделились (здесь должен был быть кадр с С-3РО, застрявшим под грудой проводов после взрыва, но монтажеры его вырезали и вклеили позднее – после того, как «Тысячелетний сокол» побеждает преследовавшие его СИД-истребители, – с отличным комическим эффектом). Мы видим, как таинственная фигура в белом вставляет диск в R2 – принцесса, упомянутая 3РО. Дроид уезжает, и она снимает капюшон, являя прическу с двумя пучками, которую Лукас взял из причесок, популярных в революционном Мехико в начале XX века. Он намеренно искал прическу, которая не была модной на тот момент.

Мы смотрим фильм пять минут.

Сражение выиграно, пленных повстанцев и захваченных дроидов ведут по коридору. Вейдер говорит свою первую фразу, допрашивая капитана корабля о чертежах Звезды Смерти, и мы слышим потрясающий глубокий голос Джеймса Эрла Джонса, обработанный синтезатором.

Голос Вейдера – еще одно небольшое откровение для зрителей и неприятный сюрприз для одного из актеров. Дэвид Проуз, британский бодибилдер внутри костюма Вейдера, ожидал, что его голос будет использован в фильме, как и в случае Энтони Дэниелса в роли 3РО. Проуз утверждает, что Лукас обещал, что перезапишет с ним текст позднее. Но девонширский акцент Проуза, который, кажется, сильнее, чем понимает он сам, не подходил к роли. На съемочной площадке его прозвали «Дарт Фермер». Вместо этого Джонс записал все реплики за один день, получив за это 7500 долларов. Проуз позднее с обидой заявлял, что Джонс был выбран, так как Лукас понял, что у него в фильме нет ни одного черного актера (как мы знаем от Рооса, это не так). Лукас, со своей стороны, в интервью журналу Rolling Stone в 1977-м сказал, что Проуз «типа как знал», что его голос не будет использован в окончательной версии фильма.

Удушение Вейдером капитана Антиллеса – главы команды «Тантива IV» – еще один момент, который может быть пугающим или комичным в зависимости от точки зрения. Многие взрослые смеялись над коротким кадром ног капитана, болтавшихся в воздухе, – этот кадр должен был подчеркнуть рост и силу Вейдера. Но многих юных зрителей сцена пугала. В момент, когда Вейдер отбрасывает мертвое тело и оно ударяется в стену, один ребенок на тестовом показе фильма зарыдал. Кертц знал об этом, потому что он направил в зрительный зал микрофоны, чтобы с помощью записи их реакции убедить цензоров поставить фильму подростковый рейтинг PG, а не диснеевский G. Очко в пользу Кертца и неизвестного ребенка, кем бы он – или она – ни был. Перед нами снова принцесса, пытающаяся скрыться от штурмовиков. «Один есть, – говорят они. – Готовь заряд». Фишер стреляет первой, управляясь с оружием с простотой, которая не давалась другим актрисам, пробовавшимся на роль. Эта сцена сильно рассмешила друзей Лукаса Хэла Барвуда и Мэтью Роббинса, когда они впервые увидели ее, побывав в гостях у Лукаса в Сан-Анселмо осенью 1976-го. Они заехали за ним, чтобы отвезти в китайский ресторан на ланч. Да, конечно, сказал Лукас, но сначала посмотрите эту сцену.

«Мы видим Кэрри Фишер с половинками яблок по бокам головы, – вспоминает Барвуд. – Мы с Мэтью ни на чем не можем сконцентрироваться, потому что в ужасе от увиденного». Два приятеля полдня бегали и кричали «Готовь заряд» снова и снова. «Господи Иисусе, Джордж, – сказал Барвуд. – Что ты делаешь?» Лишь увидев пробный монтаж фильма на Рождество, Барвуд поменял отношение. «Я был поражен, насколько лучше был фильм после этого», – сказал он. В любом случае, они с Роббинсом имели честь быть первыми, кто иронично обыгрывал сцену из «Звездных войн».

На «Тантиве IV» R2, Макгаффин на задании, движется к спасательной капсуле. 3РО спорит с ним, но тоже залезает. Это сцена длится 32 секунды. Затем спецэффект вылетающей капсулы, офицер на разрушителе, отказывающийся стрелять по ней, так как на борту нет живых существ, дроиды внутри капсулы, думающие, что разрушитель и есть их неповрежденный корабль: все это занимает еще 22 секунды. Первая встреча принцессы Леи и Дарта Вейдера, которая длится около 30 секунд. Вейдер говорит с подчиненным о ее аресте с мрачным намеком на пытки – «предоставьте это мне», – и сообщение об украденных чертежах. Все это занимает – вы угадали – примерно полминуты.

ВАЖНОСТЬ СТОЛЬ РАННЕГО ПОЯВЛЕНИЯ ВЕЙДЕРА В ФИЛЬМЕ НЕЛЬЗЯ ПЕРЕОЦЕНИТЬ.

Монтаж фильма уже нашел свой ритм, который – хотя и не особенно быстрый по сегодняшним стандартам – дает нам в каждый момент ровно столько, сколько нам нужно, и ничего более. «Когда фильм впервые вышел, люди считали его темп очень быстрым», – сказал Лукас о «Звездных войнах» в 2004-м. И эта скорость играла на руку фильму: зрители захотят вернуться в кинотеатр и снова посмотреть фильм не только потому, что это была захватывающая история, но и потому, что в каждой сцене было так много всего, что можно было посмотреть ленту четыре раза и все равно не разглядеть каждого робота и каждого странного инопланетянина на заднем плане. Может, вы заметили серебряную копию 3РО прямо позади наших героев-дроидов в самой первой сцене? Нет? Извините, все движется слишком быстро. Приходите еще.

«Фильм был в постоянном движении, – вспоминал Лэдди. – Это была одна из идей: не дать никому шанса сказать: «Боже, какие красивые декорации». Но скорость Лукаса происходила также из-за стыда. Он не верил, что эффекты ILM выдержат критику – особенно по сравнению со стандартом, установленным «2001» Кубрика. Поэтому он обрезал каждый кадр максимально быстро в надежде, что мы не заметим несовершенства. (Даже после того, как стало очевидно, что мы их либо не замечаем, либо нас они не волнуют, он не изменил своего отношения: «Звездные войны» были фигней – с технической точки зрения», – сказал он об оригинальных эффектах в 2002-м.)

Лукас также понимал, что иногда надо замедлиться. Один из таких моментов заполнил следующие несколько минут: R2 и 3РО вышли из своей капсулы и начали свои приключения на пустынной планете, споря, куда идти. И здесь мы достигаем отметки в 10 минут: с двумя дроидами расходящимися в разные стороны в песчаных дюнах Татуина. 3РО перед расставанием бьет R2 по колесу ногой без особого результата, и парочка расходится. На этом месте заканчивается драматическое космическое вступление, и мы вступаем в часть фильма, отдающую дань уважения одновременно Куросаве и Джону Форду.

Вы уже подсели? Если вас не впечатлили спецэффекты и не напугал Дарт Вейдер, то ответ зависит в основном от того, насколько два дроида превратились в реальных, человекоподобных персонажей, которым вы можете симпатизировать. Особенно это касается R2, мусорного бачка на роликах с одной камерой вместо глаза – этот персонаж кажется за гранью всего человекоподобного. Однако электронные звуки Бена Бёртта способны передавать невероятное разнообразие эмоций, да и чопорный 3РО в исполнении Энтони Дэниелса вызывает своеобразную симпатию.

У этих роботов достаточно сильный характер, чтобы завоевать симпатию многих зрителей, которые считали себя выше этого. «Высший балл за создание двух очаровательных механических объектов, которые стали научно-фантастическим апофеозом Дон Кихота и Санчо Пансы», – написал друг Алека Гиннесса, популярный английский актер и режиссер Питер Гленвилл в письме Гиннессу, посмотрев фильм в Нью-Йорке. «Они заставляют тебя смеяться и переживать за них». От Гленвилла, недавно прекратившего свои попытки экранизировать «Дон Кихота», это была крайне высокая похвала.

Но, возможно, самое удивительное в этих первых десяти минутах фильма – то, что в них нет ни Люка, ни Хана Соло, ни Оби-Вана. Единственный положительный человеческий персонаж – принцесса Лея, и у нее всего две реплики. Зрители могут даже подумать, что главные герои – дроиды. На самом деле, конечно, у нас ансамбль героев, каждый из которых ведет нас к другому: Лея к дроидам, дроиды к Люку, Люк к Оби-Вану, Оби-Ван к Хану, Хан и Люк обратно к Лее.

На бумаге этот перенаселенный сюжет выглядит слишком сложным. Кто наши герои и где они? «Ты забыл про зрителей, – сказал де Пальма Лукасу после просмотра в 1976-м, говоря о первом акте его фильма. – Они не понимают, что происходит». Похожая реакция была и у Дона Глута, когда он посмотрел «Звездные войны» в первый раз: это был «Флэш Гордон», но пропущенный через фильтр «Американских граффити». «Кто главный герой?» – даже сегодня спрашивает Глут.

Именно из-за такой реакции Джордж Лукас включил в третий вариант сценария сцены – дожившие и до четвертого, – где космическая битва перемежается кадрами с Люком Скайуокером, наблюдающим за ней с поверхности планеты. Люк потом рассказывает своим приятелям о том, что видел, а его друг и наставник Биггс Дарклайтер возвращается из академии и сообщает Люку, что переходит к повстанцам.

Хотя самому ему сцена не нравилась и казалась слишком в духе «Американских граффити», Лукас все же снял ее, так как Барвуд и Роббинс убеждали его, что сцена прояснит фильм и сделает его более человечным. Но, если сегодня посмотреть эту сцену, понятно, что она намертво остановила бы фильм. Это почти пять минут скучного диалога, как Империя национализировала торговлю в центральных звездных системах, – предыстория на половину первой катушки. На Биггсе странный миниатюрный черный плащ, и он возвышается над Люком. Если бы сцена осталась в фильме, она, может, и не убила бы «Звездные войны», но уж точно запутала бо́льшую часть зрителей куда больше, чем эффект ансамбля.

Отсутствие Биггса оставляет пару непонятных строк в сценарии: «Биггс прав, я никогда отсюда не выберусь!» – жалуется Люк 3РО. Но в фильме достаточно информации, чтобы уловить суть. Биггс? Ну, да, Биггс, друг, какая разница. Когда Биггс наконец появляется на базе повстанцев на Явине IV, готовясь к атаке на Звезду Смерти, это приятная награда зрителям, повторно смотрящим фильм.

То, что Люк не появляется до семнадцатой минуты, работает на фильм и другим способом: это полезно для запоздавших зрителей. Многие пропускали первую катушку, когда фильм шел в кинотеатрах, особенно когда новости о «Звездных войнах» стали распространяться и очереди выросли. Хотя в первую катушку так много вложено и все так быстро смонтировано, фильм легко можно понять и тем, кто пришел во время второй катушки: эти смешные роботы ходят по пустынной планете, их похищают гномы с горящими глазами. Ясно. Похоже, их хотят продать в рабство. Интересно, кто их купит?

Первая катушка показывает: главная сила «Звездных войн» в том, что фильм вам не говорит. После скрупулезного построения мира при написании вариантов сценария Лукас бо́льшую часть оставил за кадром. Например, мы так и не узнали, какая в этой далекой галактике система измерения времени; фанатам пришлось придумать собственную хронологию на основании первого фильма с разрушением первой Звезды Смерти, обозначающим год ноль. Мы не знаем, какой валютой пользуются Хан и Оби-Ван, заключая сделку в кантине. Мы слышим, как Соло утверждает, что его корабль может пройти Кессельскую дугу меньше чем за 12 парсеков, и можем удивиться, почему он использует единицу расстояния, превышающую 30 триллионов километров, будто это единица времени. Было ли это пустым бахвальством, как предполагалось в сценарии? («Бен реагирует на глупую попытку Соло впечатлить их откровенно неправильной информацией».) Или слово «парсек» имеет другой смысл в далекой галактике?

ДВА ДРОИДА ПРЕВРАТИЛИСЬ В РЕАЛЬНЫХ, ЧЕЛОВЕКОПОДОБНЫХ ПЕРСОНАЖЕЙ, КОТОРЫМ ВЫ МОЖЕТЕ СИМПАТИЗИРОВАТЬ.

На некоторые вопросы ответы находятся в новеллизации Фостера (он изменил «парсеки» на «стандартные единицы времени», потому что «не мог этого так оставить»), и это минус романа. Таинственность – то, что питает наше воображение. Мы получаем достаточно знаний, чтобы впитать «Звездные войны», и начинает появляться наша собственная предыстория. Лукас, несмотря на свой неудачный опыт с неинформационной природой «Галактики ТНХ 1138», верил, что публика сама додумает недостающие детали, и публика ему ответила. За последующие четыре десятилетия был заполнен каждый возможный пробел в информации: имя каждого дроида на каждом корабле, раса каждого инопланетянина в кантине, каждая деталь войны клонов.

Но не об этом думали зрители в 1977 году. В теплом послевкусии церемонии награждения повстанцев их интересовали более важные вопросы, чем происхождение молотоголовых существ в кантине, или как протонные торпеды Люка смогли сделать поворот на 90 градусов, или почему Чубакке не дали медали. Фильм оставил кучу других моментов недосказанными. Что случилось с Оби-Ваном? С кем будет принцесса – с Люком или с Ханом? Кто отец Люка? Какое зло таилось под маской Вейдера и жив ли он еще? Выиграли ли повстанцы войну против Империи? Вероятно, нет – Император упоминался, но мы его еще не видели. Название «Звездные войны», во множественном числе. Значит, фильмов должно быть больше, правильно?